: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Замостьянов А.А.

Рассуждение о суворовской мифологии

Права на этот электронный текст принадлежат Арсению Замостьянову, (2002 год). Разрешено свободное распространение при условии сохранения целостности текста (включая данную информацию). Разрешено свободное использование для некоммерческих целей при условии ссылки на источник. Электронное издание произведений Арсения Замостьянова - товарный знак и знак обслуживания, принадлежащие автору.

 

Чем известен Суворов современному обывателю? Какой суворовский анекдот наиболее популярен в нынешней России? На эти вопросы можно ответить однозначно: для нового поколения россиян (снова увы и ах) Суворов - это в первую голову герой рекламного ролика "До первой звезды", эдакой современной экранизации анекдота о Суворове-постнике. Анекдотическая, легендарная история в отношении к Суворову явно превалирует над историей документов и научных исследований.

Канонический вариант легенды читаем в книге "Загробные записки князя Н. С. Голицына. Из сказаний дяди его, князя Александра Николаевича": "Князь Голицын рассказал, что однажды Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый одним разговором, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спрашивает его о причине. "Он у нас, матушка-государыня, великий постник, - отвечает за Суворова Потемкин, - ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет".

Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж уходит и чрез минуту возвращается с небольшим футляром, а в нем находилась бриллиантовая орденская звезда, которую императрица вручила Суворову, прибавя, что теперь уже он может разделить с нею трапезу".

Как известно, выход в эфир рекламного ролика ныне лопнувшего московского банка "Империал" стал причиной нового витка популярности голицынской байки. Обыгрывая специфику названия банка - "Империал" - авторы рекламных роликов обратились к истории мировых империй. Были созданы мини-телефильмы о Тамерлане, Наполеоне, Александре Македонском, Александре Освободителе и. т. п. Но без преувеличения можно сказать, что ролик-анекдот о Суворове оказался самым удачным и наиболее популярным. Суворовский ролик оказался настоящем долгожителем среди рекламных видеоклипов: он "работал" на банк "Империал" в течение пяти лет, вплоть до краха самого банка. Облик худенького седого графа Суворова, элегантно поднимающего бокал за здоровье императрицы, стал родным для миллионов телезрителей, отвыкших от изучения истории по книгам и музеям. Текст рекламного видеоклипа публика давно уже выучила наизусть, выражения "А что это граф Суворов ничего не ест?", "Так ведь пост, матушка, до первой звезды нельзя" и "Звезду графу Суворову Александру Васильевичу" стали крылатыми, их употребляют и к месту, и не к месту. Как водится, народные острословы спародировали экранизированный суворовский анекдот - и некоторая время в ходу была скабрезная история-переделка, изображавшая Суворова и Екатерину отчаянными матершинниками. Но матерный анекдот не приобрёл всенародной известности, а недурно сработанный видеоролик вовсю прославил банк "Империал" и, более того, Суворов с бокалом в руках стал чуть ли не символом российской телерекламы. Есть в ролике и аппетитно закусывающий актёр-вельможа, схожий с Г. А. Потёмкиным. Суворов, Екатерина Великая, Потёмкин - герои одного из важнейших отечественных исторических мифов; и в Двадцатом веке они будоражат наши сердца.

В 1990-е годы широкую известность получило следующее изложение этого исторического анекдота: "Однажды Суворов был приглашен к обеду в императорский дворец. Занятый разговором, он не коснулся ни одного блюда. Екатерина Великая спросила его о причине. "Он у нас, государыня-матушка, великий постник, - ответил за полководца Г. Потемкин, - ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет". Императрица подозвала пажа, пошептала ему что-то на ухо. Через минуту паж вернулся с небольшим футляром, в котором находилась бриллиантовая орденская звезда. "Ну уж теперь-то вы разделите с нами трапезу", - сказала самодержица". Удивительно бережно отнеслись современные пересказчики к каноническому тексту. Это цитата из сборника анекдотов; за чтением подобных рассказов коротают свои часы в электричках и метро наши земляки и современники. А авторы сценария рекламного ролика малость переиначили старинный анекдот! Каким образом? Разберёмся!

Рекламный ролик банка "Империал" в известной степени определяет имидж Суворова в наши дни. Телевизионный Суворов с бокалом в руке - первый образ, приходящий на ум миллионам наших современников при упоминании имени великого полководца. С фактом популярности рекламного Суворова необходимо считаться и серьёзным исследователям жизни и деятельности полководца. "Русские везде пригодятся", - говорил Павел Первый Суворову в другом историческом анекдоте. Суворов пригодился и банку "Империал", и авторам цикла рекламных видеоклипов "Всемирная история".

Беспрецедентная, даже в условиях нынешней телемании, известность рекламного ролика о Суворове, популярность суворовского образа из империаловской рекламы, перенесение рекламного диалога в фольклор - всё это доказательства могущественной живучести суворовской легенды. Суворов остаётся национальным героем - узнаваемым, авторитетным; участие такого героя в рекламном ролике обеспечивает успех рекламируемому товару. Суворов из рекламы "Империала" - вариант воплощения народного героя в современных обстоятельствах, этот Суворов одновременно рекламирует и "собственную" торговую марку: после выхода в эфир империаловской рекламы в большой моде оказались кафе да рестораны, бистро да балаганы под названием "Граф Суворов".

Анекдот о "первой звезде" соотносится с записанным Пушкиным анекдотом о Суворове, Потемкине и Уварове-старшем - это анекдоты о Суворове-постнике. Разумеется, все в России благожелательно относились к богобоязненному нраву Суворова, к его верности коренным традициям, пошатнувшимся в век, названный веком Просвещения отнюдь не по Иосифу Волоцкому. Порой Суворов - человек консервативных взглядов - неуютно чувствовал себя в условиях золотого века Екатерины. По апокрифическим свидетельствам, Суворов имел обыкновение на поле брани подзадоривать солдат непечатным словцом и солёными шутками. Иным был он в частной жизни: современников удивляло строгое отношение Суворова к браку и блуду, к злословию, к чревоугодию. Полководец оставался верным прежним, тесно связанным с Церковью, установкам, в "светски просвещённом" и отнюдь не невинном Восемнадцатом веке. Суворов бывал в большой моде, но казался старомодным. Старомодная добродетельность графа Суворова была одной из причин возникновения мифа о Суворове как о полупомешанном чудаке. Его добродетельность казалась странной. Самые "передовые" герои Восемнадцатого века споро научились называть себя православными, не соблюдая постов, и это странным не казалось. Верность традиции оборачивается чудачеством, но именно эта верность, обогатившая чудесный талант, сделала Суворова национальным героем. Авторы рекламного ролика не захотели почувствовать этих глубин суворовского мифа. В анекдоте не упоминается - принялся ли Суворов за трапезу, получив орден. Можно предположить, что идеальный упрямец исторических анекдотов всё-таки дождался настоящей, небесной "первой звезды". В рекламе банка "Империал" Суворов, кажется, удовлетворился орденом и приготовился к преждевременной для постника трапезе.

Суворов из телевизионной рекламы стал самостоятельным легендарным образом - этот образ принадлежит нашей современной прессе. В популярном иллюстрированном журнале об отечественном телевидении "ТВ парк" в №30 за 1998 год вышла заметка "Великая сила искусства" - рассказ телерепортёра К. Цивилёва о забавном случае из его профессиональной жизни: "В прошлом году Лев Новоженов отправил меня снимать репортаж, посвященный дню рождения генералиссимуса Александра Суворова. "Походи возле памятника, - наставлял меня руководитель программы, - пусть люди вспомнят великого полководца, какие-то его крылатые фразы, высказывания типа "Тяжело в учении - легко в бою", еще что-нибудь". Почти все опрошенные мной в тот день прохожие вспоминали единственную фразу - "До первой звезды нельзя. Ждём-с". Когда я пытался намекнуть, что вряд ли Суворов говорил что-либо подобное, народ возмущался: "Как не говорил? Это же по телевизору показывали!".

Суворов из рекламы становится героем новых баек, растут новые ответвления суворовского цикла анекдотов. Анекдотов в современном смысле этого слова. Ещё до суворовского телеролика, не позже 1980-х годов, был сложен следующий анекдот. В Москве, возле памятника Суворову, стоит военнослужащий. К нему подходит Рабинович. Рабинович, картаво: "Пгостите, пожалуйста, это памятник Сувогову?". "Сувогову, Сувогову" - недовольно отвечает офицер. Рабинович: "А что вы мне подгажаете, вы ему подгажайте". Суворов здесь выступает высоким образцом, недостижимым для современного солдафона, высмеиваемого в анекдоте. Анекдот относится к "прапорщицкому" циклу. Да Суворову была близка смеховая культура, а шутовской колпак приходился впору.

Шутовской колпак, то и дело носимый Суворовым, давал полководцу право на независимость суждений, на собственное мнение. Суворов пользовался этим правом, а его привычка к иносказательной речи - письменной и устной - с годами превратила полководца в интереснейшего острослова, непонятого в своём столетии. Подобно поэту Владимиру Сергеевичу Филимонову (1787 - 1858), чей художественный стиль сложился не без суворовского влияния, полководец мог бы воскликнуть: "Дурацкий кстати мне колпак".Но легендарная привычка к шутовству имела и иную подоплёку. И Д. В. Давыдов, и В. О. Ключевский отмечали суворовское умение пропагандировать собственное искусство; чудачества привлекали к Суворову и образованную публику, и солдатские массы, о "клоунских" подвигах Суворова говорили не меньше, чем о его подвигах военных. Это упрочивало славу полководца. В солдатских кругах - славу "заговорённого", непобедимого колдуна; в офицерстве и высшем свете - славу "замечательного оригинала".

Исторические анекдоты - главный источник мифологизированной биографии Суворова. Ещё раз вспомним, как писал в работе "Поэтика бытового поведения в русской культуре Восемнадцатого века Ю. М. Лотман: "Распространенным был и тип "российского Диогена", "нового киника", который включал сочетание философского презрения к богатству с нищетой, нарушение норм приличий и в качестве обязательного атрибута - запойное пьянство. Стереотип этот был создан Барковым и в дальнейшем организовывал образ и поведение Кострова, Милонова и десятка других литераторов. Человек, ориентирующий свое поведение на определенное амплуа, уподоблял свою жизнь некоему импровизационному спектаклю, в котором предсказуем лишь тип поведения каждого персонажа, но не возникающие от их столкновения сюжетные ситуации. Действие открыто и может продолжаться бесконечным наращиванием эпизодов. Такое построение жизни тяготело к народному театру и было мало приспособлено для осмысления трагических коллизий. Показательным примером может быть мифологизированная биография Суворова. В построение идеализированного мифа о себе самом Суворов отчетливо ориентировался на образы Плутарха, в первую очередь - на Цезаря. Этот высокий образ, однако, мог - в письмах к дочери или в обращении к солдатам - заменяться фигурой русского богатыря ( в письмах к дочери - известной "Суворочке" - стилизованные описания боевых действий разительно напоминают сказочные трансформации боевых действий в сознании капитана Тушина из "Войны и мира", заставляя предполагать знакомство Толстого с этим источником ). Однако поведение Суворова регулировалось не одной, а двумя нормами. Вторая была отчетливо ориентирована на амплуа гаера. С этой маской связаны бесчисленные анекдоты о чудачествах Суворова, его петушином крике и шутовских выходках. Сочетание двух взаимоисключающих амплуа в поведении одного и того же человека связано было со значением контраста в поэтике предромантизма…". Итак, Суворов-Цезарь, Суворов-русский богатырь и Суворов-шут - все эти ипостаси легендарного героя встречаются в анекдотах - записанных Фуксом или иным суворовским мифологом с чьих-то слов или известных по мемуарам.

В некоторых знаменательных анекдотах Суворов лично объясняет причины своего легендарного чудачества. Многим известен следующий монолог Суворова, включённый в сборник "Анекдоты князя Италийского…", изданный Е.Б. Фуксом: "Хотите ли меня знать? Я вам себя раскрою: меня хвалили Цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при Дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждал сонливых, утомлял буйных врагов Отечества. Если бы я был Кесарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его; но всегда чуждался бы его пороков". Слова, в реальность которых так хотелось бы верить… Каждый биограф Суворова тайком мечтал о том, чтобы историческая достоверность этого монолога подтвердилась документально. Но легенда не нуждается в документальном подтверждении; важно, что таким - по-рыцарски преданным Отечеству и Истине - Суворова запомнили соотечественники.

В известном анекдоте Ростопчина в ответ на недоумение рассказчика, Суворов следующим образом объяснил своё кукареканье: "Поживи с моё, закричишь курицей". О лукавстве Суворова говорит и следующий анекдот: князь Потёмкин, привыкший видеть Суворова невзрачным чудаком, был невысокого мнения об уме полководца. Екатерина Великая, "желая вывесть Потемкина из ошибочного его мнения об уме Суворова, присоветовала ему подслушать их разговор из соседней комнаты. Удивленный необыкновенным остроумием и глубокомыслием Рымникского, князь Таврический упрекнул его, зачем он с ним не беседует подобным образом. - "С Царями у меня другой язык" - отвечал Суворов" ( цитирую по сочинению Д. Н. Бантыш-Каменского "Биография Князя Александра Васильевича Италийского, Графа Суворова Рымникского, 3-го генералиссимуса"). Авторы анекдотов выражали веру общества во всевидение Суворова. Чудачества экстравагантного полководца нужно было объяснить практическими умыслами. Полководец Суворов был цельной личностью, посвятившей всё одной цели - защите Отечества. Авторы анекдотов (представительный коллектив!) пытались связать чудачества Суворова с его великой миссией. А необычайное превращение недалёкого на первый взгляд чудака, в некоторых анекдотах - даже солдафона, в мудрого собеседника учёной императрицы или гениального стратега и тактика, составляющего план сражения, стало одним из центральных сюжетов суворовской мифологии. В волшебные превращения наши "анекдотчики" верили охотнее, нежели в право великого человека на странное, отличное от общепринятого, поведение. Подобно национальному герою Британии - вымышленному сыщику Шерлоку Холмсу - вымышленный Суворов анекдотов использует даже инсценировку помешательства как военную хитрость!

В мире анекдотов о Суворове огромно значение роли рассказчика анекдота - мемуариста, биографа, острослова или исследователя. Смещение акцентов, наслоения одного мифа на другой, фальсификации - без этих и многих других приёмов не обходится ни один пересказ анекдота о Суворове. В руках каждого нового рассказчика старый анекдот обрастает неожиданным контекстом. Попытаемся проследить движение суворовского мифа, посмотрев, как использовали один и тот же суворовский анекдот три биографа великого полководца и ещё один беллетрист, автор популярного романа о Г. А. Потёмкине. Каждый из нашей троицы биографов Суворова - и Олег Михайлов, и К. Осипов, и писавший для детей Анатолий Митяев - был автором популярной книги о Суворове, каждый из них разрабатывал суворовскую тему в советские годы. Нужно заметить, что именно книги К. Осипова и О. Михайлова были и остаются самыми доступными для массового читателя биографиями Суворова: книгу К. Осипова "Александр Васильевич Суворов" несколько раз переиздавали в предвоенные и первые послевоенные годы, а количество переизданий исторического романа Олега Михайлова "Суворов" нынче уже не поддаётся исчислению. Олег Николаевич Михайлов, включивший главу о Суворове и в свою известную книгу о Державине, славно потрудился, открывая современному читателю мир Суворова. Анатолий Васильевич Митяев известен книгами "для младшего, среднего и старшего школьного возраста", в которых содержались занимательные рассказы о русских полководцах и флотоводцах. Книги Митяева издавались роскошно: это были своего рода полиграфические шедевры издательства "Детская литература". Российский патриотизм, свойственный А.В. Митяеву, даже в последние десятилетия советской эпохи казался чем-то вызывающим, что, безусловно, привлекало миллионы истосковавшихся по романтизированной русской истории читателей.

Итак, К. Осипов, "Александр Васильевич Суворов", глава восьмая, название главы - "Турецкая война 1787 - 1791 годов". Повествование о знаменитом путешествии Екатерины Великой и австрийского императора Иосифа Второго по югу России. 1787 год. "К маю императрица добралась до Кременчуга, и здесь Потемкин предложил посмотреть маневры. Суворов имел всего несколько месяцев для обучения своей новой дивизии, но за этот короткий срок он обучил войска исключительной точности и четкости перестроений и энергии маневра. Смотр произвел на всех ошеломляющее впечатление. "Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 тысяч человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить", сообщала Екатерина Гримму.

Щедро раздавая награды, императрица обратилась и к Суворову с вопросом, чем его наградить. Но Суворову уже давно было не по себе. Вся эта шумиха не нравилась ему. Он не видел ничего замечательного в продемонстрированном им своем обычном строевом учении; в то же время для него было ясно, что больше всех успеют нажить капитал на успешных маневрах сам Потемкин и облепившая его туча прихлебателей. В этих условиях предложенная награда не радовала его, и на вопрос Екатерины он дал столь типичный для него, чисто эзоповский ответ:

- Давай тем, кто просит, ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много. - И потом добавил: - Прикажите, матушка, отдать за квартиру моему хозяину: покою не дает.

- А разве много? - недоуменно спросила императрица.

- Много, матушка: три рубля с полтиной. - серьезно заявил Суворов.

Екатерина ничего не ответила на эту выходку; деньги были уплачены, и Суворов с важным видом рассказывал:

- Промотался! Хорошо, что матушка за меня платит, а то беда бы.

Впрочем, уезжая из Новороссии, государыня пожаловала злоязычному полководцу драгоценную табакерку, усыпанную бриллиантами.

"А я за гулянье получил табакерку с 7 тысячами рублей", иронически писал он об этом".

Такой вот исторический анекдот - и остроумный полководец, и милосердная императрица, и счастливый финал: усыпанная бриллиантами табакерка. Обратимся к историческому роману Олега Михайлова. Глава седьмая: "На юге России". Снова 1787 год, снова южное путешествие Екатерины Великой и австрийского императора. Михайлов пишет о "смотре в Кременчуге" и вновь мы вовлекаемся в лукавую игру исторического анекдота.

" - Я никогда не видал на своем веку лучших солдат! - воскликнул один из иностранных генералов.

К Екатерине Второй, окруженой многолюдною свитой, подъехал Суворов, запыленный, в легкой каске и солдатской куртке, но при орденах. Он быстро соскочил с коня и двукратно поклонился.

- Чем мне наградить вас? - спросила довольная императрица.

Суворов скорчил смешную гримасу. Никакой заслуги, достойной вознаграждения, он за собою не ведал.

- Ничего не надобно, матушка, - сказал он наконец, - давай тем, кто просит. Ведь у тебя и так попрошаек, чай, много? Вон какой хоровод трутней!

- Но я хочу вас наградить, генерал, - повторила Екатерина.

Суворов приблизился к ней.

- Если так, матушка, - сказал он громким шепотом, - спаси и помилуй - прикажи отдать за квартиру моему хозяину. Покою не дает, а заплатить нечем!

- А разве много? - улыбнулась она.

- Много, матушка, три рубля с полтиною! - важно произнес генерал-аншеф.

Екатерина потребовала кошелек и выдала просимую сумму. Пряча деньги и кланяясь, Суворов бормотал:

- Промотался!.. Хорошо, матушка за меня платит, а то беда бы… Хоть в петлю полезай…

"…" Императрица осталась вполне довольна положением дела на юге России и пожаловала Потемкину титул Таврического, а Суворову на прощанье подарила богатую табакерку со своим вензелем. Генерал-аншеф писал своему управляющему в деревню: "А я за гулянье получил табакерку в 7000 рублей"

Так выглядит сюжет с тремя рублями и табакеркой в изложении Олега Михайлова - выступающего в данном случае в качестве исторического романиста. Наконец, обратимся к образцу детской литературы о Суворове, роль которой не следует преуменьшать: одно лишь воспитательное значение детской литературы о великих людях бесценно. Анатолий Митяев, книга "Ветры Куликова поля", глава "Полководец Суворов и флотоводец Ушаков". Снова южное путешествие, снова "В городе Кременчуге путешественники увидели воинские учения"…

"Никогда не видели лучших солдат!" - так говорили иностранные генералы. Сама Екатерина, тоже понимавшая армейские дела, писала потом в письме из Кременчуга: "Мы нашли здесь расположенных в лагере 15 тысяч человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить".

К императрице подъехал на коне Суворов. Вместо генеральского мундира на нем была солдатская куртка, украшенная орденами. Соскочив с седла, генерал дважды поклонился Екатерине.

- Чем мне наградить вас? - спросила императрица.

Ответ Суворова, вошедший во все книги, содержащие описания тех времен, приведем и мы, он стоит того.

- Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя и так попрошаек, чай, много?

- Но я хочу вас наградить, генерал! - настаивала Екатерина.

- Если так, матушка, - согласился Суворов, - спаси и помилуй - прикажи отдать за квартиру моему хозяину. Покою не дает, а заплатить нечем!

- А разве много? - удивилась императрица.

- Много, матушка, три рубля с полтиною.

Чтобы сгладить неловкость, Екатерина из своего кошелька достала деньги и дала их Суворову. Потом императрица подарит генерал-аншефу за смотр в Кременчуге табакерку, усыпанную бриллиантами, ценой в семь тысяч рублей, и Суворов не откажется от подарка, будет благодарить Екатерину в самых пышных выражениях. Но этот диалог, случившийся сразу после демонстрации отличного войска, был расценен иностранцами как вера правителей России в победоносный талант Суворова и как обещание самого генерала разделаться с турками без снисхождения. Если Суворов мог позволить себе разговор, который был укором императрице, окружившей себя тунеядцами, льстецами и другими прихлебателями, и звонкой пощечиной всем им, значит, этот седой, низкорослый старик на самом деле способен уничтожить врага России. Так к впечатлению от грозного войска прибавилось впечатление от его чуть ли не колдовского предводителя". Конец цитаты.

Обратимся к одному из косвенных первоисточников Осипова, Михайлова и Митяева, к популярнейшей биографии Суворова, изданной в 1840 году известным историком Дмитрием Николаевичем Бантыш-Каменским. При описании случая на кременчугских маневрах Д.Н. Бантыш-Каменский ссылается на "Анекдоты Суворова", изданные Фуксом.

"Россия наслаждалась миром и Суворов, обучавший в это время вверенные ему войска Владимирской и С. Петербургской дивизий, пожалован был Генерал-Аншефом в 1786 году. Вскоре Императрица предприняла путешествие в полуденный край (1787 г.) ; Суворов находился в Малороссии. Она спросила его в Кременчуге: "не имеет ли он какой просьбы?" - Заслуженный воин бросился к ногам Государыни и умолял о заплате за нанятую им в том городе квартиру. В тот же день выдано ему из казны, по его показанию, двадцать пять рублей с копейками, но вслед за тем удостоился он получить табакерку с вензелевым именем Императрицы, усыпанную бриллиантами".

Корни легенды уходят глубоко под землю, от одного пересказчика к другому - и документальным подтверждением здесь служит лишь очередной пересказ. Где же критическое отношение к таким ненадёжным источникам, как анекдоты Фукса? Но специфика суворовского чуда в том, что легенда в данном случае не нуждается в проверке, куда важней заклинания традиционного анекдота.

Характерный анекдот, вобравший в себя несколько сильных фольклорных традиций, действующих и в Двадцатом веке. Самоутверждающийся герой - немного дерзкий, уязвимый, вызывающий и восхищение и жалость. Укор вельможной клике - уж они-то наверняка выпросили бы себе награду ценою не в "три с полтиной". Хотелось верить в Суворова, независимо держащегося перед императрицей. И, хотя в Девятнадцатом веке в пересказах аналогичного анекдота было куда меньше якобинских мотивов, Суворов и в легендах Девятнадцатого века выглядел вольнодумцем. "Анекдотчики" Двадцатого века пытались превратить вольнодумца в революционера. Историческая реальность сопротивлялась этим попыткам: самые известные свои победы Суворов одержал над революционерами и борцами за свободу, равенство и братство, вдохновляемый самодержавной идеологией. Суворов шёл войной на революцию, "на гиену", возбуждая надежды вооружавшейся против той же гиены Вандеи. Самодержавная идеология в популярном изложении содержится и в анекдоте о Кременчугских маневрах. В тесно связанной с идеологией самодержавия традиции анекдотов о царях присутствует вечный образ - царь-даритель, царь, "одаривающий рублем", подающий милостыню или справедливую награду. В этой роли выступали и Пётр Великий (один из таких анекдотов пересказал для детей Лев Николаевич Толстой), и Николай Первый, и Александр Третий. В приведённом выше суворовском анекдоте в роли дарительницы выступает Екатерина: её жест оплаты суворовской квартиры, несомненно, вызывал у анекдотчиков-современников восхищение. Императрица поняла Суворова с полуслова, помогла в трудную минуту, да ещё и не поскупилась на драгоценную табакерку. Сохранилась эта традиция и в Двадцатом веке, хотя в анекдотах о дарителях-генсеках куда меньше подобострастия и куда больше иронии. Если анекдоты о царях-дарителях укрепляли авторитет самодержавия, более того, возникали во времена особого доверия к Государям, то анекдоты о Горбачёве, подающем нищему студенту пять копеек на метро ("Траву кушаешь? Нечего есть? Вот тебе пятачок, поезжай на Ленинские горы, там трава вкуснее!") или о президенте Ельцине, ответившем обнищавшему шахтёру: "А как я тебе подам - у меня ни ракетки, ни мяча!" - напротив, расшатывают веру в президентов и генсеков. Но, как известно, за полтора века изменилась сама природа анекдота.

К. Осипов ( по известным причинам некоторые современные критики его книги непременно упоминают настоящую фамилию Осипова - Куперман) ставил своей задачей показать личность полководца, характер народного героя, его идеологию. Первое издание книги Осипова состоялось в 1938 году. Книга Осипова была одним из первых советских исследований о Суворове, предназначенных для "массового читателя", а не только для командиров и бойцов Красной Армии. Впрочем, командиров и бойцов вскоре заменили офицеры и солдаты. Официальное признание Суворова как национального героя пришло в СССР на одной волне с учреждением звания маршала, возвращением погон, дополнением партийного гимна ("Интернационал") общенациональным и. т. п. Этот процесс условно можно назвать прививкой имперской идеологии на советскую почву, он продолжался целое десятилетие, и на протяжении всех этих десяти лет выходили переиздания книги Осипова. До 1989 года, когда вышла в свет книга Ивана Ивановича Ростунова "Генералиссимус Александр Васильевич Суворов. Жизнь и полководческая деятельность", работа К. Осипова оставалась единственной многотиражной советской биографией Суворова (исторические романы, разумеется, не в счёт). К. Осипов был и автором статьи о Суворове в БСЭ. В последние десятилетия комментаторы книги Осипова взяли за правило отмечать, что в книгу "Александр Васильевич Суворов" вкралось немало фактических ошибок. Поэтизируя Суворова на советский лад, К. Осипов не намеревался критически подходить к предшествовавшей ему суворовской литературе; его книга не могла стать событием в науке. Описание кременчугских маневров у Осипова состоит из заимствований у предшественников и авторских фантазий; К. Осипову было не до аналитических находок. К чести книги Осипова, и в пересказе кременчугского анекдота автор честно следовал за суворовским мифом, перемешивая суворовский миф Девятнадцатого века и советскую легенду о Суворове. Получился выразительный памятник Суворову в сознании советских людей тридцатых-сороковых годов. Этот Суворов - средоточие революционных добродетелей: он бунтарь, он одинокий романтик перемен, его полководческая деятельность также революционна, революционна также стилистика Суворова-литератора. И эзоповская насмешка Суворова после маневров направлена не только на вельможных "попрошаек", но и на саму императрицу (слово "императрица" К. Осипов, разумеется, писал с маленькой буквы).

В своём описании анекдота о табакерке Олег Михайлов воспользовался почти тем же набором слов, что и его предшественник, но у Михайлова - иная суворовская легенда, если угодно, иная идеология. Предваряя пересказ анекдота о полководце и императрице, автор уважительно процитировал Петрушевского - тезисы об осведомлённости Екатерины Великой в военных делах. Читатели Михайлова чувствуют, что Екатрина выручает Суворова; находчивым оказывается полководец, но в находчивости не откажешь и Екатерине. Конечно, она щедро награждает Суворова за пустяшные по меркам нашего полководца услуги. Конечно, мир Екатерины несправедлив и жесток, но среди добродетелей, по Михайлову, присущих Суворову не последнее место занимает верность императрице, умение терпеть её равнодушие и радоваться наградам из монаршьих рук. Этот Суворов не якобинец. Может быть, его преданность монархии и кажется читателям Михайлова свидетельством отсталости: Восемнадцатый век! расцвет крепостного права! Но гению уже не отказывают в праве быть политически отсталым и его величие от этого нисколько не тускнеет.

Мир Анатолия Митяева наполнен иной романтикой - мальчишеской, иногда даже далёкой от идеологии. Впрочем, лишь иногда. Детская литературы в 1980-е годы - передовой фронт идеологической борьбы. Борьбы за будущие поколения пионеров и комсомольцев. Суворов на этом фронте должен был быть похожим на Чапаева, также как некогда, в 1930-е годы наши мифотворцы "лепили" Чапаева почти по образу и подобию Суворова. Только Чапаев погибал - как Суворов в народных песнях (см. "Возвращение Суворова"). Холодная война укрепила миф о недоброжелательности иностранцев; у Митяева священный долг Суворова - запугать иностранных генералов, показать им, наконец, "кто в доме хозяин". И это традиционный мотив анекдотов о Суворове. Вспомним хотя бы знаменитое: "Пусть он говорит по-французски, лишь бы думал по-русски" или рассказ Дениса Давыдова о беседе Суворова с австрийским генералом ("Штыки! Штыки!").

Эпизод с табакеркой и просьбой об уплате за квартиру вошёл и в один из самых известных современных русских исторических романов - "Фаворит", сочинение В. С. Пикуля. Исторические романы Валентина Пикуля, языком предвоенной шпаны нашего века рассказывающие, между прочим, и о русском Восемнадцатом веке, пользовались и пользуются огромным читательским успехом. Как это и должно быть с бестселлерами, успех здесь был перемешан со вкусом скандальности, особенно притягательным для массового читателя. Роман "Фаворит" - своеобразная историческая песнь о Потёмкине - стал откровением для отечественных читателей конца 1980-х годов. Впервые в стране советской была издана книга, насыщенная сочувствием к Григорию Потёмкину. Суворов в романе выглядит совсем как Чапаев - идеал мальчишек 1930-х - 1940-х. Обратимся к легенде о табакерке. В. С. Пикуль пишет: "7 июня в Полтаве съехались Потемкин и Суворов, Екатерина со свитой и послами. Здесь перед ними было документально разыграно славное Полтавское сражение, о котором Сегюр известил Париж: "Оно явилось в живой, одушевленной картине, близкой к действительности". Все было исполнено в подлинной исторической точности - и огонь инфантерии, и наскок кавалерии, в громыхании канонады не были слышны только вопли умирающих, ибо войска сражались с притворной жестокостью. Но впечатление от битвы было настолько сильным, что в самые патетические моменты сражения зрители невольно вскрикивали от ужаса. Екатерина поднесла Суворову табакерку со своим портретом и с бриллиантами:

- А три рубля за квартиру, так и быть, я заплачу.

Суворов пал перед ней на колени:

- Спасительница! Не будь тебя, кто бы мне три рубля дал?.."

Здесь писатель, как умел, скомкал известный исторический анекдот, совместив два случая - полтавский и кременчугский. У Пикуля всё происходит "на высоких скоростях": один анекдот сменяется другим, новое преувеличение - следующим. Таков был стиль писателя, таким вышел и анекдот о табакерке в восприятии и пересказе Валентина Пикуля. Таким образом, этот суворовский анекдот - далеко не самый известный - показался уместным и русскому историку Дмитрию Бантыш-Каменскому, и бульварному романисту Валентину Пикулю, и советским биографам Суворова - К. Осипову, О. Михайлову, А. Митяеву.

В анекдотах запечатлевалось то неуловимое, что всегда присутствовало в нашей психологии как незаметный привыкшему глазу фон. Наследники былин, анекдоты оказались памятником народной истории. Самой народной, хотя сочинителями и рассказчиками анекдотов могли быть люди, от народа "страшно далёкие".

Ещё одна былинная, мифологическая добродетель - верность поверженным кумирам ("Как Миних, верным оставался паденью Третьего Петра…"). В целом ряде анекдотов, связанных с Румянцевым и Потёмкиным, Суворов выступает в амплуа Аякса Теламонида. Аякс Теламонид - единственный из греческих героев не поверил в измену героя Паламеда, которого оклеветал хитроумный Одиссей. Когда греки казнили Паламеда как предателя, упрямый Аякс один совершил над оклеветанным обряд погребения. Конечно, судьба Потёмкина и Румянцева оказалась счастливее паламедовой, но анекдотчик не случайно подчёркивает, какую честь оказывал Суворов памяти покойного Потёмкина в павловские годы, когда екатерининский фаворит оказался в посмертной опале. Этот исторический анекдот пересказал Денис Васильевич Давыдов. Суворов забывает все разногласия, существовавшие между ним и Потёмкиным и остаётся верным памяти великого человека. Ещё интереснее анекдоты, выражающие суворовскую верность Румянцеву. По Е. Б. Фуксу, когда граф Ростопчин в письме, адресованном Суворову, поставил последнего выше Румянцева, наш герой возмутился: "Нет! Отвечай ему - Суворов ученик Румянцева". По другим легендам, Суворов охотно ставил себя выше Фридриха Второго или "мальчика" Бонапарта, но учитель, начальник, друг, каким был для Суворова Румянцев - для легенд и исторических анекдотов фигура особенная, требующая поклонения. В другом, более известном, историческом анекдоте Суворов даже после отставки Румянцева демонстративно продолжает относиться к нему как к начальнику, как к действующему фельдмаршалу. Он присылает Румянцеву донесения и рапорты - по всем правилам, посылая к нему соответствующих офицеров. При этом Суворов снова забывает о всех недоразумениях, возникавших во взаимоотношениях двух полководцев, двух российских графов. Биографы Суворова очень любят этот исторический анекдот, всегда пользуются им, показывая характер суворовского отношения к Румянцеву и - шире - суворовского уважения к военной науке, в которой Румянцев был одним из учителей нашего полководца. Как это часто случается, легенду подтверждают и документы. В "Набросках плана польской кампании" Суворов писал: "Невежды Петербургские не могут давать правил Российскому Нестору, одни его повеления для меня святы". Российский Нестор - это, конечно, Румянцев-Задунайский, уважаемый начальник Суворова. Большое значение для развития легенды "Суворов - Аякс Теламонид" имеет и свидетельство Л. Энгельгардта, отраженное в "Записках" последнего. Энгельгардт вспоминает, как по прибытии в Яссы Г. А. Потемкина иные генералы изменили свое отношение к опальному Румянцеву: "…Остальные генералы из подлости и раболепства редко посещали графа, да и то самое малое число. Один только граф Алекс. Вас. Суворов оказывал ему уважение: после всякого дела и движения, посылая курьера с донесением главнокомандующему, особенного курьера посылал с донесением к престарелому фельдмаршалу, так как бы он еще командовал армией". В других анекдотах уже Румянцев - легендарный учитель - высказывается о Суворове: "Вот человек, который всех хочет уверить, что он глуп, и никто ему не верит". Суворов демонстрирует уважение к Румянцеву, не опасаясь возможных нежелательных последствий такой демонстрации. Он - герой, и он обречён на подвиги. Верность поверженному авторитету- один из обязательных для легендарного героя подвигов. Для легендарной истории не так уж и важно, был ли Румянцев в действительности учителем Суворова: в народном сознании этот полководец, предшественник Суворова на пьедестале победителя, остался учителем гениального чудака. И анекдоты о Суворове, уважающем Румянцева - это не только легенды о герое, верном поверженным кумирам, но и о благодарном ученике. Обе эти добродетели входят в народный, если угодно - лубочный портрет Суворова. Победитель при Ларге и Кагуле стал в легендарной истории своего рода "побежденным учителем" для "победителя-ученика" Суворова, своего рода Жуковским при Пушкине…

Девятого января 1797 года Суворов написал Н.П. Румянцеву, сыну недавно скончавшегося фельдмаршала, следующее письмо: "Милостивый Государь мой Граф Николай Петрович! Ваше Сиятельство потеряли отца, а Отечество героя! Я ж равно Вам в нем отца теряю, память милостей его останетца во мне до моего издыхания: одна мне утеха, что благосклонности Ваши мне сию потерю награждать будут. С истинным почтением и искреннею преданностию буду Милостивый Государь мой Вашего Сиятельства покорнейший слуга Граф Александр Суворов-Рымникский". Легенда и реальность снова соединяются.

Реальный Суворов оказывал честь реальному Румянцеву.

Анекдоты о Суворове на свой лад пересказали всю жизнь полководца - от демосфеновских легенд о преодолении физической немощи в детстве до легенде о похоронах Суворова с крылатым: "Суворов везде проходил!". В анекдотах Суворов прожил свою вторую жизнь; в них преломилась и встреча Суворова-подростка с генералом Ганнибалом, и первые громкие подвиги в Польше, и полные самой многозначительной символики отношения Суворова с матушкой императрицей. В анекдотах - вторая реальность взятия Измаила и Варшавы. Жива и легенда о суворовском рапорте в Петербург, Екатерине: "Ура! Варшава наша!" и о таком же достопамятном ответе Императрицы: "Ура! Генералиссимус Суворов!". А чего стоит история, в которой генерал-аншеф Суворов прытко спрыгнул с лодки, чтобы помочь Императрице ступить на берег. В то время завистники Суворова (вечные герои наших легенд) то и дело распускали слух о немощности престарелого полководца. Екатерина похвалила прыткого генерала, а Суворов лукаво ответил: "А говорят, что я инвалид". Императрица заявила, что никакой инвалид так бы не прыгнул, а Суворов снова ответил находчиво: "Погоди, матушка, в Турции мы еще не так прыгнем!". В таких анекдотах - подлинная отечественная идиллия: честный седовласый находчивый острослов-генерал и "Богоподобная царевна Киргиз-кайсацкия орды…". Тот факт, что Суворову приходилось тогда служить не Государю, а Государыне подчёркивал рыцарственность нашего героя. Защищать матушку Россию и матушку Императрицу - что может быть выше этой участи? С появлением на троне Государя, который, даром что сам был рыцарем, казался обществу противником Суворова, вторая - легендарная - жизнь Суворова изменилась не меньше, чем первая, реальная.

Первый анекдот о Суворове и Павле Петровиче по времени действия относится еще к екатерининскому времени. По известной легенде, в 1784 году Суворов посетил гатчинский двор цесаревича, присутствовал на экзерциции гатчинского войска, всем своим видом показывая презрительное отношение к главенствовавшей в Гатчине прусской традиции. Затем Суворов и Павел уединились для разговора в кабинете наследника. По своему обыкновению, Суворов начал проказничать и чудить, может быть, желая в иносказательной форме показать своё отношение к прусским порядкам Гатчины. Но Павел доверительно прервал чудачества генерала: "Мы и без этого понимаем друг друга". Суворов заговорил с Павлом так, как он, по другой легенде, говорил только с царями - серьёзно, вдумчиво. Выйдя из кабинета, полководец с усмешкой пропел по-французски: "Prince adorable, despote implacable" ("принц восхитительный, деспот неумолимый"). Легендарный Кутайсов - вечный враг Суворова в анекдотах о павловском времени - подслушал суворовское пение и рассказал обо всём Павлу. С этого в анекдотическом эпосе и началась история взаимоотношений полководца и императора.

Легенды увековечили и странное отношение Суворова к женщинам: полководец их избегал, шутливо приговаривая: "Они лишили нас рая". Денис Давыдов рассказал, как старательно Суворов по-мальчишески конфузил за обедом не понравившуюся ему барышню: "Какая тетеха!". Тому же Давыдову, в то время мальчику, Суворов, по правдивой легенде, сказал: "Я не умру, а ты выиграешь три сражения".

Входили в легенду Суворова и его поэтические экспромты. Байрон перенёс под стены Измаила легендарное двустишие Суворова о туртукайской победе: "Слава Богу, слава вам: Туртукай взят - и я там!" - писал Суворов Румянцеву в своей второй жизни. Румянцев - по той же легенде - отдал нарушившего устав полководца под суд, и только вмешательство Екатерины - мудрой правительницы - спасло Суворова. "Победителей не судят" - сказала императрица. Приписывали Суворову и антипотёмкинское двустишие: "Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу", впрочем, этот экспромт приписывали и графу Румянцеву, иронически сравнившему осаду Очакова с осадой Трои. По другой легенде, после битвы при Нови - невероятной по напряжению обеих сторон и победной для Суворова - полководец сказал Е. Фуксу:

Конец - и слава бою!
Ты будь моей трубою!

До сих пор сувороведы не могут с уверенностью ни подтвердить, ни исключить суворовское авторство этих двустиший. Однако молва о Суворове как об авторе то торжественных, то язвительных каламбуров не считается с сомнениями исследователей. В нашем сознании существуют и неправдоподобный случай со стихотворным рапортом Румянцеву по поводу Туртукая, и каламбур об осаде Очакова, и новийское двустишие.

Анекдотическая биография Суворова сочинялась и пересочинялась. Создавалось легендарное жизнеописания великого полководца. Начальной точкой анекдотического жизнеописания Суворова можно считать известный анекдот о встрече Суворова и генерала Ганнибала, одно из популярнейших преданий об отрочестве Суворова.

Характерная потребность мифа в последовательной преемственности легендарных поколений героев выразилась в анекдоте о встрече генерала, символизирующего героизм петровской России с будущим генералиссимусом, символизирующем позднейшую российскую военную доблесть. По-своему роль представителя "века минувшего", завещающего Суворову петровскую славу сыграл и отец полководца - Василий Иванович, настоящий "птенец гнезда Петрова". Но, по мифу, первым связал имя пытливого отрока Суворова с именем первого нашего императора именно генерал Ганнибал. В такой же связи с петровским мифом нуждался и миф Ломоносова - в народе сложилось предание о том, что академик и "архангельский мужик" был сыном великого Государя. Василий Иванович Суворов и - в большей степени - генерал Ганнибал были для суворовского мифа тем же, чем был соратник Геракла Филоктет для мифа о героях Троянской войны.

Интересный пересказ легенды о Суворове-отроке содержится в книге Александры Осиповны Ишимовой "История России в рассказах для детей" (1837 - 1841) - в книге, ориентированной на легендарную историю, историю поучительных и величественных преданий". А. О. Ишимова пишет: "Молодой Суворов, проводя большую часть своего времени за книгами, часто не выходил по целым дням из своей комнаты. Отцу, строго смотревшему за ним, не совсем нравилось это, и иногда он несправедливо подозревал его в шалостях. В один из таких дней приезжает к нему искренний друг его и известный отличными способностями араб - воспитанник Петра Великого, генерал Ганнибал. Старый сенатор, ворча на то, что целый день не видал сына, просил друга своего войти нечаянно в его комнату и посмотреть, что делает шалун. Ганнибал исполил желание хозяина и нашел молодого Суворова глубоко погруженным в чтение. Он не мог не удивиться такому прилежанию в мальчике и удивился еще более, когда, заговорив с ним, узнал его обширные и основательные сведения. Возвратясь к счастливому отцу, почтенный генерал сказал: "Нет, брат Василий Иванович, его беседа лучше нашей: с такими гостями, какие у него, уйдет он далеко!".

Александра Осиповна Ишимова стала для Девятнадцатого века посредницей между суворовской мифологией и детьми. Позднейшие авторы детских книжек по истории также испытывали потребность в привлечении анекдотического материала для работы над занимательной историей Суворова. Книги А. Митяева, М. Алексеева, С. Курцева и Н. Гугуевой открывают перед юным читателем целый калейдоскоп самых невероятных случаев и выходок Суворова - исторических анекдотов.

Вот рассказана история о встрече с Ганнибалом, а жизнь Суворова в анекдотах продолжается. Замечателен анекдот об императрице Елизавете и солдате Суворове. Он пересказан многими авторами - например, талантливым Олегом Михайловым - но мы обратимся к последнему художественному пересказу этого анекдота, С. Курцеву и Н. Гугуевой, авторам юношеской биографической повести "Александр Суворов": "Благодаря стараниям и своему упорству Александр добился великолепной выправки. Однажды он так молодцевато отдал честь прогуливающейся Елизавете, что царица поинтересовалась его именем. Узнав, что перед нею сын Василия Ивановича Суворова, крестника ее отца, она улыбнулась и протянула ему серебряный рубль. "Не возьму, государыня, - почтительно ответил капрал. - Закон запрещает брать деньги, когда стоишь на часах". "Знаешь службу! Молодец!" - похвалила его императрица, и положила рубль к его ногам. - Возьми, когда сменишься". По легенде, Суворов всю жизнь хранил эту свою награду. А сюжет этого анекдота был с некоторыми изменениями перенесен на советскую почву - широкую известность получил официальный анекдот о том, как идейный часовой-большевик не пропустил Ленина в Смольный, так как у Ильича не было пропуска. Подобную историю рассказывали и о Сталине. Ленин и Сталин, как и Елизавета Петровна, щедро наградили идейных часовых - не рублём, так напутственным словом.

Следующая глава анекдотической истории Суворова рассматривает полководца, как полковника, командующего Суздальским полком. К этому периоду относятся первые анекдоты о "не узнанном Суворове", неожиданно приехавшем в полк, ожидавший нового полковника. Солдаты Суворова принимают за младшего офицера, беседуют с ним о своём новом полковнике, затем выясняется, что скромный незнакомец в пыльном мундире и есть полковник Суворов. Этот сюжет повторяют и легенды, захватывающие позднейший период службы Суворова - полководец оказывался не узнанным и в генеральских чинах. Подобные легенды складывались и о героях Двадцатого века - Ленине (неужели этот маленький лысый человек - Ленин? Мы же вчера в проходной с ним запросто беседовали!), Ельцине (ходячий сюжет 1980-х: путешествующий инкогнито Ельцин осаживает зарвавшегося директора магазина), и о русских царях. В русле этого культурного мифа можно рассматривать и стихотворение А. Майкова "Кто он?".

Следующий миф о полковнике Суворове - знакомство с императрицей Екатериной на маневрах. Суворовский Суздальский полк поражает воображение императрицы необычно эффективной выучкой. Суворов знакомится с цесаревичем. Тот привечает родственную душу - чудака - и, будучи русским Гамлетом, просит у Суворова книгу о принце Датском.

Ещё один миф о полковнике Суворове - очень важный для сувороведов-атеистов: проводя учения, Суворов приказывает Суздальскому полку штурмом взять монастырь, предварительно договорившись с игуменом ( в советских вариантах мифа игумен оказывался несговорчивым и сварливым). Эту историю рассказывают и Сергей Григорьев, и Леонтий Раковский. Церковники жалуются на Суворова, и только заступничество Екатерины спасает ретивого полковника.

Следующий этап. Первая суворовская польская кампания. Соперник Суворова - маршал Пулавский. Молва не могла не отдать должного суворовскому великодушию и сложила замечательный анекдот: отступая, ускользая от войск Суворова, Пулавский замедлил движение арьергарда, а сам с войсками зашел в тыл русской армии и последовал к Литве. Суворов был введен им в заблуждение, но русский генерал восхитился хитростью Пулавского и в знак своего восхищения послал польскому маршалу любимую табакерку. Дар, преподнесённый талантливому врагу - ещё один ходячий сюжет суворовских анекдотов. Много позже, в Италии, Суворов анекдотов вернёт шпагу храбро дравшемуся французскому офицеру и отпустит его, восхищенный отвагой врага. Другого француза - пленённого генерала Лекурба - старик Суворов спросит: "Есть ли у вас жена?". Получив утвердительный ответ, он отпустит храброго противника и даже подарит ему розу с наказом передать её жене. Лекурб сохранит этот цветок, как реликвию.

Следующая глава - первая суворовская русско-турецкая война, Туртукай, Гирсово, Козлуджи. Апокрифическое послание Румянцеву: "Слава Богу, слава вам, Туртукай взят - и я там!". Последовавшая размолвка с фельдмаршалом, Румянцев подаёт на Суворова в суд, но дело венчает фраза Екатерины: "Победителей не судят". Главный, и правдивый, миф семейной жизни Суворова - его любовь к дочери Наташе, к Суворочке. Измены жены, дрязги и грустные хлопоты по разводу не запомнились глашатаям фольклоры, не стали подлинно народным анекдотом. Тогда же турки стали называть Суворова "хромым генералом". Как известно, хромота Суворова - следствие ранения в "домашнем бою", когда полководец наступил на иголку. "Генерал Вперед" - прозовут Суворова пораженные русскими победами австрийцы. Пугачёвская история очень фольклорно описана Пушкиным - именно пушкинский её пересказ вошёл и в предания, и в лубки, и стал картиной Татьяны Назаренко. Провозя Пугачёва в клетке в Симбирск, Суворов не смыкает глаз. На привалах, у костра, он беседует с атаманом о военных делах, о том, как Пугачев брал крепости. А генерал Панин - так тот не то, что Суворов - он сразу набросится на Пугача с кулаками, вырвет у пленённого мятежника клок волос из бороды. То Панин, а то Суворов.

Анекдотчики не позабыли и крымской миссии Суворова. Вот Шагин-Гирей умасливает русского генерала, предлагает ему, между прочим, и местных красавиц… Суворов отвечает: "Я, кроме брачного, ничего не разумею…". О том же он отписывает и Румянцеву, и Потемкину. К тому же периоду - суворовской службы между двумя русско-турецкими войнами - относится анекдот, рассказанный графом Сегюром: "Когда Суворов встретился с Ламетом, человеком не слишком мягкого нрава, то имел с ним довольно забавный разговор, который я поэтому и привожу здесь. "Ваше отечество?" - спросил Суворов отрывисто. "Франция". - "Ваше звание?" - "Солдат". - "Ваш чин?" - "Полковник". - "Имя?" - "Александр Ламет". - "Хорошо". Ламет, не совсем довольный этим небольшим допросом, в свою очередь обратился к генералу, смотря на него пристально: "Какой вы нации?" - "Должно быть, русский". - "Ваше звание?" - "Солдат". - "Ваш чин?" - "Генерал". - "Имя?" - "Александр Суворов". - "Хорошо". Оба расхохотались и с тех пор были очень хороши между собою".

К этому времени относится и экранизированный анекдот о "первой звезде", и записанный Пушкиным анекдот о Суворове и Потемкине (в нём, правда, Суворов предстает уже графом Рымникским): "Суворов наблюдал посты. Потемкин однажды сказал ему смеясь: "Видно, граф, хотите вы въехать в рай верхом на осетре". Эта шутка, разумеется, принята была с восторгом придворными светлейшего. Несколько дней позже один из самых низких угодников Потемкина, прозванный им Сенькою-бандуристом, вздумал повторить самому Суворову: "Правда ли, ваше сиятельство, что вы хотите въехать в рай на осетре?". Суворов обратился к забавнику и сказал ему холодно: "Знайте, что Суворов иногда делает вопросы, а никогда не отвечает". Пушкин любовался независимостью суворовского характера, любовался тем, как урезонил наш герой Сеньку-бандуриста, Семена Федоровича Уварова, отца С. С. Уварова, того самого министра народного просвещения. Пушкин, подобно Данте, не упускал случая нанести колюще-режущий удар своему литературному недругу. В этом случае на стороне Пушкина дрался и Суворов - первая шпага России. В "Замечаниях о бунте" Пушкин ссылается на другой суворовский анекдот: "Сей Нащокин был тот самый, который дал пощечину Суворову (после чего Суворов, увидя его, всегда прятался и говорил: боюсь! боюсь! он дерется!)". Речь идёт о Воине Васильевиче Нащокине - буйном вспыльчивом чудаке. Сын Нащокина вспоминал этот анекдот: "Суворов успел отличиться, а отец мой, возвратясь в армию, застал его уже в Александровской ленте. "Так-то, батюшка Воин Васильевич, - сказал ему Суворов, указывая на свою ленту, - покамест вы травили зайцев, я затравил красного зверя". Шутка показалась обидной моему отцу, который и так уж досадовал; в замену эпиграммы он дал Суворову пощечину". Продолжение у анекдота тоже поучительное: Суворов жаловался на Нащокина императрице, дело замяли, а потом Воин Васильевич получил Георгия "по личному ходатайству А. В. Суворова", от которого отказался, не желая никому быть обязанным.

Анекдот о маневрах в Кременчуге нам уже известен. Там же, помогая императрице перебраться через ручей, Суворов ловко перепрыгивает с кочки на кочку. Екатерина удивляется ловкости старого генерала, а Суворов отвечает: "Ничего, матушка, за Дунаем мы ещё и не так прыгнем!". Дело шло к очередной русско-турецкой войне, да ещё к той, что обессмертит имя Суворова.

В Кинбурне легендарный Суворов не прерывает молебна под турецкими пулями, заявляет Потемкину: "Турок не так много, чтобы закрыть нам солнце" и, наконец, в кровопролитной битве едва не погибает, спасенный гренадером Новиковым. Этот эпизод стал одной из самых близких народному сердцу легенд. В той же легенде Суворов пишет Потемкину: "И в нижнем звании бывают герои". Позже, отражая вылазку Турок из Очакова, Суворов получил ещё одно ранение. По известной легенде, раненый Суворов велел передать Потемкину: "Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу". Валишевский пересказывает ещё один анекдот: "Раненый сам при Очакове во время неудачного приступа, он заперся в палатку и отказывался от всякой помощи. На убеждения французского хирурга, посланного к нему Потемкиным, он отвечал только качанием головы, повторяя с видом отчаяния: "Тюренн! Тюренн!". Он признавал только трех великих полководцев в военной истории новейшего времени: Тюренна, Лаудона и себя. Доктор Массо выйдя из терпения, сказал, наконец: "Так слушайте же! Тюренн, раненый, позволял делать себе перевязки!". - "А!". Он тотчас бросился на постель и покорно отдался в руки хирурга". Казимир Валишевский вспоминает и другой анекдот о Суворове под Очаковым: "… граф Де-Дама ждал дальнейших приказаний своего нового начальника. Вдруг перед ним как из-под земли вырастает незнакомый ему человек и без всякого вступления спрашивает отрывисто: "Кто вы?" - "А вы кто?" - "Я Суворов. Кому пишете?" - "Сестре". - "И я хочу написать ей". К крайнему изумлению молодого человека незнакомец берет перо у него из рук и пишет четыре страницы самой невозможной галиматьи. Разговор оканчивается приглашением к обеду. В назначенный час Дама является. "Генерал спит", - отвечает его ординарец. - "А обед?" - "Генерал обедает в шесть часов утра".

Так чудил Суворов анекдотов.

Бой под Очаковым стоил тогда Суворову потемкинского расположения. В другом анекдоте, увидев себя незадействованным в планах кампании 1789 года, Суворов обратился к императрице: "Матушка, я прописной!". "Как это?", - удивляется Екатерина. Суворов жалобно объяснил: "Меня нигде не поместили с прочими генералами, и ни одного капральства не дали в команду". Снова вмешательство императрицы выручило Суворова.

Тот же Валишевский с удовольствием доводит до нашего сведения и следующее предание о Суворове: "В огне он казался пьяным; но надо сказать, что его всегда сопровождал казак с флягой "лимонада", в сущности же крепкого пунша, к которому он ежеминутно прикладывался. Употреблял ли он его на поле битвы? По-видимому, да".

Следующая глава легендарной суворовской истории - Фокшаны и Рымник, великие победы и быстрые переходы, спасение австрийских войск принца Кобургского, сотрудничество с ним и с полководцем Карачаем - венгром по происхождению. Немало анекдотов сложено о том, как Суворов увиливал от знакомства и разговора с Кобургским перед фокшанским сражением. Сначала он велел Прошке говорить австрийцам, что Суворов спит, потом - что молится, потом - что обедает или пьян. Здесь прослеживается хитрая задумка: держать в неведении нерешительного союзника, чтобы в бою он без обсуждений выполнял наказы Суворова. Великая рымникская победа отразилась в анекдотической истории прежде всего в форме суворовской реакции на щедрое екатерининское вознаграждение: "От счастья, право, чуть не умер". Сюжет "Суворов, радующийся наградам" будет повторён и в анекдотах о польской кампании 1794 года.

Измаил. Легендой стал ультиматум Суворова, предъявленный им туркам: "Я с войском сюда прибыл; 24 часа на размышление для сдачи и воля, первые мои выстрелы уже неволя, штурм - смерть, чего оставляю вам на рассмотрение". По той же легенде, Суворов получил надменный ответ турок: "Скорее Дунай остановится в своём течении и небо упадёт на землю, чем русские возьмут Измаил". Генерал-аншеф велел возвести неподалёку от турецкой крепости ров и крепостной вал. Там Суворов анекдотов тренировал своих солдат перед сражением. В ночь перед штурмом Суворов обратился в чёрного ворона, полетал над Измаилом, выведывая расположения гарнизонных войск. По суворовскому крику "Кукареку!" штурм начался. Во время кровавого сражения солдаты видели, как от груди Суворова отскакивают пули, а сабли кривятся о шею старика. Он был неуязвим. После победы все получили богатую добычу, а Суворов отказался даже от жеребца, поднесённого ему солдатами: "Донской жеребец привез меня сюда, на нем я отсюда и уеду". Солдаты говорили: "Наш Суворов во всём с нами в паю, только не в добыче". Известно высказывание Суворова об измаильском деле: "На такой штурм можно решиться только раз в жизни". О Кутузове и его роли в штурме Измаила Суворов говорил: "Он был на левом фланге моей правой рукой". И эта фраза тоже передавалась из уст в уста.

Валишевский рассказывает ещё один любопытный анекдот - о Суворове и Ланжероне. Дело было "на другой день по взятии Измаила". Суворов расспрашивал Ланжерона: "Где вы получили этот крест?" - "В Финляндии, у принца Нассаусского". - "Нассаусского! Нассаусского! Да это же мой друг!". Он бросился на шею Ланжерону и тотчас же: "Говорите по-русски?" - "Нет, генерал". - "Тем хуже! Прекрасный язык". Он начал декламировать стихи Державина, но прервался: "Господа французы, вы из вольтерианизма ударились в жанжакизм, потом в райнализм, а там в миработизм, и это конец всего. Вы хромаете?" - "Я повредил себе ногу, упавши с вала". - "Чего же не сказали раньше?". Он схватил молодого офицера в охапку, взвалил на плечи, снес с лестницы и оставил там в грязи, не сказав ни слова на прощание".

Покоритель Измаила - Суворов анекдотов - поехал к Потемкину. Он поехал к нему в старой колымаге, и дежурившие офицеры не узнали генерал-аншефа. Ошарашив фельдмаршала прытким визитом, в ответ на потемкинское: "Чем я могу наградить вас?", Суворов заявил: "Ничем, князь. Я - не купец, и не торговаться сюда приехал. Меня, кроме Господа Бога и матушки государыни, никто наградить не может". Потемкин переменился в лице - и, по преданию, Суворов не был достойно вознагражден за Измаил. Но миссия в Финляндии была окончена, во Франции бушевали революционные волнения, и легендарный Суворов обращался к императрице: "Матушка, пошли меня на французов!". Екатерина, посомневавшись ("Польские дела не требуют графа Суворова"), всё же послала нашего героя, но не во Францию, а в мятежную Польшу, против Костюшко, добавив: "Я посылаю в Польшу две армии. Одну - из солдат, другую - графа Суворова".

Суворовские анекдоты той поры рисуют фельдмаршала остроумным, немного фрондирующим, мудрецом - так Суворов намекал Екатерине: "Пора бы ценить генералов за их полководческие, а не мужские, достоинства…". В другом - превратно показывающем Суворова и потому непопулярном - анекдоте Суворов из Польши посылает Екатерине соответствующие части тела, ампутированные у самых заядлых мятежников. Гораздо красноречивее характеризуют Суворова следующие анекдоты польского цикла: в ответ на петиции поляков, просящих больше свободы, русский фельдмаршал подпрыгивает и делает широкий жест руками: "Матушка императрица во-от какая большая!". Затем, съёжившись: "А Суворов во-от какой маленький!". Или, после кровопролитной битвы в Праге, вступив в Варшаву и получив ключи от города, Суворов поцеловал их и, подняв к небу, сказал: "Боже, благодарю тебя, что эти ключи не стоят мне так дорого, как…". Полководец прервался, прослезился и движением руки указал на Прагу, ставшую могилой для двадцати тысяч поляков. Когда же король Станислав попросил Суворова отпустить из плена одного польского офицера, русский полководец скороговоркой ответил: "Если угодно, я освобожу вам их сотню. Двести! Триста! Четыреста! Так и быть, пятьсот!". Красноречивый и многозначительный анекдот. Замечателен и анекдот, рассказывающий, как Суворов после пражской победы принял короля Станислава в палатке, расположенной посреди кровавого поля брани. Нужно было запугать Станислава, чтобы он как можно скорее принял все суворовские условия, чтобы победно завершить кампанию без новых жертв.

По той же легенде, Суворов писал Екатерине: "Ура! Варшава наша!". "Ура! Генералиссимус Суворов!" - получил он в ответ. Как ещё могла поступить Екатерина анекдотов? Она стремилась повышать генералов, соблюдая принципы старшинства, а Суворов обошёл нескольких старейших. В утешение им императрица сказала: "Что делать, господа, звание фельдмаршала не всегда дается, но иной раз у вас его и насильно берут".

По рассказу Дениса Давыдова, в Польше, находясь в Кобылках, Суворов спросил у графа Кенсона: "За какое сражение получили вы носимый вами орден и как зовут орден?". Кенсона отвечал, что орден называется Мальтийским и им награждаются лишь члены знатных фамилий. Суворов долго повторял: "Какой почтенный орден!". Потом обращался к другим офицерам: "За что вы получили этот орден?". Они отвечали: "За Измаил, за Очаков и. т. п.". Суворов саркастически заметил: "Ваши ордена ниже этого. Они даны вам за храбрость, а этот почтенный орден дан за знатный род".

Из своего фельдмаршальства и последовавшего за ним триумфального пребывания в Петербурге Суворов сделал великолепный спектакль, вдохновивший многих анекдотчиков.

От почтения перед фельдмаршальским званием Суворов в письмах обозначает слово "жезл" лишь первой буквой, оговариваясь: "Боюсь и произнести".Наконец, привезенный жезл Суворов освящает в церкви. Наконец, Суворов лично пришел в храм - в простой одежде, без орденов - приказал расставить в линию с промежутками несколько табуреток и, перепрыгивая через каждую, называл имя того или иного генерал-аншефа: "Репнина обошел! Салтыкова обошел!..". Совершив эту процедуру, Суворов облачился в фельдмаршалский мундир и отстоял богослужение при всех регалиях. Седовласый фельдмаршал с удовлетворением говаривал: "Я не прыгал по молодости, зато прыгаю в старости".

В Петербурге чудачества продолжились. Суворов анекдотов поквитался с Зубовым и Безбородко, сблизился с Державиным, соблюдал посты. Триумфатора поселили в Таврическом дворце, где, не изменяя своим привычкам, Суворов спал на соломе. Принимая Державина, Суворов вдруг заметил в окне карету Остермана (или Безбородко), вскочил, выбежал во двор, впрыгнул в карету, задержался там на минуту-другую - и выпрыгнул. Карета развернулась, и визитёр уехал. Вернувшись к Державину, Суворов сказал: "Этот визит - самый скорый, лучший и взаимно не отяготительный". Зубов принял Суворова не в парадной форме. В ответ Суворов, принимая Зубова в Таврическом, оказался и вовсе по-родственному, в нижнем белье.

Была зима, но Суворов разъезжал по Петербургу в одном мундире (иные говорят - в старенькой шинели). Екатерина подарила фельдмаршалу дорогую шубу. Впредь Суворов продолжал передвигаться в одном мундире, а вслед за ним шёл офицер, несший в руках шубу. Вступая в покои императрицы, Суворов делал офицеру знак, и тот набрасывал шубу на плечи фельдмаршала.

Екатерина умерла. Суворов: "Если бы не было матушки Екатерины, не видать мне ни Кинбурна, на Рымника, ни Варшавы". Началось противостояние полководца и императора, решившего онемечить русское воинство. Жемчужина в суворовском цикле анекдотов - предание о предотвращённом антипавловском восстании. Здесь анекдотическая история так тесно переплелась с документальной, что есть резон поподробнее остановиться на этой интриге суворовской биографии.

Откликом Суворова на пропрусские нововведения Павла стал всем известный экспромт "Пудра не порох…" и несколько легендарных антинемецких афоризмов: "Русские прусских всегда бивали, чего же тут перенять", "Я немцев знаю, видел их со спины", "Немцев и ленивый побьет", "Я лучше покойного Фридриха, я, милостью Божьей, баталий не проигрывал"; позже, в Итальянскую кампанию Суворов прибавит: "При мне и немцы хорошо воюют". Большинство этих крылатых выражений действительно принадлежали Суворову и были употреблены им в переписке с Хвостовым. Разумеется, народная память не сохранила суворовских слов в дословной точности, но донесла до наших дней их смысл. Скажем, о гатчинском уставе фольклорный Суворов пишет: "Опыт военного искусства найден в углу развалин древнего замка, на пергаменте, изъеденном мышами…".

По преданию, Суворов был одним из вельмож, гарантировавших исполнение тайного завещания Екатерины, по которому Павел отстранялся от наследования престола. Когда Павел пришел к власти, перед Суворовым встала дилемма - использовать или не использовать в своих целях имевшуюся у него военную силу. Переписка с Хвостовым показывает, что Суворов наотрез отказался от участия в перевороте: "Я, Боже избавь, никогда против Отечества". Символично, что самым убежденным сторонником вооруженного мятежа в окружении Суворова был полковник А. М. Каховский, родной дядя Петра Каховского - декабриста, убийцы суворовского любимца Милорадовича. Известен рассказ А. П. Ермолова: "Однажды, говоря об императоре Павле, он /Каховский/ сказал Суворову: "Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находятся столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу". Суворов подпрыгнул и перекрестил рот Каховскому. "Молчи, молчи, - сказал он. - Не могу. Кровь сограждан!". Приведём записанный Денисом Давыдовым анекдот, сохранивший всю мешанину чувств и атмосферу тех дней: "Император Павел, оставшись недовольным великим Суворовым, отставил его от службы; приказ о том был доставлен великому полководцу близ Кобрина. Приказав всем войскам собраться в полной парадной форме, он сам предстал пред ними во всех своих орденах. Объявив им волю Государя, он стал снимать с себя все знаки отличий, причем говорил: "Этот орден дали вы мне, ребята, за такое-то сражение, этот за то"… Снятые ордена были положены им на барабан. Войска, растроганные до слез, воскликнули: "Не можем мы жить без тебя, батюшка Александр Васильевич, веди нас в Питер". Обратившись к присланному с высочайшим повелением генералу (по мнению некоторых, то был Линденер), Суворов сказал: "Доложите Государю о том, что я могу сделать с войсками". Когда ж он снял с себя фельдмаршальский мундир и шпагу и заменил его кафтаном на меху, то раздались раздирающие вопли солдат. Один из приближенных, подойдя к нему, сказал ему что-то на ухо; Суворов, сотворив крестное знамение рукою, сказал: "Что ты говоришь, как можно проливать кровь родную!". Родную кровь проливать нельзя - это Суворов твёрдо знал. В этом коротком анекдоте бездны исторического смысла. Давыдов показывает здесь ярчайшую краску суворовского мифа, суворовского чуда - сочетание гордости, достоинства, смирения и вассальной верности, единых в лице Суворова. Достоинство и честь дворянина, характерные для последнего десятилетия 18 века, Суворовым были удесятеряны - так как полководец прибавил к ним достоинство и честь Победителя, не случайно назвавшего свой литературный труд прямодушно и дерзновенно: "Наука побеждать". И этот человек, постигший науку побеждать, имевший колоссальное влияние на российское общество, в том числе и на вооружённую его часть, мирится с оскорбительной, незаслуженной отставкой. Человеческий авторитет Суворова был в то время куда выше человеческого авторитета Павла Первого, но… даже красочно описанное Давыдовым позднейшее фрондёрство Суворова ограничивалось чудачествами. Денису Васильевичу Давыдову ещё была понятна природа этой психологии - психологии победителя и послушного вассала, гордеца и смиренного подданного - хотя некоторые представители давыдовского поколения уже ставили служение России и собственному представлению о чести и Родине выше служения Государю, Помазаннику Божьему. В 20 веке от суворовского смирения пытались отмахнуться, представляли Суворова прямым противником Государя, но никак не объяснили этот феномен: прославленному герою, настоящему отцу Отечества, предлагают выступить против правителя, олицетворяющего всё то, что было так ненавистно Суворову - и гатчинский устав, и немогузнайство. Вероятность успеха подобного предприятия была доказана несколько лет спустя, во время истории в Инженерном дворце. Вот только национальными героями ни Пален, ни Зубовы, ни Беннигсен не стали. Вероятность успеха подобного предприятия была ясна и Суворову, но Давыдов приводит следующий легендарный ответ: "Что ты говоришь, как можно проливать кровь родную!". И не только гуманизм фельдмаршала, но и высокое, доблестное чувство вассальной верности владело им в ту пусть и баснословную минуту. Огромное значение в постижении этой грани суворовского дарования имеют известные строки Державина из "Снигиря":

Рок низлагать молитвой и Богом,
Скиптры давая, зваться рабом…

Державину ясно благородство доблести вассала, доблести воина-слуги царского, воина-раба Божьего. Взгляд из 20 века: И. Бродский, напротив, в стихотворении "На смерть Жукова" выражает сожаление по поводу рабьей (по Бродскому) судьбы сталинградского героя. Участь верноподданного в 20 веке благородной не считается; Бродский сочувствует опальному Жукову, как инакомыслящий, Державин любуется опальным Суворовым, как неким светским монахом, совершающим подвиг послушания и перебарывающим в конце концов и царскую любовь, и царскую немилость.

В России воин не становится во главе государства, не ищет светской власти, он слуга Отечества и не несёт ответственность за великие вины государства. У нас, слава Богу, не Франция. Генерал Бонапарт, генерал Кавеньяк и генерал Де Голль не имеют и не могут иметь аналогов в российской истории. Все попытки отечественных генералов заняться "грязным делом - политикой", все претензии на власть отечественных бонапартов разбивались. И истинный герой России, олицетворивший наш тип полководца - Суворов - всегда стоял на почтительном расстоянии от государственной власти, преклоняясь если не перед личностью, то перед саном Божьего Помазанника, Государя. Русскими Бонапартами не стали ни генерал Корнилов, ни адмирал Колчак, ни советские маршалы Тухачевский и Жуков, хотя молва приписывала им наполеоновские планы. По разным причинам не получили государственной власти и военные вожди Смутного времени - Скопин-Шуйский, Ляпунов и князь Пожарский. Последний стал национальным героем России во многом потому, что, исполнив долг защитника Отечества, шагнул в сторону, предоставив миссию правления династии Романовых. Даже претензии на власть не военного (служившего во внутренних войсках) человека, пребывавшего в звании маршала Советского Союза, закончились обвинениями в шпионаже и моральном разложении с последующим расстрелом. Властитель в России может стать генералом, маршалом, даже генералиссимусом, но придти к власти он должен как сугубо гражданский, невоенный человек. Думаю, что в ближайшее время судьба Генерала А. И. Лебедя подтвердит силу этой традиции. Губернаторствовать военный человек в России может, властвовать в стране - нет.

В самом замечательном суворовском определении генерала Бонапарта явственно звучит презрение графа Рымникского к военным в политике. Речь идёт о письме А. И. Горчакову от 27 октября 1796 года, начатом словами "О, как шагает этот юный Бонапарт" и, вспомним, завершённом выводом: "Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, - он погибнет". Замечание пророческое. И, кроме глубокого понимания судьбы Бонапарта, Суворов выразил в письме А. И. Горчакову и собственное понимание долга великого человека - сохранять единство мыслей. В этом видел Суворов и собственную миссию: всё посвятить развитию в себе качеств полководца. В идеал российского военного, олицетворенный Суворовым, политические таланты не вписываются. По Суворову, они только губят военного человека - и в случае с Бонапартом суворовское правило, пожалуй, показало себя верным.

В переписке Суворова с Хвостовым есть любопытная глава - суворовские письма, относящиеся к тульчинскому периоду службы фельдмаршала, ко времени, полному самых неожиданных замыслов. Военный переворот, смещение Государя Павла Петровича, оказавшегося опасным для екатерининской России - вот предмет тогдашних терзаний Суворова и его адресата Хвостова. И - в знакомой читателям Суворова иносказательной манере - полководец снова пишет о недопустимости выступления против Отечества, против пусть, по Суворову, несправедливого, но царского режима: "Совесть мне воспрещает надеть военный пояс против герба России". Легендарный герой не мог оказаться заговорщиком, его добродетель заключалась в высоком служении, в верности короне и гуманном отношении к согражданам, чью кровь Суворов проливать не умел… Таков нрав легендарного Суворова, таким был и реальный Суворов; в отношении к бунтам и переворотам Суворов един.

Опалу и ссылку он предпочитает мятежу. Кровопролитие во имя бунта - преступно.

Национальный герой есть орган своей культуры, он олицетворяет собою определенный тип, в суворовском случае - тип русского гения и русского военного. Ничто в национальном герое не должно входить в противоречие с национальным представлением об идеале, характерном для данной культуры. Учёный Ломоносов, поэт Пушкин, реформатор Пётр Великий, полководец Суворов - национальные герои России, творцы и одновременно заложники собственного статуса. Реальная историческая судьба национального героя и его судьба мифологическая так переплетены, что здесь можно говорить о некоем образном единстве. Хождение во власть не входит в отечественные представления об идеальном полководце, а Суворов во всём соответствовал таким представлениям: таков уж был исторический жребий нашего генералиссимуса. Так Пушкин не мог хорошо относиться к мягкому реформатору, мистику и дипломату на троне, "властителю слабому и лукавому" Александру Благословенному. В то же время поэт восхищался Николаем Павловичем: последний куда лучше соответствовал национальным представлениям об идеальном царе. Конечно, причины и следствия в реальной истории были куда сложнее, они требуют отдельных исследований, но в легендарной истории логика соответствия национального героя национальным представлениям об идеале вполне законна. Как адмирал Нельсон воплощает замешанный на морской колонизаторской романтике дух Британии, так набожный и чудаковатый вечный победитель Суворов является носителем духа России.

Как ни велик император Павел, но во вверенных Суворову войсках будет только суворовский порядок, все чудачества старого фельдмаршала направлены на достижение полководческого суверенитета. Суворов не претендует на государственную власть, но и не станет делиться военной властью - ни с австрийцами, ни с Государем. Чтобы достичь такого суверенитета, Суворов стал достаточно хитрым и мудрым. Давыдов любуется таким Суворовым, как любовались своим фельдмаршалом солдаты, суворовские ветераны. Юмор давыдовских анекдотов о Суворове народный, солдатский, офицерский. А что до покушений на государственную власть, что до борьбы за несусветные свободы, за возможность служить Отечеству, не служа Государю, то подобные стремления и в давыдовские времена привели только к убийству любимого суворовского ученика - генерала Михаила Андреевича Милорадовича. Это бунтарство не было одобрено народной молвой и не могло быть присуще избраннику этой молвы - Суворову.

Своеобразие суворовского чуда состоит и в особенно сочувственном народном отношении к Суворову, отношении, отражённом в фольклоре.

Сохранился анекдот о приказе Павла: "Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь, что так как войны нет - ему нечего делать, за подобный отзыв отставляется от службы". Суворов поначалу был отправлен в Кобрин, а после фельдмаршал, отставленный без права ношения мундира, под присмотром Николева был сослан в собственное северное имение Кончанское. Там он скакал с детишками на палке, играл в бабки (в России теперь столько фельдмаршалов развелось - только и делов-то осталось, что в бабки играть), пел в храме. Читая о победах Бонапарта, Суворов восклицает: "Резво шагает мальчик, пора бы его унять". Наконец, Павел вызвал Суворова в Петербург, но они не поладили: Суворов чудил, высмеивал новую форму (намеренно задевал шпагой дверцу кареты, и силился вылезти наружу), по известному анекдоту, закончил разговор с государем старческим: "Брюхо болит". Суворов вернулся в Кончанское. Хотел уйти в монастырь, в Нилову пустынь, да тут - новый приказ Павла, о котором - следующий анекдот Дениса Давыдова: "… Павел, вследствие просьбы римского императора, писал Суворову замечательное письмо, в коем он просил его принять начальство над австрийскими войсками. Получив письмо, Суворов отвечал: "Оно не ко мне, потому что адресовано на имя фельдмаршала, который не должен никогда покидать своей армии", и отправился в окрестные монастыри, где говел. Павел приказал между тем приготовить ему Шепелевский дворец; видя, что Суворов медлит приездом, он отправил к нему племянника его - генерала князя Андрея Ивановича Горчакова, с просьбой не откладывать более прибытия своего в столицу. На всех станциях ожидали Суворова офицеры, коим было приказано приветствовать фельдмаршала от имени государя и осведомиться о его здоровье. Государь лично осмотрел отведенный для Суворова дворец, откуда были вынесены часы и зеркала; тюфяки были заменены свежим сеном и соломою.

Суворов, не любивший пышных приемов, прибыл в простой тележке к заставе, где и расписался; ожидавший его здесь генерал-адъютант не успел его приветствовать. По мнению некоторых, Суворов виделся ночью с Государем и беседовал с ним довольно долго. На следующий день, когда все стали готовиться к разводу, Государь спросил кн. Горчакова: "А где дядюшка остановился? Попросите его к разводу". Кн. Горчаков отыскал его с трудом на Шестилавочной, у какого-то кума, на антресолях; когда он передал ему приглашение Государя, Суворов отвечал: "Ты ничего не понимаешь, в чем же я поеду?". Когда Горчаков объявил ему, что за ним будет прислана придворная карета, упрямый старик возразил: "Поезжай к Государю и доложи ему, что я не знаю, в чем мне ехать". Когда доведено было о том до сведения Павла, он воскликнул: "Он прав, этот дурак (указывая на Обольянинова) мне не напомнил о том, что отставленный от службы граф Суворов Рымникский паки принимается на службу со всеми прерогативами". Получив указ, Суворов прибыл во дворец, где, упав к ногам Павла, закричал: "Ах, как здесь скользко".

Кажется, Давыдов в своем рассказе объединил две поездки Суворова в павловский Петербург. По другому анекдоту, получив в Кончанском предложение возглавить коалицию, Суворов вскрикнул: "Я здесь ходил дьячком, пел басом, а теперь я еду петь Марсом!". Занял у старосты денег на дорогу (бедность - непременное качество национального героя) и заспешил в столицу. Павел сказал Суворову: "Воюй по-своему, как умеешь", а в ответ на старческое: "Боже, спаси царя" вымолвил: "Тебе царей спасать".

В минуту своего триумфа, величественной моральной победы над самодурством Павла (речь идет о мифологическом Павле и мифологическом Суворове) Суворов великодушен, он продолжает славить царя.

Мифологическая, фольклорная природа этого сюжета очевидна. В образе Суворова здесь мы видим интерпретацию образа русского богатыря, оклеветанного и безвинно наказанного скорым на управу государем. Проходят годы заточения - и Родина оказывается в опасности. Государь, одумавшись, призывает опального богатыря, просит у него прощения. Богатырь возглавляет воинство - и побеждает. Да, я вкратце пересказываю сюжет распространенной русской былины "Илья Муромец и Калин-царь". В былине князь Владимир уговаривает Илью "спасать царей":

Постарайся за веру христианскую
Не для меня, князя Владимира,
Не для ради княгини Апраксии,
Не для церквей и монастырей,
А для бедных вдов и малых детей.
Илья, конечно, прощает князя:
Тебя Бог простит, да красно наше солнышко.

Особенный психологизм этого эпизода заключается в том, что во многих вариантах былины объяснение с Владимиром происходит в темнице, в которой Илья провел годы заточения. Суворов и Павел объясняются в императорском дворце. Мы видим, что народ увидел в череде реальных исторических событий - опала Суворова, призвание Суворова Павлом, победа старика-фельдмаршала над врагами - эпический размах, почувствовал былинный мёд эпоса. И образ старика Суворова прозвучал, как эхо другого излюбленного народом образа - "старого казака Ильи Муромца". Любимый фольклорный сюжет о моральной победе богатыря над несправедливыми вельможами был с благодарностью перенесён на историческую почву и повторился с новыми героями - Суворовым и Павлом Петровичем.

Пришло время выезжать в Европу. Давыдов вспоминает следующий анекдот: "В день отъезда Суворова из Петербурга в армию поданы ему были великолепная карета и ряд экипажей для его свиты "…" Перепрыгнув три раза через открытые дверцы кареты, Суворов сел в фельдъегерскую тележку и прибыл весьма скоро в Вену, где его неожиданный и быстрый приезд немало всех удивил. Сидя в карете с австрийским генералом Кацом, Суворов на все его рассказы о предстоящих действиях, зажмурив глаза, повторял: "Штыки, штыки". Когда Кац объявил ему, что к концу года союзникам надлежит оказаться в таком-то пункте, Суворов резко отвечал: "Кампания начнется на том пункте, где, по мнению вашему, союзники должны находиться к концу года, а окончится, где Бог велит".

Въезжая в Вену, Суворов изо всех сил кричал: "Да здравствует Иосиф! Да здравствует Иосиф!", когда же его прервали и объяснили, что императора зовут Францем, старик изобразил удивление: "Видит Бог, что я этого не знал". Легендарному Суворову было не до мелочей. Австрийский военный министр Тугут запросил у Суворова планы кампании. Суворов протянул ему белый лист бумаги: "Вот мои планы" - и был таков. В Вене Суворов поселился в предоставленном ему дворце, разумеется, очищенном от зеркал, украшений и мебели. По другой легенде, встретив австрийского генерала Меласа (Суворов прозвал его "папашей Меласом"), старик обнял его, приподнял, да и вышиб из лошади. Мелас остался лежать на земле, а Суворов как ни в чем не бывало продолжил свой путь.

Когда король Сардинский прислал Суворову знаки ордена Св. Маврикия и Лазаря, Суворов наградил ими худших офицеров, когда же Суворову указали, что он награждает плохих офицеров, старик ответил: "Так ведь и орден-то плох!".

В Италии Суворов спросил австрийского офицера, присланного адмиралом Ушаковым с известием о взятии острова Корфу: "Здоров ли мой друг Федор Федорович?". Последовал ответ: "Господин адмирал фон Ушаков здоров". Суворов осерчал: "Возьми себе своё "фон", а победителя турецкого флота на Черном море, покорителя Корфу, потрясшего Дарданеллы, называй Федор Федорович Ушаков!". Отношение Суворова к иностранцам и к российскому поклонению перед всем европейским, иностранным (в Двадцатом веке скажем: импортным) отразилось во многих легендах. В Финляндии Суворов сошёлся с генералом Прево де Люмианом, называвшимся в России "Иваном Ивановичем". Суворова это забавило, и он до конца своих дней шутливо называл всех иностранцев на российской службе Иванами Ивановичами. Анекдотчикам известно, что русских, старавшихся подражать французам, Суворов саркастически вопрошал: "Давно ли изволили получать письма из Парижа от родных?". Когда об одном русском вельможе сказали, что он не умеет писать по-русски, Суворов задумчиво пробормотал: "Стыдно. Но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски". Кстати, суворовское поздравление со взятием Корфу, адресованное Ушакову, тоже обратилось в легенду: "Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу хоть мичманом!".

В критический момент сражения на Треббии Суворов сидел в тени огромного камня. К ему подскакал офицер с мольбой об отступлении: французы теснили союзников. Суворов вскочил и красноречивым жестом показал на камень: "Попробуйте сдвинуть его! Не можете? Так же невозможно и отступление!". С этими словами Суворов вскочил на коня и сам повёл войска в победное наступление.

Наконец, вслед за тугоумным австрийским стратегом Тугутом и "папашей Меласом" в суворовский миф вливается новое действующее лицо - генерал Моро, заменивший Шерера. Узнав о его появлении во главе французской армии, Суворов восклицает: "Помилуй Бог, как хорошо! Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые мы отберем у Моро, будут лучше цвести и зеленеть". После победного сражения при Нови Суворов, по преданию, скажет о Моро: "Он меня несколько понимает, но я его лучше".

После битвы на Адде был пленён генерал Серюрье. Суворов воскликнул: "Нужно чтить превратность счастья в пленном" и возвратил пленному генералу шпагу со словами: "Кто ею так владеет, как вы, у того она неотъемлема". Когда же Серюрье попросил отпустить пленных французов (более трех тысяч), Суворов наставительно произнёс: "Эта черта делает честь вашему сердцу. Но вы лучше меня знаете, что народ в революции есть лютое чудовище, которое должно укрощать оковами". Затем Суворов неточно процитировал Ломоносова:

Великодушный лев злодея низвергает,
Но хищный волк его лежащего терзает.

"Я читал эти стихи польским депутатам по взятии Варшавы" - закончил Суворов и вышел из комнаты. "Какой человек!" - только и мог сказать Серюрье. И в Австрии, и в Италии, и в Швейцарии Суворов отдавал дань святыням, падал ниц перед распятиями, подолгу молился. Эта сторона суворовского пребывания в Европе также овеяна легендами. Был окончен Итальянский поход. Суворов направился к Альпийским горам.

Кульминация боевого пути Суворова - солдатский ропот в Альпийских горах. Суворов предложил своему изголодавшемуся воинству идти вперед, пробиваться под французским огнём по горным тропам или: "Здесь похороните меня. Вы более не дети мне, я не отец вам. Мне ничего не остаётся, кроме смерти!". Солдаты ответили дружным: "Веди нас, отец!" и на руках понесли Суворова по альпийским скалам. Легендарное сражение у Чертова моста, брёвна, связанные офицерскими шарфами также вошли в наш фольклор.

Получив высочайшее повеление вернуться в Россию, Суворов горестно произнёс: "Я бил французов, но не добил. Париж - мой пункт - беда Европе!". Сделав Суворова генералиссимусом, Павел сказал Ростопчину: "Это много для другого, а Суворову быть ангелом!". В Праге, возвращаясь из походов, Суворов ночи напролёт танцевал, чудил… Когда в Праге Суворову предложили дать сеанс для портретиста, поначалу генералиссимус отказался: Суворов увидел в таком позировании зёрна тщеславия и гордыни. Но Фукс заметил, что отказаться позировать - значит проявить еще большую гордыню. Суворов согласился. Художнику Шмидту, взявшемуся за портрет Суворова, старик, по легенде, сказал: "Ваша кисть изобразит черты лица моего; они видны, но внутреннее человечество мое сокрыто. И так скажу вам, любезный господин Миллер, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего, во всю жизнь мою никого не сделал несчастным; ни одного приговора на смертную казнь не подписывал; ни одно насекомое не погибло от моей руки. Был мал, был велик (Суворов вскочил на стул); при приливе и отливе счастия уповал на Бога и был непоколебим, как и теперь (сел на стул)".

Посетив могилу австрийского генералиссимуса Лаудона, Суворов прочитал пространную эпитафию и заметил, что на своей могиле он хотел бы видеть лишь краткое: "Здесь лежит Суворов". По другой легенде, последнюю эпитафию еще при жизни полководца придумал для Суворова Державин. С этого анекдота начинается величественный фольклорный цикл, посвященный кончине Суворова.

Суворов тяжело болел. Горчаков подошел к постели больного и обратился: "До вас есть дело". "Дело?" - мгновенно оживился Суворов. Оказалось, что один офицер хочет получить из рук генералиссимуса орден Золотого Льва. Суворов опустил голову на подушку и слабым голосом сказал: "Пусть войдет".

Умирал Суворов в доме графа Дмитрия Хвостова. Графом Сардинским Хвостов стал как родственник Суворова - а когда задолго до этого его произвели в камер-юнкеры, Екатерина, по легенде, сказала: "Если бы Суворов попросил, я сделала бы его и камер-фрейлиной". Когда Хвостов вошел в к умиравшему Суворову, последний сказал: "Любезный Митя, ты добрый и честный человек! Заклинаю тебя всем, что для тебя есть святого: брось твое виршеслагательство. Пиши, если не можешь превозмочь этой глупой страстишки, для близких, но отнюдь не печатайся! Помилуй Бог, это к добру не приведет: сделаешься посмешищем всех порядочных людей". Выйдя от Суворова, на расспросы: "Что говорит Суворов?", Хвостов отвечал односложно: "Бредит".

Когда к умиравшему Суворову прибыл от Государя граф Кутайсов (Суворов высмеивал его путь от камердинера до графа во многих анекдотах) с требованием отчета в действиях генералиссимуса, Суворов сказал: "Я готовлюсь отдать отчет Богу, а о Государе я теперь и думать не хочу".

По известной легенде, завершающей суворовскую мифологию, при погребении полководца катафалк не проходил в двери. Вдруг из числа несших гроб воинов кто-то воскликнул: "Вперед ребята! Суворов везде проходил!". И катафалк прошел в двери.

Большое значение имеют и чисто литературные анекдоты о Суворове, принадлежащие перьям лучших романистов, писавших о нашем герое - М. Алданова, О. Михайлова... Интересный анекдотец выдумали и авторы "Всемирной истории, обработанной "Сатириконом" - анекдот, являющийся жанровой самопародией: "Больше всех "екатерининских орлов" прославился Суворов. Между Суворовым и другими полководцами была существенная разница: Суворов был чудаком в мирное время и героем на войне… Суворов отлично пел петухом, а этого даже Наполеон сделать не мог. Однажды суворовское "кукареку" разбило наголову неприятеля и спасло наше войско от позорного поражения. Произошло это следующим образом. Атакуя неприятеля, Суворов заметил, что его армия втрое больше нашей. Не надеясь на победу, Суворов подлетел верхом к самому носу неприятеля и запел "кукареку". Неприятельское войско остановилось и заспорило. "Это петух, назначенный генералом!", - кричали одни. "Нет, это генерал, назначенный петухом!", - спорили другие. А пока они спорили, Суворов велел перевязать всех и взять в плен""

1911 год. Автор этого отрывка - И. Л. Оршер, соавторы жанра, стиля, интонации - все сотрудники "Сатирикона": Аверченко, Тэффи, Саша Черный… Суворов, как выдающийся герой русской смеховой культуры, овеянный ветрами сотен анекдотов, прекрасно вписался в творчество сатириконцев. Напрашивается аналогия - Пушкин и обэриуты, Суворов и сатириконцы. Национальные герои всегда являются и излюбленными героями потешного мифа.

Интересен и цикл анекдотов о Суворове и другом остроумце того времени, графе Ростопчине. Ростопчин всё расспрашивал полководца о разных премудростях. Ростопчин попросил Суворова назвать трёх самых смелых людей. Суворов назвал Курция, Долгорукова и старосту Антона. Первого, потому что тот прыгнул в пропасть, второго - за то, что говорил царю правду, а третьего - так как тот ходил один на медведя. На просьбу назвать самых лучших полководцев и наиболее интересные военные сочинения Суворов загадочно проскандировал: Кесарь, Аннибал, Бонапарт, "Домашний лечебник", "Пригожая повариха". Известен и следующий анекдот, рассказанный Ростопчиным: "Сидя один раз с ним наедине, накануне его отъезда в Вену, разговаривал о войне и о тогдашнем положении Европы. Граф Александр Васильевич начал сперва вычитать ошибки цесарских военачальников, потом сообщать свои собственные виды и намерения. Слова текли как река, мысли все были чрезвычайного человека: так его говорящего и подобное красноречие слышал я в первый раз. Но посреди речи, когда я был весь превращен в слух и внимание, он сам вдруг из Цицерона и Юлия Кесаря обратился в птицу и громко запел петухом. Не укротя первого движения, я вскочил и спросил его с огорчением: "Как это возможно!". А он, взяв меня за руку, смеючись сказал: "Поживи с мое, закричишь курицей".

В фольклорном мире Суворова большое значение имеет образ Прохора Дубасова - старшего камердинера Суворова. Прошка не покидал Суворова с 1770-х годов, был с барином в смертный час последнего, в 1802 году, по наказу Суворова, получил вольную, потом по ходатайству Аркадия Суворова стал служителем при императорской кухне. Прошка объединяет литературный суворовский миф с солдатским. В солдатских легендах Суворов карает жестоких и ленивых офицеров, первым бросается в бой, ест из одного котла с солдатами, шутит, даёт отличившимся героям лестные прозвища… Ненавидит немогузнайство, на вопросы Суворова требуется отвечать находчиво. "Далеко ли до луны?" - "Два суворовских перехода". О Суворове были сложены и силлабо-тонические стихи солдатских песен, и былинные распевы песен исторических. Из последних примечательна песня "Возвращение Суворова":

Как на желтых песках на рассыпчатых
Тут строилась церковь славная,
Церковь славная, семиглавая,
На самой главе - крест серебряный,
Крест серебряный, весь повызлачен.
На кресте сидит мала пташечка,
Мала пташечка - млад ясен сокол.
Высоко сидел сокол, далеко глядел,
Далеко глядел в степь саратовску,
В степь саратовску, в землю шведскую,
В землю шведскую, в землю турецкую.
По степе идут два полка казак.
Что первой-от полк весьма не радошен,
А второй-от полк весьма радошен -
В барабаны бьют, во трубы трубят,
Золотые знамена во чехлах несут.
Впереди-то едет сам Суворов-князь,
Идет-то, идет, сам шатается,
Со всемя ли-то людьми распрощается,
На все стороны поклоняется.
Шли они мимо городу мимо Питеру,
Что помимо стенушки белокаменной,
Увидала-то его родима матушка
Из того ли из нова терема,
Из косящата его окошечка,
Сквозь немецкое его стеклышко.
"Ты дитя ли мое, чадо милое,
Ты почто так крепко упиваешься,
С зелена вина забываешься?"
"Ты молчи, моя родимая матушка!
Ничего ты не знаешь, не ведаешь.
Что не сам-то я напиваюся -
Напоил меня злой пруцкой король,
Напоил меня он свинцом, порохом,
Опохмелел он из медной пушечки".
Что Суворова ли князя на руках несут,
Добра коня в поводу ведут,
Самоцветно платьице в тороках везут,
Понесли его тело на круту гору,
Положили его тело между трех дорог.

Совсем иначе пели солдаты и офицеры - например, о Кинбурнском сражении:

Ныне времечко военно,
От покоя удаленно:
Наша Кинбурнска коса
Открыла первы чудеса.

Флот турецкий подступает,
Турок на косу сажает,
И в день первый октября
Выходила тут их тьма.

Но Суворов-генерал
Тогда не спал - не дремал -
Свое войско учреждал,
Турков больше поджидал.

И далее - до очередной виктории и прославления Суворова:

С предводителем таким
Воевать везде хотим.
За его храбры дела
Закричим ему "ура".

В другой песне казаки бойко отвечают Суворову:

Не велика, сударь, страсть караулы турски скрасть.

Фольклорная легенда продолжалась. И после 1812 года пошли предания о том, как родня Суворова, излучающая свет прославленного имени, пользуется уважением и русских, и французов. В разных (порой и документально подтвержденных) рассказах дочь и вдова Суворова поочередно попадают в следующую ситуацию: выезжая из Москвы, они оказываются в руках французских (в других рассказов - русских) солдат. Узнав, что перед ними - дочь (вдова) Суворова, французы (русские) отдают им воинские почести и с почетом провожают в безопасное место.

В последнее время получила известность следующая легенда, завершившая книги М. Г. Жуковой "Твой есмь аз" Суворов" и С. Курцева, Н. Гугуевой "Александр Суворов". Это предание Новгородчины: "В глухом темном лесу, среди мхов и болот, лежит каменная глыба. гробовая тишина царит вокруг. В пещере, склонив седую голову на камень, спит мертвым сном богатырь - Суворов. И будет спать до тех пор, покуда не покроется русская земля кровью бранному коню по щиколотку. Тогда пробудится от сна могучий воин и освободит свою Родину от злой напасти". Так Суворов встал в один ряд с богатырями Ильёй, Святогором, армянским пахлеваном Мгером Младшим…

Но мы закончим повествование о мифологическом образе Суворова очень современным и вполне бытовым сюжетом.

Имя Суворова частенько используется предприимчивыми людьми в качестве рекламной приманки. Миф о Суворове настолько силен, что петербургский ресторан "Граф Суворов" быстро стал одним из популярнейших заведений северной столицы. Не отстаёт и Москва. В популярном издании "Ваш досуг" промелькнула заметка "Суворов", рассказывающая об одном московском ресторане. привожу эту заметку целиком, без купюр, во всём сомнительном великолепии этого преломления суворовского чуда в 1998 году.

СУВОРОВ
Равняйсь! Смирно! Равнение на Дом культуры Российской Армии, точнее, на открывшийся в нем ресторан "Суворов". Итак, легендарный полководец выходит перед строем подтянутых и не очень подтянутых гурманов, которые привычно выкрикивают здравицы и ожидают некоторых объяснений столь неожиданному воскресению. Именно этими объяснениями или, правильнее говоря, рапортом я сегодня и займусь.
Ресторан "Суворов" принадлежит уже известной ресторанному миру фирме "Екатерининский дворец". Но, видно, прежних ресторанов фирмы на один Дом культуры было недостаточно, и миссия спасения армии от голода покатилась дальше по пути прогресса. В интерьере "Суворова" нет тяжелых и дешевых драпировок с аляповатыми бантиками, нет и мещанских ковриков с потертой бахромой. Но, учтя все новейшие дизайнерские разработки, интерьер нового заведения не смог даже отдаленно напомнить какие бы то ни было графские покои. Напротив, ресторан со сквозной, через все три зала, колоннадой проникнут несколько европеизирующим духом. Стены с однотонными обоями кажутся просто выкрашенными, да к тому же не в очень удачные цвета: песочный, кирпичный и зелёный. Хотя этот факт нисколько не мешает залам помпезно именоваться "Суворовский" и "Екатерининский". Третий зал "Суворова" назван проще и честнее - "Каминный". Здесь действительно стоит самый настоящий камин, который, впрочем, в летнее время не работает, а потому сейчас не представляет для нас интереса. Цветовую нелепицу стен заботливо прикрывают картины с различными пейзажами, которые отважный генералиссимус и впрямь мог наблюдать: избушки, сторожки, копны, церквушки, поля и леса. Однако точно можно утверждать, что о существовании кафеля, которым через несколько веков покроют ресторан его имени, Суворов не догадывался. В принципе ничего страшного, но очень скользко.
С радостью замечу, что кухня ресторана намного лучше соответствует духу того времени. Здесь подают куриную печень с виноградом и орехами в листьях салата с лимонной приправой, похлебку по-суворовски с осетриной, грибами и зеленью, осетрину с соусом из шампиньонов, раковыми шейками с добавлением анчоусов, сервированную овощами и картофелем, филе из говядины, фаршированное смесью из французской горчицы, каперсов и хрена со свеклой, которое подают с картофелем Кратэ, овощами и соусом Бренди, постный свиной шницель Эполет с лесными орехами, ореховым соусом, крокетами, овощами и лимоном. Однако любители "случайных встреч" не должны отчаиваться, даже среди всей этой русско-европейской классики можно найти что-то случайное или, по крайней мере, неожиданное, например, аргентинский фасолевый суп с беконом, зеленью и базиликовыми гренками. Тем же, кому недостаточно простого перечисления блюд, я сообщу еще один заслуживающий внимания факт: меню "принадлежит перу" шэфа-повара Олега Королева, знакомого гурманам по ресторанам "Пента", "Националь" и "Максим". По мнению хозяев, в ресторане "Суворов" можно поесть на сумму от $50 и выше.
В "Суворове" весьма неплохая и даже вполне заслуживающая внимания винная карта. Среди легендарных французских наименований можно встретить и положенные для уважающего себя заведения и . В самой глубине, за зеленым залом, расположен очень уютный небольшой бар. Из него можно прямо выйти на открытый балкон, что в ресторане не только редко, но и приятно, особенно прохладным летним вечером. И отсюда (хорошенько запомните, потому что это почти домашнее задание) я рекомендую сделать следующее: посмотрите на всех с высоты своего гурманского авторитета!"

Сколько пафоса в финальном призыве "Досужего Гурмана"! Заговорив о еде, он быстро забыл про Суворова. Что ж, на то он и Гурман. И всё-таки суворовская мифология продолжается.


В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru