Кампания 1829 года
Глава XVII. Действия в Азиатской Турции
Операционный план графа Паскевича-Эриванского. – Затруднительные отношения к Персии. – Твердость графа Эриванского. – Славная оборона Ахалцыха. – Победа при Лимани. – Сражение при Цуркцабе. – Покорность Персии. – Наступление главной армии. – Переход через Саганлукские горы. – Поражение сераскира при Каинлах. – Победа при Милли-Дюзе. – Взятие в плен главнокомандующего азиатсских войск. – Приказ войскам. – Переговоры и занятие Арзерума. – Пленение сераскира. – Защита Баязета. – Дальнейшие события. – Смерть генерал-майора Бурцова. – Известие о мире. – Следствия кампании.
Описав с достаточной подробностью военные действия 1829 года в Европейской Турции, представим краткое обозрение похода в Азии, где успехи оружия нашего были не менее блистательны.
Как ни сильно, казалось, потрясено было могущество Порты кампанией 1828 года, она нашла, однако, способы собрать новые значительные силы и одушевить войска новым мужеством. [130]
Средства главнокомандующего на Кавказе к успешному ведению новой кампании в Азии далеко не соответствовали решительным усилиям Порты. Окончив без всяких подкреплений две Персидские и одну Турецкую кампанию, столь же славные для оружия нашего, сколько тяжкие по убыли в людях под зноем Персии, под тлетворным дыханием азиатской чумы и при потере на приступах к нескольким крепостям, некоторые полки закавказские уменьшились наполовину, а в других едва осталась четвертая часть от полного числа. За оставлением необходимого числа людей для охраны границы и закавказских, подвластных России областей, главнокомандующий при всех усилиях не мог отделить в состав действующего корпуса более 19 батальонов пехоты (12832 чел.) и 3500 чел. кавалерии при 68-ми орудиях. Таким образом силы закавказского корпуса не составляли и одной десятой части того огромного вооружения, которым Порта угрожала нам в Азии, среди собственных её владений, на всем пространстве театра войны. Очевидно, что с этою горстью воинов не только не представлялось возможности продолжать завоевания, но и держаться в оборонительном положении было крайне затруднительно. Назначенные в ноябре на усиление Кавказского корпуса двадцать тысяч [131] рекрут не могли скоро прибыть туда, так что нельзя было надеяться открыть кампанию ранее июня, и то с новобранцами.
План главнокомандующего был в следующем: с наступлением весны идти двумя колоннами к Гассан-кале, чрез Дели-Бабу и Саганлук, а оттуда, в общей массе к Арзеруму. Но, для лишения неприятеля значительной части конницы и очищения себе свободного доступа к Арзеруму, необходимо было склонить на свою сторону куртинцев, в чем, отчасти и успели.
По укомплектованию войск в половине июля, главнокомандующий имел намерение обратить куртинцев на Диарбекир, взять Сиваз, рассечь, так сказать, походом своим надвое Азиатскую Турцию, пройти к Такату и открыть сообщение с Черноморским флотом, приблизясь к Самсунскому порту. При несогласии курдов главнокомандующий намеревался, достигнув содействия Черноморского флота, овладеть Требизонтом, хотя свирепые лазы, обитатели тамошнего пашалыка, и гористое местоположение немало представляли препятствий к совершению сего намерения.
Между тем, исполняя волю Государя Императора: придать наступательным действиям нашим в Азии больше решительности, и желая сколь возможно большими силами обеспечить [132] будущие предприятия, главнокомандующий обратился к другим источникам усиления войск своих, именно: к средствам земского, народного вооружения. Вскоре в татарских селениях, в Грузии и в мусульманских областях набраны были три полных полка по обыкновенному комплекту казачьих: Эриванский и Нахичеванский Сарбазский полубатальоны усилены, в Нахичеванском округе сформирована конница Кенгерлы, а в Баязетском пашалыке пешее и конное ополчения из охотников, армян и куртинцев.
Неожиданное событие в Персии — гибель Российской миссии в Тегеране от вторжения убийц в дом посольский – поставили в чрезвычайное затруднение политические отношения с сею державою, по-видимому, требуя не только разрыва, но и самой войны с нею. В то же время турки отважились на предприятие, прежде у них неслыханное: поход зимой. Можно сказать, что положение русских на Кавказе соединяло тогда столько невыгод и опасностей, сколько никогда прежде не представлялось им в том крае. Но смелость и предприимчивость искусного и счастливого полководца успели восторжествовать над всеми препятствиями.
Вскоре удостоверились, что убиение русского [133] посланника1 в Персии не было делом преднамеренным, Аббас-Мирза, наследник Персидского престола, облекши себя и весь Двор в траур, искал, казалось, примирения с Россией, но с другой стороны, шах, отец его, подстрекаемый Портою и англичанами, готовился к войне, льстясь, может быть, надеждой возвратить прежние свои потери. Обстоятельства благоприятствовали ожиданиям Персии. Турки открыли военные действия. Умы на Кавказе взволновались: повсюду твердили о неизбежном разрыве с Персиею. Жители, одни спешили укрывать имущество, другие уходили за границу; многие угрожали явным восстанием. Мир-Гассан-хан вторгся в Талышинскую область, прежнее свое владение, и побуждал Аббас-Мирзу немедленно начать наступательные действия. Наследник Персидского престола, видя невозможность играть долее двуличную роль, и страшась гибельных последствий от войны с Россией, решился обратиться к совету и содействию графа Паскевича.
Ответ русского вождя был достоин могущества и величия России. Соглашаясь в возможности легкого успеха со стороны Персии, пока русские войска успеют разгромить турок и подать [134] помощь своим на Кавказе, граф Эриванский, однако, твердо указывал на всю опасность разрыва для Персии. Он между прочим писал:
"Что было в последнюю войну, будет вновь. Не пройдет года и, может быть, династия Каджаров совершенно уничтожится. Не полагайтесь на обещания англичан и уверения турок. Султан в самом затруднительном положении; англичане вас не защитят. Все ваше политическое существование в наших руках; вся надежда ваша в России: она одна может вас свергнуть, одна может поддержать вас.... Нет другого средства загладить плачевную утрату как просить у Великого Государя моего прощения за неслыханный поступок Тегеранской черни и объявить войну Турции. Буду иметь честь ожидать ответа Вашего".2 С этим секретным письмом граф Паскевич послал в Тавриз адъютанта своего, князя Кудашева, которому поручено было от главнокомандующего и другое письмо, для официального доставления Аббас-Мирзе.
Между тем, при первом известии о походе турок граф Паскевич приказал генерал-майору Муравьеву следовать с отрядом усиленными маршами к Ахалцыку, а генерал-майору Гессе в [135] то же время напасть на владения Ахмет-бека, подступившего к сей крепости. Все главнейшие пути в Грузию были заняты сильными партиями.
Ахмет-бек, вспомоществуемый жителями, на рассвете 20 февраля заняв предместья Ахалцыха, начал приступ со всех сторон. Возбужденные опиумом турки с совершенным презрением опасности около часа с исступлением и упорством лезли на стены, не останавливаемые ни градом пуль, ни ручными гранатами, ни картечью. Хладнокровное мужество русских все выдержало, и наконец, восторжествовало: неприятель отступил, продолжая ружейную пальбу. Раздраженные неудачей турки предались грабежу, распространяя гибель и опустошение во всех концах предместий и не щадя даже единоверцев своих; только семьсот христианских семейств успели избегнуть от гибели и укрыться в стенах крепости.
Ахмет-Бек, потеряв надежду ворваться в крепость силой, приступил к осаде. Заняв все дороги, ведущие к Ахалцыху, он начал устраивать завалы, вооружать батареи и старался отнять у жителей воду. В то же время, получив известие о приближении к нам подкрепления, он послал под начальством брата своего, Абди-бека, сильный отряд, для занятия выхода из Борджомского ущелья. Уже осаждающие успели сделать несколько [136] проломов в стене, заложили мины, и угрожая приступом, требовали сдачи. Непрерывное бодрствование на стенах в самое суровое зимнее время, изнурение сил, ежеминутное ожидание приступа и неизвестность о помощи — ничто не могло поколебать мужества русского Ахалцыхского гарнизона, одушевляемого твердостью начальствовавшего в Ахалцыхе князя Бебутова. Презрительный отказ был ответом на требование неприятеля о сдаче.
На рассвете 4 марта общее смятение овладело неприятелем: то была весть о быстром приближении отряда, шедшего нам на помощь. Среди глубоких снегов, по горам и утесам, не находя при переправах ни мостов, ни паромов, в борьбе на каждом шагу с многочисленным неприятелем, этот отряд два раза переправился чрез стремительную Куру и прошел 200 верст в 12 дней. Едва показалась в два часа пополудни голова авангарда полковника Бурцова, смятенный неприятель обратился в бегство. Смелая вылазка русских из крепости вслед за ним довершила расстройство его. Четыре орудия и два знамени были трофеями победителей. Неприятель, видя русских пред собой и за собою, гонимый и объятый паническим страхом, потерял до четырех тысяч убитыми и ранеными. Взято в плен немного. Об упорстве неприятеля в [137] продолжение осады уже можно судить по тому, что со стен Ахалцыха произведено было в отпор ему до 8600 пушечных и 73000 ружейных выстрелов, брошено ручных гранат до 1400. Потеря с нашей стороны не составляла и ста человек.
В то же время генерал-майор Гессе с отрядом из 2530 человек и с 6-ю легкими орудиями двинулся к Аджару. 28 февраля, достигнув с величайшими усилиями Чехотаурского укрепления, он увидел совершенную невозможность продолжать путь из-за глубоких снегов (в шесть аршин и более). Он переменил марш и в нескольких верстах от Николаевской крепости встретил восьмитысячный корпус Требизонтского паши Кея-Оглы, стоявшего в укрепленном лагере при Лимани в ожидании нового сильного подкрепления. Генерал-майор Гессе решился немедленно ударить на него. 5-го марта войска, скрытно переправясь чрез реку Натанебу, повели с двух сторон неожиданную неприятелем атаку. Турки защищались упорно. Но ни тройной ряд завалов, ни весьма крепкий ретраншамент, ни глубокий ров не могли остановить смелого натиска русских. Неприятель искал спасения в бегстве, бросая имущество и оружие; потеря его простиралась до тысячи человек убитыми и ранеными; [138] урон с нашей стороны был в десять раз менее.
Славная защита Ахалцыха и Лиманская победа задержали, но не остановили стремление отважного неприятеля. Число войск его возрастало. В суровое зимнее время, чрез горы, покрытые глубоким снегом, сильные ополчения турок стекались отовсюду к Ахалцыху и Арзеруму. Кучук-паша с десятитысячным отрядом стал на границе Ардагана, трехтысячный отряд Тусчи-Оглы соединил силы, разбитые при Лимани.
Сорокатысячная персидская армия под начальством Гассан-Али-Мирзы, другого сына шаха, готовилась выступить из Тегерана к пределам России. Наследный принц не распускал войск, хотя и показывал в то же время знаки дружественного расположения к России. Граф Паскевич, не показывая персиянам заботливости об отклонении разрыва с ними, обратил все усилия на турок.
Сераскир, очевидно, старался развлечь внимание наше отдельными действиями, чтобы прорваться между тем со стороны Карса, чрез Гумры, во внутренность закавказского края. Проникнув в его намерение, граф Паскевич решился сосредоточить главные силы под начальством генерал-майора Панкратьева между Карсом и Ахалцыхом на р. [139] Арпа-чае, при с. Агузюме. Занятие сей позиции прикрывало и границу нашу со стороны Гумров и в то же время защищало Армянскую область, в случае нападения персиян. Между тем силы Кучук-паши удвоились с присоединением их к войскам Аджарского Ахмет-Паши, а отряд Тусчи-Оглы на границах Гурии усилился до 17000. Генерал-майор Гессе мог противуставить ему в сем месте не более двух тысяч человек. Полковник Бурцов с небольшим отрядом занимал позицию близ Ацкура, прикрывая окончательную разработку дороги в Борджомском ущелье и озабочиваясь учреждением прочного сообщения чрез Куру.
Чумная зараза, открывшаяся в Ахалцыкском гарнизоне после осады, им выдержанной, продолжала свирепствовать. Неприятель, желая воспользоваться опасным положением гарнизона, равно и разлитием Куры, препятствовавшим прибытию из Грузии подкрепления, предпринял новое нападение на Ахалцых. В конце апреля пять тысяч турок, под личным начальством Ахмет-паши, перейдя горы, быстро приближались к крепости. Князь Бебутов решился предупредить неприятелей нападением. Отряженный им для сего генерал-майор Бурцов с десятью ротами пехоты, двумястами казаков и пятью орудиями, [140] встретил неприятеля в крепкой позиции при д. Цурцкабе и немедленно повел на него атаку. Пользуясь выгодами местоположения, турки защищались упорно целый день, но в конце ночи, пред рассветом, оставив позицию, бежали в совершенном беспорядке, преследуемые победителями. Ахалцых еще раз праздновал свое освобождение.
Война разгоралась. Обе стороны готовились к новому упорному бою: частные сшибки должны были вскоре уступить место общим, кровавым битвам. Гагки-паша успел соединить около Арзерума до шестидесяти тысяч пехоты и конницы. Из них двадцать тысяч при двадцати орудиях, подкрепив отряд Кучук-паши, предназначались вместе с ним к движению на Ахалцых. Главное движение должно было обратиться на Карс чрез Гумры. Неприятель всячески старался побудить к восстанию покоренные нами области, но мало успел в том. Русские успели прибрести полную доверенность жителей и заслужить признательность их.
Бесплодны были и старания восстановить против нас Персию. Шах еще колебался в своей решимости, но Аббас-Мирза, поставленный графом Эриванским между войной и безусловной покорностью, избрал последнее. Ответом на вышеприведенное письмо была присылка [141] в Тифлис сына его, принца Хозрева. Граф Эриванский убедил юного принца согласиться на торжественное доказательство смирения и покорности: предстать пред престолом Русского Царя с просьбою о прощении. Едва Хозрев отправился в Петербург, граф Эриванский поспешил в поход в уверенности, что Аббас-Мирза до возвращения Хозрева удержит стремление Шаха. Победы над турками вскоре заставили Персию изменить свои враждебные намерения.
Оставив для охраны Закавказья со стороны Турции около двенадцати тысяч и столько же для защиты со стороны Персии, главнокомандующий с остальными войсками, составлявшими не более 16000 человек, двинулся в путь битв, для него — путь побед. Главная квартира действующей армии, выступив 17 мая, 19-го была уже близ Ахалкалаки, а 22 приближалась к Ардагану. Носились слухи, что сераскир с пятидесятитысячной армией стоит под Арзерумом и отправил особенный корпус на Гурию и Баязет, направляет более двадцати тысяч к Ардагану. Мая 24 русский главнокомандующий был уже в Ардагане. Он успел развлечь внимание неприятеля, который совершенно растерялся в движениях русских корпусов и отрядов. Ахалцалых, Ардаган и Карс, огражденные с прибытием [142] графа Эриванского, готовы были к смелому отпору неприятелям. Турки, оставляя уже все частные предприятия, поспешно стали собираться на дороге Арзерумской, когда действующие войска наши вполне соединились при Котанлы, на дороге из Карса в Арзерум, по ту сторону Ардагана. Здесь июня 10 граф Эриванский сделал общий смотр войск. В действующей армии оказалось около 18000 человек (12340 пехоты и 5570 кавалерии), в том числе 4 новобранные мусульманского полка (2000 человек). Пушек при армии было до 70. Русские стояли у Котанлы, на рубеже прошлогодних завоеваний, в тридцати верстах от Саганлукского хребта.
Саганлукский (то есть, Луковый) хребет, преграждавший нам путь, составляет одну из горных цепей, ограничивающих Арзерумский пашалык, столь высокую, что снег там не тает и в августе. Дорога от Котанлы здесь раздвоилась, идя влево на Меджингерчь, вправо – на Зевин. Влево, при Милли-Дюзе, в неприступных оврагах Хан-суи, стал укрепленным лагерем Гагки-Паша, не с пятидесятью тысячами, как говорили, но с двадцатью тысячами войска, как оказалось. Надобно было обойти его вправо и предупредить соединение его с самим сераскиром, спешившим по Зевинской дороге из Арзерума. [143]
Немедленно заняли внимание Гагки-паши, и вскоре он с изумлением услышал, что пока бился с малыми отрядами русских, главное их войско перешло Саганлук и отрезало его от сераскира. «Откуда взялось ваше войско? С неба ль упало, или из земли выросло?» - говорил один пленный; так скрытно и тихо перебрались войска за Саганлук со всеми обозами и артиллерией. Гагки-паша спешил еще сильнее укрепиться, зная, что только с тыла в случае разбития сераскира, возможен был подступ к нему. Между тем, 16 июня один из отрядов его, лишь только осмелился оставить лагерь для подания помощи сераскиру, был разбит русскими.
Сераскир приближался, и 18 июня перешедшее за Саганлук русское войско двинулось в дело, по-видимому, отчаянное. «Теперь корпус мой похож на корабль; я отрубил якорь и пускаюсь в море, не оставляя себе обратного пути!» - сказал герой Эриванский. Гагки-паша мог ударить в Закавказье, к Карсу, в тыл русским, пока сераскир готовился подавить нас тяжестью силы. Последствия показали, как верны были соображения и расчет русского главнокомандующего.
Гагки-паша не трогался с места, выслав только новый отряд: его разбили утром 19-го июня. Вскоре явились полки сераскира с одной, полки [144] Гагки-паши с другой стороны: их отбросили и быстрым переходом ударили на главное войско сераскира, стоявшее близ с. Каинлы. Старик только что хотел было укрепляться, и готовил лагерь, поджидая еще к вечеру восемнадцать тысяч войска. «Я покажу ему, - сказал граф Эриванский, услышав о том. - что в присутствии русских войск это не так легко сделать, особливо, когда у меня пять тысяч кавалерии». Русские войска двинулись против сераскира тремя колоннами. Первая, под начальством генерала Муравьева, имела приказ обходить левый фланг неприятельской позиции, а вторая, под начальством генерала Панкратьева, должна была обходить правый фланг. Третьей колонне, состоявшей из всей кавалерии, регулярной и иррегулярной под начальством генерала Раевского велено было стать в центре, и как скоро обходящая фланги пехота произведет в неприятеле замешательство, быстро атаковать его и преследовать. Движение сие увенчалось совершенным успехом: быстрый обход флангов привел турок в смятение.
Страх при неожиданном появлении русских был так велик, что войско сераскира чрез несколько минут предалось уже бегству: артиллерия турецкая бежала, не смея остановиться и выстрелить в преследующих из заряженных пушек. [145] Лагерь, двенадцать пушек, два знамени, обозы, хлеб достались нам. Сераскир едва успел ускакать, сопровождаемый двумя всадниками. Бегущие войска его преследуемы были нашими до ночи, и отброшены за хребет Саганлукский.
Здесь Бог чудесно спас жизнь русского полководца. Граф Эриванский и свита его стояли на кровле одного здания в Зевине, не зная, что внизу хранился порох. Едва граф успел сойти и отъехать отсюда, здание — взлетело на воздух.
Совершенное поражение сераскира доставило полную возможность атаковать с успехом Гагки-пашу, которому, по занятии Зевинской долины, главнокомандующий стал в тыл. Отсюда до лагеря паши надлежало пройти верст пятнадцать по самой трудной дороге, поднимающейся на высокий хребет и пересекаемой множеством глубоких оврагов. Граф Паскевич Эриванский решился напасть на Гагки-пашу, нимало не медля. И 20 июня, с рассветом выступив в поход, в 9 часов утра остановился на высотах в тылу неприятельского лагеря на расстоянии трех верст от него.
Лагерь Гагки-паши казался спокойным, но едва турки узнали о своем опасном положении, общее уныние распространилось в стане их. Гагки-паша, видя себя отрезанным от всякого [146] сообщения с Арзерумом, лишенный надежды на помощь сераскира, просил пощады. «Без всяких условий положить оружие» — было отзывом графа Паскевича. Лишь только посланный отъехал с ответом, турки открыли огонь со стороны Милли-Дюзе. Это двусмысленное поведение неприятельских войск заставило графа Паскевича тотчас двинуть колонны на приступ. Турки, увидя русских, готовых на битву, бросились бежать из лагеря в паническом страхе. Русские войска пустились в атаку, преследуя и поражая неприятеля. Сам Гагки-паша был захвачен. Подполковник Верзилин с казаками настиг его в лесу и взял в плен.
Вскоре представили его графу Эриванскому. Гагки-паша, присев на колени по восточному обычаю, отдал свою саблю. «Судьба войны непостоянна. – сказал турецкий военачальник. – За несколько минут я повелевал двадцатью тысячами войска, теперь я пленник! Но между нами, христианский вождь, имя твое славится высокими качествами, и говорить, что ты умеешь побеждать и быть великодушным: последнего надеюсь и для себя»
Свободный вид и глубокое чувство, с которым были произнесены сии слова, тронули всех. Главнокомандующий поспешил обласкать Гагки-пашу, и уверил его в милосердии [147] Государя, обещая сохранить к нему все внимание, приличное его сану. Ему подали кофе и трубку. Успокоенный ласковым приемом и чрезвычайной вежливостью со стороны всех офицеров, Гагки-паша не уклонялся от разговоров. Рассуждая о несчастном для себя деле, он между прочим говорил: «Я умел бы умереть на месте, но удержать буйные толпы было не в моей власти. Вы отрезали у нас почти все пути, и мне оставалось свободное отступление только на Карс; но там попал бы я опять между двух огней. Сераскир обманул меня, обещав соединиться со мной двумя днями ранее. Азиатская война мне хорошо известна, и другого Гагки-паши не найдут» У него просили человека для указания нам запасных магазинов продовольствия Милли-Дюзского лагеря. «Избавьте меня от тяжкого унижения, - отвечал паша, - вы сами найдете их»
«Предприятие мое атаковать сераскира было единственным и необходимым условием будущих успехов, — писал граф Паскевич в рапорте своем Государю Императору,3 — если б я пропустил один день, то корпус его мог бы соединиться с Гагки-пашею, и тогда я был бы атакован пятидесятитысячной армией [148] с трех сторон: с фронта, с флангов и с тыла, и подвергся бы опасности. Но, с благословением Всевышняго, я отвел грозу, мне уготованную.»
Немного найдется примеров столь полного и совершенного успеха, какой приобрели русские войска в два дня, 19 и 20 июня. Победы сии были тем важнее и драгоценнее, что были куплены самым малым пролитием крови. Потеря наша убитыми, ранеными и контуженными не превосходила ста человек. Однако, войска наши с небольшим в сутки, перейдя около 60-ти верст, поразили азиатско-турецкую армию, предводимую знаменитыми сановниками Порты. Одного из них взяли в плен вместе с двумя второстепенными пашами, завладели двумя лагерями, и в числе их одним укрепленным; отбили всю бывшую при неприятельских войсках артиллерию: 28 пушек и мортир; взяли около двух тысяч пленных, девятнадцать знамен и до трех тысяч палаток с множеством продовольствия и артиллерийских запасов. Разбитый неприятель бежал в беспорядке: пехота и конница его, разделясь на малые толпы, спешили только спасти себя.4 [149]
25 июня войска, предводительствуемые графом Эриванским, торжествовали день рождения Государя Императора и победу под стенами крепости Гассан-Кале (древнего Феодосиополя), ключа Арзерумского, захваченного летучими отрядами.
«Товарищи, - говорил в приказе своем в этот день знаменитый их вождь – для вас открыт теперь путь в недра тех стран Азии, где две тысячи лет живет слава побед великого Рима. Идите туда радостно, достойные римлян воины! Услышав приближение ваше, древняя слава станет вам в сретение, а позднее потомство с воспоминанием римских побед в Азии, соединит и ваше доблестное имя».
Покорение Арзерума было уже приготовлено. Но никто в русском лагере, кроме самого главнокомандующего не знал, что Арзерум сдается, что сераскир потерял уже волю, и что только несколько мусульманских начальников еще удерживают главный город азиатской Турции от явной покорности. Сераскир, с трепетом ожидая скорого появления русских, хотел бежать. Его не выпускали. «Делайте, что хотите, - говорил несчастный старец, - но я и паши мои не будем свидетелями вашего несчастия и оставим город». [150]
«Нет! - отвечали ему, - ты и паши твои в дни мира и спокойствия были хранителями нашими, и теперь в минуты бедствия, вы должны разделить наш жребий».
На пути к Гассан-Кале представили графу Эриванскому схваченного гонца от Ахмета-паши, правителя Аджарского; он послан был к Гагки-паше с известием, что Ахмет еще раз хочет напасть на Ахалцых. Гонец немедленно отправлен обратно со следующим письмом графа Паскевича:
«Ахмет-бек! Письмо ваше к Гагки-паше получил я по праву победителя. Храбрый соотечественник ваш теперь русский пленник. Избавляя его от неприятного чувства писать о своем положении, беру на себя труд известить вас, что 19 числа сераскир с армией из тридцати тысяч человек разбит нами и переброшен через Саганлукские горы, а 20 числа равномерно нанесено поражение двадцатитысячному корпусу Гагки-паши, который и сам не избег плена. У них обоих отнята вся артиллерия и все магазины. Победоносные войска наши идут к Арзеруму искать под стенами его новой славы. Измеряйте после того возможность ваших успехов».
Арзерум покорился вечером 27 июня. Овладение им, конечно, может казаться чудесным по [151] легкости и внезапности, какими сопровождалось покорение сего знаменитого города, бывшего опорой могущества Порты в Азии. Должно было соединить особенную ловкость дипломатии с военными распоряжениями для покорения Арзерума, даже и после счастливых успехов при Зевине и Милли-Дюзе.
Построенный во времена Византийских императоров, заключая в окружности шести верст, до ста тысяч жителей, средоточие управления и торговли азиатской Турции, место сообщения между Курдистаном, Персией и Константинополем, укрепленный, защищаемый полутораста пушками, снабженный обильными запасами, магазинами и арсеналом, Арзерум мог еще дорого стоить нам.
Пока турки вели тайно переговоры о сдаче Арзерума, в русском лагере при Гассан-Кале 25 июня, после полудня, все предавалось живому веселью и отдыху. Генералы и высшие офицеры обедали у главнокомандующего; похода никто не предвидел. По окончании обеденного стола граф Эриванский к изумлению всех присутствовавших объявил, что через час все войско должно двинуться вперед. Приказания о порядке марша тут же были отданы. Вскоре засуетился весь лагерь; палатки мало-помалу начали редеть, и [152] всеобщая заботливость заступила место тишины. В пять часов пополудни все войска тронулись с места налегке, без палаток, с четырехдневным запасом провианта в ранцах. Через двадцать верст сделан был привал. На другой день поход начался в семь часов утра; около полудня русские стали пред Арзерумом.
Иные из жителей еще хотели защищаться; другие, и большая часть, требовали покорности и спасения, с укреплений производилась беспорядочная стрельба. Русские не отвечали на нее. Наступила ночь. Рано утром среди волнения и буйных споров между жителями, князь Бекович-Черкасский явился в город: он вручил письмо графа Эриванского сераскиру, сидевшему среди главных своих сановников: пощада, но плен и требование немедленной покорности составляли содержание письма. При сем решительном требовании, поразившем внезапности, сераскир, за несколько дней верховный вождь сильной армии и почти самовластный повелитель в азиатской Турции, заплакал, и мог отвечать только несвязными словами. Турки еще колебались и время проходило. В третьем часу пополудни 27 июня, в день Полтавской битвы, за сто двадцать лет уничтожившей славу Карла XII, русское войско с музыкой и барабанным боем заняло Тон-Даг, укрепленную [153] высоту, откуда бежали турки, и которая господствует над Арзерумом, будучи вровень с Арзерумской цитаделью и отстоя от неё на восемьсот сажен, а от предместья на триста. Несколько выстрелов заставили умолкнуть и разбежаться турок, стрелявших в русских. Гром орудий, музыка и барабаны, грозный вид русских полков на высотах Тон-Дага заставили ускорить переговоры.
В пять часов вечером русские пошли в город; избранные чиновники положили перед русским вождем городские ключи на укреплениях Топ-Дага. Генерал-майор Панкратьев вел полки наши по извилистым улицам города. Жители всех возрастов и дети толпились с любопытством по сторонам; женщины с опушенными покрывалами смотрели с кровель домов и бросали цветы; из домов выносили и предлагали победителям молоко, мед, плоды и хлеб.
В половине седьмого увидели с Тон-Дага русское знамя, развевающееся на стенах Арзерумской цитадели. Генерал Панкратьев отправился потом в жилище сераскира. Старик сидел в глубокой горести; с ним обошлись вежливо и с уважением, оставили караул при доме его, и объявили, что отныне он должен повиноваться воле русского главнокомандующего. «Да будет так! – [154] отвечал сераскир, - если то угодно судьбе». Он немедленно отдал свой сераскирский жезл, бунчуки, знамена.
Июля 7 было отправлено русскими в Арзеруме при громе пушек торжественное молебствие за славные победы. Никогда еще русское оружие не достигало на востоке до столь отдаленных пределов, и со времени владычества мусульман в Азии Арзерум в первый раз был покорен войсками христианскими.
БАЯЗЕТ
В то время как главные наши силы пожинали новые лавры побед на снежных вершинах Саганлука, Баязет выдержал сильный двухдневный приступ против многочисленного отряда неприятелей под начальством Ванского паши. Первое нападение произведено турками 20 июня, утром. Не смотря на мужество гарнизона, они успели в этот день овладеть одной батареей, несколько раз переходившей от одних к другим. На следующий день неприятель возобновил свои усилия. Бой был жестокой: раненые офицеры и генерал выходили снова на батареи после перевязки своих ран. Почти четвертая часть гарнизона была перебита и переранена. Казалось, не было спасения: но неколебимое мужество, наконец, восторжествовало над отчаянной храбростью. В половине дня неприятель отступил, потеряв до [155] двух тысяч убитыми и ранеными. Наш урон был впятеро менее. Генерал-майор Панютин, столь мужественно содействовавший генерал-майору Попову в защите Баязета, был ранен. Об упорстве неприятеля в приступе можно судить по тому, что в полторы сутки здесь издержано осажденными более ста двадцати тысяч патронов и сделано было до 1500 пушечных выстрелов.
Главнокомандующий, предвидя скорое окончание войны, не хотел уже начинать новых предприятий. Цель войны была достигнута. Распространив завоевания до пределов Требизонта, надобно было удержать за собой всю обширность покоренных шести областей; с малым числом войск у графа Эриванского, это было гораздо труднее самых побед и завоеваний. Покорение Требизонта представилось решительно невозможным по непроходимости тамошних горных путей и при отчаянной защите полудиких лазов; орды сии, как и курды, объявили себя непримиримыми врагами христиан и русских, и не соглашались ни на какой договор. Измена и изуверство беспрерывно волновали жителей завоеванных мест и восстанавливали их против нас. Каждый шаг требовал особенной осторожности, и уступавшие непреодолимому стремлению и силе победителей, [156] туземцы тем упорнее отстаивали потом каждый утес, каждый камень, за которым мог укрыться курдистанский или турецкий стрелок и наездник.
Четвертого июля покорилась русским крепость Хнис; отряд храброго Бурцова занял Байбурт, где надлежало сосредоточить действия на Требизонт и многочисленные племена лазов. В экспедиции на селение Харт Бурцов был смертельно ранен и скончался на пути побед. Сам граф Эриванский двинулся отмстить за лишение доброго сподвижника. Двенадцатитысячный корпус неприятельский заплатил уничтожением своим за дерзость сопротивления. Между тем русские сражались с курдами близ Хниса и Баязета, бились с аджарцами близ Карса и Ардагана, заняли Муш, укрощали мятежную Гурию. От Байбурта наши войска перешли к Гюмиш-Хане, важному месту на юго-запад от Требизонта; греческий митрополит и духовенство здесь встретили русских со слезами радости. Движение к Сивасу и Требизонту обезопасило Арзерум. При оставлении Байбурта русские взорвали тамошнюю крепость; мера сия была необходимой. Неприятель собирал новые ополчения. Тысячи лазов и курдов являлись отовсюду в Байбурт. Это было поводом вторичного похода на Байбурт, увенчанного [157] полным успехом, и кончившегося истреблением несчастного города. Новый сераскир, Осман-Хазындар-Оглы, паша Требизонтский, пожалованный в сан сераскира Арзерумского, получил уже в то время известия о мире с Россией, но спешил еще раз дать битву. Понесенное им вновь поражение заставило его не скрывать более мира. Главная квартира турок была тогда в Гюмиш-Хане, а наша в селении Урушлы, в 25-ти верстах за Байбуртом. Сюда прибыл вестник мира, штабс-капитан Дюгамель, приехавший через Самсун и Требизонт5. Сто одним выстрелом возвещено было в Русском лагере радостное известие войску.
«Надобно было видеть, - говорит свидетель этого дня,6 - общий восторг. Через четверть часа весь лагерь стоял в рядах; офицеры спешили принести поздравление главнокомандующему, и приветствовали друг друга, обнимаясь с тем искренним чувством, какое редко можно встретить в быту общежития. Гордясь стяжанной славою, [158] воины, неукротимые в бою, с единодушным участием радовались наступившему миру, которым так редко пользуются войска наши в отдаленных пределах Кавказских».
Четвертого октября граф Паскевич возвратился в Арзерум; пятого войска пошли в обратный поход; пятнадцатого сам главнокомандующий отправился в Грузию. В Меджингерче, где за четыре месяца перед тем Саганлук огласился победой, граф Эриванский получил от Монарха высокую награду: звание фельдмаршала. За подвиги на Саганлуке и завоевание Арзерума ему пожалованы орден Георгия первой степени и алмазные знаки ордена Святого Андрея Первозванного.
Вторая кампания графа Эриванского представила следствия не менее блистательные и славные, как и первая, прошлогодняя. Русские в 1829 году перешли почти шесть сот верст от границы России до Требизонта. В четыре месяца уничтожена многочисленная неприятельская армия, взяты несколько укрепленных лагерей, четыре крепости и сама резиденция сераскира, захваченного в плен вместе со знатнейшими сановниками. Русским достались 262 пушки, 65 знамен, 10 бунчуков, жезл сераскира; пленных не считали. Вся потеря в русской азиатской армии простиралась до [159] 3900 человек, считая в том числе около тысячи умерших от чумы.7
Обратимся теперь к окончательным событиям в европейской Турции, увенчавшим поход 1829 года. [160]
Примечания
1. Знаменитого высоким даром в комедии и злопучным трагическим концом А.С.Грибоедова.
2. История военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 гг. Сочинение полковника Ушакова.
3. От 23 июня 1829г. Лагерь при с. Ардосе.
4. История военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 гг. Сочинение полковника Ушакова.
5. Другой посланный с сим известием графом Дибичем, адъютант его, ротмистр Могучий, отправился морем, но не был допущен турками к выходу на берег у Требизонта.
6. Полковник Ушаков, в Истории военных действий в азиатской Турции в 1828 и 1829 гг.
7. Мы лишь вкратце описали, как сказано выше, главные события в Азиатской кампании 1829г., только для общей связи и для показания влияния их на успешное окончание войны. Подробности сего достопамятного похода изображены в превосходном сочинении г-на Ушакова.
|