Из истории лейб-гвардии Егерского полка

Гаджи-Гассан-Лар и война 1828 года против турок

[199] Беспрестанные нарушения Портой Бухарестского мира, заключенного в 1812 году, и Аккерманской конвенции 1826 г. вызвали со стороны России и Англии заявление, что в случае дальнейших нарушений условий со стороны Порты будет выслан против турок соединенный флот. Порта пренебрегла этой угрозой и 8-го октября того же года турецкий и египетский флоты были уничтожены при Наварине. Успех союзников не смутил Турцию, и султан издал воззвание, приглашающее правоверных к войне против России. Видя, что все меры к сохранению мира остаются безуспешными, император Николай I оказался вынужденным объявить своему народу манифестом от 14-го апреля 1828 года об окончательном разрыве и войне с Турцией¹.
Еще в конце 1827 года войскам 2-й армии, расположенным близ границ Турции, велено было быть готовыми к походу. Для усиления ее из состава 1-й армии [200] были выделены 3-й пехотный и 4-й резервный кавалерийский корпуса, бугская уланская и 10-я пехотная дивизии². Впоследствии к этой армии присоединились 2-й пехотный и гвардейский корпуса. При открытии военных действий общая численность 2-й армии доходила до 113000 человек³.
Главнокомандующим всеми войсками, действующими в Европейской Турции, был назначен генерал-фельдмаршал граф Витгенштейн. Согласно утвержденному императором плану военных действий одна часть действующей армии, по прибытии на Дунай, предназначалась для осады крепостей, а другая — к охранению занятого края и обеспечению сообщений⁴.
28-го февраля 1828 года последовало Высочайшее повеление на имя Великого Князя Михаила Павловича о приготовлении гвардейского корпуса к выступлению в поход⁵. Тотчас же начались у нас в полку самые деятельные приготовления. В поход назначены были 1-й и 2-й батальоны; недостающее число людей в них было пополнено людьми 3-го батальона⁶; сверх того на походе к полку должны были присоединиться сто человек, выбранных из армейских егерских полков. Гвардейский корпус был разделен на две колонны; каждая колонна делилась на восемь отделений. Л.-Гв. Егерский полк составлял третье отделение правой колонны⁷, которой командовал генерал-адъютант Бистром. 5-го апреля, в день, назначенный для выступления, отслужили егеря в своих казармах молебствие и, простившись с остававшимся здесь 3-м батальоном, отправились на сборное место к л.-гв. Семеновскому полку. В 10 часов утра прибыли Государь Николай Павлович и Государыни Императрицы Александра Федоровна и Мария Федоровна, с иностранными принцами и многочисленной свитой. После царского смотра егеря прошли церемониальным маршем мимо их величеств по Среднему проспекту Семеновского полка; полк вышел из города через Нарвскую заставу⁸, напутствуемый царскими благопожеланиями. За полком шел офицерский и казенный обоз в том виде и порядке, как ему назначено было следовать во время похода. Казенный обоз полка состоял из 15 повозок при 41 лошади⁹. Сверх того за полком следовала прикомандированная к полку команда от 1-го фурштатского батальона, состоявшая из и унтер-офицера, 21 рядового, 12 фур и 1 походной кузницы при обер-офицере¹⁰.
По данному маршруту Л.-Гв. Егерский полк должен был идти через Гдов, Нарву, Псков и так далее к Тульчину, где предполагалось соединение всего гвардейского корпуса. Сильно разлившиеся реки делали предположенный путь правой колонны совершенно непроходимым до Пскова, почему ей было приказано идти вместе с левой колонной до дер. Боровичи, а оттуда на Псков и далее, 6-го апреля [201] егеря пришли в Гатчину¹¹; здесь вдовствующая императрица угощала офицеров прощальным обедом, провожая их по старому русскому обычаю хлебом-солью¹². Во время похода дневки делались часто, и переходы были незначительные, вследствие чего люди почти совсем не уставали. По мере того, как мы удалялись от Петербурга, дороги делались суше, что значительно облегчало марши. В продовольственном отношении полк был прекрасно обставлен; на местах, назначенных для дневок, по распоряжению военного министерства, были заготовлены провиант и фураж. На эти пункты от полка высылались, на переход вперед, две команды хлебопеков, так что во все время следования гвардейские егеря имели свежий хлеб. Движение полка совершалось большею частью поротно и только в некоторых городах сходились в баталионы или в целый полк и проходили с музыкой перед кем-нибудь из начальников. Переходы были очень монотонны, и только разнообразие в квартирном расположении несколько их оживляло. Обыкновенно рано утром били [202] генерал-марш, по которому роты выстраивались и выступали; на половине перехода делался привал; в это время обоз обгонял роты, чтобы своевременно поспеть на ночлег и приготовить обед. За несколько верст до полковой штаб-квартиры начинали появляться квартирьеры и разводили роты по квартирам. После привала, чрез местечки и деревни проходили с песенниками, которые бодрили солдат и прогоняли усталость. В Полоцке, куда лейб-егеря прибыли 11-го мая, к ним присоединились 74 человека, выбранных для укомплектования полка из армейских егерских полков.
Из Винницы егерям было приказано идти не на Тульчин, а прямо к Дунаю. Переходы вследствие сильных жаров приходилось совершать по ночам. Люди были веселы до привала; но после привала всем было тяжело идти, так как наступал обычный час сна и стоило больших усилий побороть дремоту. До Карагача¹³ продолжали идти поротно и располагались по деревням; но с 28-го июля стали располагаться лагерем, целым полком, в палатках, привезенных лагерными парками. Из Карагача егеря пошли в Сатунов и подошли к Дунаю, через который переправились по мосту, устроенному из барок, на турецкий берег и расположились недалеко от крепости Исакчи. Тут соединились обе колонны гвардейского корпуса и простояли в течение десяти дней, приготовляясь к дальнейшему походу¹⁴. По вступлении гвардии в Болгарию сделаны были следующие распоряжения: 1) в полках иметь провиант на людях на 4 дня и в провиантских фурах на 5 дней; 2) нижним чинам приказано отпускать 3 мясные и 2 винные порции в неделю; 3) обер-офицерам положено получать каждому по фунту мяса в день и солдатскую дачу провианта, а штаб-офицерам — двойную дачу¹⁵.
Из-под Исакчи гвардейский корпус двинулся четырьмя эшелонами; первый эшелон, в состав которого вошел Л.-Гв. Егерский полк, выступил 2-го августа по направлению к Коварне¹⁶. Дорога до Коварны была очень неприятная: по сторонам [203] ее валялись трупы павшего скота, что делало воздух нестерпимым; деревни были выжжены и разграблены; изредка встречались толпы перекочевывавших болгар. Страшная жара значительно затрудняла переходы, на привалах нельзя было сесть на землю, до того она была накалена солнцем. Для облегчения солдат Великий Князь Михаил Павлович приказал им идти без галстуков, с расстегнутыми воротниками и иметь манерки повешенными на тесаках, чтобы при каждом удобном случае солдат мог зачерпнуть воды. Простую воду было запрещено пить, так как она в этих местах нездорова — в нее подбавляли уксус или вино¹⁷. К Коварне егеря прибыли 13-го августа и простояли здесь до 24-го числа, дня, назначенного для выступления к Варне егерской бригады, составлявшей, вместе с Л.-Гв. Черноморским эскадроном и легкой № 2 ротой, авангард гвардейской пехоты¹⁸.
Дорога к Варне проходила по дефилеям и лесам и была завалена камнями, препятствовавшими двигаться не только обозам, но даже и пехоте. Бывшие перед тем дожди сделали ее окончательно непроходимой и людям пришлось перетаскивать на руках большую часть орудий и обоза. Это не замедлило, однако, марша егерей и они 26-го августа, как это предполагалось Великим Князем Михаилом Павловичем, прибыли к Варне.
Прежде чем перейти к дальнейшему описанию участия Лейб-Егерей в кампании 1828 года, скажем несколько слов о событиях, предшествовавших прибытию гвардейского корпуса к крепости Варне. Назначенная для действий русская армия переправилась 25-го апреля чсрез р. Пруть и 27-го июня, в присутствии Государя Императора, перешла Дунай у крепости Исакчи.
Хотя последовавшие за переправой военные действия были для нас благоприятными, но их значительно замедляли трудности похода по безводной и малонаселенной стране. Большие обозы и огромное число больных сильно затрудняли движение войск, а потому решено было для облегчения сообщений с Россией морем, занять прибрежную крепость Кюстенджи. Овладев ею 12-го июня, армия направилась к Шумле; однако скоро выяснилось, что силы наши слишком недостаточны, чтобы овладеть столь неприступной крепостью, что и вынудило главнокомандующего, оставив незначительные отряды для наблюдения за Шумлой, обратить главные силы на приморскую крепость Варну.
Крепость Варна лежит на берегу Черного моря, при впадении в него небольшой речки Девно, которая, расширяясь западнее Варны, образует лиман того же имени. Впереди крепости, южнее ее, речка опять значительно суживается и в таких берегах впадает в Черное море. Варна находится на северном берегу реки Девно; южнее этой речки, верстах в 10-12-ти, течет Камчик, направляясь, гири своем впадении в море, почти параллельно лиману Девно. С северной стороны крепость окружена горами, отстоящими от внешних укреплений далее пушечного выстрела. Высоты эти с западной стороны подходят ближе к ее стене; сады и виноградники окружены каменными стенами и потому. удобны для защиты; с юга крепость прикрыта болотом. Таким образом Варна могла быть удобно атакована лишь с севера.
Прикрывая одну из главных дорог через Балканы к Константинополю, Варна была важным стратегическим пунктом. Укрепления ее в 1828 г. состояли из главного вала с четырнадцатью земляными бастионами; почти все они были соединены [204] куртинами для ружейной обороны; к морскому берегу крепость была обнесена каменной стеной с бойницами. В ней находился арсенал, составлявший большую цитадель, удобную для ружейной обороны,
Господство на Черном море Российского флота, служившего обеспечением операционной линии русских и для подвозов всего необходимого, являлось в наших руках серьезным залогом успеха при осаде этого первоклассного пункта.
28-го июня к Варне был выдвинут отряд в 4500 человек, под начальством генерал-адъютанта графа Сухтелена 2-го, с поручением заслонить Варну, обеспечить со стороны ее главную линию сообщения армий и открыть сношение с ожидаемой к Варне Российской эскадрой. Подходя к Варне с северной стороны и рассеяв турецкую конницу в числе 8000 человек, граф Сухтелен занял 1-го июля на расстоянии второй параллели от крепостного вала оборонительную позицию правым флангом к лиману Девно, левым — к садам и высотам. Незначительный отряд его простоял здесь до 6-го июля и с удивительной стойкостью отразил несколько вылазок Варненского гарнизона, который 4-го июля увеличился уже до 12000 человек.
6-го июля, ночью, отряд Сухтелена заменил на позиции под Варной генерал- лейтенант Ушаков, имевший в своем распоряжении всего 1300 человек; граф Сухтелен, видя малочисленность отряда, несоразмерную с значительным гарнизоном крепости, решил оставить в распоряжении генерала Ушакова из вверенных ему войск до 1200 человек и затем, согласно полученному приказанию, выступил с остальными людьми в Праводы. Убедясь на следующий день в малочисленности русского отряда, турки решили истребить его; но, благодаря удачному распределению на позиции полевых укреплений и своевременной присылке графом Сухтеленом просимого подкрепления в составе одного батальона и двух эскадронов с двумя орудиями, гене рал Ушаков, несмотря на превосходнейшего в несколько раз силами неприятеля, 8-го июля в течение семнадцати часов отбивал ожесточенные его атаки и заставил его в беспорядке отступить за крепостные верки. Опасаясь, чтобы турки, пользуясь своей многочисленностью, не обошли его с тыла, генерал Ушаков, несмотря на успешный бой, в ту же ночь приказал немедленно сниматься с позиций и отступить к Дервент-Киою в 10 верстах от Варны по дороге в Праводы. Здесь он расположил свой отряд в боевом порядке на высотах и простоял на этой позиции до 19-го июля.
20-го июля в отряд прибыл вице-адмирал князь Меньшиков, на которого возложено было командование всеми войсками под Варной, численность которых простиралась до 10000 человек. 22-го июля, после стычки с неприятельским отрядом в 2000 человек, князь Меньшиков занял позицию при деревне Франки и вошел в связь с русским флотом. Опираясь на него, он обложил Варну с северной стороны от моря до лимана и укрепил свою позицию постройкой целого ряда редутов с тем, чтобы обезопасить ее от постоянных вылазок гарнизона, превышавшего 15000 человек, Что же касается до южной стороны крепости, то князь Меньшиков, по недостатку войск, принужден был ограничиться наблюдением за действиями неприятеля. С 1-го августа было приступлено к осадным работам, причем избран для атаки северо-восточный полигон, дабы иметь возможность воспользоваться при осаде содействием Черноморской эскадры.
9-го августа во время вылазки турок князь Меньшиков был серьезно ранен ядром в обе ноги, причем лишился возможности лично командовать осадой. Его [205] начальник штаба, генерал-майор Перовский, продолжал работы по известными, ему предположениям князя и следуя его указаниям. 18-го августа по Высочайшему повелению в командование осадными войсками вступил Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор граф Воронцов. Он вполне одобрил план атаки и расположение осадных работ. Под его руководством осада подвигалась энергично и к 2и-му августа, несмотря на храброе сопротивление турок, была заложена вторая параллель и подступы доведены до гласиса¹⁹; но тем не менее мы не могли достигнуть решительных успехов, так как недостаток в войсках лишал нас возможности окружить крепость со всех сторон и тем отрезать доступ подкреплениям и подвозам из-за Балканов и даже из укрепленного турецкого лагеря под Шумлою. Вследствие вышеизложенных причин, по прибытии к Варне гвардейского корпуса, составлен был особый отряд под начальством генерал-адъютанта Головина для обложения крепости с южной стороны. В состав этого отряда в числе прочих войск вошли Лейб-Гвардии Егерский и Финляндский полки; общая численность доходила до 6500 тысяч человек²⁰.
В ночь с 29-го на 30-е августа Лейб-Егеря получили приказание готовиться к выступлению. Сборы были недолгие: часть вещей они сложили при палатках и больных, которые здесь оставались, а с собою захватили только немного белья, лишнюю пару сапогов и кое-какие необходимые вещи²¹.
Выступив из лагеря 30-го августа, отряд прибыл в ту же ночь к местечку Гебеджи, где находился авангард генерал-майора Акинфьева, назначенный в состав отряда генерал - адъютанта Головсна. Здесь мы ночевали под открытым небом, так как, вследствие ожидания встретить неприятеля на южной стороне Варны и трудностей пути по гористой месгности, войска не взяли с собой палаток, а имели только патронные ящики, лазаретные фуры и самый необходимый вьюк. После долгого привала, на следующий день, в 8 ч. утра, пошли далее в обход Варны уже в боевом порядке²². Все время шли тесной дорогой в густом лесу; отряд растянулся длинной кишкой, что сильно замедляло движение²³; около двух часов пополудни вышли на небольшую площадку против селения Гаджи-Гассан-Лар и там сделали привал. Перед вечером, не доходя места, где пересекаются дороги в Бургас и в Праводы, авангард по ошибке проводника сбился с пути; пришлось возвращаться, чтобы выйти на дорогу к Варненским высотам. Движение это было сопряжено с большими трудностями, вследствие того, что главные силы отряда потянулись за авангардом, по дороге столь узкой, что невозможно было идти иначе как по три в ряд. Было уже довольно поздно²⁴, когда, по счастию, нашли среди леса какую-то котловину, в которой едва уместился отряд; хвосты колонн упирались в лес, а головы отстояли только на несколько саженей от леса²⁵. Вследствие темноты нельзя было произвести рекогносцировки и отряд, сварив себе пищу, расположился на ночлег. Оберегательные пехотные посты, цепь конных ведетов и посланные по дорогам разъезды охраняли от неожиданного нападения. [206] В случае же тревоги людям было предписано стать в ружье и не двигаться с места. Ночь прошла спокойно и вместе с рассветом 31-го августа²⁶ пошли далее; тот же путь чащею был невыносим; наконец, впереди прояснело — деревья стали реже и егеря вышли на волнистую местность, усаженную редкими деревьями; отсюда опять лесом, опять открытыми холмами; наконец, с пространной плоской возвышенности спустились в долину, опять взобрались на совершенно такую же огромную площадь, стали на краю горы... и перед войсками открылась Варна²⁷. Три пушечных выстрела дали знать о прибытии отряда.
После непродолжительного отдыха генерал-адъютант Головин предпринял лично осмотр подошвы горы и площади перед Варною, для чего они, взял с собою 6-ю роту лейб-гвардии Егерского полка и эскадрон Бугского уланского полка. Этого маленького отряда оказалось не только достаточным, чтобы произвести осмотр местности, но и чтобы очистить ее от неприятеля, причем несколько турок были захвачены в плен²⁸. Окончив рекогносцировку, Головин отрядил 19-й Егерский полк и два эскадрона Бугских улан с двумя легкими орудиями занять подошву горы; начальство над ними было поручено генералу Акинфьеву, который занял постами линию от моря до лимана.
Оставшиеся же войска построились в боевой порядок по склону горы, причем в тылу главных сил был поставлен сильный пикет для наблюдения путей, идущих от Балкан. На следующий день Головин нашел нужным расположить обсервационный отряд лицом к Камчику²⁹. Назначив линию боевого порядка и избрав четыре пункта, немедленно занятых Лейб-Гвардии Егерским полком, разделенным на четыре полубатальона, он приказал строить на этих местах редуты. В этот день турки сделали незначительную вылазку; артиллерия наша заставила их вскоре возвратиться. После этого Головин указал еще четыре новых пункта для редутов. Усилив таким образом свою позицию, он послал в подкрепление Акинфьева батальон пехотного герцога Веллингтона полка и две роты Лейб-Гвардии Финляндского полка³⁰.
Известно было, что из Шумлы направляется к Варне отдельный корпус войск, под начальством паши Омера-Врионе, с намерением пробиться в крепость и вынудить нас снять осаду. Это известие ставило южный отряд в крайне опасное положение. Совершенно отделенный от войск графа Воронцова, и не имея путей отступления, так как с одной стороны было море, с другой — лиман, а в тылу — крепость, он не мог получить скорого подкрепления иначе как на судах. В предвидении этой крайности было приступлено к устройству пристани на морском берегу близ мыса Галаты-Бурун и при ней расположена рота гвардейского экипажа, которая прибыла сюда 31-го августа. Несмотря на тревожные слухи, ходившие о близости Омера-Врионе, император Николай I отправился 5-го сентября в отряд генерала Головина. Государь в подробности осмотрел позицию и здоровался с людьми каждой роты. Одобрив распоряжения Головина и лично указав место для постройки флеши, он возвратился к пристани для отплытия на флот³¹. [207]
Когда места для укреплений были избраны, пехота принялась помогать саперам строить редуты. В довольно значительном расстоянии за редутами устроили вагенбург, в котором был помещен весь казенный и офицерский обоз и маркитанты; тут же лежали больные до отправления их на северную сторону Варны. Батальоны расположились сзади редутов в колоннах к атаке. Чтобы укрыться от жары, солдаты поделали навесы из ветвей; офицеры же выстроили бараки из жердей и ветвей, в которых не было недостатка. В продовольственном отношении отряд Головина был совершенно обеспечен, благодаря Галатской пристани и фуражировкам, к которым приходилось часто прибегать вследствие недостатка в фураже. В первые дни сентября лейб-егеря совершенно отдохнули от дальнего похода и стали даже скучать от бездействия. Офицеры часто ходили за четыре версты от позиции на передовой пост к капитану Кромину, который был послан 2-го сентября со своей второй ротой лейб-егерей и взводом улан на соединение дорог, идущих от Правод и из-за Камчика.
Пока Лейб-Егеря продолжали спокойно стоять на южной стороне Варны, Головин принимал меры к усилению нашей позиции. До 8-го сентября турки почти не показывались; лишь 3-го сентября было получено от полковника Лазича донесение о появлении превосходного в силах неприятеля и затем 8-го числа капитан Кромин донес, что партия из 25 егерей и 6 улан, под начальством прапорщика Васильева, наткнулась на 30 человек турок в деревне, название которой ему неизвестно, по дороге в Праводы; турки были прогнаны в лес и прапорщик Васильев вернулся с двумя пленными. Появление неприятеля подвергало малочисленный отряд Кромина опасности, вследствие чего ему было приказано возвратиться в лагерь³². На следующий день, рано утром, фуражиры всего отряда были собраны в авангарде. Так как вчерашнее донесение давало повод предполагать возможность встречи с неприятелем, то им в прикрытие были назначены: 3-я рота Л.-Гв. Егерского полка, два взвода Л.-Гв. Финляндского полка и взвод улан, под общим начальством командира 3-й роты капитана Крузе. Отряд беспрепятственно прибыл к селению Акенджи. Собрав нужное количество фуража и навьючив им лошадей, фуражиры двинулись обратно в следующем порядке: один взвод пехоты находился в голове, два — в центре, а четвертый — в хвосте колонны; кавалерия была распределена между взводами; конные и пешие патрули шли по обеим сторонам. Шедшие в таком порядке по узкой дороге фуражиры были атакованы турецкой конницей между головой колонны и ее центром. Нападение это не имело успеха, так как огонь наших патрулей значительно ослабил решительность атаки. Услыхав выстрелы, головной взвод прикрытия остановился и тем дал возможность части фуражиров пройти мимо (большинство из них побросали фураж); прочие же взводы поспешили на соединение к головному. В это время турки опять произвели нападение и им удалось разъединить между собою части пехотного прикрытия; но находившиеся в центре и в арьергарде взводы удачно пробились штыками сквозь толпы неприятеля и соединились с головным взводом. После этого капитан Крузе продолжал путь в сомкнутых рядах и, несмотря на все усилия турок, благополучно в 7 ч. вечера привел вверенный ему отряд в лагерь, нанеся огнем своим значительный вред противнику. Вся потеря прикрытия состояла в семи убитых и без вести пропавших и пяти раненых. Хотя фуражировка не имела желанного успеха, но бой против [208] несравненно сильнейшего противника окончился в нашу пользу. Капитан Крузе, подпоручик Тиличеев и Лейб-Гвардии Финляндского полка подпоручик Демидов, среди величайшей опасности, своим хладнокровием сумели сохранить во вверенных им частях порядок. Некоторые из молодых солдат, в первый раз видевшие неприятеля, принесли с собою в лагерь оружие и одежду турок, которых они закололи в бою³³.

 

Гартонг П.В., генерал-майор, командир полка в 1825-28гг.

Этот случай заставил быть еще более осторожным при отправлении фуражиров. Недостаток фуража становился все более и более ощутительным, вследствие чего на 10-е сентября была предположена новая фуражировка к селению Акенджи, но уже с прикрытием в составе батальонов Л.-Гв. Егерского полка и двух эскадронов конных егерей с двумя орудиями донской артиллерии. Так как 1-я карабинерная рота Л.-Гв. Егерского полка, под командою штабс-капитана Энгельгардта, была послана в тот день на рассвете для разведывания о силах неприятеля, конница которого показывалась на высотах близ селения Мимисафлар, то место ее заступила первая егерская рота л.-гв. Финляндского полка, под командою капитана Насакина³⁴. Между тем в главной квартире вновь было получено известие о движении корпуса Омера-Врионе; вследствие чего с корабля "Париж", на котором с 27-го августа имел пребывание государь император, по телеграфу было передано высочайшее повеление о том, чтобы немедленно послать для разведывания о наступающем неприятеле достаточно сильный отряд под начальством прикомандированного за несколько дней перед тем к отряду генерал-адъютанта Головина, полковника польских войск флигель-адъютанта графа Залусского³⁵. Выбор этот оказался пагубным. Не зная ни войск, ему вверяемых, ни пересеченной, лесистой местности, по которой наступал неприятель, требовавшей крайней осторожности в действиях, полковник Залусский пренебрег всем и своею оплошностью, чтобы не сказать более, подверг истреблению значительную часть Лейб-Гвардии Егерского полка³⁶. Предположенная фуражировка была отменена и готовый к выступлению полк узнал о своем новом назначении из следующих слов, сказанных Лейб-Егерям их командиром генерал-майором Гартонгом:
"Государь Император, вследствие донесения о вчерашнем деле, приказал сделать усиленную рекогносцировку, поручив ее флигель-адъютанту, графу Залусскому, полковнику польских войск. Генерал Головин назначил в эту рекогносцировку „Егерский полк. Хотя мой полк и поступает под команду младшего, но я полка не оставлю и пойду с вами"³⁷. Таким распоряжением генерал-адъютант Головин поставил командира нашего полка в очень неловкое положение, принудив следовать с полком под начальством младшего. Генералу Гартонгу было предложено принять на время отсутствия полка начальство над авангардом обсервационного корпуса, которым до того времени командовал граф Залусский; но Павел Васильевич предпочел остаться при полку, обещав генералу Головину не считаться старшинством, не стеснять власти и не вмешиваться в распоряжения Залусского³⁸. Означенное [209] неудобство легко можно было избегнуть назначением в отряд батальонов от разных полков³⁹.
Как бы то ни было, но граф Залусский принял начальство над отрядом. Поздоровавшись с людьми, он приказал офицерам снять эполеты и знаки, чтобы блеск металла не привлекал внимания неприятеля. Он сам подал пример, выехав без эполет. Отряд выступил 11 ? час. утра по дороге, которой обыкновенно ходили фуражиры, причем часть казаков Залусский послал с патрулями вперед по дороге, а остальных оставил себе в прикрытие. Едва войска спустились с горы в дефиле, как слева вышел штабс-капитан Энгельгардт, нигде не видевший неприятеля; ему было приказано вернуться на то место, откуда он пришел, и оставаться там до дальнейших распоряжений. Вскоре прискакал казак и доложил, что на площадке (которую прежде занимал Кромин) был турецкий пикет, который, увидя казаков, сделал выстрел и ускакал; тогда объяснили Залусскому, что при движении пехоты вообще, а в лесистой местности тем более, высылается от нее авангард. В авангард был вызван 6-й взвод 1-го батальона под командою прапорщика Степанова. Казаков убрали, а от авангарда были высланы патрули. Продолжая свое движение, шестой взвод наткнулся на голое тело, лежавшее поперек дороги на том месте, где вчера были атакованы фуражиры. Труп был зверски изрезан. Вдруг, впереди раздались выстрелы; бывший в патруле унтер-офицер Игнатий Михайлов прибежал к Степанову с донесением, что турки засели по дороге в кустах. Подбодрив людей, Степанов приказал им не стрелять, но, увидя неприятеля, броситься в штыки. Не успели сделать ста шагов, как из леса справа и слева загремели выстрелы и посыпались пули. Егеря дружно бросились в штыки; турки побежали, егеря за ними и по их следам вышли на светлую поляну (Е) (план № 23). По выходе из леса взвод сомкнулся и стал на опушке вправо от дороги в ожидании полка. Площадка, на которую вышли, имела около 500 шагов в длину, но в ширину была очень узка, особенно при выходе из леса. Вправо ограничивал ее низкий кустарник, влево — виноградник, прямо на холме — редкий лес из высоких деревьев. В этом лесу были турки, которые, увидя русские войска, засуетились; видно было, что их застали врасплох и что они строятся; разноцветные плащи мелькали между деревьями; конные скакали в разные стороны. Сначала казалось, что их мало, но потом весь полукруг впереди егерей наполнился множеством турок. Вправо против них шагах в 100 был ложемент (А), из которого высовывались чалмы; влево, шагах в 200, стояла зеленая палатка (В). Вскоре подошли батальоны: 1-й стал левее, 2-й правее, в колоннах к атаке; два орудия поставили между батальонами. Площадка была так тесна, что левый фланг 1-го батальона упирался в виноградник, а правый 2-го — в кустарник. Кавалерия стала впереди левого фланга 1-го батальона, лицом к винограднику. Граф Залусский появился за пехотою. Едва увидел он массы турок, как тотчас велел казакам, составлявшим его прикрытие, отъехать, говоря, что их красная одежда будет служить целью для неприятеля. Когда полк выстроился, то не знали, что делать. По-видимому, турок набралось более 10000. Полковники Саргер и Буссе, убежденные, что опрокинут турок, настойчиво требовали разрешения немедленно на них ударить и затем вернуться той же дорогой; в случае же, если бы турки зашли нам в тыл, то пробиться к бродам, находящимся невдалеке. [210]
Но граф Залусский возразил на это, что цель рекогносцировки — не сражение, а разузнание о неприятеле и так как задача исполнена, то остается идти назад. Исполнение решения графа Залусского началось с того, что кавалерия рядами пробралась назад в лес. Артиллерия сделала несколько выстрелов ядрами и гранатами по лесу и картечью по ретраншементу; турки же в это время потянулись вправо и влево в обход наших флангов; вызваны были застрельщики 2-го батальона в кусты, а от первого — в виноградник. За конно-егерями двинулась первая рота Л.-Гв. Финляндского полка, потом артиллерия и к ней в прикрытие — 6-й взвод второго батальона при Тиличееве и, наконец третья, — рота с капитаном Крузе. Уходя с этим отрядом по дороге, ведущей обратно в лагерь, Залусский поручил генералу Гартонгу некоторое время держаться, а потом отступить.
Таким образом, 700 Лейб-Егерей без артиллерии остались перед неприятелем, более чем в десять раз сильнейшем и уже ободренным нашим отступлением. Гартонг просил Залусского оставить ему артиллерию, но Залусский отказал, возразив, что потеря нескольких человек не беда, а с потерею орудий теряется честь и он ею не хочет рисковать. Из распоряжений Залусского ясно было видно, что он заботился лишь о спасении собственной особы. Он не подумал даже о том, что в лесу, изрезанном множеством дорог, легко сбиться с пути, и не позаботился о сохранении сообщения с полком, не поставив указательных ведетов на перекрестках. Когда Залусский совершенно втянулся в лес, то, увидя какую-то дорогу влево, приказал прапорщику Степанову со взводом идти туда, а на сделанный последним вопрос: „Куда?" ответил: „Куда приведет!" Вскоре взвод Степанова вышел на большую дорогу; но пока он шел по ней, лесной за непроницаемой чащей был ясно слышен турецкий говор. Не успело прикрытие Залусского отойти и версты от полка, как сзади уже загремела сильная перестрелка. Это так его встревожило, что он приказал капитану Крузе ускорить шаг до беглого. Но Крузе объяснил, что подобный шаг неприличен для русского солдата при отступлении и, несмотря на все настояния Залусского, продолжал идти обыкновенным шагом. Дойдя до возвышенной площадки, которую раньше занимал Кромин, отряд остановился. Отсюда виден был Мимисафлар, около которого происходила перестрелка; все недоумевали, каким образом могли попасть туда Лейб-Егеря. Всего вероятнее казалось, что егерский полк разбил турок и гнал их к Камчику. Вскоре это решение было сильно поколеблено появившимся израненным унтер-офицером 2-го батальона, который рассказал, что полк разбит, что около него убит командир полка и что, отступая, егеря сбились с дороги. Простояв недолго на площадке, Залусский двинулся к нашей позиции.
После того, как граф Залусский выступил со вверенным ему отрядом, генерал-адъютант Головин в течение нескольких часов не получал от него известий. Лишь около 4-х часов пополудни прискакал рядовой Северского конно-егерского полка с известием, что Л.-Гв. Егерский полк со всех сторон окружен и находится в крайней опасности. Это известие показалось столь невероятным, что ему не придали значения. Вскоре получена от Залусского записка на французском языке следующего содержания: "Я встретил неприятеля в большом числе. Местоположение очень дурно. Генерал Гартонг со всем своим полком остался в арьергарде. Кажется, что неприятель остановился; но ваше превосходительство могли бы донести через телеграф, что я встретил превосходного в силах неприятеля". [211]
В это самое время начали появляться раненые солдаты Л.-Гв. Егерского полка. Одни из них уверяли, что полк отступает, сражаясь с неприятелем; другие подтверждали первоначальное известие, прибавляя при этом, что полк совершенно уничтожен. Вслед за первым известием от графа Залусского прибыл от него к генерал-адъютанту Головину Л.-Гв. Финляндского полка прапорщик Кинович со словесным донесением, "что весь отряд ретируется в порядке, а Л.-Гв. Егерский полк, составляя арьергард, несколько отстал но причине завязавшейся у него с неприятелем перестрелки". Последнее известие показалось наиболее вероятным. Между тем число раненых егерей возрастало; прибывали они по одиночке, без оружия, и все подтверждали печальное известие об уничтожении полка и гибели командира и всех офицеров. В ожидании дальнейших известий их всех собрали в авангарде. Наконец, показался отряд графа Залусского, который, пока отряд приближался к позиции, поскакал вперед к генералу Головину, стоявшему в тревожном ожидании у подножия горы Куртепэ, и донес ему словесно: что весь отряд его отступил в порядке; что сам он привел с собою всю кавалерию, артиллерию и пять взводов пехоты; что остальная часть Л.-Гв. Егерского полка, находясь в хвосте колонны, прикрывала отступление под начальством генерала Гартонга, что этот арьергард также недалеко, но не успел прибыть вместе с ним только потому, что занят был перестрелкой с неприятелем; что, впрочем, отступление произошло в порядке, и никакого несчастия не случилось.
Выслушав это донесение, генерал-адъютант Головин заметил Залусскому, что ему, как начальнику отряда следовало остаться в арьергарде потому именно, что он был в перестрелке с неприятелем.
Граф Залусский возразил на это, что он считал присутствие свое нужнее при кавалерии и артиллерии, тем более, что с гвардейскими егерями был сам их полковой командир и потому не было причины опасаться какого либо беспорядка.
Вслед за тем он рассказал о том, что предшествовало его отступлению. Головин слушал и недоумевал, потому что раненые егеря продолжали собираться поодиночке и все одинаково утверждали, что полк разбит, что на их глазах убиты начальники, что, будучи ранены, они едва дошли до позиции; Залусский же все настаивал на своем, что полк отступает в порядке.
В это время выехал из лесу на лошади, которую вел под уздцы казак, полковой казначей поручик Ген 2-й, без кивера, весь в крови.
— Ген, — крикнул ему Головин, — где вы оставили полк?
— Полка не существует.
— Что вы говорите? Этого быть не может!
— Сначала мы ретировались в порядке, но генерала убили, Саргера убили, всех перебили; турок было слишком много, они нас подавили... Теперь, может быть, я один остался.
— Как вы полагаете, сколько было турок?
— Не знаю, но наверное тысяч до двадцати.
— У страха глаза велики, — заметил Залусский.
— Да, — возразил со злобою Ген, — мы это видели, когда вы, полковник, выехали на площадь, где было турецкое войско!...
Головин прервал Гена.
— У вас горячка, поезжайте скорее на перевязку. [212]
У Гена было шесть ран.
Несмотря на всю очевидность слов Гсна, которые подтверждались рассказами прибывших солдат, Головин, казалось, им не верил или, вернее сказать, не хотел верить, Немедленно был послан навстречу полка, под командою прапорщика Степанова, взвод егерей, вернувшийся на позицию в составе прикрытия графа Залусского. Взвод этот прошел версты четыре, не встретив никого; не зная, что предпринять, Степанов приказал бить сбор в надежде, что на него выйдут бродящие в лесу егеря. Отозвалась на этот сбор лишь 1-я карабинерная рота, которой граф Залусский приказал ожидать его распоряжений. Командир ее, штабс-капитан Энгельгардт, ничего не знал об участи полка и слыхал лишь пальбу около селения Мимисафлар; на эти выстрелы двинулась часть турок, которые простояли целый день против его роты, приняв се, вероятно, за авангард. Уже совсем стемнело, когда Степанов вернулся на позицию; дожидавшемуся его прибытия адъютанту Головина он донес, что кроме 1-й карабинерной роты он никого не встретил. Таким образом, не оставалось сомнений в постигшем Лейб-Егерей несчастии: ни одна часть полка не возвратилась в своем прежнем составе.
В течение ночи продолжали собираться раненые солдаты и прибыли: командир второго батальона полковник Уваров, капитан Ростовцов, подпоручик Игнатьев 2-й (раненый) и прапорщики Жерард и Загоскин. Из рассказов вернувшихся офицеров и нижних чинов выяснились следующие подробности поражения Л.-Гв. Егерского полка: едва отъехала артиллерия с площадки, на которой стояли Лейб-Егеря, и началось отступление графа Залусского, как между застрельщиками, рассыпанными против правого и левого флангов полка, и турками завязалась сильная перестрелка; вслед за тем неприятель повел атаку: пехотою — против застрельщиков, а конницей — против фронта. Фронтальная атака была отбита дружным огнем батальонов, но стрелки все были вырезаны, причем погибло четыре офицера: поручик Нестеров, прапорщики Дивов, Васильев и Скульский. Натиск турок с правой стороны был так силен, что они смяли правый фас и тем расстроили каре; выдвинутая вторая карабинерная рота отбила турок и генерал Гартонг восстановил порядок. Видя полную невозможность держаться против столь многочисленного противника, он решил воспользоваться несколькими свободными минутами, последовавшими за только что отбитой атакой, и начал отступление; повернув баталионы на задние фасы, он скомандовал: "в пол-оборота направо!"... Эта команда была его последней командой; едва произнес он ее, как пуля свалила его мертвым с лошади. Генерал П. А. Степанов в своих записках называет эту команду несчастною, потому что она повела полк к гибели. Гартонг, будучи в каре второго батальона, скомандовал: "в пол-оборота направо", потому что дорога лежала вправо от второго батальона; полком же она была принята как направление для дальнейшего движения. Двигаясь таким образом, егеря дошли до угла (С), где дороги разделяются; передовые люди пошли по дороге вправо (С. С.), а за ними весь полк. Вслед за отступающим полком двинулись турки; они так наседали, что задние взводы должны были повернуться кругом и, таким образом отступая, отстреливаться; в этой перестрелке был убит поручик Апрелев. Вскоре положение отступавших стало безвыходным: полк был окружен турками; скрытые за густой чащей, они били на выбор проходящих егерей. В суматохе не догадались своевременно выслать застрельщиков, а потом это оказалось невозможным, потому [213] что по дороге, сплошь занятой густой и узкой колонной, начальникам не было возможности лично устраивать какой-нибудь порядок между головой и хвостом, а командные слова заглушались громом выстрелов и криком раненых. На всех перекрестках, во всех лощинах, являлись свежие толпы турок, сквозь которые надо было пробиваться штыками, оставляя за собою все усиливающегося неприятеля. Двигаясь медленно и с трудом, теряя много ранеными и убитыми, егеря вышли на довольно обширное, безлесное пространство, подымавшееся в гору, на которой была расположена деревня. Тут только заметили ошибку в направлении; бывшие на фуражировках узнали деревню Мимисафлар, которая находилась в десяти всрстах от позиции генерала Головина. Тяжелое впечатление этой ошибки увеличилось видом свежих турецких войск, выстроенных наперерез дороги. В этот день, как впоследствии выяснилось, Л.-Гв. Егерский полк наткнулся на 30-ти тысячный турецкий корпус, под начальством паши Омера-Врионе. Дебуширование егерей из леса было встречено неприятельским артиллерийским огнем; воспользовавшись задержкой, которая у нас произошла, пока люди разбирались по-батальонно (во время перехода по лесу роты смешались), турки двинули в атаку и пехоту, и кавалерию.
Кавалерии, ударившей на шедший сзади второй батальон, удалось отрезать хвост его. Попавшая в столь безвыходное положение горсть егерей дралась отчаянно; первым пал тут полковник Буссе. Долго отбивался он с ружьем в руке, пока пуля не свалила его, и турецкий офицер снял саблею ему голову... Видя, что гибель неминуема, несколько наших офицеров решились уничтожить находившееся с ними знамя 2-го батальона, чтобы оно не попало в руки туркам. Капитан Кромин, поручик Сабанин и подпоручик Скванчи оторвали полотнище от древка, разделили его на три части и спрятали их на себе под платье; древко же разломали на части и закопали с орлом в землю. Едва успели они это сделать, как Кромин и Скванчи были убиты, а Сабанин, раненый в бедро и бок, взят в плен. Тут же захвачены были в плен раненые: капитан Игнатьев, штабс-капитан Александр Ростовцов, поручик Сукин, прапорщик Мокринский, юнкера Рачинский и Дохтуров и 70 нижних чинов, из коих всего четверо не были ранены.

 

Остаток знамени лейб-гвардии Егерского полка

Подробности об участи знамени 2-го батальона, считавшегося в течение 47 лет пропавшим, выяснились лишь в 1875 году после смерти Николая Александровича Сабанина. Взятый в плен, он сберег эту полковую святыню, заслуженную кровью его предшественников и обагренную его собственною; никому из товарищей по плену не поведал он своей тайны, опасаясь, что из могущих возникнуть разговоров турки как-нибудь о ней проведают. Возвратившись из плена в 1829 году, он опять-таки никому не рассказал об участи знамени и, лишь умирая, завещал жене своей передать знамя государю императору. Скрытность Сабанина в этом деле представляется чрезвычайно загадочной. В том бедственном положении, в котором находился полк, спасение знамени требовавшее и времени, и присутствия духа, было делом, заслуживающим полного одобрения со стороны всех, кому дорога была честь полка. Поэтому нельзя объяснить одною скромностью непредставление Сабаниным сохранявшейся у него части знамени, когда это знамя отыскивалось даже в Константинополе; очевидно, им руководили еще иные мотивы. Известно, что все обстоятельства несчастного дела при Гаджи-Гассан-Ларе сильно опечалили Государя и долго после того всякое напоминание ему об этом событии было для него тягостно. Государь, вообще во время осады Варны не вмешивавшийся в распоряжения [214] командующих генералов, а только следивший за выполнением общего плана осады, в данном случае лично назначил полковника Залусского на рекогносцировку, имевшую такой печальный исход для славного Л.-Гв. Егерского полка. Обстоятельство это очевидно было известно Сабанину и вновь удержало его по возвращении из плена от возбуждения дела, уже начинавшего приходить в забвение. Не сдав же своевременно хранящейся у него части знамени, возможно, что Сабанин, не сделал этого впоследствии из опасения ответственности за несвоевременное объявление о ней и потому до смерти сохранил свою тайну. Наконец, могло повлиять на его решение и то, что потерянное Георгиевское знамя уже было заменено новым. После взятия Варны Государь пожаловал 13-му и 14-му егерским полкам Георгиевские знамена с надписью: "За отличие при осаде и взятии Анапы и Варны 1828 года", и такое же знамя было пожаловано 2-му батальону Л.-Гв. Егерского полка, состав которого был пополнен людьми вышеназванных полков. Найденному знамени поэтому не оставалось более места и Сабанин мог думать, что этот упитанный его кровью кусок материи будет сдан в какой-нибудь старый арсенал. Как бы то ни было, но 5-го августа 1875 года, генерал-лейтенант Петр Александрович Степанов имел счастие представить Императору Александру II Николаевичу спасенное Сабаниным знамя второго батальона⁴⁰, а 17-го августа того же года, в день полкового праздника, этот остаток был торжественно, в Высочайшем присутствии, перенесен в церковь Л.-Гв. Егерского полка, где и повелено его хранить.
Обратимся опять к прерванному нами описанию гибели полка. Пока арьергард подвергся таким образом уничтожению со стороны значительно превосходившего его силами противника, передовая часть полка, продолжала, медленно и постоянно отстреливаясь, подвигаться вперед; дойдя до глубокого оврага (С), поросшего сплошь по краям густым лесом, не долго думая, егеря бросились в него, надеясь укрыться от турок; но тут-то большая часть из них и погибла. Турки сплошною стеною заняли окраины оврага и расстреляли остаток полка, преимущественно направляя выстрелы на черные сюртуки офицеров. Здесь убиты: штабс-капитан Жилин 1-й и поручик Ген 1-й. Полковник Саргер, личным примером ободрявший солдат, вскочив на противоположную крутизну оврага, крикнул им: "Не робей, ребята! отстреливайся!" но с этими словами мертвый свалился с лошади. Бывший при нем батальонный адъютант прапорщик Герард остановился, снял с себя образ, поднял его над головой и закричал: "Ко мне, ребята, Бог защитит нас!" Около него собралась кучка егерей, состоявших из людей совершенно измученных и большею частью раненых; уже не преследуемые турками, но, едва передвигая ноги, они двинулись сквозь лес на позицию, куда пришли только к ночи; на пути к ним присоединялись, и здоровые и раненые. Многие не дошли до позиции, умирая по дороге; в том числе — подпоручик Лебядников, тело которого было найдено в кустах недалеко от лагеря.
За этот день Лейб-Егеря потеряли убитыми 14 офицеров: командира полка генерал-майора Гартонга; полковников: флигель-адъютанта Саргера и Буссе; капитана Кромина; штабс-капитана Жилина 1-го; поручиков: Гена 1-го, Апрелева и Сукина; подпоручиков: Скванчи, Нестерова и Лебядникова; прапорщиков: Васильева, [215] Скульского и Дивова⁴¹, и 358 нижних чинов⁴²; пленными четырех офицеров: штабс-капитана Игнатьева; поручиков: Ростовцова и Сабанина; прапорщика Мокринского⁴³ и 82 нижних чина⁴⁴. Вернулось же из рекогносцировки только 5 офицеров и 256 нижних чинов, из которых два офицера и больше половины нижних чинов были ранены.
Из только что изложенных подробностей дела при Гаджи-Гассан-Ларе, мы видим, что гибель полка произошла вследствие следующих двух главных причин:
1) ни при движении графа Залусского вперед, ни при обратном его движении, на перекрестках дорог не были выставлены маяки;
2) отсутствие связи между отступавшим авангардом и арьергардом, которую граф Залусский не нашел нужным установить, увлекшись спасением кавалерии, артиллерии, а, может быть, и чего-нибудь другого для него более драгоценного.
Следствием этих причин явилась третья — ошибка в направлении при отступлении. Вместо того, чтобы приближаться к нашей позиции, егеря постепенно от нее удалялись и шли навстречу значительно превосходному в силах противнику.
Подробности гибели полка стали известны гораздо позже, а в первые дни был лишь известен факт уничтожения полка, потери знамени и почти всех офицеров, о чем и донесли Государю. Легко себе представить гнев Императора Николая I на полк, не сумевший оправдать возлагаемых на него надежд; под впечатлением тяжелого известия Он написал графу Дибичу письмо следующего содержания:

Корабль Париж, 11-го сентября.
„На этот раз не имею ничего хорошего сообщить вам, любезный друг; вчера вечером, в отряде Головина случилось происшествие невероятное и постыдное. Накануне получено было известие о приближении неприятеля от наших фуражиров, которые, однако, отделались молодцами и еще привели с собою лошадей, отбитых у турок. Вчера утром я приказал Головину — "послать полковника Залуцкого с сильною партиею, разведать о неприятеле". Головин составил отряд из двух эскадронов моих егерей, 2-х донских орудий и гвардейского егерского полка. Этот огромный отряд, который уже не был "партия", пошел с Залуцким и Гартонгом, который просился идти с полком. В 2 часа пополудни, в 12 верстах от лагеря, они наткнулись на турецкий стан. Первым движением егерского полка было броситься на него; но Залуцкий остановил егерей и начал стрелять из пушек, т. е. разрушил хорошее, чтобы не сделать ничего. Турки, захваченные врасплох, так что должны были еще седлать лошадей, завязали тогда перестрелку. Тогда Залуцкий, найдя себя слишком слабым для того, чтобы атаковать их, приказал полку отступать, а сам увел с собою конных егерей и оба орудия. Таким образом он первым прибыл в лагерь, бросив свою пехоту. Тогда егерями, по-видимому овладел панический страх! — так или иначе, но вернулось всего 800 человек с 11 офицерами и полковником Уваровым, остальные взяты в плен, убиты или рассеялись. Все прочие офицеры убиты или пропали без вести. Вернулось еще два офицера, из коих один ранен четырьмя пулями и 103 человека раненых нижних чинов, об остальных мы ничего не знаем; говорят, что Гартонг, Саргер и Буссе убиты. Это ужасно и невероятно! Я тотчас послал Бистрома принять начальство, произвести следствие и привести полк в порядок; он только что сообщил мне, что за полк отвечает и что он будет держаться на своей позиции, а также что турки, по-видимому, потянулись к Лиману, может быть с целью напасть на правое крыло и пробиться с этой стороны в город. Посылаю приказание 19-й дивизии — если она уже в дороге — идти прямо в Девно, а Деллингсгаузену, как только дивизия придет, двинуться на Гебеджин. Я приказал также к сегодняшнему вечеру, прийти [216] гвардейской кавалерии, так что мы достаточно сильны. Но необходимо надобно будет, когда 19-я дивизия прибудет на место, двинуться от Девно на Камчик, чтобы иметь более связи, между собою; движение это может быть поддержано отсюда вдоль морского берега, Осада подвигается вперед; прибрежная башня уже в наших руках, а спуск в ров и вторая брешь почти уже окончены. Однако турки держатся упорно, так что еще ничего не могу сказать, как кончится дело. Любезный друг, у меня сердце разрывается от этого печального и непонятного события. Ваш навсегда N. Сухарей нет, но овса много. Мое почтение фельдмаршалу".⁴⁵

На имя командующего гвардейским корпусом Великого Князя Михаила Павловича воспоследовало следующее Высочайшее повеление:

"После постыдного происшествия 10-го сентября, постигшего большую часть Л.-Гв. Егерского полка, Государь Император, считая остатки, возвратившиеся с дела сего недостойными служить в рядах гвардии, Высочайше повелеть соизволил:
1) всех штаб и обер-офицеров и нижних чинов Л.-Гв. Егерского полка, бывших в деле 10-го сентября, исключить немедленно из полка, переведя офицеров теми же чинами, а нижних чинов, выписав в армейские полки;
2) не участвовавших в сем деле того же полка роту Его Императорского Высочества, 3-ю егерскую и 6-й взвод 2-го батальона с их офицерами, равно и прочих чинов, бывших в отлучке по болезни, откомандировкам или другим причинам, свести вместе для состава 1-го батальона Л.-Гв. Егерского полка;
3) для состава же 2-го батальона Л.-Гв. Егерского полка назначаются гг. штаб и обер- офицеры и все нижние чины 13-го и 14-го егерских полков, находящихся при осаде Анапы и Варны, — после благополучного окончания осады сей последней крепости⁴⁶.

План №23. Гассан-Ларское дело 10 сентября 1828 года

11-го сентября на рассвете подняли усталых егерей по случаю прибытия на позицию командующего пехотой гвардейского корпуса генерал-адъютанта Бистрома; ему было приказано произвести следствие о деле под Гаджи-Гассан-Ларом. Людей, вернувшихся из побоища, построили отдельно от не принимавших в нем участия; тут же были собраны и офицеры. К.И. Бистром сурово посмотрел на остатки полка, их было человек 130, и, не поздоровавшись, тихо сказал им: "Вот что изволил мне писать Государь Император: отныне звание Л.-Гв. Егерского полка уничтожается..." Прапорщик Степанов, бывший свидетелем этой тяжелой сцены, описывает ее так: "Далее я ничего не слыхал; мысли помутились; я не понимал лов, которые доносились до моего слуха. Очнулся я только тогда, когда грозно заговорил Карл Иванович; а он, обратясь к бывшим в битве, говорил: "Осрамились егеря, осрамились! Пропала моя двадцатилетняя слава! Куда вы дели знамя, которое я заслужил вам моими ранами? Где ваш генерал? где ваши начальники? Зачем вы вернулись без них? Зачем вы не остались там же с ними? В вас мало крови, чтобы выкупить пролитую ими кровь. Если бы я знал, что между вами стоят трусы, то своею рукою зарубил бы их..." В эту минуту прапорщик Герард, почти мальчик, вышел из строя и громко сказал: "Ваше превосходительство, вам донесли ложно! мы дрались, насколько силы было. Одному против двадцати нельзя драться. Мы не бежали; из всего полка осталось только то, что перед вами; остальное все легло". Карл Иванович, извиняя Герарду его выходку торжественностью минуты, сказал ему: "Герард, вы придете ко мне после, я вас позову"⁴⁷.
В тот же день вернувшиеся из сражения егеря в числе: 1 штаб-офицера, 3 обер-офицеров,⁴⁸ [217] 13 унтер-офицеров, 12 музыкантов и 175 рядовых, всего 204 человека, были отправлены на северную сторону Варны и прикомандированы к 13-му и 14-му егерским полкам для действия в траншеях⁴⁹.
Потеря, понесенная Л.-Гв. Егерским полком, давала возможность предположить, что турки, ободренные успехом, будут смелее действовать против отряда Головина, вследствие чего в ночь на 11-е сентября отряд этот был усилен Л.-Гв. Павловским полком. Мера эта оказалась тем более необходимой, что стало известно о намерении турок прорваться в крепость. При таких обстоятельствах разделение южного отряда на блокадный и верхний оборонительный требовало непременно в обоих отделениях опытных начальников. Начальником всего южного отряда был назначен К. И. Бистром. Осмотрев позицию, занятую Головиным, Бистром нашел ее вполне удобною для защиты. Еще более усиливая позицию, он поставил два новые редута и защитил верхнюю позицию пятью редутами⁵⁰. В расположении войск им были тоже произведены некоторые изменения, — так остатки Л.-Гв. Егерского полка, стоявшие на главной позиции позади редутов и флеши, в колонне к атаке, были переведены в большую лощину, лежащую между нашей позицией и возвышенностью Куртепэ, чтобы служить резервом кавалерии, которая на этой горе содержала ведеты. Всеми аванпостами командовал граф Залусский, выбравший себе местопребывание около нашего батальона. Весьма естественно, что это близкое соседство было в высшей степени неприятно егерям; в Залусском они справедливо видели причину всех бед, их постигших: его неразумные распоряжения повели полк к гибели⁵¹, к потере знамени и, главное, из-за него полк навлек на себя немилость и гнев своего Государя.
Ненависть к Залусскому еще более усилилась после слуха, который прошел по позиции, что он написал Государю письмо, в котором оправдывал свои действия тем, что у егерей не было достаточно мужества и они оробели. И действительно ему удалось убедить всех в том, что Егерский полк осрамился. О том, что мнение это распространилось, можно судить из следующих слов очевидца Степанова: "В тот же день Крузе послал меня на позицию, чтобы принести людям порцию. Когда я проходил мимо расположения Павловского полка, ни один солдат не встал передо мною, ни один не снял шапки; офицеры отворачивались. Финляндские были еще лучше других. Когда я стал требовать порцию, не хотели отпускать и надо было докладывать генералу Бистрому, который сжалился и приказал выдать водку бывшим его егерям, на которых все с презрением смотрели. Невыносимо было тяжело".⁵² [218]
В ночь с 12-го на 13-е сентября егеря, отправленные на северную сторону Варны и занимавшие там траншеи с 13-м и 14-м егерскими полками, приняли более чем деятельное участие в нападении на турецкий лагерь, расположенный на правом фланге нашей позиции в 300 саженях от крепости. Егеря шли в голове колонны под командою полковника князя Прозоровского и храбро бросились на укрепления, прикрывавшие лагерь, штыками выбили турок и очистили место для следовавших за ними охотников Низовского, Могилевского и Герцога Веллингтона полков, которые при поддержке 1-го батальона Л.-Гв. Семеновского полка овладели укреплением⁵³. Холодная и бесстрашная отвага егерей в этом деле доказала всем, что если они здесь дрались по старому, по-егерски, то так же дрались и 10-го числа. Разница только в том, что в тот день они почти все полегли, а теперь потеряли лишь двух егерей⁵⁴. Трофеем егерей в этот день было отбитое рядовым 5-й Егерской (ныне 7-й) роты Истоминым турецкое знамя⁵⁵. Это дело сильно смягчило строгость общего мнения. Говорят, Яков Иванович Ростовцов много содействовал тому, что Великий Князь Михаил Павлович явился ходатаем за егерей перед Государем.
Между тем на южной стороне Варны все было спокойно; посланный 13-го сентября на рекогносцировку взвод под командою прапорщика Степанова вернулся с донесением, что около Мимисафлара собираются турецкие войска, готовящиеся к какому-то движению. Действительно после полудня турки заняли всю возвышенность Куртепэ и выслали вперед цепь; наши ведеты принуждены были отступить, а Лейб- Егеря отошли на главную позицию в лощину, которая была ими до того занята, и выслали цепь. — Весь этот день наш сводный батальон был занят устройством ложементов вокругь вагенбурга; на ночь 1-я карабинерная рота пошла в цепь⁵⁶. Следующий день прошел в безцельной и безвредной перестрелке; турки пытались было напирать на нашу цепь, но были вскоре отбиты штабс-капитаном Энгельгардтом, который повел свой взвод в штыки; к вечеру пальба прекратилась.
15-го сентября рано утром прибыл к егерям флигель-адъютант полковник барон Фредсрикс, назначенный командиром батальона. С его прибытием егеря приободрились, потому что появление Фредерикса в их рядах доказывало, что Го- сударь не считал их посрамленными, иначе Он не облек бы в егерский мундир своего флигель-адъютанта. Осмотрев расположение батальона, полковник удалился и вскоре вернулся с приказом оть генерал-адъютанта Бистрома выслать вперед один взвод, которому в случае надобности ударить в штыки на наседавших на нашу цепь турок. В это время главные силы Омера-Врионе производили обозрение русской позиции. Для исполнения полученного приказания был послан прапорщик Степанов, который остановил свой взвод у гребня холма⁵⁷. Вскоре ко взводу подошел барон Фредерикс и приказал наступать; взвод двинулся как раз вовремя, так как наседавшие на конно-егерей турки принудили их отступить; егеря [219] прошли через конную цепь и, несмотря на направленный против них адский огонь, продолжали наступление. Видя, что огонь их не останавливает, турки бросились назад. Вся местность перед взводом очистилась от неприятеля, но вдруг прапорщик Степанов заметил лежащего в кустах турка, который целился в командира. Он крикнул ему: "Полковник! в вас целятся". — "Пускай", отвечал Фредерикс. — "Близко, попадет". — "Промах даст". — "Позвольте его прогнать выстрелом с фланга". — "Не стоит пороху". Несмотря на этот ответ, Степанов приказал первому ряду стрелять и таким образом спас своего нового командира. Очистив место для фланкеров, егеря вернулись; но лишь только они ушли, как турки стали опять подаваться вперед. Тогда Фредерикс приказал выбрать 10 человек лучших стрелков и послать их в подкрепление цепи; удачные выстрелы выбранных людей принудили турок отступить и искать закрытия. Избавив таким образом фланкеров от близких выстрелов неприятеля, стрелки продолжали лежать за гребнем небольшой возвышенности. Около вечера батальон занял редут № 4.
Государь Николай Павлович, тщательно следивший за успехами осады Варны и полагавший, что по данной ему в Шумле диспозиции принц Евгений Виртембергский 16-го сентября непременно соединится с генерал-адъютантом Сухозанетом (который командовал особым отрядом, наблюдавшим за действиями турок) и в тот же день атакует Омера-Врионе, приказал генералу Бистрому со своим отрядом содействовать этой атаке. Вследствие полученного приказания, войска генерала Бистрома были 16-го числа в полной боевой готовности, ожидая лишь условленного сигнала⁵⁸. Утром егеря были выведены из редута № 4-й и заняли: 1-я карабинерная рота — редут № 1-й; 3-я сводная рота — редут № 2-й, — тут же находился Бистром; 2-я сводная рота — редут № 3-й, а 4-я сводная рота стала между редутом № 4-м и Л.-Гв. Гренадерским полком, охранявшим левый фланг позиции, ближе к морю (План № 24).
Вскоре у турок стало заметно сильное движение; они открыли артиллерийский огонь и затем двинулись в атаку. Удачное действие наших орудий с редута не приостановило наступления турецких колонн: смыкая на ходу выхваченные ряды, они продолжали свое движение и таким образом подошли к нам на картечный выстрел. Пронизанные картечью, они было остановились; но, оправившись, пошли вперед и, дойдя до места поросшего кустарником, быстро рассыпались и открыли ружейную пальбу, на которую им отвечали с брустверов и рвов. Но вдруг турки поднялись и с диким криком бросились в атаку; они подбежали так близко, что егеря уже стали различать их лица; в это время послышался знакомый призыв: "егеря!"... Оглянувшись, они увидели Карла Ивановича, стоявшего на бруствере. — "Егеря, вперед!" крикнул он.
Радостным криком ответили они своему бывшему командиру и без выстрела вышли из рва; встреченные залпом — они ринулись бегом на турок, и завязалась свалка.
В то же время штабс-капитан Энгельгардт вышел из редута № 1-й и ударил на турок с одним взводом, а другому взводу своей роты приказал спуститься в овраг, ограничивавший правый фланг позиции. Немного ранее атаки на редут № 2-й турки в большом числе, преимущественно кавалерия, напали на левый фланг позиции, [220] защищаемый батальоном Л.-Гв. Гренадерского полка. Видя напор неприятеля, барон Фредерикс с 4-й сводной ротой поспешил на помощь гренадерам и, открыв пальбу, сдерживал неприятеля; тем не менее, турки произвели несколько стремительных атак. Построенные в каре, гренадеры отбили все атаки и сами перешли в наступление; при этом были убиты командир полка генерал-майор Фрейтаг и батальонный командир полковник Зайцев. Приостановившихся гренадер воодушевил и вновь повел в атаку флигель-адъютант князь Мещерский. Решительное наступление батальона и прибытие ему на помощь 1-го батальона Л.-Гв. Павловского полка обратили турок в бегство; часть их пошла в лагерь, а часть двинулась вдоль оврага на соединение с нападавшими на редут № 2-й.
Когда турки проходили мимо редута № 4-й, прапорщик Нольянов выскочил с дивизионом из редута, ударил им во фланг и опрокинул в овраг.
На правом фланге нашей позиции туркам удалось, несмотря на огонь с флеши № 6-й и на сопротивление цепи 1-й карабинерной роты, прорваться и зайти нам в тыл; здесь они бросились на вагенбург. В вагенбурге, кроме раненых, денщиков, нестроевых и незначительной морской команды, никого не было. Когда турки стали выбираться из оврага, то кучер капитана Игнатьева, Ананьев, закричал: "бери в руки, что попало и марш на турок!" Составившаяся из людей, вооруженных кто ружьем, кто тесаком, кто пикой, команда бросилась на врага с такой стремительностью, что кругом вагенбурга было насчитано до 300 убитых и раненых. Второй батальон Л.-Гв. Финляндского полка губительным огнем окончательно отбил у турок охоту нападать на правый фланг позиции. Тем временем против редута № 2-й кипел жаркий бой; подкрепленные свежими войсками, турки все сильнее и сильнее напирали; нескольким смельчакам удалось вскочить на наш бруствер, но они тут же полегли. Подоспевший взвод Крузе поддержал выбившуюся из сил 3-ю сводную роту; дружно ударили егеря на неприятеля и обратили его в бегство.
В этом деле капитан Крузе⁵⁹ и рядовые Сипор и Белов отбили зеленое турецкое знамя⁶⁰.
Бой 16-го сентября продолжался с 11 час. утра до 2 час. пополудни, причем предполагавшееся соединенное действие русских не состоялось и генералу Бистрому пришлось одному выдержать натиск 25000 турок, понеся самую незначительную потерю и вместе с тем блистательно отразив все отчаянные усилия неприятеля ворваться в наши укрепления⁶¹. В этот день егеря потеряли убитыми и без вести пропавшими 25 человек нижних чинов⁶². После отбоя, К. И. Бистром, благодаря егерей, сказал, что они отстояли позицию. Естественно, что столь лестная благодарность оживила тяжелое настроение остатков полка. Участник этого сражения ИТ. А. Степанов в своих записках говорит: "с 16-го сентября мы совершенно ожили, смело подняли головы и уже свободно и самодовольно сообщались с другими и нас даже не чуждались. В первый раз после 10-го сентября весело провели мы вечер; [221] все собрались в вагенбурге, который служил клубом, и уселись вокруг яркого огня. Рассказам, смеху и грустным воспоминаниям о товарищах не было конца"⁶³.
17-го сентября турки были заняты укреплением своей позиции; с нашей стороны был тоже устроен новый редут № 5-й, на самом левом фланге позиции. В этот день прибыло новое подкрепление: 2-й батальон Л.-Гв. Гренадерского полка, шесть орудий Л.-Гв. легкой № 1-й роты и шести ракетных станков легкой полубатареи⁶⁴. На ночь цепь была выслана от 3-й роты Лейб-Егерей. Близость и многочисленность неприятеля принудили нас соблюдать всю возможную осторожность: цепь была расположена в кустах, в лощине между двумя позициями; в ней сохранялось глубокое безмолвие, приказания и оклики делались вполголоса, сигналы между паролями давались короткими свистками. Каждые четверть часа высылались патрули; впереди цепи бессменно на всю ночь выставлялся секретный пост в составе унтер-офицера и трех рядовых. Утром пехотная цепь сменялась⁶⁵ цепью кавалерийской.
Поздно вечером у К- И. Бистрома собрался военный совет для обсуждения назначенной на следующий день атаки турецкой позиции. Император Николай был введен в заблуждение ошибочным донесением генерал-адъютанта Сухозанета, что турецкую позицию охраняют всего 6000 человек, и повелел Бистрому и принцу Евгению Виртембергскому атаковать и8-го числа укрепленный турецкий лагерь Омера-Врионе одновременно с двух сторон. Бистром и все участники совета были того мнения, что следует отложить атаку, но их не послушали, и, несмотря на все представления об ошибочности предположений Сухозанета о числе неприятельских войск, отмены не последовало. Выходя из палатки, раздосадованный Бистром отвел в сторону Сухозанета и сказал ему; "Скажите Государю, что я готов с ружьем в руках идти на приступ простым солдатом, но ответственности, как начальник, на себя не беру. Вы дали ложные сведения о неприятеле и на вас одних падет кровь людей, которые завтра бесполезно погибнут"⁶⁶.
Бистром должен был атаковать турок с фронта, а принц Виртембергский с левого фланга (с 15-го сентября отряд Его Королевского Высочества занимал позицию при деревне Гаджи-Гассан-Ларе).
Для атаки турецкого лагеря был составлен под начальством генерал-адъютанта Головина особый отряд. Из этого отряда 1-му батальону Л.-Гв. Гренадерского полка и сводному батальону Лейб-Егерей велено овладеть турецким редутом, находившимся на левом фланге; остальные войска должны были поддерживать атаку. Около трех часов дня послышалась со стороны Куртепэ сильная пальба, свидетельствовавшая о том, что принц Виртсмбергский начал наступление⁶⁷; немедленно началась фронтальная атака Бистрома. Сперва Лейб-Егеря и гренадеры шли на одной линии; турки совсем не обстреливали наступавшие батальоны, пока они не показались на поляне, и лишь тогда начали осыпать их ядрами, гранатами и картечью, но, не смотря на губительный огонь, егеря наступали, бодро подвигаясь вперед. В это время они получили приказание двинуться вправо и идти по дороге, которая врезалась ущельем в холм, на котором стоял редут. Войдя в ущелье, которое было перегорожено засеками, передовые отделения разом их разобрали, [222] несмотря на убийственный огонь из-за ветвей, и в ста шагах перед ними открылся редут. Лихо пошли на него егеря, но все первое отделение полегло; бывший при нем прапорщик Нольянов тяжело ранен. Штабс-капитан Энгельгардт со своей карабинерной ротой пошел правее, горой, зашел во фланг редута, перебрался уже через ров; но в то время, когда он входил на вал, турецкая пуля поразила его в грудь и он упал на руки карабинеров, которые вынесли его уже мертвого. Тут же ранен в колено командир батальона флигель-адъютант барон Фредерикс, который, желая воодушевить егерей, шел впереди. Батальон Лейб-Гренадер, продолжавший фронтальную атаку, был также отбит, и его командир флигель-адъютант князь Мещерский тяжело ранен. Несмотря на постигшую их неудачу и на потерю своих старших начальников, оба батальона быстро построились и вновь устремились в атаку, но вторично были отбиты.
Между тем генерал Бистром, получив донесение о выбытии из строя баталионных командиров и о смерти генерального штаба капитана Вельяминова-Зернова, ведшего атакующие войска к укреплениям, послал немедленно своего адъютанта, капитана Мальковского, принять начальство и вести войска на приступ.
Устроив их, Мальковский повел третью атаку, в начале которой был тяжело ранен; батальоны не поколебались потерею нового начальника. В третий раз ударили они в штыки, но и в третий раз были отбиты⁶⁸. Генерал Головин, видя значительную потерю в людях и невозможность овладеть редутом, защищаемым частым кустарником и несоразмерно превосходным в силах противником, велел отступать. Турецкая кавалерия несколько раз пыталась захватить во фланг атакующие батальоны, но каждый раз была отбиваема при содействии артиллерии и двух батальонов Л.-Гв. Финляндского полка. В этом деле егеря потеряли убитыми штабс-капитана Энгельгардта и 45 нижних чинов⁶⁹; ранеными: подпоручика Тизенгаузена, прапорщиков Нольянова, Тиличеева, Лермантова и 231 нижнего чина.
Когда егеря вернулись на позицию, бывший в этот день при отряде начальник Главного Штаба Его Императорского Величества граф Дибич потребовал к себе капитана Крузе.
— Сколько вас осталось? — спросил он.
— Двести сорок человек, — отвечал Крузе.
— Скажите от меня этим героям, что в моих глазах они стоят целых тысяч⁷⁰.
На следующий день егерям было приказано занять редут № 5-й на оконечности левого фланга нашей позиции. Впереди редута находился ложемент, который был постоянно — и днем, и ночью — занят нашей цепью; офицеры дежурили по очереди в ложементах. Редут этот был расположен вдали от позиции и егеря были тут совершенно одни, даже неприятеля против них не было; появлявшиеся изредка шайки турок быстро исчезали, благодаря действию артиллерии. Продовольствие тут получалось очень плохое; не было недостатка лишь в порции спирта и сухарях.
25-го сентября Лейб-Егеря, командированные на северную сторону Варны, приняли участие в штурме варненского бастиона; штурм этот был отбит. В этом деле они потеряли убитыми четырех нижних чинов⁷¹. [223]
В этот же день Л.-Гв. Егерский полк в первый раз увидел своего нового командира генерал-майора Степана Григорьевича Полешко, неожиданно прибывшего ночью в южный отряд. Вот как описывает эту встречу П. А. Степанов в своих записках: "В ночь 25-го сентября мы крепко спали и вдруг слышим незнакомый голос: —"Кто тут старший? пошлите начальника егерей!" — Мы притаились. — Да что ж это такое? выйдет ли кто-нибудь ко мне?" — продолжал голос. Наконец, слышим, говорит Крузе: — "Что вам угодно? я здесь начальник, капитан Крузе. А позвольте узнать, вы кто?" — "Я генерал Полешко; назначен полковым командиром Егерского полка⁷². Что у вас здесь за порядок? Разве можно так беспечно стоять против неприятеля. Вы все спите, все до единого; любой приходи и всех вас перережет, так что вы не проснетесь. Непростительная оплошность!" — "Ваше превосходительство, у нас впереди цепь, которая нас охраняет." — "Где эта цепь?" — "Впереди, в ложементах". — "Пойдемте туда“. И они удалились. Ну, подумали мы, какой сердитый полковой командир. В цепи было все исправно и генерал Полешко вернулся на позицию вдоль ложементов"⁷³.
29-го сентября в лагерь южного отряда пришло известие о сдаче Варны и одновременно получено Высочайшее повеление о том, что если неприятель станет отступать, то отделить тотчас особый отряд под командою генерала Полешко, который имеет присоединиться к войскам Е. К. В. принца Виртембергского, назначенным для преследования неприятеля.
Вечером того же дня было замечено уменьшение огней на неприятельской позиции и посланный для разведания адъютант генерала Бистрома донес ему, что Омер-Врионе отступает, вследствие чего генералу Полешко было предписано на следующий день в 5 часов утра выступить с назначенными в его распоряжение войсками⁷⁴.
30-го числа егерей вывели из редута и они занялись приведением себя в порядок; это было им тем более необходимо, что в течение трех недель они не меняли ни одежды, ни обуви⁷⁵.
2-го октября Государь Император рано утром прибыл на южную сторону Варны. Подъехав к Лейб-Егерям, Он поздоровался с ними и удостоил их следующей благодарности: "Спасибо, егеря! Вы отомстили за своих товарищей." Объехав затем и поблагодарив все войска отряда, Государь лично повел их с распущенными знаменами через крепость на северную ее сторону, где они и присоединились к гвардейскому корпусу.
По прибытии на северную сторону егеря занялись, насколько это было возможно, приведением в порядок своей одежды; о плачевном состоянии, в котором она находилась, можно судить по следующему приказу по полку: "Замечено мною, что некоторые нижние чины, будучи в должностях, не соблюдают в одежде формы, как-то: носят на шее вместо галстука шелковые платки, повязывают поверх шинелей веревки, не застегивают крючков и тому подобное"⁷⁶. Наличный состав полка стал понемногу увеличиваться прибывавшими из разных госпиталей офицерами [224] и нижними чинами; здесь же присоединились к полку бывшие с 11-го сентября в командировке в траншеях северной стороны Варны, при 13-м и 14-м Егерских полках, капитан Ростовцов 2-й и прапорщики Герард и Загоскин⁷⁷. Прикомандированные же к Л.-Гв. Егерскому полку по недостатку офицеров для несения нарядов по службе прапорщики Л.-Гв. Финляндского полка Майнов, Зварицкий, Фацарди и фон-дер-Флит были отправлены в свою часть⁷⁸.

План №24. Расположение отряда генерала Бистрома в 1828 году

Недолго простояли здесь Лейб-Егеря; 10-го октября, в 7 ч, утра, после напутственного молебна полк двинулся обратно в Россию. Невеселое это было выступление: не в первый, конечно, раз не досчитывали егеря многих своих товарищей; но на этот раз потеря была слишком велика и бесцельна. От Варны егеря шли по направлению к Болграду⁷⁹.
Поход этот совершали, как обыкновенно, в полной походной амуниции и летних белых брюках; но по мере удаления от Варны, погода стала значительно холодней, так что всем чинам было приказано с 21-го октября быть в суконных брюках, которые были только что привезены из Одессы командированным за ними из Варны унтер-офицером. Как при походе к Варне, так и при обратном движении высылалась команда хлебопеков в составе унтер-офицера и четырех рядовых от каждой роты, под командой офицера. По прибытии в лагерь немедленно от полка выставлялся лагерный караул в составе одного обер-офицера, двух унтер-офицеров и 28 рядовых; полевой караул — из двух унтер-офицеров и 24-х рядовых и задний караул — из одного унтер-офицера и 13-ти рядовых⁸⁰. В Болград егеря прибыли 26-го октября и простояли тут до 29-го числа, назначенного для следования на зимние квартиры в Подольскую губернию к городу Балте⁸¹. Переходы по этому пути делались поротно, причем каждая рота высылала свой особый авангард и арьергард; лишь перед вступлением в Кишинев и в Балту полк был собран в общую колонну. Из маршрута мы можем вполне верно судить о том, что солдаты не были затрудняемы большими переходами; марши были облегчены на сколько возможно частыми дневками. [225]
В Балту полк пришел, уже по снегу, 20-го ноября и через два дня по прибытии выступил для расположения на просторных зимних квартирах. Полковой штаб занял местечко Савран, а полк расположился кругом в 22-х деревнях. Расположившись на свободе и отдохнув в первый день от марша, солдаты принялись за чистку и приведение в исправность ружей и всей амуниции; наблюдение за этим было поручено ротным командирам, которые должны были объезжать деревни, где были размещены их солдаты; кроме того, им же было поручено составить списки всех испорченных и утраченных вещей.
13-го декабря в штаб-квартиру полка прибыли нижние чины, назначенные на укомплектование его, а именно: из 13-го Егерского полка: 29 унтер-офицеров, 147 рядовых и из 14-го Егерского полка — 19 унтер-офицеров и 230 рядовых; всего 425 человек; вместе с ними прибыли Лейб-Егеря 2-го батальона, прикомандированные после погрома 10-го сентября к означенным двум полкам. Для распределения людей по ротам, сводный батальон был собран с 12-го декабря на тесных квартирах; людей разделили так, что в каждой роте была половина старых и половина новых. 21-го декабря оба батальона выступили из тесных квартир под Балтой и заняли 69 окрестных деревень.
Ввиду значительного расстояния рот от штаба полка, были учреждены почтовые станции, одна от другой на расстоянии десяти верст; на каждую наряжались грамотный ефрейтор и три рядовых на десять дней бессменно. Этим распоряжением была устранена медленность в пересылке бумаг и все части полка находились в постоянном сообщении.
С 10-го января приступлено было к строевым занятиям; самых слабых по фронту собирали вместе, а прочих людей обучали по своим деревням, по избам. Ученье производилось четыре дня в неделю, два дня назначались для пригонки амуниции, а в воскресенье людям давали полный отдых. При батальонах были сформированы учебные команды; в них обучалось по 20 человек от каждой роты, преимущественно люди 1-й шеренги.
Командир полка не оставил своим вниманием и хозяйственную часть: солдатам были розданы сапожный товар и холст, и они занялись шитьем обуви и белья. Когда же из Тульчина были получены сукно и амуничные материалы, то в полковом штабе, куда были собраны портные всех рот, закипела обмундировочная работа⁸². Так как после 10-го сентября, за смертью полкового командира и казначея, счетной части полка не от кого было принять, то назначена была комиссия для приведения в порядок провиантских и комиссариатских книг.
В середине зимы прибыла из Петербурга рота в усиленном составе от 3-го батальона под командою капитана Энгельгардта для пополнения полка старыми егерями. Радостные вести привезли они с собой; самая главная из них для полка была та, что письмо пленного Александра Ростовцова, в котором описывались подробности дела 10-го сентября (приложение I), было представлено его братом Яковом Ивановичем на воззрение Государя. По прочтении этого письма Он впервые соизволил на разводе 3-го батальона быть в мундире Л.-Гв. Егерского полка, которого не надевал со дня Гаджи-Гассан-Ларского погрома. Это окончательное примирение с полком вызвало в егерях самый горячий восторг. [226]
Сюда же дошла до них весть о подвиге их товарища К. К. Врангеля, который в числе прочих гвардейских офицеров был послан при открытии кампании в армию графа Паскевича. Под Ахалцыхом одному из полков приказано было взять передовое укрепление; полк двинулся, но, когда его осыпали пулями и картечью, остановился и завязал перестрелку. Граф Паскевич, увидя это замешательство, приказал Врангелю вести полк. Придя на место, последний убедился, что дело плохо; начальников не было видно — они были перебиты или переранены, а люди не знали, что делать. Врангель скомандовал: "все ложись!" и запретил стрелять. Немного погодя, он велел ползти вперед и, когда полк дополз на близкое расстояние от неприятеля, крикнул: "Вперед, бегом, ура!" Разом ринулись солдаты и мигом взяли укрепление. За это дело Врангель получил Георгиевский крест⁸³.
Тем временем в полку получены были Высочайше пожалованные знаки отличия Военного Ордена, — 60 крестов; знаки эти были возложены на нижних чинов полковым командиром в присутствии всех офицеров, причем часть из них была оставлена для нижних чинов, находившихся в госпиталях⁸⁴ (приложение II).
Зима прошла в Саврани весело, так как офицеры познакомились с соседними помещиками, которые принимали их радушно и всячески старались веселить.
В мае 1829 года егеря выступили из своих зимних квартир в лагерь к Тульчину⁸⁵, где собрался весь гвардейский корпус. Занятия пошли своим чередом, как в Красном Селе: постоянные смотры, маневры, разводы с церемонией; особенное внимание обращал Великий Князь Михаил Павлович на стрельбу в цель. Во время стоянки лагерем у Тульчина было привезено в полк, взамен утраченного 10-го сентября, вновь пожалованное 2-му батальону знамя с надписью: "за отличие при осаде и взятии Анапы и Варны 1828 года (приложение III). Церемония прибивки знамени происходила в палатке командира полка. Потом его вынесли к поставленному перед полком аналою, отслужили молебствие и, при громе барабанов и музыки, вручили 2-му батальону.
Тогда же вернулись в полк пленные офицеры: Игнатьев, Ростовцов, Сабанин и Мокринский. Вышеописанные подробности дела под Гаджи-Гассан-Ларом далеко не были всем известны и потому легко себе представить, с каким [227] любопытством их расспрашивали об этом побоище. Из их рассказов выяснилось, что им нелегко приходилось в плену: пока их везли в Константинополь, с ними обращались грубо; оттуда их отправили на остров Халки и поместили в пустом греческом монастыре, совершенно не заботясь об их содержании; только благодаря вмешательству датского посланника Гибша, положение их несколько улучшилось; он же снабжал их деньгами и пересылал их письма в Россию⁸⁶.
20-го июня государь посетил Тульчинский лагерь и остался вполне доволен состоянием гвардейского корпуса⁸⁷. 2-го августа лейб-егеря выступили из-под Тульчина на Бершад⁸⁸; простояв тут до 10-го, они пошли обратно в Тульчин для содержания караулов при корпусной квартире. 2-го сентября окончилась караульная служба егерей и они вернулись в Бершад, откуда после двухнедельной стоянки пошли на Черкасы⁸⁹ Киевской губернии. В начале сентября пришло сюда известие о заключении мира, а после торжественного обмена ратификаций мирного трактата, подписанного в Адрианополе 17-го октября, гвардии был объявлен обратный поход в Россию.
23-го октября егеря выступили из Черкас по направлению к Петербургу⁹⁰. [228]

Обратный поход совершался обыкновенным порядком; дневки несколько разнообразили скучный путь и нередко доставляли случай развлеченья; этому много способствовали помещики, через имения которых проходили лейб-егеря, чествуя тем или другим образом возвращавшийся из похода полк. Многие из них устраивали балы и обеды в честь гг. офицеров, а нижним чинам выдавали по чарке водки и фунту мяса⁹¹. Больше всего веселились офицеры в Смоленске; многие из них остались в городе после выступления полка и догоняли его на походе. С приближением к Новгороду холода значительно усилились, но всех бодрило скорое окончание похода.
Егеря вступили в Петербург не сразу и расположились предварительно по окрестным деревням на тесных квартирах для приведения в порядок фронтовой и материальной части полка; здесь каждый день производились маршировки.
Наконец, наступил всеми желанный день 9-го февраля. Полк выстроился развернутым фронтом у Московской заставы: люди были в шинелях, офицеры в сюртуках. Государь объехал батальоны и благодарил за поход. Пройдя мимо царя церемониальным маршем, полк отправился в казармы, где был встречен 3-м баталионом после почти двухлетней разлуки. [229]
В память войны 1828 года всем участникам ее были розданы особые медали на Георгиевской ленте. Всем офицерам было выражено Высочайшее благоволение, а нижним чинам пожаловано по 2 рубля, по 2 фунта говядины и по 2 чарки вина на человека. 11-го февраля государь, пожелав еще раз выразить свое удовольствие участникам войны, пригласил всех офицеров к Высочайшему обеденному столу.

Примечания

1. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., ч. I, стр. 1-9.
2. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., ч. I, стр. 49.
3. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., ч. I, стр. 66.
4. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., ч. I, стр. 70.
5. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., ч. II, стр. 1.
6. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт., № 2583, стр. 35.
7. М. О. А. Г. Ш. Дела деж. ген. Гл. Шт. Его Имп. Вел. за 1828 г. Св. 125, №131.
8. Дневник ген.-адъютанта Головина. 1828 г. 5-го апреля полк выступил в поход в следующем составе: генералов 1, штаб-офицеров 3, обер-офицеров 11, унтер-офицеров 160, музыкантов 94, рядовых 1560 (Арх. шт. в. гвард. и Петербургского воен. окр. I отдел. 1828 года).
9. 8 патронных ящиков в 3 лошади, и людская аптека в 4 лошади, и денежный ящик в 2 лошади, 4 лазаретные повозки в 2 лошади, 1 инструмен. повозка в 3 лошади (Воен. Учен. Арх. Гл. Шт. №2583, стр. 13).
10. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт. №2583, стр. 9.
11. 1) Маршрут Л.-Гв. Егерского полка до Винницы.
Красное Село – 5 апреля. Гатчина – 6. Выра 7. Дневка – 8. Ящеры 9. Долговка 10. Луга 11. Дневка – 12. Городец 13. Заполье 14. Дневка – 15. Велени 16. Червицы 17. Дневка – 18. Боровичи 19. Дубровка 20. Дневка – 21. Щучья гора 22. Подвишаны 23. г. Псков 24. Дневка – 25. Орлы 26. Остров 27. Дневка – 28. Гришманы 29. Велье 30. г. Опочка – 1 мая. Дневка – 2. Лыкошково 3. Дубровка 4. Дневка – 5. Рудня 6. Досольцы 7. Клястицы 8. Дневка – 9. Сивошино 10. г. Полоцк 11. Дневка – 12. Горяны 13. Колмачино 14. Куриловщина 15. Дневка – 16. Павловищи 17. г. Сенно 18. Дневка – 19. Обольцы 20. Толочин 21 мая. Круглое 22. Дневка – 23. Ильковичи 24. Белыници 25. Дневка – 26. Крынки 27. Старые Глуши 28. г. Старый Быхов 29. Дневка – 30. Тощаца 31. г. Рогачев – 1 июня. Дневка – 2. Жлобин 3. Моршаль 4. Якимова слобода 5. Дневка – 6. Евтушкевичи 7. Домановичи 8. Дневка – 9. Дудичи 10. Мозырь 11. Дневка – 12. Михалки 13. Королин Ельск 14. Кузьмичи 15. Дневка – 16. Скородное 17. г. Овруч 18. Дневка 19. Игнатополь 20. Искорость 21. Дневка – 22. Турчинка 23. Топорнище 24. Черняково 25. Дневка – 26. г Житомир 27. Кодня 28. Дневка – 29. Бердичев 30. Махновка – 1 июля. Дневка – 2. Верншицы 3. Винница – 4 июля.
12. Лукьянович. Война 1828 и 1829 гг., ч.II, стр.7.
13. Маршрут егерей до Карагача.
г. Винница – 4 июля. Тывров 5. Дневка 6. Михайловка 7. Березовка 8. г. Могилев 9. Дневка 10. Городище 11. Кестрос-Десус 12. г. Бельцы 13. Дневка 14. Глинжены 15. Зазулени 16. Нелешти 17. Дневка 18. Шишканы 19. Карпинены 20. г. Леово 21. Дневка 22. Летка 23. Готешти 24. Формозы 25. Дневка 26. Волконешти 27. Карагач 28 июля.
14. Записки П.А. Степанова, стр. 268 и 269.
15. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт., 19-го апреля 1828 г. № 2581.
16. Маршрут до Коварны:
Фрикаче – 2 августа. Бабадаг 3. Дневка 4. Бейдаут 5. Тейшаул 6. кр. Кюстенжи 7. Дневка 8. Тузда 9. Мангалия 10. Дневка 11. Сатир Киой 12. Коварна 13 августа.
Предполагавшийся марш на Базарджик был изменен во избежание недостатка в продовольствии (Воен. Учен. Арх. Гл. Шт. № 2584, стр. 35 и 36).
17. Лукьянович. Война 1828 и 1829 гг., ч. II, стр. 12 и Записки П. Л. Степанова, стр. 369.
18. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт., № 2735, стр. 3.
19. Лукьянович. История войны 1828 и 1829 гг. Т. II.
20. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною.
21. Записки П. А. Степанова, "Военный Сборник" 1877 года №2, стр. 371.
22. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 5,6 и 8.
23. Записки П. А. Степанова, стр. 371.
24. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 9.
25. Записки П. А. Степанова, стр. 371.
26. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 10.
27. Записки П. А. Степанова, стр. 371.
28. Дневник генерал-адъютанта Головина, 31-го августа.
29. Камчик река незначительная, но местами довольно глубокая и быстрая, находится в 25-ти верстах к югу
от Варны среди Балканских гор. (Журнал Военных действий отряда генерал-адъютанта Головина, стр. 15).
30. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 13-18.
31. "Русская старина" 1879г. А.И.Веригин. Осада Варны. 1828 г., стр. 313-315.
32. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 30 и 31.
33. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина под Варною, стр. 32-37.
34. Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина, стр. 41.
35. По словам Головина это приказание было так выражено: "d'envoyer sans delai le colonel comte Zalouski avec un detachement pour connaitre l'ennemi".
36. "Русская старина" А.И. Веригин, стр. 515.
37. Записки П.А. Степанова, стр. 375.
38. Hansen Zwei Kriegsjahre. Seite 117, 118.
39. Генерал-адъютант Головин в своей брошюре указывает на то, что у него под рукою не было других войск (Журнал военных действий отряда генерал-адъютанта Головина).
40. Hansen Zwei Kriegsjahre. Seite 366.
41. М. О. А. Г. Ш. Месячные рапорты 1828.
42. Приказ по полку 27-го октября 1828 г.
43. М. О. А. Г. Ш. Месячные рапорты 1828.
44. Приказ по полку 12-го декабря 1828 г.
45. "Русская Старина" 1880г. Т.7, стр. 910.
46. М. О. А. Г. Ш. Высочайшие повеления через генерал-адъютанта переданные, сентябрь 1828 г.
47. Записки П.А. Степанова, стр. 384.
48. Полковник Уваров, капитан Ростовцев, прапорщики Герард и Загоскин. (Приказ по полку 6-го октября 1828г.).
49. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт. № 2705, тетрадь 3, стр. 611.
50. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., т. II, стр. 50 и 59.
51. Когда весть о поражении Егерского полка дошла до Варшавы, то Великий Князь Константин Павлович приказал, чтобы офицеры Литовского и Волынского полков собрались к нему во дворец. Взволнованным голосом прочитал он полученное им известие о несчастии, постигшим полк, которого он был шефом, и прибавил: "Этот полк, отличавшийся под Фридландом, Бородиным, Кульмом, погиб по неспособности полковника Залусского, который повел его в дело". Великий Князь не любил Залусского и, невзирая на то, что он был флигель-адъютантом Императора Александра, не давал ему никакого назначения. Залусский, не получая должности в армии, поступил в ректоры Краковского университета, куда был выбран не ради учености, но потому, что был богат и владел превосходною библиотекою. Про него поляки говорили: "Грабиа Залуски вояк в университете и ректор на вуйне". В 1828 году он, в качестве флигель-адъютанта, был вызван в армию и вскоре после дела под Гаджи-Гассан-Ларом выслан обратно в Польшу (Со слов генерал-адъютанта Ф. Гогеля). (Записки П. А. Степанова, стр. 386).
52. Записки П.А. Степанова, стр. 358.
53. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., т. II, 104.
54. Приказ по полку 16 октября 1828г.
55. Воен. Учен. Арх. Гл. Шт. № 2705, тетрадь 3, стр. 582.
56. Записки П.А. Степанова, стр. 386 и 387.
57. Здесь, по словам П.А. Степанова, с ним произошел маленький неприятный эпизод. Пули беспрестанно летали над взводом и солдаты машинально им кланялись. Заметив это, Степанов сделал солдатам внушение о том, что стыдно быть такими малодушными. Не успел он, окончив свою речь, обернуться лицом к туркам, как пуля провизжала над самым его ухом—и он наклонился. Из рядов донеслось до него; "А что, ваше благородие, каково?"... (Записки Степанова, стр. 388).
58. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., т. II, стр. 67.
59. М.О.А.Г.Ш. Высочайшее повеление 19 сентября 1828г., №330. Лукьянович. Биография генерал-адъютанта Бистрома, стр. 103.
60. В пылу схватки прапорщик Степанов увидел, что два турка напали со штыками на рядового Бельчикова; он подбежал к ним и всадил одному из них пулю, а с другим справился Бельчиков. Впоследствии Бельчиков приходил к Степанову каждый год 16 сентября и говорил ему: "Ваше высокоблагородие спасли мне жизнь, так должны поддерживать ее" (Записки Степанова, стр. 392).
61. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., т. II, стр. 72.
62. Приказ по полку 29 сентября 1828г.
63. Записки П. А. Степанова, стр. 392 и 393.
64. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829гг., т. II, стр. 75.
65. Записки П. А. Степанова, стр. 393.
66. Осада Варны 1828 г. А.П. Веригин "Русская Старина" 1879г., стр. 517 и 518.
67. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829гг., т. II, стр. 84.
68. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829гг., т. II, стр. 85.
69. Приказ по полку 29 сентября 1828г.
70. Записки П. А. Степанова, стр. 396.
71. Приказ по полку 16 октября 1828г.
72. Высочайший приказ 23 сентября 1828г.
73. Записки П. А. Степанова, стр. 398.
74. Лукьянович. Описание войны 1828 и 1829 гг., т. II, стр. 130.
75. Записки П. А. Степанова, стр. 398.
76. Приказ по полку 7 октября 1828г.
77. Приказ по полку 6 октября 1828г.
78. Приказ по полку 6 октября 1828г.
79. Маршрут егерей до Болграда.
Тертский – 10 октября. Конарна 11. Дневка 12. Сатир-Ксой 13. Мангалия 14. Тузды 15. Кистенджи 16. Ташаул 17. Бейдаут 18. Бабадаг 19. Дневка 20. Фрикач 21. Шакча 22. Барты 23. Пуцито 24. Болград – 25 октября. (Приказ по полку).
80. Приказы по полку 1828 года.
81. Маршрут до Балты.
Градино 30 октября. Дневка 31 октября. Дневка 1 ноября. Дневка 2. Малоярославцы 3. Дневка 4. Дневка 5. Дневка 6. Лейпцигское 7. Дневка 8. Селемет 9. Гатеисты 10. Кишинев 11. Дневка 12. Оницканы 13. Дубоссары 14. Дневка 15. Дубова 16. Окны 17. Дневка 18. Плембогель 19. Балта 20 ноября. (Приказ по полку).
82. Приказ по полку 14 февраля 1829г.
83. Записки П. А. Степанова, стр. 406.
84. Приказ по полку 22-го января 1829 года.
Кстати следует упомянуть о случае, доказывающем высокую честность одного из наших артельщиков: карабинер Л.-Гв. Егерского полка Петров, во время нахождения полка в 1828 году на южной стороне крепости Варны, быв отделенным артельщиком и будучи ранен в деле с неприятелем 10-го сентября пулею в левое плечо на вылет, отправлен был оттуда вместе с прочими ранеными на корабле в Севастопольский госпиталь. По истечении шести месяцев, карабинер Петров выздоровел и, прибыв из упомянутого госпиталя в полк, представил хранившиеся у него артельные деньги сто восемьдесят рублей, которых нижние чины, бывшие в одном с ним отделении, вовсе у него не полагали, а считали их пропавшими, как было в других отделениях, где деньги пропали вместе с отделенными артельщиками, убитыми в сражении того же числа.
Командир гвардейского корпуса Великий Князь Михаил Павлович довел о таком поступке Петрова до сведения Его Императорского Величества и Государь в награду за такой похвальный поступок, доказывающий бескорыстие и доброе поведение карабинера Петрова, Всемилостишейше соизволил пожаловать ему единовременно двести рублей ассигнациями ("Русск. Инв." 1829 г., стр. 823).
85. Маршрут лейб-егерей от Саврани к Тульчину.
Бандуровка ¬– 25 мая. Бершал 26. Дневка 27. Верховка 28. Кирсановка 29. Тульчин 30. (М. О. А. Г. Ш. Месячный рапорт 1829 г.).
86. Записки П. А. Степанова, стр. 408.
87. "Русский Инвалид" 1829 г.
88. Маршрут лейб-егерей на Бершад.
Кирсановка – 2 августа. Ободовка 3. Бершад 4. (М. О. А. Г. Ш. Месячный рапорт 1829 г.).
89. Маршрут лейб-егерей от Бершад до Черкас.
Завадовка – 18 сентября. Теплик 19. г. Уман 20. Дневка 21. Татьяновка 22. Тальное 23. Дневка 24. Кельниболсто 25. Капустина 26. Шпола 27. Дневка 28. Самгородск 29. Смела 30. г. Черкасы 1 октября. (М. О. А. Г. Ш. Месячный рапорт 1829 г.).
90. Маршрут лейб-егерей от Черкас.
Мошны – 23 октября. Дневка 24. Мижирич 25. Шандра 26. Дневка 27. Кагарлык 28. Черняхово 29. Дневка 30. Обухово 31. Гвоздово 1 ноября. г. Киев 2. Дневка 3. Бровары 4. Семинояки 5. Дневка 6. г.Козлец 7. Чемер 8. Дневка 9 ноября. Красное 10. Чернигов 11. Дневка 12. Седнев 13. Городня 14. Дневка 15. Хреновка 16. Чувавичи 17. Дневка 18. Новый Роиск 19. Еленка 20. г.Стародуб 21. Дневка 22. Вохов 23. Белогож 24. Мглин 25. Дневка 26. Луковица 27. Сварская, стекл, фабр. 28. Рухань 29. Дневка 30. Рудня 1 декабря. Рославль 2. Дневка 3. Крапивня 4. Воротилово 5. Боровки на Осмаре 6. Дневка 7. Лобково 8. Дрозжано 9. Смоленск 10. Дневка 11. Помогайлово 12. г.Духовщина 13. Дневка 14. Березнево 15. Пречистое 16. Дневка 17. Старые Вертки 18. Огнево 19. Боево 20. Дневка 21. Базарово 22. Торопец 23. Дневка 24. Посад Шейна 25. Осиново 26. Холм 27. Дневка 28. Каменка 29. Заполье. 30. Дневка 31. Веклена 1 января 1830г. Соколово 2. Старая Русса 3. Дневка 4. Какилево 5. Коростынь 6. Дневка 7. Подющь 8. Маковищи 9. Дневка 10.
Сутоки 11. г.Новгород 12. Дневка 13. Подберезье 14. Спасская полисть 15. Чудово 16. Дневка 17. Бабино 18. Любань 19. Дневка 20. Тосна 21. Ижора 22. Пулково 23. (М. О. А. Г. Ш. Месячный рапорт 1829 г.).
91. В Кагарлыке — отставной генерал-лейтенант Трощинский; в селе Обухове — ген.-майор Бердяев; в Киеве губернатор Катенин и генерал-губернатор Репнин; в Стародубе — генерал-майор Ширяй; торопецкие купцы ("Русский Инвалид" 1830 г.)