|
Глава III. Состояние турецких вооруженных сил перед войной
Положение Турции перед войной. Янычары. Восстание и истребление их. Сипаи и тимарли. Новые войска. Численность турецкой армии. Обмундирование, вооружение, обоз. Распределение турецкой армии на театре войны. Флот и Дунайская флотилия. Главнокомандующий и старшие начальники.
[117] Положение Турции перед войной с Россией было крайне затруднительное, даже можно сказать, что непосредственно перед войной с Россией Турция находилась на краю гибели. Часть турецкой армии (янычары) была уничтожена самим султаном, а турецкий флот – при Наварине. Русские войска, сосредоточенные на европейской и азиатской границах, были готовы к вторжению в турецкие пределы; французы заняли Морею, и Ибрагим-паша был доведен до крайности голодом и мятежом. Греческий флот был свободен, а Средиземное море заперто флотами великих держав. К этому надо еще присоединить бедственное состояние финансов и общее неудовольствие внутри государства.
Султан имел полное основание писать великому визирю: «соберись с духом, ибо Аллах ведает, опасность велика». В заключение можно сказать, что Турция явилась на борьбу с Россией почти совершенно неподготовленною, хотя война давно уже представлялась неизбежной. Тем не менее, Махмуд не склонялся на уступки и «хотел только с оружием в руках потерять то, что было приобретено его предками с оружием же в руках».
Конечно, турки могли надеяться на поддержку Европы, но такая поддержка являлась только возможною, но нельзя было рассчитывать на нее наверняка. На какие же силы и на какие средства надеялась Турция, решившись на войну с Россией?
По мнению Мольтке, изучившему турок на месте вскоре после войны 1828-1829 годов, ключ этой загадки заключается в том, [118] что султан Махмуд II должен был быть или казаться сильным, даже если бы этот образ действий не соответствовал свойствам его характера, ибо он не смел быть уступчивым и слабым, он остался непоколебимым, несмотря на все требования держав, так как он совершенно не в состоянии был уступить иноземному давлению. За всякую уступку с его стороны христианским державам он мог заплатить престолом и даже жизнью. Связь, удерживавшая под одним владычеством столь различные народы как турки и курды, арнауты и аравитяне, заключалась, независимо от единства религии, в преданности династии, управлявшей ими в течение пяти столетий. Махмуд достиг власти вследствие возмущения янычар; он пожертвовал для них братом своим, Мустафою, и остался последним потомком в прямой линии Османа.
Частые восстания в провинциях и возмущения янычар беспрерывно угрожали падишаху и для усмирения постоянно требовали новых жертв. Ужасные пожары были следствием неудовольствия этой дикой толпы, и один визирь за другим падали жертвами их ярости. Наконец, янычары добились даже участия в диване и права голоса в его совещаниях. С этого времени никакая мера в пользу христианских подданных (райев) уже не могла быть проведена, а между тем это выродившееся ополчение, вовлекавшее Порту в войны и споры, всюду было разбиваемо в открытом поле, так что на него следует указать как на истинную причину дипломатической отваги этого государства, соединенной с полнейшим военным бессилием. Продолжительный и горький опыт убедил Махмуда, что невозможно придать значение собственной верховной власти наряду с могуществом янычар. Таким образом, в нем развилось непоколебимое решение истребить этих преторианцев исламизма.
Уже султан Селим противопоставил янычарам регулярное войско или низам-джедид (т. е. новый порядок); но эта попытка вызвала со стороны янычар неистовый мятеж. Казармы вновь учрежденных войск были взяты приступом, людей частью перерезали, частью разогнали, а султан Селим заплатил за подобное нововведение жизнью. Тем не менее, Махмуд с осторожностью принялся снова за выполнение плана своего дяди и довел его до цели с хитростью, [119] настойчивостью, наперекор неудовольствию и противодействию янычар. Под различными предлогами и разными наименованиями он сформировал новые войска, которые получали жалование правильно и щедро, обучались по европейскому образцу и были сосредоточены в обширных казармах.
Новый янычарский ага, Гуссейн, был назначен пашей, и ему подчинены так называемые аскиери-мухамеди (т. е. войско Магомета). Этот новый янычарский паша был безусловно предан султану и имел такое же твердое намерение сломить своевольное владычество грубой толпы, избравшей его своим головою и покровителем.
Ночью с 1-го на 2-е июня (с 13-го на 14-е июня н. с.) 1826 г. вспыхнул в Константинополе ужасный мятеж янычар. Ярость их обратилась, прежде всего, против их аги, измену которого они предчувствовали. Но Гуссейн успел бежать в императорский сераль (так называемый старый сераль), окруженный высокими стенами и расположенный на мысе между Золотым рогом и Мраморным морем; здесь же находился султан. Бунтовщики зажгли дворец порты и дом аги и стали 3-го (15-го) июня биваком в большом числе на обычном сборном месте их Этмейдане, опрокинув свои котлы в знак восстания и проклиная султана, как гяура.
Между тем султан собрал в серале улемов и преданных ему шейх-уль-ислама, высшего главу мусульманского духовенства. Расположенные близ Скутари азиатские войска были перевезены в Константинополь и соединились с преданными Гуссейну частями войск. Но главным образом султан надеялся на поддержку многочисленной и правильно устроенной артиллерии в числе 8000 человек с орудиями; это были так называемые топджи и кумбераджи, которые конечно все были бы перебиты, если бы янычары одержали верх. Наконец, султан нашел поддержку в более знатных и богатых жителях Константинополя, которые вооружились для самозащиты, видя в янычарах своих естественных врагов. Опираясь на эти войска и на нравственную поддержку шейх-уль-ислама, который изрек проклятие янычарам, султан объявил об уничтожении этого корпуса, основанного за 400 лет до этого. Приняв это решение, султан вышел из сераля со священным знаменем пророка и объявил свою непременную волю истребить янычар до последнего человека. [120]
Воля наследника калифов, освященная согласием шейх-уль-ислама, вид священного знамени и сознание собственной опасности собрали вокруг султана многочисленное войско и вооруженную толпу, так что бунтовщики увидели себя изолированными среди многолюдного города. Тогда султан решительно двинулся против Этмейдана; артиллерия открыла огонь, и казармы янычар были зажжены. Пока действовали картечью против бунтовщиков, оказывавших сопротивленье, задние выходы оставались свободными для бегства, которому ничем не препятствовали. Затем последовали многочисленные казни. Казнили не только янычар, но и всех, кто им сочувствовал, и сверх того около 16000 человек ремесленников, принимавших участие в беспорядках, были изгнаны в Азию. С такою же строгостью поступили в Адрианополе, Смирне, Бруссе и других более значительных городах Турции.
Янычары ответили на эти меры страшными пожарами в Константинополе, но этим и ограничилось их мщение; они уже не смели восстать открыто, хотя многие тысячи их находились в столице и были рассеяны по государству. Уничтожение янычар было чрезвычайно важно для султана как устранение опасного внутреннего врага, но оно было невыгодно для того времени, когда подданные султана находились или в открытом восстании против него или готовы были восстать, и когда Россия угрожала вторгнуться в турецкие пределы.
При таких обстоятельствах султан, конечно должен был, прежде всего, выиграть время, чтобы на место разрушенного создать новое. Этим объясняется, что Порта согласилась принять аккерманскую конвенцию, условия которой были столь тягостны, что турки никогда на них не согласились бы, если бы не решились заранее нарушить их тогда, когда будут достаточно сильны. Действительно, так и было на самом деле, и мы видели, что в гати-шерифе от 8 (20) декабря 1827 г. султан откровенно объявил, что «подданным его должно быть ясно, что он только с целью выиграть время дружески поступал доселе с неверными, которых природный враг есть каждый мусульманин!».
Султан Махмуд вполне сознавал, что только военные успехи могли освятить в глазах мусульман его неслыханные нововведения; поэтому главною целью его стараний было образование армии, которая не уступила бы европейским войскам и могла бы быть послушным орудием в его руках. [121]
После уничтожения янычар оставалось еще войско старой организации - так называемые сипаи и тимарли. Это были воины, которые обязаны были лично выступать в поход или выставлять в поле вооруженных пеших и конных ратников, взамен чего правительство давало им земли или право взимать подати с райев на известном пространстве. Это учреждение могло остаться по старому, так как правительство путем конфискации земель имело средство держать в руках этих воинов.
Взамен янычар решено было создать в короткое время постоянную армию силою около 48000 человек. Войско это решено было одеть, вооружить и обучить по-европейски. Султан сам изучал кавалерийскую службу по указаниям европейцев и лично руководил занятиями новых войск. Конечно, новизна этих учреждений, неудовольствие, с которым их принимал народ, давление обстоятельств и недостаток времени и средств, были причиной, что все было сделано слишком торопливо.
Между своими единоверцами Махмуд не нашел ни одного просвещенного человека, который мог бы ему помочь в этом деле; все должно было делаться иностранцами при содействии железной воли султана. Людей насильно набирали в деревнях и часто их приводили в Константинополь в кандалах и содержали как пленников. Образованных офицеров совершенно недоставало, а между тем религиозный предрассудок не позволял назначать иностранцев на должности начальников. Райи также не допускались на военную службу. Между мусульманами выбирали самых молодых, ибо надеялись скорее приучить их к суровым требованиям дисциплины и сохранить их на службе более продолжительное время. Сверх того войска эти так много теряли людей от болезней и беглыми, что постоянно нуждались в пополнении.
В результате появилась армия, устроенная по европейскому образцу, с русскими куртками и турецкими шароварами, с татарскими седлами и французскими стременами, с английскими саблями и французскими уставами, и с инструкторами из всех стран света. Они состояли из старых (поместных) и новых войск с разнообразной организацией и неудовлетворительным составом начальников. Блестящий вид, роскошное вооружение, безрассудная храбрость прежних османских полчищ исчезли, но [122] все-таки новое войско имело одно свойство, которое ставило его выше прежних полчищ - это войско повиновалось султану.
Однако новые учреждения были слишком молоды, чтобы пустить корни. Армия находилась в таком положении, что никак не могла сопротивляться русским войскам в открытом поле, притом она была еще так немногочисленна, что султан должен был обратиться к содействию иррегулярных азиатских ополчений, так как в европейских владениях Турции сравнительно было немного людей, которых можно было привлечь на военную службу. Так в Боснии, этой воинственной и мусульманской провинции, население было решительно против нововведений султана, и никто не хотел служить в низаме. Султанский фирман и привезенное в Боснию обмундирование европейского образца были растерзаны яростной толпой, и в продолжение всей войны Босния не выставила для турецкого войска ни одного человека; даже трудно было удержать на службе босняков, уже находившихся в гарнизонах дунайских крепостей. Райи, как известно, также не допускались на службу.
Численность турецких войск, выставленных для войны с Россией, невозможно определить в точности. Согласно списка канцелярии великого визиря в Европе и Азии находилось:
1)Иррегулярных полчищ (большей частью конница), не содержащихся на жаловании (не считая всеобщего призыва всех мусульман, которые должны были в крайнем случай взяться за оружье) – 97,050 человек
Постоянных войск - 80,000
Всего около 180,000 человек
В этом числе около трети было конницы.
Регулярная пехота состояла из 33-х полков трехбатальонного состава, по 500 человек в батальоне; кроме того каждый полк имеет по 120 человек артиллеристов, составлявших особую роту для прислуги при 10 полковых орудиях.
К этому надо еще прибавить два полка гвардии (бостанджи) в 6000 чел., так что всего пехоты имелось около 60.000 чел.
Конница состояла из сипаев или вассальных всадников – 10.000 человек.
[123]
Регулярная конница состояла из 4 полков шестиэскадронного состава по 152 всадника в 3648 человека – 13600 человек.
Артиллерия полевая состояла из 84 пеших и 8 конных рот. Число полевых орудий нельзя определить в точности, но принимая во внимание большое число укрепленных пунктов и местные условия, надо думать, что оно было сравнительно весьма недостаточно.
Сапер, минеров и бомбардиров имелось - 2600 человек.
Фурштатских было 41 рота.
Обмундирование новой пехоты представляло переход от восточной одежды к европейской. Оно заключалось в шерстяных камзолах, поверх которых надевался просторный суконный кафтан, доходивший до бедер. Чалма была заменена пестрою шапкою без козырька. Живот прикрывался широким красным кушаком. Сохранены были азиатские шаровары из темного сукна, которые, будучи широкими до колен, кончались узкими полуштиблетами. Штиблеты были сделаны из непромокаемого войлока, широкие башмаки были по большей части из красной кожи. На войлочной шинели сзади висел башлык для прикрытия им головного убора в ненастное время.
Наконец, нововведение составляла еще патронная сума. Вооружение состояло из ружей со штыками французского образца и кривой сабли. Ружья поставлялись преимущественно бельгийскими фабрикантами. Оружие это было встречено в войсках крайне несочувственно.
Пехота обучена была по новому уставу правильным движениям в сомкнутом строю, но большей частью люди уклонялись от этих непривычных форм и атаку вели по-прежнему, большею частью врассыпную.
Кавалерия была обмундирована подобным же образом, как и пехота; она была вооружена широкими палашами, винтовкой и пистолетами. Новое обучение заключалось скорее в некоторой дисциплинировке конницы, чем в маневрировании сомкнутым строем. Стремительность атак турецкой конницы тогда еще не была сломлена искусственным образом.
Лошади были малорослые, в особенности у азиатских сипаев, вообще по внешности невзрачные, но горячие, послушные, неутомимые [124] и весьма выносливые в трудах и лишениях. Лошади из Курдистана и из Сиваса (древняя Капиадокия) привыкли выносить полуденный жар и ночной холод под своими коврами. Их поили обыкновенно только раз в день, и они обходились за неимением зернового фуража одним подножным кормом, нисколько не ослабевая. Легкое и гибкое седло лежало день и ночь на спине лошади, так что всадник при самом неожиданном нападении имел коня, совершенно готового для езды. Удила этих послушных коней крайне строги, что давало возможность остановить их на карьере мгновенно. Кольцеобразные подковы были превосходны и, хотя они не имели шипов, но турецкий всадник смело скакал по крутому, скалистому обрыву, усеянному камнями, через лес и кустарник. Турки ездили только на жеребцах.
Артиллерия турецкая сделала перед войной большие успехи, но тем не менее она не могла выдержать сравнения с русской артиллерией, в особенности относительно способности к маневрировании. Турецкие лошади неохотно ходили в упряжи, и потому пришлось употреблять под орудия по большей части валашских лошадей и даже волов. Орудья были 3-х, 6-ти, 12-ти и 24-фунтовые на неуклюжих лафетах и с плохо отлитыми ядрами. Действие этой артиллерии в полевом бою не могло быть удачным, но зато она служила нравственной поддержкой для турок, которые придавали тяжелым орудиям большое значение.
Обоз турецкой армии был очень многочислен и не организован. С визирем выступали в поле не только высшие административные власти с их свитой, но также многочисленная прислуга пашей, кади-искер или верховный судья, полевая почта, имамы, дервиши и целые толпы слуг, купцов, ремесленников, танцоров, скоморохов и разного сброда. Толпа эта делалась поистине несметною, когда к ней присоединялся еще бесчисленный обоз с палатками для всех войск и продовольственными запасами, убойный скот, наконец, еще тысячи собак для охранения лагеря. Вся эта масса людей и животных состояла под начальством бональ-баджи, которому подчинялось несколько сот алайдшауши или ординарцев и метерджи или фурштатов.
Распределение турецких войск на театре военных действий было следующее: [125]
1)У Константинополя и для обороны Босфора 30000 чел.
2)В Дарданеллах - 7000
3)В Фессалии - 10000
4)В придунайских крепостях и в Добрудже - 25000
5)В Адрианополе - 30000
6)В Шумле - 25000
7)В разных крепостях Европы и Азии, собственно вне театра военных действий - 25000
Около - 180000 чел.
Необходимо, однако, отметить, что все эти данные основаны на приблизительных расчетах и предположениях. Войска прибывали на театр военных действий постепенно и частью весьма поздно. Не подлежит сомнению, что они были весьма слабы в начале кампании 1828 году и усиливались в продолжение военных действий. Так, например, проходы в Балканах еще не были заняты в то время, когда мы перешли через Прут; сераскир Гуссейн-паша двинулся из Константинополя в Шумлу 19 (31) мая, когда Браилов осаждался уже в продолжение 14 дней. Несколько позже за ним последовал Нури-паша со вторым отрядом, и 21 июня (3 июля) Капудан-паша-Иссет-Мегмет выступил с пехотою и конницей в Варну. Великой же визирь Мегмет-Селим покинул столицу, чтобы занять Адрианополь только в конце июля (в начале августа), когда Шумла была нами обложена уже в течение нескольких недель. 12000 азиатских всадников прибыли в Константинополь только после падения Варны. Несмотря на все принятые меры, туркам трудно было выставить значительные силы по затруднительности сбора людей. Санджаки и аяны не имели никакой возможности выставить назначенное им фирманом и фетвою количество войск. Кроме того по старому обычаю, перешедшему в неизменное правило, турки выступали в поход не прежде 23 апреля и считали себя обязанными служить только до конца октября.
Необходимо было принимать необыкновенные меры, чтобы [126] удержать турок на службе дольше этого срока, но и тогда невозможно было прекратить множество побегов.
Что касается до войск, собиравшихся у Адрианополя, то это были только частью регулярные войска, а большая часть состояла из ополчения, призываемого под санджак-шериф (священное знамя Магомета); сюда должны были явиться войска из Азии и Египта. Эти резервы были последними средствами обороны, ибо священное знамя развертывалось только тогда, когда решено было вести «войну народную и религиозную, которая должна была продолжаться до страшного суда». Однако к началу войны знамя пророка развернуто еще не было.
Итак, при открытии военных действий Порта, в сущности, располагала только гарнизонами придунайских крепостей. От защиты княжеств и даже Болгарии, за исключением одних крепостей, отказались, и оборона была сосредоточена на Балканском хребте. Единственными союзниками турок были крепости, Дунай и Балканы, отсутствие дорог, бедность страны, климат и чума.
На море турки имели небольшие силы. После Наварина у них уцелели: один линейный корабль, 2 брига, 1 гоелет и один брандер. Затем все морские силы, которыми можно было воспользоваться при начале кампании, состояли из трех линейных кораблей и 4 фрегатов, с которыми Капудан-паша стал на якоре для обороны столицы в бухте Буюк-дере, не смея выйти в Черное море навстречу русскому флоту.
На Дунае от Виддина до Браилова всего было 100 судов. Суда эти были распределены следующим образом:
В Виддине 20
Силистрии -24
Туртукае - 8
Рущуке и Журже - 24
Браилове - 24
Итого: 100
Суда разделялись на большие и малые. Большие имели 20 аршин длины, а малые – 14. Большие суда имели на каждом борте 5-ти фунтовые орудия, на носу одно 25-фунтовое орудие и на корме одну шестифунтовую мортиру. На малых судах было на каждом борте по два трехфунтовых орудия и на носу одно девятифунтовое. [127]
Экипаж судов был очень не велик; на больших судах было по 20 матросов и по 8 артиллеристов, а на малых судах по 12 матросов и по 4 артиллериста.
Главнокомандующим (сераскиром) всех турецких войск на северной стороне Балкан был назначен Гуссейн-ага-паша, принимавшей такое деятельное участие в истреблении янычар. Начальником артиллерии был назначен также участвовавший в истреблении янычар Кара-Джегенем-Ибрагим. Начальник конницы был Кала-узлу-Шагин-Султан. Начальником всех придунайских крепостей и дунайским сераскиром был силистрийский губернатор трехбунчужный паша Хаджи-Ахмед-паша.
Вопреки коренным турецким правилам верховный визирь не получил назначения командовать армией. Может быть, такое распоряжение было следствием политики султана, не желавшего подвергать своего наместника неудаче в начале войны. Согласно старому турецкому обычаю, пока армия верховного визиря не сражалась с неприятелем, до тех пор Порта не могла заключить мира, но должна была продолжать борьбу, хотя бы в течение нескольких лет.
В заключение необходимо сказать, что как внутреннее состояние Турции, так и состояние её вооруженных сил были настолько неудовлетворительны, что она решительно не могла рассчитывать на успех борьбы с Россией.
|
