|
[38]
I.
Его Императорскому Высочеству Главнокомандующему
Полковника Струкова рапорт.
Одиннадцатого апреля, согласно воле Вашего Высочества, я прибыл в Кубею, где все готовилось к великому дню, 12-го апреля; объявлению войны, готовилось начальство, но в массе еще ничего не было известно. В полдень приехал командир корпуса князь Шаховской, и за сим пришла депеша недостаточно ясная; не понятно было: приготовившись, выступить ли и перейти ли границу?
Далее пришло известие, что прибудет полковник Золотарев, адъютант начальника штаба, и с ним-то ожидалось все решение того, что мы все ждали с ноября месяца. Отряд, долженствующий выступить, еще не собрался, благодаря недоразумению и непроходимым дорогам. Пехота. Селенгинский полк, подходит и выступает с песнями. Люди бодры, выглядят молодцами; они здесь [39] стоят, командир их полковник Рик, кажется, лихой офицер; генерал Гренроде Вам известен – молодец. Казачий отряд не собрался, кроме одной сотки ничего нет: все по окрестным деревням.
Вы изволили мне сказать Вашу мысль, отправляя меня, относительно и роли авангарда; рекогносцировку пути и переправы через прут у Вадалуй-Исаки я проглядел у генерал-майора Левицкого, но изучить времени уже не было, а ее мне не дали; следовательно, изучу должное по расспросам; да вряд ли рекогносцировка может быть верна, так как Прут ежедневно изменяется в разливе. Разведка пути сделана на Вадалуй-Имаки, где, думают, перейти возможно через Прут; я собирал все сведения и узнал, что есть мост и длинная дамба, но уверен, что Прут так надувается, что зальет. Предстоит, значит, для быстрого занятия Барбошского моста идти прямо на Рении вдоль Дуная по шоссейной дамбе в Галац или перейти Прут выше и спуститься прямо правым берегом Прута к Галацу. В первом случае опасение, что турки огнем с мониторов не пропустят в Галац; во втором, что если разлив велик, то придется идти вброд версты три до моста у Вадалуй-Исаки, что сопряжено с большим риском: быть задержанным, потопить лошадей, а, может, и подмочить артиллерийские ящики со снарядами. Князь Шаховской приказал мне избрать, что я хочу, лишь бы успех. Думать долго нельзя, решаюсь – пойду на пролом из Рении в Галац – если турки не догадаются сделать высадки у дамбы, то надеюсь проскочить под артиллерийским огнем мониторов. Во избежание неудачи мы разделим отряд и пойдем двумя путями, выше пойдет генерального штаба капитан Веригин – он офицер лихой, а я пойду на Рении. Если не удастся одному, то другому, что Бог даст, а удержать Барбошский мост надо. В мой отряд назначены Донские полки № 29-й, другой – какой подойдет – и донская [40] батарея. К сожалению, не знаком с полками, не знаю, какова подготовка лошадей, какой ход могу потребовать, как-то, главное, пойдет батарея: дорога вязка.
Сейчас прискакал на перекладной полковник Золотарев, раздалось на площади: «Главнокомандующий приказал поздравить с походом, Государь объявил войну Султану». Об удаче или неудаче донесу с Барбошского моста, если не турецкие мониторы, то поляки и венгерцы уже, говорят, там и ждут момента, чтобы взорвать мост. Набег должен быть крайне быстр. Постараемся исполнить волю Вашего Высочества.
II.
Его Императорскому Высочеству Главнокомандующему
Полковника Струкова рапорт.
Четыре часа дня, 12-го апреля. Барбошский мост занят, мост цел, и если турки не догадаются бомбардировать или десантом с того берега не заставят до завтра отступить, сделав десант, то мост будет удержан и переход через Прут армии Вашего Высочества обеспечен*).
*) 12-го апреля происходил молебен при сборе войск в присутствии Государя Императора. Объявление войны последовало, и за обедом царским в пять часов уже была депеша о занятии моста, т. е. двенадцать часов спустя после перехода границы.
Завтра, 15-го апреля, жду поддержки пехоты, которая должна придти, а до той минуты я нахожусь в трудном положении, артиллерии у меня нет. Летучий отряд, шедший на переправу (Прута) Вадалуй-Исаки не прибыл. Прилегающие дома моста я очистил от злоумышленников, имевших намерение взорвать [41] мост. Румынские войска бьют тревогу и уходят. От Кубей до Барбоша мы прошли пространство в девять часов тридцать минут, на переправу через Прут положили три часа тридцать минут. Воля Ваша исполнена свято.
III.
Его Императорскому Высочеству Главнокомандующему
Полковника Струкова рапорт.
Вашему Императорскому Высочеству не безынтересно будет знать, при каких условиях совершился первый набег кампании, повлекший за собою сохранение первоклассного железнодорожного моста, обеспечивающего переход армии через реку Серет, разлив которой простирается на две с лишком версты. Кроме плохого парома, переправы другой нет. Мост – железный, на девяти каменных быках, обстреливается с Дуная; Серет так глубок, что небольшие пароходы могут входить под мост и легко могут взорвать. Набег сделан следующим порядком. В ту минуту, когда уже в сумерки 11-го апреля прискакал полковник Золотарев, и все забегало в местечке Кубеи, я отправился к князю Шаховскому (командиру 11-го корпуса) за приказаниями. Он видел за столом и выдавал начальникам золото, только что полученное. Генерал Эренрод отдавал приказания. Князь Шаховской предоставил мне право выбора – идти на Рении или кругом, на Вадалуй-Исаки. Как я уже сказал, в первом случае надо было идти прямо на выстрел с малыми шансами, пройти вдоль Дуная по дамбе; во втором – имелась опять трудность разлива и переправы. Пришлось решиться в одну минуту, и я избрал решительно путь на Рении: лучше неудача от огня, чем от дурного моста, где [42] надо идти бродом 4 версты. В девять часов вечера князь Шаховской меня благословил и отпустил. В летучий отряд мой были назначены два донских полка: №№ 29 и 31, и батареи; №№ 8 и 10. В Кубе стояла одна сотня; всем же было приказано собраться на границу, приходилось сделать всем от пятнадцати до двадцати верст на сборный пункт. В десять часов тридцать минут вечера я выступил с двумя сотнями № 29-го Донского полка под начальством Хорунженкова, – это пробный камень, на котором я определил тела лошадей и силу полка, по этому мерилу я сообразил силу и ход предполагаемого набега, – и к двенадцати часам прибыл к границе, таможне Ново-Болгария. Тут никого еще не было, а потому пришлось ждать. Пользуясь временем, я стал обдумывать план набега, ибо чувствовал, что неудача повлечет за собою трудные обстоятельства.
В час ночи стала заходить луна, ночь становилась темною, в скором времени заслышались лихие песни Селенгинцев, идущих из Кубей, песни неслись по степи и давали надежду на доброе. Лихой храбрый полк в Севастополе видно поддержит свою славу и теперь, да и командир полка, Рик лихой, одушевит полк. Вскоре прибыл полковник Бискубский (начальник штаба корпуса), адъютант Вашего Высочества капитан Бибиков, капитан Карандеев. которому Вы изволили поручить присутствовать при переходе границы. Сотни № 29 Донского полка тоже подходили, топот раздавался издали. Если я говорю все это Вашему Высочеству, то потому, что Вы поймете, как для меня была важна каждая минута. Вы изволите знать, как дороги при усиленном движении кавалерии каждые полчаса отдыха, каждая передышка, каждый вздох лошади дорог, а отряд не шел, часы показывали половину второго ночи. По расспросам оказывалось до Галаца восемьдесят пять верст, я же рассчитывал поистине сто: изгибы, повороты, спуски, подъемы никто не считает. [43] В ожидании сбора я потребовал к себе таможенного чиновника с заставы румынской, объявив ему, что я тотчас перейду границу, чтобы шлахбаум был поднят, и войско русское было встречено с почетом. В ответ на это он объяснил, что приказания не имеет, но что если такова воля Государя Императора, то извольте идти, я исполню требование ваше, но отвечать не буду. В три часа окончательно собрались все сотни № 29-го полка, мне ясно становилось, что отряд весь не скоро соберется, что дороги там грязны, что быстро двигаться нельзя, что артиллерии долго не будет и что все же надо решиться на что-нибудь. Выйдя после совещания их таможенного дома, я втихомолку выслушал дыхание лошадей и ощупал тела, прошедших на рысях уже пятнадцать и двадцать верст, и положил решиться на что-нибудь, ибо вместо двенадцати часов было уже три, а отряда еще не было. Делать было нечего, надо было идти. Испросив на то согласие начальника штаба полковника Бискубского и доложив о положении дела, я получил разрешение идти с одним полком и без батареи, что было, по меньшей мере, рискованно, но я рассчитывал на одно: на выигрыш времени перед турками, а не на силу. Молебна мы не успели отслужить, а потому, приказав полку сесть на коней, просил полковника Пономарева приказать прочитать молитву, а за сим поздравить полк согласно приказанию Вашего Высочества с походом, поздравил Донцев с тем, что они идут первыми, сказал, что их Атаман Цесаревич в Кишиневе, а за сим объяснил всем офицерам предположение и Волю Вашего Высочества. Громкое восторженное донское «ура» раздалось, и мы тронулись к заставе. Вековая слава русских Царей, слава оружия, видно, еще не забыты и в Румынии, начальство и ближайшие жители зажгли костры у заставы и по дороге, проходя под шлахбаумом, все сняли шапки и перекрестились. Так мы пошли одним полком. При свете костров я [44] успел немного познакомиться с наружным видом полка и с крайне симпатичным командиром полковником Пономаревым. По выходе из деревни Табаки стало светать, перейдя же мост Канардяндский, выстроенный русскими, оставив в стороне Болград, я пошел рысью. Дорога была грязная, и ноги лошади липли к грунту. Прекрасное содержание лошадей давало мне надежду на хороший ход полка, но усиленная рысь несдержанной казачьей езды давала мне чувствовать, что так идти нельзя, что не дойдешь.
Уже было сделано с места пятнадцать верст на рысях, предстояло еще немало. Надо было регулировать ход, а потому я стал сам вперед, чтобы давать аллюр, и, дав большие дистанции между сотнями, я приказал, чтобы каждый сотенный командир шел самостоятельно, дабы избегнуть колыхания колонны. Поведенный короткий аллюр, который необходим при длинных переходах, был еще более необходим при утяжеленных вьюках, саквах и кидках; при этом коротком аллюре лошади менее растягиваются и мускулатура в большем равновесии, дыхание при этом крайне спокойно, а вся сила лошади заключается в этом. Вскоре короткий аллюр выказал мне неудобство, которое я знал, но которое оказалось еще более в этом случае, когда полк был свеж и сыт. Лошади горячились, и немалое число скакало, вскидывая головами, а другие загибали шеи вправо и влево, как это делают многие лошади на уздечке. Лошади горячились, люди утомлялись; донской же рысью, я понимал, трудно дойти; что можно в одиночку, то трудно строем. Пригласив сотенных командиров, я предложил всех горячих коней вывести из строя и собрать впереди полка и тогда снова пошел. Очутившиеся вне строя лошади пошли отлично, оглядываясь назад и не торопясь.
1-я сотня Ходженков, 2-я Войнов, 3-я Дукмасов, .4-я Студеникин, 5-я Фадеев, 6-я Немчинов. [45]
Путь лежал мне неизвестный по своим условиям, так что я решился вести полк «на чувстве», как я называю, потому что дело не в том, чтобы вести часть, а, ведя, ее чувствовать. Часто невозможно идти по расчету верст и времени, тогда лучшее средство все это оставить и двигаться сообразно спуска или подъема, грязи или жесткости дороги, противного или бокового ветра, состояния температуры и т. д., словом, массы условий, которые все имеют влияние на успех хода кавалерийской части и сбережения силы лошади.
Пройдя деревню Хаджи-Абдулы, мы благополучно прибыли в деревню Чашли, где я сделал привал в полчаса, лошадям дали сена и по глотку воды; благодаря распорядительности полковника Пономарева люди имели по куску мяса, а на вьюках была водка. Это, видимо, освежило казаков. Офицерам предложено было по рюмке коньяку.
Мерным и тем же сдержанным аллюром пошли далее. Прекрасное утро, зеленые поля давали славную картину лихому полку, извивающемуся змейкой вдоль дороги. Вскоре завиднелись горы Балканского полуострова, и мелькнул Дунай. Обратив внимание людей, казаки отвечали радостно: «слава Богу, ваше высокоблагородие, доведется видеть то, что диды наши бачили». Дойдя до высоты деревни Анадолки, мы увидели местечко Рени, стоящее на берегу Дуная; я выслал туда разъезд осмотреть берег. По известиям, собранным, стало известно, что вчера прошли два монитора к Галацу, что партии турецких оскуг переплывали с того берега и беспокоили жителей. Обитатели местечка встретили нас радушно, бывшие солдаты турецкие убежали на лодках. Тут видны старики, помнящие прошлый поход. Миновав русскую таможню, мы спустились на шоссе, идущее вдоль берега; в это время появился пароход, который заставил меня свернуть в сторону и скрыть свое движение. Пароход был австрийский. Причалив к Рени, он не пошел далее, а вернулся вверх по реке, вероятно, известить [46] Галац и далее. Дойдя до реки Прута, предстояло для большой поспешности расседлать лошадей и, сложив все на имеющийся паром, перейти вплавь, но, оценив быстроту и силу разлива, я не рискнул подвергать опасности полк и, рассчитав полк, приступил к переправе на паром. Задержка эта приводила меня в отчаянье. Паром принимал двадцать лошадей, полк состоял из шестисот девяносто трех коней, значит тридцать четыре раза паром должен был пройти вперед и столько же назад при страшном течении. Нечего было делать, мы стали кормить и переправлять; приступив самым энергичным образом, мы употребили три часа: с десяти часов тридцати минут до одного часа тридцати минут дня. Таким образом, нераспорядительность турок не сняла парома, не уничтожила парома, тогда как горсть пехоты, доставленной на пароходе, помешала бы переправе на несколько дней.
Надо было кончать, сев на коней, мы снова пошли рысью по дамбе, которой я опасался. Она тянется на пятнадцать верст и залита с обеих сторон Дунаем, и иначе как по три пройти невозможно, а к тому же открыта к Дунаю, ибо идет все время по берегу. Отступления быть не могло, а потому, нажав на коней, мы подлетели к Галацу, который был уже на ногах. Масса турецких кораблей и пароходов загромождала берег Галаца и доказывала мне, что турки еще не опомнились и не ожидают, чтобы русский авангард уже был тут. Здесь я приказания Вашего Высочества исполнить не мог, захват и амбарго судов были для меня немыслимы, так как я имел один полк вместо трех и двух батарей, хотя я чувствовал, как важен захват судов, пароходов для будущей переправы и перехода через Дунай; с другой стороны передо мною был Барбош, которому угрожало каждую минуту. Ко всему этому новое нежданное обстоятельство заставило меня приостановиться в городе Галаце; румынским войскам били тревогу, и они [47] уходили из города по направлению к Барбошу и станции железной дороги. Полицмейстер города выехал навстречу и объявил, что он не имеет права пропустить через город. На это я отвечал, что с ним я не буду входить в объяснения, а требую префекта города. Опять произошла задержка в три четверти часа. Префект выехал в коляске и заявил, что он не знает намерений русских и, что если я пойду в город, то это он будет считать насилием. На это я объяснил ему, что имею приказание моего Главнокомандующего, что ни в какие объяснения входить не намерен и что отвечать не буду, входим ли мы друзьями или врагами, а что буду делать свое дело. Повернув вправо, я на рысях обогнул город и направился к мосту.
На пути мы обгоняли румынскую пехоту, которая впопыхах шла по шоссе к станции железной дороги, по-видимому, крайне недовольная, теряя на пути свои пожитки. Подходя к станции Барбош, мы увидели красивый длинный мост, который перекинут через реку Серет. Станция загромождена была солдатами, которых быстро увозили.
Снова произошла задержка, я не мог взойти с частью в обладание станцией, пока румыны не ушли. Тронулся последний поезд, и мы заняли станцию. Несмотря на все, любезный офицер и в публике объясняли, что надо быть осторожным относительно моста, что сторожей уже второй день нет, что наехало много недоброжелателей. Не доверяя слухам, я потребовал ручную машину и, посадив начальника станции вперед, я объехал мост и убедился в целостности его. Меры предосторожности приняты все. Соседние дома поселян очищены от жителей, в них оказывались приехавшие взорвать мост, караулы поставлены на мосту и без моей записки не пропускаются даже служащие. Устье Серета занято надежными караулами из хороших стрелков донцев, дабы не пропустить [48] лодок или турецких паровых лодок поставлены – пикеты кругом и по берегу.
Считаю долгом доложить Вашему Высочеству, что благодаря распорядительности и полному порядку в полку, которыми обязан полковнику Пономареву, можно было совершить с успехом настоящий набег.
Полковник Пономарев вполне образцовый командир, офицеры прекрасные. Полк пришел, не оставив на дороге ни людей, ни лошадей. Сто верст, сделанные от четырех часов утра 12-го апреля до четырех часов дня, выключая из этого числа три часа на переправу, остановки, привал у Галаца, – пройдены почти менее чем в девять часов.
До сведения моего дошло поздно вечером, что яхта морского министра Гобарт-паши прошла с ним в Рущук, ему не безызвестно занятие Галаца. Равно слышал, что на военном совете в Рущуке решено было взорвать мост.
№ 32
Позиция Барбош.
13-го апреля всю ночь шел дождь и попортил дороги, несмотря на это пехота, Селенгинцы и батареи пришли уже и переправляются через прут. Еще несколько часов и мое положение будет обеспечено. Ночь прошла благополучно. О последующем буду доносить. Полагаю, что поспешат меня (по приходе пехоты) направить в Браилов, дабы занять станцию и линию на Бухарест.
|
