Армфельдт Г.-М.

Встреча с Суворовым в 1799 году

Из записок барона (впоследствии графа) Густава-Маврикия Армфельдта¹.

Публикуется по изданию: "Русская старина", март 1893. Стр. 696-700.

Примечание Адъютанта: Густав-Маврикий Армфельдт (Густав Мориц Армфельт), финляндский дворянин шведской службы. Крайне любопытная личность. Любимец шведского короля Густава III. Во время русско-шведской войны 1788-1790 гг. (противником которой он являлся) дважды спас своему монарху жизнь, подвергавшуюся опасности со стороны предателей. В июле 1788 года по повелению Густава III обратился к князю Лобанову-Островскому с предложением о размене пленных и с сообщением о том, что король желает начать переговоры о мире. А в ноябре того же года, будучи главнокомандующим финскими войсками, направил в Санкт-Петербург майора Егергорна для тайных переговоров с целью получения Финляндией независимости, обещая предоставить взамен небольшую армию и флот для помощи России. Однако действовать эта армия против шведов будет только в пределах Финляндии, а флот не должен покидать Балтийское море.
Несмотря на такой пассаж, биографы Армфельта утверждают о его безусловной честности и неизменной преданности своему королю. Видимо, только любовь к своей родине, Финляндии, была единственной причиной таких действий.
В России Армфельт стал известен после заключения Верельского мира 1790 года, в котором принимал деятельное участие. Несмотря на то, что этот мир был мало выгоден для России, он, к тому времени генерал-майор, сумел завоевать благодарность Екатерины II и был награждён орденами Александра Невского и Андрея Первозванного.
После убийства Густава III в 1792 г. герцог Карл, в будущем король Карл XIII, не жаловавший Армфельта, отправил его послом в Неаполь. За участие в заговоре против Рейтерхольма, любимца герцога Карла, был обвинен в измене и заочно приговорен к смертной казни. Армфельт успел бежать в Санкт-Петербург, но поскольку его намерения не согласовались в то время с видами русского правительства, был удален в Калугу. Затем Армфельт перебрался в Германию, где проживал до 1799 года.
В 1799 году взошедший на престол сын Густава III-го, король Густав IV возвратил ему прежние звание и имущество и осыпал его знаками своей милости. Армфельт был назначен послом Швеции в Австрии, а в 1805 году стал генерал-губернатором Финляндии.
После отречения от трона Густава Адольфа IV ( март 1809) некоторое время занимал пост президента военной коллегии, но уже в 1810 году вышел в отставку и вследствие связи с графинею Пинер навлек на себя новые жестокие преследования.
С 1811 года Армфельт находился на русской государственной службе и был известен как человек, пользующийся огромным влиянием в Финляндии, присоединенной к России в сентябре 1809 года. Он был возведен в графское достоинство и назначен президентом комитета по финляндским делам и сенатором. Армфельт усердно работал на пользу своего отечества, которое обязано ему сохранением своих привилегий и соединением с так называемой Старой Финляндией, где крестьяне, противозаконно обращенные в крепостных, получили свои прежние права вследствие его же доклада.
Опасаясь влияния Сперанского на финские дела, Армфельт принял самое деятельное участие для его свержения.
Добиваясь как можно большей автономии для Финляндии, мечтая втайне о ее независимости, Армфельт не жаловал русских, и в то же время существенно содействовал заключению мира с Турцией в 1812 году, сопровождал русского царя во время его пребывания в армии и первым стал возбуждать в Александре I мысль об эмансипации Польши, о восстановлении Бурбонов и светской власти папы.
До своей скоропостижной смерти 19 августа 1814 года сохранял большое влияние на государя и на смертном одре неоднократно удостаивался посещений Александра I.

[696]
С великим нашим Суворовым барон Армфельдт познакомился в Праге в 1799 году. Он следующим образом описывает свою встречу с знаменитым полководцем: «Я видел Суворова»,—пишет он своей дочери 29 декабря 1799г.,— «несколько дней тому назад в театре; его слава и странности привлекли туда множество народу: за билеты платили тройную цену. Театр был иллюминован, и пролог читался в его славу. Он появился в ложе эрцгерцога Карла, в австрийском фельдмаршальском мундире и во всех своих орденах. После пролога, равно как и при его входе в ложу кричали: «ура!» и «да здравствует Суворов!» с неслыханным энтузиазмом. Он отвечал: «да здравствует Франц»! и несколько раз давал знаки рукою, что не желал, чтоб произносили его имя, но когда это ему надоело, он низко кланялся и кончил тем, что благословил зрителей в партере и ложах. Никто не находил это смешным; ему кланялись, как папе. Во время одного из антрактов одна молодая дама далеко высунулась вперед из соседней ложи, чтобы увидеть его. Он просил узнать ее фамилию. Ее представили ему, и он протянул ей руку, но она сконфузилась и не дала ему своей. [697] Тогда Суворов взял ее за нос и поцеловал. Публика тогда не могла не смеяться.

Густав Мориц Армфельт работа Иоганна Эрика Линда (копия с оригинала Карла Фредерика фон Бреда)

«Я был приглашен на обед к князю-архиепископу; в 10 часов я отправился туда и нашел более 50 дам en grаn gаlа и все, что в Праге было великого и знатного. Архиепископ-князь Сальм — любезный человек и отличнейшего тона. Он принял меня самым предупредительным образом и представил меня всем этим дамам, так что я, того не замечая, очутился точно одним кавалером в большой компании среди множества дам. Вдруг бежит Суворов в сопровождении многих лиц. Он низко поклонился во все стороны и очень громко сказал: «что рекомендует себя доброте и дружбе дам» и т. д. Это казалось плоским и сказано не хорошо, с закрытыми глазами и гримасами. Я стоял тихо и смотрел на него. Но он заметил меня и мои ордена и приблизился ко мне; после того как князь Горчаков на его вопрос ответил, кто я, он полетел ко мне на шею, живо меня обнял и кричал: «Герой, герой, ты побил русских и очень; Суворов только бил турок, пруссаков, поляков и французов». Потом он взял меня за руку, потянул меня бегом за собой через все помещение и громким голосом кричал то же самое и объявил, что он давно желал со мной познакомиться. Потом он призвал своих генералов и свой штаб, представил меня им и кончил следующими словами: «да, да он нас крепко побил; это заслуживает уважения; но он никогда не переставал быть верным своему королю и отечеству, это заслуживает почтения и удивления»; после сего он еще раз меня обнял. Это случилось в присутствии 150 лиц, и я был так сконфужен, что в жизни никогда не испытывал подобного. Мы отправились в столовую, и там он меня позвал поближе к себе. Мне он ничего не говорил, что не отличалось бы умом и смыслом; но во время общего разговора он делал гримасы и говорил массу чепухи.

На следующий день он меня пригласил к себе обедать в 8 ч. утра. Я пришел и застал его при богослужении. Он читал большую книгу, бросался на землю, а потом пошел и [698] взял музыкальные ноты, которые он долго напевал вполголоса; рассматривая, прежде чем отдать их мальчикам, состоящим в полках певчими, и хорным певчим. Церковь была совершенно устроена; меня уверяли, что ничего недоставало, и что все возилось на шести лошадях. Это единственный обоз у князя-генералиссимуса.

«Потом мы сходили с лестницы, через двор, и вошли в лачужку, где жара была невыносима. Совсем маленькая комната с кроватью, столом и четырьмя стульями составляла спальню и рабочий кабинет Суворова. Другая, также совсем маленькая, была его столовая и зала. Мы сели за стол — я рядом с ним — и трапеза состояла из самой скверной русской постной пищи. Он заставлял меня отведать всего и сам ел чрезвычайно много. Наконец мы заговорили о войне. До этого он делал и говорил много глупостей; показывал свои раны и хотел видеть мои. Потом он говорил про свой италианский поход и в таких выражениях, которые ни в каком отношении не могли умалять того высокого мнения, которое его военный талант уже заранее мне внушал. Он мне говорил совершенно новые вещи касательно нашего ремесла, которые я никогда не забуду. Если его тактика не совершенна, то нельзя отрицать, что он обладает взглядом и даром уметь пользоваться одержанным успехом или ошибкой неприятеля. Только в 1 -м часу мы встали из-за стола. Он часто повторял, что он любит разговаривать с людьми, которые могли его понять. Я ему сказал по поводу чего-то случившегося во время сражения при Треббии: «но ваши шпионы могли бы об этом вас известить».— «Шпионы, добрейшее превосходительство, шпионы! Суворов никогда таких не употребляет; это люди, которых можно вешать и которых вешают, и я не хочу быть причиной смерти никого». Потом он перекрестился и сказал мне: «Святой Дух дает мне внушения; это лучший шпион», и опять перекрестился. После обеда он приказал дежурному генералу Андрею Горчакову дать мне карты. приказы и пр. все с последнего его похода.

«В настоящее время я этим занят. Это прекрасно, но неслыханно, [699] сколько людей он пожертвовал. По крайней мере 17.000 русских убито; и это он, который боится иметь смерть одного шпиона на своей совести—это трогательно».

После этого первого знакомства они часто виделись, и Суворов все продолжал отличать шведского генерала своим дружеским вниманием. Армфельдт находил его общество поучительным и интересным. «Он странный», — пишет Армфельдт,— «выражается странно, но все, что он говорит о военных делах; mаrque аu coin d'un grаnd genie et d'une profonde experience».

«Он мне говорил удивительно умные, глубокие и интересные вещи, не касательно войны, или политики, но о той стране, в которой мы в течение трех лет и семи месяцев спасались не от бедствия, а от эшафота. Ты не поверишь, как этот человек, покрытый лаврами и ранами, интересен. Он не дурак, он не чудак, он чрезвычайно глубок и тонок, а в особенности ловок судить о людях и обстоятельствах».

Один обед у Суворова Армфельдт описывает следующим образом:
«Третьего дня мы обедали у старика в 8 часов. и тогда он выкидывал тысячи штук, чтоб чествовать двух своих иностранных переговорщиков, Беллегарда и Минто; мы не встали из-за стола ранее как в час. Между многими странностями, которые он говорил, было однакож и много удивительных фраз. Между прочим он спросил Беллегарда, отчего Ганнибал после сражения при Каннах не пошел на Рим. Беллегард ответил: «Он хотел дать своей армии несколько дней отдыху».—«Нет, сказал Суворов ² c’etait le Conseil ³ de Cаrthаge qui l'einpechаit; et pаrtout, oil le Conseil et les cаbinеts veulent regier les operаtions des genеrаux, celа serа de meme». Много говорилось в этом духе. Когда мы вышли из-за стола., он сказал: «Messieurs, ce n'est ni l’аrgent de l'Аngleterre, ni les bауonnеttes [700] des Russes, ni lа cаvаlerie et lа tаctique des Аutrichiens, ni Souworow qui remettrа l'ordre et remporterа des victoires, qui аuront les suites desirees; c'est lа justice, le desinteressement qu'on mettrа dаns les demаrches politiques, lа bonnе foi, l'honnеur et unе conduite loуаle, gаgnаnt les coeurs; c'est pаr lа qu'on ferа tout. Аdieu, Messieurs»⁴.

Перевел со шведского и сообщил Г.Ф. Сюннерберг.

Примечания

¹ Род. 1757 г., ум. 1814 г.
² Нет, сказал Суворов, ему помешал Совет Карфагена, да и всюду, где есть Совет и где дипломаты хотят направлять действия генералов, будет то же самое.
³ Это явный намек на существовавший в то время австрийский «Hof-Krieg's-Rаth».
⁴ «Господа, не английские деньги, не русские штыки, не австрийская кавалерия и тактика, не Суворов водворят порядок и одержат победы с желанными последствиями, а справедливость, бескорыстие, которое внесут в политику, прямота, благородство и порядочность, привлекающие сердца, вот чем можно достигнуть всего. Прощайте, господа!»