Глава XXV. Азиатская армия
Военные приготовления Порты в Азии. Положение наших дел на Кавказе перед открытием кампании. Операционный план графа Паскевича. Выступление из Гумров. Фланговое движение на Карс. Описание крепости в военном отношении. Стеснение Карса. Штурм. Отступление сераскира. Чума в русском стане. Движение по эрзерумской дороге на Ахалцых. Взятие Ахалкалаки, Порти и Хертвиса. Вооружение Ахалцыха. Разбитие пособия и занятие неприятельских лагерей. Штурм Ахалцыха. Занятие Ацхура и Ардагана. Покорение баязетского шашалыка. Отъезд главнокомандующего. Цель, предложенная для кампании, и блистательные результаты. Награда главнокомандующему. Признательность его к воинам. Дух русских солдат.
[226] Когда в Европе раздались победные клики Бойлештского сражения, и пали стены Варны, граф Паскевич-Эриванский кончил свой знаменитый поход в азиатской Турции. В день падения Варны, 28-го Сентября, он оставил армию в Ардагане и отправился в обратный путь. [227]
Сильные меры приняты были Оттоманской Портой к защите ей азиатских владений, где сосредоточила она огромные силы (более 60000, не считая полудиких Курдов и Лазов), наученная из опыта предшествовавших кампаний; как опасны решительные предприятия русских в Азии. Тем важнее было влияние ряда побед, ознаменовавших военные действия графа Паскевича, на успехи наши в Европе. Но по отношению к главным событиям за Дунаем война в азиатской Турции составляет вводную повесть. Потому представим мы только в кратком очерке подвиги Кавказского корпуса1.
При открытии военных действий за Кавказом все выгоды были на стороне неприятеля. С начала весны пограничные турецкие крепости вооружены, усилены гарнизонами, и обеспечены всякого рода продовольственными и военными запасами. Дороги и выходы из ущелий заняты сильными отрядами. Кроме войск собраны земские ополчения; пограничное народонаселение удалено на 100 верст. Народ, как и в европейской Турции, именем пророка призван к оружию. Подвластные нам магометанские народы подвигнуты [228] к восстанию. Новому азиатскому сераскиру, трехбунчужному Галиб-паше дана власть независимо от собранных сил заимствоваться из всех Ааиатских владений Оттоманской Порты таким числом войск, и такими средствами, какие по местному усмотрению признает он необходимыми для успешного хода войны. Главнокомандующим всех войск назначен трехбунчужный Киос-Мугаммед-паша, отличавшийся мужеством и известный многолетней опытностью в военном деле.
Россия только что кончила войну с Персией, заключила мир после перемирия, угрожаемого новым разрывом по неприязненным внушениям Оттоманской Порты. Главнокомандующему не были еще известны решительные намерения нашего Двора относительно совершенного разрыва с Турцией. Когда в конце марта получено за Кавказом положительное известие, войска наши, утомленные трудным походом, возвращались в наши границы из Персидских пределов. Двухлетние походы, стоившие неимоверных усилий, причинили значительную убыль людей, при уничтожении почти всех транспортов и потере лучших лошадей кавалерии.
Перед открытием войны в войсках Закавказского корпуса состояло 45 батальонов пехоты, [229] 11 эскадронов кавалерии, 15 казачьих полков и 11,5 рот артиллерии. Пехотные батальоны имели в строю по 600 и менее человек, кавалерийские полки по 500 строевых, казачьи не более 300. Главнокомандующий должен был оставить около 17000 человек для защиты обширных границ, и почти столько же для охранения внутреннего спокойствия и безопасности Закавказских областей. Затем осталось в действующей армии немного более 12000 человек (8561 пехоты и 3443 кавалерии с 70-ю орудиями).
Несмотря на слабость сил, граф Паскевич решился действовать наступательно, в стране, дотоле слишком мало известной, где почти вовсе нельзя было надеяться на местные способы и средства относительно продовольствия и других нужд, где сообщения чрезвычайно затруднительны, и потому с каждым шагом вперед затруднения к заимствованию собственных пособий увеличиваются. Только быстротой действий и беспрерывными успехами можно было надеяться счастливой развязки дела.
Центром операционной линии главнокомандующий избрал крепость Гумры, по двум важным причинам: Гумры были слабейшим пунктом в оборонительном смысле, и движением отсюда на Карс можно было разрезать операционный неприятельский [230] базис. Взятием Карса обеспечивались здесь границы, и приготовлялось падение Ахалцыха, покорение коего открывало путь в Эрзерум — сердце азиатской Турции.
Несмотря на деятельность графа Паскевича, нельзя было открыть похода ранее половины июня. Турки терялись в предположениях, и наконец, потеряв терпение, подослали шпиона. Посланного приняли, обласкали, возили по местам, где наиболее было войск, и напугав маневрами в Тифлисе, отпустили с известием о близком походе. Неприятель опомнился от бездействия, но уже было поздно.
Июня 12-го действующий корпус собрался в Гумрах; 14-го утром отпели молебен; войско быстро двинулось на Карс, и на 4-й версте перешло реку Арпачай, границу империи. При корпусе было на 40 дней провианта и 20000 артиллерийских выстрелов. Кроме обоза главной квартиры, за войском следовали 2000 штук рогатого скота, 3000 баранов и более 4000 подвод и вьюков, составлявших провиантские, госпитальные, артиллерийские и инженерные транспорты. Войско было на походе в особенном боевом порядке, предохранявшем его от нечаянных нападений.
Июня 17-го при деревне Мешко, в 29-ти верстах от Карса, произошла первая сшибка. Турки [231] были опрокинуты. Главнокомандующий обозрел местоположение Карса, и фланговым движением влево 19 на рассвете предпринял усиленную рекогносцировку. Неприятель сделал сильную вылазку конницею, но наведенный на артиллерию, отбит с большим уроном. К вечеру граф Паскевич стал лагерем при Кичив-Эве, верстах в трех от Карса и тем отнял у гарнизона надежду на помощь сераскира, спешившего от Эрзерума. На другой день, при новой рекогносцировке, потерпела поражение неприятельская пехота.
Карская крепость, одна из главных твердынь азиатской Турции, защита Эрзерума, построена в изгибе правого берега реки Карса, и состоит из двойного ряда стен, трех цитаделей, вмещающихся одна в другой, и нескольких наружных укреплений. Главное городское предместье, Орта-Капы, и кладбище, лежащее за рекою на юго-западной стороне, были прикрыты кроме того особой обороной. Собственно крепость представляет вид неправильного многоугольника, с 6-ю каменными бастионами, и имеет в окружности около 1100 сажен.
Цитадель, примыкающая к северо-западному углу крепости, составляя, по местоположению и по искусственной обороне, крепчайшую точку, от реки совершенно неприступна. [232] Стены её, как равно и крепости, от 2-х до 4-х сажен высоты, и от 3-х до 5-ти футов толщины. Ров, местами прерывавшийся, имеет повсюду впереди покрытый путь, с отсыпью вроде гласиса. Высокая гора Карадаг, командующая крепостью и окружным местом, была укреплена и защищалась особенною батареей. Заречные обывательские жилища, разбросанные по утесистым возвышениям, были защищены отдельными каменными стенками с бойницами. Древний замок Темир-паши, превышающий своим положением все предместья и командующей южной стеной крепости, составлял главнейшую опору заречных укреплений.
Карскую крепость защищали 150 орудий и 11000 гарнизона, решившегося биться до последней крайности. Обозрение, сделанное 19-го числа, убедило в необходимости вести осаду Карса с юго-западной стороны, где возвышенность местоположения дозволяла осадным батареям господствовать над крепостью, и даже в одно время обстреливать продольным огнем саму цитадель. Но неприятель, в следствие расположения графа Паскевича при Кичив-Эве, в соседстве с сим фасом поставил впереди его укрепленный лагерь.
Уже во время дела 20-го числа избрано было место для первой батареи на высоте, противолежащей [233] правому флангу неприятельского лагеря. Ночью она была окончена и с рассветом открыла огонь. В ночь на 23 предположено открыть первую параллель. Накануне главнокомандующий произвел новое обозрение по левому берегу реки, и лично указал места для батарей №№ 2-го, 5-го и 4-го. Последняя из них, важнейшая по своему назначению, долженствовала устроиться на противоположной высоте правого берега Карс-чая, не далее 160 сажен от неприятельского лагеря, и в 300-х саженях от углового бастиона предместья Орта-Капы.
Скрывая перед неприятелем наше настоящее намерение, полковникам Раевскому и Бородину приказано сделать ночью фальшивые атаки с юго-восточной и северо-западной сторон крепости. Генерал-майоры Корольков и Муравьев назначены для производства и прикрытия работ. Атаки, произведенные Раевским и Бородиным, были успешны и ввели неприятеля в заблуждение, заставив его ожидать штурма с той стороны. На вышеозначенной высоте, за несколько часов до рассвета, поставлены батареи, и орудия их направлены на укрепленный неприятельский лагерь и крепость. Так образовалась первая параллель.
Предвидя упорность осады, и желая предупредить помощь Киос-Мугаммеда-паши, которого осажденные [234] ждали с часу на час, граф Паскевич решился взять крепость штурмом. Днем решительной атаки назначался великий для России день 25-го июня, но победа предупредила смелые надежды героя.
С рассветом 23-го загремели русские батареи. На левом фланге нашем завязалось стрелковое дело. Мало-помалу отважность и упорство с обеих сторон усилились. В подкрепление егерям послан полковник Миклашевский с тремя ротами. Несмотря на отчаянную защиту турок, егеря быстро овладели кладбищем и лагерем и в порыве отваги ворвались в предместье. Успех был тем важнее, что только с сей стороны крепость могла уступить нашим усилиям, и то, чего едва надеялись достигнуть в течение 3-х или 4-х суток, представлялась возможность исполнить в несколько часов. Внезапный оборот сражения, мужество наших войск, беспрестанно увеличивавшееся расстройство неприятеля, и ужас его при виде русских колонн почти под стенами самой крепости, не могли скрыться от проницательности главнокомандующего. Он приказал и — через несколько минут все внешние укрепления Карса были в наших руках. Батареи продолжали громить крепость и заставили замолчать крепостную артиллерию. Неприятельская конница искала спасения [235] в бегстве; гарнизон и жители спешили укрыться в цитадель. Настала минута решительная. По данному знаку стрелки, поддержанные общим движением колонн, бросились на приступ, отбили ворота и овладели пушками. Турки бежали, предоставляя нам полное обладание крепостью. Неприятель не смел защищать цитадели и просил пощады. «Положить оружие и сдаться в плен!» - было условием нашим.
Патрули открывали приближение передовых войск Киосе-Мугаммеда-паши. Турки медлили сдачею Карса в надежде выиграть время. «Пощада повинным, смерть непокорным и час времени на размышление» — так объявлено было Эмин-паше. Полки с музыкой и песнями подошли к самым стенам цитадели: грозный ряд штыков обращен был на неприятеля; фитили, предвестники гибели, дымились. Карс смирился, и в 10 часов утра знамена русские развевались на его неприступных стенах. Киос-Мугаммед-паша, находившийся только в 5-ти верстах от Карса, услышав роковую весть, поспешно отступил к Ардагану. «Взгляните, храбрые товарищи, на тот утес»- говорил в приказе своем главнокомандующий 25 июня, когда отправлялось благодарственное молебствие Богу победодавцу, и взгляните на то место, от которого сильное [236] воинство Надир-шаха, после долговременной осады, отступило, вспомните о числе своем, и вознесите теплую молитву Господу сил за дарованную вам знаменитую победу!»
Торжество победителей омрачилось неожиданным бедствием. Несмотря, на строгие предохранительные меры, и уверения пленных, что нет никакой опасности, в войсках оказалась чума, занесенная из Эрзерума. Зараза быстро распространилась. Не было ни одного полка, в котором она не обнаружилась бы. Последствия могли быть гибельны, но быстрые и решительные меры остановили зло в самом начале. За всем тем около 260 человек погибло от заразы в течение 20 дней.
Время, употребленное для прекращения чумной заразы, не было потеряно. Хотя с одной стороны внезапное прекращение военных действий вполовину ослабило влияние штурма, лишило возможности воспользоваться выгодами победы, и могло восстановить дух неприятеля, внуша ему уверенность, что сам Бог карает врагов исламизма, но с другой стороны мы успели исправить укрепления Карса, усилиться подкреплениями и обеспечить себя продовольствием. Неприятель также не оставался в бездействии. Войска его, не подоспевшие на защиту Карса, продолжали приходить [237] из отдаленных областей Малой Азии и образовали довольно значительные ополчения.
Едва миновалась зараза, граф Паскевич устремился к Ахалцыху. Ближайший путь туда вел через Ардаган. Граф Паскевич пошел на Ахалкалаки, прикрывая свой левый фланг Чилдырским озером, и сближаясь с Грузией и пособиями. Обманув неприятеля движением на Эрзерумскую дорогу, быстро передвинулся он на Ахалцых через высокий Чилдырский хребет, преодолев на пути величайшие трудности, и 23 июля подступил к Ахалкалаки.
Ахалкалаки – небольшая крепость, едва вмещавшая в стенах несколько бедных жилищ. Она представляла неправильный четырехугольник, с бойницами и круглыми и четырехугольными башнями, имеющий в окружности до 400 сажен. Трое ворот, защищенных фланговой обороной, были завалены с обеих сторон большими каменьями. Цитадель имела вооружение в два яруса. 14 орудий и 1000 человек гарнизона составляли оборону. «Умрем, но не сдадимся!» было ответом турок на предложение о сдаче. После сильного бомбардирования крепость взяли штурмом.
Покорение Ахалкалаки обеспечило сношения действующего корпуса с Грузией, успокоило пограничную [238] часть Сомхет и упрочило дальнейшие предприятия на Ахалцык. Накануне получено известие о покорении Поти, важного пункта при берегах Черного моря. Она сдалась 15 июля отряду генерал-майора Гессе после 7-дневной осады, в течение коей была пробита брешь. Через два дня отряд генерал-майора барона Остен-Сакена овладел без сопротивления крепостью Хертвис, на дороге к Ахалцыху.
Все сии успехи приблизили главнокомандующего к предприятию гораздо более трудному, осаде Ахалцыка. Неустрашимые жители его издавна готовились к защите кровопролитной, и здесь неминуемо следовало встретиться с охранными войсками Киос-паши. Усилившись в лагере под Ахалкалаки пособием из 2300 человек, граф Паскевич августа 1 двинулся к Ахалцыку. Желая снова предупредить помощь Киос-Мугаммеда-паши, он избрал путь кратчайший, хотя почти непреодолимый, через хребет Цихеджваре и горы Цхенис-Цхале. Затруднения пути, увеличиваясь с каждым шагом вперед, не остановили главнокомандующего, и он не решился сделать удаленного флангового движения к Ардагану по сомнительным слухам о приближении туда Киос-Мугаммеда-паши. Трудность дороги возросла, наконец, до того что, Несмотря на предварительную [239] расчистку путей по 200 человек употреблялось в пособие при крутых спусках на каждое осадное орудие, а сзади артиллерийских ящиков, повозок и арб привязывали бревна для уменьшения напора, пока люди почтя на руках несли тяжести обозов. Преодолев все сии трудности, граф Паскевич в вечеру 4 Августа стал лагерем в 6,5 верстах от Ахалцыка, куда уже прибыла большая часть 30000-го корпуса, под начальством Киос-Мугаммеда и Мустафы пашей.
Видя неудобность своей позиции, и боясь, что неприятель почтет медленность слабостью, главнокомандующий решился на отважное дело. Не дожидаясь отряда генерал-майора Попова, следовавшего из Карталинии, на другой день утром он атаковал превосходного в силах неприятеля, сбил, расстроил его и занял крепкий лагерь на высоте в 2,5 верстах от города. Поздно заметив выгоды занятой нами позиции, неприятель старался отнять ее многократно повторяемыми атаками, но безуспешно.
Ахалцык, главный город пашалыка сего имени, занимающий гористое, изрытое местоположение, был разбойничьим притоном среди воинственного и разноплеменного окрестного населения. Почти без улиц и площадей, на пространстве около [240] квадратной версты и в окружности до трех верст, он заключал в себе до 4500 домов, возвышавшихся в два яруса. От пристроек, плотно сомкнутых с главными строениями, каждое жилье, взятое отдельно, уподоблялось небольшому замку, где могли защищаться от 20-ти до 100 человек. Над всеми городскими зданиями возвышалась в виде четырехугольника католическая церковь. Наружные укрепления состояли из 4-х бастионов и башни с рвами, срубами и палисадом. Собственно крепость представляла многоугольник, командовавший городом и долиной, а выше её стояла цитадель, так что оборону Ахалцыка составлял тройной огонь городских укреплений, крепости и цитадели, один над другим. Около 10000 гарнизона, к коему присоединились жители, и даже вооруженные женщины, решились отчаянно защищаться.
Августа 6 началась осада. Главнокомандующий постарался обеспечить свой лагерь. В два дня построены и вооружены пять редутов, из коих последний, после нескольких удачных выстрелов, заставил осажденных свезти орудия с южной контр-апроши и скрыть их за высотой. Августа 7 присоединился к корпусу генерал-майор Попов с отрядом, имевшим около 1800 человек. [241]
Начиная осаду, главнокомандующий видел, что пока вспомогательные войска будут поддерживать крепость, не только нельзя надеяться на успех, но на значительном протяжении своем, ежедневно подвергаемся мы атаке превосходных сил неприятеля. Потому 9 рано утром скрытно выступил он с половиной корпуса (8 батальонов, вся кавалерия и 25 орудий) против Киоса и Мустафы-пашей, прикрывших свою позицию 4-мя укрепленными лагерями, и ожидавших чрез несколько дней нового подкрепления в числе 10000 человек, под начальством Мейданского паши. Неприятель заметил наше движение еще на походе. Едва успел главнокомандующий поставить на одной из высот отряд для прикрытия своего движения, турки в числе 30000 хлынули на него. Завязался упорный бой. Артиллерия не умолкала. Несколько раз доходило до рукопашного боя. Не успевая заряжать ружей, солдаты защищались штыками и прикладами. В намерении прорвать наш центр турки более и более напирали.
Видя опасность, главнокомандующий спешил подкрепить отряд двумя батальонами, и повел ложную атаку на левый фланг неприятеля к двум главным лагерям его. Турки начали стягивать туда свои силы от крепости, и сим движением рассеяли свою пехоту и конницу почти на [242] 10 верст. Занимая их фальшивыми атаками, граф Паскевич успел перевести большую часть своих сил на правый фланг неприятеля, пока генерал-майор Муравьев исполнил предписанное ему накануне обходное движение. С занятого нами возвышения немедленно открыли сильный огонь. Под защитой его генерал-майор Корольков бросился на неприятельские шанцы и пал жертвой отваги. Тогда подоспели полковники Бородин и Муравьев; шанцы заняты были штыками, и тем решилась битва. Недоумение овладело неприятелем. Новые атаки довершили расстройство его. Турки поспешно бежали, оставя нам в добычу все свои четыре лагеря. Их преследовали за 20 верст от Ахалцыка. Только 5000 человек, в том числе сам Киос-Мугаммед-паша, успели укрыться в крепость.
Разбитие вспомогательного турецкого корпуса не только не лишило гарнизон бодрости, но одушевило его отчаянной решимостью умереть с оружием в руках. Недостаток военных снарядов, предстоявшая потребность в фураже и беспрестанные известия о приближении к неприятелю новых пособий, заставили главнокомандующего решиться на штурм. Августа 15, когда после пятидневных трудов под личным распоряжением графа Паскевича, успели достаточно стеснить [243] крепость, и беспрерывной тревогой изнурить гарнизон, решено вести приступ, но не ночью, как ожидал неприятель, а в 4 часа пополудни, время его отдыха. День Успения был полковой праздник Ширванского полка. Сему полку, по собственному вызову его, предоставили честь первой опасности.
Ровно в 4 часа при сильной канонаде по всему протяжению осадных батарей ширванцы, предводимые полковником Бородиным, с музыкой и песнями двинулись с северной стороны в город, прямо к католической церкви. За ними следовали пионеры. Атаку поддерживали более чем 30 орудий и фальшивое наступление на другие пункты. В четверть часа бастион был взят.
После первых минут изумления и ужаса неприятель отчаянно бросился отовсюду на ширванцев. У католической церкви завязался рукопашный бой. Прошло более получаса в нерешительности, пока подоспела артиллерия. Гром её оживил утомленные силы солдат. После удара в штыки стрелки стали твердой ногой на кладбище. Многих храбрых уже не было. Полковник Бородин пал, сраженный пулей. В 6-м часу двинулись гренадеры, и через минуту решительной атаки церковь была в наших руках. [244]
Турки засели в домах, с боя уступая каждый шаг земли. Смеркалось, но победа еще колебалась, когда от одной из брошенных гранат загорелось строение внутри города. Огонь распространили, что стоило, однако, величайших усилий. Каждый дом брали штурмом. Турки хладнокровно погибали в пламени, но не сдавались. Наконец, когда пламя охватило большую часть города, остатки защитников решились укрыться в крепость.
С наступлением ночи битва не умолкала. В восточной части города неприятель упорно отстаивал два бастиона, но их отбили. Во все время гром орудий не переставал ни на одну минуту. Вопли жен и детей наполняли воздух.
Таков был день 15 августа. Несмотря на ожесточение, произведенное упорным сопротивлением, в наших войсках сохранился примерный порядок. Ни один свирепый поступок не омрачил чести русского оружия. Старцы и жены доверчиво искали спасения среди рядов победителей, и наши солдаты, обагренные кровью, несли на руках детей, выхваченных ими из огня.
Рано утром гарнизон выслал с предложением о сдаче, прося выхода из крепости. Обстоятельства (ибо сильное пособие туркам было уже в пяти верстах) не позволяли упорствовать, [245] и в 8 часов утра русское знамя, через 250 лет владычества турок в Ахалцыке, впервые осенило твердыни его. Безмолвно вышли из крепости турки. Из 400 неприятельских артиллеристов осталось только 50, из 1800 Лазов только 500; сто янычар пали все до одного; между трупами нашли более ста переодетых женщин.
Остальные события Закавказской кампании 1828 года не представляют особенно важных. Покорение двух областей, близость зимы, потери в корпусе не позволяли думать о дальнейших завоеваниях. Надобно было дать отдых войску, укомплектовать убыль, упрочить за собою приобретения. Главнокомандующий спешил заняться учреждением внутреннего порядка. Разрабатывали дороги, исправляли укрепления Ахалцыка, прекращали чуму и обеспечивали продовольствие. Крепость Ацхур, лежащая на сообщении Ахалцыка с Карталинией, и крепость Ардаган на пути из Карса в Ахалцык, сдались без сопротивления, 17-го и 22-го Августа. Вслед за тем (с 25-го Августа по 9-е Сентября) генерал-майором, князем Чавчевадзе завоеван весь Баязетский пашалык покорением крепости Баязета и замков Топрах-Кале и Диадина. Известие о том получено главнокомандующим в Ардагане, куда перешел он с главными силами для принятия последних [246] мер к закупке продовольственных запасов, собираемых с величайшим трудом.
В начале ноября смолкли в Азии звуки русского оружия. Настала суровая зима. Войска спешили на зимние квартиры. Главнокомандующий, распорядясь занятием гарнизонами Ахалцыка, Карса, Ахалкалаки, Ардагана, Ацхура, Хертвиса, Баязета, Диадина, Топрахе-Кале, и селения Караклизик, выехал 28 сентября из Ардагана, и 5-го октября прибыл в Тифлис.
Так кончился поход 1828 года. Перед началом войны, в марте месяце, главнокомандующему повелено было действовать с двоякой целью: отвлечь турецкие силы из Европы, и овладеть ме¬стами, необходимыми для дальнейшего обеспечения наших границ и водворения на будущее время прочного спокойствия и безопасности. Предполагалось достаточным покорить два пашалыка, Карсский и Ахалцыхский с крепостями Поти и Анапой. Все другие предприятия казались, по ограниченности способов, слишком обширными. Граф Паскевич сделал более. Менее чем в пять месяцев, с двенадцатитысячным корпусом и отдельными отрядами, общее число коих не превышало 6000 человек, он покорил три пашалыка, и взял шесть крепостей и три замка; 313 пушек, 195 знамен, 11 бунчуков, и до 8000 пленных [247] составляли наши трофеи. Безопасность в собственных областях наших была сохранена, волнение умов за Кавказом успокоено, восстания усмирены. Успехи русского оружия в Азии много содействовали главным действиям нашим в Европе.
Наградами подвигов графа Паскевича-Эриванского были назначение его шефом Ширванского полка, подарок двух пушек из взятых в Карсе, пожалование дочери фрейлиной Императорского Двора. Последней наградой за взятие Ахалцыха были орден св. Андрея Первозванного и наименование именем Паскевича-Эриванского Ширванского пехотного полка.
Признательный вождь в приказе от 28-го Августа выразил чувства свои войску следующими словами: «Благодарю вас, храбрые товарищи. В продолжение 22-летней боевой моей службы много видал я войск храбрых, но более мужественных в сражении, более постоянных в трудах, не знаю. Деяния ваши останутся незабвен¬ными в позднейшем потомстве. Честь и слава вам, победители!»
Войска достойны были своего вождя не только по безграничной к нему доверенности, безусловной покорности его велениям и готовности на подвиги, но и по чувству самоотвержения, единодушия, [248] незлобия против врагов и человеколюбия к побежденным. Приведем несколько примеров в доказательство сих качеств, отличавших Кавказский корпус.
В день Карского штурма Эриванский карабинерный полк послан для овладения укрепленным предместьем Орта-капы. Рядовой, бывший в застрельщиках, приблизился к неприятельскому бастиону, опередил товарищей, первый полез на вал, стараясь схватить стоявшее на нем знамя, но был поражен пулей в грудь. Товари¬щи, проходя мимо, увидели его умирающим и услы¬шали последние слова его: «прощайте, братцы, да только город возьмите!» «Вы взяли Карс, - говорили потом карские жители, - но мы не стыдимся: кто устоит против вас?»
В сражении с турками 9 августа Херсонский гренадерский полк первый принял на себя удары турецкой конницы и пехоты. Стрелковая цепь, вытянутая по косогору, мгновенно была об-хвачена с фронта и с фланга толпой неприятельской конницы, и все начальники, видя с главной позиции положение стрелков, думали, что никто из них не спасется. Но они сомкнулись в каре, и представили необоримую ограду штыков. Неприятель, скрывший маленькое каре их от взоров, долго усиливался истребить их, но, поражаемый [249] меткими пулями, наконец, рассеялся. Лишь тогда только, когда дым прояснился, показались не¬устрашимые стрелки в том строю, которому они были обязаны спасением и бросились догонять турок. Один из гренадеров, Плаксин, воз¬вращаясь к батальону и ведя раненого, имел штык на ружье совершенно согнутый. Бывший тут генерал спросил его, от чего это случилось, Плаксин отвечал: «Ваше превосходительство! их навалила на нас туча. Один бросился на ме¬ня, чтобы срубить голову; я выстрелил по нему, да не попал; толкнул его штыком, и хотя выбил из седла, да не мог ранить, потому что он был в панцире; так уж я ударил его в шею и убил, да жаль, что штык согнул!»
В продолжение Ахалцыхского штурма 15 августа более пяти часов происходила кровопролитная сеча на пространстве не более 30 сажен. Здесь соединились падение бомб, ядер, картечь и пуль с ударами кинжалов и штыков. Храбрость, оказанная русскими войсками против яростного неприятеля, достигла высшей степени. Офицеры и солдаты, раненые, с перевязкою на голове, или руке, возвращались в дело и снова рубились с турками. Особенно замечательна была какая-то веселость, одушевлявшая всех в минуту рукопашного боя, свойственная только опытному, так [250] сказать, закаленному в боях войску. Примером может служить следующее. Рядовой Ширванского полка, раненый в руку, подбежал к одному штаб-офицеру, и отдавая ему свое ружье, просил: «Ваше высокоблагородие! зарядите его, покамест мне перевяжут руку, чтобы не потерять времени опять из него выстрелить!»
Когда после Ахалцыкского штурма главно¬командующий благодарил войска, наиболее в нем участвовавшие и обратившись к полку своего имени, сказал: «Вы много потеряли, ребята! — Еще крепости на две станет, ваше сиятельство,» - отвечал заслуженный унтер-офицер. Полк графа Паскевича-Эриванского потерял в сем бою треть наличных людей, и по такому расчету действительно достало бы его еще на два подобных приступа.
При взятии штурмом Ахалцыка, когда турки яростно противопоставляли войскам нашим отчаянное сопротивление, граф Паскевич-Эриванский, находясь на возвышении, и осматривая общие действия, заметил рядового из полка его имени, посланного с донесением с того места, где происходила самая жестокая сеча. Подозвав его к себе, он спросил: «Что? Каково там? — Жарко, ваше графское сиятельство». - отвечал рядовой. — «Что делают турки?» — «Да трудно [251] с ними сладить: упрямятся, ваше сиятельство.» — «Знаю. Они молодцы — не поддавайтесь, ребята!»- «Молодцы-то, молодцы, грех на них солгать, да с чего они бьются? Ведь они знают, что мы назад не попятим!»
При начале войны шайка Эриванских карапапахцев пробиралась с реки Абарани к Карсу. Дорогою встретили они несколько донских казаков, ехавших с бумагами, напали на них, некоторых перебили, а двух захватили в плен. По доставлении в Карс казаки были проданы, каждый за 4 рубля серебром турецким бегам, обитавшим внутри края в неприступных горах. Живя в неволе, казаки помышляли единственно о том, как уйти и присоединиться к корпусу. Вскоре весть о покорении Карса пронеслась по всем отдаленным местам и в самых скрытных ущельях поселила страх и смятение. Хозяева пленников как ни старались утаить от них это происшествие, но не успели в том. Вопль жен и детей огласил случившееся по всему краю, и самые неистовые турки впали в уныние. Тогда, думая навести более робости на казаков, турки начали приписывать сдачу Карса измене тамошнего паши и осыпали его проклятиями. Новые войска собирались со всех сторон, запасались оружием и продовольствием, и во всей стороне [252] решительно утверждали, что Ахалцых останется непобежденным и погубит все русское войско. Как ни были ужасны заклинания турок, повсюду яростно остривших оружие, казаки вознамерились лучше погибнуть, нежели оставаться в неволе. В одну темную ночь выбрались они из дома, где были заперты, вошли в конюшню бегов, вывели лучших жеребцов, и на них загудели (как они выражались) вон из селения. Беги, и все им подвластное, встревожились и понеслись в погоню за гяурами (неверными). Не зная мест, казаки положились на волю Божию, опрометью скакали, куда глаза глядят, не следуя по дороге, и тем избегли погибели. Через несколько часов езды один жеребец совершенно утомился. Бросив его, оба казака сели на другого и продолжали путь. Перед рассветом они скрылись в пещере между утесами и остались в ней до следующей ночи. Так продолжали казаки путь трое суток, питаясь несколькими кусками сухого хлеба, который успели захватить. Ночью шли они скалистыми берегами Куры, где жители днем едва отыскивают тропинки, не имея притом никакой уверенности добраться до русской границы, или войска. По причине усталости, другой жеребец был брошен. Казаки продолжали путь пешком. На четвертую ночь перед светом они [253] услышали издали оклики часовых, и не зная какое это было войско, приблизились осторожно. Слово: «Слушай!» сделалось им внятно и отозвалось во глубине души живейшей радостью.
Граф Паскевич с корпусом следовал тогда от Карса к Ахалкалаки, и имел ночлег близ озера Чилдыра. Отважные казаки, истощенные тяжким путем и недостатком пищи, в рубище явились в лагерь и были представлены графу Паскевичу. Одежда, лошади и деньги даны в награду их подвига. Неизъяснимое счастье сияло на лицах казаков и внушало каждому мысль о благости Бога, оказавшего явную милость за столь мужественную решимость. Из недр непроходимых гор двум пленникам бежать по стране неизвестной, наполненной разбойниками, совершая сей подвиг без малейшей надежды на успех, и встретиться со своим войском – не подтверждает ли это Русского правила: «Смелым Бог владеет»
Когда Ахалцых был в пламени, и ночь прекратила бой, женщины тысячами сбежались к нашим батареям. Никто не сделал им ни малейшего оскорбления. Толпа женщин и детей, отправленная под прикрытием нескольких солдат из города, поднималась на крутую гору; двое или трое детей не могли следовать за своею матерью, [254] беспрестанно отставая. Один из солдат неоднократно собирал малюток, и наконец, видя сокрушение матери, боявшейся лишиться их, взял детей к себе на руки, и несмотря на собственное изнеможение, взнес на гору.
Примечания
1. Подробное изложение событий за Кавказом можно увидеть в сочинении г.м. Ушакова "История военных действий в азиатской Турции, в 1828 и 1829 годах".
|
