Генералиссимус Суворов. Жизнь его в своих вотчинах и хозяйственная деятельность.

Глава четвертая.

Жизнь Суворова в с. Ундоле; его забавы и занятия; его обращение с гостями; заботы о разведении садов и огородов, о постройке зданий и церквей; правила и приказы о рубке леса, чистке прудов, разведении цветников, посадке деревьев; резолюции по разным челобитным и заботы об улучшении крестьянского хозяйства.

Село Ундол лежит в 40 верстах от г. Владимира на большой шоссейной, ныне железной дороге, к Москве. Окружено оно отлогими горами, по которым идут поля гладкие и чистые от камней, так как шоссе убрало их давно на место. В средине села, в некоторой ложбине, стоит каменная церковь с такою же оградою. В церковных актах значится, что построена эта церковь в 1664 году стольником Петром Васильевичем Головиным. За церковью идет овраг, по которому бежит речка Ундолка, и за нею на горе небольшая роща… из лип, берез и елей. В этой роще стоял дом Суворова с службами, домовой церковью, певческою, и музыкантскою зданиями и солдатскими казармами. Пред домом на площадках видны следы цветников и гряд. Все эти здания увезены дочерью Суворова, Натальею Александровною, в с. Фетинино за 35 верст. Но деревья, идущие аллеями к дому, как радиусы к центру, стоят безмолвными свидетелями хозяйства владельца Ундола и доселе. [55]
Эту рощу насадил сам Суворов в 1785 году. Крестьянин с. Ундола, Дмитрий Гаврилов Локтев, 94 лет, доселе здравствующий, уверяет, что Суворов собственноручно носил бечевку с колышками и намечал здесь линии, по которым рассаживались эти деревья. Очевидцу возникновения этой рощи было в то время 9 лет. Как внук Суворовского бурмистра, он, Локтев, быв мальчиком, постоянно вертелся около барской усадьбы, получал от Суворова разные лакомства, бегал по разным поручениям, и время это вспоминает не иначе, как со слезами. Старик этот сохранил доныне и умственные, и физические силы, и заслужил в селе, как человек трудолюбивый и честный, всеобщее уважение. Больших подробностей о Суворове он не рассказывает и на многие вопросы не дает ответов. Но все то, что помнит, он повествует обстоятельно и искренно¹.

Рассказы Локтева о Суворове²

Не один я, говорил Локтев, а нас мальчишек множество бегало на барский двор целою стаей пред домом [57] был балкон, где ходил иногда Александр Васильевич, и как бывало завидит нашу ватагу, то и прикажет бросать нам деньги и пряники. У нас ребятишек всегда из-за пряников шла свалка, и дело без драки не обходилось. Когда прислужники начнут разнимать нас и толкать, то барин приказывал разбираться бережно с нами. И как это на усадьбе завсегда занятно нам было — и музыка, и гости там бывали зачастую. Даже гору на масленицу у дома его устраивали, и гости, и сам Суворов катались по льду на коньках. Угощал он всех не скупо. Но ни сам не любил много пить, ни пьяных не терпел. Даже зимой приказывал поливать водой у колодца таких крестьян, кои шибко загуливали. «От холодной воды, говорит, хмельное скорее пройдет и дольше этот человек стыд и муку будет помнить, но ежели, чем его высечь розгами. Коли горячее любишь, то и к холодному будь способен».
От этого пьянства не было при нем, а если и случалось каким людям в праздник подгулять, то укрывались от его милости. В иную пору, особливо летом, и гости Суворову были не в радость. После стола поведет иной раз всех гостей на Капылкино (так у нас лес прозывается), а сам спрячется в рожь и пригрозит жнеям — вы-де не сказывайте, что я тут отдыхаю, а говорите, когда искать будут, что вы не видали. Да видно когда с которыми господами не хотелось ему вести и речей, таких он заставлял петухом петь или собакой лаять. Когда гость такой назабавит всех, то и водки ему Суворов сейчас за эта сам поднесет. Случалось и то, когда стол с гостями ему приготовят, а он уйдет на берег реки Клязьмы, облюбует там место и поведет гостей туда, и все кушанья за ним повезут на зеленый лужок, да там и пируют. Что, говорит, в комнатах сидеть, когда лето хорошо на воздухе, и по реке места привольные. После обеда гостям велит тут в реке купаться, а которых и сам столкнет в воду так во всем платье. Гость начнет ему пенят… что ты это, батюшка, наделал со мною! — Э, дружок, [58] говорит, чего же ты сам смотрел, и ты бы меня туда же в реку, коли сила и догадка есть… Такой был человек чудный, да приятный… Дед мой Андрей Филатов больше 10-ти годов был у него бурмистром и все потрафлял ему и старался, а иной раз и дед не угодит… Наступила, это, пред святой ростополь, и речка Ундолка широко разлилась. Дед смекнул дело и купил за 10 р. новую лодку, чтобы барин мог на ней переправляться из дому в церковь. Увидал барин лодку и спрашивает, где взял? — Купил, батюшка, за 10 р. — Сожги, говорит, лодку и вот получи твои 10 р., чтобы я лодки и не видал; а мне для переправы поставь чан порожний из винокурни и канат утверди с берега на берег. Дед живо устроил все, и барин весь праздник переезжал речку в чану. Случились у него в доме (наехали) офицеры на тот раз, он и их в этой посудине в церковь преблагополучно доставлял. Военному, говорит, надо на всем уметь переплывать реки, и на бревне, и на доске, а лодка, говорит, баловство одно. И как это в те поры забавно было смотреть, когда в чан вспрыгнет и стоя едет в нем через речку. В большой своей горнице в великий пост пол прикажет, бывало, барин, усыпать песком, наставит там елок и сосен. Как лесок сделают, и потом ящики с кормом поставить здесь велит, и напустят туда скворцов и всякой мелкой птицы. Так до святой и живут там оне, как в саду, а в великий праздник, когда станет потеплее, их, бывало, и выпустит на волю. Оне, говорит барин, промахнулись, рано прилетели, и на снегу им было взять нечего… Вот теперь пока до тепла здесь у меня и поживут на елках…
Жил у нас тут на Петрунине богатый крестьянин его Суворова. Скупущий такой, а пчел у него водилось множество. Раз в дождь барин и зайди к нему. Тот живо сот меду ему на стол поставил, чтобы подчивать его милость. Что ты, говорит, Иван, делаешь? Да и как же это можно? Не притронусь я до твоего угощенья… ведь мед… это товар дорогой… очень дорогой… помилуй Бог, не [59] стану. Так барин и не откушал у скупова меду. Он знал про его скаредность.
Смотри, теперь сколько у нас лесов! А при нем вдвое было. За одной рекой на 40 верст леса кругом тянулись. Берегли у него рощи это как порох. И свой крестьянин лесу на постройку попросит, — не даст. Строиться тебе, скажет он, точно надо, дружок, да не из нашего леса. А поди, приторгуй у соседа ста полтора дерев, да ко мне и обороти, возьми с меня денег на лес и выстройся. Коли поправишься, заплатишь; не поправишься — не спрошу. А свой лес как же рубить можно, когда у соседей он дешев? наши леса и после нас успеют вывести. Многие даже и ходить в ту пору к нему стыдились, чтобы просить леса…
Именитый был человек, и выслуги его были большие, а от почета бегал. Вотчина наша проводы ему хотела сделать и крашеный хлеб из Москвы достала, чтобы поднести ему на прощанье. Узнал он про это и уехал из села тайком, ночью… так ни с кем и не простился. А то вот тут у нас в 3 верстах есть село Язвик. Оно было вотчиной тогда генерала Балка. Как этот Балк честил нашего барина, для него гостей собирал и с ними на крыльце ждал приезда его, чтобы встречу ему сделать, и все без него за стол не садились, не полюбилось Суворову это. За полверсты от дома Балка он сошел с коляски, пошел в обход полями и чрез заднее крыльцо вбежал в дом хозяина, и начал всех гостей и Балка звать из окна в горницы. Тут все и догадались, как и для чего он тайком в дом попал.
В то время, как жил барин здесь, двенадцать полков Ундолом в одно лето на Москву проходило, и он все их смотрел. Большая шла церемония, и ученье, и музыка. Солдат все хвалил Суворов, а начальникам, которым угощение делал, а которым вместо обедов были одни наставления. Один какой-то полковник, говорили деды, ночью прошел с полком чрез Ундол, чтобы не показываться Суворову. Тот ему дал пройти, да потом в [60] догон за ним верховых и выслал, и вернул полк. Много тогда, говорят, досталось от него за это командиру.
Ходил Суворов скоро, так что не многие за ним поспевали в ходьбе. Каждое утро по лесам и деревням больше 10-ти верст пройдет. Когда же ложился спать, то дозволял один сапог скидать с себя, напр., ныне; а на другую ночь другой. Такое было у него положение, чтобы на случай пожара или тревоги, можно было скорее встать и одеться.
Это я тоже слыхал, что барин из обеих наших речек, Белявки и Селезневки, воду взвешивал. Селезневская вода вышла легче, за то и употреблять приказал ее в кушанье и сам всегда рыбу здесь удил. Оно и точно. Теперь и мы все берем больше воду из Селезневки…
Старики тоже сказывали, что ранее всех барин вставал на селе и сам будил мужичков летом на работу. Он дивился все, что у нас поздно на работу крестьяне выезжают. Нельзя, говорил он, спать мужичку долго; поле проспит, покос проспит и все именье потеряет. Ежели и барину надо вставать рано, то мужичку еще ранее… Коли хочешь жить и хлеб иметь, то работай проворно, заботу имей большую и время береги…³
Была у него кума-барыня. Титова прозывалась. Именье ее тут не далеко от нас. Трудолюбивая была и разумная. Уважал ее барин наш и изредка в гости к ней ездил. А это за великое почиталось, если он к кому поедет. [61] После, когда в большие чины произвели его, и он Титову эту во дворце увидел, то сам подошел к ней здороваться и кланяться, и целовал в руку ее. Все удивились, что от Суворова ей честь больше всех оказана. И точно была стоящая барыня. Теперь род их умный перевелся, и мужичку нашему попала эта усадьба. А Ундол при Суворове был трех помещиков. Часть г-на Вяткина, часть г. Девиз и часть у Суворова. Он живо все части скупил и остался один господином. Старики говорили тогда, что барин наш не любит клиньев, а ему давай весь кафтан. И точно, скупивши село, он скоро мужичков поправил, и вотчина его еще справнее других была.
Когда дошел Суворов из Питера в турецкую кампанию, то писал к старикам сюда в вотчину и прощался с ними. Все свое именье в Ундоле приказал продать, сбрую, лошадей, посуду и все деньги употребить на церковную утварь. При нем и каменный придел Сергию поставили. На хорошие дела денег не жалел и милостив был всегда. Бурмистр у него Гаврила Запоин весь оброк однова промотал, и то только сменил его, а больше ничего не сделал. Наша, говорит, ошибка, коли поставили мы в начальники непутящего человека.

Таковы простые рассказы Локтева. Ниже мы увидим, как многие из этих преданий подтверждаются бумагами вотчинного архива.

При отбытии из Ундола в другие имения, в мае 1785г., Суворов писал своему управляющему, прапорщику Михаиле Ивановичу Поречневу, следующее:
«Как я отбываю из здешнего места на время в другое, то и поручаю вам управление по дому и Ундольскому имению. В людях прошу наблюдать порядок благочиния и благосостояния с пристойностию должного поведения. В непорядках же позволяю наказывать людей 1. Словесно усовещевать; 2, сажать на хлеб и воду 3. В крайности сечь по рассмотрении вины розгами. Во всем прочем должно исполнять следующее: [62]
1. Иванов обучает певчих с прилежанием по мо моему наставлению.
2. Николай — управитель музыкантов, у него под предводительством музыка и пр.
3. Ерофеев имеет обучать трагедиям и комедиям свой штат.
4. Мальчиков словесному учит Никита.
5. Смотрение вам иметь во время начатия постройкою людских казарм, также и в скорейшем окончании их. Крестьяне просили работы эти производить после пашни, то чтобы — время нагнать, работать тогда сильно с удвоением. В облегчение крестьян от постоя, эти казармы построить сухие, беcклопные — что зависит много и от самого мха. В хоромах панели исправить, кровлю обшить тесом, красить снаружи и внутри прочно, писать ко мне о происшествиях кратко в месяц два раза, а когда нужно, то три и четыре, по сим наблюдать сад и огород с их продуктами.
6. К Петрову посту наловить рыбы и насоля прислать ко мне в с. Рождествено.
7. По доношению моему во Владимирскую казенную палату прими пенсионные мне на крест победоносца Георгия 133 р. 33½ к. и из оных денег произведи расходы по означенным выше постройкам.
На столовые расходы тебе оставил я 10 р. также хлеб и пр. наблюдай в оном экономию».
В августе того же 1785 г. к тому же Поречневу Суворов писал следующее:
«Не пропусти время в ундольском саду вместо подсохших березок насадить осенью новые, а коли можно, то и елками, а подле частокола метельником, чтобы оный со временем гуще разросся, был красив и пустых мест в нем бы не было. Також аллеи и дороги с куртинами липняком и кленником дополнить и украсить. К Ундолке-речке против ворот пришпектом по приличеству мест березками, липками, колиж можно и елкою, а подле самой речки чаще ветлинником обсадить. Для этого попроси [63] графа Воронцова садовника, чтобы он сад поправил, плодовые деревья подчистил и мастеру нашему Александре показал, как их и впредь подрезывать. Також какие есть в цветниках и огороде от израстениев семяна собирать и плодов довольно запасти, а его садовника воронцовского по приличеству отблагодарить. Мяты, зеленой петрушки, особливож укропу высушить сколько можно больше и исправнее на зиму, равно и иных припасов зеленей.
«Птичьего горницу оставить по прежнему. Рощу в ней с Покрова или в свое время учредить на разных птиц. Больше прошлогоднего наловить; особливо как большой недостаток был в щеглятах. И на покупных птиц я не жалею рублика другого в Владимире и Москве. Но на это нечего надеяться, лучше уж свои. Роща чтоб так чиста была, чтоб нам можно было бы в ней и зимою кушать, Корыта для птичьих семян в ней должны быть приличны, не казисты, да и плошки надобно получше. С полдюжины кадок должно поставить с лучшею землею. Посадить сюда березок, елок, сосенок и которые из них отойдут и будут к весне расти, — чего ради их хранить и поливать.
«Ведай, что у меня денег нет; а долг есть и год целый я тратился на церкви. Чем меньше мы издержим по Ундолу, тем больше, по уплате долга, останется, нам денег на тамошние ризы к Божией церкви. Вот тебе, Поречнев вся загадка и можешь это объявить священникам. Смотри строго за благонравием, чтобы шалости все вывелись, чтобы ничто худое пред тобою затаено не была как сущему на месте вместо меня и поэтому преимуществу ты можешь виноватого наказывать. Проси священников, чтобы и они тебе помогли. Им сделать рясы при личные, как у московских городских священников. Одну из моих лошадей отдай Шпагину за его труды. Ныне я еду в костромские мои деревни и поворот мой будет сюда около Покрова. Сего году лучше всю стрельбу прекратить; а вместо того завести больше в приличных местах токов, где тетеревей и рябчиков благовременно [64] прикармливать и чтоб крыть шатром, то оный також заблаговременно приторговать, к цене примениться и купить, коли дешев, хотя и подержанный, тогда нам в филиповки веселее будет охотиться и не попустому. Чего ради просить соседей, чтобы своих стрелков к нам в леса не посылали. Не пускать в осень охотиться и тенетами… — Все, что следует, исправляй и отнюдь не откидывай. Запущение всякое дело портит, а другие дела вновь опять приспевают. Наблюдай, чтобы покойно было жить в казармах, тепло, неветрено, не душно и не угарно и чтобы мне моих малых ундольцев избавить, сколько можно, вовсе от постоя и чтоб отнюдь не мешать итти их хозяйствам. Помни музыку нашу — вокальный и инструментальный хоры и чтоб неуронить концертное. А простое пение всегда было дурно и больше, кажется, его испортил Бочкин, велиим гласом с кабацкого. Когда они в Москве певали с голицынскими певчими, сие надлежало давно обновить и того единожды держаться. Театральное нужно для упражнения и невинного веселья. Всем своевременно и платье наделать. Васька комиком хорош. Н-трагиком будет лучше Никитка. Только должно ему научиться выражению — что легко по запятым, точкам, двоеточиям, восклицательным и вопросительным знакам. В рифмах выдет легко. Держаться надобно каданса в стихах, подобно инструментальному такту, — без чего ясности и сладости в речи не будет, ни восхищения, о чем ты все сие подтвердительно растолкуй. Вместо Максима и Бочькина комическим ролям можно приучать и маленьких певчих из крестьян. Сверх того французской грамматике заставить учиться исподволь Алексашку парикмахера. Ему и Николай покажет, только бы он умел читать. Пуще всего мальчиков питай в благонравии».
Кроме певцов, актеров и музыкантов, в Ундоле был еще при Суворове и фельдшер, который занимался единственно одним кровопусканием, и услуги эти оказывал всей вотчине, начиная с владельца. К числу странностей Суворова историки между прочим относят и то, что он [65] никогда не принимал никаких внутренних лекарств в своих недугах. Ныне человека, прибегающего к одним кровопусканиям, мы назвали бы непонимающим и неуважающим науку. Даже в среде крестьян теперь такое явление было бы диковиной. Но в ХVIII веке не у кого было и лечиться. При Екатерине Великой, как известно, на всю Империю было только 47 докторов⁴, и притом все они были иностранцы и жили по большим городам.
В тех рукописях сохранились еще следующие приказы Суворова из Ундола и Кистоши:

I.
«Приказ пензенской вотчине.

«Вы по сие время достальной оброк мне не высылаете. Я за долг мой очень дорого плачу и все то на вас положу в штраф. Еще мало пожду и принужден буду к вам послать нарочного на ваш счет по почте, который все сполна с вас взыщет со всеми моими от вас убытками да еще думаю в удовольствие ваше накажет телесно всех первостепейных крестьян, хотя того у меня и не водится. А. С.»

II.
«Приказ по рождественской вотчине Московской губернии.

1. Соблюдать строго весь порядок, какой был при покойном моем родителе.
2. Недостающий для скота корм скупать в околодке Рождествена соломой, а не сеном и возить его крестьянам, а для навоза впредь лист сбирать и гноить оный. Скотин держать 80 штук и 4 быка, ни больше ни меньше. В том числе ежегодно держать молодых телушек в замен старых и иных убылых. [66]
3. Земли навозить 15 десятин т. е; пахать столько, сколько при нем (Василье Ивановиче Сророве) пахалось. Глинистой и худой земли в пашню не употреблять.
4. Покойный родитель намерен был сделать цветник пред окнами господского дома, то таковой непременно устроить и соблюдать. Садовнику никуда не отлучаться, и оранжерею поставить на лучшую степень. Деревья в саду на место старых пополнить новыми, т. е. вырубая из лесу с корнем и землею, когда дерево бессочно в марте или в первых числах апреля, как скоро снег сойдет и в тоже время садить в ямы, приготовленные в саду в надлежащих местах равной величины, а скважины засыпать тою же неталою землею, какая была около дерева.
5. Плодовые деревья в свое время купить в Дмитрове или около Москвы по знанию садовников и насадить довольно в саду без упущения.
6. Лошадей господских в Рождествене отнюдь не держать, а содержать по Суздальским и Владимирским деревням на корму, за ответом тамошних крестьян.
7. Дров ежегодно запасать 50 сажен сухих и их привозить в Москву на расход; а другие 50 саж. должны оставаться в Рождествене и сохнуть. Все подводы от крестьян зимние, отнюдь не летние.
8. Колокол церковный обменять на новый в господский кошт. Чтоб невод не сгнил чрез 10 лет и чтоб колокол никогда не испортился, в том отвечают крестьяне.
9. Лес на постройки срубать в осень, когда он бессочен, а по вырубке класть в костры, чтоб летом хорошо просох, и потом употреблять в дело в предбудущее лето или осень. А сырой, сочный лес не прочен.
10. Ныне в рабочую пору починку господских строений полную не исправлять, а только такую, которая соблюла бы от дальнейших повреждений; а предуготовлять себя вырубкою довольного леса на покои, заборы, столбы и пр. в будущую осень. [67]
11. Ветряную мельницу неотложно в свое время отделать и все в ней исправить, наняв мастера на господский кошт, а также на оный купить и потребные материалы.
12. Сушить и молотить господский хлеб в овинах и исправлять это не иначе, как в осень до зимы весь сполна; а зимою упражняться в иной работе и все то исправлять без малейшей лени с исправным трудолюбием.
13. Денежных поборов с рождественских крестьян отнюдь никогда не брать, а недоимки, навсегда оставя, виновным простить.
14. Для овоща сделать по речке ниже плотины огород на прежнем месте и неотменно нынешнею весною его засадить.
15. На семена хлеб сушить в овине, а не в риге.
16. Малолетних ребят, не имеющих 13 лет, никогда вместо их матерей в работу не принимать.
17. Вместо изломанного на колокольне креста исправить на мой кошт новый».

III.
«Приказ по Суздальской вотчине с. Кистоши с деревнями.

1. Неимущим крестьянам (вновь прикупленным от г. Ладыженского) пособить миром во всех недостатках, кому в чем будет нужда: лошадь, корову, овцу или птицу, рассматривая дела миром при священнике: При исправлении же их чрез год или более они должны уплатить за эту помощь по цене деньгами (но не работою) или натурою возвратить, а так не дарить.
2. Крестьянские бани нынешнею зимою сделать две новые.
3. Овины крестьянские отнести от строений дальше.
4. Дом мой засадить разными деревьями и цветами, а также насадить вишен, смородины, малины, крыжовника и проч. в саду.
5. Пруды весной вычистить и дом проконопатить. [68]
6. С бурмистра взыскать штраф 20 р. за то, что он не старался смотреть за моими лошадьми и довел, что одна лошадь пала. При сем из седа Ундола посылается еще две лошади в с. Кистошь. Их содержать на корму, как и прочих.
7. Крестьян, которые самовольно повенчались и были грубы против священника, отдать на покаяние в церковь и приказать говеть им в Филипов пост.
8. Сделать мне на оброчные деньги две укладистые повозки на зимнем ходу. Буде своих мастеров на то нет, то нанять на стороне мастера и все оное прислать в самой скорости».

IV.
«Приказ об исправлении пруда в с. Кистоши.

Хлебовский пруд исправить непременно будущею весною, так как ныне (1785) не свободно. Оба берега обоих прудов обсадить деревьями и особливо ивняком. Реченный пруд, как только будет вырыт, то на его дно насеять овса, ржи, сенной трухи, а также и разной речной травы, чтобы окоренилось дно для корма рыбы, а потом чрез полгода или как заметно будет, что рыбе есть чем питаться, насадить из прежнего пруда рыбы на развод довольное число, напустив воду».

V.
«Приказ 1785 г. о погребе, саде и колодце в с. Кистоши.

Погреб в Кистоши исправить; понеже в нем была вода и внутрь песку выше подсыпать; також с льдом поступать осторожнее и плотнее набивать, чтобы лед не так, как сего года, скоро растаял, а лежал бы до нового.
От индеек не было приплода. Для того их променять с придачею денег на лучших и остерегаться, чтоб не обманули. Кур содержать только лучших. Примечания [69] о приплодных курах здесь письменные мною приложены. К этому наблюдать опыты и крестьянок, кто из них лучше в уходе знает. Цветников в саду побольше прибавить и засадить хорошими разными цветами. Ягоды размножить и отсюда кусты их к пруду выше в пояс поднять; ибо тут назади всякое дерево по сырости вызябает. Колодец садовый очень запущен и того ради его аршина на два ниже вырыть и сруб в нем исправить, чтоб на поверхности был не выше, как около аршина и сделать над ним крышу. Також прогнать из него желоб к пруду».

VI.
«Приказ в с. Ундол 1785 г.

Сына вдовы Ивановой Семена Сысоева оженить на девице дер. Хреновой Авдотье Павловой. Самую же вдову Иванову, как она в замужство не желает, никому не дозволяю сватать. Помочь ей миром в выстройке той избы, которая была срублена еще ее умершим мужем. 2.
Степана Ильина оженить с общего согласия на девице Авдотье Филиповой по уборке хлеба с полей. 3.
Дер. Хреновой рыбака Федора Артемьева оженить с. Ундола на девице Анне Петровой. 4.
С. Ундола Ивана Семика сына его Ивана оженить на девице Афросиньи Никифоровой.
5. Вдовцам Клюеву, Борисову и Куркину надлежало бы первее всего жениться. Того ради женить их миром. А буде девицы подростки не подоспели к браку, то для сего не ждать, а женить их выводом девиц из чужих деревень, дать им денежную подмогу миром, если сами не в силах достать невест, хотя бы девицы и дороги были. А господская моя подмога известна 10 р. каждому. На сих основаниях поступать и впредь в браках; ибо Богу не угодно, что не множатся люди. Не весьма взирать на богатство, понеже у Бога богатый оскудеет, а скудный обогатеет. Я посему впредь строго взыскивать буду. В этом [70] особливо иереям — как отцам духовным, не токмо увещевать, но решать и утверждать.
6. Сего числа отвести место на всякое время для сельского кладбища и более у церкви по силе состоявшегося ее Величества указа отнюдь не погребать». А. С.

Ундольцы, как видно, ставили для стола владельцу и его свите все нужные припасы. Контора всему этому вела аккуратный счет, поверявшийся и самим владельцем. Крестьяне получали всегда от Конторы квитанции, что им за взятые у них припасы зачтено столько-то оброка. Так было и весною 1784 года.
Но вотчина втайне была недовольна на Контору за то, что ничего она не зачитала за сено, поставленное на барский двор. Между тем, как крестьяне насчитали этого сена невероятное количество и за каждый пуд желали бы получить 10 к. асс., т.е. как раз по тогдашней московской цене. Ундольцы однакож молчали об этом, пока жил среди них Суворов. Но как только он отъехал в эту пору в Суздальские вотчины, то тотчас они сочинили челобитную и отправили к нему ходока хлопотать по делу о сене. Этой челобитной не последовало бы, если бы на крестьянах, по счету их в то время с Конторой, не оказалась оброчная недоимка, которую они подтвердили и которая управляющим в то время взыскивалась. Сумма эта, судя по числу душ (до 300), была ничтожная. Но честному миру желалось утянуть или заверстать и ее, и вот является ходатай от них с таким прошением: «Всещедрый отец! Мы все крестьяне осмелились слезно утруждать всепокорнейшею сиротскою просьбою по нынешнему нашему состоянию, чтобы благодушное милостивое твое рассмотрение было. Прошлую зиму взято с нас сена 4573 пуда; ежели по 10 к. то 457 р. 30 к. по 4 пуда с души сена вышло и приказывает нам управляющий собрать недоимку оброчную 374 р. 37½ к., то просим у вас отеческого рассуждения, нонишний год освободить от оброков и дать льготу, а буде не сделаете резолюции, то конечно придем в крайнюю бедность». [71]
Резолюция последовала таковая: «Буйный ваш и сумасбродный счет я вижу с большим неудовольствием, за что не минуемо и взыскание, как и за то, что с пустыми письмами ходока ко мне шлете 374 р. 37½ к. оброка доплатить вам в первые сутки или по крайней мере на другой день, как сие получите. А буде вы в реченных деньгах промешкаете, то будет взыскан с вас штраф по 5 к. с рубля. Как вы ни глупы, а за мной считаете долг, что лошадей моих сеном кормили и подводы по мирским делам отправляли. Я отберу, если хотите, для фуража на лошадей столько у вас земли и лугов, чтобы несколько десятков лошадей можно было держать, да вас же все это и обработать заставлю. А. С»⁵.

Строго и внимательно следя за всем по вотчинам, он не дозволял без ведома своего сменить даже и старосту. Между множеством просьб сохранилась и такая челобитная: «Слезно прошу тебя, Государь, я староста Николай Петров сим моим прошением, чтобы отставить меня от старост, что не в мочь мне ходить. Я скорбен весьма и доношу о том, государь…» Резолюция: «Старосту переменить по вашему усмотрению. «Здесь слова «по вашему усмотрению» относятся к управляющему.
В разного рода счетах, поданных владельцу, интересны, как тогдашние цены на разные материалы, так и то, что владелец, среди множества забот и расходов не забывает приказать купить псалтырь для одного деревенского мальчика:

Выписка из счета Поречнева:

гвоздей двутесу 7900 шт. по 3 р. 50 к. — 27 р. 65 к.
однотесу 13,000 по 2 р. 25 к. за тысячу. — 29 р. 25 к. [72]
мелу 10 пуд — 3 p. 50 к.
клею 1 пуд — 3 р. 60 к.
холста 100 аршин по 4 к. — 4 р.
крестьянскому мальчику псалтырь по приказу В. Высокопревосходительства — 65 к.

Около этого времени, т.е. 1786 г., был недород хлеба у заправных ундольцев, живших на удобных и обширных угодьях. В одной из челобитных без числа и года, какой-то староста Василий Никифоров жалобно молит избавить от выдачи пайков (хотя и в счет оброка) праздной дворне, которую вскоре после того Суворов посадил на пашню.
«Сделайте, писал староста, милостивое рассуждение до сирот своих, извольте положить гнев на милость, что по миру которые пошли — нужда принудила необходимая; ни яровова, ни ржанова не будет у нас злополучных. Не можно ли дворовым людям пайки не выдавать. А ежели пойдут которые опять по миру, то мне и не удержать… ни как де можно без хлеба…»
Бедствие это случилось как раз в то время, когда владелец уже устраивал запасные сельские магазины с хлебом. Жалоба эта имела те последствия, что Суворов убавил дворню и принялся тотчас разыскивать самый корень зла на месте. Во всех вотчинах около этого времени, не исключая и Костромского имения, Суворовым лично осмотрены были все угодья и дворы крестьянские. Он знал, что хлебные магазины — дело хорошее. Но в тоже время опасался и того, что крестьяне могут сделаться беспечными и заботиться о полях станут менее.
Результат, к какому пришел владелец, по исследовании крестьянских хозяйств, выразился в его, замечательной по веку записке, следующего содержания:

«Причины упадка крестьянского хозяйства
Лень, писал в этой записке Суворов, рождается от изобилия. Так и здесь оная произошла издавна от излишества [73] земли и от самых легких господских оброков⁶. В привычку вошло пахать иные земли без навоза; от чего земля вырождается и из года в год приносит плоды хуже. От этой привычки нерадение об умножении скота, а по недостатку оного мало навоза; так что и прочие земли хуже унавоживаются и от того главный неурожай хлеба, который, от чего Боже сохрани, впредь еще хуже быть может. Чего ради пустоши Какотиху и Федейцево определяю единожды навсегда на сенные покосы и в них впредь никогда земли не пахать и в наймы не отдавать, а поросший на ней кустарник расчистить. Под посев же пахать столько, сколько по числу скотин, навоз обнять может, а неунавоженную не пахать и лучше оставшуюся, навозом непокрытую часть, пустить под луга, а кустарник своевременно срубать. Но и сие только на это время; ибо я наистрожайше настаивать буду о размножении рогатого скота и за нерадение о том жестоко, в начале старосту, а потом всех наказывать буду. Единожды размноженную скотину отнюдь не продавать и не резать, и только бычков променивать на телушек с придачею. Самим же вам лучше быть пока без мяса, но с хлебом и молоком. Разве чрез прошествие нескольких лет прироста скотина окажется лишнею против земли и вся нынешняя земля укроется навозом, тогда можно и в пустоши лишний навоз вывозить. У крестьянина Михаила Иванова одна корова! Следовало бы старосту и весь мир оштрафовать за то, что допустили они Михаилу Иванова дожить до одной коровы. Но на сей раз в первые и последние прощается. Купить Иванову другую корову из оброчных моих денег. Сие делаю не в потворство и объявляю, чтобы впредь на тоже еще никому не надеяться. Богатых и исправных крестьян и крестьян скудных различать и первым пособлять в податях и работах беднякам. Особливо почитать таких неимущих, у кого много [74] малолетних детей. Того ради Михаиле Иванову сверх коровы купить еще из моих денег шапку в рубль⁷.
Ближайший повод к лени — это безначалие. Староста здесь год был только одним нарядником и потворщиком. Ныне быть старосте на три года Роману Васильеву и вступить ему в эту должность с нового года. Ежели будет исправен, то его правление продолжится паче, ежели в его правление крестьяне разбогатеют, а паче того, коли из некоторых выгонит лень и учинит к работе и размножению скота и лошадей радельными, то в работах ему будет помощь от мира; а все случающиеся угощения — земские — отправлять вотчиной. А он оных чужд. Моим дворовым людям никаких посулов давать не дерзать; ибо теми посулами откупаются виноватые; а кто из них отважится оных посулов требовать, то означать его имя прямо ко мне в отписках. А. С.»
Понимание основных начал разумного хозяйства и разумной сельской администрации здесь до поразительности верно. Всякому доброму предприятию помещик кладет начало тотчас и непременно из собственного кармана. Экономические магазейны, Флориновы экономии и энциклопедии, которые он читал на русском и других языках, делали свое дело, хотя всесторонний ум и практичность создали Суворова и ранее экономистом в душе и наделе. Сердце подсказывало ему и в век темной рутины, куда именно направлять нужно заботы в имениях, и как помогать своему [75] народу. Заботы о хлебных магазинах его не торопят так, как забота об умножении скота, об очистке кустарников на покосах, о поднятии людей, задавленных бедностью, о выборе дельных старост. Должно ручаться, что новый староста Роман Васильев был тоже приниженный и скромный бедняк, глядевший со страхом на величавых камердинеров, робевший богатых горланов на сходе и ужасавшийся нового назначения, как выхода на стаю волков. Суворов, знавший подробно в своих дивизиях каждого офицера и рядового, умел проникать в людей и здесь. В последнем приказе он как бы сознается, что призвал к общественной службе, хотя и достойного по уму человека, но убогого и непредставительного, и что в свите у него есть волки, которым легко ошельмовать в один миг скромного старосту и сделать из него такую же дрянь без лаптей и шапки, как его односелец Михаил Иванов. И вот он предупреждает, как нужно Роману Васильеву поступать с нахалами. Ни один из соотечественников не откажется без сомнения принести дань удивления редкому собранию дарований и знания в одном и том же человеке. Целуя польских депутатов, он представляет из себя тонкого дипломата. Уничтожая турок и французов, является к ужасу Европы непобедимым стратегиком. Прибыв в деревни, преобразовывает всюду хозяйство мужичков и разрушает их вековые порядки. Зорко видит, какой толк в каждом пахаре, и ясно показывает, чего должен добиваться прежде всего каждый сельский начальник. Для пользы дела выдает головой и своих тунеядцев приближенных, которые на глазах у него скромны, а в вотчинах наглы и корыстолюбивы, При сложности его занятий у него все делается быстро и решительно. Бедность и лень, нахальство зажиточных, взяточничество приближенных — для него тот же неприятель, которого нужно уничтожать вдруг.
В одно и тоже почти время Суворов писал в Московскую вотчину с. Рождествено следующее:
«На Рождественской божией церкви на главах крестам [76] должно быть самой первой работы и драгоценно позлащенным для прочности на обычай городовой, но без полулуниев. Что же касается до глав, то 1. в Сергиевской «лавре позлащена только большая глава и малая на колокольне; прочие зеленые. 2. В Хотькове монастыре главы обиты белою жестью. 3. Есть инде чешуйчатые, выбитые «железные главы и вызолоченные. Они кажутся мне не так прочны. Я только упоминаю о том, но держусь более троицко-сергиевского примера. Согласись о том с священником, а он для лучшего посоветуется с своими приятелями. Я решаю против троицкой позолоты хотя и «на двух главах, но чтобы была самая густая, прочная позолота т.е. на 100 лет. Зеленые же четыре главы нам непора ли начинать».
Далее следует приказ собираться из Ундола в Суздаль.
«На наш поход из Ундола в Кистошь пойдут две кареты по 4 лошади — 8 лошадей, три тройки с людьми и поварской — 9 лошад. В остатке 14 лошадей; в том числе две натертых и одна беременная. Оставить в Ундоле беременную; а натертых взять с собою и с ними весьма бережно поступать, равно взять и верховых лошадей. Приборы кухонные на 8 персон; напитков на дорогу; сладкой и горькой, квасу, аглицкого и русского пива; Бордосского вина 3 бутылки, Сантуринского 6 бутылок. После покупать вино в Суздале. Взять в дорогу соленой рыбы для ботвиньи и невод. В чемодан положить 8 рубашек с прибором; в том числе шитых манжет; кафтанов синий 1; зеленый 1; драгунский 1; куртку с приборами. По отъезде моем выбрать старосте в Ундоле караул надежный в моем доме, где будут храниться и драгоценные вещи». АC.
Гений войны по делам службы скачет на перекладной телеге или верхом на казацкой лошадке, питается сухарями и выносит как рядовой все тягости походов. Но в вотчинах его торжественно сопровождает целая свита; поезд его в 17 лошадей; кухня снабжается Бордосским, [77] Сантуринским, и всеми запасами, приличными владельцу больших имений. Здесь уже является нам в Суворове совершенно другой человек, который чрез год после, в рядах армии, будет опять и постником, и неусыпающим тружеником без всяких затей барства. Впрочем во всю свою трудовую семидесятилетнюю жизнь, не более, как три года, этому человеку и досталось пожить и отдохнуть в своих вотчинах.
Все собранное в архивах вотчин в настоящем исследовании по возможности сокращено и сжато. Но и за всем тем сюда вошло много такого материала, которым соблазнится иной читатель и осудит Суворова за многие tго странности, которые ни в тогдашний век, ни ныне, по-видимому, не шли бы к его серьезному лицу.
Действительно, обливать пьяных холодной водой, переезжать реку вместо лодки в каком-то ушате, заводить в доме квартиры для птиц, добиваться от лакеев изучения французской грамматики и хлопотать о том, чтобы парикмахер вышел трагиком, а конюх Никитка — комиком — более, чем странно на первый раз. По первому впечатлению каждый легко может осмеять этого человека и оригинальность его принять за блажь и непростительное ребячество. Если уже знаменитый Ермолов считал Суворова юродивым⁸, то всякому другому это тем более извинительно.
Для краткого этого исследования требовалось изучение не одних только архивных тетрадей, но и всей предшествовавшей литературы о Суворове. Все источники, какие только можно было добыть ныне, приводят к одному единственному убеждению и заключению, что Суворов был велик и в мелочах, в трудах службы, и в деревне на отдыхе, что в оригинальных его поступках везде заключался или великий ум или прекрасное сердце. Все его странности при дальнейшем обсуждении и знакомстве с [78] веком, в котором он жил, уже не кажутся странностями. Первое невыгодное впечатление тотчас проходит и заменяется убеждением даже в том, что Суворов именно так и должен был действовать в той среде, куда попадал он по своим обстоятельствам.
По-видимому, поливание гуляк холодною водою — было жестокосердием. Но требуется вспомнить, что ундольцы были геркулесами, которые и на 95 году жизни не знали, как Локтев, ни перчаток, ни сапогов, и поднимали в эту пору жизни тяжести до 3 пуд. Очевидно, им нужны были сильные уроки. Мы и сейчас видим, как простонародье наше кидается в проруби на крещенский праздник, и дело оканчивается преблагополучно. Гонитель пьянствам кстати приговаривал здесь справедливое слово: «если любишь горячее, то будь способен и к холодному». Такой простой прием был удобнее розог, денежных штрафов, арестов и пр. Ежели же гости сталкивались в воду, и требовался от них собачий лай или бегство самого хозяина, то, значит, они наводили собой тоску и истому, и от препровождения времени с ними не было интереса. От докучливого и пустого гостя всякий хозяин уйти не прочь и в наш век. Такому всесторонне образованному человеку, как Суворов, не о чем было говорить ни с Петром Петровичем Петухом, ни с Маниловым, ни с Ноздревым. Состав обществ по провинциям и во времена Суворова, и чрез полвека после, был тот же, какой обрисован Пушкиным в его Онегине. Разница здесь только одна, что, вместо напр. Манилова или Скотинина, к Суворову ездил между прочими гостями какой-то от дворян заседатель Тарас Оглоблин, отличаемый между посетителями, как делец и человек образованный. Ему Суворов за разные его канцелярские услуги, бумаги и ходатайства, нередко посылал деньги и гостинцы, напр. бочонок водки, воза живности, аглицкого пива и пр. За это жрец Фемиды платил герою письмами самого чувствительного содержания и самого тончайшего по тому времени штиля. Вся суть писем его заключалась только в одних сантиментах. [79] Несколько таких посланий Суворов сохранил, в своих бумагах на память векам грядущим. Вот одно из таких эпистолий:
«Милостивый Государь и Благодетель!
Ни робкий стыд, ни молчаливость, не могли преодолеть тех моих благороднейших чувствований, коими я преисполнен к персоне Вашего Высокопревосходительства. И я конечно за честь себе поставляю сей лестный случай, в котором могу и должен сколько нибудь на слабом пере изобразить знаков чувствительнейшей благодарности. Не могу впрочем непризнаться с прискорбием, что силы мои малы к возблагодарению по достоинству великим вашим милостям и благодеяниям. Но с другой стороны великодушие Вашего Высокопревосходительства и нежная ко всем благосклонность приятнейшее вливает в меня ободрение, что не черты пера, но жертву духа благороднейшего чрез них от меня принять удостоите. Благоволите, великий муж, продлить ваши отеческие милости, усугубить мои силы к изъявлению должной благодарности и прославлению высоких ваших добродетелей, а чрез то самое доставить мне счастие, чтоб мог пред целым хвалиться светом, что я есмь Вашего Высокопревосходительства, милостивейшего государя и благодетеля, покорнейший и усерднейший слуга Тарас» и проч.
Трудно удержаться в деревенском уединении, чтоб не напоить подобного гостя и не столкнуть его в воду или не заставить кричать петухом. Но такой гость был еще из числа людей образованных, а что же были прочие? Позднее этого времени чрез 12 лет, именно в 1797 году, когда осыпанный почестями, в звании фельдмаршала, Суворов вдруг был прислан в Новгородские его вотчины, как бы в изгнание, он уже не собирал больших собраний. И лета и превратность судьбы влекли его к уединению, и наезды гостей стали ему невыносимы. Хотя соседние владельцы и понимали, что он в немилости, однакож все-таки порывались к нему, и притом иногда большими поездами. [80] Как ныне, так и в прошлом веке, люди всегда были людьми, и потому, хотя герой считался и в опале, соседи однакож ясно понимали, по выражению Лермонтова, что
Храм оставленный — все храм.
Кумир поверженный — все бог…
Один из таких поездов отправился за ним из церкви села Шерехович (Борович. уезда) в его дом, при деревне Каменке. Суворов гостей принял ласково; но, продержав до вечера рассказами о баталиях, угостил наконец всю компанию только одной водкой и редькою, и при этом произнес громко знаменательные слова: Помилуй Бог, как хорошо всякому закусывать редькой с постным маслом! После этого, как говорит предание, больших собраний не было у Суворова, и наезды соседей толпами — не повторялись.
Теперь следует нечто сказать о комнате для птиц. Изредка и ныне попадаются в глуши старушки-помещицы, у которых в домах устроены такие горницы с канарейками, щеглятами и пр. Что мы в них замечаем? Симпатичное сердце, прекрасные человеческие чувства. Гоголь рисовал свою Пульхерию Ивановну непременно с одной из подобных старушек, доживающих век в деревне. Таким образом, птичья горница Суворова не блажь и не ребячество, а потребность прекрасной души окружать себя прекрасными божиими созданиями, лелеять их, и удовлетворять тем в часы отдыха свои эстетические чувства.
Ни польские, ни французские историки, не щадили красок для изображения лютости и зверства Суворова за Прагу и успехи в Италии. Представляли его они каким-то Аттилой, рожденным для истребления всего живущего. Между тем как он берег от стужи и птичку. Очевидно, враги не ведали домашнего быта русского Сципиона; они смотрели только на беспощадное острие его меча, от которого повсюду разливалась кровь их братьев. Точно также делали и русские в 1812 году с именем Бонапарта, и если бы деды наши его не победили, то озлоблению [81] наших соотечественников и до днесь не было бы пределов. Таким образом все подобные филиппики совершенно естественны и в порядке вещей. Они не закрывают истины, а только еще более подтверждают ее. Не только иностранцы, но и многие из русских, подвиги и успехи Суворова приписывали или слепому счастью или считали их результатом исступления, черствости натуры и честолюбия. В письме к Герману, Император Павел, отправляя Суворова в Италию, приказывает наблюдать за его Суворова предприятиями, которые могли бы служить ко вреду войск, когда Суворов будет слишком увлечен своим воображением. Здесь выражаются толки о Суворове враждебной ему партии русской, до смерти его преследовавшей и не умолкнувшей даже и после страшного Итальянского похода⁹.
Что же касается до певчих, музыки и театра с французскими водевилями, то и это все заводилось не из подражания моде. Из переписки Суворова видно, что он во всем этом принимал живое участие и входил во все подробности музыкальные и театральные. Все это свидетельствует только об утонченности вкуса и высоте развития ундольского владельца. Душа его жаждала высших наслаждений, а не крови и разрушения, не почестей и богатств. Свой досуг он мог бы употреблять, как другие, на карты, оргии, бичевание людей и пр. Но этого не случилось. Он много времени трудился и тратил деньги для организования оркестров, певцов и театра. Очевидно, сердце воина искало в деревенской глуши одних светлых чувств и чистых радостей. Император Павел вернее всех обрисовал Суворова, когда сказал о нем, что генералиссимусом быть ему мало, а нужно ему быть ангелом. А министр Ф. В. Ростопчин открыто писал Суворову в Италию: «я горжусь тем, что в одной земле с вами родился».

Примечания

¹ Вид Локтева и доселе молодецкий. Рост его высокий, плечи широкие, станом прям. В 94 года жизни у него, повредился только один глаз. Но память, слух, зубы и речь у него, как у человека средних лет. Он считает себя счастливым, потому что уже 4 года, как не заставляют его в семье отправлять полевые работы. Впрочем мешок с овсом в 3 пуда он носит легко и теперь. Но в молодости, быв каменщиком, поднимал свободно 40 кирпичей, или 12 пуд. Не удивительно поэтому, что в апрельскую слякоть этот старик ходят по селу без шапки и обуви, говорит звучным голосом, и зубы его могут грызть орехи и сахар. В 1812 году, говорит Локтев, когда мы всем селом бежали от Бонапарта в лес, мы все вспомнили нашего Суворова, он не дожил до француза… в ту пору у меня уже, говорит Локтев, сын был женатый, и мы много, скитаясь в лесах, приняли нужды.
² Все слышанное от Локтева записывалось в его присутствии, и потому рассказ передается словами самого очевидца, бывшего и мальчиком и юношей в конце минувшего столетия.
³ В письмах кн. Чарторижского к императору Александру I-му в апреле 1806 года между прочим есть следующее место: Вашему Величеству известно изречение Суворова, что одна минута решает исход битвы; один час успех компании; один день — судьбы империи. Этого изречения, говорит Чарторижский, никогда не следует забывать тем, кто имеет влияние на управление государством. (В наши дни эту истину подтвердили Садовая и Седан). В Европе, говорит Чарторижский далее, один Бонапарт знает цену времени, и ему служит постоянный успех. Русс. архив 1871 года № 4 и 5-й. В 1806 году эти слова были возможны потому, что Суворова уже не было в живых.
⁴ См. русские медицинские учреждения Чистовича. Всякого немца доктора Суворов имел обычай называть Кузька-Федор Иванович.
⁵ Надобно заметить, что заливные луга по реке Клязьме, которыми владеют ундольцы и доныне, дают огромные массы превосходного сена, идущего в продажу зимой в г. г. Владимир. В челобитной противоречие и ложь. Сена взято всего 1200 пуд с 300 душ. А ундольцы его количество увеличили… и во лжи себя обличили сами.
⁶ Бокль, спустя 80 лет, проводят ту же самую мысль в своей «Истории цивилизации Англии».
⁷ В письме из Ундола к Матвеичу от 24 сентября 1784 г. между прочим Суворов пишет следующее: «За птицею хождение иметь в Рождествене кухмистеру Сидору с его супругою, которым производить выдачу провианта обычную, а на детей их до 5 лет половинный провиант: с 5 лет — полный, как взрослым; на новорожденного всегда выдавать рубль. Это все делать для поощрения детородства». Владелец добивался приращения своей живой ниве всякими хорошими способами. Нашего же века хозяин имеет дело с мертвою землею, снабжает ее туками, суперфосфатами и всякими другими средствами усиливает ее плодородие. У всякого века свои приемы, и было бы несправедливо поэтому осмеивать за все подобное, как век нынешний, так и век минувший.
⁸ См. Рус. Вестник за 1866 год, статью Грота о характере поэзии Державина.
⁹ Война 1799 г. Том III гл. I. Милютина.