Глава третья
Газеты и книги, выписываемые на 1785 год, А. В. Суворовым, для его чтения в деревне. — Его дела по покупкам имений; его поэт-адвокат, называвшийся по тогдашнему стряпчий. — Пресловутый статский советник Терентий Иванович Тереньтьев, его характеристика, сделанная заочно ему самим А. В. Суворовым.
Материалы для этой главы заимствованы из трех рукописей Кончанского архива: 1-я, под № 21, заключает в себе перечень журналов и газет, в то время существовавших, из которых некоторые были выписываемы для А. В. Суворова его стряпчим Тереньтьевым; 2-я рукопись, под № 45, заключает в себе реляции и донесения А. В. Суворову от г. Тереньтьева, большею частью прозой, а частию даже и стихами, во вкусе профессора элоквенции Тредьяковского. В 3-й рукописи, под № 17, заключается переписка генералиссимуса с разными лицами, в том числе и с адъютантом Матвеичем, где есть поручения ему держаться от Тереньтья Ив. подальше и дела приказные вести ему, Матвеичу, по возможности, самому, отбирая их с учтивством и скромностию постепенно от стряпчего, дабы он не мог, по словам генералиссимуса, вредить в отмщение и делать подвоху, в чем его он уже начал заподозревать.
Тому же адъютанту Матвеичу постоянно предписывались [38] вежливость, учтивость и деликатность в поступках и словах и со всеми прочими особами, наприм., с теткой Суворова Анной Васильевной, с митрополитом Платоном, близким благоприятелем Суворова, с Анной Аркадьевной Бутурлиной и другими, к которым имел Ундольский владелец разные отношения.
Будучи человеком самой утонченной любезности и строгого приличия, которыми удивлял он польских магнатов и французов и их дамское общество, напр., в Варшаве, Милане и других местах, А. В. Суворов в то же время мало надеялся на утонченность нравов своих воинственных адъютантов и поэтому беспрестанно напоминал им в письмах о вежливости в их мирной деятельности среди городов и деревень. В переписке его с некоторыми дамами, напр., с княгинями Горчаковой, Бутурлиной, Ладыженской видна на каждом шагу любезность просвещенного француза и тонкая деликатность.
По рукописи, за № 21, видно, что в 1784 г. чрез московский почтамт, на реляциях которого подписывался некто Борис Пестель, можно было выписать русских и заграничных газет на 253 р.
А какие это были газеты и в какую цену, это видно из копии с отношения московского почтамта во владимирский почтамт. Там назначены газеты следующие:
на российском языке:
1) Московские ведомости с объявлениями, на год . 12 р.
При них Экономический Магазейн 7 р.
2) Петербур. ведомости с прибавлениями 15 р.
на немецком:
3) Петербур. ведомости без прибавлений 7 р.
4) Альтоновские 16 р.
5) Гамбургские 16 р.
6) Эрлангенские 16 р.
7) Кэнигсбергские 14 р.
8) Берлинские 16 р. [39]
на французском:
9) Утрехтские 22 р.
Лейденские 22 р.
Келенские 22 р.
Курье дю-Барейн 22 р.
Журнал Энциклопедия 24 р.
Журнал дэ-Сован 22 р.
А всего в объявлении том предлагалось на сумму 253 р.1
Из переписки видно, что на 1785 год А. В. Суворовым выписаны были в деревню:
1) Московские ведомости, с Экономическим Магазейном на сумму 19 р.
2) На немецком: Петерб. Ведомости без прибавлений 7 р.
3) На французском: журнал Энциклопедия, который в особенности занимал, как самого Суворова, так и родственную ему семью князя Ив. Ром. Горчакова 24 р.
А всего выписывал журналов обыватель Ундола на 50 р.
Кроме того, им были выписаны в этом же году и некоторые книги, наприм. «О лучшем наблюдении человеческой жизни», для себя и для управляющих вотчинами. Потом книга на французском языке «о множестве миров» Фонтеля, и некоторые другие, разобрать которые в рукописях теперь невозможно. Но полагать надобно, что в год этих выписок было рублей на 10, если считать и псалтири, купленные для крестьянских мальчиков его села Ундола.
Таким образом генерал-поручик, заведующий владимирскою дивизией и живущий для этого в своей деревне, тратил на выписку книг и газет в год до 60 р., что, [40] судя по его экономии, запрещавшей почтальонам давать без нужды мелкие деньги и ездить своей прислуге по Москве на извощиках, составляет по тому времени большую щедрость и даже роскошь, тем более, что в этот год он имел долги и значительные постройки домов и церквей.
Если взять во внимание то, что чтение у нас не уважали и спустя 40 лет после 785 года, и вспомнить еще отзыв полковника Скалозуба о чтении и книгах вообще, то 60 р., израсходованные в 785 году помещиком с. Ундола, будут цифрой очень почтенной. Расход этот, как оказывается, делался на самые дельные по тогдашнему издания.
Упрекающие фельдмаршала в односторонности его гения по стратегии и на военной службе здесь заметят, что хозяин Ундола, Рождествена, Кистоши, Кончанского и прочих мест уважал и хозяйственную науку, платя деньги и за Экономический магазейн и Энциклопедии, и что ему нужна была не одна политика и стратегия, с которою он в эту пору, на 54 году жизни, давно сроднился.
Дальше будет видно, что чтение Экономического Магазейна и других книг у героя Рымника отразилось и на его распоряжениях хозяйственных. Правда, что приходится представлять только одни отрывки научных его хозяйственных взглядов на разные предметы, и что честь полнейшего обследования деревенской жизни этого дивного человека будет принадлежать позднейшему историку, тем не менее, однакож, драгоценные рукописи XVIII века, до нас в с. Кончанске сохраненные, свидетельствуют-, что этот непобедимый воин был знаком и с научными хозяйственными принципами и их изучал по иностранным источникам, тем более, что на русском языке в тр время почти нечего было и читать о хозяйстве.
В «Трудах» Вольн. Экон. Общества, в ту пору еще только возникшего, были, правда, по тогдашнему времени, очень хорошие статьи. Так, за 1783, 85, 89 годы печатывались там трактаты о лучшем корме и присмотре коров, о хмелеводстве, ращении солода, о скашивании для [41] питания рогатого скота зеленого овса, о шестидневном ращении в 6 корзинах мышиного гороха для дачи по корзине каждодневно молочным животным, о прививании тому же скоту моровой заразы, об осушении болот, о землепашестве в Камчатке и Охотске, об экономических опытах, изведанных примечаниях о различных вещах, а делании пашенной земли плодородною посредством огня и пр. т. п.2
Как известно все эти книжки в то время были именно доставлением только одних членов В. Э. Общества3 и ундольский хозяин, как не живший в Петербурге, о содержании их совершенно не знал. Это можно думать, между прочим, и потому, что он писал в это время несколько писем в Москву об отыскании ему мастера для ращения ячменного и ржаного солода на пиво, что он особенно экономил корм и старался скот более кормить не сеном, а соломой и пр. т. п.
Выписывавший все эти книги и журналы для А. Васильевича его адвокат Тереньтьев, заведовал в то же время, служа в какой-то коллегии в Москве, и всеми делами по прикупке имений для Суворова, по тяжбам и искам, которые он тянул обыкновенно, чтобы долее получать на 500 р. жалованья с генералиссимуса.
Но как он был в чине статского советника и именовался высокородием даже от самого А. Васильевича, то и отношения к нему доверителя были изысканно вежливые, что доказывает и вся с ним переписка владельца Ундола. [42]
Тереньтьев же, когда замечал нетерпение доверителя по проволочке дел, называемых приказными, кидался в красноречие и напоминал в своих пресловутых эпистолиях А. В. Суворову о величии его героического духа.
Кроме проволочки, доверитель замечал еще, что г. Тереньтьев делает и много затрат якобы на приказных людей и судей, и наконец заводит даже любовь и дружбу и с стороной противной по делам. Подобное предательство возмущало огневую душу генералиссимуса; но как улик еще было недостаточно, а дел на его руках было много, то дело разрыва и тянулось до времени, которое шло в переписках по разным предметам. Тон этих писем хотя был и весьма вежлив, но в то же время довольно холоден.
Известно, что Александр Васильевич сам любил говорить и писать стихами. Юриспрудент знал это и воображал попасть во вкус своему доверителю, когда излагал в донесениях свои чувства в убийственно тяжелых и бессмысленных стихах.
Но А. В. Суворов в своих стихах все-таки имел всегда мысль, хотя писал иногда их и нестройно. У Тереньтьева же, кроме хитросплетения в его виршах, подчас прилаживаемых в донесении некстати, и кроме лести и пресмыкательства не было положительно ничего. Подобные поэмы, укрывавшие от хозяина суть дела и составлявшие одни увертки от деловых запросов его, были Суворову ненавистны и выводили его иногда из терпения. «Терентий», писал он однажды к Матвеичу, «вместо дела, упражняется только в поэзии. За что ж я 500 р. в год плачу? Ни одного дела, как надо не сделал, да еще интригует и спекулирует. На что он нам? Приучайся ты ходить не приказным делам, и по частям с достаточным учтивством отбирай у него дела, чтобы он не вредил нам вяще, во отмщение».
В тогдашний век при общей полуграмотности так называемых приказных, служащих по разным коллегиям, типы, подобные Тереньтьеву, были в большом почете. Они [43] уважались, как дельцы и знатоки юстиции и как авторитеты во всех тогдашних коллегиях. Попав в милость к большим господам чрез пресмыкательство и лесть, они быстро производились милостивцами в разные и знатные чины. За все же это они и до и после только и делали, что крючкотворствовали, укладывали беззаконие в законную форму, интриговали, комиссионерствовали и, числясь по коллегиям и архивам, жили на счет своих благодетелей за один только титул великих дельцов и всеобщих стряпчих.
Из писем видно, что г. Тереньтьев по Москве был принимаем в дома весьма знатных особ. Так он обедывал там, напр., у князя Голицына, был хорошо принят у Горчаковых и у некоторых особ управлял даже вотчинами с своего, впрочем, только кабинетного московского кресла.
Попав таким образом по Москве в моду, этот Тереньтьев с 777 года втерся и к А. В. Суворову. Ему, как вечно занятому службой, такой делец был находкой, и, как видно, он еще до прибытия в Ундол, в 784 г. вел с Тереньтьевым давнюю корреспонденцию.
В описываемое нами время, на этого дельца уже поступали из вотчин А. В. Суворову жалобы, напр., такого рода: «а взял-де он — Тереньтьев,. государь наш, у нас деньги и росписки, государь, не дал; а дошли ли те оброчные к тебе, государь, мы того не ведаем. А у Евстигнея взял, государь, 50 р., да так и поднесь за ним стоят».
Кроме плутней, было в Тереньтьеве и полное невнимание к вотчинам, напр., к новогородскому именью, где местные власти делали в вотчине то, что им только нравилось и чего они желали.
Так, в августе 784 года жалуются Суворову его новгородцы Кривинской волости:
«3а пустошь Каменку, государь наш, и Колоколушу, где стоит дом вашего высокопревосходительства, исправник Василий Иваныч Меньшой доправил с нашего миру 47 р.; [44] считая оные пустоши казенными, да и впредь похваляется, что мы каждый год будем ему за них по сто рублей платить».
Но чтоб лучше понять адвоката и его клиента, мы представляем читателю в подлиннике некоторые выдержки из переписки Тереньтьева с А. В. Суворовым.
«Ваше высокопревосходительство!
1) «К М. Ф. Соймонову ездил я, и спрашивал, за. что он продаст вам деревню. Меньше 180 р. за душу не берет.
2) «По приказным делам к судьям сахару по пуду отнашивано. Каждый пуд по 13 р. и если-б не сам я и чрез подьячих своих тут работал, то-б дело еще больше ста рублей встало, в чем и самые крестьяне известны и всегда оставались довольны с благодарением».
Конечно, генерал-поручику, проливавшему действительно кровь за отечество было не особенно приятно, что его любезные соотечественники, сидя в судейских креслах, теребили с него за суд и правду деньги, в виде сахара, и притом так безжалостно, что сахар к ним шел по цене даже еще и не существовавшей. Он был только 10 р. пуд в то время. Стало быть и здесь Тереньтьев нахально воровал 3 р. от пуда в глазах хозяина, к которому в эти же дни сахар ставился в дом по 10 р. пуд, и притом из одной и той же Москвы.
Затем Тереньтьев брал часто из московской кассы А. В. Суворова столько денег, сколько желалось ему, а, после юлил в своих эпистолиях, как называл он их, и цидулах, и лгал даже, что деньги-де роздал по коллегиям за производство дел.
«В оное число (писал он в сентябре 784 г.), на самую ей-ей нужду, употребил 215 p., яко то двоих детей в Питер отправлял для службы, и в том в волю твою отдаюся; притом и приказным по вашим многим делам 20 р. отдал прежде того. Вы же желаете досконально ведать все дела и расходы. [45]
Самое дворянское есть дело издавна правительствовать своим добром и самому Своим разумом ведать и доходы. Но и помощь всегда тут особе такой благоприятна и генеральное правление мое, пока живы. План тот же и ныне вы возлагаете, то я и исполнить оный чтуся. По новгородскому имению дело тевяшовское в аппеляции в сенате здесь и я потщусь об оном, равно и о прочих делах. А что заблагорассудили, государь мой, несколько дел совсем оставить, то и расходу уменьшится. О прочих всех ваших делах я наивернейше выправлюсь, и подробно, милостивый государь мой, донесу, и во всем к спокойствию твоего благонамерейного духа возрадею».
В это время дела состояли, главным образом, в покупках имений для А. В. Суворова. У помещика Лады женского, напр., покупалось 98 душ; у Соймонова 31 душа, у Вишнякова около 50 душ, и от г. Сатина требовались чрез суд дворовые люди, отмеченные в ревизии мертвыми, а на деле были живы, и поживали в Тульской губ. у прежнего помещика, продавшего давно их Суворову.
Торгуя у всех этих и им подобных лиц в Москве вотчины для Александра Васильевича, Тереньтьев, как заметно, глубоко вникал в это дело, и брал немалые суммы в благодарность себе от продавцов, и показывал двойные пошлины при совершении купчих за своего доверителя.
Когда же обнаруживались эти проделки и Суворов возмущался ими, то Тереньтьев в своих чувствительных эпистолиях начинал представлять из себя пред хозяином жертву вечернюю.
«Кажется, я вины не имею», писал он: «а видно есть от кого нибудь смута; о чем соболезную, и изъясняюсь в особой записке, ожидая от руки вашей благоволения. А я, было, не на одно время рачительствовал, и вошел во все сведение ваших дел, требующих исправы, о коих чистое представил вам свое изъяснение. Но желаю, чтобы навсегда в ваших услугах быть удостоенным, не отягчая своим жалованьем и предаюся вполне в волю вашу». [46]
Далее прилагается записка Тереньтьева о заслугах его А. В. Суворову с надписью: «записка о том, что рачительно мною исполнено».
1) Закладная на Ундол в 40,000 достата и от пошлин минована, как-то и при отказе за вас и от вотчинной коллегии сбережено».
Известно, что в 774 году А. В. Суворов Ундол купил и добрым управлением и попечениями об ундольцах до того стал всюду известен, что все беглые от прежнего владельца начали являться к нему, даже из-под Астрахани и с реки Дона, просили водворения и доказывали свое ундольское происхождение. При дальнейших же прикупках деревень, понадобилось для оборотов заложить Ундол в 783 году или около этого времени.
При всем том заслуга Тереньтьева в словах «достата и минована» решительно одна ложь, потому что залог Ундола вскоре и очищен деньгами хозяина.
2) «Стремительно обращаясь, все по письмам вашим потребное вам исправлял».
3) «О заплате долга все без займу и нарослых процентов, всячески исправился».
Когда денег у хозяина достаточно и обороты свои он ведет по верному расчету, то и это тоже не заслуга, а одно пустословие в роде фраз 1-го и 2-го пунктов: «достата», «миновано», «стремительно обращаясь» и проч.
4) «Новгородские вотчины на великую силу от содержания беглых унял, и дела их привел в порядок».
И здесь ложь: беглые насилием требовали хлеба и приюта, а исправник Меньшой жал, где не сеял, богатые мужики давили бедных, и зараза на скот была в ходу в то же время, а поля во многих местах затопило озерами.
5) «Все по вашим делам, о чем мне говорили в с. Рождествене в роще нужное персонам внушил, за что у больших персон в ненависть, мщение и озлобление пришол». [47]
6) «Несколько человек для отдачи в рекруты за твои вотчины накупить добился и для преду устроил.
7) «От найму московского дома больше тысячи рублей тебе совокупил»4.
Всего же возмутительнее в этой выписи заслуг заключение Тереньтьева. Оно изложено в следующих стихах:
«И когда кто в нуждах облегчал тягость
То во благовремении с ним подобает делить радость».
Таким образом время шло только в одних эпистолиях и упражнениях в поэзии.
Известно, что А. В. Суворов отменил все поборы с вотчин натурою, т.е., грибами, холстами и пр. Из писем видно, что он дворовых людей, при нем служащих, одевал на свои деньги, покупая всегда им сукна и холсты в Москве чрез Матвеича. Между тем, дворовые, жившие по деревням, получали платье от вотчин, чего, конечно, помещик, бывший всегда в отлучке, и не знал, и что, разумеется, было еще выгодно правителям имений, получавшим сукон и холстов на этот предмет всегда тройную пропорцию против надобности.
Когда же владелец приехал на постоянное жительство в Ундол, то уже подобный сбор был рискован. Но Тереньтьев вывернулся и здесь. Он вошел с представлением такого рода:
«Все запасы вы изволили с крестьян отменить, хотя сие у прочих господ везде водится, то осмеливаюсь, ваше превосходительство (чрез 8 или 9 лет) доложиться... все ли запасы уже-ли и холсты и сукна вовсе отменить, или как соблаговолите и не имея на сие изъяснения, вашего точного повеления буду ожидать».
Далее Тереньтьев похваляется тем, что он разными [48] своими приказами в суздальских вотчинах уничтожил раскол и всякое поступание крестьян против заповедей и таким образом привел-де всех их в благочестие. Но только для прочности дела опять просит самого владельца послать от себя еще по этому предмету подтверждение.
Ужели и эту нового рода поэзию мог Суворов вменить адвокату в заслугу?
Хвалясь тем, что он стремительно действует по возвращении дворовых людей от Сатина, давно купленных у него Суворовым, и для этого-де имеет адвоката на свой кошт, который из Тулы в г. Крапивну разъезжает непрестанно два года, и смотрит, как эти дворовые по прежнему живут у Сатина в жестоком заключении (в Крапивенском уезде), Тереньтьев признается в необходимости ходатайствования в деле этом непосредственно самому владельцу. С этою целию он просит Суворова послать ему самому от его фамильной особы челобитную к тульскому наместнику Михайле Никитичу Кречетникову, ,дабы он неукоснительно и неослабно настоял и повелел выслать сих несчастных дворовых людей5.
Как известно, А. В. Суворов, кроме Бога и великой Государыни, ни пред кем не преклонялся и терпеть не мог личных ходатайств ни у какого земного начальства, то следовательно такой реляции, кроме расходов, Тереньтьев делал ему и новую неприятность.
Незадолго пред сим, по требованию Матвеича, нужно было отнестись ему простым просительным письмом к московскому губернатору по какому-то неважному делу, но только непосредственно и непременно самому. Суворов обещался это сделать. Но, долго промедлив, ответил наконец Матвеичу: «мне к губернатору писать ниско, так работай уж Матвеич сам, Можешь подарить [49] денег его фавориту, коли хочешь, чтоб он его наклонил». Затем в том же письме А. В. Суворов подробно занимается рассуждением о заготовке ему в прок пива, об отыскании в Москве для Матвеича добрых и знающих, но дешевых приказных, для разных советов, и заботливо напоминает не однажды об угощении их водкой, деньгами и проч., чтобы только достигать в делах успеха и подальше держать Тереньтьева.
Чинопочитание и местничество средних веков жило еще в великих людях и в веке минувшем, и делало свое дело, не щадя у них ни денег, ни времени.
Но обратимся опять к донесениям г. Тереньтьева.
В реляции ундольскому хозяину, от 30 сентября 784 года, он пишет следующее:
«На благопочтительное вашего высокопревосходительства милостивого государя писание, от 14 и 19 чисел, всепочтительнейше донести честь имею: [41]
1) «Счет о приходах и расходах за 1783 год, по прибытии вашем в Москву, мною сочинен и в мае почтеннейшее в руки ваши от меня особе вашей подан, который приняв и оказав удовольствие со знаком героического духа, соблаговолили апробованно мне возвратить и с полным благодарением о том утвердить. О чем я вам потом почтеннейше писал и ни в чем вас не прогневляю; но всячески с положением крайней усердности, всюду распинаясь, стремительно служу и далее усугубленно заслужить почтуся с доказанием. Жалобы же крестьян, как я уповаю, духа благородного не смутят.
2) «Я-ж, по самой чистоте моего усердия, изъясняюсь, что доходы новгородские под руководством собирались и привозимы были не ко мне, а как повелено, в дом князя И. Ром. Горчакова и долги из них тысячами платимы были и я повергался в волю и советы его сиятельства особе и все должное исполнял. От некоторых беспутных новгородских крестьян ему были на меня просьбы, и он их благорассудительно разбирал.
3) «А иные непросвещенные, буи, дерзкие грубияны новгородцы, [50] так и в Суздале (где уже всех ввел в благочестие?) все те, кои за их неистовствы были в сохранение твоих интересов, государь мой, мною и многообразно наказаны, — однакож они не останавливаются вас, моего государя, по напрасну утруждать и вашу свиту глупо и невежливо доселе просить, особливо, что я избавляю от дачи рекрут (больная струна владельца) и особливо от разорительности бедняков соблюдаю.
4) «Издержки сделаны на самые нужные дела, кои работаны не один год, 80 р. дано в Повытье за собрание окончательных справок, за что с прочих господ несравненно больше было бы взято.
5) «По благоволению вашему, мое жалованье с удовольствием заслуживать чтуся удостоверительно.
6) «Дело о крестьянах и земле с Сатиным оставить в вотчинной коллегии сущая ваша воля; а он подарков судьям по больше десяти тысяч сделал.
7) «В новгородском деле по сенатской аппеляции по держательству беглых крестьянами я по крайней существительности и по долгу всеми мерами возрачительствую без нанесения убытков (т.е. приказных расходов), а также и в деле по размежеванию с А. А. Бутурлиной, при сем прилагаю образцовое челобитье.
«О, милостивый государь!
Что касается до дел приказных и их решимости и по способности здесь на месте, то у менял сие родилось».
8) «Изволили писать, чтобы домик вам в Ундоле поставить в 200 р. Но вам представлено, что такой домик будет мал и фамильной вашей особе неприличен, то изволили повелеть в 400 р. строить. Но он вышел в 800 р., то и по истине сие тако было и самое существо с моей стороны здесь беспорочное… только ундольцы свою работу в великую цену полотили.
«Я горюю соболезнованием, что отходят Толбухину, Бутурлиной и другим прекрасные из вашего обладания угодья, а воля ваша… Возможность есть оные и за собою [51] удержать без скучных и огорчительных для вас приказных издержек и волокит, когда бы только возложить возблаговолили на меня прямейше.
10) «Господь да увенчает вас за великодаровитые ваши добродеяния ко всем, а паче к роду неимущих благосклонение всеблагим успехом богатодарно.
«И нет в препятствии ни способу, ни мер.
Поставить должно все сие в пример.
От райских пресветлых наук.
Творящему чистоты отечествия звук.
Носящему своими рамены бремена.
Удивляющему вся роды, племена
Делая бо добро, того и сам жди
Им благоугождаются преславные вожди».
11) «Превесьма обрадован вашею благосклонною приятною вам от моих усердностей, публичного в столице и всюду рыцарскою каруселью; яко приличная вашей в победах прославленной особе в свете честь и славная похвала блистает. Даруй Боже и вяще сие в других могущих случаях6 умножительно честь твою достодолжно разхвалять; а паче тем насыщенно возрастает и пиитово усердие поощрительно.
«Буди силен и красен
Почтенинием превознесен,
И что злобный супостат ни деет
Моя преданность не оскудеет
И как светло блистает звезда,
Тако соделовается от источника правоты мзда!»7
12) «Вот и от г. Вишнякова его руки записка о продаже имения. Ниже ценою не склоняется. [52]
13) «О переводе же в банк капитала на уплату попытаюсь усилиться.
14) «По новгородским вотчинам Мирон Антонов в делах размежевания от меня доверенностью уполномочен. На него были жалобы от крестьян в поборах, но он оправдался на миру, и вот письменный при сем ответ на то прилагаю.
«Искусники — юристы везде нады
От них идут полезные отрады
И подножные умы
Подкрепляют разумные думы,
И чем кто у кого в управе.
Того господина простираются громки славы…»
15) «Для удостоверения и бессумненного спокойствия вот, милостивый государь, и вновь приход и подробнейший расход на письме закрепляя, при сем подношу исполнительно, ожидая снисхождения и ваших щедрот и во время свое о возведении в жребий счастливости сына моего Ивана и на всегда с совершенною и искреннею преданностию пребуду» и пр… Из рукописей видно, что владелец Ундола среди деревенской тишины не раздражался открыто на все подобные нахальные и безобразные реляции. Как человек просвещенный, великодушный и добрый, он хорошо понимал их, и сквозь видел того, кто надрывал все свои силы над дубовым красноречием и нескладными стихами.
Он давно понимал, что его поэтизирующий стряпчий, что бы он ни говорил, норовил только набить свой карман, как чрез прозу, так и чрез поэзию, а вместе с тем вогнать и все свое порождение также в жребий щастливости.
Действительно, дела были так многочисленны и сложны по всем имениях, что требовалось, говоря словами генералиссимуса, выждать удобного термина для того, чтобы развязаться с московским чернильным Гомером.
Антинг в истории своей не лгал, когда говорил об [53] А. B. Суворове, что он всемерно старается укрощать свою огневую вспыльчивость.
В ожидании этого вожделенного термина, великий обыватель с. Ундола утешал себя пока только перепиской с Матвеичем, где поручал ему принять благоразумные меры с пиитой и, саркастично потешаясь по временам над ним, обрисовал наконец в нескольких письмах, по частям, и всего велеречивого юриста Теренция, как говорил он.
«Все расходы тебе, Матвеич, держать и ни одного шиллинга его высокоблагородию Т. И-чу не касаться; о чем учтиво ему объявить можешь. Мои 500 р. страждут. Он мне убыточен и лишний. Ни тебе, ни ему в деревни мои ничего не писать. Двум собакам у одной кости быть нельзя. Я все на досуге сам там исправлю. Ведь ему только по давней навычке плачу деньги, а от него только вред.
«Например, кто иной, как не он же, наклонил Вишнякова требовать от меня оброк с проданной уже им мне вотчины? Какая же нужда в нем? Рассуди»…
…«а чтоб не стоять нам всегда для него на карауле, не лучше ли вовсе разойдтись. Учини ему последний подарок по твоему вкусу, рублей во сто какую нибудь вещь или деньгами отсыпь. Лишась знатных от меня доходов он должен итти на мщение; буде от него неистовые разглашения будут, то об его облуплении меня ты и сам всюду разглашай. Только не начинай сам, а лишь скоро ему этим разглашением плати, доколе не уймется. 1) Расходов он не знает; 2) приказных дел не ведает. Его отнюдь не надо установлять мне нужным. Будет обещать, тонировать, пугать, мудрить, знахарить, но оттягивать и тем более казаться нужным, а тебя утверждать в невежестве.
Я уж сказал тебе: отбери от него все дела, и узнаешь колдовство все. Красны бубны за горами. По аппеляционному делу тебе нужно было самому челобитную написать, т.е. доброму приказному дать рубль, колпак водки, стопку пива и тогда бы не было нужды в Терентие. Так [54] поступай во всех делах, и присылай мне бумаги для просмотра и подписи. Сочини из отобранных дел экстракт, заведи настольный, оставь большое поле на нем и отмечай ежедневно производство, а потом при оказии ко мне его перешли. Когда какое дело8 уничтожено, тотчас вычеркни его. Помни это, и так поступай. А Терентий Иваныч пусть останется только для церемоний и комплиментов.
Примечания
1 Подробности приводятся для сравнения журнального дела и его ценности с нашим временем, и чтобы видеть, какой выбор из всех эти газет сделал А. В. Суворов в 1784 году.
2 Ныне эти статьи можно читать только для одного любопытства. Их сладкоречивый и детски-наивный тон с заимствованным у немцев содержанием не мог нравиться такому серьезно-умному человеку, как А. В. Суворов. Так, напр., советуется обвертывать руки тряпкой всякому человеку, который станет тереть на железной терке картофель и многое подобное тому с частыми воззваниями к благородным ревнителям гг. членам толико славного в Европе В Э. Общества.
3 И ныне в некоторых провинциях о журнале Общества еще думают точно так же.
4 Но жалованье генерал-поручика, в то же время получаемое из московского казначейства, растрачивал на приказные деда и повытья и дело едва не дошло до того, что А. В. Суворов хотел перевести эти ассигнации за службу и за ордена в г. Владимире, к себе поближе.
5 Впоследствии этих несчастный прислали в имение, но все они были заражены нетерпимой в общежитии болезнью, и владельцу пришлось много еще тратиться на доктора и медикаменты.
6 В других случаях умножительно означает те, что поэт желал бы владельца больших имений отправить опять в баталию с тем, чтобы самому ему остаться снова домовничать в этих вотчинах, в которых так удобно и приятно было бы воспевать героические подвиги вождя.
7 Оказывается, что подобные оды сильным лицам в то время были в моде, и пиитово усердие, значит, всегда поощрялось. Только уж никак не шло врываться с этими одами к А. В. Суворову, который ненавидел лесть.
8 А. В. Суворов судебный дел вообще не терпел. Много в это время дел он окончил мировой и с уступками. Во многих усмотрел неправильные домогательства Тереньтьева и их уничтожил — и даже с великой поспешностью и радостью собственноручно вое бумаги по делам оконченным укладывал в конверты, печатал и надписывал, что они решены. Так, в одной описи, за № 36, значится: дело спорное по с. Сараеву с г. Сатиным — уже оконченное, самим его высокопревосходительством А. В. Суворовым запечатано, дабы впредь было известно всякому, что дело уже решено. |
