II. НАЧАЛО БОЕВОЙ СЛУЖБЫ.
Первая встреча Суворова с Екатериною II. — Суворов — командир суздальского пехотного полка.— Описание очевидцем боевой службы Суворова. — Семилетняя война. — Сражение при Кунерсдорфе. — Разные подвиги Суворова. — Обращение к солдатам.
В 1762 году взошла на престол Императрица Екатерина II, заключившая немедленно с Пруссиею мир.
Подполковник Александр Суворов послан был в Петербург, от тогдашнего генерал-губернатора кенигсберского, Панина, с донесением Императрице о выступлении русских войск из Пруссии. Суворов знал Екатерину, украшавшую двор русский своим необыкновенным умом, величественною красотою, пленительным обхождением, уже приобретшую любовь народа и привязанность войска, но в первый раз он увидел ее Императрицею России; может быть, когда он почтительно предстал с донесением, мудрая царица увидела в нем будущего героя и полководца, слушая отчеты его о событиях в Пруссии. Она тотчас пожаловала его чином полковника армии, назначила командиром астраханского пехотного полка, и оставила в Петербурге с особыми поручениями, когда отправилась в Москву на коронацию. Ему было тогда 33 года от роду.
Тихо и мирно началось царствование Екатерины. Казалось, она обдумывала обширные предприятия,
таившиеся в душе ее. Но когда Румянцевы, Орловы, Репины, Потемкины являлись в числе царедворцев блестящего двора Екатерины, Суворов скрывался в рядах простых воинов. Шесть лет протекло после окончания прусской войны, и когда только наступил новый период в жизни его.
В эти шесть лет Суворов начальствовал суздальским пехотным полком. Полк этот, над которым он получил начальство, по возвращении Императрицы из Москвы, состоял из тысячи слишком человек. Он был расположен на квартирах в городе Новой-Ладоге; там жил и Суворов. Он явился в Петербург, с полком своим на смотр, осенью 1762 года. Екатерина сама смотрела полк Суворова, допустила офицеров к руке, пожаловала рядовым по рублю, и благодарила начальника за образцовую, примерную выправку солдат. Летом 1765 года, перед царско-сельским дворцом, стояло на биваках и маневрировало 30,000 войска. Императрица командовала одною из дивизий, являясь перед войсками на лихом коне, в преображенском, особенно сшитом, щегольском мундире. Полк Суворова составлял прикрытие императорской квартиры в лагере. Суворову поручены были на маневрах легкие войска.
В то время, когда Суворов был в течение нескольких лет полковым командиром, вот какое письмо послал один из подчиненных его офицеров к прежним товарищам по службе. В письме этом заключается вся история первоначальной службы Суворова.
„Давно не писал я к вам, и вы гневаетесь на меня, любезные товарищи и сослуживцы, что я оставил вас и наших храбрых гренадер, и перешел в пехотный полк, к полковнику, которого вы прозвали чудаком! Не удивляйтесь. Этот полковник таков, что как взглянет на человека с солдатским сердцем, то и покорит на век. Он и говорит, и ходит, и смотрит, и ест, и пьет, и спит не так, как другие люди. Последняя рубаха, последний кусок хлеба пополам с нами! Ему ничего не надобно, говорит он, был бы солдат доволен. Летом чуть свет уж на ногах. Вскочил с соломы, которую он называет солдатским пухом, помолился Богу, окатился холодною водою, что делает он и в трескучие морозы, и тотчас сбор.—„На вахтпарад, братцы, на вахтпарад!“ кричит он на встречу солдатам... „Смотрите, уж птички Божьи поднялись, а нам грешно не встретить солнышка в чистом поле!“ Вы думаете, что наш вахтпарад то самое, что было у нас? Как бы не так! Наш вахтпарад настоящая баталия! Полк и полковую артиллерию разделит на две части и давай сражаться. Сперва стрелки, потом атака на пушки — каре противу кавалерии, — а конец всему делу венец — в штыки! Тут наш полковник сам не свой. Шпага на голо—кричит: ,,штык в полчеловека, ура, бей, коли, вперед, бегом, наблюдай интервалы!" и пустится во весь дух, а мы за ним, и целым фронтом—ура! ура! Наконец: „стой — спасибо, братцы,—победа, ступай домой!”
“В жилах нашего полковника течет не кровь, а пламя, и он так умеет воспламенять всех, что сам часто забываюсь, что я на ученье и воображаю, что нахожусь в действительном сражении. Гром барабанов, стрельба, крик, беготня, пыль столбом, дым клубом—это наш вахтпарад! И вообразите, что солдаты не только не скучают этим ученьем, а рады ему. За быстрый натиск и верность в движениях — по чарке водки, а когда недоволен ученьем, в наказание не командует в штыки, и церемониальным маршем велит идти с поля. Поверите ли, что мы боимся этого наказания. После ученья, часов в семь или в восемь, а много в девять, полковник наш обедает. Кто приглашен из офицеров обедать — милость! Вы подумаете, вот тут-то пируха! Перед обедом рюмка водки и солдатский сухарь на закуску, солдатские щи, каша, жаркое, какое случится, и баста. Питье — квас и вода, а для охотников по рюмке мадеры. Пожалуйста, не воображайте, что это от скупости. Денег наш полковник не любит, и всегда отдает на полк, но говорит: ”если кто посвятил себя военному ремеслу, тот должен привыкать к солдатской жизни, а роскошь мертвит мужество”. После обеда он отдыхает, а там, исправив полковые дела, занимается книгами и планами, и так работает до вечера. Тогда вскочит на донского скакуна и пошел скакать во весь опор по полям и по оврагам. Перед вечерней зарей ужин; при заре вечерняя молитва и на боковую, на солому! Вот какую жизнь ведет наш полковник Александр Васильевич Суворов, сын богатого отца, генерал-лейтенанта! Нет у нас ни балов, ни пирушек, ни попоек, а о картежной игре ни гугу! Сохрани Бог! Да он, кажется, проглотил бы игрока и с картами! Не может слышать о них!... Дай Бог дождаться войны: ручаюсь, что наш полковник покажет себя. Я решился служить при нем, пока пуля или штык неприятельский нас не разлучат. Он сам выбрал меня, и я командую его ротою. Когда вспоминаю о книге „Великие полководцы", которую я переводил в сухопутном шляхетном кадетском корпусе, то мне кажется, что мой полковник прибавит, со временем, новую главу в этой книге. Была бы война и умели бы только постигнуть его! Но у нас царствует Екатерина II, а взор ее проникает в сердца.
,,Он привязал меня к себе благородством своего характера, великим умом, удивительным добродушием и чудными воинскими дарованиями. О храбрости и говорить нечего! Любя страстно военное ремесло, только у него могу и научиться, потому что убежден, что он создан для того, чтобы перевернуть вверх дном всю прежнюю теорию, и поставить тактику на степень, которая сродна русскому солдату. Суворов отлично меня жалует и откровенно объясняет мне свои виды насчет воинского искусства. Все у него ново, все иначе как у других....
,,В последнюю кампанию, в Пруссии, из всех генералов и отрядных начальников, один Суворов отличился до такой степени, что обратил на себя внимание не только нашей, но и неприятельской армии. Все признали его человеком необыкновенным, и по храбрости, и по распорядительности, и по характеру.
,,Суворов прибыл в армию вскоре после взятия нами Кроссена (в 1759 году), и был определен в главный штаб старшим дежур-майором. Впервые познакомился он со смертью, как он говорит, в сражение под Кунерсдорфом. Это было не сражение, а резня. Король прусский напал на нас с тем, чтобы отмстить нам за опустошение своих областей, и пруссаки поклялись, или умереть, или победить, не давая нам пардона. Признаюсь, плохо нам было несколько раз! Пруссаки лезли, как слепые, на штыки и на пушки, и чудная их конница несколько раз врубалась в наш фронт и опрокидывала нашу конницу. Суворов, не имея никакого отряда, появлялся везде, где только была крайняя опасность. Не спрашивая, кто командует полком, что приказано делать, он становился перед фронтом, и вел полки в атаку. Не могу распространяться о всех подробностях, хотя каждая отдельная стычка любопытна по своей особенности.
„Суворов, приняв начальство над авангардом, объявил своим солдатам, что он не знает что такое ретирада, усталость, голод и холод, и что для русского солдата нет средины между победой и смертью. В несколько недель Суворов превратил своих гусар, легкоконцев и казаков в стаи орлов и ястребов. Авангард не ходил, а летал. Тут Суворов стал учить офицеров своей тактике в трех словах: „господа, помните, что весь успех в войне составляет глазомер, быстрота и натиск!“ И точно, он лишь взглянет и знает место, как-будто тут родился; никогда не ждет нападения неприятельского и когда столкнул с поля, то ужь насел так, что умирай или сдавайся! Платен был несколькими маршами впереди, когда фельдмаршал Бутурлин схватился и выслал за ним корпус генерала Берга.
“Положитесь на меня, я один все сделаю”, — сказал Суворов генералу Бергу, и, с сотней казаков полка Туроверова, поскакал стороною, пробежал в одну ночь шесть миль (42 версты) и к рассвету очутился у стен Ландсберга, на Варте, где Платен должен был перейти в Польшу.
Суворову доносят, что в городе прусские гусары. „Тем лучше”, отвечал он, ,,ведь мы их ищем!”—,,Не прикажете ли узнать, сколько их здесь?” спросил адъютант генерала Берга.—,,Не нужно”, возразил Суворов, ,,мы пришли бить их, а не считать",— и тотчас во весь опор помчался к воротам. Они заперты. ,,Ребята, ломай ворота". Их тот-час выломали бревном, и Суворов ворвался, с своими казаками, в город, с криком и пальбою. Прусские гусары, не ожидая неприятеля, не приготовились к защите. Будучи впятеро сильнее, они сдались. Суворов разломал часть моста, другую часть сжег, и ускакал. Весь план Платена расстроился, и он повернул к Кольбергу.
Теперь уже узнали Суворова, и ему дали отряд не по чину, а по достоинству. С тремя гусарскими и семью казачьими полками, отрядили Суворова беспокоить Платена на походе. Тут Платен узнал настоящее значение слова: ,,беспокойства!” Днем и ночью суворовские казаки налетали на пруссаков со всех сторон, снимали пикеты, забирали разъезды и тревожили в лагере. В 35-ти верстах от Штаргарда, где была главная квартира генерала Берга, поручено было Суворову, с кавалериею, атаковать пруссаков, у которых, сверх отличной конницы, была пехота и артиллерия. Суворов, по обыкновению, явился перед неприятелем прежде, нежели он мог узнать о его движении. Наш герой обошел лесом, по непроходимым тропинкам, и когда казаки вломились в деревню, а полковник Медем, с тверскими драгунами, врубился в прусскую пехоту, Суворов из лесу ударил на левый фланг, смял его и погнал в болото. Тут он сам едва не лишился жизни. Гонясь за бегущими, Суворов увяз с лошадью в топком месте, и казаки насилу спасли его...
,,Прусский резерв подоспел на помощь, но Суворов с конницею удерживался на поле сражения, пока не пришел Берг, который, видя невозможность сбить с места пруссаков, возвратился с своим отрядом в Штаргард, оставив Суворова в ариергарде. Пруссаки вздумали принудить его отступить без боя, и выслали несколько отрядов на высоты. Лишь только Суворов завидел неприятеля, тот-час бросился на него, смял, отнял две пушки, и взял до ста человек в плен. Удивляясь такой необыкновенной дерзости, пруссаки, будучи вдевятеро сильнее Суворова, окружили его и требовали, чтобы он сдался. Суворов приказал сказать прусскому генералу, что он этого слова не понимает и, поставив пленных между рядами, крикнул ура, и бросился на удивленного неприятеля, очищая путь саблею. По счастью, подоспел к Суворову на помощь храбрый полковник Текели, с своим отрядом, и Суворов, вместо того, чтобы воспользоваться этим и отступить, уговорил Текели возобновить сражение. День этот стоил пруссакам 1,000 человек убитыми и ранеными и 40 офицеров! Особенно любил Суворова генерал Фермор. Суворов поехал к нему, чтобы уговорить его помочь генералу Бергу против Платена, потому что у Берга не было ни пехоты, ни пушек. На пути Суворова застигла гроза, в дремучем лесу, и на беду еще проводник бежал. Суворов остался в неизвестном ему месте, с двумя казаками. Перекрестясь, он поскакал наудалую, и к утру очутился в виду прусского лагеря. Другой пустился бы бежать во всю прыть, а Суворов обрадовался этому случаю, высмотрел местоположение, вычислил силы неприятеля, и спокойно поехал назад, прежним путем. По счастью, он попал в наш лагерь, бывший только в четырех верстах от прусского лагеря. В эту минуту русские готовились к нападению, и известия, сообщенные Суворовым, о позиции неприятеля, были весьма кстати.
Едва Суворов переоделся и пересел на другого коня, войска двинулись с места. У неприятеля было, кроме отличной пехоты и артиллерии, десять эскадронов лучших прусских гусар. Они отчаянно бросились на наших гусар, смяли их и обратили в бегство. Русские конные гренадеры также не устояли. Все пришло в замешательство, и весь наш отряд уже начинал отступать, как вдруг появился Суворов.—,,Стой, стой, куда вы, я здесь!" закричал он бегущим — и они остановились.—,,Стройтесь!" — Все послушны, как на ученье. Суворов ведет их сам в атаку, врубается в прусскую конницу, гонит ее, бьет, рубит без пощады, не взирая на картечный огонь и пули неприятельского каре — и, прогнав конницу с поля, окружает каре, угрожает всех перерубить и принуждает к сдаче... Мало этого, завидев, что прусская кавалерия снова строится, он налетает на нее, разбивает, берет в плен 800 человек нижних чинов и 40 офицеров, и освобождает нашего полковника Фукера, взятого в плен при первой атаке. Фермор и все генералы признали, что победа принадлежит одному Суворову...
,,Граф Платен не успел даже помочь своему авангарду, потому что Суворов разбил его прежде, чем он мог подняться из лагеря. Приблизившись к городу, наши начали стрельбу по городу, чтобы выломать ворота. „Зачем напрасно терять время!” сказал Суворов, и повел, прямо к стенам города, семь батальонов гренадер и два батальона мушкетеров. Суворов ехал верхом перед фронтом и шутил с солдатами, под градом пуль, ядер и картечей; под ним убили лошадь; он стал перед фронтом и пошел рядом со мною. В ста шагах от ворот, Суворов скомандовал: “Бегом!” — И солдаты, и офицеры побежали за ним. При всех наших усилиях, мы, однако ж, не могли выломить ворот, а со стен осыпали нас пулями.
„Пруссаки бросились на нас со штыками, но наши уже отперли ворота и подоспели к нам на помощь. Тут начался рукопашный бой! Храбро защищались пруссаки, но не устояли. Большую часть их мы перекололи; остальные пустились бежать за город, в свой лагерь. Мы за ними. Суворов был впереди нас всех, с саблей. Мы бежали вперед не оглядываясь, и не слышали, что с тылу бьют отбой, а адъютанты кричат, чтобы воротились. Вдруг раздались выстрелы с неприятельской батареи. Суворов упал передо мною! Я к нему: картечь попала ему в ногу. Многие хотели нести Суворова на плечах, но он встал и пошел, опираясь на одного из адъютантов. Потом Суворов сел на камень и стал примачивать рану вином из солдатской фляжки. Генералы упрашивали Суворова уехать в главную квартиру и вылечиться. — ,,На коне лучше, чем в госпитале", отвечал Суворов, и остался при своем отряде.
,,Почти каждый день в то время происходили стычки, в которых Суворов всегда отличался каким-нибудь необыкновенным подвигом. Так, например, напав с конницею на прусский отряд, занимавший деревню Нейгартен, он прорубился сквозь фронт прусских драгун, напал на пехоту, смешал ее, перебил и взял в плен множество людей, и чуть сам не заплатил жизнью за свою пылкость. Под ним убили лошадь и в лежащего начали стрелять из окон и с кровель. С трудом вытащили его из под лошади, посадили на другую, и насильно увлекли за деревню.
,,В армии тогда было только и речей, что о Суворове. Солдаты полюбили его, как отца, а начальники сознались, что он оказал необыкновенные дарования. Не было в армии человека, который не знал бы подполковника Суворова, когда большая часть не знала даже старых генералов. Особенно отличали Суворова граф Румянцев, граф Панин и генерал Фермор. По заключении мира, в мае, граф Панин, в награду за отличие, послал Суворова к Императрице с донесением о выступлении русских войск из Пруссии, а граф Румянцев дал ему еще отдельную рекомендацию. Государыня приняла Суворова чрезвычайно милостиво и тотчас произвела в полковники".
Императрица Екатерина II, при личном ознакомлении с Суворовым, тотчас отличила его среди других. Замешанный среди офицеров, Суворов томился мыслью о чести, о славе, провидел отдаленную цель своего бытия, но как он мог разрушить очарованную преграду, отделявшую его от высоких почестей, не отличенный ни знатным родом, ни внешним видом? Умом гибким и обширным Суворов понял, что прежде всего надо было дать заметить себя. Он знал сердце человеческое, знал, что странности Диогена заметили все, когда о мудрости Сократа мало кто подумал. Храбрых и умных полковников было много; оригиналов по характеру не было. Игра была опасная, но Суворов надеялся поддержать ее. И, мало-помалу, развил он принятый им на себя характер, отличавший его чудною оригинальностью среди всех его товарищей.
Строгий, исполнительный по делам службы, он усилил свое нелюдимство и прибавил к нему много странностей. В разговоре, на письме, в движениях, в самой походке, отверг он условные приличия, не нарушая только законов вежливости, показывая в тоже время необыкновенный ум и высокое образование своими оригинальными выходками. Он ходил припрыгивая, говорил отрывисто, вмешивал в речи свои поговорки и пословицы, высказывал правду в глаза, притворялся, что не терпит зеркал, боясь в них увидеть себя; иногда странно кривлялся и посмеивался, слушая других; молчал, когда все ожидали его речей; начинал говорить умно, красноречиво, вдруг останавливался, смеялся и убегал, прыгая на одной ноге. Он повел особенный род жизни: отказался от всяких предметов роскоши, спал на сене, ходил зимою без шубы, ел простую, грубую пищу, отрекся от светских обществ, проводил время с своими солдатами и офицерами. Жители Ладоги показывают церковь, где он читал апостола за обеднею и пел на клиросе. Иногда он принимал на себя должность школьного учителя, собирал солдатских детей, сам учил их, сочинил для них молитвенник, катехизис, руководство к арифметике, шумел, спорил, играл с ними.
Обращение Суворова с солдатами, самый образ учения солдатского были у него особенные. Первое требование его от подчиненного было немедленный ответ на всякий, даже самый странный, нелепый вопрос. Слово ,,не знаю” возбуждало гнев Суворова. Он притворялся рассерженным, кричал, бранился, топал ногами. Сверх обыкновенного воинского учения изобретал он свои особенные упражнения, где можно было показать силу, ловкость, отвагу. Так, идя с полком из Ладоги в Петербург, мимо какого-то монастыря, он неожиданно скомандовал ,,на штурм!” и полк его бросился на монастырские стены. Солдаты взобрались на стены с криком: „ура!” — Суворов извинился перед испуганным настоятелем, объяснив, что он учит солдат своих. Императрице донесли о поступке Суворова. Она улыбнулась и сказала:—,,Не троньте его; я знаю”. Иногда Суворов проводил целые дни с солдатами на поле, в маршах, в переходах. Учил их ружью среди морозов и жаров, тревожил и внезапно выводил ночью, переправляясь с ними вплавь через реки. Если прежде замечали в нем странности, то роль, принятая Суворовым, скоро доставила ему имя чудака. Начальники и товарищи не понимали его. Иные говорили даже, что он дурачится. Но за странности характера и обращение взыскивать было нельзя, если чудак был образцом по службе, а клеветы Суворов не боялся. Он видел, что Екатерина улыбается, и понял, что он достиг своей цели, если она поняла его, а другие не боялись, и оставляли его в покое. „Тот еще не умен, о ком рассказывают, что он умен», говаривал Суворов. |
