: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Сборник военных рассказов 1877-1878 гг.

Кавказская казачья бригада в Болгарии. Походный дневник

Часть третья. Первая Плевна.

Публикуется по изданию: Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг., том II. Издание Кн. В. Мещерского, СПб, 1879.

 

I.
Переход от Никополя. Рекогносцировка. Сражение.

5-го июля.
Предполагая, что со взятием Никополя Кавказская бригада снова поступит в состав передового отряда*), я воспользовался отправлением полусотни в Сельви и послал донесение**) к непосредственному своему начальнику генералу Гурко о вероятном окончании содействия Кавказской бригады 9-му корпусу, и поэтому жду приказаний от генерала Криденера. Но до утра 5-го июля ничего по этому поводу решено не было, и я получил позволение от генерал-лейтенанта Шильдера отправиться за разрешением этого вопроса к командиру 9-го корпуса в Никополь. Здесь, в Никополе, командир 9-го корпуса мне сообщил, что до получения дальнейших приказаний Кавказская бригада, как только пополнится патронами, должна будет направиться в Болгарский Карагач для наблюдения путей от Ловчи в Плевну.
*) Из состава которого никаких приказом Кавказская бригада не была исключена.
**) Доставленное через штаб действующей армии.
Позднейшим сроком выступления нашего из Мусылеу назначено [119] было утро 6-го числа, в которое приказано выступить даже в том случае, если боевые припасы не будут доставлены.
Замечу здесь, что, зная уже о нашем деле под Градешти 2-го июля, командир 9-го корпуса не имел еще донесений о ночном бое под Самовидом. Посему, по приказанию генерала Криденера, составленное мною донесение было отправлено к нему через штаб 5-й пехотной дивизии; но, разумеется, оно было послано вкратце, потому что для подробностей не было ни времени, ни даже бумаги*).
Вскоре после полудня 5-го июля в Кавказской бригаде была получена диспозиция**) от 4-го числа для передвижения частей 9-го корпуса от Никополя по направлению на Плевну.
В ней было предписано: 1) Козловскому, пензенскому и Тамбовскому полкам с сотней Донского № 34 полка и четырьмя батареями расположиться у Никополя; 2) Галицкому с двумя батареями стать у Мусылеу; 3) Архангелогородскому с двумя батареями перейти в Градешти; 4) Вологодскому с двумя батареями к шамли; 5) Костромской полк с батареей остается в Турском-Тростянике***); Бугский уланский и 9-й Донской полки с батареей переходят в Чиековцы с целью охранять расположение войск на Виде и высылать разъезды от Чиековцы на Турский-Тростяник, на Рахово и на Плевну, поддерживая связь с Кавказской бригадой; 7) Кавказская бригада переходит в деревню Карагач – а) наблюдая за дорогами из Плевны, Ловчи и Сельви; б) поддерживая связь с одной стороны с кавалерийской бригадой 9-го корпуса, с другой – с войсками 8-го армейского корпуса, находящимся близ Тырнова.
*) Неожиданным подспорьем в этом последнем недостатке послужила хорошая пачка турецкой писчей бумаги, найденная в отбитом нашими сотнями обозе.
**) Приказание по войскам 9-го армейского корпуса 4-го июля 1877 г. Бивуак у дер. Вубе.
***) В диспозиции от 4-го июля не были поименованы две сотни Кавказской бригады, оставленные в Турском-Тростянике.

6-го июля.

6-го июля утром восемь сотен Кавказской бригады выступили на Карагач. Затем, следуя по левому берегу Осмы, они отделили от себя полусотню под начальством Фока для сопровождения раненых 1-й бригады 5-й пехотной дивизии из Дебо в Никополь*) [120] и, отойдя верст тридцать от Мусылеу остановились под вечер близ Тренчевицы на ночлег, в семи верстах от Турского-Тростяника, дабы избежать ночного вступления в карагач. Надо заметить, что в это время между семью-восемью часами вечера, становилось совершенно темно.
*) Сотник Фок присоединился к нам 9-го июля. Делаю эту заметку с целью показать время отлучки, употребляемое кавалерийскими частями, взятыми из состава тактической единицы. Мы говорим: выступили восемь сотен, а, в сущности, налицо их семь; так как Фок был в Никополе, за патронами послана другая полусотня с хорунжим Хорановым и вернулась в восемь часов вечера 6-го числа.
Едва мы стали на бивуак, как в восемь часов вечера нам были доставлены патроны, привезенные полусотней казаков на седлах, так как обоза при нас не было. Вслед за тем из штаба 9-го корпуса было прислано новое приказание в отмену нашего движения в Карагач, вместо которого мы должны были занять Турский-Тростяник. Следовательно, место нашего ночлега случайно совпало с новым приказанием, в котором было сказано:
«Вследствие полученного от начальника штаба действующей армии предписания по телеграфу, часть пехоты вверенного мне корпуса с кавказской бригадой должны быть немедленно двинуты на Плевну.
На этом основании, в отмену вчерашнего( т. е. 5-го числа) приказания, предлагаю вашему высокоблагородию перейти сегодня же в Турский-Тростяник, откуда осветить всю местность до Плевны, от дороги, ведущей в этот город из Бресляницы к югу до путей, ведущих из Плевны в Сельви и Ловчу. К сему присовокупляю, что я вместе с сим направляю: 1) Донской № 9-й полк в деревню Крета для освещения местности между дорогами, ведущими из Никополя в Плевну на названную деревню и Бресляницу; 2) 1-й бригаде 5-й пехотной дивизии в Бресляницу. Затем, 7-го июля, означенные войска, если не встретят препятствия, будут направлены в Плевну вместе с Костромским полком, находящемся в Турском-Тростянике.
При этом прошу ваше высокоблагородие доставлять командующему 9-й кавалерийской дивизией, которому подчиняетесь как вы, так и командир Донского казачьего № 9-го полка, без малейшего промедления сведения о расположении и движении неприятельских войск. Командир корпуса генерал-лейтенант барон Криденер. Начальник штаба генерал-майор Шнитников».
По смыслу этого расписания Костромской полк находился еще в Тростянике, и все три полка, назначенные на Плевну, должны были двинуться на нее только после осмотра конницей прилегающей к ней местности. Так как при Костромском полку находились наши две сотни, то для немедленного исполнения приказания командира 9-го корпуса к начальнику их, князю Кирканову, были отправлены нарочные с приказанием, выслать на рассвете разъезды по назначенным направлениям. Бывшие же под рукою восемь сотен, должны [121] были присоединиться к нему утром 7-го числа, так как передвижение ночью бесцельно лишило бы людей и лошадей отдыха и пищи.
Посланные к князю Кирканову в Турский-Тростяник вернулись поздно ночью с ответом, что обе Кубанские сотни с Костромским полком выступили сего числа с вечера по направлению на Плевну*).
Следовательно, обстоятельства сложились так, что, несмотря на поздно полученное приказание направиться на Тростяник и оттуда осмотреть местность около Плевны, мы хотя и случайно, но выполнили его сотнями князя Кирканова. Если бы мы не ограничились тридцативерстным переходом**), а продолжали бы его до Карагача, то получили бы приказание в одиннадцать часов ночи; а поэтому на завтра принуждены были бы делать обратный переход. Принимая же во внимание ночное время, можно предположить, что приказание из штаба 9-го корпуса вовсе не дошло бы до нас в Карагаче, как то случилось с приказанием начальника 5-й дивизии от 6-го числа, если оно было к нам послано. На основании этого последнего, как мы узнали на другой день из дислокации, присланной Костромскому полку, Кавказской бригаде приказано было продвинуться в Тученицу***).
Итак, благодаря случайности, мы не получили одновременно из двух разных мест противоположных приказаний****) и, переночевав под Тростяником, вступили в него утром 7-го числа.
*) На следующий день командир Костромского полка сообщил мне, что приказание двинуться на рекогносцировку Плевны из Турского-Тростяника ему было прислано начальником 5-й пехотной дивизии.
**) А нам не было причины спешить усиленным переходом, если считать тридцативерстный переход обыкновенным.
***) О чем будет сказано ниже. Случайное противоречие этих приказаний тем труднее было бы согласовать, что Тученица от Тростяника отстоит верст на двадцать. Это приказание, вероятно, было отдано в предположении, что Кавказская бригада будет в Карагаче, и потому если это так, то мы не попали бы в промежуток между Сгалевицей и Бресляницей.
****) Считаю нужным оговориться, что делаю это замечание с единственной целью указать на трудность управления и неизбежную медленность в получении приказаний. В то время эти затруднения были неминуемы по отсутствию у нас телеграфов и большому друг от друга расстоянию отрядов на занятой нами позиции. Командир 9-го корпуса воспользовался телеграфом по взятии Никополя и передавал депеши в Главную квартиру с румынского берега Дуная.

7-го июля.
По прибытии 7-го числа в Тростяник от нас были высланы разъезды для освещения местности и для связи с Костромским полком. Для этого: [122]
1) Полусотня 5-й сотни Кубанского полка под начальством хорунжего Меняева была направлена через Порадим по направлению на Ловчу.
2) Полусотня той же сотни выступила на Сгалевицу под начальством сотника Вышеславцева.
3) Отдельный разъезд, под начальством урядника, был послан через Бресляницу в селение Крета к генерал-майору Лошкареву с письменным донесением о сделанных распоряжениях и о том, что Костромской полк с двумя сотнями кубанского полка с вечера 6-го числа выступил по направлению на Плевну.
При сем было прибавлено, что, не зная настоящей причины их выступления, надо послать разъезды по направлению на Плевну. Но, по словам болгар, отряд выступил с вечера, в Сиду полученного приказания, и что те же болгары сбивчиво показывают о турках в Плевне. Одни говорят об усилении их, другие об отступлении; поэтому, как только получу достоверные сведения, то тотчас сообщу*).
*) Не сохранив у себя копии посланного мною донесения, я ручаюсь только за общее содержание сообщенных мною сведений, сущность которых заключалось в том, что надо убедиться в происшествиях под Плевной.
Сверх этих дальних разъездов 1-я сотня Владикавказского полка есаула Астахова была выставлена прямо против нас от Тростяника по направлению к Гривице.
Вскоре по отправлению разъездов глухо раздались орудийные выстрелы к северо-западу от нас, на Бресляницу и к юго-западу на Гривицу. есаул Астахов лично сообщил о них. Определив точное их направление, мы немедленно двинулись в промежуток между выстрелами. Но так как у Бресляницы, т. е. вправо от нас, находились: бригада пехоты с бригадою кавалерии, а влево был только один полк с двумя сотнями, то мы придерживались более к последним, т. е. к слабейшему отряду.
По мере нашего движения выстрелы все резче слышались между Гривицей и Сгалевицей, и потому мы круто свернули налево, в Сгалевицу.
В этом новом направлении мы получили первое донесение от разъезда сотника Вышеславцева. посланного на Сгалевицу. В донесении было сказано: «Догнал Костромской полк и 2-й дивизион Кубанского полка. Спрашивал командира пехотного полка, который сказал, что Кавказская бригада должна занять Тученицу, направившись на Сгалевицу, у которой стоит на позиции Костромской полк и 2-й дивизион, с целью задержать наступающего неприятеля из Гривиц. Сотник Вышеславцев». [123]
Я объяснил уже выше причину, по которой мы не попали в Тученицу. Но в минуту получения донесения Вышеславцева, я готов был предположить, что Тученица названа по ошибке, так как занятие ее противоречило приказаниям от 4-го и 6-го июля. Но выстрелы все громче доносились от Сгалевицы, и мы продолжали на них свое движение. Вскоре они смолкли, и мы издали еще увидели бивуак пехотного полка.
Почти перед вступлением на бивуак от князя Кирканова было прислано донесение, помеченное: «7-го июля, три часа пополудни. По приказанию командира Костромского полка я отправился на рекогносцировку в село Гривицы, где открыл турецкий лагерь, из которого вышли войска. Кавалерия с двумя орудиями преследовала нас с фронта, а два эскадрона с орудием хотели обойти меня с правого фланга. Я отступил в село Сгалевицу. где нашел пехотный Костромской полк. Войсковой старшина Князь Кирканов».
Придя в Сгалевицу, мы нашли в ней стоящими на бивуаке: а) Костромской полк с 5-й батареей 31-й артиллерийской бригады; б) находившийся при нем артиллерийский парк; в) и три сотни Кубанского полка: две войскового старшины Кирканова, т. е. 3-я и 4-я и обе полусотни 5-й сотни, т. е. оба наши разъезда; оба наши разъезда соединились и приняли участие в преследовании турок, вышедших от Гривицы.
В минуту нашего прибытия все три сотни проваживали еще взмыленных лошадей. Тут я узнал от командира Костромского полка, что он, по приказанию начальника 5-й дивизии, с двумя сотнями Кубанского полка произвел рекогносцировку Плевны, и князь Кирканов, вернувшись из Гривицы, сообщил, что в Плевне виден большой неприятельский лагерь, который, по словам болгар, раскинут прибывшим вчера в Плевну сильным турецким подкреплением. Угрожаемый обходом неприятельской конницы, встретившей наши сотни между Гривицей и Плевной, князь Кирканов отошел на Костромской полк.
По возвращении их на бивуак, турецкая конница появилась перед сторожевыми постами, выставленными Киркановым, но наведенная ими под огонь пешей батареи, она была отброшена удачными ее выстрелами. Тогда князь Кирканов, соединив все три сотни Кубанского полка, преследовал неприятеля до батареи, расположенной за Гривицей.
Для окончательного определения работы наших разъездов в этот день помещаю донесение хорунжего Меняева, отправленного на Порадим. Оно было получено по прибытии нашем в Сгалевицу, так как посланному с ним пришлось уже догонять нас по направлению от Турского-Тростяника.
Донесение Меняева было прислано из Порадима и извещало, что: «дивизион (т. е. 2-е сотни князя Кирканова) был в Порадиме и [124] пошел на Гривицу, я следую за ним. Русские войска видны на горе, не доходя Плевны. Хорунжий Меняев».
Тотчас же по отправлению этого донесения, хорунжий Меняев получил приказание от своего сотенного командира, сотника Вышеславцева, , бывшего уже в Сгалевице, поспешить на соединение с ним. Меняев двинулся туда на рысях и соединился с сотней в ту минуту, когда князь Кирканов бросился преследовать турецкую конницу. От разъезда же, посланного в село Крета к генералу Лошкареву, донесений получено еще не было.
Затем командир Костромского полка показал мне недошедшую до нас диспозицию на 6-е число начальника 5-й дивизии, в которой кавказской бригаде предписано было занять Тученицу. Убедившись в действительности этого приказания, я обменялся с ним приказанием, полученным из штаба 9-го корпуса, по которому мы должны были стать не в Тученице, но в Турском-Тростянике. Следовательно, начальник 5-й дивизии отдал его, не зная еще о распоряжении, сделанном в штабе 9-го корпуса. Но, во всяком случае, обстоятельства сложились так, что Сгалевица становилась главным местом сбора нашего (восточного) отряда, находившегося перед Плевной. Поэтому нам оставалось только выставить сторожевые посты и выслать разъезды по направлению на Плевну, что и было нами исполнено.
На вопрос мой, обращенный к командиру Костромского полка, а равно и к князю Кирканову: послано ли от них донесение в Бресляницу о произведенной рекогносцировке, я получил утвердительный ответ об отправлении этого донесения. Подробности же рекогносцировки князь Кирканов изложил в своем рапорте, поданном от 8-го июля командиру Кубанского полка*). [125]
*) № 63-й 8-го июля 1877 года. Бивуак при селении Сгалунцы. «Командиру 2-го Кубанского конного казачьего полка командира 2-го дивизиона Кубанского конного казачьего полка рапорт: «6-го июля я выступил с Костромским полком из Турского-Тростяника к Плевно-Рущукскому шоссе. В четвре часа утра 7-го июля по приказанию командира Костромского полка выступил с дивизионом по направлению к Плевне с целью разведать о противнике, посмотреть селения: Порадим, Сгалунцы и Гривицу, а также отобрать у жителей оных оружие. Подойдя к деревне Гривице, был встречен артиллерийским огнем с двухорудийного укрепления. Подаваясь далее, я шел, пока не увидел пред собою два лагеря. Пересеченная местность скрывала возможность определить настоящую силу их, но можно было определить, что они величиною на два полка, а затем с пересеченной местности палатки виднелись и далее. Вскоре было выслано нам на встречу четыре сотни кавалерии и батальон пехоты при двух орудиях. Не смея подаваться в среду огня батарей, построенных на высотах перед Плевно и заметив намерение противника обойти нас с правого фланга, я отошел к Костромскому полку, доложив командиру оного о всем, мною виденном, а также и о том, что по слухам, собранным от жителей с Плевны, накануне прибыли туда два паши с сильным войском. Командир Костромского полка выслушал мой доклад при многих офицерах его полка и сказал, что донесет обо всем начальнику 5-й дивизии. Лишь только успел я передать о вышеизложенном командиру Костромского полка, как неприятель, рассыпая конную цепь, начал стрелять в выставленные мною аванпосты, причем под казаком 3-й сотни убита лошадь. Несколько метких выстрелов 5-й батареи 31-й артиллерийской бригады с пехотным прикрытием привели в замешательство и расстроили показавшуюся неприятельскую колонну. Тогда вверенный мне дивизион по моему приказанию бросился на неприятеля и подкрепленный 5-й сотней Кубанского полка сбил противника и заставил его поспешно отступить. Преследование его продолжалось на расстоянии от четырех до пяти верст и приостановлено лишь вследствие появления новых частей неприятельской пехоты, занявших сильную позицию. Оставив разъезд для наблюдения за неприятелем, я, вследствие крайнего утомления лошадей, возвратился в деревню Сгалунцы. Командир 2-го дивизиона войсковой старшина князь Кирканов». Настоящий рапорт представляю командиру Кавказской казачьей бригады. Командир 2-го Кубанского конного полка подполковник Кухаренко». № 2055 8-го июля 1877 года, деревня Сгалунцы. И. д. полкового адъютанта хорунжий Карагичев.
Итак, весь отряд, собранный у Сгалевицы, остался у этого селения в ожидании приказаний и ответа на посланное донесение в Бресляницу о произведенной рекогносцировке. Командир Костромского полка, а равно и многие, с кем мне пришлось говорить в этот день, были убеждены, что «встретив препятствия» в виде большого турецкого лагеря*) мы не получим приказания двинуться на Плевну.
Но мы его получили в ночь с 7-го на 8-е июля в записке начальника 5-й пехотной дивизии, доставленной из Бресляницы. Лично я узнал об этом приказании от полковника Клейнгауза, переславшего мне его в третьем часу ночи с казаком Кубанского полка, с просьбой: по прочтении возвратить записку.
Приказание было написано карандашом на бумаге в размере обыкновенных полевых донесений, и помню, что оно начиналось словами:
«Командиру Костромского полка. Я думал. что вы вчера меня поддержите. Теперь уже поздно». Эти слова я твердо помню. Затем приблизительно было написано следующее: «Атакуйте Плевну от Гривицы, 1-я бригада пойдет от Бресляницы. Выступление в четыре, канонада в пять… Кавказская бригада на вашем левом фланге». Далее следовало приказание о прикрытии обоза и артиллерийского парка частью Костромского полка**). [126]
*) Слова предписания, полученного из штаба 9-го корпуса от 6-го июля.
**) Виню себя в том, что не списал этого приказания и, помещая его теперь, руководствуюсь лишь краткой пометкой из своего походного дневника; но с другой стороны будет понятно, что, получив приказание за час до выступления, некогда было заботиться о том, чтобы списывать его в недосуге темной ночи.
Восемнадцать месяцев прошло со времени первого сражения под Плевной, и оно, отнесенное к разряду нечаянных, было истолковано на разные лады. Всем досталось обвинение за это сражение, но более всего досталось коннице. Между тем, никто из обвинявших нас не обратился за разъяснением его к тем лицам, в чьих руках могли быть сосредоточены приказания, исполнение которых должны быть проверены. В нашем Гривицком отряде такими лицами было два человека. Один из них – убитый в сражении полковник Клейнгауз, другим лицом остаюсь я, пишущий эти строки и после полковника Клейнгауза принявший начальство над Гривицким отрядом.
Целый день, 7-го числа, мы стояли перед турками, и только восьмого пехота атаковала Плевну. Полученная нами записка с приказанием атаковать Плевну заслуживает полного внимания, так как она не предлагала вопросов о последствиях рекогносцировки. предписанной начальником 5-й пехотной дивизии. и о том, где же находится Кавказская бригада. Очевидно, что в Бреслянице было известно о соединении Костромского полка с кавказской бригадой, которая по приказанию начальника дивизии от 6-го числа должна была быть в Тученице, т. е. в десяти верстах влево от Костромского полка. Приказание же – атаковать Плевну – обоим нам было общее и прислано на имя командира Костромского полка. В нем прямо было указано: кавказской бригаде быть на левом фланге Костромского полка; Тученица же, будучи в десяти верстах расстояния от нас, не могла быть названа левым флангом полка. Если же допустить самые крайние предположения и подумать, что упомянутая записка начальника 5-й дивизии существовала только в моем воображении, то тогда Костромской полк не атаковал бы Плевну одновременно с 1-й бригадой 5-й пехотной дивизии, и не было бы сражения 8-го июля. После сражения я спросил записку генерала Шильдера у одного из офицеров Костромского полка, которому, как мне казалось, мог передать ее полковник Клейнгауз. Но ответом на мою просьбу были слова: «сколько помнится, полковник положил ее в карман своего мундира». Теперь приходится сожалеть, если не существует этой записки. Содержание ее чрезвычайно важно в том отношении, что в ней было сказано: «Я думал, что вы вчера меня поддержите». Следовательно, войска, шедшие от Бресляницы, также как и мы были в соприкосновении с турками накануне Плевненского сражения, и случайно или преднамеренно, но имели рекогносцировку. А потому и разыгравшееся 8-го июля сражение под Плевной не может быть отнесено к разряду «случайных»; и так называемое «дело генерала Шильдера» не есть оплошное его походное движение на Плевну. Если же и была оплошность, то ее следует искать где-нибудь в день наступательного движения русских 7-го числа, а не в день сражения под Плевной 8-го июля.
Не зная подробностей столкновения наших войск с турками под Бресляницей, я не могу и рассказывать о нем; но обращаю внимание на то обстоятельство, что со стороны Гривицы потери 7-го числа заключались в одной убитой лошади. Следовательно, Гривицкий отряд не может принять на себя укора в оплошности.
Неизвестными оставались лишь вопросы: откуда, когда и сколько прибыло подкреплений к шести таборам (рекогносцировка под начальством Владикавказского полка подполковника Бибикова), занявшим Плевну 27-го июня.
Вопросы эти разрешились на другой день; но для целости рассказа отвечу на них тут же.
По свидетельству одних, турки в числе двадцати тысяч подошли к Плевне 5-го июля, по показанию других, они вступили почти одновременно с нашим движением от Никополя, но оба показания сходились в том, что турки пришли не по реке Вид, не от Ловчи и Софии, а через Метрополье, т. е. с запада, со стороны прямо противоположной Гривице, переправясь, по всему вероятию, через реку Искер у Магалеты.
Спрашивается, могла ли конница 9-го корпуса видеть вступление сил Османа ранее своего соприкосновения с турками 7-го июля?
Ответить на этот вопрос я могу только за себя и говорю, что для наблюдения за движением турок от Искера на Метрополье Кавказская бригада должна была бы иметь пост на Софийском шоссе где-нибудь подле Дольнего Дубняка, т.е. в сорока верстах от Тростяника и в средине сообщений противника. Вряд ли турки допустили бы наши слабые силы не только держаться, но и приблизиться к этому месту.

8-го июля.
Итак, в четыре часа утра войска должны были выступить на Плевну. Трудное предстояло нам дело; тяжелые мысли давили размышление; досада сменялась сомнением, сомнение зарождало вопросы: зачем и почему мы идем на Плевну? Вчерашний день сложился так, что каждому думалось, что приступа на Плевну не будет. Приготовления были сделаны только на случай, и я, между прочим, помню, что в Кавказской бригаде было приказано с вечера иметь по куску мяса на случай раннего выступления. Позднее получение приказания, поспешное выступление произвели какое-то разладистое ощущение, и зародилось мрачное настроение духа, над которым как будто подсмеивался кто-то и язвительно нашептывал: «взаимная поддержка», «выбор удачного мгновения», должны быть основными свойствами конницы. Но нелегко было ей в случае надобности поспеть к Бреслянице, не бросив на жертву Костромской полк.
По присланной нам диспозиции, наступление на Плевну должно быть произведено по двум направлениям. Именно:: 1-я бригада 5-й пехотной [127] дивизии. Бугский уланский и 9-й Донской полки двигались по направлению от Бресляницы и по Виду; Костромской полк шел от Сгалевицы на Гривицу. Кавказской бригаде приказано следовать уступом за его левым флангом. Артиллерийский парк и обоз восточного, т. е. нашего отряда, под прикрытием двух рот Костромского полка оставлен в Сгалевице. Следовательно, перед началом своего наступления на Плевну наши отряды были расположены почти под прямым углом друг к другу. Промежуток между ними на местах ночлега был от пятнадцати до восемнадцати верст, и только по линии встречной турецкой обороны, т. е. от Гривицы к дороге Бресляница–Плевна, он сокращался до семи верст. Тут русские должны были сойтись с турками. Чтобы сколько-нибудь пополнить промежуток, разделявший отряды нашей пехоты и обеспечить правый фланг Костромского полка, в непосредственное его распоряжение были назначены две сотни Кубанского полка князя Кирканова. Вместе с сим князю Кирканову вменено в обязанность поддерживать связь с левым флангом 1-й бригады 5-й пехотной дивизии. Сверх сего к начальнику 5-й пехотной дивизии назначен особый офицерский разъезд в Бресляницу, который и отправился к нему [128] при начале артиллерийского боя. Сколько помнится, то был разъезд под начальством хорунжего кубанского полка Бирюкова. Князь Кирканов явился к командиру Костромского полка и получил приказание осветить его наступление. Составив таким образом авангард Костромского полка, он следовал в голове его до перестроения батальонов в ротные колонны. Затем князь Кирканов передвинулся на правый фланг Костромского полка, и дозоры его соединились с донцами 9-го полка, выставленными от Бресляницы. (По словам князя Кирканова, его цепь стояла в связи с донскими казаками до взятия Костромским полком турецкой батареи. После чего донцы быстро стянулись к своему правому крылу). Костромской полк еще не дошел до расстояния предельных выстрелов турецких орудий, как орудийные выстрелы раздались со стороны Бресляницы. Неужели мы опоздали? подумалось в это время. Но Костромской полк выступил ровно в четыре часа. Следовательно, там, под Бресляницей, турки были ближе к русскому расположению, или наши выступили раньше времени. Но вот около шести часов утра из батареи, построенной на горе выше Гривицы (почти на месте будущего большого Гривицкого редута), турки открыли орудийный огонь по нашему наступлению.
Турецкая позиция имела вид высокого крутого полукружия, обращенного к нам выпуклою стороною; правое крыло турок упиралось в Радишево и, направляясь через Гривицу, поворачивало на северо-запад к реке Вид, в берег которого ниспадали утесы Опанца. Гривица, расположенная у подошвы обращенных к нам плевненских крутостей, как бы встречала русское наступление. От нее поднимались холмы и горы, за которыми стояла Плевна, приютившаяся в их глубокой котловине. В день 8-го июля на гребне этих гор рос высокий кустарник, от которого ниспадали две противоположные крутости. Обращенные к нам я назову наружными, а противоположные – внутренними.
Внутренние скаты круче и короче наружных. Эти последние, длинной покатостью спускаясь в нашу сторону, почти не имеют мертвого пространства. Думаю, что эта особенность имела немалое влияние на большую убыль Костромского полка.
По мере того, как он подходил к Гривице, 5-я батарея 31-й артиллерийской бригады, находившаяся при Костромском полку, последовательно меняя позиции, удачно отвечала огню турецких орудий. До семи часов мы имели перед своими глазами постепенно подававшийся вперед Костромской полк. В семь часов утра левофланговый его батальон подошел к Гривицкому оврагу. Батарея и остальные два батальона наступали правее Гривицы. Гривица и возвышающиеся за нею крутости были заняты турками, которые [129] встретили Костромичей сплошным ружейным огнем. Левофланговый батальон спустился в овраг, чтобы занять Гривицу. Подле него, если не ошибаюсь, находился и командир полка. Батальон скоро скрылся в овраге, а высокая кукуруза укрывала от наших глаз и тех, которые шли правее его.
Склоны гор густо покрылись ружейным дымом, и только белые красивые кольца орудийных выстрелов одиноко взвивались над пеленой порохового тумана.
В это время, т.е. около семи часов утра, кубанский казак доставил мне записку, в которой было сказано: «Кавказской бригаде приказано заходить им в тыл. Полковник Клейнгауз».
Приказание заходить в тыл туркам в то время, когда дело едва лишь начиналось, казалось преждевременным; но, по словам «приказано заходить им в тыл», было очевидно, что записка получена из Бресляницы, следовательно, почему-нибудь надо было спешить в тыл туркам. И так как наш Гривицкий отряд мог попасть в турецкий тыл не иначе как обходом их правого крыла на Радишево, то мы и двинулись по этому направлению.
Направляясь балками, минуя возвышенные скаты, мы скрытно подошли к Радишеву и остановились вблизи его, чтобы сколько-нибудь осмотреться на новой местности. Радишево лежит в лощине у подножия двух крутых лесистых обрывов. Образуя отдельно занятый пост на правом крыле турок, оно было занято двумя ротами пехоты; под самой Плевной стояли сильные турецкие подкрепления. Для наблюдения за Радишевым была выдвинута 1-я сотня Кубанского полка, балкой подошедшая к самой деревне. Кругом нас спускались обрывы узких, лесистых холмов, и не было места для действия в конном строю. Пехотный бой тут мог бы быть упорный, мы могли бы обстрелять их огнем орудий. Но Радишево, расположенное под лесистой горою, находилось в мертвом углу наших выстрелов; четырехфунтовые орудия могли бы взять отсюда по открытому флангу турецких подкреплений перед Плевной, но трехфунтовые горные орудия не добросили бы снарядов и на половину этого расстояния. Видя невозможность действовать на этой местности, мы подались еще левее, став между Радишевым и Тученицким оврагом. Тут местность была лучше, хотя для преследования турок на Плевну нам следовало перейти еще Радишевский овраг.
Отсюда весь тыл турецких позиций нам был виден. Перед Плевной стояли густые колонны свежих турецких подкреплений; мы находились от них на расстоянии верного выстрела турецких орудий. Но турки стояли твердо и не думали об отступлении. С занятой нами [130] высоты мы видели, как ближайший к нам батальон Костромского полка поднялся из Гривицы, ударил на ложементы и взял окопанную батарею, насыпанную на два орудия. 5-я батарея 31-й артиллерийской бригады производила видимое опустошение в турецких рядах, и они бежали, покинув свою батарею, на которой одно орудие, как нам казалось, было подбито. Костромичи поднялись на высоты и скоро скрылись в кустах, бывших между ними и турками. Что там происходило, я не знаю, но мы видели, как отступившие турки спустились к своим подкреплениям, стоявшим у самой Плевны.
За нашей тонкой линией таковых не было видно, и от Бресляницы никакого движения не замечалось. Высоты скрывали кругозор за правым крылом Костромского полка, и если бы не слабо доносившиеся оттуда орудийные выстрелы, можно было бы подумать, что бой происходит только перед Костромским полком.
В то время как роты Костромского полка вошли в кусты, что росли на гребне Плевненских высот, ружейная пальба прекратилась, и по всему протяжению боя наступило какое-то мертвящее душу молчание.
Но вот из кустов показались белые точки*), отступавшие с того места, где залегли роты Костромского полка; мы приняли их за одиночное движение раненых. Но вслед за ними понемногу прибавилось еще несколько, и вскоре все, что поднималось на гору от Гривицы, стало отходить длинной цепью без выстрела обратно. У Костромского полка, как после оказалось, истощились патроны; поэтому сначала отступили одиночные люди, а за ними отошел и весь полк, потерявший в бою немалое число офицеров, начиная с полкового командира.
Тогда из Плевны поднялась густая, тройная турецкая цепь пехоты, перемешанная с всадниками**), и издали, но тоже без выстрелов, она медленно подвигалась за нашей пехотой.
*) Костромской полк был в белых шароварах и, сколько помнится, в рубашках.
**) Нам впоследствии неоднократно приходилось видеть, как густая пехотная цепь турок была сопровождаема редкою цепью кавалеристов.
Тут уже ясно было, что сражение проиграно, и наше движение в тыл неприятеля не могло иметь применения, так как турки могли обрушиться превосходными силами на ослабевший Костромской полк. Поэтому Кавказская бригада рысью возвратилась на прежнее место к Гривице на соединение с Костромским полком. Быть может, под Гривицей могло разыграться расстреливание турками Кавказской бригады, но она должна была дать время Костромскому полку вздохнуть и собраться за нею. При начале этого движения вторая сотня кубанского полка была выслана вперед для скорейшего подаяния помощи раненым. Приблизясь к Гривицкому [131] шоссе, мы увидели толпу раненых ближайшего к нам батальона, которым врачи не успевали делать перевязки. Турки подходили к Гривице, и в это время, почти одновременно, были получены мною три следующие известия:
1) Подъехавший ко мне офицер Костромского полка сообщил, что полковой командир убит, и что множество офицеров и нижних чинов выбыло из строя, остальные растянулись и неизвестно каким образом соберутся.
2) С перевязочного пункта была доставлена записка:
«Я, заведывающий перевязочным пунктом, прошу ваше высокоблагородие отстоять наше отступление, так как я не могу подобрать наших раненых; сотни недостаточно. Июля 8-го, поручик Брискен».
3) С правого фланга Костромского полка:
«Костромской полк разбит; командир убит, и мы отступаем на Сгалевицы. Остановились у Гривицы. Турки наступают; дайте помощь, иначе артиллерия в опасности. Князь Кирканов».
Итак, Кавказская бригада прибыла вовремя, и для удовлетворения этих требований были сделаны следующие распоряжения:
1) Для помощи раненым, собиравшимся на Гривицком шоссе, оставлены две сотни Кубанского полка, с целью отвезти их под своим прикрытием по окончании перевязки в Сгалевицы.
Остальные две сотни Кубанского полка были расположены несколько правее их, по эту сторону Гривицы, как для поддержки прикрытия раненых на Гривицком шоссе, так и для наблюдения за Гривицей. По отбытии раненых в Сгалевицы, этим двум сотням приказано было присоединиться к Владикавказскому полку.
Этот последний, на основании полученных донесений, был двинут на правый фланг Костромского полка. Затем, по нашу сторону Гривицкого оврага, начиная от шоссе вплоть до кубанских сотен князя Кирканова*), были рассыпаны две сотни Владикавказского полка. К этому времени турки заняли ближайшую к ним ограду Гривицы и открыли редкий орудийный огонь из покинутой и теперь вновь занятой ими батареи.
Владикавказские сотни подошли к правому флангу Костромского полка, собиравшемуся у большой рощи, которая, если судить по русской десятиверстной карте, начинается недалеко от Гривицы и тянется до того места, где на ней обозначено «Палац»**). [132]
*) Находившегося на правом фланге Костромского полка.
**) Селение Палац на этом месте не находится; по показаниям проводников, этим названием именуется сказанная роща; на картах Каница и на австрийской название Палац не обозначено.
Здесь, несмотря на летающие гранаты, офицеры собирали и выстраивали полк, выпустивший все патроны; в батарее не было снарядов; две сотни князя Кирканова стояли впереди, рассыпав цепь перед надвинувшимися турками.
Князь Кирканов, составляя авангард Костромского полка при вступлении его в дело, оставался затем все время на его правом фланге. Увидав, в одиннадцать часов пополудни, отступление нашей пехоты, он тотчас выдвинулся вперед; занавесил место сбора Костромского полка и оставался в таком положении вплоть до прибытия*) Владикавказского полка, который и стал в резерве за этими сотнями. Для помощи раненым Кавказская бригада дала все то число казаков, которое можно было освободить из строя, стоявшего наготове встретить турок. День был жаркий, жажда мучила раненых, а воды не было.
* № 64-й, 9-го июля 1877 года, бивуак при селении Турский-Тростяник. – Командиру 2-го Кубанского конного казачьего полка командира 2-го дивизиона Кубанского конного казачьего полка. Рапорт, Вчера, 8-го июля, в четыре часа утра дивизион выступил в авангарде Костромского полка, начавшего наступление на Плевну. Дойдя до сел. Гривицы, по дивизиону был открыт артиллерийский огонь с неприятельской батареи, скрытно расположенной за окопами на высотах между сел. Гривицей и Плевной. Пехота наша построилась в боевой порядок, а дивизион получил приказание от полкового командира прикрывать его правый фланг и поддерживать связь с 1-й бригадой 5-й пехотной дивизии, начавшей еще ранее наступать со стороны Бресляницы, для чего я и поднялся на высоты правее сел. Гривицы, где и расположил дивизион в закрытой от выстрелов лощине; по мере наступления пехоты дивизион подавался вперед. К одиннадцати же часам огонь прекратился, и дивизион, выехав из лощины, заметил вправо отступавшую пехоту толпою и батарею, немедленно подался к ним, перестроившись на ходу в боевой порядок под артиллерийским огнем противника, и своею стойкостью удерживал в отдалении неприятельскую кавалерию. Я тотчас же донес начальнику Кавказской бригады об опасном положении страшно утомленной и расстроенной продолжительным боем пехоты и артиллерии, отступавшей без патронов и зарядов, и просил помощи. В половине второго часа дня я присоединился к прибывшей бригаде. Командир 2-го дивизиона войсковой старшина князь Кирканов. настоящий рапорт представляю командиру Кавказской казачьей бригады. Командир 2-го Кубанского конного полка подполковник Кухаренко. – И. д. полкового адъютанта хорунжий Карагичев. № 2054. 9-го июля 1877 г.
Наконец в роще был найден источник (ключ), и из него казаки подвозили воду в котелках. Доктора Кубанского и Владикавказского полков*) после помощи, оказанной раненым Костромского полка, оставленных у Гривицы, и по отправлении последних в Сгалевицы подоспели сюда и неутомимо работали с врачами Костромского полка. Лазаретные линейки, лафеты и зарядные ящики были переполнены ранеными. Казаки по собственному желанию усаживали их на свои седла и вели в поводу вплоть до места ночлега. [133]
*) Кубанского полка Лабуц и Владикавказского – Скворцов.
Конечно, работа эта потребовала много времени; турки не двигались, но орудийный огонь их не прекращался. Почти в минуту нашего соединения с правым флангом Костромского полка прибыл к нам от начальника 5-й дивизии хорунжий Бирюков, посланный к нему в начале боя с разъездом Кубанского полка. Он сообщил об отступлении северного отряда на Бресляницу и привез нам приказание стягиваться по тому же направлению. В первую минуту по поучении этого приказания я хотел, было, выполнить предстоящее нам фланговое движение перед торжествующим неприятелем. По-видимому, для приведения его в исполнение, стоило только уведомить парк и обоз, оставленные в Сгалевице, и приказать им одновременно с нами направиться на Бресляницу. Но на деле движение это встретило много затруднений. Часть раненых уже была направлена на Сгалевицы, в которой приказано было собрать подводы для их дальнейшей перевозки. К тому же мы сами были обременены ранеными, которых не на чем было отвезти в Бресляницу, удаленную от Палаца по крайней мере на десять верст (по русской десятиверстной карте_. Поэтому я послал донесение начальнику 5-й дивизии о потерях Костромского полка и о невозможности в силу этого двинуться на Бресляницу, так как Сгалевица была ближе к нам невольно приходило в голову то соображение, что при отступлении на Бресляницу останется без наблюдения наш левый фланг, т. е. Гривицкое шоссе, а на нем стояли уже турки, менее чем в полуверсте расстояния от нашей цепи.
В то время, когда мы были уже на правом фланге Костромского полка, прибыл почти вслед за хорунжим Бирюковым разъезд, посланный нами вчера из Тростяника к генералу Лошкареву, и привез от него записку, помеченную: с позиции перед Плевной, 8-го июля, 7 час. 25 мин.
«Полковнику Тутомлину. Немедленно шибко двиньтесь в тыл туркам, наступающим по большой дороге от Плевны в Бресляницу; мы, сколько можем, удерживаем их.
Генерал Лошкарев».
Эта записка была получена во втором часу пополудни, следовательно, тогда, когда весь бой уже был окончен. На вопрос, обращенный к разъезду, почему записка доставлена так поздно, посланные отвечали, что должны были ехать кружным путем в виду усиленного турецкого натиска от Плевны на Бресляницу. Но, как бы там ни было, верно только то, что 1) разъезд, посланный вчера. 7-го июля, в с. Крета, прибыл по назначению и ночевал в расположении правого [134] нашего фланга и утром 8-го июля был отправлен с поля обратно; 2) то, что Кавказская бригада не выполнила привезенного разъездом приказания потому, что в 7 часов утра она уже получила приказание, переданное через полковника Клейнгауза, выраженное в словах: «Кавказской бригаде приказано заходить им в тыл». Для нашего же расположения турецкий тыл был – дер. Радишево, куда мы и направились. Но следует заметить, что время отправления записки генерала Лошкарева помечено 7 ч. 25 м. Приказание от Клейнгауза получено ранее 7 часов утра. Следовательно, приказание командиру Костромского полка – направить Кавказскую бригаду в тыл туркам – было послано раньше записки генерала Лошкарева. Если в штабе 5-й дивизии не сохранилось отпуска этого приказания, то кончина полковника Клейнгауза не дает возможности поверить, от кого было прислано первое приказание. Но спрашивается: если бы Кавказская бригада получила второе приказание вовремя, могла ли она оказать содействие нашему правому флангу? На этот вопрос можно ответить скорее утвердительно, прибавив, что если бы местность и строй турок способствовали неожиданному для них нападению. Но двинуться на Бресляницкую дорогу она могла только одним полком, потому что вряд ли она могла оставить без прикрытия левый фланг Костромского полка, совершенно удаленный от наших главных сил. Если же она пошла на Радишево в составе восьми сотен, оставив две при Костромском полку*), то в этом случае Костромской полк был у нее на виду, и она всегда могла взять турок во фланг или тыл, если бы они потеснили его.
В числе роковых случайностей этого дня было два обстоятельства, которым следовало подсобить, но у меня не было к тому возможности. Говорю про оставленные ан поле сражения ранцы Костромского полка и тело полковника Клейнгауза.
Один из офицеров Костромского полка просил меня отрядить казаков для подбора ранцев, сложенных в Гривицкой балке. Костромской полк начал дело в ранцах и спустился под сильным неприятельским огнем в Гривицкую балку. Для облегчения приступа на крутые гривицкие скаты полковник Клейнгауз приказал их снять и сложить тут же под Гривицей**).
*) Одиннадцатая сотня в Сельви, двенадцатая (сборная из худоконных и раненых) при обозе.
**) См. записку полкового адъютанта Костромского полка о месте нахождения ранцев, приведенную ниже.
В этой просьбе я отказал, потому что для подбора хотя бы 2000 ранцев нужно было назначить не менее пяти сотен, а готовый к бою [135] строй был необходим для всякой случайности*). Вторая просьба сдавила меня скорбью; мне было стыдно бросить тело полкового командира, честно павшего в бою; но послать на убой свежую горсть людей было бы грешно; нельзя было допустить, чтобы турки удержались от открытия огня, находясь не далее 200 шагов от посланных для этой цели людей. Если нельзя было вынести полкового командира в минуту смерти, то теперь тем более трудно было разыскивать его между десятками столь же честно павших воинов.
Я не помню, до которого часа мы оставались на месте нашего случайного сбора и перевязки раненых; но Кавказская брига отступила от Гривицы только тогда, когда Костромской полк совершенно устроился. Вверив непосредственное распоряжение отступлением командиру 5-й батареи, как старшему в чине, я поручил ему отвести полк и батарею вслед за ранеными.
Когда Костромской полк и батарея, двинувшись в полном порядке, отошли от нас на версту, тогда отступила и Кавказская бригада; но перед турками были оставлены и рассыпаны цепью две сотни. Им приказано отходить шаг за шагом не ранее, как весь наш отряд скроется у них из виду**).
*) 11-го июля мною было получено приказание от начальника 5-й дивизии справиться в Костромском полку, где сложены ранцы и, подобрав их, доставить на подводах под охраной казаков. На это я отвечал донесением о невозможности собрать их в день боя, и тем более это трудно сделать теперь, потому что не можем набрать подвод и для раненых, не только для ранцев, которые, по всему вероятию, в большинстве уничтожены. Поэтому для подбора их остатков просил особого приказания. Для подробного же ответа начальнику 5-й дивизии о месте склада ранцев получил записку от адъютанта Костромского полка, которую привожу дословно: «Роты 1-го батальона, пятая и шестая, оставили ранцы в балке, правее дороги в Гривицу, не доходя ее; остальные роты оставили их в той же балке, но ближе к Гривице, в загибе балки. Полковой адъютант поручик Подгаевский».
**) Разумеется, если турки не начнут наседать на нас.
Помню, что при начале нашего отступления ко мне прислан был с приказанием с левого фланга нашей цепи Владикавказского полка прапорщик Хоранов. Мы оба обернулись лицом к Гривице – и перед нами мелькнуло пламя последнего орудийного выстрела турок. Следовательно, мы оставались вплоть до сумерек на месте сражения, окончившегося в первом часу пополудни.
Но на полпути в Сгалевицы на нас обрушилась новая беда. От казаков, посланных за подводами в Сгалевицы, мы узнали, что парк и обоз отошли на Турский-Тростяник, получив сведения от перепуганных болгар, будто бы турки наступают по Гривицкому шоссе, что болгары бегут из селения, но, тем не менее, казакам удалось собрать несколько подвод, что раненые прибывают в Сгалевицы, и что пришедшие [136] уже туда, под прикрытием двух наших сотен от Гривицы, проследовали вслед за обозом на Турский-Тростяник. По получении этого известия пришлось послать за обозом в Турский-Тростяник и вернуть его, если он не проследовал куда-нибудь дальше. Поздними сумерками мы вступили в Сгалевицы, выслав разъезды к стороне Плевны, и приступили к укладке раненых на подводы.
В восемь часов вечера от офицера, находившегося при обозе Кавказской бригады, получено было донесение, в котором сообщалось:
«Обоз расположен на горе около села Турского-Тростяника; лошади упряжные сильно утомлены, раненые просят отдыха; 13-й летучий парк присоединился к нам; получено сведение, что на наш обоз неприятель наступает; нужно подкрепление». Войсковой старшина Голяховский».
Вслед за сим получено уведомление от командира летучего 13-го парка:
«Командующему Кавказской казачьей бригадой. Сообщаю вашему высокоблагородию, что вверенный мне парк с полными боевыми запасами без всякого прикрытия не может выступить в настоящее время по вашему приказанию. Две сотни*) казаков для прикрытия обоза и парка крайне недостаточно в ночное время, а потому принимаю ответственность на себя и удерживаю до рассвета, а с рассветом могу выступить, причем прошу ваше высокоблагородие сообщить 5-й батарее 31-й артиллерийской бригады, что я прибуду завтра к вашей бригаде, чтобы выслали ящики для пополнения боевых припасов батареи, чтобы выслали ящики для пополнения боевых припасов батареи, которые и во время боя могли бы быть пополнены, так как командиру батареи было известно, что парк прибыл на позицию. Полковник Пешков».
Казалось бы, что парку, бывшему на позиции, не следовало бы и уходить без приказания, но достоверно только то, что в настоящую минуту Костромской полк был без патронов, а батарея без снарядов.
Вслед за запискою полковника Пешкова снова было получено уведомление из обоза, сообщавшее:
«Сейчас дал знать лазутчик, что из Турского-Тростяника турки**) послали сказать, что мы стоим без всякого прикрытия, и нас мало. Торопитесь придти. Войсковой старшина Голяховский».
А на словах сообщалось, что болгары перехватили двух человек из числа трех, посланных в Плевну, но что третьему удалось уйти. [137]
*) Оставленные утром в Сгалевицах две роты Костромского полка для прикрытия обоза, быть может, должны были бы следовать за обозом; но нельзя их винить в этом, так как они остались для подаяния необходимой помощи прибывшим раненым. Наши две сотни, составляя прикрытие раненых, обратились в прикрытие обоза, парка и раненых.
**) Т. е. жители.
Следовательно, наше положение выходило очень неприятное. Обсудив его общими силами, было решено воспользоваться тем, что раненые хоть кое-как да уложены на подводы, и присоединиться к парку, может быть и в самом деле привлекающему турок в Турский-Тростяник, т. е. в разрез наших отрядов.
Если бы турки действительно пришли в Турский-Тростяник, то разрезали бы нас на две части. Во избежание этого мы передвинулись туда в следующем порядке: в авангард назначено две сотни; за ним – повозки с ранеными, размещенные между сотнями Кавказской бригады, за ними Костромской полк; в арьергарде оставлены две сотни. Здесь я снова обращаю внимание на то, что утомленный Костромской полк бодро и в совершенном порядке поднялся для движения на Турский-Тростяник, готовый, быть может, снова иметь дело хотя бы и без патронов; офицеры обращали особенное внимание на сохранение строго-сплоченного порядка нашего передвижения. В десять часов вечера, вернее сказать, уже темной ночью мы вступили в Турский-Тростяник. Прикрыв своим расположением раненых и парк, мы оставались здесь всю ночь в ожидании дальнейших приказаний*). [138]
*) Прочитывая появившиеся в печати очерки минувшей войны, приходится с уважением относиться к трудам немецких писателей, разбирающих наши действия. По крайне мере, я высказываюсь относительно их взгляда на действия нашей конницы. В этом отношении мнения Виддерна, Трота и Зарау (Sarauw) дороги, потому что основаны не на произвольном личном взгляде, но выведены на основании военного искусства.
В каждом отзыве их слышится голос прошедших войн, который как будто спрашивает: к чему же вам служили испытанные нами уроки? И действительно, где же как не в коннице примеры прошлого должны служить руководителями военных действий. И для этого у нас немало данных как старинных, так и современных.
Сравнительное применение их к нашим действиям должно составить предмет особого самостоятельного труда. Но для ссылки хотя бы на некоторые из них я позволю себе указать на сочинение прусского офицера Богуславского, написавшего «Развитие тактики со времени войны 1870-71 годов», и на русский очерк прошедшего и будущего кавалерии П. Скобельцына. Оба произведения напечатаны в военном сборнике за 1878 г. и точно так же как и рассуждения Трота увлекают последовательностью выводов, основанных на глубоком знании назначения, свойств и обстановки легкоконной службы.
Трот так верно прочувствовал наше трудное положение, что, не в обиду ему будет сказано, он как бы, присутствуя у нас, пишет с наших слов. Как будто русская конница не сознает своих ошибок? Кто же их не делает? Но мне кажется, что для правильной оценки ее действий нужно знать всю подноготную ее обстановки; надо прочувствовать все то, что испытывали ее работники в то время, когда они беспомощно изнемогали в непосильных напряжениях.
Если я позволю себе сказать, что указанные мною писатели не всегда Тосно определяют наши действия, то думая, что это происходит только от того, что им многое неизвестно из нашей войны. Оно и не могло быть известно. Так, например, в немецких сочинениях Виддерна и Трота и у датского писателя Зарау говорится, что кавказская бригада пришла к первому сражению под Плевну из Бурлгарени, т. е. как бы совершенно свежая. Следовательно, им неизвестно, что она была под Никополем и возвращалась после шестидневных непрерывных дел с неприятелем.
Но не мудрено ошибаться немцам, когда и русские донесения свидетельствуют о том, что кавказская бригада пришла из Бурлгарени и ночевала с 7-го на 8-е июля в Тученице. («Военный Сборник», 1877 г., № 9, описание сражения 8-го июля).
Но еще непонятнее то обстоятельство, что в описании сражения этого дня под Гривицей я несколько узнаю свое собственное донесение, но я не говорил в нем, что мы пришли из Булгарени и ночевали в Тученице.
Вместо этого у меня находились не помещенные в описании действия кавказской бригады после сражения.
Нет сомнения, что это произошло от невольной ошибки, хотя, к сожалению, совершенно извращающей действия кавказской бригады.
Я далек от желания выставить в безупречном виде действия кавказской бригады, но военная летопись должна передавать ежечасную точность и не возбуждать подозрений в бездействии тех частей, которые добросовестно исполняли отданные им приказания. В этом отношении кавказская бригада имеет право сетовать на то, что своевременно остались незамеченными: приступ шести с половиной ее сотен на Градешти; не выяснены причины возникновения ночного их боя под Самовидом и, наконец, уничтожение моста на р. Вид у с. Гиляны, о котором спрашивали русские газеты. Что же делала конница? Неужели они не уничтожила моста в Гилянах?– спрашивала русская печать.
Смею думать, что дневник кавказской бригады может свидетельствовать о том, что от ее внимания не ускользнула необходимость прервать удобное сообщение турок по р. Вид, но не нам было указывать на свою службу и заслуги. Наше дело было работать. Мы кратко доносили: приказание исполнено, что делать дальше? и за это поплатились. Тогда была пора работы – теперь наступает время правдивого рассказа на основании положительных, а не измышленных данных. Поэтому я позволил себе переполнить дневник теми полевыми записками военного времени, по которым можно составить понятие о боевых распоряжениях. Только по ним можно безошибочно определить, когда и как мы узнали о приказании находиться в Тученице в то время, когда с другой стороны нам велено было занять Тростяник. Касательно же первого сражения под Плевной, из них можно вывести заключение, что штаб 9-го корпуса предписывал пехоте двинуться на Плевну не ранее того, как конница успеет оглядеть окружности Плевны.
Между тем, говорит Трот, 9-й казачий полк остался позади пехоты, двигавшейся от Бресляницы, и заключает из этого, что командир Донского полка не был посвящен в цель движения пехоты.
Я позволю себе прибавить к этому предположению, что пехота двинулась на Плевну, по меньшей мере, не дождавшись движения конницы. Трудно предположить, что командир 9-го полка ослушался отданного ему приказания; ведь в подобных случаях на него неминуемо обрушилась бы короткая расправа. Почему же вместо голословного обвинения конницы не приходит в голову спросить: что было приказано командиру 9-го полка? Испытав многие стороны весьма естественной в боевой время неурядицы, я позволяю себе утверждать, что одно из бедствий нашего мирно-военного времени заключается в отсутствии сродства трех родов оружия.
От этого происходит то, что пехота не знает свойств и нужд конницы; конница не ведает современных потребностей и усовершенствований пехоты, а в общем выходит, что оба рода оружия не знают, чем и как служить друг другу. – В силу этого закрадывается обоюдное пренебрежение, которое нередко обнаруживается в преступном выражении: иди сам по себе. – Надо связать пехоту с конницей, в каком бы строевом виде эта связь не проявилась, но сохранить отдельные, самостоятельные конные силы. На это указывают прошедшие, доселе мало в чем изменившиеся требования от конницы; этого тщетно добивались все великие предводители конницы, начиная со времен Ксенофонта, говорившего: «соединяйте конницу со стрелками».
Касательно действий кавказской бригады перед первой Плевной Трот справедливо замечает, что ей следовало двинуться в полном составе на рекогносцировку Плевны из Тученицы. Думая, что из дневника можно усмотреть, что бригада именно так и сделала; но ей пришлось из Тростяника двинуться на выстрелы в то время, когда Бресляницкий и Сгалевицкий отряды открыли силы турок.
Ко времени прихода кавказской бригады в Сгалевицы, рекогносцировка 3-х ее сотен была уже окончена.
Тем не менее, на мне должно лежать обвинение, что я на слово поверил отправлению о ней донесения и не послал от себя вторичного.
Для меня нет оправдания в этом промахе; но так как не бывает действия без причины, то я объясню эту причину.
Рекогносцировка была произведена командиром Костромского полка, а не мною. Он мне о ней сообщил, князь Кирканов доложил по порядку подчиненности.
Оба засвидетельствовали, что донесение послано; если оно не дошло, то и мое могло не дойти.
В с. Крета, через Бресляницу, было послано 7-го июля донесение о том, что кавказская бригада идет на соединение с Костромским полком. У меня приведено доказательство, что донесение это было получено в с. Крета (записка генерала Лошкарева от 8-го июля в 7 ч. 25 м., препровожденная с нашим разъездом, ночевавшим в расположении Бресляницкого отряда). Я не знаю, где именно ночевал наш разъезд, но помню, что посланные утверждали, что дожидались до утра подле палатки генерала и, передав записку начальнику дивизии, отвечали на вопросы нескольких лиц штаба будто бы обеих дивизий. (Я мог бы привести немало подробностей из рассказов этого разъезда, но так как их трудно проверить, то и умалчиваю о них).
Вот причина, по которой я, конечно ошибочно, не отправил вторичного донесения от своего имени.
Признавая справедливость могущего остаться на мне обвинения, я позволяю себе предложить вопрос: разве в этом заключалась причина поражения под Плевной?
Если допустить, что из Гривицкого отряда не было послано донесения об усилении турок, то Бресляницкий отряд, увидев их 7-го числа, разве не мог отступить на Бресляницу, хотя бы ночью с 7-го на 8-е июля? Я слышал, что один из артиллерийских генералов, бывших в это время в Бреслянице, предлагал именно эту меру предосторожности. Это мне рассказывал сам предлагавший.

 

II.
После первой Плевны.

9-го июля.

В ответ на посланное начальнику 5-й дивизии донесение из-под Гривицы о нашем отступлении на Сгалевицы мы на рассвете 9-го [139] июля получили приказание, отправленное 8-го июля в шесть часов вечера с позиции перед Бресляницей, командиру Кавказской бригады: [140]
«Если вы с 19-м полком*) находитесь в селении Сгалевицах или вообще на Рущукско-Плевненском шоссе, то отойдите с 19-м полком в Булгарени за мост, который: а) надо защищать. Если сегодня не успеете, то отойдите завтра утром; если вы находитесь с 19-м полком очень близко к Бреслянице и не успеете сегодня отойти за Булгаренский мост, то только в б) крайнем случае**) отступайте на соединение с 1-й бригадой в Бресляницу. 20-й Галицкий полк вышел мне навстречу и перед Булгарени прикроет отступление. Передайте для исполнения содержание этой записки командиру 19-го полка. Генерал Шильдер».
*) Т. е. 19-м Костромским.
**) а и б подчеркнуто в подлиннике.
Эта записка была полным одобрением того, что весь наш левый, т. е. Гривицкий, отряд не пошел на Бресляницу по первоначально полученному вчера приказанию. С нашей стороны, по меньшей мере, было бы оплошно оставить без наблюдения Плевно-Рущукское шоссе.
Совершенно непредвиденное передвижение парка и обоза в Турский-Тростяник, расположенный, как и Сгалевица, почти на Плевненском шоссе, принудило нас сделать лишних десять верст; в противном случае мы избежали бы и этого движения.
Итак, утром 9-го числа мы получили приказание выступить в Булгарени. А между тем некоторые опасно раненые требовали новой перевязки, и турецкие дозоры стояли против наших перед Сгалевицей.
Поэтому мы могли выступить из Тростяника не ранее того времени, как управились с перевязкою раненых, оттеснили турецкую конницу от Сгалевиц и, пропустив мимо себя раненых, вступили в Булгарени в три часа пополудни. Для наблюдения за неприятелем выставили сотню на Гривицкое шоссе и отдельные посты по направлению на Турский-Тростяник и к Плевне. Обо всех этих действиях своевременно были посланы донесения начальнику 5-й дивизии. В числе отправленных донесений было доложено ему и о количестве бывших вчера в бою и вновь прибывающих в Плевну таборов; в чем и была получена расписка начальника штаба 5-й дивизии:
«Конверт от полковника Тутомлина о численности прибывших в Плевну таборов с припиской капитана Котельникова начальником 5-й дивизии получен. Начальник штаба полковник Попов». [141] «Транспорт интендантский сегодня направлен по приказанию корпусного командира в Булгарени для снабжения сухарями войск».
Эта приписка была большим для нас утешением, потому что, как сказано выше, ранцы Костромского полка остались под Гривицей.
По полученным сведениям вся численность дравшихся против нас турок простиралась свыше двадцати тысяч человек; сегодня прибывали свежие подкрепления в Плевну.
Сражением под Плевной завершились на несколько дней наступательные действия между Осмой и Видом, и Кавказская бригада получила приказание содействовать устройству Костромского полка, а относительно турок оставаться в наблюдательном положении; первое приказание по этому поводу было доставлено из штаба 9-го корпуса от 9-го июля:
«Полковнику Тутомлину. Командир корпуса приказал, чтобы вы распорядились отправлением раненых Костромского полка в Систово на подводах, которые собрать у жителей окрестных деревень реквизицией, обращаясь с требованием к старшинам селений. Костромской полк с батареей оставьте впредь до распоряжения в Булгарени. Имейте зоркое наблюдение за дорогами в Плевно, посылая как можно далее разъезды. Генерал-майор Шнитников».
Из вышесказанного можно видеть, что в кавказской бригаде были уже приняты меры к усиленному сбору подвод. При громадном количестве раненых, доходивших по первоначальным сведениям до семнадцати офицеров и четырехсот двадцати нижних чинов, едва ли бы мы успели 9-го числа прибыть в Булгарени, если бы не распорядились сбором подвод.
Но для нас записка эта важна в том отношении, что она указывает на одну из побочных работ, которые выпадают на долю конницы помимо ее боевых обязанностей. Для конницы нет отдыха: она стоит в сторожевой цепи, высылает разъезды, он держит связь с отдельными отрядами; она собирает подводы, она же их и сопровождает. Все эти посылки зачастую требуют 2–3-х дней на возвращение людей и отдельных отрядов; а, между тем, на ослабленную отделением их конницу валится обвинение в бездействии. Для посторонних глаз и уст, не ведающих этих расходов, всегда существуют представления о полном числе рядов в бригадах и полках, тогда как в действительности бригада давно уже уменьшилась в своем составе. Разные ежедневные, мелкие расходы, боевые потери людей и лошадей, болезни и все то, о чем невозможно вести на передовых постах бумажной отчетности, ежедневно влияет на разительную разницу прибыли и убыли рядов. [142]
Так, например, для перевозки четырехсот двадцати раненых требовалось около ста подвод; потому что для далекого следования в Систово иные труднораненые были назначены по одному человеку на подводу. Но вот часть подвод набрана, сдана по назначению, и заведующий сбором их утешает себя, что ему остается только добрать телег шестьдесят. А в это время, при общем напряжении и заботе о множестве мелких обязанностей, он узнает, что, в виду неотступных болгарских просьб отпустить подводчиков за хлебом, собранные вчера подводы помимо его ведения отпущены на срок за хлебом. Но срок подходит, транспорт должен выступать, а болгаре не возвращаются; снова нужно набирать подводы из раскинутых деревень, а в конце концов раздаются жалобы, что конница не помогает общему делу.
Но хотя, по мнению строгих ценителей нашей службы, конница и мало помогала общему делу, оно все-таки подвигалось. Не успевали лишь выбившиеся из сил врачи, несмотря на общее их старание и беспрерывную работу с утра до ночи. Казаки, назначенные в сопровождение раненых, давно уже ожидали приказания к выступлению; но на вопрос: когда же, наконец, раненые могут выехать,– из Костромского полка вечером 9-го числа был получен ответ:
«Доктора говорят, что все раненые не могут отправиться раньше девяти часов утра (т. е. 10-го июля). Поручик Подгаевский».
Но кроме отправления раненых, мы должны были прикрыть и артиллерийский парк, потребованный в Мусылеу, так как от начальника парка, следовавшего с нами из Турского-Тростяника, получено было требование:
«13-й летучий парк. 9-го июля 1877 г., № 1375, село Булгарени. Экстренное. Командиру Кавказской казачьей бригады. По приказанию начальника 9-го армейского корпуса я с вверенным мне парком должен завтра в три часа утра выступить в село Мусылеу; почему прошу распоряжения о назначении от вверенной вам бригады одной сотни казаков ко вверенному мне парку, которые и должны прибыть к означенному времени. Командир парка полковник Пешков».
Это отношение подтверждает то обстоятельство, что конница, вынужденная высылать по произволу требователей то сотню, то полусотню, была поставлена в невозможность располагать имеющимся у нее количеством боевой силы; сила же эта постороннему глазу казалась неизменной по отношению возлагаемых на конницу обязанностей.
Поэтому мы не имели возможности удовлетворить начальника парка высылкою ему сотни, вместо которой назначили полусотню с объяснением причины, не позволившей исполнить его желание. [143]
Но эти побочные расходы не ослабили наблюдательной службы Кавказской бригады, исполнявшейся на основании приказа по кавалерии 9-го армейского корпуса: (От 9-го июля 1877 г. с бивуака у села Бресляницы).
Для обеспечения настоящего расположения войск 9-го армейского корпуса его превосходительство командир корпуса приказал направить:
1) две сотни 9-го Донского полка в Чиековцы для наблюдения из этого селения за р. Вил, одною сотнею до Крете, другую до разрушенного моста против селения Гилян. (Т. е. до уничтоженного кавказскими сотнями моста в Гилянах). При сем обеим сотням приказано перейти на левый берег реки Вида и войти в связь с сотней 34-го Донского полка, наблюдающей за низовьями реки Вида.
2) Остальным четырем сотням 9-го Донского полка быть на правом фланге Галицкого полка и наблюдать разъездами пространство от Крета до дороги из Плевны в Бресляницу, т. е. до дороги, по которой было наступление 7-го июля.
3) Бугскому уланскому полку наблюдать левый фланг расположения 5-й пехотной дивизии до селения Турского-Тростяника, входя разъездами в постоянную связь с Кавказскою бригадою».
Следовательно, для сохранения постоянной связи нужно было расходовать немалое число людей.
Поэтому было сделано распоряжение, чтобы дороги к югу от Булгарени наблюдались Владикавказским, а на северо-запад до Турского-Тростяника Кубанским полками. (Приказание по Кавказской бригаде на 10-е июля).
10-го же июля от корпусного командира было получено приказание кавказской бригаде:
«1) Произвести завтра рекогносцировку с востока и юга Плевны, хотя бы местность эта и была известна по прежним рекогносцировкам, и о последствиях донести без промедления.
2) Вместе с сим доставить в возможной скорости донесение о потерях Костромского полка, Кавказской бригады и 5-й батареи 31-й артиллерийской бригады, а равно и о настоящем состоянии их.
3) Передать генерал-майору Богацевичу, отправленному устраивать Костромской полк, чтобы он направил его, батарею и часть парка под общим началом командира батареи завтра 11-го июля в Пятикладенцы; а 12-го июля оттуда в Вубе, если к этому передвижению не встретится особого препятствия.
4) Уведомить, отправлены ли раненые в Систово, и в каком числе? Генерал-майор Шнитников». 10-го июля, бивуак при дороге из Никополя в Бресляницу. [144]
Но перевязка раненых шла далеко на так скоро, как того хотелось. Назначаемый врачами час отправления их по непредвиденным случайностям неоднократно отменялся. Подводы прибывали, но не в достаточном количестве, потому что большая часть, из прибывших 8-го июля и переданная Костромскому полку, была отпущена на время и вовсе не вернулась.
Прибытие генерал-майора Богацевича, по приказанию корпусного командира устроить Костромской полк, подвинуло несколько подготовление раненых; но главную помощь в этом случае оказал только что пришедший интендантский транспорт. С его прибытием явилась возможность воспользоваться опорожненными подводами, возвращавшимися в Систово. Но и это пособие не вполне нас обеспечивало, потому что часть повозок не разгрузилась, заключая в себе то продовольствие, в котором отряд не нуждался. Кроме того, начальник транспорта, связанный срочным возвращением в Систово, не мог дожидаться окончания перевязки. Но Кавказская бригада оказала посильную помощь разгружению подвод, приняв на свой страх лишнее продовольствие, которое пришлось бы бросить в случае нашего движения из Булгарени.
Не считая себя вправе, без согласия генерала Богацевича, как старшего лица находившегося в расположении Костромского полка, задержать транспорт, я обратился к нему с этой просьбой и в ответ получил записку:
«С мнением вашим я вполне согласен, что было бы удобно больных отправлять на возвращающихся интендантских телегах; но дело в том, что врачи не успевают делать перевязки и, главное, приготовить сведения, а поэтому я не решаюсь. Готовые же больные к отправлению сто двадцать человек завтра в четыре часа утра могут быть отправлены. Генерал-майор Богацевич».
Но подводы были необходимы, и я решился задержать транспорт до утра, выдав начальнику его свидетельство о причине его промедления. (Для ограждения его от ответственности перед начальством). Уведомив об этом генерала Богацевича. я вместе с тем просил его, чтобы прибывающие болгарские подводы находились под строгим присмотром Костромского полка.
«Все, что нужно,– отвечал генерал Богацевич,– и что найдете лучшим, прошу вас делать по вашему усмотрению, так как я нахожусь здесь временно и в распоряжения ваши не считаю даже уместным вмешиваться. Что же касается до обывательских подвод, то мною [145] будет приказано смотреть за ними и не распускать без вашего распоряжения. 10-е июля 1877 г. Генерал-майор Богацевич».
Таким образом, главное затруднение было окончено, и раненые под прикрытием полусотни Кавказской бригады отправились в Систово.
Но 10-го июля было для нас днем огорчения. Мы узнали, что в Главной квартире не имеют известий о том, где находится и что делает Кавказская бригада. А так как к этому времени подоспела первая Плевна, то нашлись охотники приписать нашу неудачу исключительно Кавказской бригаде.
Словом сказать: здравый смысл и достоверные рассказы были пущены в ход ранее положительных сведений.
На деле же оказалось, что кроме коротких телеграмм о взятии Никополя и сражении 8-го июля никаких других сведений из-за Осмы в Главную квартиру не было еще отправлено.
Для разузнания всех подробностей за эти дни Великий Князь Главнокомнадующий отправил своих ординарцев в 9-й корпус и в Кавказскую бригаду.
Между прочим, ординарцы должны были передать от имени Великого князя строжайший выговор полковнику Тутомлину, если действительно окажутся справедливыми предположения о бездействии Кавказской бригады.
Эти известия мы узнали вскользь, от ординарцев, посланных собственно в штаб 9-го корпуса.
Туда были назначены: Кавалергардского полка штаб-ротмистр Лярский, корнет Хвощинский и гвардейской конной артиллерии штабс-капитан Андреевский.
Направляясь в расположение 9-го корпуса через встретившие их посты Кавказской бригады, они приостановились у нас и, разумеется, с первых же расспросов узнали суть дела. Я не могу умолчать о сердечном, дружеском великодушии, выказанном как бригаде, так, в этом случае, и лично мне этими тремя, до сих пор совершенно незнакомыми со мною лицами.
Расспросив о том, что у нас делалось, они приготовили нас к тому выговору, который я должен был получить от ординарцев, посланных, собственно, в Кавказскую бригаду. Спасибо им, что пощадили в то время уже надорванные силы и не брякнули, не разобрав в чем дело: «приказано сказать, что с вами шутить не будут».
С нашим разъездом и обратным казаком 9-го полка ординарцы были направлены в штаб 9-го корпуса. [146]
Так наступило 11-е число, т. е. день, в который по приказанию командира 9-го корпуса следовало осмотреть местность с юга и востока от Плевны. Для выполнения этой задачи, в виду усиливавшегося неприятеля до шестидесяти тысяч человек*), назначен был Кубанский полк с двумя конно-горными орудиями, при котором поручено было находиться капитану генерального штаба Стромилову. Выступив в девять часов утра из Булгарени, командир Кубанского полка подполковник Кухаренко прибыл в половине первого часа в селение Волчитрон**), лежащее верстах в двадцати от Булгарени, и отсюда выслал сильные разъезды к Плевне по направлениям:
1) На Порадим, Сгалевицы к Гривице.
2) На Пелишат в Радишево.
3) На Владино и Богот к Плевно-Ловчинскому шоссе.
4) На Слатино к Ловчее.
5) На Катарицу м Смердиштец, т. е. в промежуток между Сельви и Ловчей. Остальные сотни стали в Волчетроне, как в средоточии сказанных направлений.
*) Все сведения о численности турок в Плевне преимущественно были доставлены иеродьяконом Евфимием. о котором сказано выше.
**) Донесение подполковника Кухаренко от 11-го июля.
Отсюда подполковник Кухаренко рассчитывал поддержать свои разъезды, которые получили приказание: в крайности отступить на Волчетрон. Но неприятель не тревожил их, и разъезды одинаково показали: а) что повсюду жители подтверждают о прибытии в Плевну больших турецких сил из-за реки Вид; б) что позиции под Плевной сильно укреплены завалами и траншеями; в) в разъезд же, посланный на Гривицу, имел возможность подойти вплоть до турецких аванпостов. Донесения эти были получены по возвращении полка в Булгарени в девять с половиною часов вечера того же дня.
Между тем, в шесть часов пополудни прибыли из Главной квартиры поджидаемые нами ординарцы: лейб-гвардии конного полка ротмистр Максимович, флигель-адъютант поручик Непокойчицкий и гвардейской конной артиллерии поручик Жонсон. Проводником им служил сотник Верещагин, находившийся, как было сказано, в составе 3-й сотни Владикавказского полка на Сельви-Ловчинском шоссе. Приехав к нам прямою дорогой в Булгарени и получив от нас те же сведения, как и вчерашние ординарцы, с прибавкой новых за весь день одиннадцатого числа, они рано утром двенадцатого числа возвратились в Главную квартиру. [147]
Мы узнали от них все то, что передали приезжавшие е нам вчера ординарцы, но с ними же было прислано мне приказание: одновременно с донесениями непосредственному начальству прямо от себя посылать донесения и в Главную квартиру.
Поэтому вместе с ними я отправил краткий перечень действий Кавказской бригады по 11-е июля и третье знамя, взятое в бою под Самовидом.
Я говорил уже, что принятое за значок, оно не считалось у нас трофеем, и потому не обратили на него внимания. Но через несколько времени мы узнали, что существующие на нем надписи свойственны только знаменам, и мы, воспользовавшись представившимся случаем, отправили его в Главную квартиру. Вместе с ними я отправил пять человек из наиболее отличившихся казаков. Они вернулись с георгиевскими крестами.
Прибывший с ординарцами сотник Верещагин сообщил, что он был послан проводником по приказанию начальства; что вверенная ему полусотня после его донесения от 2-го июля участвовала 3, 4 и 5-го июля в делах под Сельви и Ловчей, а 8-го числа он имел приказание отобрать оружие в селениях Острец и Раутицы (на юг за Сельви-Ловчинской дорогой), другая же полусотня оставлена в Сельви. Следовательно, разъезды наши, посланные в Тырново и Сельви для связи с передовыми отрядами, были обращены, не смею иначе думать, как по необходимости, на службу по Сельви-Ловчинской дороге*). [148]
*) Командиру кавказской бригады полковнику Тутомлину сотника Владикавказского полка Верещагина рапорт. – «Будучи послан по приказанию Его Высочества Главнокомандующего действующей армией в г. Сельви, имею честь донести о нижеследующем: 2-го чис. в 12 ч. дня я прибыл в г. Сельви с 2 взводами (40 чел.) Владикавказского полка 3-й сотни и немедленно ударил на баши-бузуков, наседающих в тот момент на 2 взвода Донского № 30 полка, защищавших этот город, чем не допустил город до разграбления. Благодаря дружному натиску, баши-бузуки были прогнаны, и дело окончилось в 5 час. вечера, причем урядник Донского полка был убит. На следующий день 3-го числа перестрелка началась с 10 час, утра и продолжалась до 4 час. пополудни, когда неприятель принужден был удалиться в горы. 4-го числа перестрелка началась с 1 ч. пополудни и длилась до 7 час. вечера, в этом деле участвовали, кроме 2-х взводов Владикавказской сотни, 3 взвода 3-й сотни Донского № 30 полка и подоспевшая накануне 6-я сотня того же 30-го полка. Около 3 часов есаулы Антонов и Афанасьев и я пошли в атаку на левый фланг неприятеля, состоявшего из баши-бузуков, в числе около 1500 человек. В это время я, будучи извещен от поручика Красовского, что около 100 черкесов зашли в тыл оставшимся в цепи 2 взводам Донских казаков, бросился на них в атаку, обратил их в бегство, причем неприятеля легло на место 20 человек, чем выручил донцов от опасностей. 5 числа я с 5-ю своими казаками участвовал в делах с отрядом под командой флигель-адъютанта полковника Жеребкова при взятии города Ловчи; остальные Владикавказские казаки были оставлены для защиты города Сельви по приказанию начальника отряда. 8-го июля я был отправлен в сел. Острец и Раутицы отобрать оружие от турецкого населения, что и было исполнено мною. Я привез два воза различного оружия в количестве 500 штук. 10 чис. был отправлен по приказанию Его Высочества сопровождать флигель-адъютанта поручика Непокойчицкого, ротмистра Максимовича и штабс-ротмистра Жонсона разыскать бригаду, вверенную вашему высокоблагородию, на пути имел перестрелку с баши-бузуками в сел. Юруклер, при чем один казак 3-й сотни Щербаков тяжело ранен ятаганом, а нами убито 4 баши-бузука. Сотник Верещагин».
Но 11-го июля должно быть отмечено в дневнике правого крыла русских войск действующей армии первым днем, с которого начали подходить подкрепления под Плевну. Известие о прибытии их получено было в кавказской бригаде из штаба 9-го корпуса от «11-го июля, с бивуака между Никополем и Бресляницею у четырех колодцев.
Начальник Штаба действующей армии по телеграфу уведомил, что в Булгарени направлены: бригада пехоты от 4-го корпуса от Павла и бригада пехоты с бригадою кавалерии от 11-го корпуса от Греганова на Янтре*). По мере прибытия этих войск, немедленно доносите командиру корпуса: какая часть, в каком составе и под чьим начальством прибыли. Генерал-майору Богацевичу передайте, чтобы Костромской полк с батареей непременно направлены были через Пять Колодцев и Вубе на присоединение к совей дивизии. Генерал-майор Шнитников».
*) На русской карте «Греганово» не показано; может быть «Драганово», что на австрийской и у Каница.

12-го июля.
В силу этого приказания утром 12-го числа был выслан разъезд, по направлению на Плевну, для связи с прибывающими к нам войсками. Но он вскоре вернулся вместе с разъездом, посланным от вступающей к нам части с запиской от начальника 11-й кавалерийской дивизии:
«Начальнику отряда в Булгарени. По предписанию Главной Квартиры и по приказанию командира 11-го армейского корпуса прибыла сегодня в дер. Овчую-Могилу бригада *) 11-й кавалерийской дивизии с двумя конными батареями и 1-я бригада 30-й пехотной дивизии**) с тремя батареями. Войско это имеет назначение поддержать 9-й армейский корпус. Кроме того, 1-я бригада 32-й***) пехотной дивизии с двумя батареями и две батареи корпусной артиллерии должны сегодня прибыть в с. Горный Студень, куда имеет прибыть и командир 11-го [149] армейского корпуса, который и примет общее начальство над всеми этими войсками.
*) Рижский драгунский и Чугуевский уланский.
**) Ярославский и Шуйский.
***) Курский и Рыльский.
Прошу сообщить с сим же посланным:
1) Какой силы ваш отряд?
2) Есть ли кавалерия и сколько?
3) Какие отряды и какой силы находятся около вас?
4) Какие имеете сведения о противнике? Начальник 11-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Татищев. 11-го июля 1877 года, бивуак при дер. Овчей-Могиле, 7 ½ часов вечера».
Сняв для себя копию с этой записки, я на основании приказания штаба 9-го корпуса в подлиннике отправил ее командиру 9-го корпуса, донося при этом:
«Начальнику 9-го корпуса. Прилагаю подлинную записку начальника 11-й кавалерийской дивизии, только что мною полученную. Посланный с нею встретил наш разъезд, направленный к нам. Сряду отправляю ответы на вопросы и разъезд в Горный Студень. Полковник Тутомлин».
Итак, 12-го июля прибыли подкрепления к 9-му корпусу, в голове которых шла 1-я бригада 11-й кавалерийской дивизии, т. е. 11-й Рижский драгунский и 11-й Чугуевский уланский полки, бывшие доселе на Янтре, т. е. на восточном крыле действующей армии.
Но для Кавказской бригады 12-е число сверх того памятно одновременным совпадением приказаний из Бресляницы, Чауш-Махалы, Тырнова и Ловчи. Именно:
1) «Из штаба 110го корпуса (не имевшего еще сведений о приказаниях, отданных по 9-му корпусу). Командир корпуса прибывает сегодня в Чауш-Махалу. Его сиятельство приказал*) перейти вверенной вам бригаде из Булгарени в Карагач Болгарский сегодня же и стать там на ночлег в связи с 1-й бригадой 11-й кавалерийской дивизии. Костромской пехотный полк оставить на месте. В Карагаче Болгарском получите дальнейшие распоряжения. Все сведения, которые получите с юга (к Ловчее) и с севера (к Бреслянице) присылайте немедленно командиру корпуса в Чауш-Махалу. Оставьте в Чауш-Махале для передачи краткое сведение о составе вашего отряда. 12-го июля. Начальник штаба полковник Бискунский».
*) Командир 11-го корпуса имел приказание принять начальство над войсками, стоявшими в Булгарени. Из этого можно судить, что оно было отдано, может быть, в предположении, что части 9-го корпуса были отрезаны друг друга.
Вместе с сим от командира 1-й бригады 11-й кавалерийской дивизии, следовавшей сего числа из Горного Студня через Булгарени в Карагач Болгарский, получено уведомление: [150]
«Его сиятельство, командир 11-го армейского корпуса, просит вас прибыть сего числа к нему. Он идет по дороге из Горного Студня в Плевну. Генерал-майор Гильдебрандт».
2) От командира 9-го корпуса получено приказание прибыть к нему к четырем колодцам у Бресляницы, но с оговоркою, если не встретится к тому служебных препятствий. Очевидно, что начальнику кавказской бригады являлась необходимость согласовать приказания 11-го корпуса с прежде отданными по 9-му корпусу. Поэтому, так как Чауш-Махала находилась от нас в пяти верстах, а четыре колодца в двадцати пяти, то я донес командиру 9-го корпуса об одновременно полученных приказаниях и просил его разрешения прибыть к нему по возвращении от командира 11-го корпуса. Командир же 11-го корпуса прибывал в Чауш-Махалу поздним вечером 12-го числа, поэтому я явился к нему ранним утром 13-го числа.
3) Третье полученное приказание было из Тырнова из штаба действующей армии от 10-го июля 1877 года за № 783. Следовательно, оно было писано почти одновременно с отправлением к нам ординарцев и получено в день обратного выезда их от нас. В нем сообщалось:
«Командующему Кавказской казачьей бригадой. Для установления связи между расположением 9-го армейского корпуса и главных сил армии, потерянной с выходом командуемой вашим высокоблагородием бригады из Плевны к Никополю, для разведки сил противника, находящегося у Плевны и для прикрытия путей, ведущих оттуда на Тырново, Сельви и Ловчу, Великий Князь Главнокомандующий приказал командуемую вами бригаду и отряд полковника Бакланова (две сотни Донского казачьего № 23-го полка, две сотни Донского казачьего № 30-го полка (временно) сотня Владикавказско-Осетинского полка и два орудия Донской казачьей № 6-й батареи) для единства действий подчинить свиты Его Величества генерал-майору Скобелевы. Сообщаю о сем вашему высокоблагородию для надлежащего сведения и исполнения ближайших указаний генерал-майора Скобелева. Командиру 9-го армейского корпуса о сем сообщено».
4) Из Ловчи получено сообщение от полковника Паренсова, отправленное:
«В Кавказскую бригаду, Булгарени, полковнику Тутомлину, 12-го июля, Ловча. 11-го июля, в десять часов вечера, отряд полковника Бакланова прибыл в Ловчу. Генерала Скобелева еще нет. Посылаю конверт № 783-й распечатанный. Необходимо иметь ежедневную связь с вами; будем посылать ежедневно разъезды, что просим и вас делать. Сообщите более удобное для сего время. Если будете посылать утром, то мы будем посылать их обратно вечером. Были ли у вас Максимович [151] и Непокойчицкий? По сведениям пленного солдата, шедшего из Виддина, двадцать шесть таборов с сорока орудиями под командой трех пашей 1-го июля вышли из Виддина, прибыли в Плевно 5-го июля и потом имели дело с русскими. По слухам, войсками в Плевно командует Ахмеи-Эюб-паша. Владикавказская полусотня по приказанию начальства присоединена к нам временно». Полковник Паренсов.
В ответ на это сообщение полковнику Паренсову было послано уведомление о полученных Кавказской бригадой приказаниях и о постоянно прибывающих силах турок в Плевно, определяемых к 12-му июля в шестьдесят тысяч человек.
Полученное из штаба Действующей армии приказание об образовании нового отряда: из трех кавалерийских полков и восьми орудий (из коих два четырехфунтовые и шесть конно-горные), позволяет сделать заключение, что в Главной квартире было осознано затруднительное положение Кавказской бригады. К тому же безусловная цель отряда «разведка сил противника, находящегося у Плевны, и прикрытие путей, ведущих оттуда на Тырново, Сельви и Ловчу», в то время, когда 9-й корпус был усилен уже дивизией пехоты*) и бригадою 11-й кавалерийской дивизии, значительно сокращала площадь наших действий. До сего времени два полка Кавказской бригады должны были разрешать задачу, возлагаемую теперь с юго-восточной стороны Плевны на пять кавалерийских полков (два Кавказских казачьих, один Донской (четыре сборные сотни), Рижский драгунский и Чугуевский уланский. Но в это число не входила еще бригада 9-й кавалерийской дивизии, стоявшая у Бресляницы (Бугский уланский, 9-й Донской) и одна сотня 34-го Донского полка, о которой впервые упоминает диспозиция на 3-е июня, отданная по войскам 9-го корпуса. Словом сказать, теперь наблюдению семи кавалерийских полков предоставлена была менее обширная площадь сравнительно с той, на которой, до взятия Никополя, должны были действовать только два полка кавказской Бригады**).
*) 1-я бригада 30-й пехотной дивизии и 1-я бригада 32-й пехотной дивизии.
**) Бугские уланы были переведены на левый берег Осмы только за два дня до взятия Никополя.
Если на сделанное мною сравнение можно возразить, что вместо шести таборов турок теперь стояло в Плевне шестьдесят тысяч человек, то протяжение и площадь наблюдений остались в тех же размерах, как были и до сего времени. Что же касается слов, помещенных в приказе за № 783-м, определяющих цель нового отряда: «для восстановления связи, потерянной с выходом командуемой вами бригады из Плевны к Никополю», то, конечно, они [152] должны иметь всю силу своего значения для подчиненного; но не лишают его права с осторожностью указать на то, что 3-я сотня Владикавказского полка в две очереди была выслана в Тырново и Сельви, с целью держать связь с передовым отрядом. Следовательно, гонцы могли быть отправляемы оттуда ежедневно вплоть до Турского-Тростяника, в котором все время стояли две сотни Кубанского полка. Если необходимость поддержки потребовала удержания целой сотни, в соседнем отряде, то Кавказская бригада была не в лучшем положении, едва успевая выворачиваться из собственной работы.
Но, может быть, слова «с выходом командуемой вами бригады из Плевны в Никополь» означают, что Кавказская бригада как бы самовольно ушла под Никополь. В таком случае обращаю внимание на расписание, присланное нам от 22-го июня, в котором ясно было выражено, что Кавказская бригада получает с 25-го июня направление от командира 9-го корпуса. Если же Кавказская бригада должна была послать под Никополь меньшую свою часть, а большую оставить под Плевной, то и в таком случае предполагаю, что ежедневные наши дела с черкесами, с 29-го июня по 4-е июля, не указывают на избыток конницы, двинутой нами к северу, в пространство между реками Осмой и Видом. Если бы Кавказская бригада разделилась пополам, то она, усилив свою Плевно-Тырновскую часть на двести человек, настолько же ослабила бы себя для наблюдения за Плевной с юго-восточной стороны, то три батальона пехоты с шестью орудиями при двух сотнях казаков, расположенных в Турском-Тростянике, вряд ли могут быть приняты за ничто в смысле наблюдательного отряда. Не предполагаю также и возможности выбрать более удобного места для наблюдения за Плевной как Турский-Тростяник, находящийся в узле дорог, ведущих от Сельви, Ловчи, Плевны и Никополя. Если же предположить, что посланному к нам из передового отряда вдумалось бы непременно миновать Тростяник, от которого были выставлены сторожевые посты на означенные дороги, то до 2-го июля он нашел бы нашу сотню в Булгарени. А со 2-го июля, следуя от Булгарени по Рущукско-Плевненскому шоссе, он не мог не видеть с высот у деревни Вино всю площадь около Турского-Тростяника. С высокого кургана, что в нескольких шагах от шоссе подле деревни Вино можно было днем различать бивуак, а ночью огни нашего отряда у Турского-Тростяника.
Изложив действия Кавказской бригады вплоть до 12-го июля, т. е. до того дня, с которого прибытие подкреплений к 9-му корпусу являлось рубежом прошедших событий, я позволю себе закончить этот отдел общим, кратким сводом нашей работы. Думаю, что, истекая [153] из непосредственно полученных приказаний, можно будет видеть, что она применялась к делу по коренным началам службы передовых отрядов: быть как можно ближе к противнику и заслонять свои главные силы.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru