Замечание о военной науке Суворова.
В семилетнюю войну Суворов показал первые опыты сведений, приобретенных им под сенью мира и в уединении. По остроумию своему, изощренному наблюдениями, он проник в тайну военного искусства. Он увидел, что оное состоит в быстроте, внезапности, в глазомере, и что все сие подкрепляется благоразумием и основательным познанием свойств подчиненных своих. Чем более наблюдал он Русских воинов, тем более убеждался, что штык есть главное их оружие. К непоколебимости, свойственной сынам России, он старался присовокупить быстроту. Будучи [77] еще в 1763 году Полковником Суздальского полка, он обучил его по новым правилам своим и заслужил благоволение Екатерины. 1769 года ознаменовалось превосходство его правил. Получив Бригадирский чин при начале Конфедератской войны и приняв в начальство свое передовые Русские полки, быстротою и внезапностью усмирял, обезоруживал Поляков без кровопролития; являлся у Праги, был в Варшаве; с одною ротою гренадер и с малым отрядом конницы устрашал Маршала Котлуковского, шедшего к Варшаве с восемью тысячами. Как сын отечества, он неутомимо действовал против врагов; как друг человечества, он желал, чтобы имя его ужасало сильнее оружия: он достиг сего и тем самым щадил жизнь сопротивников.
Превосходных людей трудно угадывать. Даже и прозорливый Потемкин не вдруг понял Суворова. Хотя он уже был известен по подвигам, оказанным [78] в Польше и в первую Турецкую войну; но Потемкин, по предубеждению, а может быть, и по злоязычным внушениям при начале второй Турецкой войны не внес Суворова в список Генералов, назначаемых к действию. Огорченный герой поспешил в Петербург, повергся к стопам Екатерины и возвращал ордена свои. К разуверению Потемкина, Екатерина назначила ему тот час. когда будет беседовать с Суворовым. Присутствуя скрытно и подслушивая Суворова, Князь Таврический убедился, что личиною мнимых странностей Суворов облекал величие ума, которым не хотел тщеславиться. Встретив Суворова при выходе из комнаты Екатерины, Потемкин сказал ему: «для чего же вы не говорите со мною так, как теперь говорили?» Суворов отвечал: «Иным языком говорю с Государыней, а иным с вами».
С 1787 года, то есть со времени победы [79] на Кинбургской косе, началась новая слава Суворова, не изменявшаяся до окончания военного его поприща. Усугубление славы поддерживал он неутомимостью в трудах и. соединяя во всех случаях вдохновение веры с силой оружия, он приобрел общую любовь Русских воинов. Наконец, в 1795 году, приготовляясь к войне с Французами, он издал военную свою науку, страшась одушевить каждого воина правилами своими. Иностранцы, присутствовавшие при учении его полков, с удивлением говорили о том. Граф Понтмартин, имея случай каждый день видеть Суворова в Тульчине, объясняется о нем в сих словах:
«Хотя Суворов совершенно знает умозрительную часть Тактики, но в действии учит только одному: идти вперед, карем ли или колонной; слов: назад и отступать – нет в словаре Суворова. Слух, взоры и души своих воинов предостерегает [80] он от всякого вида отступления. Пехота его действует штыками, а конница саблями. Слава и победа повинуются ему; они всегда с ним впереди». И потом прибавляет: «Как удивителен Суворов! он нежен, добр, чувствителен, великодушен; в шестьдесят лет он молод по быстроте телесной и по чувствам души своей». (*) (*) Из Французской книги под заглавием: «Париж, уезды и Версалия». Часть II.
|