Характеристика Суворова
(по эпизодам из его жизни, сообщенным в анекдотических рассказах современников).
1.
Однажды Суворов, разговорясь о самом себе, спросил всех, у него бывших:
«Хотите ли меня знать? я вам раскрою: меня хвалили Дари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, придворные над мною смеялись. Я шутками говорил правду подобно Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России. Я пел петухом, пробуждал сонливых, угомонял буйных врагов отечества. Если бы я был Цезарь, то старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков».
2.
Суворов в чине полковника командовал Суздальским полком, расположенным в Новой Ладоге. Повторяя беспрестанно, что солдат и в мирное время на войне, кроме обыкновенного воинского ученья, изобретал он свои особенные экзерциции, где молено было показать силу, ловкость, отвагу; делая с полком различные маневры, он весьма желал показать солдатам примерный штурм. Так однажды, идя с полком из Ладоги в Петербург мимо какого-то монастыря, в пылу воображения, тотчас составил план к приступу, он скомандовал на штурм и полк его бросился на монастырские стены: солдаты взобрались на них с криком «ура». Суворов извинялся после пред испуганным настоятелем за причиненное упражнением солдат своих беспокойство монастырю. [35]
3.
Неизвестно по каким причинам Суворов не был однажды внесен в список действующих генералов. Это его весьма огорчило. Приехав в Петербург, является он к Императрице; бросается к ее ногам, и лежит неподвижно. Императрица подает ему руку, чтобы его поднять. Он тотчас вспрыгнул, поцеловал ее десницу и воскликнул: «Кто теперь против меня? Сама Монархиня меня восстановляет!».
В тот же день было катанье по царскосельскому пруду на яликах. Суворов имел счастие быть гребцом Екатерины. Когда он подъехал к берегу, то сделал из ялика такой отважный скачок, что Государыня испугалась. Он просил у нее извинения, что считаясь инвалидом, возил ее Величество неисправно.
«Нет!» отвечала Императрица: «кто делает такие прыжки, тот не инвалид». И в тот же день Суворов был внесен в военный список генералов и получил начальство.
4.
«Знаешь ли ты» — спросил Суворов вдруг вошедшего к нему генерала Милорадовича: «трех сестер?».
«Знаю!» отвечал Милорадович.
«Так», подхватил Суворов: «ты русский, ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду и Любовь. С ними слава и победа, с ними Бог!».
5.
Однажды Суворов выбежал на встречу к одному из своих гостей, кланялся ему чуть не в ноги и бегал по комнате, крича: «Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Прошка! стул, другой, третий». И при помощи Прошки Суворов ставил стулья один на другой, кланяясь и прося садиться выше других.
«Туда, туда, батюшка, а уж свалишься, — не моя вина»; говорил Суворов, улыбаясь.
6.
Однажды в простой солдатской куртке Суворов бежал по лагерю. [36]
«Эй, старик, постой!» закричал ему вслед сержант, присланный от генерала Дерфельдена с бумагами. «Скажи, где пристал главнокомандующий».
— «А черт его знает», — отвечал Суворов.
«Как!» – вскричал сержант; «я привез к нему от генерала бумаги».
«Не отдавай», — кричал Суворов: «он теперь или мертвецки пьян, или горланит петухом».
Тут сержант, замахнувшись на него палкой, сказал: «моли Бога, старичишка, за свою старость, не хочу рук марать: ты видно не русский, что так ругаешь нашего отца и благодетеля!».
Суворов давай Бог ноги. Через час он пришел домой; сержант уж был там. Увидя Суворова, он хотел броситься к его ногам, но главнокомандующий обнял его и сказал: «Ты доказал любовь к начальнику на деле: хотел поколотить меня, за меня же». — И из своих рук подчивал его водкою.
7.
Один генерал любил ходить в пучке, что было противно тогдашней форме. Суворов боялся за него, чтобы он не подвергнулся за это неприятностям; но уважая его лета и службу, не имел духа ему запретить. Однажды, в присутствии этого генерала, Суворов сказал своему секретарю Фуксу:
«Узнай под рукою, не кроется ли в пучке или под пучком что-нибудь важное?».
Подобными разными шутками Суворов довел его до того, что он начал носить форменную прическу и косу.
8.
Генерал-поручик и начальник инженерного департамента при Императрице Екатерине, Тючков поздравлял Суворова с победами и, между прочим, заметил, что он не присылает по обязанности своей карт и планов сражениям в его департамент. Он признался, что виноват. Тотчас вынес большую карту Европы, свернутую в трубку; возложил ее на плечо, как ружье; отдал ею честь к ноге, и положил ее к стопам Тючкова.
9.
Суворов, встретясь с одним генералом, по стремлению невольной запальчивости, сделал ему строгий выговор и вдруг, смягчив голос, продолжал: [37] «Я говорил вам как раздраженный начальник, теперь буду говорить, как друг и отец. Я знаю все: вероломство и измена передали вас в руки неприятелей. Бог взыщет с них!... Если можно, не вспоминайте о прошедшем».
10.
Один полковник, рассуждая о предстоявших военных предприятиях, осмелился предложить фельдмаршалу план отдельным операциям своего полка. Суворов сказал ему:
«Воюй, полковник; твой успех будет эпизодом в истории. Но план главнокомандующего есть история его жизни и — славы всего его войска».
11.
Один генерал любил говорить о газетах и беспрестанно повторял: «в газетах пишут»; «по последним газетам» и т. д. Суворов на это возразил:
«Жалок тот полководец, который по газетам ведет войну. Есть и другие вещи, которые знать ему надобно, и о которых там не печатают».
12.
Разговаривая о музыке, один генерал делал свои замечания, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды.
«Нет!», отвечал Суворов: «музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет его шаг; но ней мы танцуем и в самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть; молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с распущенными знаменами и с громогласною музыкою взял я Измаил».
13.
Суворов получил от одного генерала просительное письмо, об определении его в армию, написанное прекрасным, отличным слогом, так что он этого не мог не заметить. «Да, хорошо написано», сказал он: «но мне нужны воины, а не дипломаты. Мой Багратион так не напишет; за то имеет присутствие духа, расторопность, [38] отважность и счастие. Ум его образован более опытами, нежели теориею. В беседе с ним, его не увидишь, но он исполняет все мои приказы с точностию и успехом. Вот для меня и довольно».
14.
В присутствии Суворова читали книгу, в которой сказано, что один персидский шах, человек впрочем кроткого нрава, велел повесить двух своих журналистов за то, что они поместили в своих листках две лжи.
«Как!» воскликнул Суворов: «только за две лжи? Что, если бы такой Шах явился у нас, исчезли бы все господа европейские журналисты! Не сносить бы головы ни одному из них!».
15.
Однажды среди разговоров с Растопчиным, когда тот — по собственному уверению — обратился весь в слух и внимание, Суворов вдруг остановился и запел петухом.
«Как это можно!» – с негодованием воскликнул Растопчин!
— «Поживи с мое — запоешь и курицей!» отвечал Суворов.
16.
Случился у Суворова спор о летах двух генералов. Одному было действительно пятьдесят лет, а другому сорок. Но Суворов начал уверять, что сорокалетний старее пятидесятилетнего.
«Последний», говорил он: «большую часть жизни своей проспал, а первый работал на службе денно и нощно. Итог выйдет, что чуть ли сорокалетний не старее пятидесятилетнего».
«По этому расчету», сказал маркиз Шателер: «Вашему Сиятельству давно уже минуло за сто лет».
«Ах, нет!» отвечал Суворов: раскройте историю, и вы увидите меня там мальчишкою». «Истинно великие хотят всегда казаться малыми, но громкая труба молвы заглушает их скромность», возразил Шателер.
Суворов зажмурился, заткнул уши и убежал.
17.
Некто вздумал назвать Суворова поэтом. «Нет, извини!» возразил он, «поэзия — вдохновение, а я складываю только вирши». [39]
18.
Перевод Оссиана Костров посвятил Суворову, который во всех походах имел его с собой и говорил:
«Оссиан, мой спутник, меня воспламеняет; я вижу Фингала, в тумане, на высокой скале сидящего; слышу слова его: «Оскар! одолевай силу в оружии, щади слабую руку!». Честь и слава певцам! Они мужают нас и делают творцами общих благ».
19.
Говорили об одном военачальнике, которого бездействие походило на трусость. Вот что возразил на это Суворов:
«Нет, он храбр, но бережет себя, хочет дожить до моих лет».
20.
Суворов, по мере успехов Наполеона, постепенно переменял ему имена и жаловал из молокососов в мальчики, а потом уже назвал молодым человеком и так далее.
Часто пересчитывая Бонапартовы победы, он восклицал с жаром: «Мне, старику, становится уже завидно!».
21.
Один офицер ничего не пил, кроме воды, но был пренесносный, пустой болтун. Суворов прозвал его Водопьяновым и сказал:
«Он пьет одну воду, но без хмелю колобродит пуще пьяного».
«Зато есть у меня приятель К..., который в духе ржаных и виноградных соков поет Гомером и воспел Велизария». Этим именем называл он иногда себя.
22.
Один офицер впрочем достойный, нажил нескромностию своею много врагов в армии. Суворов призвал его к себе в кабинет и изъявил ему сердечное сожаление, что он имеет одного сильного злодея, который ему много, много вредит. Офицер начал спрашивать, не такой ли Н.Н.? Нет, отвечал Суворов. Не такой ли граф Б.? Суворов опять отвечал отрицательно. Наконец, как бы [40] опасаясь, чтобы никто не подслушал, Суворов, заперев дверь на ключ, сказал ему тихонько: «Высунь язык», и когда офицер это исполнил, Суворов таинственно сказал ему: «Вот твой враг».
23.
На совет доктора: съездить на теплые воды, Суворов отвечал:
«Помилуй Бог! Что тебе вздумалось? Туда посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов, и всякую сволочь! Там пусть они купаются в грязи, а я истинно болен!. Мне нужна молитва, в деревне изба, баня, кашица и квас».
24.
Один Принц обедал у Суворова и удивил его и всех присутствующих своим аппетитом. Всякое блюдо быстро исчезало. Суворов смотрел с изумлением. На другой день не мог он позабыть этого посещения и сказал:
«Ну, спасибо его светлости! он первый изволил отдать справедливость искусству моего повара Мишки: ел, как будто у него нет желудка. Он не подходит под указ Петра Первого, об отпуске прожорам двух пайков; для него мало и четырех».
25.
С дамами Суворов был забавно учтив. Он следовал наставлению Лорда Честерфильда своему сыну: хвалите прелести каждой дамы без изъятия. И Суворов беседуя с ними, уменьшал всегда их года. Так, когда к Милане одна тридцатилетняя дюшесса представила ему двенадцатилетнюю свою дочь, Суворов притворился будто не верит.
„Помилуйте, сударыня!" сказал он: «вы еще молоденькая прелестная девушка».
Но когда он узнал от нее, что она с мужем в разводе, то воскликнул:
«Я никогда еще не видал в свете чудовища, пожалуйста покажите мне его».
26.
Во время пребывания своего в Херсоне, Суворов познакомился на вечеринке с сестрою знаменитого нашего адмирала Круза. Он [41] узнает, что муж ее, капитан первого ранга Вальронд, разжалованный в матросы вечно, проживал с нею там.
Тронутый несчастным положением этой благовоспитанной дамы, Суворов в день отъезда своего в армию, садясь в кибитку, сказал ей:
«Молись Богу; он услышит молитву твою!» И по взятии Варшавы написал в Петербург:
«Знаю, что Матушка Царица меня наградит; но величайшая для меня награда — помилование Вальронда». И просьба Суворова была уважена.
27.
Императрица Екатерина в Кременчуге, в проезд в Таврическую область, изволила спросить Суворова, не имеет ли он какой просьбы? Он бросился к ее ногам и просил о заплате за нанятую им в Кременчуге квартиру. В тот же день выдано ему из казны, по его показанию, двадцать пять рублей с причитающимися копейками.
28.
На маневрах, бывших в Киеве при проезде Императрицы Екатерины II через этот город, во время ее присутствия, к Суворову подошел какой-то австрийский офицер, без всяких знаков отличий — то был Император Иосиф. Суворов говорил с ним, притворяясь будто вовсе не знает с кем говорит, и на вопрос: «Знаете ли вы меня?» с улыбкою отвечал:
«Не смею сказать, что знаю», и прибавил шепотом: «Говорят, будто вы Император Римский!».
«Я доверчивее вас», отвечал Иосиф, «и верю, что говорю с русским фельдмаршалом, как мне сказали».
29.
Князь Николай Васильевич Репнин отправил к Суворову с поздравлением своего любимца майора, очень ему преданного и очень бойкого. Суворов, принял его чрезвычайно вежливо, но всячески старался уловить в немогузнайстве, и никак не мог. На вопросы: «сколько на небе звезд? сколько в реке рыб?» майор сыпал миллионы. Наконец Суворов делает ему вопрос: «Какая разница между князем Николаем Васильевичем и мною?» [42]
Ответ затруднительный, но майор не теряет присутствия духа и отвечает: «Разница та, что князь Николай Васильевич желал бы произвесть меня в полковники, но не может, а вашему сиятельству стоит лишь захотеть».
Это Суворову так понравилось, что он тотчас его поздравил с этим чином.
30.
Суворов терпеть не мог зеркал. Даже на балах, в угодность ему, их закрывали. Если же случалось ему видеть не закрытое, то тотчас отвернется и во всю прыть проскакает мимо, чтобы не увидеть себя. Однажды только в Херсоне, по усиленной просьбе дам, позволил он поставить в дальней, задней горнице маленькое зеркало, для дам кокеток, как выразился он при этом случае; и сам уже в эту комнату не входил. Да и дамы, после такого его отзыва, не решались туда идти.
31.
Едучи на чухонской телеге, по узким финляндским дорогам, Суворов не успел своротить, как встретившийся с ним курьер ударил его плетью. Ехавший вместе с Суворовым, адъютант его, Курис, хотел было закричать, что это главнокомандующий, но Суворов, зажав ему рот, сказал: «Тише! Тише! курьер, помилуй Бог, дело великое!»
По прибытии в Выборг, Курис узнает, что курьер был повар генерал-поручика Германа, отправившийся с курьерскою подорожною за провизиею в Петербург. Курис доносит об этом графу, на что Суворов отвечал:
«Ну что же? мы оба потеряли право на сатисфакцию, потому что оба ехали инкогнито».
32.
Проезжая мимо одной крепости в Финляндии, куда Суворов отправлен был для осмотра и укрепления Российских границ, спросил он у своего адъютанта: «Можно ли взять эту крепость».
«Какой крепости нельзя взять», отвечал адъютант, «когда взят Измаил».
Суворов замолчал и, подумав несколько, сказал с важностию: «На такой штурм, как Измаильский, можно решиться только один раз в жизни!». [43]
33.
Занимаясь устройством крепостей, однажды Суворов поручил одному полковнику надзирать за работами новых укреплений. За недосугом или за леностию, полковник сдал это поручение младшему по себе. Приехав осматривать работу и найдя неисправности, Суворов выговаривал полковнику, который в свое оправдание обвинял подчиненного.
«Ни он, ни вы не виноваты», отвечал Суворов. При сих словах потребовал он прут и начал сечь свои сапоги, приговаривая:
«Не ленитесь, не ленитесь! Вы во всем виноваты. Если б вы сами ходили по работам, то этого бы не случилось».
34.
При вступлении войск наших в Варшаву, Суворов отдал приказ:
«У генерала Н.Н.... взять позлащенную его карету, в которой въедет Суворов в город. Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в размышлении».
Надобно знать, что хозяин кареты слыл говоруном.
35.
В польскую войну чиновники проиграли значительную сумму казенных денег. Когда Суворов о том узнал, то шумел, бросался из угла в угол, кричал: караул! караул! воры! Потом оделся в мундир, пошел на гауптвахту и, отдавая караульному офицеру свою шпагу, сказал:
«Суворов арестован за похищение казенного интереса».
Потом написал он в Петербург, чтобы все его имение продать и деньги внесть в казну, потому что он виноват и должен отвечать за мальчиков, за которыми худо смотрел. Но Екатерина велела тотчас все пополнить и написала к Суворову: «Казна в сохранности». И он опять возложил на себя шпагу.
36.
Встретив жида, Суворов остановился и сказал своим спутникам:
«Вот и с еврейским пятисотным полком сражался я под Прагою и положил всех на месте, кроме осторожного их полковника [44] Гиршко, который весьма благоразумно оставался в Варшаве, и оттуда командовал». Жив ли он? спросил Суворов, обратясь к жиду, но не дождавшись ответа, поскакал, присовокупив:
«Напрасный вопрос — я знаю, что он животолюбив».
37.
Суворов любил все русское, внушал любовь к родине и не редко повторял: «горжусь, что я Россиянин». Не нравилось ему, если кто тщательно старался подражать французам в выговоре их языка и в манерах. Тогда подобного франта он спрашивал:
«Давно ли изволили получать письма из Парижа от родных?».
Еще в бытность его в Финляндии, один, возвратившийся из путешествия, штаб-офицер вывез из Парижа башмаки с красными каблуками и явился в них на бал. Суворов не отходил от него и любовался башмаками, сказав ему:
«Пожалуй, пришли мне башмаки для образца вместе с изданным в Париже вновь военным сочинением Губерта».
Однако, этот штаб-офицер запастись означенным сочинением не подумал и принужден был, чтоб избегнуть преследований Суворова, удалиться с бала.
38.
После взятия Измаила, Суворову подвели редкую лошадь, которой не было цены, и просили принять ее в память знаменитой эпохи; но он отказался, сказав:
«Нет, мне она не нужна. Я прискакал сюда на донском коне, с одним казаком; на нем и с ним ускачу обратно».
Тогда один из генералов заметил ему, что теперь он поскачет с тяжестию новых лавр; на это Суворов отвечал:
«Донец всегда выносил меня и мое счастие».
39.
Об одном русском вельможе говорили, что он не умеет писать по-русски.
«Стыдно!» — сказал Суворов; «но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски».
40.
За обедом шел разговор о трудностях узнавать людей.
«Да, правда», сказал Суворов, «только Петру Великому предоставлена [45] была великая тайна выбирать людей: взглянул на солдата Румянцева, и он офицер, посол, вельможа; а тот за это отблагодарил Россию сыном своим, Задунайским.
Вот мои мысли о людях: вывеска дураков — гордость; людей посредственного ума — подлость; а человека истинных достоинств — возвышенность чувств, прикрытая скромностию.
41.
Суворов часто говаривал: что недурно иногда спросить у служивых, с кем они хотят воевать. Они знают и не ошибаются в своих начальниках. Так, однажды надо было отрядить для нападения на неприятеля два батальона. Он подослал спросить, за кашицею, солдат одного полка, с кем бы они хотели поработать? Все в один голос назвали фамилию полковника, не смотря на то, что по видимому в том полку были гораздо достойнейшие. Суворов тотчас исполнил их желание, и дело увенчалось успехом.
42.
У Суворова за обедом рассказывали о Шерере, что, по прибытии его в италиянскую армию главнокомандующим, на первом смотру армии в Мантуе поднимал он сам головы солдат, оправлял шляпы и заметил тотчас недостающую на мундире пуговицу. Суворов на это сказал:
«Ну, теперь я его знаю. Такой экзерцирмейстер не увидит, когда его неприятель окружит и разобьет».
43.
Узнав, что французский главнокомандующий, Шерер, сдал свое начальство генералу Моро и удалился в Париж, Суворов сказал;
«И здесь вижу я перст Провидения. Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть».
44.
В Павии приглашали Суворова посетить университетскую библиотеку, но он отговорился недосугами, и, обратясь к секретарю своему, Фуксу, сказал:
«Сходи посмотреть этот макулатурный магазин. Сколько миллионов гусей должны были поставлять свои перья? Какой чернильный [46] океан должен был разлиться, чтобы белое сделать черным? Но скажи им, что Суворов в Варшаве не был Омаром в Александрии; — что Суворов не сжег библиотеки, но поднес плод оружия отечеству».
45.
По взятии австрийским генералом Кеймом Турина, Суворов, возносил его похвалами и пил за его здоровье; один из генералов знатнейшей древней австрийской фамилии сказал: «Знаете ли, что Кейм из самого низкого состояния и из простых солдат дослужился до генерала?»
«Да», возразил Суворов: «его не осеняет огромное родословное дерево: но я почел бы себе особенною честию иметь его, после этого подвига, своим, по крайней мере, хотя кузеном».
46.
Придерживаясь аксиомы, что надобно чтить превратность счастия в пленном, Суворов редко чтобы не возвращал шпаги пленному военачальнику. Так, по взятии Милана, возвращая шпагу генералу Серюрье, он сказал:
«Кто ею так владеет, как вы, у того она неотъемлема».
47.
Однажды между русскими и австрийскими войсками возник спор о разделе трофеев после победы. Австрийцы, бывшие в резерве во время боя, требовали себе половину отбитых у неприятеля пушек. Когда Суворову доложили о домогательствах австрийцев, то он воскликнул:
«Отдать им все пушки, все отдать. Где им взять? Мы себе еще добудем!»
48.
В воспитании воинов Суворов почитал за первое достоинство смелость и обыкновенно приводил в пример, как величайших смельчаков, трех излюбленных им лиц: Курция, князя Якова Долгорукого и старосту своей Новгородской вотчины Антона.
Первого потому, что для спасения Рима бросился в пропасть, второго за то, что для блага России решался говорить правду Петру Великому и третьего за то, что он ходил один на медведя. [47]
49.
Однажды, увидев на берегу реки солдат, евших хлеб и прихлебывающих ложками воду из реки, Суворов спросил: «что они едят?» «Итальянский суп» получил в ответ. Присев к ратным товарищам, отведал их пищу и похвалив:
«Славный суп, помилуй Бог, славный; французишки близко; один переход: у них много напечено и нажарено. Все будет наше!» ободрил их Суворов.
50.
Из писем Суворова особенно достопамятно на имя И. Н. Окрыпицына. (Перевод с французского).
Милый мой Павел Николаевич!
Посылаю тебе копию с наставления, писанного к одному из моих друзей, родившемуся в прошлую кампанию среди знаменитых побед, одержанных его отцом, и который при крещении наречен моим именем. Упомянутый герой весьма отважен, но без запальчивости, скор без опрометчивости, расторопен с рассуждением, подчинен без унижения; начальник без кичливости, победитель без тщеславия, любочестив без надменности, благороден без гордости, ласков без лукавства, тверд без упорства, скромен без притворства; основателен без педантства, приятен без легкомыслия, единствен без подмеси, искателен без ухищрения, проницателен без пронырства, откровенен без оплошности, приветлив без околичности, услужлив без всяких для себя выгод, решителен, убегает неизвестности, основательное рассуждение предпочитает остроумию. Быв врагом зависти, ненависти и мщению, противников своих низлагает только своим снисхождением и владычествует над друзьями одною своею верностию. Он утомляет тело свое, чтобы укрепить оное больше; управляет стыдливостью и воздержанием; религия служит ему в нравоучение, его добродетели, суть добродетели мужей великих. Исполнен быв чистосердечия, гнушается он ложью и, быв врожденно праводушен, попирает лукавство. Он знаком и обходится с одними только людьми добрыми; честь и честность составляют особенно его качества. Он любезен своему Государю и всему войску; все ему преданы с полною доверенностию. В деле сражения или похода он развешивает с точностию все предметы, распоряжает меры и совершенно препоручает себя Промыслу Вышнего. Он никогда не попускает увлекать себя [48] стечению обстоятельств; напротив, покоряет себе все случаи, всегда действуя по правилам своей прозорливости, на каждое мгновение неутомимый».
В приложенной к этому письму копии заключалось следующее:
«Любезный мой крестник Александр! Как человек военный, упражняйся с прилежанием в чтении Вобана, Кугорна, Кураса, Гибнера; будь знающим несколько в богословии, физике и нравственной философии, читай со тщанием Евгения, Тюреня, записки Юлия Цезаря, Фридриха II, первые части Ролленевой истории и графа Сакса, знание языков предоставлено ученым, танцуй, учись верховой езде и фехтовальному искусству. Достоинства военные суть: храбрость для солдата, бодрость для офицера, мужество для генерала, но оные должны быть руководствуемы правилами порядка и строгости, а управляемы неусыпностию и прозорливостию. Будь чистосердечен с твоими друзьями, умерен в своих нуждах и безупречен в своем поведении. В службе своему Государю являй пламенную ревность; люби истинную славу; отличай любочестие от надменности и гордости. Учись заблаговременно прощать погрешности ближнего и никогда не прощай оных в самом себе. Упражняй тщательно своих подчиненных и во всем подавай им пример собою. Непрестанный навык все обнимать единым взглядом соделает тебя великим генералом. Умей пользоваться положением места, будь терпеливым в трудах военных, не унывай в несчастии, предупреждай предметы истинные, сомнительные и ложные, остерегайся безвременной запальчивости. Храни в памяти своей мужей великих и с благоразумием подражай им в своих военных действиях. Никогда не презирай своего неприятеля, каков бы он ни был; старайся узнать его оружие и способ, как оным действует и сражается; старайся узнать в чем он силен и в чем слаб. Приучай себя к неутомимой деятельности, повелевай счастию: и когда одна минута венчает победою, покоряй себе оную с быстротою Цезаря, который столько хорошо умел нечаянно нападать на своих неприятелей даже среди белого дня, приводить в смятение и нападать в том месте, где только желал, и в такое время, когда хотел, не стараясь пресекать оным подвоз съестных припасов и фуража. Старайся быть искуссным в том, чтобы твоему войску не было недостатка в пропитании. Да возвысит тебя Бог до геройства знаменитого Карачая». (сын которого и был крестником великого полководца).
Суворов».
[49] Помещенные выше анекдоты и наставительное письмо к его крестнику, характеризуя кругозор Суворова в частной его жизни, не умаляют его гениальности, а лишь смягчают и оживляют его облик пред потомством. Несравненная деликатность в обращении уживалась с непоколебимостью его железной воли. Истинная воинская доблесть нисколько не мешала проявлению доблести гражданской.
Чистая душа, горячее, любящее сердце, здравый и просвещенный ум бьют ключом во всех дошедших до потомства анекдотах из эпизодов его жизни. Таковы были истинные герои всех времен и всех народов, и в светлом сонме их высоко стоит Суворов — наш родной, истый русский витязь, незабвенный вождь чудо-богатырей.
Рожденный с призванием воина, он не закопал в землю данный ему Богом талант, а старательно возделывал его с самого нежного детства. Развивая в себе качества, необходимые воину, он никогда не переставал быть достойнейшим гражданином; покорный сын, чадолюбивый отец, преданный слуга Престолу и отечеству и благочестивый христианин — Суворов был образцом для своих соотечественников. Образцом этим он останется и навсегда. Каждый русский должен изучить с любовью и глубоким уважением всю жизнь этого великого русского человека и запечатлеть в своей памяти и сердце его любезный и почтенный образ.
|