Публикуется по изданию: Епанчин Н.А. Очерк похода 1829 года в европейской Турции. Ч. 2: СпБ., 1906.

Глава X. Преследование турок после Кулевчинского боя

Диспозиция Дибича для преследования
Первоначально преследование производилось войсками боевой части.
В 6 часов вечера гр. Дибич отдал следующую диспозицию: «Диспозиция 30 мая 1829 г. в 6 час. пополудни.
«Господин главнокомандующий армиею приказать изволил следующую диспозицию: генерал-адъютант граф Пален преследует живо неприятеля с 5-ю 6-ю пехотными дивизиями с их артиллериею и с 2-ю гусарскою дивизиею, с конною № 3 артиллерийскою ротою и с Ильина казачьим полком. Преследование должно продолжаться безостановочно до соединения с отрядом генерал-майора Купреянова, следующего из Правод по пятам неприятеля. По соединении же с сим отрядом генерал-адъютант [284] граф Пален предоставляет уже одному генерал-майору Купреянову дальнейшее преследование бегущих.
Впрочем, будет зависеть от графа Палена подкрепить генерала Купреянова, если признает нужным, сам же генерал-адъютант граф Пален с корпусом своим должен тогда немедленно возвратиться к армии, которая остается на прежней позиции своей. Господин главнокомандующий надеется, что возвращение будет совершено еще рано, завтра, т. е. 31-го мая, к обеду, дабы возможно было соединенными силами принять неприятеля, который вероятно будет стараться пробраться к Шумле через Мараш. В таком случае корпус графа Палена составит резерв армии.
Генерал-квартирмейстер Бутурлин по приказанию г. главнокомандующего».

Действия отряда генерала Купреянова
Согласно этой диспозиции граф Пален должен был преследовать турок до соединения с отрядом генерала Купреянова, который должен был наступать из Правод «по пятам неприятеля»
На самом деле со стороны отряда генерала Купреянова вовсе не было произведено такого настойчивого преследования противника, по пятам при его отступлении из-под Правод по направленно к Марковче и далее к Кулевче. Дело в том, что Купреянов не получил своевременно диспозиции, отданной 30-го мая вечером, а при выступлении из Правод вслед за визирем он имел другое приказание, полученное им 28-го мая. Согласно этого приказания он должен был «когда неприятель начнет отступать, соединив к себе отряд генерала Левченко и оставив в городе один только пехотных полк, со всеми остальными войсками и подвижною артиллерией тронуться вслед за армией визиря, по возможности избегая решительного дела со столь превосходными силами, но только беспокоя их тыл и нанося возможный вред при их отступлении».
Таким образом, 29-го мая генерал Купреянов должен был руководствоваться этим приказанием, именно избегать решительного дела с турками. Как мы уже знаем, турки отступили из-под Правод в 4 часа [285] дня 29-го мая, но отряд генерала Купреянова заметил это отступление гораздо позже.
Приведем дословную выписку из рапорта генерала Купреянова главнокомандующему, и таким образом будем говорить словами самого Купреянова. «Вашему Сиятельству имею честь донести, что во исполнение повеления, мне данного сходно с диспозицией, вчера 29-го числа с наступлением ночи выступил я из Правод с 8-ю батальонами, 8-ю эскадронами кавалерии, 8-ю легкими орудиями и 4-мя конными, следовал по следам неприятеля до с. Ровно¹, где побыв на привале 3 часа времени, перед рассветом дня двинулся со всем отрядом к с. Марковче, не доходя коего за три версты открыт мною был неприятель, расположенный на высотах с. Марковчи в числе 10000 человек конных и пеших регулярных войск, заградивших нам путь своими колоннами. Взятые нами пленные 1 турок и 1 болгарин утверждали, что число неприятельского войска, в сем месте оставленного, простирается до 8,000 кавалерии и 7,000 пехоты, всего более 15,000 человек».
Таким образом, оказывается из слов начальника праводского отряда, что он выступил только с наступлением ночи на 30-е мая и догнал турок только утром 30-го мая, пройдя от Правод около 15 верст. Следовательно, такое преследование было произведено не «по пятам», как сказано в диспозиции 30-го мая, а именно «по следам неприятеля», как пишет сам Купреянов в своем рапорте от 30-го же мая. Но если до сих пор преследование было не энергическое, то все же оно производилось, и хвост армии визиря был, наконец, настигнут; но затем не только преследование было прекращено, но войска Купреянова даже пошли назад. Предоставим опять слово генералу Купреянову:
«Получив наставление от начальника штаба войск левого фланга армии генерал-майора Вахтена, - пишет он в том же рапорте, - отнюдь мне с неприятелем в превосходных противу меня силах не вступать в дело и стараться только теснить по возможности сзади. [286] Руководствуясь сим предписанием, я немедленно отступил эти две версты назад; заняв выгодную позицию, я послал немедленно приказание генерал-майору Левченко отступить также с его кавалериею на занятую мною позицию».
Так понял генерал Куприянов приказание «теснить противника сзади». Неудачное выражение приказания «отнюдь с неприятелем в превосходных силах не вступать в дело», совершенно, по-видимому, парализовало деятельность генерала Купреянова, и он даже считает себя вправе отойти назад и даже отозвать назад кавалерию ген. Левченко.
Кавалерия эта состояла из двух полков — гусарского графа Витгенштейна и 3-го Бугского уланского с 4-мя конными орудиями № 6 и № 27 рот. Этот конный отряд опередил пехоту всего только на полторы версты, но генерал Куприянов считал и это опасным. Между тем генерал Левченко выдвинулся еще вперед версты на две, отойдя от пехоты всего примерно версты на 4, и, несмотря на приказ генерала Куприянова, продолжал наступление.
Об этом движении генерал Купреянов в рапорте Дибичу пишет, что он послал приказ отойти назад генералу Левченко, «который вместо того, чтобы сие исполнить, подвинулся еще версты на две вперед и, вступивши в дело с неприятелем, силы коего более и более увеличивались. Видя, что полк графа Витгенштейна с 4-мя конными орудиями, завязавшие дело, подвергаются большой опасности, еще четыре раза я повторял мои приказ через разных лиц генералу Левченко поспешить отступлением к пехоте, который и сие повторительное приказание отверг, требуя еще от меня часть пехоты».
Из этих строк ясно видно, как различно понимали генерал Купреянов и генерал Левченко задачу, возложенную на праводский отряд; первый считал, что он ее может исполнить, не тревожа противника, а второй — энергически на него наседая. И если генерала Левченко можно упрекнуть в ослушании неоднократных приказаний своего начальника «отступить», то в защиту образа действий генерала Купреянова решительно ничего нельзя сказать.
Продолжая преследование, генерал Левченко неожиданно наткнулся на значительную неприятельскую батарею.
Будем опять продолжать словами генерала Купреянова. «Неприятель, успев подвезти своих 10 орудий, открыл из оных [287] батальный огонь ядрами и гранатами по нашей кавалерии, чем самым ее опрокинул, а оная, смяв совершенно свои 4 конных орудия, оставила их с ящиками и всей прислугой неприятелю в руки, была преследуема неприятелем на всем пространстве четырех верст до самой пехоты, где пехота, не сделав ни одного выстрела, остановила стремление неприятеля, который вслед за сим двинул все свои колонны как конные, так и пешие, на нашу пехоту. После чего я начал отступать; неприятель преследовал мой отряд до селения Ровно, остановился и потом несколько подвинулся назад». Итак, дело кончилось тем, что не Купреянов преследовал турок, а турки преследовали его и взяли у него 4 орудия. Из рапорта генерала Купреянова ясно видно, что турки вовсе не так яростно атаковали, чтобы нужно было бежать от них, вместо того, чтобы преследовать и теснить их. Ведь если бы турки вели атаку решительно, то разве могла наша пехота остановить их «не сделав ни одного выстрела». Достаточно было затем неприятелю перейти вновь в наступление, чтобы понудить генерала Куприянова начать отступление, причем турки преследовали его до Ровно, т. е. на протяжении 6 верст.
Но и здесь не остановился Купреянов, он пошел еще далее назад.
«За неимением в Ровне воды, - доносил он Дибичу, - я отступил до Правод, более потому, что турецкая кавалерия в числе 2000 человек начала от Марковчи делать движение вправо ущельями и, не слыша никакого действия по неприятелю нашими войсками со стороны Шумлы».
Эти последние слова ясно показывают, что генерал Купреянов не только не понял своей задачи — преследовать турок и помочь нашим войскам, сосредоточенным у Мадарды, но и совершенно не был ориентирован относительно действительного положения дел под Кулевчей.
Нельзя здесь не указать, что описание дела близ Марковчи изложено у Лукьяновича совершенно не так, как в самый день этого дела донес Купреянов Дибичу.
Согласно рапорту Купреянова, он, в сущности, бежал от неприятеля, бросив без поддержки свою конницу и захваченные турками 4 конных орудия. А по Лукьяновичу выходит иначе и, хотя и он говорит об отступлении Купреянова, но считает, что [288] отступление это было исполнено стойко, в полном порядке, причем Купреянов удержал, в конце концов, наступление неприятеля. Мы полагаем, что рапорт Купреянова излагает дело гораздо ближе к истине. Дело в том, что при составлении описания действий генерала Купреянова, Лукьянович имел в своем распоряжении журнал праводского отряда, составленный генералом Купреяновым уже после войны, а рапорт Дибичу был написан 30-го мая, тотчас после дела, и потому, конечно, в нем дело изложено под свежим впечатлением событий. Впоследствии генерал Купреянов написал свои записки, появившиеся в «Военном Сборнике» в 1875 году (№ 2 и № 3), в которых его действия описаны уже согласно с журналом, а не с рапортом от 30-го мая 1829 г. Чтобы показать, насколько описание дела 30 го мая в записках изложено иначе, чем в рапорте, сделаем из записок дословную выписку.
«Оставив в городе Полоцкий полк, поручив сохранение города генерал-майору Раллю, генерал-майор Купреянов выступил 29-го мая с полками 19, 20, 37 егерскими и Вятским при восьми легких орудиях, дабы, по возможности, теснить арьергард визиря и тем замедлить его отступление. Он присоединил к себе отряд генерал-майора Левченко и поспешно следовал по направлению, взятому турецкою армиею, но по причине быстрого её удаления, похожего на торопливое бегство и наступившей в скором времени темноты, не прежде как на другой день 30-го мая утром настиг ее неподалеку Марковчинских высот. Приближение наших передовых войск, состоявших из казаков и отряда генерала Левченко, подало повод к продолжительной перестрелке с неприятельскою конницею.
Генерал-майор Купреянов остановил пехоту с её артиллерией за час ходу от Марковчинских высот на выгодной позиции, с которой видно было, что сражение становилось час от часу упорнее, что наша кавалерия уже почти вся введена в дело. Турецкая регулярная пехота расположена была в двух верстах позади своей конницы на очень выгодной позиции, а потому отрядный начальник, видя невозможность с успехом напасть на неприятеля, остановившегося тут со всеми силами, уклонился несколько назад, на позицию еще безопаснее той, которую занял первоначально, и дал знать о том генерал-майору Левченко с [289] тем, чтобы он непременно отступил к пехоте, от которой уже находился в полутора верстах; но, вопреки повторенным приказам, последний, удаляясь еще на четыре версты от главных наших сил, оставил дорогу, пошел стороною и в уверенности, что турки не дерзнуть его выжидать, продолжал опрометчивое наступление, которое вело его к погибели. Неприятель маскировал батарею из 25 большого калибра и даже осадных орудий (в рапорте генерал Купреянов говорит, что было только 10 орудий) со значительным прикрытием иррегулярной конницы, и когда генерал-майор Левченко повел атаку, то страшный залп сбил его четыре конно-легкие пушки и совершенно смешал боевую линию нашей кавалерии, а в то же мгновение стремительно ударила ей во фланг вся масса турецкой конницы, простиравшейся до 8000 (в рапорте нет указаний, что турецкая конница была так многочисленна). Гусары и уланы были опрокинуты и обращены в бегство, но пересеченная местность столь замедляла отступление кавалерии, что турки, насев на нее, произвели ужасную сечу и овладели всеми четырьмя орудиями (в рапорте сказано, что кавалерия наша «оставила орудия неприятелю в руки»). Они гнали нашу кавалерию до самой пехоты, между тем как в обход генерал-майору Купреянову визирем отряжен на Кады-киой к Праводам 5-ти тысячный конный корпус с тем, чтобы фланговым маршем зайти ему в тыл (в рапорте Купреянов иначе объясняет отступление свое в Праводы: «за неимением в. Ровне воды, я отступил до Правод более потому, что турецкая кавалерия в числе 2000 человек начала от Марковчи делать движение вправо ущельями и, не слыша никакого действия по неприятелю войсками нашими со стороны Шумлы». Но отрядный начальник, построив пехоту батальонными каре в шахматный боевой порядок, встретил атаку неприятельской кавалерии столь убийственным батальным огнем из пушек и ружей (в рапорте сказано, что «пехота, не сделав ни одного выстрела, остановила стремление неприятеля»), что она после нескольких бешеных и неудачных покушений, отбита и стремглав опрокинута на регулярную пехоту, следовавшую за нею с распущенными знаменами в восьми колоннах, каждая в 1000 человек, которые при виде поражения кавалерии не решились ничего предпринять и немедленно уклонились на главные силы, расположенные по Марковчинским высотам. Так прекратилось наступательное действие турок, сначала ободренных одержанным успехом». [290]
Как видно, генерал Куприянов даже не подозревал о происходившем бое у Кулевчи, и вероятно поспешное отступление его можно объяснить опасением, что турки перешли против него в наступление всеми силами; по крайней мере, он считал, что против него действовал сам визирь.
Вечером 30-го мая, уже находясь в Праводах, Купреянов получил приказ от Толя, не взирая ни на что, сильно преследовать визиря, даже по возможности захватить часть войск его с артиллериею, особенно теснить у Кулевчинских дефиле, где он с фронта и с тылу будет заперт. В том же рапорте от 30-го мая, генерал Купреянов пишет о получении этого приказа Дибичу в следующих выражениях: «исполняя повеление производить наступательное движение к стороне Кулевче сим вечером, чтобы быстрее двинуться, я выступил без ранцев опять тем же числом войск с 8-ю легкими орудиями, и надеюсь до рассвета дня прибыть к Марковче».
Из этих строк и из действий Купреянова в течение 30-го мая видно, что он 30-го мая вовсе не доходил до Марковчи и в связь с войсками графа Палена в этот день не входил.
В деле близ Марковчи, 30-го мая мы понесли следующие потери: 4 конных орудия взяты турками, а гусарский графа Витгенштейна и 3-й бугский уланский полки потеряли убитыми и взятыми в плен 3 обер-офицеров и 153 нижних чина; ранены были 1 обер-офицер и 2 нижних чина. Уже эти цифры показывают, что дело было вовсе не так опасно, чтобы бежать от турок, и, вероятно, потери наши были бы меньше, если бы пехота поддержала нашу конницу.
Остается сказать несколько слов о действиях отряда генерала Крейца.

Действия отряда генерала Крейца 30-го мая
Этот отряд находился 30-го мая у дер. Буланлык и был назначен для того, чтобы 30-го мая удержать шумлинский гарнизон и не позволить ему атаковать наши войска с тылу. [291]
Действия турок против этого отряда были крайне нерешительны, и хотя противник вышел из крепости, но в бой не вступал и вернулся назад.
Когда дивизион бугских улан, назначенный для содержания связи между главной квартирой армии и отрядом генерала Крейца, двинулся на присоединение к своей дивизии, то турки пытались атаковать его с тыла, но с прибытием дивизиона улан 4-й дивизии и двух конных орудий, турки окончательно удалились в Шумлу.

Действия наших войск 31-го мая
Рано утром 31-го мая, в 5 ¾ часов, было отслужено благодарственное молебствие. После него Дибич обошел пешком всех раненых, собранных на перевязочном пункте, и обращался к ним со словами утешения и благодарности. В тот же день Дибич лично объявил офицерам и нижним чинам, особенно отличившимся в сражении, о производстве в следующее чины, о пожаловании орденов и знаков отличия по праву, предоставленному ему как главнокомандующему. Наконец, 30-го же мая был отдан по армии приказ, в конце которого Дибич писал: «…Тут же считаю уместным присовокупить вам, храбрые воины, мое убеждение и мое, яко вашего военачальника, приказание: поражать одних противящихся с оружием в руках неприятелей и щадить преклоняющих оное и просящих с покорностью помилования. Одному варварству прилично лишать жизни обезоруженного неприятеля. Свойство русского солдата было, есть и навсегда должно быть: великодушие к побежденному и пощада обезоруженному». Такое напоминание быть может, было и не лишним в виду того, что предстояло решительное преследование, прерванное ночью.

Распоряжения Дибича на 31-е мая
Мы уже знаем, что вечером 30-го мая на 31-е мая в 6 час. была отдана диспозиция для преследования турецкой армии, причем преследование это было возложено на войска под начальством графа Палена. Преследование производилось по дороге к Праводам на протяжении около 8-ми верст и окончилось с наступлением темноты. При этом главнокомандующий рассчитывал, что и отряд генерала Купреянова будет действовать «по пятам неприятеля» от Правод, и что отряды Палена и Купреянова должны таким образом встретиться. Но как мы знаем, отряд Купреянова отступил к [292] Праводам, так что преследование турок 30-го мая производилось только отрядом Палена.
Тотчас после сражения Дибич не решился преследовать турок всеми силами из опасения, что Шумлинский гарнизон может выйти нам в тыл. Поэтому резервы, т. е. войска Рота были оставлены на месте, да и Пален должен был преследовать турок только до соединения с отрядом Купреянова, а затем вернуться к Мадарде не позже как к полудню 31-го мая, «дабы возможно было соединенными силами принять неприятеля, который вероятно будет стараться пробраться к Шумле через Мараш».
Затем вечером 30-го мая была отдана диспозиция для преследования неприятеля на другой день 31-го мая.
Согласно этой диспозиции войска должны были исполнить следующее:
1)1-я бригада 7-й пехотной дивизии с её артиллерией и Борисова казачий полк остаются при лагере главной квартиры для охранения оного.
2)6-я пехотная дивизия с состоящею при ней артиллерией в 6 час. утра выступает из теперешнего своего расположения и становится за главною квартирою.
Дивизия эта, как известно, накануне преследовала турок и ночевала на дороге между Кулевчею и Марковчи. Она должна была составить в течение 31-го мая резерв армии.
3)1-я бригада 4-й уланской дивизии с конною № 4-й ротою и донскою № 1-й ротою и Ежова казачьим полком остаются в прежнем своем расположении (т. е. у дер. Буланлык) под начальством генерал-майора Крейца для наблюдения за шумлинским гарнизоном.
В случае, если бы неприятель стал теснить отряд Крейца, то его должна была поддержать 6-я пехотная дивизия, назначенная в резерв.
4)Войска под начальством генерала Рота, т. е. часть 6-го и 7-го пехотных корпусов и конно-батарейная рота № 19, должны были выступить 31-го мая в 6 часов утра, тотчас по окончании благодарственного молебствия к Марашу. Порядок марша этих войск должен был определить генерал Рот. [293]
5) Генерал-адъютант граф Пален с 5-ю пехотной дивизией и 2-й гусарскою дивизией и Ильина казачьим полком должен был преследовать неприятеля до Марковчи, после чего идти к армии по направленно к Марашу, предоставляя дальнейшее преследование генерал-майору Куприянову.
Диспозиция эта была подписана генералом Бутурлиным «по особенному повелению господина главнокомандующего».
Сверх этих распоряжений было сделано еще одно.
Получив ночью на 31-е мая рапорт генерала Купреянова об его действиях в течение 30-го мая и о потере 4-х конных орудий в отряде генерала Левченко, Толь послал этот рапорт генерал-лейтенанту князю Мадатову и на обороте его написал: «г. главнокомандующий признать изволил, чтобы ваше сиятельство, соображаясь с заключением сего донесения, не упускали бы из виду неприятеля и гнали бы сильно казаками и делая выстрелы по ним из артиллерии, поддерживая непременно пехотою.
Мы здесь рано поутру выступаем к Марашу, дабы предупредить визиря, который, оставя армию свою в совершенном бегстве (как сие показывает присланный от вас пленный полковник), ускакал с одною кавалериею. Желательно, чтобы ваше сиятельство, если возможно, прибавили бы к сегодняшним трофеям возвращение потерянных генерал-майором Левченко четырех орудий конной артиллерии».
Наконец, было послано приказание генералу Куприянову двинуться из Правод к Марковчи на встречу отряда генерал-адъютанта графа Палена.
Итак, согласно распоряжениям Дибича войска наши распределены были на 31 мая таким образом. Часть (генерал Крейц) для наблюдения за Шумлой; другая часть (Рот) идет от Мадарды к Марашу на перерез пути, по которому турки могли пробраться в Шумлу; третья (Пален) преследует неприятеля от Кулевчи до Марковчи, а затем идет к Марашу же; четвертая (Мадатов) преследует неприятеля до Марковчи и, наконец, пятая (Купреянов) преследует противника от Правод к Марковчи. [294]
Резерв всех этих колонн (6-я дивизия и 1-я бригада 7-й дивизий) у Мадарды, примерно в центре колонн.
Из сопоставления этих данных видно, что по цели назначения войска наши разделялись на три группы: первая — наблюдает за Шумлой, другая преследует разбитого противника, третья составляет резерв.
Отдав эти распоряжения вечером (вернее, ночью) 30-го мая, Дибич, по-видимому, не очень рассчитывал на успех преследования и допускал, что визирь с остатками армии проберется в Шумлу. По крайней мере, в письме своем Государю, писанном рано утром 31-го мая, Дибич доносит что «вполне расстроенная армия визиря, без орудий и обоза, вероятно с трудом доберется до Шумлинской крепости, по проселочным дорогам. Я еще сегодня двинусь с корпусом Рота и с двумя кавалерийскими дивизиями по направленно к Эски-Стамбулу, чтобы попытаться отрезать еще кой-какие остатки».
В донесении Государю, написанном тоже утром 31-го мая, Дибич писал, что направление, по которому отступил неприятель, ему неизвестно. «Большая часть армии визиря, конечно, разбежалась после испытанного поражения, пехота тоже вся рассеялась в лесу. Я не имею еще положительных данных о направлении, по которому визирь двинулся с остальной частью, т. е. со своей кавалерией, во всяком случае, она идет на Мараш, и я перехожу немедленно к этому пункту с войсками генерала Рота, между тем как войска графа Палена возвратятся сюда через несколько часов и послужат мне резервом».
Донося Государю о мерах, принятых для преследования турок, Дибич писал, что «в настоящее время я не могу еще ничего положительного донести Вашему Величеству относительно последующих моих действий. Они находятся в зависимости от визиря и от сведений, которые я буду иметь относительно его сил».

Положение турок 31-го мая
Мы уже знаем, что бой под Кулевчей 31-го мая окончился беспорядочным бегством турецкой армии. И в этом случае турки легко перешли от необычайной храбрости к полнейшему упадку духа, и первый смелый [295] натиск сменился неудержимым бегством. По показанию пленного бимбаши (батальонного командира), визирь действительно не имел сведений о приближении Дибича и не предполагал, что ему придется иметь дело с ним. Он был убежден, что только генерал Рот пытается отрезать ему сообщение с Шумлой и решил броситься на него, а затем вернуться к Праводам. Убедившись по ходу боя, что против него более сильный отряд, он решил отступить из Комарны в Мараш, и для прикрытия этого движения им уже был назначен арьергард.
Но армия визиря состояла из войск, которые более были способны к наступлению, чем к отступлению под натиском противника. Взрыв нескольких зарядных ящиков подал сигнал к поголовному бегству. Но к этому были и другие причины, в числе которых одной из главных надо считать неудовольствие, царившее в войсках. Регулярная пехота была в особенности недовольна — она не могла свыкнуться с новыми требованиями дисциплины. Перебежчики показывали, что их высылают вперед везде, где есть опасность и затруднения, «и вообще нас заставляют слишком много маршировать».
Вероятно, многие видели в этом поражении наказание за нечестивые нововведения, как в свое время смотрели и у нас на нарвское поражение. Множество солдат из регулярных войск побросали ружья со штыками, которые уже не считались их собственностью, а потому они ими и не дорожили; другие сражались по своему усмотрению, стреляли в своих офицеров и бросались грабить близ лежавшие селения. Между регулярными войсками распространился еще слух, что султан намерен приказать каждому солдату поставить на лбу клеймо, по которому можно было бы узнать его в случае побега. Кроме того в турецких войсках, по-видимому, был недостаток продовольствия. Пленные были совершенно обессилены и просили, прежде всего, пищи, так как они голодали уже в течение нескольких дней.
К этим неблагоприятным условиям надо еще прибавить неудовлетворительное состояние материальной части артиллерии, орудия которой находились в плохом состоянии и были самых разнообразных калибров; в снарядах замечалось еще большее разнообразие. Картечь состояла из смеси пуль разной величины, перемешанных с ружейными пулями. Орудия не отличались достаточной подвижностью. [296]
В результате оказалось, что армия визиря, так храбро начавшая Кулевчинский бой стремительными атаками, очень быстро подверглась полному разложению. Что мог сделать визирь с войсками в подобном положении? О правильном отступлении под прикрытием арьергарда не могло быть и речи. Нравственно потрясенная, лишенная артиллерии и обозов, потерявшая много людей, армия эта уже не была способна ни к бою, ни даже к совершению походного движения в виду противника. Она была способна только к бегству. Достигнув Марковчи, турки повернули к югу и направились к Янкову.

Действия отряда генерала Рота 31-го мая
Согласно диспозиции на 31-е мая, отряд генерала Рота должен был выступить в 6 час. утра из-под Мадарды. Порядок марша должен был определить генерал Рот.
Утром 31-го мая приказание это было подтверждено рапортом, который в 8 ½ часов утра послал генерал Бутурлин генералу Роту. Бутурлин писал: «г. главнокомандующий остается еще несколько времени здесь и просит ваше высокопревосходительство продолжать следование ваше безостановочно до с. Мараш, где и остановиться с главными силами вашими. Кавалерию же можете выдвинуть несколько далее вперед и пошлете самые сильные разъезды по направлению к Чабанкиой, к Кюпри-киой и к Смедову, также и к Ески-Стамбулу. О чем имею честь донести для надлежащего исполнения по воле г. главнокомандующего».
Генерал Рот организовал движение вверенных ему войск следующим образом: в авангард был послан ген.-лейт. Ридигер с 18-ю пехотною дивизиею и двумя уланскими полками; он шел на Мараш через Касаплы; справа со стороны Шумлы движение прикрывал генерал-лейтенант кн. Мадатов с конным отрядом (Ахтырский и Александрийский гусарские полки, 1-й Бугский уланский полк и 8 конных орудий).
Необходимо указать, что ни в диспозиции на 31-е мая, ни в [297] выше приведенном рапорте Бутурлина генералу Роту, не указано цели, с которой был выслан отряд генерала Рота к Марашу, и только сказано, что ему следует его занять. Затем начальник отряда был стеснен в своих действиях еще указанием на разные подробности исполнения, как, например, далее Мараша с главными силами не идти, «а кавалерию вы можете выдвинуть несколько далее», куда посылать разъезды и пр. Рот не обладал решительным характером, а подобные ограничения должны были, конечно, еще более связать его самостоятельность.
Конечно, можно было догадаться, что цель движения к Марашу состоит в том, чтобы не позволить туркам пройти из-под Марковчи в Шумлу по дорогам, пролегавшим южнее этих двух пунктов, но для достижения этой цели недостаточно было занять Мараш, а нужно было идти на тот путь, по которому неприятель действительно шел и там его и задерживать.
Не получив ясно формулированного указания на цель, которую он должен был достигнуть, и не обладая решительным характером, Рот вел преследование с излишней осторожностью и большой медленностью, что еще более было неуместно, так как накануне войска его в сражении почти не участвовали и вовсе не были утомлены.
Во время движения к Марашу войска генерала Рота были задержаны под Шумлой, где произошло столкновение с турками. Когда войска наши проходили мимо кургана, на котором в прошлом году был построен нами редут № 26, то около этого кургана был замечен небольшой турецкий конный отряд, высланный из Шумлы. Тогда Рот приказал Мадатову, прикрывавшему правый фланг колонны, разбить неприятельский отряд и это, по-видимому, ничтожное в начале дело, разгорелось в довольно значительный бой. Рот с 16-й пехотной дивизией остановился, чтобы поддержать Мадатова, а Ридигер продолжал движение к Марашу.
Мадатов повел в атаку на неприятеля с фронта 1-й Бугский уланский полк с 2-мя конными орудиями, а против левого фланга турок, чтобы отрезать их от Шумлы, двинул два гусарских полка, Ахтырский и Александрийский, с шестью конными орудиями. Турки также поддержали свой отряд, и на высоте [298] выстроилось около 3,000 всадников. С правого фланга этой конницы находился наш прошлогодний редут № 26, а с левой наш бывший редут № 4, люнет № 3. Укрепления эти были заняты пехотой и артиллерией.
Несмотря на силу этой позиции, Мадатов смело пошел на турок. Опрокинутая гусарами турецкая конница бросилась в ближайший пехотный лагерь, гусары поскакали за ней, пронеслись между редутами и ворвались в лагерь, где пехота, захваченная врасплох, скрылась во рвах и между палатками, и здесь значительная часть её была изрублена. Затем быстрым поворотом вправо Мадатов отрезал пехотную колонну, спасавшуюся из другого лагеря в Шумлу, и истребил ее совершенно. У турок оставалось еще два редута, и на один из них в пылу преследования наскочил Мадатов. Его встретили выстрелами из двух орудий и ружейным огнем.
Тогда Мадатов спешивает александрийских гусар и ведет их на штурм редута, который был взят с орудиями и двумя знаменами, и только часть гарнизона успела спастись в другой редут. Гусары, предводимые Мадатовым, бросились и туда, но глубокий ров, огонь более 400 человек турецкой пехоты и залпы из трех орудий остановили атакующих. Тогда Мадатов один подъехал ко рву и, зная турецкий язык, уговаривал турок сдаться; но турки ответили огнем.
В это время на поддержку Мадатова прибыли высланные Ротом батарейная рота 16-й артиллерийской бригады с 31-м егерским и Охотским полками. Батарея открыла картечный огонь по редуту, а пехота и гусары ударили в штыки; редут был взят, и весь гарнизон уничтожен.
Потеря с нашей стороны простиралась до 100 человек убитых и раненых; турки потеряли до 600 человек, 12 знамен и 6 орудий; пленных турок было не более 50 человек.
Дело это задержало войска Рота, и таким образом движение их к Марашу замедлилось. А между тем в 10 часов утра 31-го мая главнокомандующий приказал сообщить генералу Роту, что пять регулярных [299] полков пехоты с 8-ю орудиями, по показанию пленного бимбаши, направлены из Кюприкиоя в Шумлу, и что вероятно они пойдут через Смедово и Мараш, и таким образом наткнутся на отряд генерала Рота; поэтому «господин главнокомандующий надеется, что он их истребит».
Но Роту не удалось задержать движение этих войск, так как он был задержан делом, разыгравшимся под Шумлой; вечером 31-го мая ему было написано из главной квартиры, что «господин главнокомандующий с неудовольствием известился чрез адъютанта своего Муханова, что до 2000 человек неприятелей успели пробраться в Шумлу. В предупреждение дальнейших покушений такового же рода его сиятельство приказывает выдвинуть генерала Ридигера за Чифтлик по дороге к Костешу, предписав ему посылать разъезды до самого Костеша. Князя Мадатова поставить на Камчике между Марашем и Чифтликом, которому посылать разъезды до Эски-Стамбула, а самому генералу Роту оставаться в Мараше и посылать разъезды к Смедову и Черемедину».
В тот же вечер, попозже, было послано из главной квартиры генералу Роту уведомление, «что по показанию одного пленного, визирь с малым прикрытием еще пробирается от Чалыкавака чрез Эски-Стамбул к Шумле, а потому подтверждается послать разъезды до самого Эски-Стамбула и даже господин главнокомандующий разрешает, в случае нужды, генералу Роту со всеми силами своими идти до Эски-Стамбула с тем, однако, чтобы он о таком движении донес немедленно».
Таким образом, в течение 31-го мая генерал Рот получил от Дибича три указания, из которых ясно было видно, что цель движения его отряда не допустить в Шумлу неприятеля, разбитого под Кулевчей. Итак, если в диспозиции на 31-е мая и было пропущено указание на цель, с которой посылался Рот в Мараш, то пропуск этот был вполне пополнен распоряжениями, сделанными в течение 31-го мая.
Но эти несколько запоздалые указания не принесли пользы делу. Последние два приказа (о выдвижении Ридигера за Чифтлик и о движении самого Рота до Эски-Стамбула) были получены Ротом после полуночи 31-го мая, а в 11 ½ часов вечера он донес главнокомандующему, что он остановился в двух [300] верстах впереди Мараша со своим корпусом и кавалериею князя Мадатова, а генерал Ридигер стал «по сю сторону Чифтлика» (т. е. не доходя до него).
Так как такое расположение совершенно не согласовалось с желанием Дибича, то 1-го июня Рот получил приказ, «чтобы он действовал по силе данного ему прежде предписания, т. е. посылал сам разъезды к Смедову, от князя Мадатова к Эски-Стамбулу, а от генерала Ридигера к Костешу». Однако в этом распоряжении уже не было указания на необходимость занятия Эски-Стамбула, как это было разрешено накануне.
Между тем генерал Ридигер еще 31-го мая просил генерала Рота разрешить ему занять этот пункт. Выше мы указали, что в то время как Рот был задержан у Касаплы столкновением с турками, генерал Ридигер продолжал движение к Марашу. Достигнув Мараша, он занял позицию левее (юго-восточнее) этой деревни и выслал разъезды «по всем направлениям для открытия турок. Усмотрев, что рассеянные толпы турок, вероятно, из разбитой армии визиря, тянулись к Чифтлику, тотчас переменил позицию, занял пехотою и артиллерией гребень высот от Мараша до самой подошвы Шумлинских гор и потом, спустив кавалерию в долину Камчика, продолжал движение пехоты по высотам для занятия Чифтлика».
На позицию эту прибыл генерал Рот, одобрил намерения генерала Ридигера занять Чифтлик и объявил, что он с пехотою 6-го корпуса и 3-й гусарской дивизией, которые должны были вскоре прибыть, займет позицию левее Мараша. К наступлению ночи генерал Ридигер занял Чифтлик и послал генералу Роту рапорт с просьбой разрешить ему занять Эски-Стамбул как место, около которого направлялись пути в Шумлу через Труссы, Костеш и Баулар. Заняв Чифтлик, генерал Ридигер расположил Бугскую уланскую дивизию при броде через Камчик и выслал сильные разъезды в Велибейкиой, Эски-Стамбул и к Костешу.
Разрешение занять Эски-Стамбул было дано генералом [301] Ротом, хотя и неохотно и с оговорками. Разрешение это сообщено было генералу Ридигеру письменно и помечено 31-го мая (без часа), а так как приказание главнокомандующего о движении до Эски-Стамбула было получено генералом Ротом в этот день после 11 ½ часов вечера, то трудно сказать, было ли разрешение Ридигеру дано самостоятельно или вследствие полученного из главной квартиры распоряжения. Дело в том, что в предписании, посланном Ридигеру, между прочим, сказано: «не имея еще разрешения относительно будущих наших действий», что наводит на мысль, что приказания Дибича ко времени отправлении этой бумаги еще получены не были, ибо в противном случае, какие же еще нужны были Роту «разрешения относительно будущих действий»? Во всяком случае, несомненно, что в течение 31-го мая Рот не понимал ясно своей задачи и действовал с излишней и неуместной осторожностью.
Для доказательства этого приведем копию с предписания его Ридигеру.
«На рапорт Вашего превосходительства извещаю, что ежели по обстоятельствам и известному вам расположению вы находите полезным идти к Эски-Стамбулу, то я на сие Ваше превосходительство разрешаю.
Прошу, однако же, принять меры, дабы движение сие не могло иметь никаких неприятных последствий. Так как я должен занять частью войск, в отсутствии вашем ныне занимаемую позицию при Чифтлике, не имев еще разрешения относительно будущих наших действий, то и желаю, чтобы в сем случае приняты были большие меры предосторожности, и уведомлять меня как можно чаще».
Утром 1-го июня генерал Рот донес Дибичу, что он разрешил Ридигеру выступить с рассветом в Эски-Стамбул с тем, чтобы он сильными париями наблюдал за Костешем. Затем он донес, что послал в Чифтлик вместо одной конницы под начальством князя Мадатова один полк пехоты и полк гусар, а прочие два гусарских полка оставил при себе в Мараше, потому что турецкая конница в значительном числе находится при Ченгеле (юго-восточнее Шумлы). [302]
Итак к вечеру 31-го мая, в первый день преследования турок вне поля сражения под Кулевчей, Рот со всеми своими войсками остановился между Чифтликом и Марашем, сделав в этот день от 15 - 20 верст; он рассеял незначительный турецкий отряд под Шумлой и совершенно ничего не сделал против остатков армии визиря.

Действия отряда Палена 31-го мая
В тот же день 31-го мая граф Пален должен был преследовать турок по праводской дороге. Под начальством его состояли 5-я пехотная и 2-я гусарская дивизии и Ильина казачий полк.
Не доходя до Марковчи, Пален увидел, что турки, покинув праводскую дорогу, бросились к югу по плохим дорогам, проходимым только для пехоты и конницы, и направились к Янкову, где через Камчик был брод.
Вскоре Пален встретил отряд Купреянова, который выступил ночью из Правод с 8-ю батальонами, 8-ю эскадронами и 8-ю конными орудиями, и поручил ему дальнейшее преследование неприятеля, а сам двинулся обратно к армии, т. е. к Мадарде, между тем как согласно диспозиции на 31-е мая он должен был передать преследование Купреянову и идти к Марашу.

Действия отряда Купреянова
Что касается действий отряда Купреянова, то он на рассвете 31-го мая достиг Марковчинских высот, где расположился на привале; здесь им было получено от Дибича известие, что след отступления турецких войск после Кулевчинского боя потерян, и приказ непременно отыскать неприятеля и решительно его преследовать.
Генерал Купреянов тотчас послал две кавалерийские партии, одна из которых весьма удачно попала на след неприятеля на дороге через Юнус-Бунар (Януспонар) и Аптаразак (Абдаразак) к Янкову. Тогда Купреянов отправил в Праводы под прикрытием батальона Вятского полка всю артиллерию (8 орудий) и кавалерию (гусарский и уланский полки), как бесполезные в непроходимых лесах, а сам с семью батальонами и 50 казаками двинулся по упомянутой дороге. До Юнус-Бунара дорога пролегала по гористой местности, покрытой густыми лесами и [303] перерезанной топкими ручьями; на этом участке егеря отбили два наших конных орудия, которые были взяты турками накануне у отряда ген. Левченко, много повозок с патронами, палатками и разным имуществом. Часть этих повозок мы взяли себе, а всё, что нельзя было увезти, было предано огню или утоплено в ручьях; сверх того взято 48 пленных и около 500 голов скота. В 9 часов вечера отряд Купреянова дошел до Юнус-Бунара и остановился там же на ночлег.
На другой день, 1-го июня на рассвете войска двинулись далее через Антаразак до Янкова, где стали привалом, по-видимому, не приняв никаких мер охранения; по крайней мере, турки внезапно открыли огонь; тогда мы выслали стрелков, и турки отступили и более нас не тревожили. Около Янкова мы захватили множество повозок, скота и 18 пленных. После трехчасового привала отряд пошел на Кара-кесе (Караквосе), где стал на ночлег.
2-го июня отряд двинулся через Кепекли, Асалбели (Асы-бейли-Хасанбейли) и Аязм в Праводы, куда прибыл ночью на 3-е июня. Очевидно, что из Янкова турки вероятнее всего направились к Шумле, а генерал Куприянов пошел в обратную сторону к Праводам, объясняя это тем, что он хотел очистить окрестности этого города от турецких шаек, что вовсе не составляло задачи его отряда.
Итак, в течение 31-мая ни один из отрядов, посланных главнокомандующим для преследования неприятеля, чтобы помешать ему пройти в Шумлу, в сущности, не исполнил своего назначения.
У Рота, так сказать под носом, неприятель проходит в Шумлу, Пален преследует неприятеля всего на протяжении нескольких верст и затем идет не туда, куда приказано, а Купреянов, хотя и двигается по той дороге, по которой отступали турки, но прекращает преследование, не догнав противника и возвращается почему-то в Праводы. [304]

Действия наших войск 1-го июня
1-го июня Дибич лично произвел разведку Шумлинской крепости.
В нашей главной квартире склонны были думать, что можно смелым натиском овладеть этой твердыней, воспользовавшись нравственным впечатлением, произведенным на турок Кулевчинским делом. Успех дела, бывшего 31-го мая, когда нашей кавалерии удалось взять неприятельские укрепления, по-видимому, подтверждал возможность успешного исхода подобного предприятия.
Но Дибич, как кажется, не держался такого же взгляда; во всяком случае, едва ли можно было так быстро решить такой вопрос, как штурм Шумлы, никогда не видавшей в своих стенах неприятеля. По крайней мере, 31-го мая Дибич, донося Государю о Кулевчинской победе, писал Его Величеству, «что в настоящее время я не могу еще ничего положительного донести Вашему Величеству относительно последующих моих действий, они находятся в зависимости от визиря и от сведений, которые я буду иметь об его силах».
Вот почему Дибич предпринял лично 1-го июня разведку расположения турок под Шумлой. Эта разведка в связи с другими данными должна была способствовать разъяснению вопроса: что делать далее?
Взятие Шумлы, конечно, произвело бы огромное нравственное впечатление. Но с другой стороны занятие Шумлы не представляло положительных выгод для дальнейших наступательных действий. Турки, вытесненные из занимаемой ими позиции, встретили бы нас по той стороне Балкан, затем для занятия такой обширной крепости нужно было бы оставить значительный отряд, и таким образом уменьшить численность войск, которые пошли бы за Балканы. Так было бы в случае успешного исхода атаки, а в случае неудачи последствия были бы весьма неблагоприятные. В крепости был гарнизон в 12- 15 тыс. человек. Туда же пробирались остатки армии визиря и, наконец, там было несколько тысяч вооруженных жителей (по Мольтке до 18-ти тысяч человек). При таких условиях крепость могла оказать упорное сопротивление, и неудачная атака могла бы лишить нас всех плодов только что одержанной победы. [305]
Пока главнокомандующий производил разведку турецкой позиции под Шумлой с восточной стороны крепости, к юго-востоку и к югу от неё продолжались операции войск, бывших под начальством Рота. Мы уже знаем, что Рот разрешил Ридигеру идти на рассвете 1-го июня в Эски-Стамбул, что он решил занять Чифлик полком пехоты (32-й егерский полк) и полком гусар, а сам с остальными войсками остался в Мараше.
С главными силами генерал Ридигер не дошел до Эски-Стамбула, и остановился при Велибейкиой, так как считал позицию у этого места выгоднее, чем при Эски-Стамбуле. От пленных генерал Ридигер узнал, что около 22-го мая 4 тыс. пехоты и конницы выступили из Айдоса в Шумлу.
2000 человек из этого числа с 4-мя орудиями 30-го мая достигли Драгакиоя (несколько южнее Эски-Стамбула), но услышав пальбу у Кулевчи, отправили орудия назад в другую колонну, тоже из 2000 человек, которая, по-видимому, вся вернулась в Айдос. Те же 2000 человек, которые стояли у Драгакиоя, еще и 31-го мая находились там; вот почему Ридигер, остановившись у Велибейкиоя, послал сильные партии к Эски-Стамбулу и Драгакиою.
По сведениям, доставленным болгарами, визирь 31-го мая вступил в Шумлу через Баулар (западнее Шумлы).
Заняв Велибейкиой, генерал Ридигер послал 1-й Бугский уланский полк с двумя орудиями под командой генерал-майора Акинфьева в Драгакиой; полк Бугских улан занял Эски-Стамбул, а дивизион 2-го полка Бугских улан стал на Великиойской высоте близ Эски-Стамбула. От этого дивизиона был послан офицерский разъезд по направленно к Костешу. Наконец, один дивизион 2-го полка был поставлен в Чифтлике². Расположив так свои войска, Ридигер считал, что он очень [306] затруднил остаткам разбитой армии визиря возвращение в Шумлу.
1-го июня турки произвели из Шумлы две вылазки, имевшие целью отвлечь внимание наших войск и облегчить остаткам разбитой армии визиря пробраться в крепость. Одна вылазка была сделана из Мачинского редута (между Шумлой и Марашем); она увенчалась успехом. Другая была произведена у Труссы (севернее Чифтлика). Эта вылазка была направлена против отряда, занимавшего Чифтлик, и угрожала тылу отряда Ридигера, занимавшего Велибейкиой.
В 8 часов вечера генерал Рот донес Дибичу, «что против Труссы показались пешие толпы и что до 2000 человек опустились к занятому турками возле ущелья при Труссах редуту. В сих обстоятельствах генерал Рот почел за нужное более сосредоточить свои силы и приказал 32-му егерскому полку и гусарскому полку, бывшим в Чифтлике, отступить до высоты, верстах в трех ближе к Марашу, а генералу Ридигеру с 7-м корпусом перейти от Велибейкиоя к Чифтлику. Это решение было принято генералом Ротом в виду опасения, что визирь может ночью порознь атаковать наши войска и разбить их по частям. Генерал Рот так опасался атаки визиря, что предписал Ридигеру идти к Чифтлику, «не теряя ни минуты времени и, прибыв на позицию, наипоспешите меня уведомить».
Ридигер исполнил это приказание, но прибыв к Чифтлику, он донес Роту, что «весьма сожалеть должно, если поводом обратного движения моего были известия неосновательные; ибо до сего времени в Труссовском ущелье не заметно вовсе войск и даже тамошний редут не занят. Равно и визирь не решится подвергнуть гарнизон быть разбитым. А оставление избранной позиции за Велибейкиоем открывает все средства рассеянным полкам неприятельских войск пройти к Шумле.
В следующем донесении Ридигер вновь подтверждал, что турки в Труссовском ущелье вовсе не показываются, в чем он убедился, произведя разведку лично. Затем он донес, что «партиями, посылаемыми в Драгакиой и Костеш, ничего не открыто, [307] кроме что пробираются одиночные люди, из которых захвачено до 30-ти человек».
Ночью на 2-е июня генерал Рот ответил Ридигеру относительно появления турецких войск в Труссовском ущелье. «Что же касается до войск неприятельских, видимых вчера близ с. Трусса, то я имею о том донесение самое достоверное от лиц, показание коих не подвержено сомнению, хотя впрочем, турки с наступлением ночи и могли уйти опять на высоты или даже и в Шумлу за ненастьем».
Вечером 1-го июня Ридигер стал на том месте, где в 1828 году был редут генерал-майора Дурново. Проливные дожди очень затрудняли работу разъездов и наблюдение за турками.
Таким образом, наступательные действия турок при Труссах (если только они в действительности происходили) увенчались успехом, и наши войска, даже не сопротивляясь туркам, открыли остаткам армии визиря дорогу из Эски-Стамбула в Костеш. Турки этим воспользовались и провели через Костеш часть войска в Шумлу.
После полудня 1-го июня послышалась сильная канонада со стороны Мараша и Эски-Стамбула.
Желая поддержать Рота и сделать операции его отряда более решительными, Дибич приказал 5-й пехотной дивизии идти в Касаплы, куда эта дивизия и прибыла к вечеру 1-го июня.
В общем, результат действий наших войск к вечеру 1-го июня был несущественный. Мы отбили вылазку из Мачинского редута; это был успех, не имевший особенного значения, и очистили дорогу из Эски-Стамбула в Костеш, что было для нас чрезвычайно невыгодно.

Действия наших войск 2-го июня
Получив донесение генерала Рота об отступлении отряда генерала Ридигера и об очищении Велибейкиоя, Дибич отвечал генералу Роту 2-го июня, что он «нисколько не одобряет оборонительное положение действий, и потому приказывает ему предписать Ридигеру немедленно занять Эски-Стамбул и окрестности Костеша и в случае нужды подвинуться самому на подкрепление генерала Ридигера, оставя тогда в Мараше князя Мадатова; а в крайнем случае он [308] может быть подкреплен от корпуса графа Палена 5-ю дивизиею, уже 1-го числа к вечеру занявшею позицию близ с. Касапли».
Это распоряжение должно было еще раз разъяснить Роту, что ему следует действовать решительно и не допустить прохода в Шумлу остатков армии визиря.
Но генерал Рот продолжал действовать крайне нерешительно и еще до получения только что приведенного приказания главнокомандующего «он подтвердил генералу Ридигеру возвратиться к Чифтлику, дабы не быть с ним разделенным речкою Камчиком». Получив же приказ Дибича, он предписал Ридигеру занять Эски-Стамбул и окрестности Костеша. В том же предписании Рот писал Ридигеру, что Дибичу угодно, «чтобы к стороне Костеша, где нельзя пройти с кавалериею, то с пехотою действовать и, если возможно, с конными орудиям», что еще раз указывало на желание Дибича во что бы то ни стало не допустить остатки армии визиря в Шумлу.
Партии, высланные 2-го июня в Костеш и в Драгакиой, никого не встретили, кроме одиночных людей. Таким образом отряд Ридигера, вместо того чтобы работать, передвигался совершенно бесполезно между Чифликом и Эски-Стамбулом.
Необходимо к этому добавить, что эти передвижения были особенно утомительны для войск, так как уже второй день шли проливные дожди, и войска не имели достаточно зернового фуража и вина; кроме того войска не имели при себе вагенбурга и легкого обоза.
Наконец, со 2-го июня в войсках начал ощущаться крайний недостаток в мясе и соли. С другой стороны Рот, вместо того, чтобы всеми силами стараться занять дороги к югу от Шумлы, не допустить остатки армии визиря в эту крепость, что составляло его прямую задачу, вдруг придумал предприятие, совершенно для него ненужное. Именно, 2-го июня он донес Дибичу, «что он находит удобным овладеть Мачинским укреплением». [309]
Укрепление это совершенно не нужно было Роту, турки нас оттуда не тревожили, а заняв его, очень трудно было его удержать в своих руках, так как оно лежало у подошвы значительно командовавшей высоты. Наконец если нужно было брать это укрепление, то во всяком случай не Роту, а войскам, оставшимся под Шумлой.
Мысль атаковать Мачинское укрепление явилась у Рота 1-го июня, когда он вообще сильно опасался, что турки перейдут в наступление из Шумлы. В этот день он писал Ридигеру: «я тем более предполагать должен, что неприятель имеет что-нибудь в виду, ибо в лагере, называемом Мачинским, заметно значительное усиление войск, и что сего же дня верховный визирь оттуда лично осматривал наше положение, что показал вышедший оттуда казак, бывший в плену».
В ответ на предложение Рота Дибич отвечал, что «он разрешает его атаковать, если возможность будет овладеть оным без большой потери людей». Но затем Рот этой атаки не предпринимал, и всё ограничилось одной перепиской.
Между тем в тот же день, 2-го июня, генерал Ридигер прибыл к Эски-Стамбулу и занял высоту на левом берегу Камчика между Эски-Стамбулом и подошвою Балкан, а генерал-майор Жиров с двумя казачьими полками находился у высоты Бешевли к стороне Костеша, имея посты против Костеша, на правой стороне реки Урано. В Велибейкиое и в Драгакиое были выставлены сильные кавалерийские партии.
Между тем дожди продолжались, и дороги сильно испортились. Вследствие этого движения и действия войск стали так затруднительны, что например, 3-го июня генерал Ридигер не мог выдвинуть значительных отрядов для усиленных рекогносцировок, которые ему предписано было произвести по направлению к Костешу, и пришлось послать войска без орудий.
Таким образом, войска наши под начальством генерала Рота в течение трех дней, 31-го мая, 1-го и 2-го июня, достигли частью сил только Эски-Стамбула, отстоящего от Мадарды приблизительно в 30 верстах. Они не встретили почти никакого [310] сопротивления, и, тем не менее, действовали крайне медленно. Собственно говоря, войска в эти три дня сделали больше чем 30 верст, ибо ходили взад и вперед, но это доказывает нерешительность их начальника и непонимание данной ему задачи.
К вечеру третьего дня, т. е. 2-го июня, был, наконец, занят Эски-Стамбул, и таким образом исполнено приказание Дибича, отданное вечером 31-го мая и полученное Ротом в ночь на 1-е июня в Мараше, т. е. в 20 верстах от Эски-Стамбула. Когда, наконец, этот пункт был занят, то уже было поздно: остатки турецкой армии уже пробрались в Шумлу, а дороги так испортились, что войска наши временно должны были бездействовать.
В это время визирь пробрался в Шумлу окольными путями через Эски-Джуму с остатками своей конницы в числе около 600 человек. Таким образом, строго говоря, преследование неприятеля дало далеко не полные результаты, и на глазах нашей армии остатки разбитой армии визиря пробрались в Шумлу, где вместе с гарнизоном и вооруженными жителями составили отряд достаточно сильный, чтобы защищать крепость.
Во время преследования 31-го мая, 1-го и 2-го июня мы захватили очень немного пленных и немного турецких повозок. Этот факт Ридигер пытался объяснить тем, что турки не имели возможности пробираться в Шумлу, иначе как поодиночке. Но это мнение совершенно опровергается тем, что гарнизон Шумлы постепенно усиливался на наших глазах и стал настолько силен, что мы не решились атаковать эту крепость.

Действия наших войск 3-го – 5-го июня
3-го июня главная квартира армии приблизилась к Шумле и стала близ редута № 26; по прибытии палаток войска стали лагерем восточнее крепости.
Левый фланг наших войск начинался у Эски-Стамбула, где стал генерал Ридигер; генерал Рот с 6-м корпусом стал у Касаплы, граф Пален со 2-м корпусом стал у редута № 25 и образовал правый фланг.
3-го июня Рот предписал Ридигеру произвести сильную [311] рекогносцировку к Костешу и «занять окрестности Костеша сильным отрядом, начальник коего ответствовал бы за бдительное наблюдение сего важного пункта».
В этот день Ридигер донес Роту, что в костешском ущелье весьма мало неприятельских войск. В ответ на предписание от 2-го июня № 512, о котором мы уже говорили, Ридигер донес Роту, что в Костеш «всеми войсками двинуться прежде утра не могу никак; во-первых, что дорога сделалась так топка и вязка, что едва орудия проходить могут; во-вторых, что люди от движения и нахождения несколько суток под дождем при неотпуске войскам порции совершенно утомились. Завтрашний день с рассветом располагаю я двинуться к Костешу, если дожди, от коих дорога делается трудно проходима, в течение ночи перестанут».
3-го же июня Ридигер донес Роту, что в Костеши обнаружено до 1500 регулярной кавалерии и пехота в значительном числе с артиллерией. Затем он доносил, что дороги весьма затруднительны для движения пехоты и в особенности орудий от беспрерывных дождей, и что брод через Урано трудно пройти. Тем не менее, он распорядился, чтобы войска были готовы к выступлению к 2-м часам утра 4-го июня, и будет ожидать предписания генерала Рота для выступления к Костешу. На это Рот ответил, что общего движения к Костешу производить не следует, и что достаточно иметь за Ураном наблюдательный пост, главные силы же 7-го корпуса должны оставаться в Эски-Стамбуле.
В лагере нашей армии под Шумлой батальоны были расположены в колоннах из середины; дивизии построились в 2 линии, имея артиллерию в интервалах первой линии.
В лагерь прибыли 300 человек волонтеров из отряда, сформированного полковником Липранди в Яссах. Этот отряд состоял из разного сброда арнаутов, валахов и сербов, имел вооружение по турецкому образцу и предназначался для горной войны за Балканами.
4-го июня Дибич, сопровождаемый небольшой свитой, произвел еще раз разведку Шумлы. Он встретил только стаю [312] собак, которые пожирали трупы, разбросанные по полю; они набродились на помешавших им всадников. В турецком лагере поднялась тревога; турки сняли большую часть палаток, находившихся в равнине, и начали собирать войска на высотах Стражи.
В этот день Ридигер донес Роту, что в Эски-Стамбуле не замечено движения неприятельских войск в течение ночи на 4-е июня и что вообще остатков разбитой армии визиря в окрестностях Эски-Стамбула более не замечается, кроме одиночных пеших людей, которые при нашем приближении скрываются в густой кустарник.
Таким образом, выяснилось, что в течение 3-го и 4-го июня через Эски-Стамбул уже не проходили турецкие войска, и только замечены были небольшие группы, в 20-30 человек, и одиночные люди. Отсюда ясно, что остатки армии визиря уже успели пройти в Шумлу и соединиться с гарнизоном её.
В виду того, что остатки армии визиря уже успели пробраться в крепость, и что в ней образовался весьма сильный отряд, Дибич не решился атаковать турок; вот как он сам описывал свое положение после Кулевчинской победы: «с 25000 человек, которые у меня едва были после этой победы, я не мог ни двинуться через Балканы, оставив наблюдательный отряд под Шумлой, ни подняться на Шумлинские высоты, не рискуя скомпрометировать себя в местах, где моя многочисленная артиллерия и моя хорошая и свежая кавалерия не могла оказать никакой помощи».
Так как при занятом армией расположении турки могли угрожать нашему правому флангу и затруднять наши сообщения с Силистрией, то Дибич решил расположить войска сосредоточеннее, и правый фланг иметь ближе к северу. С этой целью по армии была отдана 4-го июня диспозиция, согласно которой «вся армия, при крепости Шумле расположенная (исключая отряда генерал-лейтенанта барона Крейца, который с места не трогался), делает завтра, т. е. 5-го июня, общее фланговое движение следующим порядком». [313]
1) Генерал Ридигер, (VII пехотный корпус, Бугская уланская дивизия и казаки Жирова), переходит из Эски-Стамбула к Марашу.
2) Генерал Рот (VI пехотный корпус, 3-я гусарская дивизия и конно-батарейная № 19 рота) должен быть готов к выступлению из Мараша к 10 часам утра и начинает выступать по мере приближения генерала Ридигера к Марашу. Рот должен был стать близ редута № 26. Здесь князь Мадатов с вверенной ему 3-й гусарской дивизией и конно-батарейной ротой № 19- отделяется от Рота, переходит через реку Буланлык и идет далее за большой курган близ деревни Инжакиой и поступает под команду графа Палена.
Если бы генерал Рот считал нужным приблизить к себе генерала Ридигера и поставить его у Касаплы, то Мараш и Касаплы в том случае следовало непременно занять казаками генерал-майора Жирова.
Генерал Крейц с 4-й пехотной дивизией и донскою копною артиллерией поступал с 7-го июня под начальство генерала Рота.
3) Граф Пален со II пехотным корпусом и 2-ю гусарскою дивизиею должен быть готовым к выступлению в полдень; ему идти от редута № 26 и, перейдя реку Буланлык, остановиться у деревни Инжикиой.
4) Главная квартира армии переходила от редута № 26 к деревне Инжикиой.
5) Обозы, состоявшие при войсках, должны были с рассветом начать движение на новые места и идти по ближайшим дорогам восточнее войск.
В конце диспозиции было сказано: «сим средством один корпус сменять будет другой постепенно. Господа офицеры генерального штаба осматривают дороги и мосты заранее, которые при нынешнем дождливом времени весьма испорчены».
При новом расположении войска занимали позицию длиною около 15 верст (от Мараша до Инжикиоя), вместо 30 верст, как они стали 3-го июня. При этом Дибич разрешил Роту иметь левый фланг пехоты даже у редута № 26; тогда фронт армии был бы всего 10 верст, а Мараш и Касаплы были бы заняты [314] только казаками. Одним словом, расположение наших войск под Шумлой с 5-го июня было более сосредоточенное, и пути сообщения с Силистрией и Варной более обеспечены. Однако, главнокомандующий не удовольствовался таким размещением войск и решил их еще более сосредоточить и принять еще большие меры для прикрытия сообщений с войсками, находившимися у Силистрии.
С этой целью 5-го июня была отдана диспозиция, по которой войска должны были исполнить следующее.
1)II-й корпус графа Палена со 2-ю гусарской дивизией, конной № 4-й ротой, конно-батарейной № 19 ротой и 6-ю орудиями донской казачьей № 1 роты оставался у Инжикиоя. Здесь же и главная квартира армии.
2)VI-й корпус генерала Рота с 3-й бригадой 11 пехотной дивизии должен был перейти реку Буланлык и стать, не доходя с версту, от левого фланга II-го корпуса.
3)VII-й корпус генерала Ридигера переходит к редуту № 26.
Таким образом, три пехотных корпуса должны были занять линию длиною около 10 верст, причем два из них были сосредоточены на правом фланге между Инжикиой и Макаком, а один стал у редута № 26.
4)Промежуток между этими двумя пехотными группами должна была занять Бугская уланская дивизия (из Мараша) и стать на енибазарской дороге, имея реку Буланлык за собою.
5)Казаки генерал-майора Жирова должны были занять Касаплы и иметь пост в Мараше.
6)Левый фланг передовых постов наших начинался у редута № 24, и затем он шел мимо редутов № 18 и № 26, потом по курганам перед редутами № 25, № 2 и № 1; далее посты направлялись на д. Макак и вверх по реке Буланлык до силистрийской дороги.
Кроме того Дибич приказал выслать два конных отряда на силистрийскую дорогу. Один отряд под начальством князя Мадатова состоял из 3-й гусарской дивизии, Оренбургского казачьего полка и конноартиллерийской роты № 6; он должен был выступить 6-го июня в 11 часов утра из Инжикиоя и идти через Чамурлу и Дерекиой на Боулар. [315]
Отряд этот должен был взять с собою 4-дневный запас провианта, одни только зарядные ящики и по одной лазаретной фуре на дивизион.
Другой отряд, под начальством генерала Крейца, состоял из одной бригады 4-й уланской дивизии, Ежова казачьего полка и шести орудий донской конноартиллерийской роты № 1; он должен был выступить с берега реки Буланлык, у енибазарской дороги, в 11 часов утра и следовать через Секлюк до Экизче. Этот отряд должен был взять с собою сухарные фуры и прочий обоз.
Отряды князя Мадатова и барона Крейца получили особое назначение и должны были о своих действиях доносить прямо главнокомандующему
Назначение этих отрядов было следующее: отряд Крейца должен был поддерживать связь с отрядом генерала Красовского, осаждавшим Шумлу³, а отряд Мадатова был послан для наблюдения за путями из Шумлы в Разград, так как получены были донесения, что из Шумлы выступил по этому направлению отряд арнаутов, чтобы совместно с Гуссейном-пашею содействовать к снятию блокады Шумлы. Поиск этот не увенчался успехом, и четыре дня спустя Мадатов вернулся, не встретив противника, а затем он узнал, что до его поиска в Шумлу прошел отряд в 2000 человек свежего войска из Константинополя.

Переговоры с турками
В то время как происходило преследование разбитой армии визиря и затем передвижение наших войск, под Шумлой происходили дипломатические переговоры между обеими сторонами. 2-го июня Дибич отправил визирю письмо, составленное в самом примирительном духе. В этом письме он предлагал визирю начать переговоры «с целью прекратить ужасы войны и возвратить спокойствие и мир двум народам»
На письмо это представленное визирю д. с. с. Фонтоном, визирь ответил 3-го июня письмом, не лишенным колкости.
"Вы мне пишете, что в последнем деле победа оказалась на Вашей стороне. Победа и поражение зависят только от воли Божией, - писал он. - Неизменные предопределения Всемогущего [316] даровали в Праводах и при Кулевче победу то одной, то другой стороне. Взрыв зарядных ящиков не может быть объяснен иначе, как случайностью, происшедшей по воле Божией, таким образом, совершенно будет в порядке вещей и согласно воле Провидения, если на нашей стороне будет то победа, то поражение».
Следующие затем дни были употреблены на переговоры с турками; наш уполномоченный д. с. с. Фонтон и турецкие уполномоченные сошлись в палатке, расположенной между передовыми постами обеих сторон.
Предъявленные Россией мирные условия были следующие:
1) Подтверждение прежних трактатов и Аккерманской конвенции.
2) Вознаграждение убытков русских подданных и уплата военных издержек.
3) Свобода торговли по Черному морю и беспрепятственное судоходство по Босфору.
4) Принятие Портою условий Лондонского договора от 6-го июня 1827 года по отношению к Греции.
Несмотря на умеренность этих условий, все дело кончилось тем, что уполномоченный визиря Нашид-бей, расставаясь с Фонтоном, выразил надежду – «de le revoir bientot longuement et agreablement»⁴.

Положение обеих сторон под Шумлой с 6-го июня до перехода через Балканы
С 6-го июня войска наши заняли против Шумлы позицию, имея правый фланг через Балканы, у Инжикиоя, а левый у редута № 26.
С этого времени обе стороны находились в состоянии относительного покоя и как с той, так и другой стороны не предпринималось наступательных действий.
От времени до времени производились разведки, но без достижения особого результата. Передовые посты хотя и находились друг против друга в недалеком расстоянии, но враждебных действий между ними не происходило. В турецком лагере войска обучались стрельбе в цель. [317]
Среди неприятельских войск замечено было присутствие 12-ти регулярных батальонов, из которых один имел красные мундиры. Они производили учения с большой стройностью, развертывание производили весьма быстро и большею частью бегом. Замечено было, что турецкие войска обучались тоже рассыпному строю.
Вернувшись после Кулевчинского разгрома в Шумлу, визирь сначала сомневался в возможности удержать крепость и принял меры для усиления гарнизона: так 3-го июня два полка регулярной пехоты, стоявшие в Дервент-Киое на Камчике, получили приказание идти в Шумлу, чтобы усилить армию визиря; 6-го июня эти полки прибыли в Байрам-дере (не доходя Чалыкавака) и здесь на другой день получили приказание вернуться в Дервент-Киой.
Русские офицеры, находившиеся в плену в Шумле, посылали в наш лагерь за своими вещами, и нередко турки подъезжали к нашей передовой цепи и просили передать их пленным товарищам деньги или съестные припасы. Таким образом, под Шумлой царило спокойствие; но нельзя того же сказать об её окрестностях.
Местность близ Шумлы заселенная и богатая; но при появлении наших войск жители или обратились в бегство или взялись за оружие. Мы издали прокламации, в которых убеждали население оставаться спокойно на местах и не покидать своих жилищ; но, тем не менее, проявилось весьма враждебное настроение против русских. Множество турок, бежавших после сражения при Кулевче, скрывались в лесах и деревнях и тревожили наши сообщения. Из Шумлы выступил сильный отряд конницы, чтобы поднять людей, способных носить оружие. Леса были наполнены болгарами, которые вели войну на свой страх.
В особенности нам нелегко было поддерживать сообщение с Дунаем, так как бывали случаи, что вооруженные жители и беглые турецкие солдаты нападали на наши войска из-за угла⁵. [318]
Чтобы прекратить эти нападения, постепенно было командировано 7 батальонов и 3-я гусарская дивизия по направлению к Джумаю, к Разграду и по их окрестностям. Так 14-го июня, в 8 часов вечера, был выслан из-под Шумлы отряд генерал-майора Малиновского, состоявший из Шлиссельбургского и Ладожского полков с 4-мя орудиями легкой № 2 роты 5-й артиллерийской бригады. Он прошел на Эрекли (Еликли), где к нему присоединились казачий Каргина 1-го полк и 3 сотни Оренбургского № 9 полка, на Карагез (Карагач), Тишакиой (Ташаки), далее через Мустафа-Магале и Калебула к Силистрии, откуда он вернулся 28-го июня под Шумлу через Афлотар и Эмбелер. Во время этого похода отряд ежедневно имел стычки с вооруженными жителями и почти каждый день нес небольшую потерю. Две деревни, находившиеся за Енибазаром, были сожжены вследствие того, что в них стреляли по нашим офицерам.
16-го июня был обнаружен турецкий транспорт в 200 повозок, который приближался к Шумле со стороны Эски-Стамбула. Прикрытие его имело небольшое дело с нашими передовыми постами, причем из Мачинского редута выступил отряд из 150 человек турецкой конницы. Казаки схватили несколько пленных, но транспорт благополучно прошел в Шумлу.
18-го июня в главной квартире Дибича было получено известие о сдаче Силистрии, и с наших позиций был произведен 101 пушечный выстрел по случаю этого радостного события. Турки, встревоженные этими выстрелами, выдвинули из Шумлы сильные колонны к передовым укреплениям. Знатный турок, которому предстояло произвести рекогносцировку, спокойно расселся на ковре, разостланном перед укреплением, и послал своего чоходара или плащеносца к ближайшему русскому посту узнать о причине канонады.
По получении желаемого разъяснения турецкие войска спокойно возвратились в Шумлу. В Шумле распространился слух, что русские, опасаясь вылазки, намеревались доказать своим противникам, что они располагают еще в достаточном количестве орудиями и порохом; затем распространился еще слух, что Дибич скончался, и что к русским прибыл новый главнокомандующий. [319]
В турецких войсках, занимавших Шумлу, начались побеги среди регулярных войск: поэтому визирь отдал приказание отрезывать уши всем людям, которые будут встречены на дорогах, ведущих внутрь страны. Однако же перебежчиков в русский лагерь было немного.
По направлению к Камчику у нас был произведен ряд усиленных разведок. Так 9-го июня из Правод выступил генерал Купреянов с батальоном Полоцкого полка, 25 пионерами и 80 казаками и пошел через Кадыкиой к Кюприкиою.
Верстах в трех не доходя Кюприкиоя, он встретил около 600 пеших и конных турок, занимавших засеки; генерал Купреянов атаковал их, выбил и преследовал до Кюприкиоя и 10-го июня вернулся в Праводы. Во время этой стычки у нас были следующие потери: ранены генерал Купреянов, Полоцкого полка подпоручик Чигринец и 32 нижних чина; убиты: Полоцкого полка майор Бергольц, 19-го егерского полка прапорщик Сердюков и 11 нижних чинов; контужены Полоцкого полка шт.-капитан Плюсков и прапорщик Войнилович и несколько нижних чинов.
В южном направлении мы также производили разведки для разъяснения обстановки; так 19-го июня полковник Иове послан был с двумя батальонами к Камчику для производства разведки. Вскоре распространилось известие, что отряд этот атакован и окружен турками. Из посланных полковником Иове казаков только одному удалось пробраться в главную квартиру; пехотная бригада, двинутая к нему на подкрепление, не могла найти его.
Однако 22-го июня отряд этот вернулся благополучно. Он дошел до Еникиоя на Камчике; здесь он был атакован 3000 турецкой конницы; тогда он построил свои два батальона в каре и прикрылся стрелками, а когда заметил приближение неприятельской пехоты, то отступил с боем. Раненые, в числе до 40 человек, были привезены на верблюдах и только 9 убитых оставлены на месте боя.
27-го июня турки выслали из Шумлы отряд конницы в Мараш для производства фуражировки. Казаки, расположенные на левом фланге нашей армии, преградили им путь и взяли несколько человек в плен. Но когда Бугская уланская дивизия [320] двинулась к ним на подкрепление, то турки в свою очередь выдвинули отряд конницы до 3000 человек; этот отряд построился в три линии впереди редута № 3.
На сделанный генералом Ридигером запрос, что ему делать, он получил приказание атаковать неприятеля, в случае если он начнет наступление. Турки действительно перешли в наступление и в разыгравшемся небольшом деле выказали некоторое превосходство. Но их артиллерия действовала с весьма большой дистанции, и потому потери с обеих сторон оказались очень незначительными. Вследствие нерешительного образа действий русских дело затянулось, и турки имели возможность постепенно усилить свою артиллерию. Сначала они имели 2 орудия, затем четыре и, наконец, восемь, между тем как у Ридигера было четыре орудия; таким образом, русские, обладая громадным превосходством в артиллерии, оказались в этом деле по артиллерийской части слабее турок. Русские орудия не стреляли вовсе, а из турецкого отряда выезжали только отдельные всадники, чтобы выстрелить из своего ружья. Наконец, генерал Ридигер решился начать атаку. В голове наступавших войск находились два эскадрона, а за ними на обоих флангах шли остальные два эскадрона.
Первая линия турок состояла из фланкеров, вторая линия находилась при орудиях в сомкнутом строю, третья линия составляла резерв. Как только наша конница двинулась вперед, так тотчас же первые две турецкие линии обратились в бегство, и мы едва не овладели турецкой артиллерией. Но эскадроны на флангах отстали, а неприятельский резерв двинулся вперед; тогда обе стороны остановились в нерешительности. Турки открыли огонь, головные русские эскадроны повернули кругом, и затем вся масса турок бросилась за ними, пока она не наткнулась на оба фланговые эскадрона. Тогда турки, в свою очередь, показали тыл и отступили к своим укреплениям; турецкая артиллерия также отступила.
В этот день визирь очутился в самой схватке: два казака настойчиво преследовали его, и один из его пажей был убит. Наконец, один дели⁶ заметил опасность, которая угрожала визирю, бросился на казаков и освободил его.
Мы потеряли в этом деле 50 лошадей. [321]

Оценка обстановки в половине июня
Из вышеизложенного видно, что военные действия под Шумлой затягивались, что блокада крепости была неполная, что в крепость прибывали подкрепления, и даже обозам удавалось проходить в нее в близком расстоянии от наших войск. Итак, Шумла снова приковала к своим стенам русскую армию, и возникал чрезвычайно важный для нас вопрос, когда же можно будет продолжать наступательные действия.
Мы уже видели, что Дибич не решился штурмовать Шумлу, ибо трудно было рассчитывать на верный успех. С другой стороны, если бы турки, устрашенные атакой, очистили бы крепость и отступили в горы, то нам пришлось бы иметь с этими войсками дело при переходе через Балканы. Вот эту последнюю операцию и предполагал совершить Дибич.
Вопрос сводился только к одному: когда начать переход через горы. Морская экспедиция в Сизополь по той стороне Балкан и общее положение дел доказывали бесспорно, что переход через этот оплот Оттоманской империи входил с самого начала в намерения русского главнокомандующего. Припомним, что Дибич лелеял эту мечту еще с 1819-го года; припомним, что решение это было принято еще в заседании комитета 19-го ноября 1828 года под председательством Императора Николая, так что Дибичу нечего было ожидать разрешений или испрашивать указаний из Варшавы, где находился Государь, ибо под Кулевчею исполнились стремления и желания, к которым направлялись все усилия с самого начала войны, а именно, была одержана победа над главною неприятельскою армиею.
Наконец, Дибич получил от Государя и подтверждение приказания перейти через Балканы. Именно, по получении 7-го июня в Варшаве донесения о Кулевчинской победе, Государь писал Дибичу 9-го июня: «Шумла для нас вещь полезная, но не необходимая, между тем как приготовления к переходу через Балканы должны быть целью, которую вы постоянно должны иметь в виду, и для достижения которой вы должны направить все ваши усилия. Я сделаю, что могу, для облегчения успеха» [322]
Итак, казалось, наступило благоприятное время для совершения перехода через Балканы; всякое промедление могло только затруднить исполнение этого предприятия, ибо нравственное впечатление Кулевчинской неудачи постепенно должно было умаляться у турок.
Бесспорно, что Шумлу атаковать было нелегко; но с другой стороны для наступательных действий гарнизон этой крепости не годился, ибо состоял главным образом из остатков разбитой армии визиря, лишенной артиллерии и обозов, а также из вооруженных жителей.
Таким образом, влияние Шумлы можно было парализовать оставлением под стенами её наблюдательного отряда; затем Варна была уже покорена, Силистрия обложена, а обладая Добруджею, Сизополем и Марашем, мы могли надеяться на успешность перехода через Балканы. Время года тоже благоприятствовало этому движению. Ибо жара еще не достигла наивысшей степени (было не более 28° по Реомюру); в горах и на южном склоне можно было найти везде траву и хлеб в полях для корма лошадей и волов, а сильные грозы с дождями поддерживали зелень даже в равнинах.
Появление русской армии в Балканах непосредственно после Кулевчинской победы должно было всюду поражать неожиданностью, а всякое промедление давало туркам возможность сосредоточить свои силы в Айдосе, Карнабате и на других важных пунктах. Затем надо отметить, что болезни ежедневно уменьшали силу нашей армии. В Праводах уже свирепствовала чума, и санитарное состояние Варненского гарнизона становилось ужасающим.
Все эти обстоятельства говорили в пользу безотлагательного перехода через Балканы. Но мы не имели для этого достаточно сил. Под Шумлой Дибич имел около 25,000 человек, тысяч 10 надо было оставить под этой крепостью для наблюдения за визирем. Таким образом, для перехода через Балканы оставалось тысяч 15, с которыми предстояло перешагнуть через горы, вторгнуться в сердце неприятельской страны, удлинить нашу операционную линию и быть может вызвать против себя народную и священную войну.
К этому надо прибавить, что во время разработки плана перехода через Балканы Дибич далеко не точно знал, сколько у турок войск в Шумле. Так, 16-го июня он полагал, что там было не более 20000 человек вместе с остатками армии, [323] разбитой при Кулевче, а самый гарнизон вместе с вооруженными жителями он считал не сильнее 12000 человек. Итак, с имевшимися силами переход через Балканы становился предприятием крайне рискованным, и нужно было иметь более значительные силы для совершения этой операции.
Между тем единственное подкрепление, которое мог получить Дибич — это был корпус Красовского, облагавший Силистрию, и те резервы, которые были направлены из России согласно Высочайшему повелению от 10-го июня.
Это были резервные батальоны 2-го, 3-го, 6-го и 7-го корпусов по 600 человек в каждом батальоне и по 2 эскадрона на каждый полк 3-й гусарской, 4-й и 5-й уланских, 1-й драгунской и 1-й егерской дивизий. В то же время было приказано и 12-й пехотной дивизии быть готовой сесть на суда.
Однако все эти резервы не могли скоро прибыть к армии, а войска Красовского могли освободиться только с падением Силистрии, и так как падение этой крепости ожидалось ежедневно, то совершенно понятно и вполне целесообразно, что Дибич не делал решительного шага до прибытия корпуса Красовского.
К этим соображениям, говорит Мольтке, вызвавшим затишье в ходе военных действий, следует прибавить еще другие, также немаловажные условия: открытие мирных переговоров, необходимость заготовить многодневный запас продовольствия, которого не имелось на месте в достаточном количестве; уяснение себе размеров и значения одержанной победы. Причем, приходилось неизбежно действовать ощупью; желание дать войскам некоторый отдых; намерение обеспечить осаду Силистрии от предприятий со стороны Рущука и тысячи других второстепенных причин, которые обыкновенно ускользают от внимания критики и которые названы весьма метко Клаузевицем — die Friction der Kriegs-Maschine - трение военной машины.
Дибич не избежал и критики своих современников. «Придерживаясь правила, - писал ему Чернышев 20 июня, - ничего от Вас не скрывать даже то, что говорят (meme les on dit), я предупреждаю вас, что здешние резонеры, к которым принадлежат [324] Жомини и «ваши друзья», не имея возможности не отдать вам полной справедливости в искусстве соображений и в энергии исполнения, которыми вы подготовили блестящую победу при Кулевче, не перестают говорить, что для того, чтобы достойным образом воспользоваться плодами этой победы нужно было немедленно взять Шумлу и что не сумели воспользоваться обстоятельствами».
На это письмо Дибич отвечал 5-го июля «приношу вам тысячу благодарностей за ваше письмо от 20 июня; вы можете себе составить свое собственное мнение о Шумле, как это невозможно даже для весьма опытного военного хорошо видеть за 2000 верст. Придется иметь второй штаб и несколько Жомини, чтобы излагать все свои соображения. Рассуждения тех, кого вам угодно называть друзьями и которые быть может и в самом деле друзья, так как критика всегда более или менее исправляет наши ошибки, не имеют для меня более цены, как только с этой последней точки зрения».
18 июня пала Силистрия, и когда затем отряд Красовского прибыл под Шумлу, тогда решено было идти за Балканы. [325]

Примечания

1. Т. е. Равно, что между Кривной и Марковчи; кроме того было по близости другое Ровно (Венчан) близ Енжикиоя.
2. В. У. А. № 2770, рапорт Ридигера Роту 1-го июня 1829 г. № 461. Так писал Ридигер 1-го июня, а 24-го июня он уже пишет несколько иначе, а именно, что он послал в Драгакиой Акинфьева с полком улан и двумя конными орудиями, а Эски-Стамбул занял «остальными тремя полками улан», что неверно, ибо 3-й Бугский уланский полк был у Купреянова 30-го и 31-го мая (В. У. А. .№ 2770 письмо, ген.-лейт. Ридигера от 29-го июня 1829 г.).
3. Невнимательность автора – Красовский в это время осаждал Силистрию - прим. OCR-редактроа.
4. Замечательно, что Император Николай предвидел безуспешный исход переговоров. 9 июня он писал Дибичу: Я сильно сомневаюсь в успехе переговоров с визирем (В. У. А. 2895. Император Николай — графу Дибичу Варшава, 19 июня 1829 г.)
5. У Мольтке (перевод Н. Шильдера. ч. 2-я, гл. 1-я, стр. 133) сказано, что будто бы, у нас было убито 11 офицеров генерального штаба, находившихся в составе колонн. Ничего подобного мы не нашли в других источниках; ранен был при таких обстоятельствах только генерального штаба поручик Левшин 25-го мая 1829 г. близ Эмберлера, когда он ехал с партией казаков из 50-ти чел.
6. Дели – значит, сумасшедший.