|
Кампания 1829 года
Глава XVIII. Заключение мира
Народное волнение в Константинополе, по случаю приближения русской армии. – Открытие переговоров о мире в главной квартире русской армии. – Заключение мира. – Ратификация трактата. – Возмущение жителей Демотики. – Неприязненные действия паши Скодрийского. Движение турок из Никополя на кр. Турно.
Падение Адрианополя и Арзерума, и высадка Русского отряда при Иниаде произвели в жителях Константинополя и в министерстве Оттоманской Порты сильное впечатление. В то же время блокада Дарданелл, лишив Константинополь подвоза жизненных припасов, угрожала голодом столице султана. Встревоженные жители сбирались толпами с отчаянием на лицах; на площадях слышались мятежные крики. Волнение народное усиливалось; но в это самое время великодушие победителей готово было успокоить побежденных. [161]
Еще в начале августа прибыл в Константинополь прусский генерал Мюффлинг, посланный туда королем прусским с согласия Государя Императора, с той целью, чтобы уверить Порту в готовности Российского Императора к открытию переговоров о мире, если сама Порта не положит тому препятствий.1 Порта, убеждаясь в гибельных последствиях дальнейшего сопротивления русским положением дел своих и в особенности представлениями иностранных послов и совещанием с генералом Мюффлингом, согласилась начать мирные переговоры и послала в главную квартиру двух своих сановников. Сам султан уполномочил их для вступления в переговоры о заключении мира.
16 августа прибыли в Адрианополь Тефтердар-Мехмет-Садик-Эффенди и Абдул-Кадир-Бей, имевший почетное звание кади-аскера Анатолии. Граф Дибич легко мог заключить мир в самых стенах древней Византии, но он не увлекся славой покорителя Константинополя, руководствуясь правилами своего Монарха и подчиняя чувствованиям человеколюбия все другие уважения; а потому 18 августа и открыты были предварительные переговоры о мире. При посещении главнокомандующего турецкие уполномоченные [162] распространились в выражениях самых убедительных об искреннем желании Порты положить конец неприязненным действиям, изъявляя при том полную и справедливую её признательность к великодушной снисходительности Государя Императора.
При самом открытии переговоров встретились некоторые недоразумения. Турецкие сановники по предметам особенно важным, не смея брать на себя ответственности, отнеслись в Константинополь, испрашивая разрешения султана, а потому и предстоял вопрос, ожидать ли в Адрианополе окончания их переговоров или двинуться к Константинополю для подкрепления требований наших. Сколь ни увлекательна была мысль водрузить знамена русские на стенах столицы древнего мира, но главнокомандующий знал, что волнение умов, господствовавшее в Константинополе, угрожало переворотом в столице Оттоманской Империи и опасностью самой жизни султана, знал и великодушные чувства Государя Императора, искавшего не гибели противника, но прочного, на уважении прав народных и обоюдных выгодах основанного мира — и остался в Адрианополе.
Переговоры продолжались, веденные уже прибывшими по Высочайшему назначению в главную квартиру генерал-адъютантом [163] графом Орловым и тайным советником графом Паленом, и вскоре были окончены. Сентября 2/14, в памятный день вступления Наполеона в Москву, заключен славный мир, почти в виду Константинополя, с Портой Оттоманской. Главнокомандующий немедленно приказал войскам вверенной ему армии и флоту прекратить все военные действия и поспешил уведомить графа Паскевича о заключении мира.2 С известием сим, как сказано выше, посланы были два офицера: морем из Варны в Требизонт адъютант главнокомандующего ротмистр Могучий; сухим путем, чрез Константинополь гвардейского генерального штаба штабс-капитан Дюгамель. Последнему приказано было по прибытии в Константинополь ехать в дальнейший путь не прежде, как после ратификации Портою мирного трактата. В ожидании сего Дюгамель более десяти дней прожил в Константинополе. Порта медлила, под разными предлогами откладывая ратификацию. Она, вероятно, надеялась на какое-нибудь благоприятное обстоятельство, которое могло бы изменить взаимное положение воюющих сторон. Хитрость турок не имела успеха. Граф Дибич угрожал наступательным [164] движением на Константинополь, если Порта немедленно не утвердит Адрианопольского договора. Султан согласился.3
Подробности переговоров, веденных в русской главной квартире, следующие: когда они приходили к концу, статья об удовлетворениях встретила затруднение. Турецкие полномочные, невзирая на то, что в инструкциях им дана была в сем отношении достаточная власть, хотели испросить новые повеления. Русский главнокомандующий предоставил им для сего от 8 сентября н. ст., пятидневный срок, объявив, что если сей срок пройдет без успеха, то русские должны будут возобновить неприятельские действия. Для готовности к выполнению сей меры авангарду нашему приказано было сделать движение вперед. При первой вести о том смятение снова распространилось в столице Турции. Порта увидала всю крайность своего положения, рейс-эфенди пригласил обоих послов, французского и английского, и прусского посланника Ройера на конференцию для испрошения совета их в настоящих затруднительных обстоятельствах. Они единогласно представляли необходимость скорее подписать мир, видя в сем [165] единственное средство к спасению Оттоманского государства. Министры Порты сами убедились в сей необходимости, и просили, чтобы один из трех присутствовавших послов отправился в русскую главную квартиру для засвидетельствования готовности Порты согласиться на все мирные условия, и к отвращению дальнейшего движения русской армии к Константинополю. Послы уклонились от сего, не имея права действовать в качестве личных посредников. Но турецкие министры, подкрепляемые послами английским и французским настоятельно убеждали прусского посланника взять на себя эту обязанность и тем довершить дело, начатое генералом Мюффлингом4. Ройер также уклонялся от сего поручения, ибо цель Пруссии и принятая ею в настоящих обстоятельствах обязанность были уже исполнены начатием мирных переговоров.
Тем не менее сам султан, угрожаемый увеличивавшеюся опасностию, приказал письменно склонить Прусского посланника к поездке в главную квартиру нашу. Ройер принужден был, наконец, уступить убеждениям сим, тем более что оба посла вновь соединили просьбы свои с [166] приглашением Порты и вручили ему письма их к графу Дибичу. 9 сентября н. ст. Ройер отправился в Родосто и поехал оттуда верхом в Адрианополь, куда прибыл 11 н.ст. вечером. Главнокомандующий Русской армии принял его радушно, как представителя союзной и дружественной державы. Убеждаясь представлениями Ройера и письмом французского и Английского посланников, что дальнейшее движение русской армии на Константинополь влечет к падению Оттоманскую Империю, граф Дибич приказал остановить движение войск в полной уверенности, что турецкие уполномоченные не будут более полагать никаких препятствий к заключению мира.
После сего посланник Ройер представил турецким полномочным необходимость согласиться со справедливыми требованиями России, по власти, предоставленной им от Султана. Полномочные Порты уже не упорствовали, и мир между Россией и Турцией был подписан5. [167]
Но в некоторых местах Турции спокойствие еще не совершенно было восстановлено.
Курляндский уланский полк под командой генерал-майора Шереметева, долженствовавший занять 5 сентября г. Демотику, встречен был вооруженными жителями, не хотевшими впускать его в город. Генерал-майор Шереметев, не считая себя вправе действовать силой по прекращении военных действий, донес о сем главнокомандующему.
Для усмирения возмутившихся жителей посланы были из Адрианополя в Демотику две бригады 16-й пехотной дивизии с одной батарейной и одной легкой артиллерийскими ротами под начальством командированного по Высочайшему повелению в действующую армию генерал-адъютанта Сухозанета, который и исполнил поручение с успехом, приведя в покорность жителей города Демотики, бывшего некогда убежищем [168] короля Швеции, Карла XII, после поражения под Полтавой искавшего в Турции помощи и орудия мести против Петра. Между тем как положение русских войск в Румелии оставалось по-прежнему в полном спокойствии и в том же размещении, за исключением некоторых небольших изменений для вернейшего наблюдения за войсками албанскими, перешедшими еще до заключения мира от Виддина к Софии.
Начальник сих войск, Мустафа Скодрийский, возбудил сомнение в русских. В течение всей войны он не участвовал в битвах, а по прибытии в Софию с августа месяца не предпринимал даже никакого движения. И вдруг в половине сентября вздумал для удобства в продовольствии переместить войска свои к местам, нами занимаемым, и уже подвинул к Филиппополю авангард под начальством Емин-паши. А Кессе-Мегмет-паша бывший в с. Гаскиой, между Адрианополем и Филиппополем, намеревался следовать чрез занятый русскими войсками город Демотику, к с. Узюн-Кюпрю, назначенному для зимовки его войск, но занятому нашим отрядом.
Главнокомандующий увидел по сим движениям, что турецкие военачальники находятся в явном неведении обязанностей своих, в отношении к русским войскам со времени заключения мира. [169] Вместе с тем, желая предупредить всякое недоразумение, могущее нарушить дружелюбное спокойствие, граф Дибич немедленно объявил как паше Скодрийскому, так и другим пашам, что они с войсками своими не только не должны вступать в круг расположения нашего, но обязаны, по мирному договору, оставаться в тех местах, где застало их известие о заключении мира , и что, в следствие того, всякое движение турецких войск должно быть неотлагательно остановлено, в противном же случае главнокомандующий вынужден будет взять меры к предупреждению всякого распространения сих движений. В то же время для большей предосторожности генерал-лейтенант Ридигер с командуемым им корпусом перешел от Адрианополя к с. Мустафа Паша (Джезаир) и расположился на правом берегу р. Марицы, а уланская бригада под командой генерал-майора Шереметева переведена из Иреполи в Демотику.
14 сентября послано было турецким военачальникам объявление русского главнокомандующего о немедленном прекращении движений; 16 получен уже был ответ, что, по требованию графа Дибича паша Скодрийский остановил передвижение своих войск, вынужденное, как извинялся он, затруднением в продовольствии при [170] долгом пребывании на одном месте.
На другой день 17 числа уполномоченные Оттоманской Портой объявили о получении ими из Константинополя ратификации мирного трактата. 19 сентября генерал Ридигер возвратился с корпусом своим к Адрианополю, а 20 числа прибыла туда же большая часть войск из Демотики, где оставлен был только небольшой отряд.
Для большей ясности движения, предпринятого пашей Скодрским, не излишним будет сказать несколько слов о предварительных его действиях. В начале августа при первом получении известий о силах, которые сосредоточивал паша Скодийрский, предписано было генерал-адъютанту Киселеву оставить из вверенных ему войск необходимое число для прикрытия Валахии и крепости Силистрии, а с прочими перейти на правый берег Дуная и решительно двинуться против войск Мустафы-паши, дабы рассеять их и предупредить всякое со стороны их покушение. Генерал-адъютант Киселев по получении известия о направлении албанцев от Виддина к Софии двинул 31 августа от города Рахова к городу Враце авангард свой из 4-х батальонов пехоты, 8-ми эскадронов кавалерии, и пятисот казаков с тридцатью орудиями, под начальством [171] генерал-адъютанта барона Гейсмара. Сентября 2-го авангард сей занял г. Врацу, а прочие войска, назначенные генерал-адъютантом Киселевым для действия на правом берегу Дуная, совершив 4 сентября переправу чрез сию реку, 7 выступили из Рахова к Враце. Они дошли уже до подошвы Балкан и заняли авангардом ущелье в сих горах при д. Новоцели, когда настигло их известие о заключении мира. Тогда главный отряд их войск возвратился в г. Врацу, авангард расположился при деревне Роберков, а аванпосты остались при д. Новоцели.
Паша Скодрийский, назначенный сераскиром Адрианопольским, не оставался спокойным и по заключении мира. Он выступил с войском своим к Адрианополю и достиг уже Филиппополя. Граф Дибич, как сказано выше, не мог оставаться хладнокровным зрителем движения сего корпуса турецких войск к месту, занятому русскими войсками, и предписал генерал-адъютанту барону Гейсмару наблюдать за арьергардом корпуса Мустафы-паши и в случае дальнейшего движения к Адрианополю, действовать против него наступательно, о чем, в то же время, дал знать и уполномоченным Порты. Граф Дибич повторил свои требования, и правительство турецкое послало к паше Скодрийскому повеление, [172] чтобы он оставался спокойно в Филиппополе. Паша противился, повторяя о необходимости выступить к Адрианополю. Наконец, граф Дибич был вынужден дать знать Мустафе, что если он долее окажет неповиновение воле султана, то против него обратят силу оружия.
Вместе с тем, граф Дибич повторил предписания свои генерал-адъютанту барону Гейсмару и отрядил генерал-адъютанта Киселева с 6-ю батальонами пехоты, 8-ю эскадронами кавалерии и одним казачьим полком к Габрову, занять дефилеи Балкан для действия во фланг Мустафы в случае дальнейшей его непокорности. Паша еще раз подтвердил о решимости своей выступить из Филиппополя, и тогда генерал-адъютант барон Гейсмар в свою очередь, решился подступить к главным силам Мустафы для ближайшего за ним наблюдения. На пути к Софии, в Балканах уже увидел укрепление Араут-Калеси, прикрывавшее тыл корпуса Мустафы-Паши, занятое частью турками, и в большем числе албанцами из корпуса Мустафы-паши, всего до 1700 человек.
Генерал Гейсмар потребовал беспрепятственного пропуска своему отряду, представляя, что не имеет никаких неприязненных намерений. Турки соглашались, но албанцы упорствовали. Все дружелюбные предложения Гейсмара [173] были отвергнуты, турки начали стрелять по русскому отряду. Тогда барон Гейсмар был вынужден проложить себе путь силою. Батальон 34-го егерского полка обошел укрепление с тылу по тропинке, которую неприятель почитал непроходимой. Три роты Колыванского пехотного полка, занявшие скалы по флангам укрепления подкрепили движение с фронта. Турецкий гарнизон, ошеломленный внезапностью удара с двух сторон, стремительно бежал из укрепления, бросив три полевых орудия и обозы. С нашей стороны в сем деле вся потеря ограничилась выбытием из фронта нескольких раненых рядовых и одного офицера. Генерал Гейсмар, желая доказать, что в настоящем случае он не искал никаких приобретений, еще пред начатием дела отдал приказание, чтобы отступающих не преследовать, а по занятии укрепления дозволил даже турецким обозам беспрепятственно следовать за турецкими войсками.
Вскоре барон Гейсмар достиг города София, где паша и жители приняли его дружелюбно; там получил он изъявление благодарности графа Дибича за блистательный свой подвиг, и предписание возвратиться к Врацу.
Описанный случай нисколько не поколебал дружеских сношений между нами и уполномоченными [174] Портой, и искренность в действиях русского главнокомандующего убедила правительство турецкое, что случай сей не есть с нашей стороны нарушение мирного трактата, но только следствие упорства Мустафы паши Скодрийского.
Между тем отряд генерал-адъютанта Киселева по назначению беспрепятственно дошел до Габрова, где предписано было ему остаться, также как во Враце отряду барона Гейсмара, до получения известия о сдаче крепости Журжи. После того они получили приказание немедленно возвратиться за Дунай, к русской границе.
На левом берегу Дуная, в течение сего времени не происходило ничего особенно примечательного. Одно лишь движение Никопольского гарнизона к кр. Турно могло бы иметь неприятные последствия. Кажется, турки хотели возобновить покушение свое, уничтоженное в прошлую кампанию сражением при Бойлешти: напасть на тыл нашей армии и пресечь её сообщения с главными отрядами. Решительными и благоразумными действиями генерал-адъютанта Киселева новое покушение их также отвращено. Никопольский турецкий гарнизон, усиленный войсками из Систова и ближайших городов, ночью с 1 на 2 августа переправился на левый берег Дуная в значительном числе пехоты и конницы, [175] разорил селения около крепости Турно и обложил самую крепость. Генерал-майор Штегеман, извещенный об угрожавшей кр. Турно опасности, выступил с вверенным ему резервом из с. Мозуры на помощь к Турно. В то же тремя генерал-адъютант Киселев приказал состоявшему при нем генерал-майору барону Левенштерну принять начальство над кавалерией отряда генерал-майора Штегемана. Барон Левенштерн, настигнув отряд Штегемана, предъявил ему приказание генерал-адъютанта Киселева. На обоюдном совещании положено было немедленно напасть на турок, не смотря на усиленный переход, сделанный отрядом. Предприятие увенчалось полным успехом. Турки были разбиты, и пехота их поспешно отступила к своим судам на Дунае. В ночь с 3 на 4 августа вся турецкая кавалерия переправилась обратно за Дунай вплавь, а пехота на лодках, оставя в развалинах крепости Кале небольшой отряд для прикрытия переправы, но и сей последний скоро был оттуда выгнан стрелками 7-го егерского полка. [176]
Примечания
1. Сев. Пчела 1829 г. №124.
2. Карта расположения в Румелии, при заключении мира с Портою, №II.
3. Из Записок Русского Офицера. Рус. Инв. 1845 г., №77.
4. Генерал Мюффлинг, окончив возложенное на него поручение, выехал обратно из Константинополя 5 сентября н.ст
5. В одном французском журнале, полученном в Адрианополе, упрекали графа Дибича в нерешительности: «Будь Дибич,- сказано в сей газете, - более отважен и менее точен в исполнении данных ему повелений, он двинулся бы на Константинополь, и донес своему Монарху: хоругви Константина развевается на Святой Софии: голова моя — у ног Ваших». Граф Дибич, прочитав слова сии, отослал журнал к исправлявшему в то время должность дежурного генерала армии, Михайловскому-Данилевскому, сделав на поле следующую отметку карандашом: «Не думаю, что воин, менее отважный, нежели верный своему долгу, достоин сожаления. По крайней мере, я охотно уступаю права на такое сожаление». Из воспоминания о фельдмаршале графе Дибиче, генерала Михийловского-Данилевского.
|
