Глава II. Отечественная война.—1 и 2 походы за границу.—26 год.— Война 31 года.
Война 1812 года носит название отечественной потому, что в этой войне за свободу и целость Отечества принимали участие не одни солдаты, но весь народ Русский; все Отечество наше ополчилось за честь родной земли и вышло на брань со врагом, пришедшим в наш край с несметным войском, состоявшим из разных народов. Врагом этим был знаменитый Наполеон; армия его состояла из двунадесяти язык и простиралась до 600 тысяч человек. Простой народ тогда говорил, что у Наполеона было „сорок королей с королевичем“.
8 июня 1812 г. Фанагорийский полк в составе 2-й Гренадерской дивизии генерал-майора принца Карла Мекленбургского перешел в г. Волковиск, и здесь солдаты с живою радостью горячо приветствовали объявление войны. В Высочайшем приказе Император Александр I Благословенный говорил, что неприязненные действия со стороны императора французов были замечены давно, что, не смотря на все кроткие меры к примирению и сохранению спокойствия, [42] оскорбительный действия со стороны Наполеона продолжались, и он первый открыл войну, напав на наши войска у г. Ковны.
„Итак, – говорилось в приказе, – видя его никакими средствами не преклонного к миру, не остается Нам ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Заступника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы Наши против сил неприятельских. Не нужно Мне напоминать вождям, полководцам и воинам Нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог!“
Война началась. Фанагорийский полк уже давно был готов к войне. Командиром полка был полковник Головин, бригадой командовал командир Астраханского полка. 2-я гренадерская дивизия состояла в 8 корпусе Бороздина 1-го; в этом же корпусе была и гренадерская рота 2-го батальона нашего полка в дивизии графа Воронцова.
Пока неизвестно было, где перейдут границу силы Наполеона, наши войска были поделены на две армии. Главнокомандующим 1 – был тогдашний военный министр Барклай-де-Толли, 2-й – князь Багратион.
2-я армия должна была, поддерживая сношения с 1-й, действовать во фланг и тыл неприятелю, но не раньше, как получит на то приказание. Когда Наполеон с своими войсками перешел границу близ Ковна, стали опасаться, как бы он не отрезал 2-ю армию от 1-й, почему решено было соединить обе армии, и Багратион получил предписание идти на соединение с 1-й армией, в бой не вступать, решительных сражений избегать, чтобы таким образом сохранить людей и силы для общего дела, тем более, что и соединенные-то наши армии были меньше армии Наполеона.
Князь Багратион выступил в поход и отдал такой приказ: „Воины Русские! Нужно ли мне возбуждать любовь вашу к Отечеству, когда Государь призывает вас к защите оного? Нам остается внимать гласу Его и, с надеждою на [43] помощь Всемогущего Бога, слепым повиновением начальству и неустрашимостью на поле брани, заставить раскаяться врага, дерзнувшего ступить на землю Русскую“.
Движение 2-ой армии походило на отступление: сильный французский корпус маршала Даву отделял ее от 1-й армии и препятствовал иметь с нею какие бы то ни было сношения, а в тылу надвигался с многочисленным корпусом Вестфальский король.
В арьергарде у нас была дивизия графа Воронцова, где находилась 2-ая гренадерская рота Фанагорийского полка, самый же полк шел впереди и хотя был всегда готов к бою, но пока ни в одном сражении, как и вся дивизия, не участвовал.
Армия шла усиленными переходами; обозы растягивались верст на 50; приходилось идти под палящими лучами солнца по чрезвычайно дурным дорогам то песчаным, то болотистым, а иногда и вовсе без дорог.
Неприятель преследовал по пятам и несколько раз пересекал нам путь, вследствие чего не раз изменялся наш маршрут. Однако не смотря на все это в Фанагорийском полку не было ни одного отсталого.
В 18 дней полк прошел 600 верст, и Багратион доносил Государю, что быстроте маршей „и великий Суворов удивился бы“, и что „одно непомерное желание в людях драться поддерживает доколе их силы“. [44]
В самом деле, люди имели бодрый вид и, соединившись с 1-й армией под Смоленском 22 июля, где стали лагерем на левом берегу Днепра, Фанагорийцы слушали музыку и весело на линейках пели боевые песни про Суворовские победы. Если труден был переход для наших войск, то и французам было не легче: отступая, мы увозили все запасы или сжигали их, народ разбегался в леса, чиновники выезжали и вывозили все бумаги. Неприятель ничего не мог узнать о той стране, куда зашел, продовольствия достать не мог; когда новые чиновники французского управления спросили маршала Даву, что они должны делать? он отвечал: „Господа! Наполеон требует от вас трех вещей – хлеба, хлеба и хлеба“. Почти с самого вступления французских войск в Россию, они начали заниматься для своего продовольствия грабежом и разбоем. Так как не было известно, куда направится Наполеон – на Москву или на Петербург, то войска под Смоленском имели несколько передвижений и 4-го августа заняли позицию верстах в 30 от города со стороны Петербурга, как вдруг узнали, что Наполеон идет на Москву и напал на Смоленск. Князь Багратион сейчас же поспешил со своими гренадерами на помощь и с дороги писал Раевскому: „Друг мой! я нейду, а бегу; желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобою. Держись. Бог тебе помощник!“1
Все наши солдаты не понимали, что, отступая перед Наполеоном и затягивая его армию внутрь России, мы губим его; всем казалось, что давно бы пора дать сражение, побить и прогнать его; поэтому можно понять, с какою радостию Фанагорийский полк и другие гренадеры шли к Смоленску, надеясь вступить в бой с ненавистным врагом. Без привала отмахали Фанагорийцы 30 верст, но все же пришли только в 7 часов вечера, когда бой стал утихать, и их поставили защищать Московскую дорогу. В ту же ночь решено было [45] отступать и полк в составе всей армии потянулся на Дорогобуж к Москве.
Отступая, войска всегда были готовы дать отпор наседающему врагу; все, начиная от высшего и до нижнего чина, отступали неохотно, Фанагорийцы горели желанием померяться силами с неприятелем.
Путь Наполеоновской армии обозначался ночью пожарами; его солдаты ставили лошадей в церквах, расхищали ризы и церковную утварь. Но не одни иноземные солдаты жгли наши города, села и деревни; истинно русские верноподданные не хотели, чтобы жилища их служили кровом врагу Отечества, они угоняли скот в леса, прятали имущество в землю и охотно поджигали свои дома, спрашивая у солдат: „пожалуйста, скажите, служивые, когда придет пора зажигать наши дома". Несколько раз выбирали позицию на пути отступления наших войск, и вот, когда армия остановилась у Царево-Займища, – прибыл назначенный Государем новый главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, известный старым служакам Фанагорийцам еще со времен взятия Измаила при Матушке Екатерине II.
Солдаты по обыкновению засуетились, вытирали ремни амуниции, чистились, строились и выравнивались. „Не надо, ничего не надо, – говорил Кутузов, – я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои! Солдату в походе не о щегольстве думать; ему надо отдыхать после трудов и готовиться к победе“.
Когда Кутузов принимал почетный караул, то, поздоровавшись довольно громко, сказал: „Ну как можно отступать с такими молодцами!“ Это слышали все и воспрянули духом, громко приветствовали они Кутузова, когда он объезжал войска, и радостно говорили между собою: „Приехал Кутузов бить французов“.
О тогдашнем состоянии войск вот что говорит герцог Евгений Виртембергский: „...Дух и дисциплина войск оставались неприкосновенны – полки соперничали один перед другим за честь участия в деле; на переходах и биваках люди [46] всегда были бодры и веселы, изъявляя заботу только о крестьянах, которых война лишила крова и последнего имущества“. Но и Кутузов от Царево-Займища отступил на новую позицию у села Бородина Можайского уезда.
Бородино находится на реке Колоче, в 11 верстах от Можайска. Позиция наша тянулась на 7 верст и шла от села Бородина к югу через деревню Семеновскую на деревню Утицу. Позиция эта не была для нас особенно выгодна, но лучшей не было, а отдать без бою Москву было невозможно.
На возвышении впереди деревни Семеновской построили три батареи, названные Багратионовыми флешами; по недостатку времени и вследствие каменистого грунта флеши эти не были окончены. – Версты на две впереди позиции, у села Шевардина находится небольшой пригорок, на котором построили, хотя и не окончили, пятиугольный редут (Шевардинский). Правое крыло и центр позиции заняли войска 1-й армии, а левое – войска 2-й армии.
Я не стану описывать всего боя, скажу только о бое в тех местах, где был Фанагорийский полк. Правее Багратионовых флешей была батарея Раевскаго – самый важный пункт позиции; флеши занимала дивизия Воронцова, имея за собой Фанагорийцев и всю 2-ю гренадерскую дивизию близ деревни Семеновской.
Оборона Шевардинского редута была поручена князю Горчакову 2-му, у которого было 11 тысяч войска.
22 августа армия пришла к Бородину, а 24 уже кипел бой на Шевардинском редуте. – На Шевардино Наполеон направил 35 тысяч войска. Долго наши войска держались, наконец уступили превосходству сил, и неприятель занял редут. – На смену утомленных войск, около 8 часов вечера прислали 2-ю гренадерскую дивизию; ее вел сам Багратион. Кавалерия удачно атаковала неприятеля с двух сторон, а наши герои гренадеры так отважно и неудержимо бросились на редут, что истребили целый батальон французского 61-го полка. Несколько раз редут переходил из рук в руки и остался, наконец, [47] за нами, когда в 11 часов ночи Кутузов приказал оставить разрушенный редут и отойти на свою позицию.
25 августа Наполеон, осматривая позицию, спросил: „Сколько вчера взято в плен русских?“ На что один из генералов, бывших в деле на Шевардинском редуте, отвечал: Они не сдаются в плен, умирают, но не сдаются".
Вот так солдаты были!
Наполеон все войска центра назначил для атаки флешей.
В русской армии 25 августа было торжественное молебствие, и духовенство в ризах шло с чудотворною иконою Смоленской Божией Матери вдоль линии войск. Воины падали на колени и усердно молились Святой Заступнице.
В нашем стане было много всякой провизии и вина, но, когда солдатам предлагали выпить, многие отвечали: „Не к тому готовимся, не такой завтра день“. Никто не унывал, но каждый чувствовал, что готовится на защиту родной земли.
26 августа в 9-м часу французы открыли огонь со своих батарей против Багратионовых флешей и подвезли их на 1600 шагов.
Под гром канонады французы двинулись в атаку и ворвались в флеши, но подоспевшее подкрепление помогло гренадерам Воронцова выбить неприятеля. Французы отошли к Шевардину, устроились там и с новыми силами целой массой двинулись на флеши. Князь Багратион подвинул резервы; Кутузов, видя, что это самый удобный для врага пункт нашей позиции, послал в подкрепление дивизию генерала Коновницына.
Давно ждали мужественные Фанагорийцы, когда им разрешат двинуться на смерть или поражение врага; наконец вся дивизия пошла в сечу и штыками вышвырнула французов, ворвавшихся, было, вторично в укрепления.
Вся дивизия Воронцова, как он сам свидетельствует, была „истреблена“. Так послужила 2-я гренадерская рота Фанагорийского полка. Багратионовы флеши несколько раз переходили из рук в руки. Отчаянному мужеству, силе и храбрости Фанагорийцев – нет названия; в этом сражении они [48] превзошли самих себя. Едва неприятель укрепится в флешах, как гренадеры неудержимым потоком, стеной налетят на него и на штыках вынесут из укреплений. Здесь наших 18 тысяч несколько часов боролись с 26 тысячами Наполеоновых войск; от целого Фанагорийского полка едва осталось 300 человек, так что остальную часть кампании он был в составе одного батальона, и то третья шеренга была из ополченцев.
Командир Фанагорийского полка был ранен, многие офицеры убиты; раненого князя Багратиона замертво вынесли из боя. От груды наваленных тел мертвые не могли падать и, казалось, после смерти все еще грозили врагу. Штыковой работе, казалось, и конца не будет... борцы дошли до того, что, когда ломались штыки и приклады, душили друг друга руками, но не уступали своих мест, разве подкошенный смертью уступит свое место и то не врагу, а товарищу, который с новою силою лязгает штыком между ребер нападающих.
Сами отважные и храбрые французы, видя русских в бою, изумлялись и не верили, что видят простых людей, полагая, что перед ними все витязи, все чудо-богатыри; – да оно так и было!
Вот как пишет о Бородинском сражении бывший участник его генерал Михайловский-Данилевский: „Медь и чугун оказывались недостаточны к смертельному истреблению. Раскаленные пушки не выдерживали действия пороха, разрывались и лопались. Пальба огнестрельных орудий, звук барабанов, восклицания победителей, стенания раненых, ржание лошадей, вопли умирающих, произносимые на всех европейских языках, крики командования, угроз, отчаяния, лютое ожесточение сражающихся – превратили поле Бородинское в обитель ада“.
В 12 часу флеши остались в руках французов и остатки 2-ой гренадерской дивизии собрались правее д. Семеновской. Тут бросилась на них масса неприятельской кавалерии и опрокинула их за селение. Гренадеры, под начальством Дохтурова, построили каре и при возобновлявшихся атаках кавалерии грозно [49] встречали ее и отбрасывали назад. Дохтуров ж, сидя в середине каре на барабане, спокойно говорил: „умирать, так умирать всем, ни шагу назад! Все равно умирать же под Москвою“.
Опытный полководец, император Наполеон, привыкший уже постоянно одерживать победы, был озадачен стойкостью русских войск и не мог с обычным хладнокровием и находчивостью делать распоряжения по ведению боя. Желая окончательно смять нас, он двинул свои резервы, заставил нас отойти на 3-ю позицию, и тут к 6 часам вечера, после непрерывного полусуточного боя, сражение стало утихать.
Потеря в сражении была громадна; одна 2-ая армия потеряла более 20 тысяч человек и не мудрено: 1650 орудий непрерывно действовали 12 часов кряду! Говорят, когда полковник Толь, посланный Кутузовым объехать войска 2-ой армии, подъехал к одной части и спросил: „Какой это полк?“, ему отвечали: „Это 2-ая гренадерская дивизия“.
В Фанагорийском полку одних убитых насчитывали до 500 человек, – сколько же должно быть раненых? Все офицеры были ранены, контужены, многие убиты на поле сражения, некоторые умерли от тяжелых ран. Всего убитыми и ранеными выбыло более 1000 человек.
Сражение кончилось. Часть поля осталась за нами, Багратионовы флеши и батарея Раевского перешли в руки французов, но и эти приобретения они оставили на ночь.
Во время боя, между прочим, отличились следующие нижние чины:
Портупей-прапорщик Арсентий Звездов во время прикрытия батарей, когда на самой флеши между знаменных рядов разорвало гранату и черепком тяжело его ранило, устоял со знаменем в руках, не показав ни малейшего замешательства.
Фельдфебель Тимофей Чиркалин при нападении неприятеля с отличным мужеством бросался вперед, врывался в ряды врагов и поражал их штыком, занимал места раненых офицеров и с неустрашимостью защищал и удерживал посты [50] свои. За это геройство, ум и находчивость его произвели в офицеры.
Батальонный писарь Иван Ланько отличался примерною храбростью, при жестоком нападении неприятеля на Багратионовы флеши, при отнятии у него этих укреплений, при отражении нескольких атак неприятельской кавалерии он ободрял своих товарищей во время самого упорного боя.
Рекрут Панфил Иванов храбростью, уменьем владеть штыком и терпением в трудах не уступал самым старым и опытным солдатам. Он был произведен в унтер-офицеры. Все раненые, у кого только была какая-нибудь возможность, оставались на своих местах, сражаясь до последней капли крови; если Фанагориец умирал, то и врага заставлял умирать.
Пока отброшенные французские колонны выстраивались для новой атаки, наши раненые кое-как перевязывали сами раны и снова были готовы грозно встретить врага.
Многие имели знаки отличия Военного ордена и за 24-е и за 26-е августа.
Подполковник Гасперский, прослуживший в полку более 30 лет, говорил, что он еще в кадетском корпусе слышал от своего воспитателя, старого раненого Фанагорийца, как храбро дрался наш полк, защищая своею грудью Багратионовы флеши.
„Более часу длился бой на укреплениях. Батареи переходили из рук в руки, наконец неприятель сделал новое отчаянное нападение около 10 часов и потеснил наших. Вслед за другими подался и утомленный неравным боем Фанагорийский полк; тогда командир батальона, желая воодушевить и еще раз двинуть вперед своих людей, схватил из рук раненого знаменщика знамя 1-го батальона, метнул его в самую середину наступавших врагов и, крикнув „наше знамя у французов“, бросился вперед. С глухим, яростным „ура“ кинулись за ним Фанагорийцы и завязался страшный рукопашный бой. Французы уже владели знаменем, наши ухватили за полотно, переломили древко и отняли знамя. В это время подоспела[51] дивизия Коновницына, и французы, оставив груды тел, были прогнаны с флешей“. Не выдали Фанагорийцы своей святыни, твердо помнили присягу и строго соблюдали воинскую полковую честь!..
Несмотря на такие громадные потери, какие понесла наша армия, воины не упали духом и, как говорить наш поэт Лермонтов,
„................Были все готовы
За утро бой затеять новый
И до конца стоять...“
Но Кутузов решил иначе и приказал отступать на Москву.
В настоящее время, на месте, которое занимала батарея Раевского, воздвигнут памятник в память грядущим поколениям о доблести их предков.
Французский император был поражен, когда ему доложили о потерях его войска; не смотря на очевидную храбрость французов, он изумлялся отваге и героизму русских, ожидал наутро нового сражения и был очень доволен, когда узнал, что русские отступили. Объявив себя победителем, Наполеон обещал своим войскам большую добычу и хорошие квартиры в Москве, почему войска его радостно двинулись вслед за русской армией.
Русская армия подошла к Москве и заняла позицию у Воробьевых гор. Кутузов созвал совет в д. Филях, на котором многие начальники говорили, что надо драться, но Кутузов на это сказал: „С потерею Москвы – не потеряна Россия, доколе сохранена будет армия. Уступлением Москвы мы приготовим гибель неприятелю“.
2-го сентября утром армия наша потянулась через Москву, откуда спешили выезжать все жители.
Солдаты наши не верили, что столицу оставляют без бою и, проходя по улицам города, на вопросы жителей, куда идут, отвечали: „идем в обход“.
Когда 3-го сентября вошли в Москву французы, Наполеон думал, что его встретят торжественно, но Москва была [52] пуста, тиха как могила, только злобным лаем осиротелые собаки приняли вражье войско. Скоро Москва запылала со всех сторон: ее подожгли верные россияне. Огонь дошел до кремля, и Наполеон поспешил уехать за город в Петровский дворец, а армию перевел на Ходынское поле. Ни квартир, ни добычи не нашли враги в Москве, а могила для них была готова. В то же время помещики, священники, старосты и другие составляли из себя небольшие отряды, нападали на команды фуражиров и били их нещадно; даже женщины били голодных шатающихся по селам врагов, а старостиха Василиса со своей командой не уступала и опытным начальникам.
5 недель простоял Наполеон в Москве и за это время потерял более 30,000 человек. Наполеон желал мира и говорил: „война кончилась“; русские же говорили: „война только что начинается.“ Государь Александр I сказал, что не положит оружия до тех пор, пока хотя один вооруженный враг будет в Отечестве.
Наша армия отошла на рязанскую дорогу, потом свернула к Калуге. Цель Кутузова состояла в том, чтобы не допустить войска Наполеона в наши южные губернии и заставить идти из России разоренною смоленскою дорогой, где войска его терпели всевозможные бедствия военного времени. Фанагорийский полк, под командой раненого майора Богдановича, находился в арьергарде Милорадовича, был в деле у деревни Чириковой. – В бою под Тарутиным 6-го октября Фанагорийцы состояли уже в главных силах и, не сходясь с врагом, угрожали ему своими передвижениями. 11 октября полк наш выступил к Малоярославцу и 12 числа к вечеру прибыл на место. В этот день кипел бой с французами в самом городе, который несколько раз занимали то наши, то неприятельские войска. Фельдмаршал приказал Бороздину 1-му вести в бой свой корпус и сменить утомленные полки 6-го корпуса.
Дружно ударили Суворовцы на врага, ворвались в город и штыками выбросили недруга за городскую черту, где снова, [53] устроившись и получив новые подкрепления, французы сильно стали теснить наших и, не смотря на отдельные подвиги отваги и личной храбрости всех Фанагорийцев, к ночи противник окончательно овладел городом. Занявши с таким трудом и потерями город, Наполеон ясно увидел, что ему не сломить русских воинов – их острые штыки грозили ему новым ударом, и он неминуемо должен был идти по смоленской дороге. Наши легкие войска преследовали его со всех сторон, а Кутузов с главными силами шел с боку неприятеля фланговым маршем.
В ноябре, после победы казаков Платова над французами, Кутузов писал в приказе: „Настает зима, вьюги и морозы; вам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости погоды, ни злобы врагов, – она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушится... Добрые солдаты отличаются твердостию и терпением; старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнить Суворова: он научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и славе Русского народа“.
На походе Фанагорийцы всегда были готовы к бою, они действительно были „добрыми солдатами“.
Когда армия наша была под Красным, последовал указ Государя о составлении Гренадерского корпуса из 2-х гренадерских дивизий под командой Строгонова и затем вместе с гвардией поступили под начальство Великого Князя Константина Павловича.
14-го ноября Наполеон переправился через реку Березину, чрез которую переправился также Фанагорийский полк и 19-го числа был в деле при селе Уши.
2-й батальон Фанагорийского полка также участвовал в сражениях за этот год под командой генерала Эртеля и преследовал неприятеля за границу в отряде генерала Тучкова.
Жалко было смотреть на отступающую Наполеоновскую великую армию: оборванные, худые, босые, часто в женских коцевейках, и больные, – они еле двигались. Едва 20,000 французов [54] вышли из пределов России и то большею частью без оружия; вооруженных воинов, перешедших обратно границу, было 1000 человек. К 25-му декабря ни одного вооруженного француза не было в нашем отечестве. Так кончился тяжелый для России, но славный героизмом ее верных сынов 1812 год.
Не были спокойны в эту годину и отставные фанагорийцы; один из них сочинил товарищам боевую песню:
„Братцы грудью послужите,
Гряньте дружно на врага
И вселенной докажите,
Сколько Русь вам дорога;
Посмотрите, подступает
К нам соломенный народ,—
Бонапарте выпускает
Разных наций хилый сброд.
Не в одной они все вере,
С принужденьем все идут,
При чувствительной потере
На него же нападут.
(Припев)
Всем, наверно, дал он слово,
Что далеко к нам зайдет;—
Знает дома нездорово,
Дома также пропадет.
Мыслит: Коль придет невзгода,
Должно славу потерять,
Так от Русского народа
Мне и смерть честней принять.
(Припев)
Вся Европа ожидает
Сей погибели его:
Бонапарта почитает
За злодея своего.
Ах! когда слух разнесется,
Что от нас сей враг исчез,—
Слава Русских вознесется
До превыспренних небес!
(Припев)
[55]
Другой отставной Фанагориец Егор Емельянов, будучи 75 лет, записался на вторичную службу и непременно хотел попасть в действующие войска, говоря, что его лично знал сам Суворов, каким он был ходоком, а штыком так искусно действовал, что товарищи иначе не звали его как „чертов штык“. Так и поступил наш „чёртов штык “ в действующие войска пример собою молодым показывать.
Кончился 1812 год, но не кончилась война. Император Александр I, прозванный за свою доброту „Благословенным“, очистив Россию от нашествия двунадесяти язык (память празднуется в день Рождества Христова), решил избавить все государства Европы от угнетения Наполеона, да и с ним надо было посчитаться, у него в гостях побывать.
При главных силах был Фанагорийский полк в гренадерском корпусе и почти весь поход совершил при особе Его Величества.
Из многих сражений, в которых принимал жаркое участие Фанагорийский полк за кампанию 1813 года, более других замечательны: под Люценом 20-го апреля и под Лейпцигом 4-го и 6-го октября. Последнее сражение называли „битвою народов“. Командир Фанагорийского полка полковник Головин догнал полк за границей, хотя еще не совсем оправился от раны.
17-го апреля умер князь Кутузов; войска с большою честью и скорбью проводили тело своего старого полководца в Россию, а Прусский король поставил ему памятник с надписью: „Он спас отечество свое и открыл путь к спасению Европы“. На место Кутузова был назначен граф Витгенштейн.
К этому времени Наполеон успел собрать армию в 130 тысяч, и 20-го апреля противные войска сошлись под Люценом.
Россия тогда имела союзницею только Пруссию и войска Наполеона на 34 тысячи превышали союзную армию.
Сражение началось нападением наших войск на неприятеля, когда Наполеон этого не ожидал, и союзники стали было теснить врага, как вдруг неприятель показался у нас на правом [56] фланге и опрокинул 1-ю линию. Бой был в полном разгаре, когда для отражения врага двинули гренадер. Генерал Коновницын лично новел полки 2-й дивизии. Дружно ударили на врага Фанагорийцы, как стена стояли прочие полки и штыками остановили движение вражьей силы. Бой длился до наступления темноты. Много содействовал успеху дела полковник Головин своими распоряжениями, так как имел особое назначение. Несколько раз ходил он со своими Фанагорийцами в штыки против сильнейших неприятельских колонн, мужественно опрокидывал их назад и личною храбростию воодушевлял своих подчиненных.
Наполеон стянул свои войска к Люцену и ждал нового нападения, но Император Александр желал склонить прежде к союзу с нами Австрию и потому приказал войскам отойти назад.
Летом по 6 июля было перемирие с Наполеоном. Войска стояли в 30 верстах друг от друга и не переходили этой черты или, как говорят, демаркационной линии. Войска нуждались в отдыхе, так как сделали более 3000 верст при всех трудностях осеннего, зимнего и весеннего похода. Время перемирия было употреблено, чтобы заново одеться, обуться и готовиться к продолжению войны. За это время Австрия соединилась с нами, к союзу приступила Швеция и войска наши 3-мя армиями двинулись на врага.
Сражение под Лейпцигом 4-го октября замечательно еще тем, что им управлял сам Государь и только Его присутствию духа, хладнокровию, спокойной храбрости надо приписать успех дела.
Главнокомандующим русских войск был назначен, как старший, Барклай-де-Толли. Войска были расположены в две линии, причем гренадеры стали во 2-ю линию. Австрийские войска заняли очень невыгодную позицию, что сделали по настоянию своих генералов; к тому же едва они начинали наступать, как французы прогоняли их обратно. Весь бой выдержали русские и часть прусских войск. Рано утром началось [57] сражение. В 10-м часу подъехал Государь и стал на холме за 2-й линией, откуда видел все поле сражения. Опасаясь, чтобы войска всех трех союзных армий не подошли во время боя, Наполеон решил прорвать главную нашу армию и затем разбить каждую армию порознь. С этою целью он всю массу кавалерии и много пехоты направил на середину нашей позиции. Завидя это движение, Барклай-де-Толли послал за гренадерами, и 2-я дивизия заняла место у селения Ауенгейма.
Быстро наступали французские колонны, смяли 1-ю линию, отбросили прусские войска влево и взяли 30 орудий. Путь к тому месту, где стоял Император, был почти открыт, но Государь спокойно отдавал приказания, видя успехи врага, хотя гранаты лопались тут же неподалеку. Однако не все войска дрогнули под стремительным напором отборной пехоты Наполеона и отчаянным натиском его кавалерии. Государь видел весь ход боя, видел, как отступили прусаки, и отошли некоторые наши части, и только как несокрушимая скала среди разъяренного, бушующего моря, стоял гренадерский корпус. Твердо стояли гренадеры, выстроив каре, успешно отбивали атаки сильнейшего врага и этим дали возможность подоспеть нашей гвардии и кавалерии. Фанагорийцы с другими полками дивизии обороняли Ауенгеймскую овчарню против целого корпуса генерала Виктора. На короткое время неприятель завладел было нашим местом, но гренадеры выпроводили его вон.
Корпусный командир наш генерал Раевский был ранен пулею в плечо; он спокойно вынул смятый свинец и сказал, что пуля эта окрашена кровью за Отечество: это подняло дух присутствующих, каждый гренадер хотел пролить свою кровь за спасение отечества и на отмщение врагу.
Бой был неравный. Французы опять готовились к наступлению. Гренадеры получили подкрепление, им роздали патроны и они снова были готовы грудью встретить врага, но неприятель повернул против австрийцев, и так как был уже 8-й час, то сражение кончилось. В этом деле у нас убито 3 унтер-офицера, 1 барабанщик и 104 рядовых. Полк состоял всего [58] из одного батальона; командир полка и 10 офицеров ранены, из них двое умерли от ран.
Во время боя подполковник Богданович, прикрывая артиллерию, выгнал неприятеля из-за закрытий, откуда он наносил нам особенно большой вред. Поручик Марков 1-й храбро бросился со стрелками в лес и выгнал неприятеля; здесь он ранен в ногу. Поручик Сущинской перебрался с Фанагорийцами через гору и так отважно ударил во фланг неприятелю, что обратил его в бегство.
6-го числа сражение возобновилось. Гренадеры были в резерве, а когда город Лейпциг был взят, – с музыкой и распущенными знаменами проходили мимо Государя.
Наполеон отступил во Францию, и союзные армии безостановочно двинулись вслед за ним.
Кроме этих дел, полк принимал немалое участие в сражениях: под Бауценом 8-го мая, под Рейхенбахом 10-го мая, 27-го и 29-го августа под Теплицем и у Дона. Во всех этих сражениях немало выбыло товарищей из рядов Фанагорийского полка, но немало и знаков отличия получил полк на свою долю.
2-й батальон Фанагорийского полка был в северной армии и так же успешно мерился силами с неприятелем. Под Лейпцигом 6-го числа он был в войсках графа Ланжерона и мужественно дрался на правом фланге.
Все союзные войска были разделены на три армии для удобства ведения войны. Главную силу Северной армии составляли шведы. Армия эта должна была брать крепости, препятствовать гарнизонам подавать помощь полевым войскам Наполеона и наравне с прочими войсками двигаться к Парижу.
В виду того, что в рядах было мало людей, так что некоторые части состояли из одного батальона (как например наш Фанагорийский полк), повелено было в полках иметь по одному знамени на батальон. В память войны 1812 года все воины получили особую серебряную медаль на голубой ленте. [59]
Подвигаясь за Наполеоном, наши войска перешли реку Рейн и вступили во Францию. Здесь 20-го января 1814 года при г. Ла-Ротьере произошло сражение, в котором Наполеон потерпел сильное поражение. 2-я гренадерская дивизия состояла в поддержке войск генералов Сакена и Олсуфьева и расположилась за центром позиции. Сражение началось. Несмотря на упорство неприятеля, его заставили отступить к Ля-Ротьеру. Наполеон, увидя отступление своих войск, послал им на помощь дивизию молодой гвардии, а Барклай-де-Толли приказал двинуться в бой гренадерам. Наши только того и ждали, – вся дивизия бегом пошла к Ля-Ротьеру.
К 7 часам вечера, после упорного, кровопролитного боя наши войска овладели городом, взяли 3 орудия и целую дивизию пленных (дивизия Дюгема). Однако Наполеону жаль было Ля-Ротьера; он ночью сделал нечаянное нападение, ворвался в город, но возле церкви его встретили гренадеры, поддержанные другими войсками, ударили в штыки и выгнали. После многих передвижений Фанагорийцы участвовали в сражении при Арси 8-го и 9-го марта и, наконец, при взятии Парижа 18-го и 19-го марта.
Государь направил главную армию прямо на Париж; Наполеон же, желая отвлечь ее от столицы, отошел в сторону и угрожал нашему тылу; французскими войсками, бывшими под Парижем, командовал генерал Мармон. Кругом Парижа есть высоты, которые закрывают собою город; из них замечательны „Бельвиль“ и „Монмартр“. На Бельвиле сражались 1-й и 3-й батальоны Фанагорийского полка (в составе 1 батальона), на Монмартре – 2-й батальон.
Бой начался рано утром, но 2-я гренадерская дивизия генерала Паскевича была введена в бой ровно в полдень. Пройдя Бриерский парк, 2-я дивизия сбила врага с передовой позиции, взяла 4 орудия, но была приостановлена начальством, чтоб дать время сбить неприятеля на других местах. В три часа все войска повели вторую решительную атаку. Наша дивизия шла со стороны парка Фужо и взяла 7 орудий. Затем войска [60] наши ворвались в Бельвиль и окружили войска Мармона, который успел-таки уйти в Париж.
С высот Бельвиля Фанагорийцы увидели Париж, по предместьям которого артиллерия открыла огонь.
Вскоре был взят Монмартр, и наши армии грозной железной дугой стояли над Парижем, вспоминая родную Москву. Государь не приказал разорять города. Париж сдался, причем ключи от городских ворот были торжественно поднесены Императору Александру. Для входа в Париж назначили гвардию, три кирасирских дивизии и гренадерский корпус. Прочие войска заняли окрестности Парижа.
19-го марта церемониальным маршем войска вошли в Париж, жители которого радостно их встретили, благодаря нашего Монарха, что он платил им добром за зло.
Торговцы спешили с товарами на биваки войск, дружились с солдатами и угощали их. Русских они полюбили за отвагу и храбрость, которою отличались наши предки за все время войны.
Наполеон как великий полководец уважал качества наших войск, а об австрийцах говорил, что они „плохие солдаты, сволочь, которую разогнал бы он плетью.“
Вскоре Российские войска торжественно, как победители, через всю Европу прошли на родину. Фанагорийцы стали в Вильне.
В 1814 году были сделаны некоторые изменения в составе войск: так, гренадерский корпус имел три дивизии, причем Фанагорийский и Астраханский полки составляли сперва 1ю, а потом 2-ю бригаду 3-й дивизии.
Участники заграничного похода получили медаль „за взятие Парижа 19-го марта 1814 года“.
 |
|
Медаль „за взятие Парижа
19-го марта 1814 года“ |
[61]
В 1815 году, когда Император Александр I был в Вене и армии еще не были распущены, Наполеон явился в Париж. Войска перешли на его сторону, и он начал войну, желая возвратить потерянную славу и могущество.
Монархи решили лишить его престола и водворить в Европе мир.
Русская армия в 150,000 человек двинулась за границу, но в боях не участвовала, так как все было покончено до ее прибытия. Фанагорийцы за свои заслуги еще раз побывали в Париже. В полку много было стариков-кандидатов, прослуживших полный 25-ти-летнии срок, но просивших позволения еще раз служить и быть в походе.
В августе месяце под Вертю был большой парад Русских войск. 30-го числа парадом командовал лично Государь, а Великий Князь Николай Павлович вел нашу бригаду, являясь при этом в первый раз на действительной службе. Общее состояние войск и наружный вид солдат, наших Фанагорийцев, были так хороши, что иностранные генералы полагали, что в Париж были введены выборные люди и очень удивились, когда на смотру увидели, что у нас все – молодец к молодцу! После парада Государь лично выбирал людей из армейских полков в гвардию и гренадеры.
По возвращении из-за границы до 31 года, Фанагорийцы в войнах не участвовали.
В 24-м году 2-й батальон был поселен в Новгородской губернии, 3-й наименован 2-м.
В 26-м году, 17-го августа в уважение к дорогой памяти и великим заслугам знаменитого Русского полководца Генералиссимуса Князя Италийского Графа Александра Васильевича Суворова Рымникского, который формировал наш полк, учил бить врага и был первым шефом полка, – он пожалован шефом Фанагорийского полка на вечные времена, так как Государь нашел наш полк достойным иметь шефом Князя Суворова. С этого времени полк стал именоваться „Гренадерским Генералиссимуса Князя Суворова полком“. [62]
Насколько были велики заслуги Суворова и как они ценились, показывает следующее: за победу при Нови, в Италии, Суворов удостоился получить рескрипт или именной указ и приказ от 24-го августа 1799 года:
„В благодарность подвигов Князя Италийского, Графа Суворова-Рымникского, гвардии и всем Российским войскам, даже и в присутствии Государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым Особе Его Императорского Величества“.
Счастливые Суворовцы, узнав о назначении шефом полка любимого своего основателя, вспомнили и его словесные поучения солдатам.
Суворов особенным образом учил солдат, на свой манер; после ученья штаб-офицер командовал под курок и начинал говорить к солдатам наизусть:
„Каблуки сомкнуты, подколенки стянуты; солдат стоит стрелкой: четвертого вижу, пятого не вижу.
Военный шаг аршин, при захождении полтора, береги интервалы.
Солдат во фронте, на шагу, строится но локтю; шеренга от шеренги три шага, в марше два; барабаны не мешай.
Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять. Стреляй редко, да метко; штыком коли крепко; пуля обмишулится, штык не обмишулится; пуля дура, штык молодец.
Коли один раз, – бросай басурмана со штыка; мертв на штыке, царапнет саблею шею. Сабля на шею, – отскокни шаг, ударь опять, коли другого, коли третьего; богатырь заколет полдюжины, а я видал и больше. Береги пулю в дуле; трое наскочат, – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун. Много наскочат: отскочи шаг, ударь одного, коли другого, стреляй третьего, притисни четвертого! последние – твои.
Фитиль на картечь, бросься на картечь: летит сверх головы; пушки твои, люди твои, – вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду; грех напрасно убивать – они такие ж люди.
Умирай за дом Богородицы, за Матушку, за пресветлейший дом: церковь (за тебя) Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава.
Баталия на окопы: – ров не глубок, вал не высок, бросься в ров, скачи через вал, ударь в штыки, коли, гони, бери в полон. Помни отрезывать, тут коннице сподручней. В Праге отрезала пехота (Фанагорийский полк), да тут были тройные, большие окопы и целая крепость; для того атаковали колоннами.
Три воинские искусства: глазомер, быстрота, натиск.
Глазомер: как в лагере стать, как идти, где атаковать, гнать, бить; для занятия местоположения, примерного суждения о силах неприятельских, для узнания его предприятий.
Быстрота: поход по рядам или по четыре для тесной дороги, улицы, для узкого моста, для водяных и болотистых мест, по тропинкам, и только когда атаковать неприятеля, то взводами, чтоб хвост сократить. Не останавливайся, гуляй, [63] играй, пой песни, бей в барабан, музыка греми. Десяток отломал, – первый взвод снимай ветры, ложись; за ним второй взвод, и так взвод за взводом; первые задних не жди.
............................................................................................................................
На первом десятке отдыху час. Первый взвод вспрыгнул, надел ветры, бежит вперед.
По сей быстроте и люди не устали. Неприятель нас не чает, считает за 100 верст, а коли издалека, то 200, 300 и больше, поет и веселится, вдруг мы на него из-за гор высоких, из-за лесов дремучих падем как снег на голову. Атакуй с чем пршел, чем Бог послал; конница начинай, ура, бей, коли, руби, отрезывай, не упускай, ура! – Чудеса творят братцы.
Натиск: нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет; в пальбе много людей гибнет; у неприятеля те же руки, да русского штыка не знает. Вытяни линию, тотчас атакуй холодным ружьем; недосуг вытягивать линию, – подвиг из закрытого, тесного места. Коли пехота в штыки, конница тут и есть: ущелья наверху нет; картечь через голову. – Пушки твои. Обыкновенно конница врубается прежде, пехота за ней бежит; – только везде строй. Конница должна действовать всюду как пехота, исключая зыби; там кони на поводах. Казаки везде пролезут. В окончательной победе конница гони, руби; конница займется, пехота не отстанет. В двух шеренгах сила, в трех полторы силы: передняя рвет, вторая валит, третья довершает.
Бойся богадельни. Немецкие лекарствицы издалека тухлые, сплошь бессильны и вредны; русский солдат к ним не привык; у вас есть в артелях корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог; береги здоровье, чисти желудок, коли засорился, голод –лучшее лекарство. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Жидок желудок, есть хочется, на закате солнышка немного пустой каши с хлебцем; а крепкому желудку буквица в теплой воде или корень коневьего щавеля. Помните, господа, полевой лечебник штаб-лекаря Белопольского: в горячке ничего не ешь, хоть до 12 дней, а пей солдатский квас, то и лекарство; а в лихорадке не пей, не ешь, – штраф за то, что себя не бережешь.
В богадельне первый день мягкая постель, второй день французская похлебка, третий день ее братец, домовище, к себе и тащит. Один умирает, а десять товарищей хлебают его смертный дых.
Богатыри, неприятель от вас дрожит, да есть неприятель больше и богадельни: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двулична, вежливка, бестолковка, кличка, что бестолково и выговорить: край, прикак, афок, вайрках и прочее, стыдно сказать. От немогузнайки много, много беды.
Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу – от него победа. Чудо-богатыри, Бог нас водит, Он нам генерал.
Ученье свет, неученье – тьма; дело мастера боится, и крестьянин не умеет сохою владеть, хлеб не родится. За ученого трех неученых дают; нам мало трех, давай нам шесть, давай нам десять на одного – всех побьем, повалим, в пол он возьмем.“
После этого вызывались часовые, командовалось „на караул“, отдавался пароль, лозунг и сигнал, затем делался разбор ученья – похвала или порицание, а потом громко выкрикивалось: „субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость, победа, слава, слава, слава!“
[64] Наступил 1831 год, известный восстанием польских мятежников.
Несколько лет назад, вследствие внутреннего упадка и постоянных раздоров, часть Польши была присоединена к России и присягнула на верность Всероссийскому Императору.
В Польше остались прежние управления, и войска набирались только из местных жителей. Долгое время все было спокойно, все были довольны новым положением дел, но вот явились люди, которые составили заговор, начали волновать народ и взбунтовали войско. Тогда приказано было собрать русские войска и направить их в Польшу для усмирения мятежников.
Суворовский полк выступил из Ревеля на Ригу и Ковно, где перешел р. Неман. Полк был в составе двух действующих батальонов. Командиром полка был подполковник Поляков, бригадным командиром – генерал-майор Мартынов 3-й, а начальником дивизии – генерал-лейтенант Набоков. Главнокомандующим армией назначен граф Дибич-Забалканский.
В эту кампанию полку довелось послужить в честном бою под Белоленкой, Остроленкой и под Варшавой.
11-го февраля отряд князя Шаховского, в котором находился Фанагорийский полк, ночевал у дер. Непоренто. Утром, когда еще все спали, совершенно неожиданно напали мятежники, и отряду грозила большая опасность, но гренадеры в один миг изготовились к бою, встретили раннего, непрошеного гостя огнем и заставили его скрыться.
Отряд продолжал свой путь и к 12 часам подошел к Белоленке. Мятежный войска уже прочно стояли на позиции и успешно отбили кавалерию, посланную в обход, и опрокинули два морских полка; тогда Шаховской приказал Суворовцам идти вперед для атаки неприятеля. Подъехав к полку, Шаховской приказал заряжать ружья, на что люди дружно отвечали: „Суворовцы не стреляют, позвольте прямо в штыки идти, – свое дело сделаем!“ Это им дозволили, и они без выстрела устремились в атаку, ворвались в селение, опрокинули [65] неприятеля, затем бросились в усадьбу и тут на штыках вынесли врага, только громкое „ура“ переливалось по рядам храбрых. Неприятель был смят и отступил в беспорядке.
Войска подвигались к Варшаве, мосты на р. Висле были уничтожены и предстояло брать Варшаву штурмом после переправы; главнокомандующий решил подождать прихода всех назначенных из России войск и так как по случаю крайне дурной, холодной погоды войска нельзя было оставить на биваках, то Дибич приказал им несколько отойти и стать на квартирах.
В это время шел на соединение с главной армией гвардейский корпус и был у Ломжи. Видя его малочисленность и удаленность от главных сил, мятежники решили истребить его, вследствие чего Дибич двинул войска во фланг полякам; узнав о сем, они стали поспешно отступать на Остроленку.
Суворовский полк с 15 апреля был в составе отряда графа Палена 1-го и с целой дивизией шел на преследование мятежников. Чтобы не дать врагу отойти и скрыться, главнокомандующий приказал наступать как можно скорее. Да и Суворовцы это хорошо понимали.
Правая колонна Палена выступила в 2 часа ночи на 13-е мая из Высоко-Мазовецка по направлению к Остроленке. День был жаркий, удушливый, за облаками пыли нельзя было ничего видеть в десяти шагах, но люди шли бодро и весело, желая поскорее вступить в бой с быстро отступавшим неприятелем, почему не только не чувствовали утомления, но прибавляли даже шаг.
Почти без привалов шла наша колонна до 12 часов ночи и прошла расстояние в 50 верст. До Остроленки оставалось 20 верст. Войска остановились на ночлег, но, по полученным донесениям, главнокомандующий узнал, что мятежники переправляются через реку Нарев и собираются уничтожить мост, почему, после малого привала, он приказал идти и настичь врага.
Приказано – сделано, – этим всегда отличался русский солдат. В 9 часов утра наш авангард завязал бой, а за ним, в голове колонны Палена, шел и Суворовский полк.
Остроленка – небольшой городок в 177 дворов, большею частью деревянных, расположен на левом берегу Нарева. В середине города базарная площадь и католический монастырь с каменной оградой – были приспособлены к обороне. Через реку был мост на сваях постоянный, а другой плавучий на 50 саженей ниже первого. За мостом шоссе тянется на 110 саженей в прямом направлении, а там круто поворачивает налево и тянется вдоль реки; так как местность у реки низменная, то шоссе было насыпное (как гать или дамба) и могло служить для войск бруствером. В двух верстах за шоссе находятся песчаные бугры, покрытые мелким кустарником, и за ними тянется большой лес. Эта местность послужила позицией неприятелю.
Часть пехоты мятежников занимала город и вступила в ожесточенный бой с нашими войсками.
1-я бригада нашей дивизии была послана в обход правого фланга неприятеля, а в середине нашего расположения лицом к врагу была 2-я и 3-я бригады.
Русские наступали так стремительно, что неприятель не успел воспользоваться всеми выгодами своей позиции.
Был 11-й. час дня. Пройдя в 32 часа 70 верст, сохранив полный порядок, бодрость духа и свежесть сил, войска наши отважно и пылко вступили в бой.
Едва наша артиллерия открыла огонь по неприятельским батареям, расположенным возле Остроленки, Набоков пустил карабинер и 2-ю бригаду в атаку. Суворовцы, имея Астраханцев правее себя, по глубокому сыпучему песку, без выстрела, с ружьями на перевес бросились к городу и на плечах врагов ворвались в улицы, штыками опрокидывая врага на своем пути. В то время как 1-й батальон Астраханцев, пройдя город, занял крайние дома, Суворовский полк и другой батальон Астраханского полка, встреченные с площади и из за монастырской ограды жестоким огнем, очистили [67] от неприятеля дома, площадь и монастырь. Неприятель защищался так отчаянно и упорно, что монастырь был взят только при содействии 2-х орудий. В это время неприятель навесными выстрелами зажег город. Суворовские гренадеры поняли опасность, – дружно взялись за дело и потушили пожар. Если бы огонь распространился по городу, то задержал бы движение наших войск, а тем временем неприятель мог уничтожить мосты и уйти безнаказанно. Потушив огонь, Суворовцы поспели к рукопашной схватке, но все же мятежники, оставив половину людей на месте и несколько сот пленных, ушли за мост. За ними бросилась часть карабинер и гренадер, но встреченные густой картечью двух орудий, поставленных у моста, вернулись назад. Мост остался свободен, и неприятель старался зажечь его, а потом стал разбирать настилку. Наша артиллерия, стоявшая по обе стороны города, мешала неприятелю разрушить мост. Не смотря на то, что в деле было очень мало наших войск и главные силы были еще назади, Дибич приказал продолжать наступление и овладеть мостом. Генерал Граббе послал Астраханский полк на мост. Георгиевские кавалеры вышли вперед, и весь полк по переводинам перебрался на другой берег и захватил оба орудия. Тотчас за ними бригадный командир Мартынов направил 1-й батальон Суворовцев, а 2-й побежал на плавучий мост, которого раньше не заметили.
Мятежники бросились рубить канаты плавучего моста; мост уже начал было отходить, но капитан Тяжельников был уже на другом берегу и с обнаженной шашкой бросился на врага; от него не отстали лихие георгиевские кавалеры, мост был перейден, – и штык суворовский заставил выпасть топор из рук вражьих. Команда неприятельская была уничтожена, и Суворовцы понеслись на помощь Астраханцам, которые изнемогали в неравном бою. Мятежники не заметили приближения Суворовцев и были ошеломлены, когда раздался голос Мартынова: „Коли их ребята“, и Суворовцы врезались им во фланг. Преследуя опрокинутого врага вместе с Астраханцами, [68] Суворовцы ворвались на его батарею и захватили два орудия, но увезти свою добычу не успели, так как в это время слева из-за лесу показались конные польские егеря и понеслись на них в атаку.
Суворовцы проворно, не разбираясь, кто какой роты и где ему место в ранжире, построились в каре, или вернее, сомкнулись в плотную кучу и спокойно встретили залпами конницу.
Однако ружейный огонь не остановил егерей, они подскакали к нашему батальону, окружили его и в запальчивости саблями рубили по ружьям. Командир батальона, видя такое затруднительное положение своей части, приказал бить тревогу и кричать „ура“. Лошади испугались шуму, поскакали назад, а Суворовцы дружным огнем снимали седоков с седел.
Едва только была отбита эта атака, как справа показались пехотные колонны Венгерского. Мартынов приказал Суворовцам и Астраханцам отойти несколько назад, чтобы лучше принять атаку пехоты; но не успели полки отойти и 200 шагов, как из-за лесу против Суворовцев появился целый полк улан. Поставив одно орудие и выстрелив по батальону, уланы быстро выстроились и понеслись в атаку. Суворовцы не дрогнули, подпустили улан на 100 шагов и встретили их таким метким огнем, что те повернули в противоположную сторону и влетели в болото, где понесли большие потери.
Мартынов спокойно продолжал отходить назад и поставил свою бригаду шагах в 50-ти за шоссе. Он обошел батальоны и, ободряя людей, говорил: „Смотри ребята—крепче держитесь, не отступай к реке, человек по пяти на штык сади.“ — „Будет сделано, найдется и шестому место, мы их сбрасываем,“ — говорили между собой Суворовцы.
Мятежники подошли к шоссе, остановились и некоторое время переругивались с солдатами, а затем бросились на гренадер. После дружного залпа, наши полки пошли в штыки, и завязался кровопролитный штыковой бой. В эту минуту подбежал 1-й батальон Суворовского полка, который тушил пожар, [69] под выстрелами батарей, пока саперы чинили мост. Кинувшись во фланг противнику, 1-й батальон всею силою ломил вперед, желая соединиться со своими. Уступая на правом фланге, неприятель потеснил наш левый фланг; тогда генерал Мартынов велел бить тревогу. Барабаны загремели по всей линии, гренадеры с криком „ура“ и новой силой ринулись на врагов и сломили их. Оглушенный, уставший неприятель бросился назад, гренадеры же заняли шоссе и ружейным беглым огнем провожали бегущих.
Однако неприятель сильно хотел Суворовский и Астраханский полки отбросить в Нарев. Бригада Венгерского построилась и вторично пошла в атаку; но к нам на помощь по плавучему мосту перешли два полка; их повели во фланг неприятелю, а Мартынов с бригадой пошел с фронта и отбросил мятежников к песчаным буграм. Едва наши полки отошли за шоссе, как 4000 мятежников шли уже на них. Гренадеры не ждали их, они сами пошли им навстречу и рассеяли их, как и бригаду Венгерского. Таким порядком, не смотря на отважные, с песнями, атаки неприятеля, все их бригады разбивались о мощную грудь русских непобедимых гренадер.
Причиною тому, что наши полки долго не получали подкрепления, было то, что, во 1-х, мосты были неисправны и плавучий часто обрывался, во 2-х, Дибич, поджидая главные силы, держал пехоту Палена в резерве, да кроме того надо было держать в городе команды для тушения пожаров, потому что неприятель часто зажигал его своими выстрелами.
При отбитии атак был захвачен в плен бригадный их генерал.
Когда подошли наши резервы, Дибич приказал некоторым полкам перейти мосты, сюда же была послана наша 1-я бригада и тут получилось 17 батальонов.
Вечером сражение кончилось. Русские окончательно утвердились на правом берегу Нарева, и граф Дибич приказал сменить особенно утомленные Суворовский и Астраханский полки, [70] в которых после боя составлено только по одному батальону.
В этом деле все дрались героями, – все стояли за одного, – один за всех!
В Суворовском полку:
Убито: 2 обер-офицера, 2 унтер-офицера, 1 муз., 1 рядовой.
Ранено: 2 штаб-офицера, 12 обер-офицера, 35 унтер-офицера, 3 муз., 307 рядовых.
Полк получил более 50 знаков отличия Военного Ордена.
Подполковник Поляков с отличным мужеством распоряжался и возбуждал дух своего полка, подавая пример личной храбростью. Он был тяжело контужен ядром.
Командир 1-го батальона Майор Ивашенцов своею твердостию и мужеством вселял такой же дух в людей, помогавший им не только удерживать безостановочные атаки сильнейшего неприятеля, но всегда опрокидывать его штыками. Он ранен пулею в ногу.
Командующий 2-м батальоном капитан Тяжельников первый перешел плавучий мост под градом пуль и картечи, смело ударил с батальоном во фланг неприятелю, лихо отбивал кавалерийские и другие атаки, подавал пример своим мужеством и храбростью и, когда штаб-офицеры выбыли из строя, – командовал полком до конца сражения.
Штаб-капитан Гаряинов получил сильную контузию картечью в ногу, но остался в строю и командовал батальоном.
Прапорщик Дьяков был с застрельщиками, несколько раз бросался в атаку и взял в плен неприятельского офицера.
Государь за сражение при Остроленке пожаловал полку второе георгиевское знамя, но так как в батальоне получалось только одно знамя и полк имел уже георгиевское знамя за Базарджик, а, по мнению Государя, всякая другая награда была мала за оказанное в бою геройское мужество, то повелено было иметь на скобах знамен особую надпись.
В 1832 году полк удостоился получить следующую грамоту: [71]
Божиею Милостию
МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ, ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ
ВСЕРОССИЙСКИЙ и прочая и прочая и прочая.
Нашему Гренадерскому Генералиссимуса Князя Суворова полку.
Отличное мужество и храбрость, оказанные в сражениях против польских мятежников Гренадерским Генералиссимуса Князя Суворова полком, обратили на оный особенное НАШЕ благоволение, в ознаменование коего ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем ему, вместо имеющихся у него знамен, пожалованных в 1810-м году за отличие, оказанное при взятии приступом Базарджика, препровождаемые у сего Георгиевские знамена, с надписью: за отличие при взятии приступом Базарджика 22-го Маия 1810-го года и Остроленки 14-го Маия 1881-го года. Вследствие чего Повелеваем по прочтении сей НАШЕЙ грамоты пред полком и по освящении знамен, употребить оные на службу НАМ и Отечеству с верностию, усердием и храбростию, толико Российскому воинству свойственными. – Пребываем ИМПЕРАТОРСКОЮ НАШЕЮ милостию к сему полку благосклонны.
(На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано): Николай.
С.-Петербург, 23-го Генваря 1832 года.
После боя под Остроленкой войска наши двинулись к Варшаве. – Варшава была укреплена по всем правилам военного искусства. Самая сильная часть позиции была у предместья Воли, где дома, ограда и даже костел были приспособлены к обороне. [72]
Перед штурмом, который был назначен на 25 Августа, главнокомандующий граф Паскевич объявил мятежникам, что Государь дает всем полное прощение, если они безусловно покорятся. Это предложение было отвергнуто, и штурм начался.
Суворовский полк был в колонне Набокова в 1-й линии. В 5 часов утра артиллерия открыла огонь, а в 7 ч. колонны пошли на приступ. Полки 2-й бригады под градом пуль и картечи взобрались на вал, но перед ними был новый ров и новый вал... Часть их бросилась садами в обход, часть ударила с фронта, подоспели резервы и после рукопашной схватки, к 11 часам, все укрепления были в наших руках. Русские войска взяли 30 офицеров и 1200 нижних чинов. Паскевич, прекратив бой, снова вступил в переговоры и, снова получив отказ, назначил на 26-е число новый штурм.
Ночь войска провели на поле сражения. Всегда бодрые духом русские войска спали, как говорится, „одним глазом“, оставаясь в колоннах. Лежать приходилось на сырой голой земле. Даже для начальников нельзя было достать ни клока сена, ни соломы. Тут Суворовцы вспомнили поговорочку: „под голову кулак, а под бок и так“. Костры также были запрещены.
Суворовцы и Астраханцы были назначены в левую колонну Брингена. Было 2 часа дня, когда полки пошли на приступ. Наша бригада овладела бастионами 23 и 24; затем вся колонна бросилась к кладбищу, но тут Суворовцы встретили такое жестокое сопротивление, что только с прибытием свежих подкреплений к вечеру выбили врага и заняли кладбище. В ночь Варшава сдалась безусловно, и наши войска вступили в город.
За оба дня сражений под Варшавой полк потерял до 300 человек.
79 георгиевских крестов были наградою храбрым.
Командующий полком майор Дорожинский взял в плен 8 офицеров и 411 нижних чинов, но был тяжело ранен пулею.
Капитан Петровский сперва дрался впереди своей роты, [73] потом командовал полком и взял 6 офицеров и 330 нижних чинов. При этом Суворовцы овладели 3-мя земляными укреплениями и двумя кладбищенскими.
Штаб-капитан Вельяминов с ротой при штурме Воли взял приступом дом и в нем 1 офицера и 75 рядовых.
Штаб-капитан Гаряинов бросился с ротою на отдельное строение и взял 3-х офицеров и 120 нижних чинов. Здесь его штыком ранили в правую руку.
Все офицеры были впереди, подавая людям пример своею храбростью и отвагой.
Фельдфебели Чернышев и Бородин, а также унтер-офицер Нефедов командовали взводами (полуротами) по недостатку офицеров и показали себя вполне достойными стоять в рядах Суворовцев. Они держали взводы в полном порядке, мужеством своим подавали пример и способствовали скорому и успешному окончанию дела. Чернышев и Бородин произведены в подпоручики, Нефедов – в прапорщики.
Всем участникам войны 1831 года повелено носить принадлежавший Польше „знак отличия за военные подвиги, а для тех, кто был при взятии Варшавы, установлена серебряная медаль, у которой с одной стороны был двуглавый орел и надпись: „Польза, честь и слава“, а на обороте крест в сиянии и под ним в лавровом венке надпись: „За взятие приступом Варшавы 25 и 26 Августа 1831 года“.
Ленты для медалей были из синих и черных полос.
Во время боя под Варшавой, как рассказывают, был такой случай: один доктор, узнавши, что его товарищ офицер, ранен, вскочил в седло и поскакал к нему на помощь под пулями. Но „судьба подставила ему ножку, заслонила дорожку, и растянула в лежку“, ядром убило его лошадь, а самого ранило и сильно контузило в плечо. Два гренадера Суворовского полка освободили его из-под лошади, и один, по приказанию доктора, побежал отыскивать знакомого ему майора, которому доктор хотел передать последнюю свою волю, думая, что не переживет раны, а другой, Ларион Михайлов, разрезал [74] доктору мундир, разорвал рубашку и, перевязывая, как умел, рану, чтобы облегчить страдания доктора, говорил разный шуточки-прибауточки. За его попечением раненый чувствовал себя как на руках родного и просил не оставлять его. „Рады стараться, – отвечал Михайлов, – шагу от вас не отойду“ – „Спасибо, – сказал доктор, – мне уж недолго жить осталось и я тебе за доброе дело подарю 1,000 рублей“.
Пока доктор доставал деньги, подали сигнал к штурму. Михайлов обомлел, боевое сердце забило тревогу в молодецкой груди, он схватил ружье и побежал к роте. „Куда ты, куда, – кричал доктор, – возьми хоть деньги-то, ведь тысяча рублей солдату не шутка“, но Михайлов, не останавливаясь, отвечал: „и там не на шутку пошло. Дай вам Бог здоровья, – перед вами я виноват, а уж перед штыком не провинюсь: потешу булатного друга и, коли сбережет Матушка Царица Небесная, поработаю и врежусь в славу не на тысячу“.
Однако наш санитар хорошо сделал перевязку – доктор выздоровел и пришел в полк, желая наградить Михайлова за оказанную им помощь; но тут узнал, что Ларион Михайлов исключен из полка убитым.
Царство небесное и вечная память доброму воину! [75]
Примечания
1. Раевский был храбрый генерал; под его командой было 15 тысяч войска, и он должен был защищать Смоленск против Наполеона, что исполнил со славой. Потом он был командиром нашего корпуса.
|
