Очерк похода 1829 года в европейской Турции

Публикуется по изданию: Епанчин Н.А. Очерк похода 1829 года в европейской Турции. Ч. 1: СпБ., 1905.

Глава IV. Сбор сведений о неприятеле перед войной 1828-1829 гг.

Командировка Берга и других лиц. Тайные агенты и шпионы. Некрасовцы и татары. Сбор сведений об австрийской армии. Состояние турецких крепостей. Организация сбора сведений в штабе 2й армии. Состояние турецких крепостей. Неудовлетворительность наших сведений о турках. Сведения о Молдавии и Валахии. Сбор сведений турками о наших войсках.

[128] Сведения о неприятеле собирались задолго до войны. Часть этой работы производилась в Петербурге, но большая часть - в штабе 2-й армии, в Тульчине. Однако, сведения, которыми мы располагали к 1826 году, по-видимому, были невелики.
В июле этого года для сбора сведений был командирован в Турцию полковник Берг. Полковнику Бергу была поставлена широкая задача. Он должен был собрать сведения о состоянии и вооружении дунайских и задунайских крепостей; произвести подробное и обстоятельное обозрение главных дорог, ведущих от Дуная к Адрианополю и Царьграду, а также о пути, идущем вдоль западного берега Черного моря. Далее произвести разведку западной части возможного театра войны, заключающегося между реками Узунджи, Марицей и Тунджей. Затем следовало собрать сведения о том, какое впечатление произвело в Турции истребление янычар, о современном состоянии турецких вооруженных сил и о вновь учрежденных регулярных войсках.
По части военно-морской Бергу было предписано собрать сведения о портах и пристанях на западном берегу Черного моря, о состоянии морских сил Турции, о возможности действовать гребным и малым парусным флотами вдоль берега Черного моря и о средствах увеличить русскую флотилию призами турецких судов, употребляемых для плаванья между устьем Дуная и Босфором. [129]
Затем следовало узнать, как будут к нам относиться жители северной части Турции, как мусульмане, так и христиане. Также следовало выяснить, какое будет к нам отношение Эпира — враждебное или сочувственное.
По части продовольственной Бергу следовало собрать данные о размере местных средств, если бы армии пришлось долго располагаться в окрестностях Бургаса и Адрианополя; также выяснить вопрос о снабжении продовольствием Константинополя, как затруднить подвоз припасов в этот город, и какое в этом деле может принять участие наш флот. Вообще следовало собрать точнейшие сведения о Константинопольском полуострове, в том числе и о снабжении Царьграда пресною водою.
В распоряжение Берга было назначено три офицера квартирмейстерской части; с ними Берг должен был явиться в штаб 2-й армии для совещания с генерал-адъютантом Киселевым и генерал-квартирмейстером того же штаба; после этого следовало прибыть в Аккерман, где явиться нашим уполномоченным, которые вели переговоры с турками, именно графу Воронцову и д.т.с. Рибопьеру, и затем уже действовать по наставлениям этих лиц.
При исполнении этого поручения Бергу предписано было действовать тайно и с величайшей осторожностью. Собираемые сведения следовало пересылать в главный штаб. Таким образом, штаб 2-й армии не мог непосредственно получать сведения, собранные Бергом и бывшими с ним офицерами; подчинение же разведчиков нашим уполномоченным могло на практике привести только к недоразумениям, ибо очевидно, что разведчикам надо было дать задачу и потребовать исполнения её, по возможности, к известному сроку.
При исполнении поручения Бергу необходимо было пользоваться известной самостоятельностью, подчинение же его нашей миссии должно было стеснить деятельность наших разведчиков. Так, например, инструкция предвидела один случай, а именно, если вследствие политических сношений посольство наше из Аккермана отправится в Константинополь, то Берг и находившиеся при нем офицеры должны были следовать с ним для наблюдения всего интересного в военном отношении, но тайно и безгласно. Но в том случае, если посольство не пойдет в Константинополь, то как быть Бергу? Понятно, что в инструкции нельзя было предвидеть всех случайностей. Характерно то [130] обстоятельство, что генерал-квартирмейстер главного штаба граф Сухтелен считал желательным подчинение Берга нашей миссии по той причине, что в этом случае все расходы по этой командировке будут произведены министерством иностранных дел¹. Как будто министерство иностранных дел получало свои средства не из того же казенного сундука, как и военное министерство.
Результатом командировки Берга было составление им топографической записки в дополнение представленных кроки путей, которые были им расследованы. Так, например, была подробно описана дорога от Буюк-дере через Мидию, Бургас, Варну, Мангалию, Тузлу, Бабадаг, Тульчу в Исакчи. При этом были описаны и крепости Варна, Тульча и Исакчи².
Кроме посылки офицеров квартирмейстерской части за границу посылались и другие офицеры, а также шпионы; последние из штаба 2-й армии.
10-го марта 1826 года Дибич писал Витгенштейну³, что до сведения государя императора дошло, что будто бы турки собирают около Адрианополя до 100000 человек, и что гарнизон Браилова усилен. «Его Величество, - писал Дибич, - не имея по сему предмету донесенья ни от вас, ни от Новороссийского генерал-губернатора, хотя и изволит предполагать, что слух сей неоснователен, не взирая на такое предположение, Высочайше повелеть мне соизволил просить ваше сиятельство, дабы вы уведомили с сим же нарочно посылаемым о справедливости сей молвы. Государю Императору угодно, что если бы и впредь было что-либо подобное, основанное на достоверности, то чтобы ваше сиятельство доносили о сем Его Величеству с нарочными»⁴.
О том же было написано Новороссийскому генерал-губернатору графу Воронцову. Для проверки сообщенных в Петербург слухов генерал-адъютант Киселев немедленно отправил за границу тайных агентов. Гр. Воронцов донес, что эти слухи несправедливы, ибо в зимнее время турки никогда войск своих не собирают, сбор же 100000 человек тем более невозможен, [131] что, по мнению Воронцова, турецкие силы разбросаны и истощены продолжительной войной с греками.
В письме от 20-го марта гр. Воронцов писал Дибичу, что в Адрианополе нельзя собрать не только 100000 человек, но далее 30000 без призыва войск из Азии, которые должны пройти через Константинополь, следовательно, точные сведения по этому делу могут быть получены от г. Минчиаки из Константинополя. В этом же ответе он вновь подтверждает свое мнение, что никогда турки не делают сборов войск в феврале и что они не начинают похода прежде, чем в полях не будет травы.
Наконец, 13-го мая гр. Воронцов писал Дибичу, что инспектор Скулянского карантина донес ему, что молва, дошедшая до государя императора о сборе войск в Адрианополе, совершенно несправедлива, и что в этом городе находится не более вооруженных людей, чем и прежде. В Браилове гарнизон также не прибавлялся. Напротив того, 25-го апреля получено в Яссах повеление султана о выводе из Молдавии и Валахии всех турецких войск и оставлении в каждом из княжеств не более 70 чел. при одном бешли-аге.
Был еще один вопрос, который беспокоил наше правительство в виду предстоявшей войны с Турцией. Это вопрос об отношении к нам поселившихся в устьях Дуная запорожских и кубанских казаков (некрасовцев) и татар, бежавших из России. По этому вопросу Дибич писал Киселеву, что из опыта последних наших походов в Турции известно, что этот ныне многочисленный народ по склонности к грабежу может причинить в тылу армии большой вред, на случай движения нашего к Варне и Шумле. В виду этого Дибич просил Киселева сообщать все, что ему известно об этом народе и какие меры можно принять «к истреблению или переселению оного в пределы [132] Российской Империи или к удержанию их в своих жилищах». Об этом одновременно было написано и гр. Воронцову.
17-го августа 1826 г., в Москве, генерал-адъютант Киселев донес Дибичу о собранных им сведениях. По донесению Киселева запорожские казаки под названием некрасовцев поселились при устьях Дуная и основались главным образом в окрестностях Тульчи, Исакчи и Бабадага. В последнюю войну с турками, т.е. в 1810 -1812 гг., г.-м. Тучков поселил часть из них при Измаиле и, по-видимому, ныне в устьях Дуная их не более 7000 человек. Часть из них набирается насильственным образом на службу в гарнизоны турецких дунайских крепостей.
В август 1809 года при переходе армии князя Прозоровского за Дунай большое число живших за Дунаем некрасовцев удалились к Варне, некоторые ушли за Траянов вал к Балканам, а остальные скрылись в дремучем лесу между Мачином, Исакчи и Бабадагом, откуда тогда они тревожили нашу коммуникационную линию. Что касается татар, то, по-видимому, большое число их переселилось в Румынию, а находящиеся в Болгарии отчасти уже слились с коренным населением этой области.
По вопросу о том, опасны ли некрасовцы для тыла нашей армии, Киселев высказывал мнение, что они народ трудолюбивый, исповедующий православную веру, и сами по себе не опасны. Но в прежние войны они были доведены до необходимости поднять оружие вследствие беспорядков, царивших в тылу армии, произведенных мародерами, а также отсталыми людьми, больными, выздоровевшими и пр., которые, не имея обеспеченного продовольствия вследствие отсутствия этапов, вынуждены были сами отыскивать себе пищу, употребляя для этого силу, которая силою же была отражаема. В 1810 г. гр. Каменский, желая удержать за собою правый берег Дуная и удалить беспокойных жителей, предал огню и разорению Рущукский санджак и тем увеличил число вооруженных разбойников, которые уже с начала кампании беспокоили его сообщения.
В виду этого Киселев считал, что лучшее средство к обеспечению тыла армии от покушений некрасовцев — это водворение [133] порядка на сообщениях нашей армии. Тем не менее, он полагал, что как некрасовцы, так и все жители магометане не могут быть терпимы на главных сообщениях армии и потому, если бы оказалось, что некрасовцев больше, чем это было известно (т. е. 7.000 чел.), то выгоднее будет дать им атамана, выбранного под влиянием русского начальства. Если же их нельзя будет удержать в порядке, то лучше выселить их в пределы России по примеру ген. Тучкова.
Гр. Воронцов ответил на запрос Дибича письмом от 31-го августа 1826 г. Он уведомлял, что поселившиеся при устье Дуная запорожцы некогда были народом воинственным, но теперь занимаются только рыбным промыслом. Они, по-видимому, даже избегают обнаруживать свою воинственность, чтобы избежать турецкой военной службы, так как турки набирают их в войска. Число этих казаков не так велико, как было прежде; многие из них перешли к нам и поселились в разных местах Новороссийского края. В последнее время значительно увеличились побеги их к нам, как потому, что тогда они избегают службы в турецких войсках, так и по той причине, что они пользуются в Бессарабии правами и преимуществами наравне с колонистами.
Татар, выселившихся из России в Турцию, Воронцов считал совершенно для нас безопасными, как потому, что они представляли из себя совершенно мирных жителей, занимавшихся землепашеством, так и по обычаю 1806 г., когда они ничего не предпринимали против наших войск. «Мы имеем, - писал Воронцов, - в Бессарабии и в Одессе таких людей, кои пользуются большим влиянием на турецких запорожцев и посредством которых правительство старается теперь более и более возвратить их в Россию, в чем можно ожидать вящего успеха, если представления мои о настоящем предмете будут утверждены высшею властью. Помянутые люди пригодятся нам и на случай войны; они удобно могут склонить на нашу сторону турецких запорожцев, отчего кроме той пользы, что сии люди возвратятся к нам, будет и та, что люди одной с нами веры и одного происхождения не станут против нас вместе с турками».
В письме от 27-го сентября гр. Воронцов подтверждал [134] сведение о том, что запорожцев немного; что сеча их находится на притоке Дуная — Дунавец, что там всего 60 куреней (домиков), в которых живут холостые казаки, от 2-х до 5-ти в каждом. К сечи принадлежали еще две деревни, Казацкая Рая и Кала-гурман, которые были населены казаками женатыми, в числе не более 200 семей. Казаки имеют атамана или кошевого, который управляет ими с неограниченной властью. Таким образом, все собранные о некрасовцах и татарах сведения указывали, что они едва ли могут быть опасными нам и что во всяком случае нет надобности принимать мер «к их истреблению», как об этом Дибич писал Киселеву и Воронцову.

Крепость Тульча

Сведения о запорожцах, некрасовцах и липованах, собранные перед самым объявлением войны, подтверждали такой взгляд. Так, штабс-капитан Муханов, собиравший о них сведения, донес генерал-адъютанту Киселеву в начале 1828 года, что «все вообще сведения, полученные мною разновременно в продолжение сих трех месяцев, равно подтверждают желание запорожцев и некрасовцев переселиться в подданство России. Сколько мог я заметить по расспросам от дунайских выходцев, запорожцы признают сие необходимостью, как от истребления значительной части их населенья неоднократным отправлением оных в Морею, столько и от мер, принятых Портою в истечении прошедшего года сбором их в крепости для употребления на работы».
Число запорожцев было, по-видимому, очень не велико. Так, по нашим сведениям, 200 чел. были набраны турками для формирования конного войска, которое должно было назваться казачьим и по одежде и снаряжению должно было походить на наших казаков; сверх того 500 чел. было назначено на дунайскую флотилию. В виду этого, число запорожцев, еще остававшихся дома, было невелико и по счету Муханова простиралось всего до 1000 человек. Как известно, во время войны запорожцы перешли на нашу сторону и кошевой их Гладкой был пожалован полковником. [135]
Не лишнее привести характеристику этого человека, сделанную Мухановым еще до войны. «Нынешний кошевой запорожцев Гладкой, равнявшийся преимуществом двухбунчужному паше, человек безграмотный, грубый и ничтожный, хотя и не без лукавства, свойственного народу, с которого время, образ жизни и самовластное иго Порты сгладили отличительные и воинственные черты прежних наших днепровских запорожцев».
В виду того, что при наступлении 2-й армии на правом фланге её находилась австрийская армия, необходимо было собрать сведения не только о турецкой армии, но и об австрийской. С этой целью нами были посланы в Австрию доверенные лица, которые должны были на месте собрать необходимые данные. В числе этих лиц находился, между прочим, полковник Липранди, которому было дано тайное поручение; исполнение этого поручения вызвало недоразумение между нашим и австрийским правительством.
А именно, 10-го февраля 1828 г. Дибич писал главнокомандующему 2-ю армией, что Государь Император приказал поставить на вид полковнику Липранди «неосторожность гласной его поездки в Кронштат (в Трансильвании) и как чрез самое сие он некоторым образом уже обнаружил сделанное ему тайное предложение, что нисколько не остается более удобным его употреблять по оному».
На этом дело не ограничилось, и вследствие полученных от австрийского правительства сведений насчет пребывания Липранди в Яссах он был заподозрен в политической неблагонадежности. В той же бумаге Дибич писал Витгенштейну: «Его Величеству угодно также, чтобы ваше сиятельство поручили весьма секретно разведать, имеет ли какое основание сообщаемое г. Татищевым (посол в Вене) известие о слухах, будто бы Липранди заводил в Яссах тайные общества, и если действительно что-либо подобное было им предпринято, то удостовериться, какого рода сии общества, по какой причине и с каким намерением и целью оные им учреждены?»
По делу этому Витгенштейном сделано расследование, из [136] которого выяснилось, что полковник Липранди вовсе не был в Яссах. Расследование это было доложено Дибичем Государю и «Его Величество, выслушав содержание сего отзыва, не изволил найти полковника Липранди виновным в каком-либо упущении при исполнении возложенного на него особого поручения».
Эти выписки свидетельствуют о подозрительности нашего правительства в те времена. Если взять во внимание события 14-го декабря 1825 г. и обнаруженное существование тайных обществ даже в войсках, то такая подозрительность становится отчасти понятной. Но не совсем понятно, каким образом до разъяснения справедливости сведений, полученных от австрийского правительства, уже было объявлено по Высочайшему повелению замечание полковнику Липранди, оказавшемуся затем совершенно невиновным. Характерно также и сведение, полученное от австрийского правительства: оно не только жалуется на появление русского разведчика в своих пределах, в Кронштате, но и указывает на предосудительную деятельность Липранди в Яссах. Очевидно, что в этом случае австрийское правительство надеялось возбудить подозрительность наших властей, пользуясь обстоятельствами, сопровождавшими событие 14-го декабря.
Характерно также и то, что лица, посылавшиеся для сбора сведений, по-видимому, получали приказание следить друг за другом. Так, например, во время нахождения Липранди в Скулянах туда приехал агент, посланный из штаба 2-й армии для сбора разных сведений. В своем донесении от 23-го сентября 1827 года этот агент, штабс-капитан Коноплин, между прочим, пишет Киселеву. «Виделся с полковником Липранди, конверт им получен, о котором изволите ко мне писать. Насчет действия его доложу вашему превосходительству, мы приехали почти в один час в Скуляны, я пошел к нему, между разговором коснулся, что он надеется предпринять о получении заграничных сведений, он наговорил много, посылает завтрашний день в Яссы своих арнаутов, которые с ним и в которых уверен. Сам, получив паспорт, тоже отправится в Яссы, Бухарест. Я слушал и ожидал действий. Пробыв два дня в Скулянах, справился о посланных арнаутах, и что же вышло, правда, при нем один арнаут, которого еще не [137] посылал, разве после моего отъезда отправит, а сведения будет получать от Стрижевского, которого просил сообщать ему». Стрижевский был тоже наш агент.
29-го ноября 1827 г. Иона Коноплин писал из Скулян Киселеву. «Наш консул худо действует в Яссах для получения сведений, и какие получает, то от иностранных консулов. Также и Липранди получает сам большую часть от французского консула Ляго». Некоторые сведения, добытые Липранди, были, по-видимому, очень ценны. Так, он достал «нужные бумаги и подробную карту Молдавии посредством денег из шкатулки молдавского князя» (из донесения Коноплина).
Молдавские власти в свою очередь также учредили надзор за нашими агентами, что причиняло этим последним не только неудобства и неприятности, но грозило и их безопасности. Так, когда однажды Коноплин должен был послать курьера из Скулян в Яссы с письмом к полковнику Липранди, то агенты молдавских властей напали на одного проезжего, которого приняли за курьера, и убили его.
Главным организатором сбора сведений в штабе 2-й армии был начальник штаба генерал-адъютант Киселев, который принял меры, чтобы всесторонне выяснить все условия, при которых будет происходить война с турками. Так, из записки им составленной, видно, что собирались подробные сведения по следующим вопросам.
Во-первых, собирались сведения о крепостях по подробной программе. Затем собирались сведения о переправах через Дунай и другие реки с указанием необходимых материалов для устройства мостов. В-третьих, собирались сведения о численности, составе и расположении турецких войск, причем в программе было сказано, что «желательно иметь нравственное описание свойств турецких военачальников», а также каков вообще дух в войсках, охотно ли повинуются они своим начальникам.
Затем собирались сведения «о способах, какие можно иметь в Молдавии и обеих Валахиях и в Булгарии» и, наконец, была в программе особая рубрика «о разных предметах», в которой, между прочим, есть такие вопросы: «что говорят в пограничном [138] с княжествами государстве; не производятся ли там какие военные приготовления?» Это пограничное с княжествами государство – Австрия.
Таким образом, задача сбора сведений была начертана в штабе 2-й армии широко. К этим мерам надо еще прибавить посылку Берга и других офицеров в Турцию, в княжества и в Австрию, а также сбор сведений для составления карт.
Наконец, в штабе 2-й армии производилась работа по описанию наших войн с турками, знакомство с которыми, конечно, должно было принести пользу лицам, признанным действовать в предстоявшей войне.
О состоянии турецких крепостей и о силе их гарнизонов в штабе 2-й армии собирались подробные сведения, и в январе-феврале 1828 г. они сводились к следующему.
Из всех доставленных сведений можно было сделать предположение, что регулярных войск должно было состоять: в Силистрии — 24.000, в Браилове, Рущуке и Виддине по 12000, в Исакче — 6000 и в Тульче — 3000, всего 69.000.
*Против этого сведения на полях имеется пометка гр. Дибича: «69,000??» Эта помета показывает, что Дибич сомневался, что было столько турок. Мольтке определяет, что в придунайских крепостях было только 25000 чел.
«Вообще, все крепости, - сказано было в донесении генерал-адъютанта Киселева от 21-го января, - починены и снабжены знатным количеством припасов, в особенности жизненных, но войско худо вооружено, худо одето, не имеет нисколько воинственного духа и страшится войны. В сем получаемые известия соглашаются. В Журже содержится 5 адрианопольских, в Адекале 25 боснийских и в Кладове 25 боснийских же турок, обвиненных в сопротивлении новой системе образования войск».
В частности, собранные сведения давали следующее представление о состоянии каждой из крепостей.
Тульча. В конце января 1828 г. в этой крепости находилось: вооруженных жителей – 700 чел. и регулярных войск - 1710 чел., 80 орудий и 15 канониров. [139]
Сулинское укрепление разрушено турками, и гарнизон (60 ч. и 8 ор.) вошел в состав указанного в Тульче гарнизона. В крепости могло поместиться 5000 чел. гарнизона; продовольствия было запасено до 7000 кило⁵. В крепости и в округе, к ней приписанном, имелось турецких и татарских семейств до 2450. В первой половине января прибыл в крепость Ибрагим-паша - сераскир Тульчи, Исакчи, Мачина и Бабадага; с ним прибыло 8000 регулярного войска, из которых 1500 чел. расположились в крепости (они включены в состав гарнизона, показанный выше) и 6500 чел. заняли окрестные селения.
Таковы были сведения, которые имелись в штабе 2-й армии. В дополнение к ним можем привести данные об этой крепости, собранные графом Мольтке.
Тульча служила некогда предмостным укреплением для Измаила. Со времени утраты этого последнего пункта Тульча все-таки [140] приносила туркам ту пользу, что препятствовала русским до овладения этой крепостью поднять от Измаила вверх по Дунаю мостовой парк, что было особенно важно, так как в самом начале войны решено было приступить к осаде Браилова. Тульча занимала широкую возвышенность, круто спускающуюся к Дунаю, но отделенную от этой реки болотистой низменностью в 400 шагов шириною. С запада местность отлого спускалась к крепости. Главная ограда состояла из не совсем правильного шестиугольника без наружных пристроек.
Длина стороны полигона простиралась до 360 шагов, сухой ров имел от 10 до 14 футов глубины. Западный бастион, часть прилегающей куртины и сомкнутый в этом месте к стороне города вал образовывали род цитадели. С северной стороны можно было подойти к крепости незаметно на 400 шагов, не подвергаясь огню её. Вследствие этого здесь на отдельном холме было воздвигнуто укрепление, вооруженное восемью орудиями, снятыми с разрушенного Сулинского укрепления. Остатки прежних укреплений, бывшие западнее крепости, составляли для осаждающего уже готовую параллель.
Итак, несмотря на довольно значительный гарнизон и артиллерию, оборонительное значение Тульчи было невелико, ибо овладение этой крепостью было не особенно затруднительно. Зато эта крепость имела значение как позиция, с которой турки могли обстреливать главный рукав Дуная и тем затруднить подъем вверх по этой реке мостовых и осадных принадлежностей под Браилов.
Тульча лежала левее предполагаемой операционной линии русской армии от Сатунова к Базарджику. Правее этой линии находились следующие укрепленные пункты.
Браилов. (Ибраил). Крепость эта была весьма сильной и имела большее запасы. Гарнизон состоял в январе 1828 г. из 13300 чел. (1.100 регулярных, 6.000 вооруженных жителей, 2000 артиллеристов, 4200 человек регулярной и иррегулярной конницы) и кроме того в селениях, приписанных к этой крепости, было около 7000 человек, способных носить оружие. Орудий имелось 120, все крепостные орудия были 9-фунтового калибра, полевые орудия — 6 фунтовые, а мортиры — 20-60-фунтового калибра. Пороха имелось много. На берегу Дуная [141] был вырыт ров длиною до 500 саженей, шириною от 4 до 6 и глубиною от 3 до 4 армии. За этим рвом были построены две батареи, одна восьмиорудийная для стрельбы вверх по Дунаю, а другая в девять орудий, направленных вниз по течению этой реки. В крепости имелось 24 канонерских лодки, из которых 14 были спущены на воду, и 3 парома для перевозки через Дунай.

Крепость Браилов

Запасы, собранные в крепости, были очень велики: более 80 тысяч четвертей хлеба и зернового фуража; все магазины были переполнены хлебом, поэтому значительная часть зерна была насыпана в ямы. Предполагалось, что часть этих запасов будет развезена по другим крепостям. В крепости могло поместиться в зданиях и землянках до 25000 чел.; пороховые погреба находились в цитадели; под всеми воротами крепости приводились в порядок помещения для мин. Комендантом крепости был Солиман-Ага, человек непреклонного характера, «редкого мужества», а начальником флотилии Кара Мустафа.
Вот сведения, которые мы имели о Браилове до войны. Из этих сведений можно было сделать вывод, что Браиловская крепость в состоянии оказать нам немалое сопротивление. Но в сведениях, собранных о состоянии, совершенно [142] не имелось данных о силе укреплений, профиле их, начертании их в плане и пр. По сведениям, которые впоследствии были собраны Мольтке, Браилов заключал в себе около 24 т. жителей и выставил для своей обороны от 7000 до 8000 вооруженных людей. По нашим сведениям в Браилове было около 13 т. чел. гарнизона, но если исключить из этого числа артиллеристов и конницу (6200 чел.), то остается около 7000 чел., т. е. цифра, которую приводит и Мольтке.
Браилов расположен был на отлогой возвышенности, которая оканчивалась у Дуная почти отвесными глинистыми обрывами высотою в 80 футов. На правом берегу реки, вплоть до Мачина, простиралась обширная, отчасти болотистая равнина. Высоты нигде не господствовали над крепостью, что было весьма редким исключением в турецких крепостях.
Главная ограда имела вид полукруга о восьми полигонах, примыкавшего обоими концами к Дунаю. Ограда состояла из девяти бастионов, а у берега Дуная (ближе к устью) было сомкнутое укрепление, которое назначалось главным образом для обстрела Дуная: цель эта достигалась трехъярусным огнем. Длина фланков бастионов простиралась от 20 до 30 шагов, а фасов от 50 до 60 шаг.; каждый фланк был вооружен двумя орудиями, а каждый фас тремя; орудия стояли на деревянных платформах; всего, следовательно, на девяти бастионах было 90 орудий. Все орудия стреляли через амбразуры, вырезанные заблаговременно по всему брустверу даже и на неатакованных фронтах и имевших деревянную или плетневую одежду. На куртине, пониженной на несколько футов, находились мортиры. Всего орудий в крепости имелось 278, между тем как по нашим сведениям их было только 120.
Относительно профиля этой крепости следует заметить, что эскарпная стена имела 20 футов превышения над горизонтом, вследствие чего главный вал получал некоторое командование над впереди лежащей местностью, что также почти нигде не встречалось в прочих турецких крепостях. Профиль браиловских верков был вообще сильнее, чем в какой-либо другой крепости Румелии или Болгарии.
Внутренняя отлогость валганга была одета плетнем и устроена отвесно благодаря естественной плотности грунта. Внутренняя крутость бруствера была снабжена палисадом, который имел [143] несколько футов превышения над гребнем. Подобное ошибочное применение палисада весьма часто встречалось в турецких крепостях. Бруствер имел 16 футов толщины; ширина рва перед фасами простиралась от 5 до 6 сажен, а перед куртинами от 8 до 10 сажен. Каменная одежда была возведена в 1826 г. и находилась в отличном состоянии. Наружных укреплений не было.
Цитадель А, расположенная внутри крепости, имела одинаковый профиль с главной оградой за исключением только меньших размеров её рва; бастионы заменялись в ней ронделями.
Улицы города были совершенно неправильны, и были покрыты дощатой или бревенчатой настилкой; дома были весьма легкой постройки и большею частью были возведены из глины и хвороста. Но турки устраивали себе безопасные от бомб помещения, вкапываясь в землю за куртинами и обделывая эти помещения досками.
Крепость была обильно снабжена продовольственными припасами, и пока турецкая флотилия господствовала на Дунае, они в случае надобности могли быть пополнены из Мачина.
Сопоставляя эти сведения о Браилове, собранные уже после войны, с теми, которые мы имели до войны, мы видим, что крепость эта в действительности была сильнее, чем нам казалось, хотя, судя и по нашим сведениям, было очевидно, что она в состоянии оказать нам большое сопротивление.
Мольтке так определяет значение Браилова, руководясь сведениями, собранными после войны: «Браилов представлял собою сильнейший укрепленный пункт всего нижнего течения Дуная, не исключая даже Виддина, обороняемый многочисленным гарнизоном, снабженный всеми необходимыми запасами; поэтому можно было быть заранее уверенным встретить здесь упорное сопротивление».
Мачин расположен на правом берегу Дуная против Браилова, образуя как бы предмостное укрепление этой крепости; эти две крепости поддерживали и усиливали друг друга, в особенности пока турецкая флотилия обеспечивала между ними сообщение.
Сведения, которые мы имели о Мачине до войны в январе 1828 года сводились к следующему. [144]

Крепость Мачин

Гарнизон состоял из 6000 чел. пехоты и 2000 конницы; орудий имелось 83. В крепости и в приписанных к ней селениях состояло около 2000 семейств. Крепость могла поместить в себе только 5000 человек, запасов продовольствия было до 4000 кило. Комендантом был Джифар-Ага, из арнаутов. Этим ограничивались сведения о Мачине: они были неполны и преувеличены.
По сведениям Мольтке в Мачине было от 1000 до 1500 жителей. Крепость была расположена на высоте, выдававшейся к Дунаю и спускавшейся обрывом к реке; с западной стороны крепость была прикрыта болотистой, непроходимой долиной. Значительные высоты, возвышавшиеся остроконечными вершинами к юго-востоку от крепости, были настолько удалены, что не могли вредить обороне. [145]
От этих высот местность склонялась к крепости и с восточной её стороны представляла совершенную равнину. Укрепления состояли из семи полигонов, обороняемых шестью малыми бастионами. Ров был сухой, эскарп был одет по всему протяжению, а контрэскарп только местами.
На высоком северном обрыве близ Дуная возвышалась на гранитной скале цитадель. Верки её командовали городом с его валами, и в сфере её действительного пушечного огня находились также и впереди лежащая местность и Дунай с его островами. Цитадель не имела рва, но отличалась чрезвычайно высоким профилем; высота была от 40 до 50 футов, и бруствер цитадели возвышался на 20-25 футов над городской оградой. Вследствие ограниченного протяжения городской ограды она всюду подвергалась огню с высокого кавальера цитадели не только из крепостных ружей, но из обыкновенных пехотных, так что атакующему было бы чрезвычайно трудно утвердиться на городском валу в виду цитадели, а с другой стороны ничего нельзя было предпринять против цитадели, не заняв городской ограды. Успешно действовать по цитадели можно было только при помощи меткого и сильного навесного огня.
Переправу нашей армии предполагалось произвести у Сатунова. Против этого пункта на правом берегу Дуная, всего в 4000 шагах от места переправы, находилась небольшая крепость Исакча, которая таким образом получила особое значение.

Крепость Исакча

Сведения о состоянии этой крепости, которыми мы располагали, сводились к следующему: выше указано, что у нас имелось сведение, что в Исакче должно было находиться 6000 человек регулярных войск. Из подробных сведений, собранных об этой крепости, видно, что регулярного войска считалось в ней 4000 человек, а вооруженных жителей около 800 чел. Кроме того в форштадте крепости жило 700 турецких семейств и в округе, приписанном к Исакче, было более 500 семейств христиан. Всего крепость могла вместить 6000 человек гарнизона и, по-видимому, эту цифру и считали за гарнизон крепости. Орудий имелось 72, продовольствия было запасено до 12 т. кило. Комендантом крепости состоял Ибаю-паша, человек не старый, корыстолюбивый и нелюбимый, а начальником артиллерии был Халалаю.
Этим ограничились сведения, которые мы имели об этой крепости, имевшей для нас особенное значение, так как она [146] находилась против места, выбранного нами для переправы через Дунай. Как и относительно других турецких крепостей, мы не имели и об Исакче сведений собственно по части инженерной.
По данным, собранным Мольтке уже после войны, эта крепость имела следующие свойства. Она расположена была близ Дуная на холме. В расстоянии ружейного выстрела от крепости пролегали две долины, которые из крепости не обстреливались. С запада и востока к крепости прилегали форштадты, из которых восточный был сожжен. Ров имел 10 футов глубины: эскарп и контрэскарп были одеты песчанником, но перед северным низменным фронтом совершенно не было рва. Во рву находился плохой палисад из тонких жердей. Наружных укреплений и прикрытого пути не было; за гласисом, вышиною в 3 фута, находился узкий дозорный путь. Валганг был так узок, что орудия помещались только в бастионах. Внутренняя крутость валганга была отвесна и одета плетнем; внутренняя крутость бруствера была отчасти одета палисадом, а в бастионах по наружной отлогости бруствера и в амбразурах для той же цели служили туры. Безопасные помещения были устроены под валгангом, а также в виде ям, выкопанных в земле и прикрытых настилкою из прочных брусьев. [147]
Расположение верков этой крепости было вообще неудобное, причем турки не укрепили остров, бывший у самой крепости в 200 шагах от неё. Хотя для обстреливания Дуная в северном бастионе и был устроен кавальер, но постройка столь мало удовлетворяла этой цели, что часть нашей речной флотилии могла до окончания переправы армии в Сатунове беспрепятственно подняться по реке вверх для поддержания атаки Браилова. Слабейшую часть крепости составляли две северные стороны полигона, обращенные к Дунаю. Здесь не было рва, и фасы эти могли быть анфилированы по всей длине с высот, лежавших к югу от крепости.
Крепость имела большой запас холодного оружия, сабель, крючьев для захвата штурмующих во рву, копий и ружей. Орудий имелось 85 (по нашим сведениям 72), по большей части тяжелого калибра, на неуклюжих лафетах; пороха имелось много, и он сохранялся в погребах частных домов.
В виду такого состояния Исакчи нельзя было рассчитывать, что крепость эта окажет упорное сопротивление.
При дальнейшем наступлении нашей армии после переправы у Сатунова против правого фланга её находилась крепость Гирсов. Сведения об этой крепости, имевшиеся у нас до войны, были крайне ограничены. А именно, в сведениях от 21 января 1828 г. сказано, что «число гарнизона положительно неизвестно, орудий было 20; канониров 10; канонерских лодок 24. Командует крепостью Юсуф-Ага-Карджали. Поместиться может в оной до 4000».

Крепость Гирсов

В действительности Гирсов представлял из себя крепость, обладавшую следующими свойствами. Город имел около 4000 жителей. Он был расположен на самом удобном месте для переправы через Дунай и представлял из себя естественное предмостное укрепление, как бы самою природою возведенное против турок. Крепость имела начертание неправильного четырехугольника, сомкнутого с трех сторон скалистыми высотами, спускавшимися круто к стороне окружающей местности и отлого к городу; четвертая сторона замыкалась Дунаем. Там, где эти высоты примыкали к верховой части реки отвесным обрывом высотою около 80 футов, издавна возвышался укрепленный замок, которым мы овладели в 1809 году. Мы укрепили тогда город полевыми укреплениями, навели судовой мост и отошли по нему в конце того же года обратно за Дунай; в следующем году мы [148] снова совершили переправу через Дунай в этом же месте. Это обстоятельство обратило на себя внимание турок, которые в 1822 году преобразовали Гирсов в крепость, несколько только искусственно усилив оборонительные свойства позиции. Главная ограда состояла из пяти коротких бастионных фронтов без наружных пристроек; сухой ров с каменным эскарпом и контрэскарпом имел 14 футов глубины; внутренняя отлогость бруствера была отчасти одета палисадами. На бастионах было по 10 орудий. Приречная часть города оборонялась на протяжении 700 шагов при помощи одного земляного бруствера с небольшим рвом, позади которого было поставлено 10 орудий. Таким образом, всего в крепости было не менее 60 орудий, тогда как по нашим сведениям орудий было 20.
Некоторые обстоятельства существенно влияли на уменьшение [149] оборонительной силы Гирсова, в особенности при атаке этой крепости со стороны Дуная. А именно, ограда не была достаточно придвинута к скату, составлявшему естественный гласис, так что у подошвы ската было значительное пространство, совершенно безопасное от огня крепостной артиллерии; кроме того турецкие строители не сумели дефилировать валганга от близлежавших высот. Они тщетно старались в некоторой степени устранить этот недостаток устройством тыльных прикрытий в 40 футов вышиною. Сверх того турки не обратили никакого внимания на остров, расположенный против крепости. Хотя этот остров и обстреливался частью крепостных орудий, но рукав реки, находившийся за островом, вовсе не обстреливался, и наша флотилия могла здесь совершенно беспрепятственно подняться к Силистрии. Так как город возвышался над Дунаем амфитеатром, то мы, заняв остров, могли обратить город в пепел. Итак, в результате можно сказать, что атака Гирсова со стороны Дуная открытой силой была сравнительно легко выполнима: но зато при атаке со стороны Добруджи крепость могла оказать упорное сопротивление.
О крепостях, лежавших вверх по Дунаю, мы имели следующие сведения.
Силистрия. Гарнизон этой крепости, по нашим сведениям, состоял из 4000 регулярной и 6000 иррегулярной пехоты, 1500 конницы и 3000 артиллеристов; орудий 130; канонерских лодок 24. В крепости имелось до 150000 кило хлеба и 40000 ок пшена. Крепость могла вместить до 20000 чел. В Силистрии были заготовлены материалы для постройки моста через Дунай, но до января 1828 г. мост не строился, а для перевоза через Дунай служили 4 парома. Комендантом крепости был сераскир Хаджи-Ахмет-паша.

Крепость Силистрия

После взятия Силистрии в 1810 г. русские срыли укрепления этой крепости, но турки их возобновили. Число жителей доходило до 20000 человек.
Крепостная ограда имела начертание в виде полукруга, поперечник которого около 2000 шагов протяжением был обращен к стороне Дуная. Ограда состояла из десяти бастионных фронтов, каждый длиною в 550 шагов. Крепость не имела ни наружных долговременных пристроек, ни прикрытого пути. Перед крепостными воротами были только наскоро насыпанные ложементы, внутренность которых обстреливалась с поля, и два [150] небольших укрепления: Лиман-Табия и Ченгел-Табия: они были в небольшом расстоянии впереди крепости и оба назначались для обстрела Дуная.
Гласис имел от 2 до 4 фут превышения, а ров глубину от 8 до 10 футов. Эскарп и контрэскарп были одеты на высоте 8 -10 футов известковым камнем. Бруствер был вышиною в 8 футов и толщиною в 20 футов, по внутреннему гребню бруствера был поставлен палисад. Наружная отлогость бруствера, весьма крутая, была одета плетнем, а в куртинах дерном; бастионы были вооружены десятью орудиями, действовавшими через амбразуры; они распределялись по 4 на каждом фасе и только по одному на фланках; поэтому оборона рвов весьма коротких полигонов была слаба. В ограде было четверо ворот; двое — со стороны реки и двое — с сухопутной стороны. Дно крепостного рва было выше уровня Дуная, и поэтому ров не мог быть обращен в водяной. Опасаясь действий наших мин, турки выкопали по всем сухопутным фронтам сухой кювет в 9 фут глубины.
Местность, на которой была расположена крепость, была весьма невыгодна в тактическом отношении; а именно, с юго-западной и южной сторон к крепости весьма близко подходили [151] командующие высоты. Если приблизиться на 800 шагов к самому южному бастиону (5-му), то с этих высот можно было обнаружить всю внутренность крепости до подошвы горжевых фронтов, обращенных к Дунаю. Батарея, расположенная в этом пункте, могла бы действовать в тыл трех восточных фронтов крепости, а с высоты, ближайшей к нижнему течению Дуная, обнаруживались и анфилировались оба юго-западных фронта крепости. Подошва скатов, находившихся против пятого полигона, была удалена от главного вала только на 600 шагов, а потому на этих скатах атакующий мог расположить свои батареи на такой высоте и в таком удалении от неприятельских верков, какие будут им признаны за наилучшие. Кроме того, так как ширина Дуная против крепости не превышала 1000 шагов, то огонь батарей с левого берега реки должен был сильно беспокоить крепость. Гарнизон Силистрии был многочисленный; главным образом он состоял из вооруженных жителей в числе от 6000 до 7000 человек.
В общем можно сказать, что Силистрия не представляла очень сильной крепости, так как внутренность её могла быть легко обстреливаема с высот, бывших южнее её, и с левого берега Дуная. Но обширность крепости требовала для действия против неё значительного отряда. При полном обложении крепости войска, расположенные на обоих берегах Дуная, были разделены на две части; для устранения этого недостатка необходимо было устроить прочное сообщение через Дунай. Итак, действия против Силистрии требовали затраты значительных средств войск и приспособлений.
Выше Силистрии находился на правом берегу Дуная Туртукай; сведения об этом укрепленном пункте ограничивались следующими данными: регулярного войска здесь мы считали 800 человек, иррегулярного — 1200 чел., орудий — 40. Туртукай был местом пребывания начальника дунайской флотилии или капитан-паши Ибрагима. Вот все сведения, которые имелись в штабе 2-й армии о Туртукае.
Рущук. Об этой крепости мы имели следующие сведения. Иррегулярного войска, т. е. вооруженных жителей до 4500 человек, орудий более 100; канонерских лодок 24.
В крепости имелось до 8000 домов, и в военное время в ней могло поместиться до 30000 войска. Для переправы через [152] Дунай было пять паромов. На левом берегу Дуная против Рущука находилась Журжа; эта крепость служила как бы предмостным укреплением для Рущука. О ней мы имели следующие сведения. Регулярного войска — 800 чел., вооруженных жителей до 3000 чел.; орудий от 80 до 90; гребных судов — 24.
Еще выше по Дунаю находился Виддин. В нем предполагалось регулярной пехоты 2000 чел. и ожидалось прибытие 12000-го отряда. Орудий всего 150, из них 15 полевых на лафетах с лошадьми. Канонерских лодок — 25. Пороха и боевых запасов много. Запасы продовольствия большие, а дров должно было хватить на год: жителей в Виддине до 10000 чел. Комендантом крепости был Мегмет-паша.
Кладова, в Валахии; вооруженных жителей — 750 чел.; орудий 55: запасы продовольствия большие.
О крепостях и укрепленных пунктах, расположенных внутри страны, имелись следующие сведения.
Бабадаг; сведения об этом пункте ограничивались тем, что войска в него прибывают беспрерывно и располагаются в окрестных селениях. В самом городе построены казармы для помещенья 20000 чел: и конюшни на 3000 лошадей; но прибывавшие войска их не занимали.
Шумла. В январе 1828 года мы считали в этой крепости до 7500 чел. регулярного войска. Комендант крепости Каза-углу-Шахап-Султан. Кроме этих войск ожидалось прибытие Агу-паши с 40000 человек, и сверх того Киузну-бей с 25000 уже перешел Босфор и направлялся к Шумле.
Адакале (прежде назывался Андак-Беглики). Гарнизон состоял из 400 чел., но орудий весьма много; пороху и боевых запасов «достаточное количество», как сказано в наших сведениях. Три магазина были наполнены продовольствием еще с прежних времен, но дров было запасено мало.
Необходимо отметить, что многие сведения о турецких крепостях мы получали от наших консулов из Ясс и Галаца, а также и от особо посланных агентов. Но судя по донесениям их, они не имели никакого понятая о военном деле, и поэтому многие сведения, сообщенные ими, не могли иметь никакой цены и даже были вредны, так как могли дать ненадлежащее понятие о турецких крепостях. Так, например, о Кладове один из агентов доносил: «крепость сия обведена канавою, имеющею ширины 36 саженей, а глубина вместе с вышиною в два роста человеческих, [153] с набитыми на валу кольями. Внутренность канавы выслана белым камнем; вокруг крепости семь батарей, вмещающих в себе каждая от 6 до 7 пушек».
О Журже имелось такое донесение. «Крепость окружена канавою шириною в 30 шагов, а вышиною вместе с глубиною более двух мер человеческого роста. Внутренность оной вымощена белым камнем, а вал укреплен деревянными сваями. В окружности сей канавы 9 батарей, вмещающих каждая от 8-ми до 9-ти пушек. Внутри оной имеются две другие канавы таковой же глубины и в 13 шагов ширины: в окружности каждой из них по 7 батарей с таким же количеством пушек. В находящейся при крепости на Дунае небольшой цитадели 7 батарей, вмещающих каждая от 8-ми до 9-ти пушек, оберегаемых крепостными жителями беспрерывно».
О Рущуке мы имели от агентов такие сведения. «Крепость обведена канавою в 33 сажени шириною и более роста двух человек глубины. Канава с внутренней стороны возвышена земляными валами в рост двух человек, имеющая ширины 18 шагов. Вокруг крепости 24 батареи, вмещающие каждая от 8-ми до 10-ти пушек».
Из подобных сведений трудно было сделать определенное заключение о состоянии турецких крепостей. Вот что говорит о наших агентах штабс-капитан Муханов, адъютант главнокомандующего 2-ю армией, в своем рапорте генерал-адъютанту Киселеву, донося ему о результатах порученных ему разведок. «Невежество и совершенное отчуждение военного дела людей, употребляемых за границею для разведки, весьма затрудняют в определении калибра орудий и описании подробностей различных укреплений. Незнание военных выражений и неопределенность оных допускают только в сих случаях степень приблизительной точности».
В числе наших агентов были, между прочим, купцы, имевшие торговые и личные связи в Турции. Так, например, в числе агентов были одесский негоциант Данц (Dantz), которому Дибич поручал в 1829 г. сообщать «au moyen de ses relations commerciales a Conctantinople des nouvelles sur ce qui pouvait nous interresser dans cetle capbtale». Затем в числе агентов были чиновники гражданского [154] ведомства. Например, в феврале 1827 г. Киселев посылал в Турцию титулярного советника Рожалина, товарища начальника портового карантина в Рени. Этот чиновник ездил под видом торговых дел в Исакчу, Тульчу, Браилов и Галац, где собрав по возможности желаемые сведения, представил их на благоуважение начальства.
Впрочем, выяснению точности сведений о неприятеле способствовало то обстоятельство, что мы имели множество агентов, доставлявших много донесений, сопоставление которых давало возможность делать вывод, хотя и не безусловно верный, чего и невозможно было ожидать, а хотя бы удовлетворительный. Мы имели агентов в княжествах, в Австрии, по Дунаю и даже посылали их в Шумлу. При этом некоторые из наших разведчиков отличались большой энергией и предприимчивостью и работали хорошо, как например Муханов, что видно из донесения Киселеву от 28-го декабря 1827 г. «Покорнейшую приношу благодарность за лестные выражения, коими Вам угодно было почтить меня. Лестнейшая и положительная награда, которую желал бы заслужить, вполне есть оправдание выбора вашего и оправдание доброго обо мне вашего мнения».
Из следующей выписки видно, какие меры принимали наши разведчики для сбора сведений. 27-го декабря 1827 г. Муханов писал Киселеву из Рени. «А с французом и вообще в заграничных сношениях стараюсь действовать с возможной осторожностью, но не могу совершенно отклонить переписку и потому пишу и получаю письма под чужим именем, дабы начальство имело возможность при первом случае отказаться. Ожидаю известий из Бухареста от лиц, с коими старался войти в сношение посредством постороннего участия. Сделайте милость, ваше превосходительство, выслать мне деньги; они крайне мне будут нужны, если посланный мой в Шумлу, Силистрию и прочие крепости возвратится с выгодным ответом об учреждении переписки».
Продолжительная стоянка нашей армии на границе и постоянное ожидание начала военных действий держали в нервном напряжении как войска обеих сторон, так и пограничное население. «В первых числах декабря, - пишет штабс-капитан Муханов [155] в своем донесении генерал-адъютанту Киселеву, - по всему протяжению Прута от Скулян до Рени войска были в ожидании, а жители в страхе вторжения турецких войск. Слухи сии, разлившись по береговой части Дуная, нашли много легковерных, особенно когда по замерзанию сей реки естественная преграда уничтожилась. Причиною рассеяния сих нелепых известий должно полагать врожденную робость молдаван княжества, находящих случаи к частым переговорам с родственниками, в Бессарабии живущими. К тому же и пограничная стража наша с невежественным легковерием добывала сии известия и, часто приводя всю цепь в ложную тревогу, подтверждала жителей в бессмысленной их боязни. В продолжение сего времени жители и военные турки, по крепостям живущие, получая нередко султанские фирманы о приготовлениях к войне и обороне в случае прихода русских, оставались также в беспрестанном страхе с полною доверенностью, что штыки наши покажутся в Молдавии и под Браиловскими стопами непременно в Васильев день (1-го января)». По донесению Муханова, «турки решительно приняли систему оборонительную, не угрожая не только границе нашей, но и княжествам».
Для охраны границы турки выставили посты в дунайских гирлах и вверх по Дунаю до устья Серета; затем надзор за границею по Пруту ограничивался посылкою агентов, которые собирали сведения о наших войсках.
Так как войска наши должны были занять придунайские княжества, то в штабе 2-й армии собирались о них весьма подробные сведения. Из числа этих сведений обращает на себя внимание сбор данных об администрации края. Эти данные были изложены в весьма подробных записках, и очевидно, что сбор этих данных находился в связи с весьма вероятною оккупацией княжеств не только во время войны, но и впоследствии.
В виду этого, а также принятого решения устранить господарей и председателями диванов назначить русских уполномоченных, чрезвычайно важно было предварительное ознакомление с княжествами, в особенности с принятой системой управления краем, с составом населения, средствами страны и пр.
Не лишним сказать несколько слов о мерах, принятых турками [156] для сбора сведений о нас. В этом отношении много удобства давали туркам местные условия. Пересеченная и закрытая местность нижнего течения Дуная, плавни, заросшие камышами, и множество островов, покрытых кустарником, давали возможность, несмотря на бдительность нашей пограничной стражи, проникать лазутчикам в наше расположение. Если к этому прибавить, что в низовьях Дуная жило много выходцев и беглецов из России, запорожцев, некрасовцев и пр., которые имели возможность скрытно сообщаться со своими родственниками, жившими в наших пределах, то станет понятным, что условия для сбора сведений были благоприятные. К тому же турки не жалели и денег на лазутчиков, платя им за работу до 1500 левов⁶.
На нашей границе образовалась, так сказать, биржа, где собирались сведения о неприятеле, где встречались агенты обеих сторон — это было Рени. «Связи родства, знакомства и торговые ренинских жителей так тесны с Галацом, что самая строжайшая бдительность не в состоянии усмотреть или открыть средства как словесных, так и письменных сношений. Тесных связей сих не отчуждены и карантинные чиновники, состоящие большей частью из греков или на гречанках женатые или имеющих родственников в Галаце, так что, будучи, может быть, и не совсем участными в злоупотреблениях, они без ведома могут покровительствовать оным от личного пристрастия». По-видимому, и в Яссах также был организован сбор сведений. Сверх того, сведения о наших войсках получались за границей из Одессы, которая, находясь на фланге и в тылу расположения 2-й армии, служила удобным местом для рассылки разведчиков, для сбора сведений и для отправки их морем в Турцию и княжества, откуда эти сведения направлялись в Австрию.
Турки получали сведения не только от своих агентов, но и от австрийских властей. Выше мы привели случай с полковником Липранди, из которого видно, как австрийское правительство ревниво следило за деятельностью наших разведчиков не только в своих пределах, но и в княжествах. Оказывается, что и австрийские должностные лица доставляли туркам сведения о наших войсках. Так, Муханов донес Киселеву, что «живущий в [157] Галаце австрийский агент Кипариси посредством связей своих с нашею агенциею и переписки не только с приграничными местами, но даже с Кишиневом, Одессою и пр., получал частые известия, которые немедленно передавал Браиловскому паше для отправления к Силистрийскому сераскиру».
Иногда турки употребляли для разведок людей весьма энергичных и образованных. В первых числах февраля 1828 года Браиловский паша послал Мудафа-Татаро-оглу объехать линию Прута до Скулян. Выбор этого человека замечателен тем, что, будучи уроженцем Мореи, он хорошо говорил и писал по-гречески, знал молдаванский и французский. Осенью 1827 года он прожил два месяца в Бессарабии, где успел завязать сношения со многими лицами, особенно в Кишиневе и Аккермане; между прочим он вывез подробные сведения о расположении и составе 7-го пехотного корпуса.
При сборе сведений и передаче известий большую роль играли также евреи, отличавшиеся при исполнении этих поручений такой ловкостью, что приводили в отчаяние наших агентов. Так, один агент заявляет, что единственное средство обнаружить пересылку письменных сведений, это вскрытие всех писем, идущих через границу.
Высказывалось также подозрение, что турецким шпионам оказывают содействие казаки, занимавшие кордон на Пруте. Так, штабс-капитан Коноплин писал генерал-адъютанту Киселеву от 27-го ноября 1827 г.: «относительно казачьих кордонов не смею утвердительно сказать, но полагаю: некоторые тоже ненадежны и готовы передавать письма. Связи они непременно имеют с жителями обеих сторон, что весьма может быть по долгому квартированию на одних местах и по сродной им наклонности к интересу». Липранди сказывал мне, и ему говорили в Яссах, что видают часто в Яссах наших казаков. Он примет все средства поймать. Я употреблю все средства открыть передачу писем, ибо между Рени и карантином без согласия казаков не могут переходить письма».
Во всяком случае, были агенты, указывавшие на то, что кордон по Пруту не отличался достаточной бдительностью. Так, в конце ноября в Скуляны был доставлен из Молдавии рядовой Казанского полка, бежавший из полка около 20-го ноября 1827 г. Он показал, что он и его товарищ, рядовой того же полка, «когда переходили Прут, не видели ни одного казака и прошли [158] без всякой опасности». Переправились они через Прут в трех верстах от Скулян.
О небрежной службе кордона по Пруту от Леова до Рени доносил Муханов Киселеву 23-го декабря 1827 г.; на некоторых кордонах не было часовых, а так как Прут в это время уже замерз, то при небрежности нашей стражи вовсе не трудно было переходить границу. Следующий факт также подтверждает ненадежность охраны границы казаками. В начале января 1828 г. по распоряжению генерал-лейтенанта Желтухина были пойманы два «скулянских еврея при обратном переходе их из Молдавии, кои по следственному делу показали переход свой за границу с одним казачьим офицером, уже и сознавшимся в том добровольно»⁷.

Дибич И.И., генерал-адъютант

Примечания

1. Военно-ученый архив, №2591, гр. Сухтелен—Дибичу 1826 г.
2. Записка Берга, из бумаг генерал-адъютанта Киселева.
3. Военно-ученый архив, №2599, 10-го марта 1826 г. 26, С-Петербург.
4. Кстати отметить, что бумаги шли из Петербурга в Тульчин (около 1500 верст) 6- 7 дней, что составляло непрерывного движения около 9 в. в час.
5. Турецкий кило равен двенадцатой части бессарабского кило, а бессарабский кило равен 2 четверти и 1 четверик.
6. 100 рублей ассигнациями равнялось 230 левам.
7. Записка по предмету открытия шпионов. Скуляны. (1-го января 1828 года).