: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Глинка С.Н.

Жизнь Суворова, им самим описанная,

или собрание писем и сочинений его.

Часть 1.

По изданию: Жизнь Суворова, им самим описанная, или собрание писем и сочинений его, изданных с примечаниями Сергеем Глинкою. М., типография Селивановского, 1819.

 
Письма Суворова к Александру Ильичу Бибикову.

 

Замечание.

На поприще службы Суворов стал уже известен в семилетнюю войну. После Франкфуртской битвы, происходившей 1 Августа 1759 года, он сказал: я прямо бы пошел к Берлину. Дальновидность юного Суворова была справедлива, Не ускоряя после Франкфуртской победы походом к Берлину, промедлили целый год занятием сего города. Находясь в Пруссии в легких войсках под начальством Генерала Берга, Суворов отличался отважностью, быстротою и внезапностью, и особенно прославился при занятии Голнау. Ворвавшись в сие местечко, он гнал неприятеля в улицах и через мост. Екатерина Вторая, умевшая отыскивать и употреблять чиновников, при начале конфедерации отправила Суворова в Польшу. В начале 1771 года занятием Ландскроны и разбитием Маршала Пулавского подтвердил он прежние подвиги и предвестил будущую славу свою. В том же году, вступив под начальство Александра Ильича Бибикова, [16] посланного для приведения в порядок Русских войск, находившихся в Польше, Суворов без всякого повеления решился предупредить соединение отряда Косовского с корпусом Гетмана Графа Огинского. Поражая и везде рассеивая Конфедератов, Суворов занял Краков. За сии подвиги, по представлению Бибикова, получил он знаки Александра Невского. Уважая Бибикова и как благоразумного начальника. и как человека, понимавшего движения благородной души, Суворов во время кратковременного бездействия ступил с ним в письменное сношение. Первое его письмо, сочиненное на Французском языке, обнаруживает душевные его качества, не изменявшиеся во всю его жизнь. Любя военное искусство, Суворов занимался чтением Французских книг; любя также и хороших писателей века Людовика XIV, он приобрел способность объясняться по-французски легко и красноречиво. [17]

 

Первое письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

Оригинал письма на французском языке в интернет-версии не приводится.

25 Ноября 1771 года; Крейцбург.
[19] Животное, говорю я, нам подобное, привыкнув к заботам, сопряженным с неизбежными неудобностями, за недостатком их, почитает себя бессмысленным: продолжительный отдых его усыпляет. Как сладостно воспоминать прошедшие труды! Ограничиваясь обязанностями службы моей Государыни, я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди которого я находился. Неудачи других воспламеняли меня надеждою. Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе мое имя в славе моего Отечества. и все успехи относил к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто производимое мгновенным порывом, [20] [21] не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей. Суровое воспитание в светском обхождении, но нравы невинные и естественное великодушие облегчали мои труды: чувствия мои были свободны, и я не изнемогал. Боде! скоро ли возвратятся такие обстоятельства! Теперь я унываю в праздной жизни, свойственной тем низким душам, которые живут только для себя, ищут верховного блага в истомлении и, переходя от утех к утехам, достигают тягостной скуки. Уже мрачность изображается на челе моем; в будущем предвижу еще более скорби. Трудолюбивая душа должна всегда заниматься своим ремеслом: частное упражнение ее также оживотворяет, как обыкновенные движения подкрепляют тело.

 

Второе письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

[25] ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ВТОРОГО ПИСЬМА.
Французы, возбуждая вековую ненависть в Поляках к России, вмешались и в Конфедератскую войну. Герцог Шуазель, управлявший тогда внешним и Военным Министерством и злобствуя на Екатерину за то, что она заботилась о славе и безопасности России; Шуазель отправил в Польшу отряд войск при пятидесяти офицерах. В то же время, в качестве Посла прибыл к Конфедератам Генерал Виоминиль. Шуазель хотел только обольстить Поляков сею маловажною помощью: Французское Министерство всегда щедро было на обещания. Фридрих Второй в переписке своей с Волтером смеялся над Конфедератами и над Шуазелем: Волтер подтверждал его мнение. Разглашая, будто бы [26] вступается за равновесие Европы, Шуазель непрестанно возмущал против России Турцию и Польшу, не рассуждая о том, к бессилию ли содействует сих областей или невольно споспешествует к величию России. Ненависть затмевает рассудок. Шуазель управлялся сим одним побуждением. В числе прибывших Французов в Польшу находился и генерал Демурье, служивший потом Генералом в начале Французского мятежа. Отважные Французы решились захватить Краковский замок. Пользуясь отсутствием Суворова, поражавшего отряды других Конфедератов, и по обыкновенной хитрости своей разведав, что происходит во внутренности замка, они узнали, что комендант, Полковник Штакельберг, хотя уже вышел из молодых лет, был в связи с одной Полькою. Через сообщников своих Французы подговорили Польку, чтобы она упросила любовника своего свесть часовых от подземного прохода, [27] сделанного для выбрасывания нечистоты. Штакельберг, отличившись храбростью в семилетнюю войну при осаде Кольберга, не умел подкреплять храбрости осторожностью и впал в расставленные сети. В вечеру того дня, в который предположили совершить заговор, один из Поляков, условясь с Французами, пригласил в маскерад всех Русских Офицеров. Между тем, как беспечный начальник и чиновники его веселились, Французы, нарядясь в белую одежду ксендзов, благоприятствовавших им, прокрались в замок; ночь и снег способствовали их хитрости. Неусыпные Казаки первые приметили обман и произвели стрельбу. Усилившиеся мятежники и заговорщики быстро напали на часовых и всех изрубили. Узнав оплошность свою, Штакельберг бросился отражать неприятеля; но уже поздно было. несколько сот конных Конфедератов, подоспевших на помощь Французам, овладели замком и выгнали [28] Штакельберга. Все сие происходило в ночь 21 на 22 Генваря. Получив о сем известие в Кельце, Суворов поспешил к Кракову, но при всей быстроте своей прибыл уже 24 числа. Французы и Конфедераты укрепились и привели замок в безопасность. По долгу начальника, Бибиков сделал ему выговор, что послужило поводом ко второму письму Суворова. [29]

(В сем втором письме число и месяц не упомянуты.)
Теперь Вашему Высокопревосходительству донести должен о причине невероятного происшествия в замке. Полковник Штакельберг!.. По прибытии моем сюда, я истинно от него никакого верного объяснения добиться не мог: и первое, он из числа избалованных Иваном Ивановичем Веймаром (*), переписками с ним на иностранных  языках, и для того он, с принятия его полку, никогда шпаги не вынимал; второе, здесь, как в знакомом ему месте, Ксендзы и бабы голову ему весьма повредили. Он вместо благодетельного человека был человек добрый, и на том он спал. Не имел я ухищрения ловить даваемые мне иногда о сем [30] его сие уведомления. Опасаясь, чтоб Ксендзов и баб никогда не тревожить, разрядил он и ружья, да и по просьбам их сводил часовых, а того часового действительно свел, который был у скважины, где Французы вошли. Коренных пленных бунтовщиков, не взирая на мое приказание, из Кракова в Люблину не отправил. Я думал действительно, что для увольнения из от Вашего Высокопревосходительства на то повеление имел, в числе которых один из выпущенных из замка застрелили нашего офицера. К ним все ходили, кто хотел; а от утрени, когда Каноники (**) ходят в замок с двух часов по полуночи, и ворота замковые отворяемы были.
Каков поп, таков и приход. Сие я говорю о ближнем Полковнике Штакельберга, исключая [31] из того весьма достойных Офицеров, которые ему о том в свое время представляли; но он, будучи обременен Ксендзами и бабами, их не слушал. Однако, милостивый государь! все сие в точности утверждать не можно до будущего разбирательства, не имея ныне на то достаточного времени (***).
Французы, пользовавшись сим добрым человеком и трактирщиком, предприняли то дерзновеннейшее дело; поелику то видно из трактирщикова допроса. [32] Прочее по Французской реляции редко что не правда, кроме где излишнее хвастовство. Поправление же горшего должно приписать Подполковнику Елагину.

сноски

(*) Бибиков сменил в Польше Генерала Веймара.
(**) Католические духовные.
(***) У Суворова было главное правило, чтобы торопиться делать добро; из сего письма видно, что он медлил делать вред ближнему. Хотя он имел достоверные доказательства в оплошности Штакельберга, но он не отважился одним росчерком пера решить его жребий. Таким великодушным вниманием к подчиненным Суворов привлекал к себе сердца их. Зло всего легче делать, но трудно восставить человека, пораженного или беспечностью, или запальчивостью начальников.

 

Третье письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

[35] Суворов, держась правила, что стоянием города не берут, решился приступом выручить Краковский замок. Солдаты и Офицеры, не приобвыкшие к приступам, при всей храбрости своей не взяли замка и, наконец, по приказанию Суворова отступили. Сей неудачный приступ происходил 18 Февраля 1772 года. В донесении о том Бибикову Суворов писал:
«Быть так! неудачное наше штурмование доказало правда весьма храбрость, но купно в тех работах и неискусство наше, превозвышающее невозможность. Без Вобана и Когорна учиться было нам лучше прежде тому на Петербургской стороне. Согласие поздо (*). А ежели иттить на одне [36] осады, то действительно конца не будет. (**) Пока одну крепостцу берем, укрепляться могут в другой: а у них против истраченного будет, без сомнения, прибавка. Трех крепостцей в год не отобрать. В горах сие тяжелее, а к стороне Ченстохова легче. Выжимать их оттуда можно и уповать на удачу, хотя с первого взгляда покажется дерзновенно».
Суворов осаждал Краковский замок до половины Апреля, и в продолжении сего времени происходили переговоры между им и Французским Комендантом Шуази. В исходе Апреля Французы, видя, что уже пролом сделан в двух местах, принуждены были сдаться и подписать следующее условие: «возвратить [37] замок Российскому оружию и объявить себя и весь гарнизон пленными».
Наказывая Французов на наглую хитрость, Суворов заставил их выйти тем самым нечистым проходом, которым они прокрались в замок; а, уважая мужественную их оборону, возвратил им шпаги, пригласил к обеду и потом отправил в Люблин и во Львов.
Известный Французский писатель д’Аламьерт убеждал Екатерину письмом освободить пленных его соотечественников. Екатерина отвечала: «я не вмешиваюсь в ваши ученые дела, а вы не мешайтесь в мои распоряжения».

 

(*) За одного ученого, говорил Суворов, не возьмем десяти неученых. Воюют умением, а не числом. От умения происходит согласие. Так мыслил Суворов. Правила его полезны и для военного искусства и для человечества.
(*) Бибиков, по принятии вверенных ему войск в Польше, доносил Екатерине, что в армии не находилось более пяти пушек, превосходящих калибром полевую артиллерию.

 

Четвертое письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

[41] ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ЧЕТВЕРТОГО ПИСЬМА.
Видя успехи Русского оружия, Австрийские войска под начальством Генерала д’Алтона вступили в Польшу и старались вытеснить Русских из Тиница. По данным предписаниям, Суворов должен был из воина сделаться переговорщиком. Можно судить, как огорчен был сим препоручением тот, кто называл дипломатический слог двуличным, а диалектику советовал предоставить денщикам. Он изобразил чию мысль в четвертом своем письме.
[42] «Да дайте мне М. Г., - писал Суворов, - так философское место (как кончится с Ченстоховым, и расписание делать изволите), чтоб никому не было завидно. Здесь около четырех лет, часто думается бежать…Грех от вас…я нагрубил, и мне злодействуют…меня ссорят…Я человек добрый, отпору дать не умею: здесь боюсь и соседей Езуитов; все те же д’Алтоны. Простите мне…пора бы мне на покой в Люблин. Честной человек со Стретеньева дни не разувался: что я у тебя, батюшка, стал за политик? Пожалуй пришли другого; черт ли с ними сговорит?»

 

Пятое письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

Оригинал письма на французском языке в интернет-версии не приводится.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПЯТОГО ПИСЬМА.
В половине 1772 года юный Шведский Король Густав Третий, следуя советам Франции, переменил образ коренного правления в Швеции и учинился почти Самодержавным Государем. Осторожная Екатерина, опасаясь, чтобы от сей перемены не воспоследовало что-нибудь неприязненное для России, повелела тем войскам, в которых находился Суворов, идти к Шведским границам. Дорожа мнением Бибикова, сожалея, что с ним расстается, Суворов в последнем своем письме излил все душевные свои чувства. Он назвал сие письмо Английским, потому что изъяснялся со всею свободою откровенного сердца. [46]
[47]
На Английский образец. Вильна, 21 Октября 1772 года.
Я теперь совершенно спокоен. Следуя определению моему, приближаюсь к отечеству и выхожу из страны, где желал делать только добро или, по крайней мере, всегда о том старался. Сердце мое не затруднялось в добре, и должность никогда не полагала в нем преград. Поступая откровенно, я остерегался одного нравственного зла, а телесное само собою исчезало. Безукоризненная моя добродетель услаждается одобрением моего поведения. Здесь только с некоторой стороны известно доброе имя мое или от маловременной моей бытности, или оттого, что и я чувствую, что не довольно послужил сему краю. Чистосердечная благодарность возрождает во мне любовь к сей области, где мне доброжелательствуют: оставляю ее с сожалением. [48]
[49] Но когда размышляю о Д…. Р…. и Алт…. (*), когда рассматриваю неправедных оскорбителей моей невинности, я начинаю свободнее дышать.
Как честный человек оканчиваю здесь мое поприще и от них избавляюсь. Бесплодные мои жалобы умножали мою скорбь тогда, как я не хотел усиливать моей должности. Я не ненавидел их, я даже не мог их презирать: но какой перемены мог я ожидать от козней их, зная их свойства?
Правда, я не много обращался с женщинами; но, забавляясь в обществе их, я соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени заниматься с ними, и я страшился их. Женщины управляют и здешнею страною, как и везде; я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей.

[51] ПРИМЕЧАНИЕ НА ПЯТОЕ ПИСЬМО.
Пятое письмо достопамятно не только потому, что принадлежит Суворову, но и по обстоятельствам, относящимся к тогдашним Польским происшествиям. Французы, ожесточая Конфедератов против России, возводили на Русских неистовейшие клеветы. Польская История, сочитенная Рюльером, наполнена оными. Рюльер был наемный льстец Герцога Шуазеля и писал то, что удовлетворяло ненависти его к России. Во время всемогущества своего во Франции Наполеон Бонапарт приказал напечатать Рюльерову Историю так, как она была первоначально написана. Левек, сочинитель Русской Истории, убеждал, чтобы к чести Франции исключили из оной ложные сказания о Русских. Хотя в Русской своей Истории и Левек погрешал, [52] но сим благородным поступком он некоторым образом загладил недостатки свои. Благонамеренные его представления были тщетны: Бонапарт строго запретил ничего не исключать из Рюльеровой Истории, желая клеветами на Русских раздразнить еще более Поляков против Русских. Рюльер не устыдился писать, будто бы Русские сдирали кожу с живых Поляков!.. В сем зверстве обвиняет он Древиса, который в Конфедератскую войну служил партизаном или отрядным начальником. Предположим, что некоторые из соотечественников наших не всегда соблюдали воинскую честь и умеренность, но Рюльер нагло лжет, будто бы правительство Русское, будто бы Екатерина одобряла насильственные и беззаконные поступки. Суворов решительно опровергает сию клевету.
«В бытность мою в Польше, - говорит он, - сердце мое никогда не [53] затруднялось в добре, и должность никогда не полагала к тому преград».
Вот неоспоримое доказательство, что должность Русских чиновников в Конфедератскую войну не противоречила человеколюбию и великодушию. Суворов соболезновал единственно о том, что не успел сделать Полякам столько добра, сколько желал. Он старался обезоруживать их не штыками, но великодушием; он желал рассеять ослепление, в которое происки Французов завлекли Конфедератов. Он почитал для себя сладостнейшей наградой то, что оставил после себя в Польше благодарные воспоминания. Так действовал Суворов и по влечению своего сердца, и по предначертаниям Екатерины Второй.

сноски

(*) Недоброжелатели Суворова. Зависть всегда гонит достоинство; и Суворов не избежал ее.

 

Шестое письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

Оригинал письма на французском языке в интернет-версии не приводится.

Успот, 27 Октября 1771 года.
[55] Есть ли какие новости, касающиеся до меня? Ваше Превосходительство в отдалении от меня ни о чем не уведомляете. Я скучаю в здешних пустынях, вовсе ничего не делая. Подлинно ли должен я вас оставить или…есть еще надежда? Должно ли сражаться среди льдов? Иду туда как солдат; но будет ли досуг, пойду обратно и возвращусь еще поспешнее, нежели шел туда наудачу. Тотлебен…идет туда, куда я иду, и если я нужен, явлюсь в пятнадцать дней.

 

Седьмое письмо Суворова к Александру Ильичу Бибикову

Оригинал письма на французском языке в интернет-версии не приводится.

Якобштад, 3 Ноября 1772 года.
[57] Двина не служит уже для меня рекою забвения, (*) чем некогда почитал я Дунай. Люблю Вислу, потому что вы там, а еще был бы приверженнее к Неве, когда б вы там находились. Если случится что важное там, куда идем, Ваше Превосходительство несомненно к нам присоединитесь; и не лучше ли бы было, когда бы тогда и с вами был? Разлука с вами для меня бесполезна, я это испытываю на самом деле.
Как тягостно равнодушие к самому себе! самолюбие утопает в неведении жребия своего, однако имеет желания.

----------

[58] Особенное замечание на следующие слова из седьмого письма Суворова: Двина не служит для меня рекою забвения, чем некогда почитал я Дунай.
Рассеивая и обезоруживая беспокойные скопища в Польше и претерпевая различные неприятности от начальника, которого сменил Бибиков, Суворов устремлялся мыслью на берега Дуная, где гремело оружие Русских. Он желал участвовать в подвигах Румянцова; он мечтал о Дунае и надеялся, что на берегах его забудет огорчения и неприятности и, потому уподобляя его баснословной реке Лете, говорил, что Дунай будет для него рекою забвения скорбных воспоминаний. Насколько могу вникать в слог Суворова, я так понимаю его слова. Из первого уже письма его к Бибикову видно, что Герой наш приготовлялся к борьбе с превратностями счастья и ожидал горестей, наносимых завистью и клеветою. [59] Великие люди заранее приготовляются к сей борьбе; горести и превратности неизбежны в сей жизни; малодушные, встречая их, унывают, мужественные сердца укрепляются в училище злополучия. Славно побеждать врагов отечества, славно также побеждать зависть и непостоянство судьбы. Суворов увенчался сею сугубою славою. Вера и любовь к Отечеству служили ему подкреплением во всех обстоятельствах его жизни.

сноски

(*) Суворов намекает здесь о реке адской Лете древних Греков. По мнению их, тени умерших должны были пить воду Леты и, напившись, забывали прошедшее. Суворов все знал, потому что все перечитал.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru