|
Глава XIII
Поход в Швейцарию. Ст.-Готард, Цюрих и Чортов мост. — Отступление Суворова.
Поход в Швейцарию. Ст.-Готард, Цюрих и Чортов мост. — Отступление Суворова.
[204] Великая минута сближается. Приступаем к последним подвигам героя, последнему, яркому отблеску заходящего солнца. С ним были мы свидетелями битв против Фридриха Великого и в течение сорока лет переходили в леса и болота Польши и Литвы, на берега Дуная, въстеии заволжские, закубанские, черкасские, ногайские, крымские кочевья, находились при покорении России потомков Чингиза в Тавриде, в Очакове с Потемкиным, снова на берегах Дуная и Рымника, на скалах Финляндии, на развалинах Праги, при Дворе Екатерины, в уединении лесов новогородских, при дворах двух императоров и на полях Италии. Последуем за ним в отчизну потомков Вильгельма Теля, на льды Гельвеции, туда, где приобрел он славу, «которой еще недоставало ему» — «славу преодолеть саму природу», как говорил Суворову император Павел.
[205] Гнездо первозданных громад, среди цветущих долин, возвышающихся отдельными горами и хребтами гор, вершины коих увенчаны вечными снегами и среди коих проложены тропинки, перерезываемые потоками и водопадами, — Швейцария являла театр войны совсем особенного рода.
Суворов из Италии распорядил диспоцизиями похода и битв в Швейцарии. Войска его имели при себе только легкую артиллерию, которую надлежало везти на мулах. Остальная артиллерия долженствовала быть перевезена через Милан, Комо, Граубинден и Тироль отдельно. Суворов с 20.000 шел через гору Ст.-Готард.
Опасения опытного вождя начали оправдываться с первого шага в Швейцарию. В назначенных местах не было ни мулов, ни запасов. Принуждены были заменять мулов казацкими лошадьми. Пять дней драгоценного времени были потеряны в Та- верно. «Боже мой!» восклицал горестно Суворов, «неужели они думают, что Массена будет ждать нас! Пока мы собираемся, он отдельно разобьет Корсакова, Готца и Конде!»
Корсаков с 30.000 русского войска по отступлении эрцгерцога Карла занимал правый берег реки Лимматы, вытекающей из Цюрихского озера и впадающей в реку Аару. Левое крыло его Находилось у Цюриха, правое упиралось в берега Аары. Готц с 20.000 австрийцев, оставленных в Швейцарии, растянул войско свое по реке Лиште, соединяющей озеро Цюрихское с Валленштедским. Эллахич отдельно от него занимал Сарган. Ауфенберг был в Коире, или Хуре, на правом берегу верхнего Рейна. Корпус Конде, состоявший из 4.000, поспешно шел из Германии на Костниц и Цюрих.
Суворов предписывал Гонцу сблизиться на Гларис, где мог он соединиться с ним но переходе Ст.-Готарда, и подтверждал Корсакову наблюдать и отвлекать между тем Массену, стоявшего против него. «Где и как вам действовать должно решить вашим соображением. Замечу одно: никакого препятствия не надобно считать великим и никакого сопротивления важным. Ничто не должно устрашать нас. Все совершим мы решительным натиском. Малейшая медленность усилит неприятеля и усугубит затруднения наши в такой земле, где нет ни продовольствия, ни дорог».
Из Беллинцоны армия Суворова разделилась на два корпуса: с одним Розенберг пошел вправо на Фогельберг, Донгио и Тавешт. Авангардом начальствовал Милорадович. С другим корпусом Дерфельден должен был идти на Айроло, Госпис и вершины Ст.-Готарда. Авангардом начальствовал Багратион. Здесь находился Суворов. При нем был в. к. Константин Павлович. Суворов во все время швейцарского похода ехал на казацкой лошади, в ветхом синем плаще. Круглая с большими нолями шляпа была на голове его. Рядом с ним безотлучно находился Антоний Гамба, швейцарец, житель городка Таверно. Суворов остановился там в его доме. Хозяин явился [206] приветствовать гостя. Суворов обласкал его, разговорился с ним и, наконец воскликнул: «Антоний! поедем вместе бить французов!» Восхищенный Гамба не хотел расстаться с Суворовым, был его путеводителем в горах и переносил все труды похода.
Зрелище невиданных дотоле гор, с их льдами, водопадами, пропастями, пустынями, при недостатке запасов, утомлении, унынии и мысль, что чрез эти горы должно проходить и сражаться с неприятелем, поражающим из-за каменьев и засад, где каждый выстрел смертелен, — это зрелище ужаснуло бесстрашных воинов Суворова. Солдаты роптали. Некоторые из полков осмеливались даже не слушаться начальников. «Что он делает с нами?» говорили солдаты. «Он из ума выжил! Куда он нас завел!» Суворов узнал о возникающем волнении. Немедленно велел он выстроить полки, изъявившие неудовольствие. В изумлении видели солдаты, что перед ними роют могилу. Явился Суворов и начал упрекать недовольных за их неповиновение. «Вы бесславите мои седины», вскричал он, «я водил к победе отцов ваших, но вы не дети мои — я не отец вам! Ройте мне могилу, положите меня в могилу!' Я не переживу моего стыда и вашего позора!» Он побежал к могиле. Солдаты заплакали. Клик: «Отец наш! веди нас, веди — умрем с тобою!» раздался в их рядах. Толпою бросились они к Суворову, падали на колени, целовали руки его и клялись умереть с ним. И никакие [207] опасности, никакие ужасы горной войны не извлекли потом ни одного слова строптивого из груди русских воинов.
В Айроло, при подошве Ст.-Готарда, начались битвы. Более 600 французов, засевших по горе, открыли ружейные огонь. Поручик Лутовинов, посланный выбить их, быль ранен. Его сменил полковник граф Шувалов, но и его ранили. Полковник Нукато и сам Багратион устремились в битву, штыками выгнали французов и проследовали их до вершины горы, где находятся капуцинский монастырь и гостиница. Здесь два раза были отбиты русские, но снова опрокинули неприятеля и прогнали его в долину Унзерн; другие из бегущих устремились в Валлизер и Реальпу. Престарелый аббат Ст.-Готардского монастыря встретил Суворова и служил молебен в церкви. Дружески беседовал потом благочестивый старец с русским вождем и припомнил ему стихи Виргилия:
Per varies casus, per tot diserimina rerum
Tendiruus in Latium, sedes ubi fata quietus ostendum.
Здесь было только начало трудов и опасностей. Розенберг успел прежде Дерфельдена выйти на Унзернскую долину, и Милорадович сбивал врагов и гнал их по утесам. На другой день русские войска соединились. Из долины Унзернской надлежало пробиться сквозь мрачное подземелье Урзерн-Лохское и овладеть Чортовым мостом, находящимся там, где река Рус, падая с высоты утесов в бездны, разделяет горы. Неприятель разрушил мост. Майор князь Мещерский бросился па полуразрушенные остатки его. Под пулями неприятельскими набрасывали доски, связывали их офицерскими шарфами и спешили поражать бегущего врага. Раненый смертельно, Мещерский воскликнул: [208] «Друзья! не забудьте меня в реляции!» и упал в пропасть. Милорадович поспешил занять мост в долине Шахен, нашел его зажженным, но перешел по горящим бревнам и овладел местечком Альтдорфом. Лекурб с 8.000-ми защищавший горные проходы, принужден был отступить, и войско его удалилось но Люцерискому озеру к Унтервальдену. Путь был очищен. Суворов без остановки перебрался далее через гору Кольмскую, и 16-го сентября Багратион выгнал из Мугенской долины последний отряд французов. В Амштеге Ауфенберг соединился с ним. Русские заняли Мутенскую долину. Здесь горестное известие ожидало Суворова: сбылись его предчувствия, бесполезными явились труды, поспешность похода» мужество русских. Массена не дождался грозного противника, и «любимое дитя побед» (l’enfant cheri de la victoire) прибавил к прежним новый подвиг. Готц и Корсаков сделались жертвою мужества и искусства противников и своей беспечности при несчастном разделении сил.
Слепив войска эрцгерцога, Корсаков и Готц, вопреки напоминаниям Суворова, более месяца оставались в своих позициях за Лимматою и Линтою. Массена также бездействовал, но его бездействие было хитростью. Внезапно, когда Суворов переходил Ст.-Готард и гнал отряды Лекѵрба, Сульт напал на Готца, а сам Массена в то же время повел войско за Лиммату. Убийственный огонь неприятельской артиллерии расстроил Корсакова, не готового к битве. Поражение русских было ужасно. Едва 12.000 человек успели в беспорядке отступить из Цюриха к Эглизау. Пушки, обоз, знамена, три русские генерала и множество офицеров и солдат достались неприятелю. Не менее несчастна была битва французов с австрийцами. Сульт наголову разбил их. Готц был убит. Остатки войск его с генералом Петрашем удалились к Лихтенштейну.
[209] В горестном безмолвии остановился на несколько минут Суворов, когда получил достоверные вести о гибели Корсакова и Готца. «Готц!» воскликнул он, «да они уж привыкли: их всегда били, а Корсаков, Корсаков — 30.000 и такая победа равным числом неприятеля!»
Не более 20.000 составляли все войско Суворова, без запасов, без артиллерии, без одежды, при осенней погоде, холоде, дожде. Идти в таком состоянии навстречу победителя, втрое более многочисленного, значило бы вести войско на явную гибель. Оставалось одно — спасти остатки героев Требии и Нови. Но и спасение требовало мужества необыкновенного и трудов неизобразимых.
[210] Суворов предписал Эллахичу и Линкену сближаться к Гларису, надеясь соединиться через них с войском Петраша. Корсакову велено было отступать на Ст.-Галлен и Аппенцель, соединясь на пути с корпусом Конде. Сам Суворов обратился к верхнему Рейну, надеясь, что успеет перейти его прежде наступления неприятельского. Коир за Рейном назначался местом общего соединения. Ауфенберг и Багратион заслонили отступление русских от Глариса, а Розенберг прикрыл его от Швица. Неприятель устремился на оба корпуса в превосходном числе. Багратион отразил нападение, сбил войска Молитора с горы Бракеля к озеру Клонталерскому, занял Гларис и, поспешно отступив из него, достиг главную армию в Нетской долине, где Суворов остановился на три дня, ожидая его и Розенберга. Положение Розенберга было весьма затруднительно. Сентября 19-го Мортье с 8.000 ударил на русских, но был отбит. На другой день нападение возобновилось. Здесь был сам Массена. Русский штык не изменил. Неприятель был прогнан и преследуем до Швица. В два дня битв французы потеряли убитыми генерала Лягурье и более 4.000 офицеров и солдат; в плен взяты были генерал Лекурб и до 3.000 офицеров и солдат. Потеря русских оказывалась также весьма значительною.
Битва мутенская была последняя. По соединении с Розенбергом Суворов ночью отступил по непроходимым дорогам через Мат, Эльм и гору Бинтнер. Неприятель преследовал русских слабо и издали. Багратиону, начавшему битвы, предназначено было и окончить их: из Швандона он еще раз обратился на французов, принудил их отступить и гнал до Гла-риса. Неприятель следовал однако ж за русскими до прихода их в Эльм, но уже не начинал битвы. Через снега Бинтнера, Ринкама и Паникса перешли русские в пустыни Граубиндена и 27-го достигли Коира.
Здесь кончился кратковременный поход русских в Швейцарию, и последний подвиг Суворова был довершен. Как раненый лев, он вырвался и ушел с остатком храбрых от превозмогающего неприятеля. Но план, предположенный им между тем для соединения остальных войск Корсакова, Готца и Конде, был разрушен деятельностью и искусством Массены. Всюду, где но было самого Суворова, французы торжествовали. Когда Массена устремился на главное русское войско и безуспешно сражался с Розенбергом, Луазон прогнал Штрауха, оставленного на Ст.-Готарде и в Айроло; Молитор принудил Эллахича и Линкена удалиться за Валленштедт; Конде был разбит близ Костница и отступил с потерею до тысячи человек убитыми и ранеными; Корсаков храбро отразил нападение Менара, но принужден был перейти за Рейн в Эглизау и Шафгаузеде. Так все было расстроено и уничтожено. Суворов требовал пособия от эрцгерцога Карла. Эрцгерцог отвечал, что по может оставит позиции на Рейне, и предложил Суворо¬ву [211] охранять Граубинден, пока не получит он новых повелений из Вены. «Воинов увенчанных победами и завоеваниями дерзают назначать сторожами австрийских границ!» в негодовании писал Суворов Растопчину. Немедленно перешел он в Фельдкирхен, назначая местом соединения Корсакову Линдау. Здесь разменяли французов, полоненных в Швейцарии, на пленных русских. Прощаясь с Лекурбом, Суворов неожиданно спросил его: «Женаты ли вы?» — «Да», отвечал Лекурб, «женат и счастливо!» Суворов сорвал розу с куста, бывшего в его комнате, и, отдавая ее Лекурбу, сказал: «Отвезите это в подарок супруге вашей от старика Суворова!» Лекурб всегда сохранял цветок, как драгоценность.
По соединении в Линдау с остатками корпуса Корсакова русские войска расположились между реками Иллором и Лехом.
Из Фельдкирхена подробно донес Суворов императору Павлу о походе своем. «Подвиги русских на суше и на море надлежало увенчать подвигами на громадах недоступных гор», писал он. «Оставя за собою в Италии славу избавителей и сожаление освобожденных нами народов, мы перешли цепи швейцарских горных стремнин. В сем царстве ужаса на каждом [212] шагу зияли окрест нас пропасти, как, отверстые могилы. Мрачные ночи, беспрерывные громы, дожди, туманы, при шуме водопадов, свергающих с вершины гор огромные льдины и камни. Ст.-Готард, колосс, ниже вершины коего носятся тучи, — все было преодолено нами, и в недоступных местах не устоял перед нами неприятель... Русские перешли смежную вершину Бинтнера, утопая в грязи, под брызгами водопадов, уносивших людей и лошадей в бездны... Слов недостает на изображение ужасов, виденных нами, среди коих хранила нас девица Провидения».
«Кавказ ничто перед, Альпами!» говорил Суворов, глядя с Ст.-Готарда на дикие окрестности. «Зачем я не живописец!» воскликнул он, смотря на переход войск через Бинтнер: «дайте мне Вернета, и пусть он увековечит это мгновение вашей жизни!» «Провидение забросило нас за облака: отсюда шаг и мы на. экваторе, или под полюсом — сгорим или замерзнем!» писал он митрополиту Амвросию. «Знаешь ли ты трех. еестер, которые перевели нас через горы?» говорил он Милорадовичу. «Оне называются Вера, Надежда, Любовь — с нами Бог! Выбери себе героя, догоняй его, обгони его! Мой герой Цезарь. Альпы за нами и Бог перед нами Орлы русские облетели орлов римских!»
Суворов трепетал, что при несчастном окончании похода будут забыты подвиги русских в Швейцарии, не оценятся бедствия их на Альпах, не уверится Европа и не поверит Россия, что интрига, погубившая все средства, уничтожила возможность победы, но что гений русского полководца и мужество русского войска вполне спасли честь русскую. Вскоре разуверился он в своем опасении. Сознание подвига его отозвалось восторгом общего удивления. Известия из Швейцарии возбуждали изумление в России. Награды ему и войску свидетельствовали признательность императора Павла». Октября 29-го Суворов возведен был в сан генералиссимуса всех российских войск.
«Всюду и всегда побеждали вы врагов», писал император Павел, «и вам недоставало одной славы — победить природу. Ставя вас на высшую степень почестей, уверен, что возвожу на нее первого полководца нашего и всех веков». «Этого много для других», говорил император Растопчину, «а для него мало: он достоин быть ангелом!» Тогда же повелел император воздвигнуть памятник Суворову в Петербурге и предписал Академии художеств немедленно представить проект памятника. Уважение императора к Суворову не имело границ. Узнав, что Суворова хотят наградить большим крестом ордена Марии Терезии, но в гоф-кригс-рате спорят и недоумевают о том, не слишком ли велика будет эта награда, император Павел шутливо уведомил о том Суворова. «Император римский намерен наградить вас крестом Марии Терезии. Предупреждаю о том заранее, зная, что неожиданная радость бывает опасна». Суворов получил эту награду в Линдау, в октябре месяце. [213]
«Неужели Державин промолчит о наших делах?» говорил Суворов, находясь на вершине Альпов. Поэт, воспевший Измаил и Прагу, не промолчал. Поход швейцарский был предметом оды, одного из дивных созданий певца Фелицы. Она исполнена самобытными красотами, своенравными, как гений Суворова, дикими, как природа Швейцарии. Воспевая подвиги русских в Италии, Державин изображал Валгаллу и древнего героя северного, указывающего на Суворова, говоря:
«Се мой», гласят он, «воевода,
Воспитанный в огнях, во льдах,
Вождь бурь полночного народа —
Девятый вал в морских валах!»
«Хохочет Ад!» восклицал Державин, изображая битвы в Альпийских горах и представляя Ст.-Готард исполином, который касается «главой небес, ногами ада» и с ребер коего —
Шумят вниз реки!..
Пред ним мелькают дни и веки,
Как вдруг волнующийся пар...
Вдохновенный певец Суворова заключил оду свою словами:
Отныне горы в век Альпийски
Пребудут россов обелиски!..
|
