6
20 октября Конвент выпустил прокламацию, в которой говорилось: «Солдаты свободы, необходимо, чтобы разбойники Вандеи были истреблены до конца октября! Это нужно для спасение родины; этого требует нетерпение французского народа; своим мужеством вы обязаны это исполнить. Признание нации ожидает в эту эпоху всех тех, достоинство и патриотизм которых укрепит возвращение свободы и республику»180.
Прошло совсем немного времени и в Вандее вновь развернулись ожесточенные бои, проходящие «с большим преимуществом для республики, но и с огромным ущербом для Франции, которая видела с обеих сторон только убитых французов»181.
Как было уже сказано, после поражение у Шоле, вандейская армия, которую сопровождали женщины, дети, старики, не желавшие оставаться на левом берегу Луары, бросились к этой реке, намереваясь переправиться на противоположный берег и направиться в Бретань.
Эйфория от одержанных побед, победоносные и слишком преувеличенные рапорты о завершении войны в Вандее привели к тому, что штаб-квартира Западной армии и, главным образом, главнокомандующий Лешель, даже не предполагали, что разбитые вандейцы смогут предпринять в ближайшее время какие-либо активные боевые действия. Лешель и особо приближенные
к нему представители народа были уверены, что мятежники полностью дезорганизованы и обуяны невероятным страхом, а стало быть, не стоит уже опасаться их. Это ошибочное мнение было уже вскоре опровергнуто вандейцами, которые в ночь на 17 октября пересекли Луару у Сен-Флорана и атаковали Варад, который после слабого сопротивления, оказанного республиканцами, был захвачен. «Этот пост, - пишет Клебер, - несмотря на слабость гарнизона и благодаря господствующим высотам у Сен-Флорана, мог быть защищен закаленными войсками, хорошими диспозициями и хладнокровием. Однако главнокомандующий или его начальник штаба, позабыв дать коменданту Варада инструкции, не предприняли никакой предосторожности. Позабыли даже спустить к Нанту лодки с правого берега, служившие как транспорт Католической армии на этом берегу. Гарнизон, подвергнувшись неожиданной атаке, ограничился тем, что произвел несколько пушечных выстрелов и перестрелкой, продолжавшейся час, а затем отступил, и неприятель стал хозяином обоих берегов. Ансени и Удон были также оставлены.
Без сомнения, - добавляет Клебер, - даже во сне нельзя было вообразить, что неприятель предпримет такое дерзкое и экстраординарное предприятие.
Повсюду, где прошла Католическая армия, ее оценивали в более чем 60 тысяч бойцов, без учета священников, женщин и детей. Она имела тридцать две пушки, среди которых несколько двенадцатифунтовых, а также соответствующее количество зарядных ящиков»182.
Беспрепятственно переправившись на противоположный берег, вандейцы захватывали один город за другим, поскольку большинство населенных пунктов охранялось либо небольшими отрядами Национальной гвардии, либо вовсе не имело вооруженных отрядов. Таким образом, оказавшись в Бретани, Королевская католическая армия беспрепятственно захватила Канде, Шато-Гонтье и Лаваль.
Пока вандейцы, не испытывая серьезного сопротивления, продвигались по Бретани на север, республиканская армия в Вандее, не имея каких-либо определенных планов дальнейших действий, практически бездействовала. Руководство армией, и главным образом, представители Конвента считали Королевскую католическую армию разгромленной и не способной ни к какому сопротивлению. И лишь немногие, в том числе и Клебер, который руководил республиканской армией от имени Лешеля, думал по-другому и пытался убедить другую сторону в том, что еще рано успокаиваться.
Действительно, вскоре стало известно, что вандейцы еще не были истреблены, что в их рядах находилось от тридцати до сорока тысяч вооруженных людей, способных вести боевые действия. Как только эти данные стали известны, был собран военный совет. Поскольку никто точно не знал, куда направилась вандейская армия - в сторону Анже, Нанта, в Бретань или на Нижнюю Луару для объединения с отрядами Шаретта, - было решено разделить армию. Одна часть под командованием генерала Аксо двинулась против Шаретта с задачей овладеть островом Нуармутье; другая часть под общим командованием Клебера должна была занять лагерь Сен-Жорж, недалеко от Нанта; наконец, третья часть должна находиться в Анже, чтобы вести наблюдение за неприятелем. Как пишет Тьер: «Без сомнения, если бы республиканцы были бы лучше осведомлены, то поняли бы необходимость оставаться в общей массе и безостановочно преследовать вандейцев. В положении беспорядка и хаоса, в котором они (вандейцы) оказались, было бы легче их рассеять и полностью уничтожить. Однако не было известно направление, которое они избрали, и... решение, которое было принято, оказалось в наибольшей степени разумным»183. Правда, командование республиканскими войсками не долго оставалось в неведение.
Как только стал известен путь следования Королевской католической армии, было решено начать ее преследование, чтобы нагнать ее прежде, чем она сможет предать огню Бретань или захватить порт на океанском побережье. Генералы Вимё и Аксо были оставлены в Нанте и в Нижней Вандее. Остальная часть армии двинулась в Бретань через Канде и Шато-Гонтье. Вестерман и Бопюи возглавляли авангард; Шальбо, Клебер и Канюэль командовали каждый своей дивизией. Несмотря на то, что Клебер возглавлял свою дивизию, главнокомандующий Лешель отдал руководство действиями армии ему, поскольку армия доверяла и восхищалась Клебером.
25 октября представители народа обратились с прокламацией к жителям правого берега Луары, а 27-го – к солдатам республиканской армии. В первом воззвании говорилось: «Братья и друзья! Разбойники Вандеи, разбитые и обращенные в бегство солдатами республики, перешли только что Луару. Они собираются принести в ваши края бедствия, которые они так долго распространяли в краю, хозяевами которого они считали себя, и который в это время представляет собой груду золы и трупов. Таковы зловещие результаты гражданских войн, такая участь ожидает вас, если вы не используете все ваши силы для изгнания с вашей территории чудовища, которое несет вам лишь опустошение и смерть.
Мы безостановочно преследуем эту перепуганную орду. Поторопитесь противопоставить ей непроходимые барьеры; действуя совместно, утопим в Луаре или разорвем в клочья на берегу Королевскую католическую армию»184.
Во второй прокламации - к солдатам республиканской армии - говорилось: «Храбрые солдаты! Вы предали все огню и мечу на территории разбойников, ваши победы были сокрушительны, как закон, который поручил вам отомстить за республику. Было необходимо показать только такой великий пример мятежникам и врагам внутри страны. Вы покрыли себя славой, а родина - удовлетворена.
Вам осталось только уничтожить часть злодеев, которых вы безостановочно преследуете; уже скоро вы должны были настигнуть и истребить их, но они перешли Луару. Вы покидаете землю гонений и уже на земле свободы. Там – железо и огонь были вручены вам, чтобы осуществить справедливую месть; здесь – честь и закон говорят вам соблюдать и защищать имущество. Вполне достаточно для храбрых республиканцев, что они знают о своем долге, они не забудут, что они являются братьями и друзьями; они не опозорят свои лавры, которые пожали только что.
Представители народа хотят верить, что защитники свободы не нанесут никакого ущерба имуществу патриотов; они оставят в департаментах, подчиняющихся законам, только память о своем мужестве и добродетели.
Если ожидания представителей народа будут обмануты, если какие-либо индивидуумы предадутся грабежу, тогда они обрушат без всякого сочувствия меч закона на головы виновных. Они не желают оставить хотя бы одно пятно на победоносную Западную армию.
Представители народа: Бельгард, Рюэль, Бусо, Каррье, Файо, Жилль, Моле»185.
Вечером 25 октября авангард армии прибыл в Шато-Гонтье; главные силы находились на расстоянии дневного перехода. Вестерман, несмотря на то, что войска устали и на дворе стояла ночь, хотел достичь Лаваля, до которого оставалось 6 лье. «Вестерман, - пишет в своем дневнике Клебер, - всегда призывающий действовать быстро и, как говорили о нем, любой ценой, предполагал двинуться на Лаваль. Бопюи обратил его внимание на то, что необходимо пройти еще шесть лье, а потому к Лавалю прибудут только в середине ночи, что солдат, слишком утомленный, вряд ли сможет что-либо предпринять; что перенеся атаку на следующий день, будет возможно не только принять более точные распоряжения, но и усилиться армией.
Все эти размышления не смогли убедить Вестермана... Жадный до славы, он захотел воспользоваться моментом... чтобы нанести оглушительный удар (coup d'éclat). Таким образом, следуя только своему неблагоразумному мужеству, он двинулся дальше.
Прибыв к «перекрестку битвы» (la croix de bataille), Вестерман отдал приказ капитану Отевилю осуществить рекогносцировку неприятеля. Этот офицер, предпочитающий рвение осторожности, стремительно атаковал передовые посты (вандейцев – С.З.) и энергично преследовал их. Тотчас распространился сигнал тревоги, послышался звук набата и в одно мгновение наши войска начали развертываться, а противник, прийдя в себя от первого испуга, двинулся нам навстречу... Хотя и неожиданно атакованные, наши солдаты вели себя со своей обычной доблестью, правый фланг в особенности совершал чудеса.
Бой, - добавляет Клебер, - был очень упорный, а темнота ночи делала его очень кровавым. Победа осталась бы за нашими войсками, если б кавалерия Вестермана пожелала последовать примеру Франкского легиона. Однако, вместо того, чтобы стремительно атаковать, она отступила и внесла беспорядок в колонну (пехоты). Вестерман, подавленный численным превосходством (противника), понял тогда, что одной отваги не всегда достаточно, чтобы добиться успехов. Он отдал приказ об отходе, который был осуществлен в достаточно хорошем порядке до Шато-Гонтье, куда основная часть армии прибыла на следующий день»186.
26 октября Клебер, двигаясь впереди армии, прибыл в Шато-Гонтье, где встретился с представителями народа и главнокомандующим. Он осведомился, были ли приняты диспозиции для марша войск: оказалось, что о них еще не думали, однако, не учитывая усталость и нищету солдата, было решено, что армия пройдет Шато-Гонтье и займет позицию в трех лье, у Вилье, на полпути к Лавалю. В следствие этого, Клебер распорядился произвести разведку местности и определил для каждой дивизии и авангарда места, которые они должны занять.
Вестерман желал, чтобы войско двинулось к Антраму, селению, находящемуся в двух лье за Вилье. Он настолько придерживался этого мнения, что довел свой легкий авангард, которым тогда командовал генерал Даникан, до моста через Жуан, находящийся за Антрамом.
Между тем, солдаты, уставшие от ежедневных стремительных переходов, прибыли с наступлением ночи в Вилье. Было более чем неблагоразумно заставлять их проделать еще два лье в таком состоянии, посреди ночи, вблизи противника, для занятия позиции, которую занимал Вестерман. Поэтому Клебер распорядился остаться у Вилье, и чтобы авангард отошел и занял позиции на высотах и у моста через реку Ует, протекающую впереди Вилье.
Этот приказ вызвал неудовольствие генерала Даникана, которого солдаты видели впервые и мало знали. Многие полагали, что он является протеже главнокомандующего. По рядам авангарда прокатился ропот. Командир батальона Альдебер, командующий егерями, возбудил жалобы до такой степени, что все возвратились в лагерь, а он остался для охраны моста только с отрядом кавалеристов.
Тем временем, Клебер прошел вдоль позиции, занимаемой его войсками, и возвратился в штаб-квартиру. Там он узнал, что Лешель дал ему знать, чтобы он отдал приказ двум дивизиям, о котором они договорились. Клебер был удивлен и поручил офицеру штаба найти главнокомандующего и передать ему, что они ни о чем не договаривались, но если у главнокомандующего есть какие-либо намерения, он, Клебер, прибудет к нему.
Офицер отправился, однако, прибыв в главную квартиру, он был извещен, что Лешель спит. Естественно, офицер не стал настаивать на своей встрече и возвратился к Клеберу, который, узнав об этом, написал, на свой страх и риск, два приказа: один – генералу Бопюи, который остался с авангардом в Шато-Гонтье, другой – генералу Блоссу, только что прибывшему туда с гренадерами. В своих распоряжениях, он предписывал им на следующий день присоединиться к нему, оставив только сильный отряд для защиты моста.
Вестерман, Марсо, Даникан и Савари собрались у Клебера в 11 часов вечера. Вестерман высказал неудовольствие, что войска не двинулись на высоты Антрама. В пылу он заявил, что если неприятель овладеет этой позицией, то руспубликанским войскам будет очень трудно выбить их оттуда. Клебер согласился с Вестерманом, однако добавил, что есть моменты, когда напрасно требовать от войск энтузиазма, однако требовать исполнения долга необходимо всегда. «Мы говорили об атаке, - пишет Клебер в своем дневнике, - которая должна была состояться на следующий день. Савари произвел разведку Лаваля и дал нам, при своем возвращении, самые подробные сведения. Он дал нам почувствовать, что атака, предпринятая по левому берегу Майена, удасться с трудом, потому что достаточно разрушить мост в Лавале или установить там батарею, чтобы сделать ее невозможной; что атака по правому берегу имеет больше преимуществ, потому что с этой стороны можно достичь высот, господствующих над городом, захват которых не представляет каких-либо препятствий. Если все же упорствовать на атаке по левому берегу, необходимо, по крайней мере, предпринять отвлекающий маневр на другом берегу, поручив его выполнение колонне из армии Бреста под командованием аджюдан-генерала Шамбертена, которая располагалась в Кране; таким образом, необходимо остаться на своих позициях и отложить атаку на один и даже два дня, чтобы дать войскам время восстановить силы и принять меры для одновременной атаки со всех пунктов.
Это мнение должны были услышать все; генерал Дембарре, неожиданно появившийся, поддержал его. Марсо взялся донести это предложение до Лешеля. На следующее утро Савари вместе с ним отправился (к Лешелю) и настаивал на исполнении этого плана. Лешель одобрил его и отослал Савари обратно, чтобы известить меня об этом. Он также отдал приказ Оланье, который прибыл со своей колонной... присоединиться к Шамбертену в Кране, чтобы вместе с ним двигаться на Лаваль. Однако он не отдал ни приказа, ни уведомления Шамбертену.
Между тем, колонна Бопюи прибыла из Шато-Гонтье и продолжила марш вперед. Генеральная баталия началась, и я получаю следующий приказ: «Армии подготовиться к маршу: во время своего движения авангард генерала Бопюи будет вести разведку с помощью стрелков; генералы дивизий должны держать порядок во время марша. Прибыв на поле битвы... пехотные офицеры должны спешиться и отослать своих лошадей в тыл армии. Оказавшись на поле битвы, направить одну часть для рекогносцировки позиции противника.
27 октября. Подписано: Лешель».
Можно понять мое возмущение, - восклицает далее Клебер, - при чтении приказа, несущего на себе печать полнейшего невежества; но необходимо было повиноваться!..
Бопюи по-прежнему выдвигался вперед, моя дивизия следовала за ним. Дивизия Шальбо была готова начать марш. Генералы вновь собрались и решили направиться еще раз к Лешелю, чтобы получить от него объяснения относительно этого неожиданного приказа.
Двадцать тысяч человек тянулись одной колонной для атаки одного поста, достигнуть который можно было бы по нескольким большим дорогам, без совершения какой-либо ложной атаки, без какой-либо диверсии представлялось нам делом очень необыкновенным, поскольку неприятель мог направить 10-15 тысяч человек по правому берегу Майена, чтобы усилить Шато-Гонтье и поместить нас меж двух огней. Вестерману должна была быть поручена эта миссия, но к этому не прислушались...»187
Между тем, вся вандейская армия была развернута на близлежащих высотах. Бой начал Бопюи; Клебер, прибывший следом, стал разворачивать свои войск правее Бопюи и слева от дороги таким образом, чтобы как можно больше охватить неприятельские войска. Однако чувствуя невыгодность такого положения, он обратился к Лешелю, чтобы тот направил дивизию Шальбо против неприятельского фланга. Однако эта колонна, составленная из батальонов Орлеана и Ньора, так часто в беспорядке отступавших ранее, разбежалась прежде, чем ей было приказано выступить. Лешель, не проявлявший твердости ни в своих решениях, ни в своем поведении, по словам Тьера, «в числе первых ускакал во весь опор»188. По словам Клебера, главнокомандующий «самолично подал пример к бегству».
«Я имел еще два свободных батальона моей дивизии, - пишет Клебер. - При таком беспорядке я направил их занять мост, находящийся позади нас (там, где стояла вторая дивизия), чтобы, по крайней мере, обезопасить это дефиле. Солдаты, у которых всегда глаза на спине, заметив, что вторая дивизия бежит, тотчас же пришли в движение, чтобы последовать за ней. Крики, угрозы – все было тщетно; беспорядок был полным, и впервые я увидел бегущих солдат Майнца»189.
Как пишет Тьер, «больше половины армии, не участвовавшей еще в сражении, обратилась в поспешное бегство, имея во главе Лешеля, в направлении Шато-Гонтье, а от Шато-Гонтье к Анже»190.
Вандейцы перешли к преследованию бегущих республиканцев и завладели пушками.
«Блосс, - пишет далее Клебер, - который получил приказ двинуться к Вилье только около полудня, выходил из Шато-Гонтье, чтобы отправиться туда. Не сделав и пятидесяти шагов, он увидел беглецов, во главе которых был главнокомандующий. Он преградил дорогу своими гренадерами, но все его усилия оказались бесполезными, и его самого увлекли за пределы города.
Представители народа Мерлен и Тюрро, которые по-прежнему были во главе колонны, в этот момент старались собрать солдат... В конце концов, неприятель неожиданно атаковал нас, и мы едва перешли мост в Шато-Гонтье, как он уже вошел в город и открыл ружейный огонь по нам из окон. Я встретил у городского моста аджюдан-майора Кюна, из легиона Франков, который собрал вокруг себя приблизительно двадцать человек из числа волонтеров, чтобы сохранить и защитить его. Я похвалил его за мужество и пообещал прийти к нему на помощь, как только смогу собрать сотню людей...
Я тогда увидел, что единственное решение, которое нам оставалось принять, состояло в том, чтобы навести некоторый порядок в наше отступление и занять позицию за рекой Удон, у Льон-д'Анже.
В этот момент, Блосс, без шляпы и с раной на голове, перевязанной платком, вновь появился в сопровождении пяти или шести егерей и направился к мосту. Савари устремился к нему. «Пойдем со мной, - произнес он, - постараемся навести порядок в наше отступление». – «Нет, - горячо ответил Блосс, - не смогу пережить позор этого дня...» Сделав несколько шагов к мосту, он был смертельно ранен. Он упал и несколько его боевых товарищей, пожелавших отомстить за его смерть, испустили дух со своей стороны. Так погиб один из самых храбрых и наилучших офицеров армии»191.
О смерти храброго генерала сожалела вся армия. В письме представителю народа Жиллю генерал Канкло писал: «Преследование мятежников за Луарой стоило нам многих храбрых патриотов и среди них этот несчастный Блосс, столько раз избежавший опасностей. Блосс, один стоивший целого батальона своей отвагой, своим бесстрашием, примером, и о котором я бесконечно сожалею...»192
Продолжая описание этого неудачного дня, Клебер писал в своем журнале: «Неприятель с высоты, господствующей над дорогой, произвел несколько пушечных выстрелов ядрами и картечью, принесшие в нашу колонну замешательство, ужас и смерть. Ночь была темна, не было более возможности придерживаться какого-либо порядка на марше, и солдаты остановились только там, где они не слышали более грохота пушек.
Мы оставили неприятелю во время этого ужасного поражения, свидетелем которого я был, девятнадцать пушек, такое же количество зарядных ящиков, несколько повозок с водкой и хлебом; я потерял в своей дивизии свыше тысячи человек.
Генерал Бопюи сражался со своей обычной неустрашимостью во главе своего авангарда, в самый разгар схватки он получил пулю, которая проникла в тело. Его перенесли в сарай, недалеко от Шато-Гонтье, на дороге в Анже, где была сделана первая перевязка. Когда собрались транспортировать его подальше, он произнес с тем спокойствием, которое не оставляло его никогда: «Пусть меня оставят здесь, и пусть покажут мою окровавленную рубашку моим гренадерам...» Его отвезли в Анже...»193
Наконец, одна часть армии остановилась в Льон-д'Анже, другая продолжала поспешно отступать до самого Анже. Лешель, тем временем, добрался до Льон-д'Анже. Клебер получил приказ на следующее утро отойти туда же.
«Таким были, - заключает Клебер, - результат этого фатального дня и немыслимое упрямство человека, столь мало предназначенного для командования...»194
28 октября армия отошла к Льон-д'Анже и, не останавливаясь в городе, заняла выгодную позицию за рекой Удон. Было очень холодно и сыро; уставшие и обескураженные неудачей солдаты были голодны, многие были без обуви и без оружия. Некоторые батальоны имели в своих рядах не более шестнадцати человек. Вся армия едва насчитывала семь тысяч человек, которых можно было собрать. Льон-д'Анже был наводнен беглецами и дезертирами. Положение было на грани отчаяния. «Лешель, - пишет Клебер, - покидая Шато-Гонтье, когда еще продолжался бой у Антрама, воскликнул: «Что же я сделал, чтобы командовать подобными трусами?» Один из солдат-майнцев, раненый, ответил ему: «Что же сделали мы, чтобы быть под начальством такого j... f...» Этот ответ привел генерала в такое сильное раздражение, что он потом обратился к майнцу в резкой и оскорбительной манере, в то время как к другим он обращался очень фамильярно.
Армия, - продолжает Клебер, - была построена к битве, и Лешель пожелал пройтись вдоль рядов со мной, однако он услышал только крики: «Долой Лешеля!.. Да здравствует Дюбайе! Пусть нам возвратят его. Да здравствует Клебер!..» Он (Лешель - С.З.) не осмелился продолжать осмотр и удалился, чтобы отправить свои жалобы представителям народа.
Я пожелал сказать солдатам и чтобы они осознали, что в них самих, в их малой стойкости - причина позорного поражения, которое они испытали только что. Но когда я оказался посреди этих храбрецов, которые до сих пор имели только успехи и которые столько раз покрывали себя славой, что когда я увидел, как они теснились вокруг меня, мучимые болью и стыдом, рыдания заглушили мой голос, и я, не имея возможности произнести ни одного слова, ушел...
В двух шагах от этого места я встретил Шудьё, Мерлена и Тюрро. Первый сказал мне: «Я чувствую себя опозоренным, когда солдаты кричали: «Да здравствует Дюбайе». – «Умейте применить кое-какие обстоятельства к их боли и смущению, - ответил я. – Это их первое поражение, они впервые испытывают стыд за бегство перед неприятелем, которого до сих пор всегда побеждали». – «Я им прощаю грубое обращение к Лешелю, - ответил Шудьё, - они видели его бегущим, он более не заслуживает их доверия, однако они должны сдерживать себя»1.
Тогда мне было сделано предложение взять главное командование, и поскольку я категорично отклонял его, мне говорили: «Ты не можешь отказываться, именно тебе солдат более всего доверяет, ты единственный можешь поднять его мужество». - «Я подниму его мужество, не будучи главнокомандующим, и я заставлю повиноваться к кому бы то ни было, кого вы поставите во главе (армии), даже Лешелю, если он не пожелает больше пускаться в бегство. Впрочем, у вас здесь находится дивизионный генерал (Шальбо), который к сорокалетнему опыту службы присоединяет командный тон и необходимые качества, чтобы внушить доверие. Я испытывал бы боль всякий раз, если бы вынужден отдавать приказы такому человеку. Наконец, - добавил я, - предположим, что вы невысокого мнения о его военных талантах, не можете же вы приказать ему, даже прекратить, воспользоваться помощью других генералов, когда речь пойдет о значительной операции? Ваши коллеги в Пиренейской армии в аналогичных обстоятельствах пошли на этот шаг и имели основание радоваться этому».
Мои доводы были приняты. Представителю народа Бельгарду было поручено от имени его коллег побудить Лешеля попросить отпуск для восстановления своего здоровья.
Было решено, чтобы Шальбо взял на себя временное исполнение обязанностей главнокомандующего, и чтобы он мог пользоваться помощью других генералов. Бригадный генерал Нувьон, очень хороший офицер, был назначен к Шальбо начальником его штаба.
Как только Лешель узнал об этом решении, он начал неистово кашлять (tousser). Тем не менее, в тот же день он отужинал с нами, и там он позволил себе абсурдное бесстыдство заявить, что это поражение было вызвано исключительно золотом Питта, которое совратило армию Майнца. Но, добавил он, я раскрою заговор и горе предателям!.. Я пожелал сказать, но меня подталкивали. Мои глаза и мой жест уже все объяснили. Однако у каждого на устах была презрительная усмешка. Стоило ли еще что-либо говорить?»195
На следующий день был собран военный совет, на котором был поставлен вопрос: остаться на позиции у Льон-д'Анже или выдвинуться вперед к Шато-Гонтье для атаки неприятеля. Многие, в том числе представители народа Мерлен де Тионвиль и Тюрро настаивали на движении вперед. Клебер был против таких поспешных действий и произнес: «Я полагаю, что необходимо сначала поставить вопрос: есть ли у нас армия, или ее нет. Вы смогли бы ответить на этот вопрос, если бы вы, как я днем, прошлись бы по лагерю; если бы вы увидели солдат, промокших до костей, не имеющих палаток, соломы, брюк, а некоторые – одежды, по колено в грязи, дрожащих от холода, не имеющих ни одного предмета, чтобы приготовить суп; если бы вы, как я, увидели знамена в окружении двадцати, тридцати или пятидесяти солдат максимум, которые составляют различные батальоны; если бы вы, как я, наконец, слышали, как они восклицали: «Трусы в Анже, а мы, мы здесь испытываем самые большие страдания». Тогда вы подумали бы, как я, что нельзя ничего предпринимать до тех пор, пока армия не будет реорганизована, пока не будет поднят как ее настрой, так и физическое состояние. Итак, я заявляю, что в том состоянии, котором я увидел наших солдат, невозможно надеяться даже на самое маленькое дело».
Когда присутствующие, и особенно представители народа, обратились к Клеберу с вопросом, настаивает ли он на своем решение, Клебер сказал, что да, настаивает на том, чтобы отвести армию к Анже для реорганизации и отдыха. На это заявление послышались тревожные голоса: «Но они предадутся там разгулу». На что Клебер произнес: «Это будет очень плохо, поэтому мое намерение состоит в том, чтобы оставить их там только на время, необходимое для полной реорганизации армии, предоставлении им обуви и других необходимых вещей для столь сурового времени года. Частые переклички, смотры будут держать их в напряжении... Они пойдут в кафе, кабаки – тем лучше. Каждый стакан вина, выпитый ими, оживит их мужество. Они поведают постояльцам и хозяйкам о своих прошлых подвигах, и те будут рукоплескать им и сделают их жадными до новых лавров. Таким образом, у вас через несколько дней будет армия не только реорганизованная, но, образно говоря, возрожденная»196. Мнение Клебера возобладало и было решено отвести армию к Анже.
30 октября армия, к радости солдат, выступила в направлении Анже. В каждой деревне батальоны увеличивались солдатами, оставившими свои знамена и незаметно пробиравшимися на биваки, чтобы избежать сурового наказания за дезертирство.
Между тем, генерал Оланье, присоединившийся к Шамбертену в Кране вечером 27 октября, два дня спустя был атакован колонной вандейцев и вынужден был отступить к Рену. Таким образом, Королевская католическая армия оказалась хозяйкой края и могла на некоторое время предаться отдыху.
Как обычно, Лешель в своем рапорте военному министру от 28 октября, отправленному из Льон-д'Анже, пишет так, будто именно он руководил войсками и, естественно, ни словом, ни даже намеком не обмолвился, что бежал в числе первых, предоставив солдатам и их командирам выпутываться из сложившейся в ходе боя ситуации. «В моем последнем письме от 26-го, я сообщал вам, что двинусь на следующий день к Лавалю, где находилась армия мятежников, уже пополнившаяся местными фанатиками. Действительно, наши войска выступили вчера в десять часов утра в наибольшем порядке. Неприятельская армия ожидала нас приблизительно в лье (от города – С.З.). Местность, отделявшая нас от нее, была ограничена на нашем левом фланге рекой Майен и была вся изрезана оврагами, ручьями и лесной чащей и предоставляла выход только по большой дороге, очень широкой и очень красивой. Наш авангард, состоящий из четырех тысяч человек элитных частей, сначала захватил высоту, господствующую над неприятельской позицией.
Бой начался очень горячий; головы всех войск были на расстоянии только одной четверти лье, и я распорядился быстро выдвинуться вперед. Поскольку неприятель направлял наибольшие усилия против нашего левого фланга, я там быстро развернул большое количество войск, а также на правом фланге. При таком положении вещей, мы имели преимущества в позиции... и неприятель, выдвинувшись вперед, должен был быть поражаем с фланга и с фронта. Имелись все шансы на полный успех, когда, из-за непостижимой фатальности, наши войска стали уступать, и невозможно было остановить это движение, которое, несмотря на все усилия генералов и представителей народа, привело к беспорядочному отступлению, во время которого мы потеряли несколько пушек. Я произвел сбор армии в пяти лье от Анже на превосходной позиции. Я вам предоставляю судить, гражданин министр, насколько я огорчен подобным событием, к которому мы не было готовы. По крайней мере, я лично убежден, что в том нет моей ошибки. Я должен вам также дать отчет в том, что войска, составляющие здесь гарнизон Майнца, громогласно требовали своего генерала Дюбайе. Это доказывает, что я совершенно не пользуюсь их доверием, и в связи с состоянием моего здоровья, причиняющее беспокойство, я получил от представителей народа согласие уступить на некоторое время командование дивизионному генералу Шальбо, который был старшим в армии»197.
Отвечая Лешелю, военный министр писал 31 октября: «...Мы не были готовы к такой неудаче, после успехов, которые вы добились до настоящего времени. Но мы все действительно убеждены, что в том нет вашей вины, и что независимо ни отчего, вы скоре исправите это несчастье.
Ваша республиканская самоотверженность нам слишком хорошо известна, чтобы мы по-прежнему испытывали такое же доверие к вам. Комитет общественного спасения разрешает Шальбо временно исполнять обязанности командующего до того времени, пока ваше здоровье не позволит вам продолжить свои функции. Не пренебрегайте ничем, чтобы как можно быстрее восстановить его. Попытайтесь также ознакомить меня с предателями и интриганами, и отдайте их в руки военного трибунала»198.
В своем ответном письме министру Лешель с лицемерием пишет: «Вы не ошибаетесь, оставаясь убежденным в том, что мое поведение могло быть атаковано исключительно недоброжелательностью... Рассчитывайте, что не буду пренебрегать ничем, чтобы ознакомить вас с предателями и интриганами, которые с такой наглостью ставят под угрозу спасение республики»199. Нечего и говорить, что Лешель, дабы скрыть свои грубые ошибки и трусливое поведение, нашел бы не одну кандидатуру на роль козла отпущения и, прежде всего, в рядах гарнизона Майнца. Однако судьба не позволила ему привести эти угрозы в исполнение: отправившись в Нант, Лешель серьезно заболел и вскоре умер. 11 ноября его адъютант Пиното информировал военного министра, что генерал отошел в мир иной.
Недоверие, по-прежнему испытываемое правительством к армии Майнца и которое Лешель постарался еще более усугубить, побудило Комитет общественного спасения принять постановление, чтобы подразделения этой армия были распределены по другим войскам, а не представляла отдельное соединение. «В течение продолжительного времени, - пишет Тьер, - с недоверчивостью относились к этой армии (имеется в виду армия Майнца – С.З.), к ее духу коллективизма, ее приверженности своим генералам и ее оппозиции штаб-квартире в Сомюре. Последние крики: «Да здравствует Дюбайе! Долой Лешеля!» завершили недоверие правительства к армии. Вскоре действительно Комитет общественного спасения вынес постановление, приказывая расформировать ее и распределить по другим корпусам. Клебер был ответственен за эту последнюю операцию»200.
Несмотря на то, что эта мера была направлена против него и против его товарищей по оружию, Клебер намеренно согласился с этим решением Конвента, поскольку чувствовал всю опасность соперничества и ненависти, возникающую между армией Майнца и остальными войсками. Кроме этого, он видел и большое преимущество, так как при умелом распределении и реорганизации можно было добиться боевой равноценности всех подразделений армии. В своих записках он писал: «Командиры майнцев не сомневались, что эта мера явилась продолжением клеветы Лешеля относительно них, тем не менее, они согласились ее исполнить с наилучшей благосклонностью людей, потому что они чувствовали ее необходимость в отношении духа ревности и ненависти, которые ощутимо проникали в различные подразделения и эффект от которых мог быть вредным для пользы дела республики.
Я был еще более убежден в этом, - добавляет он, - когда представитель народа Тюрро, принимая участие ко мне и закрывшись со мной, сообщил мне о письме Комитета общественного спасения, адресованном представителям народа при армии, в котором, после некоторых размышлений относительно поражения у Антрама, призывали не доверять Клеберу и Аксо, как двум роялистам; очень внимательно присматривать за ними и следить, чтобы они не причинили вреда. Тюрро пожелал дать мне почитать его ответ на эту депешу, и мы избежали и на этот раз смещения, кандалов и гильотины, которая была следствием этого»201.
Предчувствия Клебера были вполне обоснованы, и, главным образом, с того времени как Конвент, на своем заседании 24 октября, принял декрет, которым прописывал основания, по которым революционные комитеты могли арестовывать генералов республиканских армий и представлять перед судом революционных трибуналов. Таким образом, декрет Конвента предоставлял революционным комитетам при армиях такие обширные полномочия, которые могли привести к произволу. Любое, даже самое незначительное недовольство или просто зависть представителя народа в отношении любого генерала, могла привести последнего сначала в тюрьму, а потом и на эшафот. Доклад Барера 5 ноября также не успокоил Клебера. Об этом можно судить по следующему отрывку из выступления этого представителя Комитета общественного спасения: «Приближается страшный день, когда факел истины осветит все глубины этих притонов Вандеи; тот день, когда уверенной рукой мы сорвем плотный покров, еще скрывающий некоторое время все эти отдаленные интриги, все эти локальные ухищрения, все эти измены военных, эти различные амбиции руководителей. Администрация департаментов, военная администрация, штабы, генералы, военные советы, интриги всякого рода и т.д. – все будут отмечены печатью заслуженного осуждения.
Приукрашенные победы, преувеличенные неполные успехи, вымышленные рассказы – каждый займет свое место, и нация будет мстить»202.
1 ноября национальный Конвент, после доклада Барера, выпустил декрет, гласивший: «Любой город республики, который примет в свое лоно разбойников, или который предоставит им помощь, или не отвергнет всеми средствами их, на которые способен, будет подвергнут наказанию, как мятежный город, вследствие чего он будет стерт с лица земли, а имущество жителей конфисковано в пользу республики»203.
Между тем, основные силы Западной армии шесть дней проходили реорганизацию и оснащение всем необходимым для дальнейших боевых действий. Клебер, исполняющий функции главнокомандующего, приложил все свое внимание вопросам, связанным с армией; он с особым вниманием следил за распределением наиболее сильных и боеспособных батальонов по бригадам, чтобы каждая колонна была более или менее одинаковой боеспособности. Несколько раз организовывались военные советы, на которых присутствовали все генералы, а также представители народа Тюрро, Приё де Ла Марн, Бурботт и Франкастель. Каждый генерал, командующий дивизией, осуществил смотр своих войск, чтобы убедиться в их полной готовности. Были сделаны новые назначения: Мариньи, ставший бригадным генералом, командовал легкой пехотой в дивизии Клебера; Марсо заменил Бопюи в командовании авангардом; Канюэль стал командовать второй бригадой. Общая численность Западной армии составляла около 16 тысяч человек.
Пока шла реорганизация армии, штаб республиканцев не имел ни малейших понятий о движении и намерении вандейцев; было только известно, что неприятель вновь отошел к Лавалю, откуда он мог направиться на Париж, на Рен, проникнуть в Нормандию... Меж тем, генерал Россиньоль, опасавшийся за Бретань, предложил соединить обе армии в Рене и отдать ее под единое командование...
В свою очередь, вандейцы после успеха у Лаваля, не видя больше ничего, что могло бы помешать их маршу, вновь встали перед выбором: двигаться к северному побережью Бретани или Нормандии.
Бретань, особенно ее прибрежные районы, была также фанатично привязана к священникам и дворянам, как и Вандея, поэтому население с радостью приняло бы вандейцев; холмистая местность, изрезанная оврагами и реками, представляла удобные средства к сопротивлению; наконец, они оказывались бы на побережье, что обеспечивало сообщение с англичанами.
Нормандия, особенно полуостров Котантен, была более удалена, но там было легче защищаться. Важное место занимал порт Шурбур, снабжаемый товарами всякого рода и более выгодный для связи с англичанами.
Таким образом, эти два проекта имели свои преимущества и, что было самым главным, исполнение этих проектов не представляло больших препятствий. Дороги в Бретани охраняла только армия Бреста под начальством Россильона, состоявшая из 5-6 тысяч плохо организованных солдат. Путь в Нормандию защищала армия Шербур, составленная из отрядов народного ополчения, которые, как это не раз бывало, устремлялись в бегство при первом выстреле, а также примерно из тысячи человек регулярных войк, которые еще не оставили Кан. Таким образом, две эти армии не представляли для Королевской католической армии серьезного препятствия.
Однако, несмотря на многочисленность, вандейская армия после поражения у Шоле была не в столь хорошем состоянии, которое усугублялось тем, что практически все главные руководители восстания либо погибли в бою, либо ранены: Боншан погиб на левом берегу, д'Эльбэ, раненый, был отправлен на остров Нуармутье, Лескюра, смертельно раненого в голову, везли на телеге вслед за армией. Только Ларошжаклен, будучи здоровым и полным сил, возглавлял общее командование. Стоффлет был у него в подчинении. «Армия, - пишет Тьер относительно Королевской католической армии, - вынужденная теперь двигаться и покинуть свою землю, должна была быть организованной. Однако она двигалась беспорядочно, как орда, имевшая в середине женщин, детей, повозки. В регулярной армии храбрецы, слабые, трусливые... остаются неизбежно вместе и поддерживают друг друга взаимно. Достаточно было нескольких мужественных людей, чтобы передать их энергию всей массе. Здесь же (в вандейской армии – С.З.), напротив, никто не сохранял ряды, ни одна дивизия, рота, батальон не обращали внимания друг на друга, каждый двигался с тем, кто нравился ему, храбрецы собирались вместе и образовали корпус из пяти или шести тысяч человек, всегда готовый продвигаться первым. После них приходило войско, менее надежное и способное лишь решить успех, направляясь на фланги уже поколебленного неприятеля... Таким образом, тридцать или сорок тысяч вооруженных людей в конечном счете ограничивались несколькими тысячами храбрецов, всегда готовыми сражаться... Недостаток подразделений мешал формировать отряды, направлять корпуса к одному или другому пункту... Одни следовали за Ларошжакленом, другие – за Стоффлетом, и следовали только за ними одними. Было невозможно отдавать приказы; все, что было возможным добиться - заставить идти на поданный сигнал... Они едва имели две сотни плохих всадников и тридцать пушек, скверно применявшиеся и скверно содержавшиеся. Обоз замедлял марш; женщины, старики, чтобы быть в большей безопасности, стремились забраться в середину храбрецов, и, наводняя их ряды, затрудняли передвижения.
Начинало также появляться недоверие со стороны солдат по отношению к офицерам. Поговаривали, что они только и желали достигнуть океана, чтобы сесть на судно и бросить своих несчастных крестьян, вырванных из своего края. Совет, власть которого стала абсолютно иллюзорной, разделился; священники, входившие в него, проявляли недовольство военными руководителями. Наконец, ничего не было легче, чем погубить подобную армию, если подобный же огромный беспорядок в управлении не будет царить у республиканцев»204.
После многочисленных сомнений, вандейцы приняли наконец решение – двигаться к Гранвилю, расположенному на берегу океана между Верхней Бретанью и Верхней Нормандией. По мнению руководителей восстания, этот план имел то преимущество, что приближал их к Нормандии, которая представлялась им как очень плодородный и очень хорошо обеспеченный край. В результате, они двинулись на Фужер. По дороге они встретили ополчение, численностью 15-16 тысяч человек, которое разбежалось, так и не оказав вандейцам никакого серьезного сопротивления. 10 ноября мятежники двинулись к Долю, 12-го – к Авраншу. 14 ноября вандейцы направились к Гранвилю, оставив в Авранше половину людей и весь багаж. Гарнизон Гранвиля, вышедший навстречу мятежникам, был отброшен в город; преследуя гарнизон, вандейцы захватили пригород, из которого они собирались осуществить штурм города. Однако попытка прорваться в сам город не увенчалась успехом, и дело ограничилось ружейным и артиллерийским огнем, который не дал мятежникам положительных результатов. Наоборот, вандейцы были вынуждены ночью оставить пригород, поскольку ответный огонь гарнизона подвергал их постоянной опасности. Лишь несколько сотен стрелков остались в пригороде, чтобы продолжать стрельбу.
Следующий день не принес вандейцам никакого успеха и, после очередного обстрела, Королевская католическая армия отошла к Авраншу.
От этой неудачи уныние полностью поглотило всю армию мятежников. Все чаще и громче стали раздаваться голоса возвратиться обратно к Луаре, к своим очагам, в местность, которая была им известна. Тщетно Ларошжаклен пытался увлечь всех вновь двинуться в Нормандию; напрасно двинулся он к Вильдьё, которым завладел, - за ним пошли не больше тысячи человек. Оставшиеся колонны вновь возвратились на дорогу в Бретань, двинувшись на Понторсон, которым и завладели...
Пока проходили все эти события, республиканская армия была реорганизована в Анже. Узнав, что вандейцы двинулись к Фужеру, республиканская армия, разделившись на несколько колонн, двинулась вперед: первая колонна направлялась в направлении Дюрталь-Ла-Флеш-Сабль; вторая колонна – в направлении Льон-д'Анже-Шато-Гонтье.
10 ноября вся армия собралась в Лавале и находилась в этом городе и на следующий день. Согласно полученным данным о движении мятежников, было решено действовать на Рен, который находился под угрозой захвата вандейцами.
Помимо этого, опасались, чтобы неприятель не бросился в Морбиан. Эти опасения определили приказ, отданный генералу Трибу, чтобы тот покинул Брест и направился в Динан, куда Трибу прибыл 12 ноября с приблизительно 4 тысячами человек и многочисленной артиллерией.
В этот же день Западная армия вошла в Витре, где уже находился Россиньоль с представителем народа Пошолем. Согласно постановлению Комитета общественного спасения он должен был взять общее командование над объединенной армией на себя. На следующий день, 13 ноября, легкий авангард вошел в Рен, куда основные силы армии прибыли 14-го. «Это было скверное время, - пишет Клебер в своих записках, - дороги были в ужасном состоянии, солдаты без обуви; невозможно было наблюдать, как они боролись с невзгодами, не жалуясь на судьбу и сохраняя постоянство»205.
К 15 ноября объединенная республиканская армия вошла в Рен, где был организован военный совет, на котором, кроме генералитета, присутствовали представители народа Бурботт, Лаваль, Тюрро, Бурсоль и Пошоль. Россиньоль встретил представителей командования Западной армии и армии Бреста, в совокупности насчитывающих 20-21 тысячу человек. «Никогда еще, - замечает Клебер, говоря об этом военном совете, - я не видел собрание людей, настолько мало способных руководить войсками... Генерал Шальбо получил разрешение отправиться в тыл, чтобы позаботиться о своем здоровье.
16-го было получено известие об атаке, произведенной на Гранвиль. Был объявлен всеобщий сбор к трем часам после полудня, и уже к четырем часам армия была готова к маршу и направилась к Сент-Обен-д'Обинье. Погода и дороги были ужасны. Большое количество солдат без обуви и по колено в грязи остались позади. Начинало проявляться всеобщее недовольство»206.
17 ноября армия с рассвета была на марше и в тот же день прибыла в Антрен. Легкий авангард Мариньи продвинулся до Монтане и Сент-Уэн-ла-Руэри. Авангард Марсо занял Трамбле.
По словам Клебера, занятие этих пунктов имело цель разведать местность перед Авраншем и прикрыть от нападений Антрен, чтобы иметь время согласовать необходимые меры для дальнейших действий. У многих было опасение, что вандейцы, захватившие Авранш, могут направиться к Сен-Джемсу и даже к Фужеру. Эти опасения побудили 18-го утром выдвинуть для пресечения этих действий бригады Канюэля и Амея.
В тот же день, 18 ноября, главнокомандующий Россиньоль докладывал в Комитет общественного спасения: «Марш Западной армии к Рену был определен не только мотивом продовольствия и проходимости дорог, но также, чтобы это движение лишило неприятеля любого плана броситься в департаменты Северного побережья, в Финистер и Морбиан, где он стал бы более опасен, поскольку смог бы значительно увеличить свою партию, и где, к тому же, природа края ему очень благоприятствовала, - все это сделает войну еще более продолжительной, трудной и более изнурительной для войск республики.
Когда обе армии были объединены 15-го (ноября – С.З.) в Рене, было сначала решено действовать двумя колоннами на Авранш, где находился неприятель: одна должна была направиться к Фужеру, другая – к Антрену. Однако 16-го, узнав во второй половине дня, что армия мятежников продвинулась к Гранвилю и готовиться к атаке, представители народа потребовали, чтобы далее двигаться совокупными силами самой короткой дорогой, то есть через Антрен.
В результате, несмотря на то, что большое число солдат испытывало нехватку в сапогах и были босы, марш был осуществлен, несмотря на плохую погоду и скверную дорогу; двигались день и ночь и 17-го прибыли в Антрен, в десяти лье от Рена. Бивак был разбит в грязи и под постоянно идущим дождем.
Вчера вечером, 17-го, различные отчеты дали мне знать, что неприятель был отброшен от Гранвиля и вновь отошел к Авраншу...
После отчетов, которые мне должны быть предоставлены этим вечером, я увижу, смогу ли я двинуть Западную армию прямо на Авранш. Тем временем, я отправил этим утром армию Брест по дороге в Фужер, чтобы обойти неприятеля нашим правым флангом и чинить препятствие его движению в департаменты Орн и Кальвадос. Пять или шесть тысяч человек, прибывших из Бреста и с северного побережья, должны объединиться в Понторсоне и оказывать сопротивление неприятелю на нашем левом фланге, препятствуя его отходу в Бретань, и выдвинуться вперед, когда придет время. После сведений разведки, которые я получу этим вечером, армия завтра двинется, если будет возможно, прямиком на Авранш, либо чтобы скоординировать действий с армией Шербур таким образом, чтобы добиться как можно скорейшего наступательного результата...
Впрочем, все рапорты позволяют говорить, что армия мятежников ослаблена невзгодами и болезнями, дезертирством большого количества крестьян»207.
Недоверие, между тем, продолжало следовать по пятам за гарнизоном Майнца, который более не представлял отдельного корпуса. Пять генералов, которые привели его в Вандею, Обер-Дюбайе был удален из армии, Вимё остался в Нанте, Аксо – на левом берегу Луары, Бопюи залечивал свои раны. В полном здравии в рядах оставались только Клебер и Мариньи, получивший недавно звание бригадного генерала. 18 ноября аджюдан-генерал Руйе, выполняющий особую миссию в штаб-квартире армии, писал военному министру: «Мне все еще кажется, что гарнизон Майнца является армией в армии. Генералы и офицеры еще не совсем пропитаны тем драгоценным духом единства, который образовывает истинную республику. Генерал Даникан2, между прочим, много раз бушевал против того, что он называл глупостью, шарлатанством наших генералов-санкюлотов. Солдаты все еще сожалеют о Канкло и Обере-Дюбайе. Из всех нынешних генералов они ценят только Клебера. Ты должен знать, что они прививают это презрение и это недоверие солдатам...»208
Меж тем, Королевская католическая армия, казалось, не знала, что предпринять, на что решиться; дух в армии упал, о чем свидетельствует в своих записках Клебер. «Мариньи, - пишет он, - отправил в Антрен немецких перебежчиков, которые в течение продолжительного времени оказывали услуги мятежникам. Они заявили, что среди мятежников царит ярко выраженный раздор; что после провала у Гранвиля их должны были повести в Нормандию, однако они категорически отказались от этого; что руководители (восстания – С.З.) не находят больше согласия относительно дальнейших планов; что некоторые настаивают на движении в Морбиан, но крестьяне, изнуренные тяготами и мучимые заразными болезнями, которые производят огромнейшие опустошения, желают все перейти обратно Луару и возвратиться в свои края. После этих сведений, немцы были отосланы к мятежникам с некоторым количеством денег и прокламацией на немецком и французском языках, чтобы умножить дезертирство среди них. Представители народа, не желая фигурировать в ней (прокламации – С.З.), заставили подписаться под ней генералов. Обязали немецких перебежчиков возращаться каждый раз, когда они могли принести нам новости...»209
Вечером, 18 ноября, стало известно, что Ламюр, командир эскадрона, находящегося в Сен-Джемсе, поручил одному офицеру направиться с 50 всадниками к Дюсе, чтобы изучить левое крыло неприятеля, однако небольшая стычка с вандейцами помешала осуществить этот план.
Также стало известно, что Мэло, капитан конных егерей десятого полка, которому было поручено с 25 кавалеристами наблюдать за неприятельской позицией за мостом в Боле, перешел этот мост и стремительно атаковал один из отрядов мятежников на дороге в Авранш; что генерал Трибу занял Понторсон с 4 тысячами солдат и 10 пушками. Таким образом, в штабе республиканской армии были уверены, что неприятель вряд ли будет атаковать этот пункт, защищенный самой природой, поскольку, чтобы попасть в город, необходимо пройти дефиле, шириной 18 футов, которое невозможно обойти. Генерал Трибу, по словам Тьера, «краснобай, не имеющий понятия о войне», имел возможность защитить Понторсон, заняв дефиле, находящееся близ города. На такой выгодной позиции он мог помешать вандейцам захватить город, однако как только мятежники приблизились, Трибу, по непонятным причинам, оставил дефиле и выдвинулся вперед, подставляя свои немногочисленные войска под удар всей Королевской католической армии. Итог был более чем печальный: не выдержав мощный удар вандейцев, республиканские войска отступили в полнейшем беспорядке.
В своем журнале Клебер цитирует рапорт офицера инженерных войск, непосредственного участника боя у Понторсона. «После рекогносцировки, осуществленной 18-го, - пишет этот офицер, - я заметил, что стрелки Католической армии выдвинулись вперед, и я возвратился в Понторсон; было половина третьего (дня – С.З.). Едва прибыв, командир эскадрона егерей (это был Ламюр) прибыл к генералу и доложил, что он был атакован мятежниками, и что не стоит терять ни минуты. Войско выступило тотчас же на позицию к деревне Ложе, находящейся приблизительно в пятистах туазах впереди Понторсона. Эта деревня расположена выше болота, шириной 400-500 туазов.
Вандейцы, расположившись на соответствующей высоте, атаковали между тремя-четырьмя часами вечера. Бой был очень оживленным с той и с другой стороны, однако численное превосходство противника и нехватка боеприпасов вынудила нас к отступлению в семь часов вечера; оно осуществлялось на Динан при потере нескольких пушек. Поражение у Понторсона состоялось из-за отсутствия согласованности и изъяна позиции»210.
Давая свою оценку действиям генерала Трибу у Понторсона, Клебер пишет: «Уверен, что если бы, вместо того, чтобы устремляться, против всех правил войны, за мост пруда, Трибу довольствовался бы тем, чтобы защищать дефиле, он остановил бы неприятеля, дал бы нам время принять с ним меры, и Католическая армия не имела бы никакого пути отступления, кроме песчаного берега Мон-Сен-Мишель.
Трибу, - продолжает Клебер, - в своем отчете об этом несчастном деле переложил вину на генерала Вернье... Репутация Трибу в санкюлотизме заменила ему военные таланты. В этом обстоятельстве, как и в стольких других, невежество и некомпетентность предпочитались таланту и справедливости; Вернье, знания которого уже вызывали подозрение, был арестован в ночь с 19-го на 20-е»211.
Благодаря этой непростительной ошибке Трибу, дорога для мятежников была открыта и ничто не мешало им захватить Понторсон и двинуться далее на Доль. Правда, чтобы достичь этого города, вандейцам необходимо было пройти Антрен и встретиться с главными силами республиканской армии.
Вестерман и Мариньи совместно приняли необходимые меры, чтобы убедиться в каких-либо передвижениях вандейцев. В течение ночи они были осведомлены, что мятежники еще находились в Понторсоне, и что они отправили несколько отрядов по округе в поисках продовольствия.
19-го Вестерман узнал, что вандейцы оставили Понторсон и двинулись к Долю. Он предложил Мариньи начать преследование, однако последний заметил, что это движение противоречит всем договоренностям, принятым на военном совете, и прежде было бы благоразумно известить штаб об этом и получить соответствующие распоряжения.
«По-прежнему такой же горячий, - пишет о Вестермане Тьер, - он увлек за собой Мариньи с его гренадерами и решил последовать за вандейцами до Доля с единственным авангардом»212. Мариньи нашел в городе четырнадцать пушек, зарядные ящики, лафеты. Не задерживаясь в Понторсоне, Вестерман и Мариньи двинулись дальше с большой поспешностью во главе кавалерии.
Несмотря на отсутствие пехоты, находящейся в трех лье и не поспевающей за кавалеристами, Вестерман и Мариньи, прибыв в шесть часов вечера к Долю, атаковали пригород. В первый момент республиканцы имели успех из-за беспорядка, возникшего в рядах вандейцев. Если бы кавалерийский авангард был в это время поддержан пехотой, то поражение мятежников было бы полным. Вскоре вандейцы отошли от первого шока и обрушили на республиканцев шквал огня, который заставил Мариньи и Вестермана отойти на одно лье от Доля.
Тем временем, об атаке Доля в Антрене не знали, поскольку Вестерман сообщил только об оставлении мятежниками Понторсона. Известие о бое дошло до Антрена только к пяти часам вечера.
Клебер, желая выжать из этого обстоятельства как можно больше положительного, вызвал к себе Марсо, Дама и Савари, чтобы спросить их мнение относительно плана, который он задумал, а именно, блокировать неприятеля там, где он находится сейчас, и закончить, таким образом, войну системой активной обороны. Этот план был поддержан, и Дама должен был его представить военному совету, который должен собраться вечером.
Согласно этому плану, Мариньи и Вестерман, каждый во главе своих сил – пехоты и кавалерии – должны были действовать: первый - из Понторсона к Эде, второй – из Эде к Динану; они должны были беспрерывно изводить неприятеля, препятствовать добыванию продовольствия и уничтожать конвои; во время своих действий им рекомендовано использовать шпионов, которые могли бы предупреждать о планах и всех передвижениях противника. Пока Вестреман и Мариньи будут действовать подобным образом, основные силы армии четырьмя колоннами, поддерживающие друг друга, должны двинуться к Долю. Мосты, дороги, броды, которые могли бы оказать помощь в маневрах вандейцев, должны быть разрушены или повреждены.
«В шесть часов вечера, - пишет Клебер, - был организован военный совет: генерал Дембаре, Нестор совета, одобрил план; другие офицеры-генералы были того же мнения. Представители народа приняли его довольно прохладно.
Между тем, внезапно, Приё де ла Марн, загоревшись (этим планом), сделал Дембаре ответственным относительно работ по разрушению мостов, дорог и т.д., предоставив в его распоряжение всех жителей края, всех инженеров по мостам и дорогам, всех лошадей, все ценности и т.д. Глава бригады Верен был ответственен за укрепление Антрена, другой инженер – Понторсона, Трибу – Динана. Аджюдан-генерал Клинье должен отправиться в Эде с 1500 человек, ожидая подкрепления. Канюэль призван в Фужер со своей бригадой. Каждый удовлетворенно видел, наконец, средства завершить войну, когда напрасное легкомыслие Вестермана в одно мгновение разрушило преимущества, на которые надеялись, и нас снова вовлекло в самое ужасное поражение. Операции были проведены в противоположность тому, что было решено.
Едва эти меры были согласованы и приказы отданы, как представители народа получили письмо Вестермана, который сообщал им, что узнал о положении вандейцев в Доле; что они находятся в самой ужасающей нищете; что он намеревается атаковать их в этом городе и уверен в их гибели; наконец, что он выступит в полночь из Понторсона и предпримет атаку при своем прибытии; что если мы двинем колонну по Антренской дороге, Доль станет последней могилой для мятежников.
При чтении этого письма, представители народа, позабыв о диспозициях, только что принятых, немедленно решили двинуть войска на помощь Вестерману. Тщетно обращали внимание, что Вестерман предлагал эту экспедицию, не зная о принятых мерах, благодаря которым можно было погубить врага... В результате, Марсо был отдан приказ выступить в полночь с войском к Долю, который он должен был при своем прибытии атаковать. Вестерман был предупрежден об этом движении...»213
Тем временем, Вестерман, обуреваемый горячностью и стойким желанием побыстрее разделаться с мятежниками, направился со своими силами к деревне Баге-Пикан, находящейся в лье от Доля. Он упрекал Мариньи в нерешительности за его вполне благоразумные предостережения и, в конце концов, своей пылкостью и уверениями в полном успехе, увлек того двинуться в атаку.
21 ноября, в час ночи, они выступили в полной тишине.
Как и следовало ожидать, это поспешное наступление закончилось неудачей: Вестерман был вынужден отступить на прежние позиции.
В своем рапорте представителям народа, Вестерман приписал свою неудачу отсутствию наступления Марсо по Антренской дороге, как было оговорено. По этому поводу Клебер пишет: «Вестерман был в такой же степени виновен, как и представители народа. Он знал, что Марсо имел приказ прибыть на Антренскую дорогу. Не должно ли было ему удостовериться в его присутствии перед атакой? В результате недостатка предусмотрительности в том, что Марсо выдвигается в это время, Вестерман был разбит и принужден отступить...»214
Разделавшись с Вестреманом, вандейцы, в свою очередь, обрушились на колонну Марсо, находящуюся в четырех лье от Доля. Несмотря на численное превосходство противника, Марсо принял бой и, по словам Клебера, своими «разумными диспозициями восполнил недостаточность своих сил. После трехчасового довольно жаркого боя, - продолжает Клебер, - в ходе которого мятежники, имея численное превосходство, потеряли много людей, Марсо остался хозяином поля боя. Он уже готов был начать их преследование до Доля, куда они бросились, когда прибыла дивизия Мюлле. Это подкрепление, которое могло бы способствовать еще большим успехам, если им хорошо направляли, произвело противоположный результат. Генерал Мюллер, который должен был взять на себя командование, был настолько пьян, как и большая часть его штаба, что он был неспособен отдать какое-либо распоряжение.
Смущение было столь огромным, что достаточно было прозвучать нескольким ружейным выстрелам, чтобы вызвать самое полное беспорядочное бегство»215.
Марсо поспешил написать Россиньолю и Клеберу о том, что произошло. Он торопит Клебера как можно скорее прибыть к нему. Эти оба генерала выступили на рассвете и нашли войска в таком большом беспорядке, что все части смешались друг с другом. В данной ситуации Клебер рекомендовал отступить и занять сильную позицию в окрестностях Трана. Правда, это предложение не слишком понравилось представителям народа, однако появление вандейских стрелков заставило войска отойти на ту позицию, которую указал Клебер.
Давая оценку непродуманным и поспешным действиям Вестермана у Доля, Клебер пишет в своем походном журнале, что когда конец войны уже замаячил на горизонте, «напрасное легкомыслие Вестермана в одно мгновение разрушило преимущества, на которые надеялись, и мы вновь были вовлечены в самое ужасное поражение»216.
После неудачи плана Вестермана, Клебер решил привести в исполнение свой первоначальный план, а именно, укрепиться в Антрене. Однако и на этот раз первоначальный план Клебера видоизменяется представителями Конвента, которые предпочли остаться в Тране, поскольку этот пункт находился ближе к Долю. «Представители народа, - пишет Клебер, - присоединились к главнокомандующему: были согласованы новые диспозиции, решено вновь запереться на той позиции, согласованной на последнем военном совете и укрепить Антрен... Генерал Амей был послан с 1800 солдатами и с двумя пушками к Понторсону, чтобы объединиться с Вестерманом.
Весь день мы сохраняли позицию перед Траном, и только одной странностью можно объяснить то, что вечером было решено более не оставлять ее»217.
Несмотря на неудачные действия накануне, представители народа решили повторить наступление с двух сторон: Вестерману были посланы подкрепления и приказ атаковать со своей стороны, в то время как основные силы будут действовать со стороны Трана. Как с горечью пишет Клебер, представителей народа ничему не научил «печальный опыт, происшедший накануне. Тем же опьянением, которое после военного совета заставило принять подобное решение, продиктовано и это»218.
В середине ночи к Клеберу прибыл представитель народа Приё, чтобы узнать его мнение относительно успеха предстоящей атаки Вестермана. В ответ Клебер заявил, что он сомневается в успехе предстоящего наступления, поскольку неудача, последовавшая накануне, надломила моральный дух солдат; Клебер заявил, что если бы он был хозяином положения, он бы «сосредоточился на выполнении плана, принятого на военном совете»219.
Главнокомандующий Россиньоль был информирован об этом разговоре представителями народа, собравшимися у него. После этого, Вестерману было отправлено три предписания с приказом не предпринимать никаких активных действий, перейти к обороне и ждать новые распоряжения. Помимо этого, было решено, что армия утром возвратится в Антрен. Однако, по словам Клебера, все эти распоряжения были слишком запоздалыми.
Между тем, Вестерман, по словам Клебера, «по-прежнему продолжающий свою систему, - без уважения относиться к получаемым приказам, и которые он привык нарушать»220, выступил вперед, чтобы атаковать Доль. События следующего дня в основном повторили предыдущие: Вестерман и Мариньи, получив подкрепления, атаковали вандейцев, однако не добились никаких успехов и в беспорядке отступили. Первой бросилась в бегство бригада Амея, прибывшая накануне, чтобы подкрепить войска Вестермана. Вслед за ней устремился и весь авангард. Правда, надо отдать должное Вестерману и Мариньи: они во главе небольшой группы солдат стойко прикрывали беспорядочное отступление своих войск. Сам Вестерман чуть было не стал жертвой своей безудержной отваги. Поражение было полным; часть бегущих устремилась по дороге в Авранш, другая часть – по дороге в Антрен.
Узнав о поражении Вестермана, Клебер вместе с Марсо и представителями народа Приё и Бурботтом в сопровождении эскорта из 60 гусар направились к Долю, чтобы произвести рекогносцировку и предпринять необходимые меры. «Едва прибыв на поле недавней битвы, - пишет Клебер, - напротив деревень Ла-Буссе и Ла-Вьёвиль мы обнаружили авангард вандейцев и их армию, следующую за ним. Я отдал приказ своему эскорту неспеша отходить, и отправил офицера штаба, чтобы тот привел авангард под начальством аджюдан-генерала Шамбертена из армии Бреста...»221
Прибывший вскоре авангард Шамбертена был разделен Клебером: одна часть была послана против правого крыла вандейцев, другая часть – против левого фланга. Однако батальоны, следовавшие против левого фланга вандейцев, вскоре обратились в бегство. Аджюдан-генерал Натте, посланный с несколькими ротами против правого крыла неприятеля, был остановлен ружейным огнем; лошадь под Натте была убита, а он сам попал в плен.
Клебер понял, что не может рассчитывать на эти войска и послал найти несколько батальонов майнцев, чтобы заменить авангард Шамбертена, бежавший с поля боя. Вскоре прибыла бригада Канюэля, состоящая из элитных батальонов майнцкого гарнизона. Клебер разместил войска и приказал Канюэлю держаться как можно дольше, чтобы дать время расположить другие части Западной армии, постепенно подходившие к месту битвы.
Прибывшие колонны разворачивались к бою, стараясь охватить с флангов неприятеля. Однако вандейская колонна, которая преследовала убегающие войска Вестермана, вдруг появилась на правом фланге республиканцев и стала угрожать тылам. По словам Клебера, необходимо было отодвинуть несколько батальонов, чтобы обезопасить тыл, однако это движение негативно повлияло на другие части, которые подались панике и обратились в бегство, вслед за войсками Шамбертена. Только гренадеры Канюэля непоколебимо стояли на своих позициях и защищали их в течение трех часов. «Наши фланги находились в беспорядке, - свидетельствует Клебер, - наш тыл был открыт, большая часть войск – в полном бегстве. Россиньоль приказал начать отступление, которое сначала осуществлялось довольно медленно, но в беспорядке. Несколько пушечных выстрелов заставили ускорить движение. Ночью прибыли к мосту в Антрене, по которому переходили в еще большем замешательстве. Марсо взял на себя защиту с теми солдатами, которые он смог собрать...
В то время как Марсо один противостоял всем усилиям неприятеля, генералы, объединившись с представителями народа, обсуждали меры, которые необходимо принять. Однако когда пришло известие о захвате моста, стало ясно, что оставалось только последовать за потоком беглецов и отступать к Рену». И далее Клебер с сожалением заключает: «Это было время, когда все чувствовали, но слишком поздно, насколько предпочтительней было последовать плану, составленному вначале и который ничего не мешало исполнить»222.
Преследование, организованное вандейцами, продолжалось до самого Антрена, который был в итоге оставлен республиканцами, отступившими к Рену...
Получив известие о неудаче у Доля, Комитет общественного спасения поручил военному министру отдать приказ, чтобы 10 тысяч человек из Пиренейской армии под командованием генерала Дюма в срочном порядке были направлены в Вандею, в Ньор. Кроме того, было решено, чтобы в армии Шербур остались только 3 тысячи человек, остальные же войска должны быть направлены в Лаваль для соединения с Западной армией.
Между тем, ободренная успехом у Доля вандейская армия продолжила свое движение, не испытывая какое-либо сопротивление, через Фужер, Эрне, Майен и Лаваль. Целью вандейцев была Луара, которую предполагалось вновь перейти по мостам Сэ, а затем Анже. Как пишет Обенхейм: «Либо дело у Гранвиля не в достаточной степени просветило их (вандейцев – С.З.) в бессилии взять сильные города, либо руководители (вандейцев) полагали, что ничто не должно помешать твердому желанию их солдат возвратиться в Вандею, но перед ними стоял большой вопрос, найти наилучшее средство для захвата Анже или мостов Сэ. В результате, они перешли Сарту в Сабле и Луар в Дюртале, чтобы не переправляться через реку непосредственно под стенами Анже»223.
После разгрома у Доля, представители народа, прибыв в Рен, пытались найти причины поражения, которые, по словам Клебера, представители «должны были приписать только своему непостоянству и своему пагубному влиянию на военные дела; однако необходимо было, следуя обычаю, приписать причины какому-нибудь генералу и, в результате, подозрения пали на бригадного генерала Нувьона, который соединял в себе много таланта с большой скромностью, уважением и дружбой всех офицеров, ценивших его. Он был смещен и получил приказ удалиться за двадцать лье от границы и армии»224. Вечером был организован военный совет, на котором было решено эвакуировать в Нант больных и раненых, а также все боеприпасы, находящиеся в арсенале города, что и было исполнено на следующий день. Представитель народа Приё, без сомнения, чтобы поднять дух, поколебленный поражением накануне, говорил во всеуслышание: «Разбойники, не могут сражаться с нами, не теряя людей; однако они не имеют тех же возможностей по вербовке, какими обладаем мы. Даже наши поражения дóлжно рассматривать как преимущества для республики»225.
25 ноября представители народа приняли постановление, которое предписывало всем жителям, имещим горючие вещества, принести их на указанный склад. Они громогласно объявляли, что если республиканская армия будет вынуждена покинуть Рен, то этот город должен быть сожжен дотла, вследствие подозрения в пособничестве вандейцам. «Прекрасное вознаграждение, - замечает по этому поводу Клебер, - за усердие и мужество, с которым вся Национальная гвардия этой большой коммуны постоянно разворачивалась, чтобы противостоять восстаниям!»226
Генерал Дамбаре, прибывший в Рен за два дня до вступления туда армии, занимался вопросами, касающиеся обороны города. Он осмотрел позиции, которые были указаны каждому генералу, и, согласно этому, последние отдали своим войскам соответствующие приказы, не привлекая к этому главнокомандующего. Каждый действовал от себя, не прося приказов и не получая их.
Что касается главнокомандующего генерала Россиньоля, то он, по словам Тьера, «в одном из тех благородных порывов, на которые он был способен, несмотря на свое злопамятство к генералам-майнцам, появился на военном совете с бумагой, содержащей отставку. «Я не создан, - сказал он, - для командования армией. Пусть мне дадут батальон и я выполню свой долг, но я не могу справиться с ролью главнокомандующего. Вот моя отставка...». – «Никакой отставки, - воскликнул Приё де Ла Марн, - ты – старший сын Комитета общественного спасения. Мы дадим тебе генералов, которые станут для тебя советниками и которые будут отвечать перед тобой за военные события»227.
Клебер, в свою очередь, кратко изложил суть своих взглядов: он говорил о необходимости принять общий план операции, исполнение которой должно быть поручено руководителям, способным добиться успеха. Речь шла о том, чтобы назначить трех командующих: 1. главнокомандующего над всеми войсками; 2. командующего всей кавалерией; 3. командующего всей артиллерией. «Дело было деликатное, -пишет Клебер в своих записках. – Я действительно был уверен в пробуждении зависти, однако благо службы я предпочел всем другим размышлениям. Таким образом, я предложил Марсо на пост командующего над всеми войсками, Вестермана – на должность командующего кавалерий, а аджюдан-генерала Дебилли – на должность командующего артиллерией...»228 Не у всех названные кандидатуры вызвали одобрение, однако после непродолжительных споров все «подчинились авторитету этого искусного и благородного воина, который любил республику без экзальтации, но темпераментно, который служил с лояльностью, замечательным бескорыстием и имел пыл и талант в своем ремесле в редкой степени»229.
Правда, в штаб-квартире армии, все были уверены, что главнокомандующим будет Клебер, как военачальник, в большей степени достойный этого поста. По словам Обинье, Клебер «без сомнения, был бы против этого поста, поскольку он не был настроен терпеть вмешательство представителей Конвента в дела командования»230. Ко всему прочему, у Клебера напрочь отсутствовали тщеславие и амбиции. Предлагая Марсо на главное командование, Клебер всецело полагался на его ум, решительность и самоотверженность. «Друг Марсо, - пишет по этому поводу Клебер, - я был уверен в этом, не предпримет ничего, не договорившись со мной. Марсо был молод, активен, умен, решителен, храбр. Будучи более хладнокровным, чем он, я находился подле него, чтобы сдерживать его горячность, если она будет чрезмерно увлекать его. Мы оба взяли обязательство не расставаться до тех пор, пока не возвратим победу под наши знамена»231.
Правда, Марсо не выказал желания принять предложенный пост, ссылаясь на свою молодость и неопытность, чтобы руководить большими войсковыми соединениями в такой неординарной войне. Комиссары Конвента настаивали и, чтобы не настраивать их против себя, Марсо принял эту должность только при условии, что Клебер продолжит общее руководство всеми операциями. «Я сохраню для себя, - пишет он Клеберу, - всю ответственность; я прошу только командование авангардом во время опасности. Тебе же я оставляю твое нынешнее командование и средства спасения армии». В своем ответе генералу Марсо Клебер пишет: «Успокойся, друг мой, если нас побьют, мы будем гильотинированы одновременно»232.
Вечером 26 ноября представители народа, в окружении многочисленного кортежа кавалерии и большого числа генералов и офицеров, проехались верхом по улицам Рена при свете факелов. Как отмечает Клебер, - это была «обычная прогулка граждан».
Этим же вечером все генералы были созваны к представителям народа, чтобы сопровождать их к войскам, к которым предполагали обратиться с речью. Как отмечает Клебер, прибыв к войскам «Приё взял слово: он упрекал их в позорном бегстве у Антрена, приписывал такое поведение неким преступникам, скрывающимся в республиканских рядах и кричащих: «Мы отрезаны!» И закончил такими словами: «Товарищи! Обещаете ли вы нам отомстить за это последнее оскорбление?..» - «Да, да, - послышались восклицания со всех сторон. – Да здравствует республика!»233
Между тем, были получены сведения о передвижениях неприятеля. В штабе Западной армии предполагали, что целью этих маневров был Анже, чтобы осуществить переправу через Луару. По словам Клебера, были высказаны предположения, что вандейцы попытаются захватить мосты Сэ или Сомюр. Генерал Даникан получил приказ свернуть свои войск к Анже; Букре получил приказ на следующий день последовать за ним. Гарнизон Анже был вполне боеспособным и насчитывал 4 тысячи человек, не считая бойцов Национальной гвардии.
28 ноября были получены новые сведения и маневрах мятежников, подтвердившие, что вандейцы направляются к Анже. Был собран военный совет, на котором было решено о движении армии к Шатобриану, а оттуда к Анже.
«Вследствие этого, - пишет Клебер, - приказ об отправлении 29-го был отдан генералом Робером, начальником штаба, который поручил аджюдан-генералам Фьеффе и Кафену предшествовать колоннам, чтобы назначить и установить военные посты по дороге.
Кроме того, было решено, что генерал Трибу должен занять Рен со своей дивизией; что Дама сохраняет командование Реном до нового приказа; что генерал Марсо остается исполнять функции главнокомандующего под начальством Россиньоля; наконец, колонна армии Шербур, которую ожидали вместе с войсками Вестермана... должна была следовать по дороге на Шатобриан на расстоянии двух дневных переходов (от Западной армии – С.З.).
После совета, - добавляет Клебер, - был обычай оставаться некоторое время вместе, чтобы поговорить о делах. Приё предавался тогда по обыкновению своему революционному неистовству, поскольку я был, как часто говорил он, романтиком революции. Разговор перешел о бремени главного командования и ответственности, которая была неотделима от этого; возможно, он желал этого с намеком на Россиньоля. Приё, кратко изложив свое мнение, тотчас же произнес: « Комитет общественного спасения имеет достаточно большое доверие к талантам и гражданским достоинствам Россиньоля», и, повысив голос, добавил: «Я заявил офицерам-генералам, которые окружают меня, что даже если Россиньоль потерял бы двадцать сражений, даже если он испытал бы двадцать поражений, он остался бы не менее любимым ребенком революции и старшим сыном Комитета общественного спасения. Мы хотим, чтобы он был окружен дивизионными генералами, способными ему помочь советом и знанием. Несчастье, если они собьются с пути, поскольку мы будем смотреть на них как на единственных виновников наших неудач, когда мы их испытаем!»234
Вечером 30 ноября армия прибыла в Шатобриан, где стало известно, что Анже под угрозой атаки вандейцев. Марсо этим же вечером поспешил отправить курьера в Рен, чтобы предупредить Россиньоля об этом известии и просить у него приказы. Не получив ответа в течение целого дня, он отправил ранним декабрьским утром второго курьера, сообщая ему, что Анже осажден и вновь ждет приказы. Курьер возвратился с депешей, в которой Россиньоль сообщал, что прибудет собственной персоной на следующий день. «Это означает, - замечает Клебер, - что Марсо должен находиться в ожидании без движения»235.
Между тем, вандейцы без какого-либо сопротивления прошли через Фужер и Лаваль, намереваясь захватить Анже, чтобы переправиться через Луару в Пон-де-Сэ. Последний опыт, который они приобрели в Гранвиле, не убедил в их беспомощности захватить укрепленные города. 3 декабря они атаковали пригороды Анже. Перестрелка с гарнизоном продолжалась в этот и на следующий день, и не принесла никакого успеха мятежникам...
Вечером 3 декабря Россиньоль прибыл в Шатобриан со своим начальником штаба Робером и представителями народа Приё, Бурботтом и Тюрро, которые получили в тот момент депешу от свих коллег, осажденных в Анже. В этом письме они просили как можно скорее прийти на помощь городу и сообщали, что вандейцы уже заняли пригороды.
Представители народа обратились к Россиньолю, почему войска, находящиеся в Шатобриане до сих пор не выдвинулись вперед. «Россиньоль, - пишет Клебер, - трусливо приписал этот промах Марсо, и Робер, мой заклятый враг и враг Марсо, подтвердил это бесстыдство, давая понять, что не стоит сердиться на то, чтобы использовать несколько дней в Шатобриане для удовольствия. Был вызван Марсо; сцена была очень оживленной, и хотя ему было легко оправдаться, все делали вид, что не желают ничего слышать. Россиньоль, под предлогом причинить неудобство, оставил этого молодого генерала один на один с представителями. Наконец, после разговора на повышенных тонах, Приё сказал Марсо: «Впрочем, мы хорошо знаем, что это ерунда по сравнению с ошибкой Клебера, который посоветовал это, и завтра мы создадим трибунал, чтобы отправить его на гильотину».
Марсо возвратился взволнованным; он рассказал мне о том, что произошло; было одиннадцать часов вечера. Я последовал к представителям, чтобы объясниться и нашел их отправляющихся спать, кроме Тюрро. Не было произнесено ни одного слова. Укутавшись в свое пальто, я ходил по комнате в течение десяти минут, ничего не говоря, когда все появились, и Приё воскликнул: «Итак, Клебер, какие идеи относительно Анже?» Я холодно ответил ему: «Три дня тому назад я высказался об этом, когда на военном совете предложил направить туда бригаду Букре». – «Но знаешь ли ты, что два представителя народа заперты там?» - «Я не знал, но я знаю точно, что в Анже четыре тысячи человек гарнизона, значительное население и, кроме того, генерал Бопюи». – «Давайте двигаться, Клебер. И если бы Россиньоль дал объяснение, то уже два дня как мы были бы перед Анже. Таким образом, ни ты, ни Марсо не виноваты в том, что мы еще здесь... Отправляемся, Клебер, отправляемся. «Да здравствует республика!»
Так закончилась сцена, - заключает Клебер, - где одно лишь слово могло привести к самой ужасной катастрофе, первыми жертвами которой они (скорее всего, Клебер имел в виду себя и Марсо – С.З.) могли бы стать»236.
В полночь все части двинулись ускоренным маршем к Анже, к которому прибыли 4 декабря в десять часов вечера. Было так холодно, что солдаты вынуждены были зажечь большое количество костров вдоль дороги.
Менар, капитан 78-го полка, находившегося в Анже, оставил нам описание того, что произошло перед прибытием основных сил Западной армии. «Мятежники, - пишет он, - появились у стен города 3 декабря 1793 года. Они полагали, что войдут туда также легко, как 24 июня. Генералы Даникан и Букре прибыли со своими колоннами за два до начала осады. Три тысячи человек не были вооружены в достаточной мере, чтобы развернуть их на расстоянии в 1200 футов. Неприятель был в двух лье от Анже, и не было еще известно, куда он направится – на Анже или Сомюр. Небрежность тех, кто был ответственен за внешние движения, стала причиной этого сомнения. Накануне осады только вырыли ров поперек дороги из Ла-Флеша, в четверти лье от города, и установили там две четырехфунтовые пушки.
Неприятель появился и рассыпался по пригородам. По нему был открыт огонь из двадцати орудий...
Неприятель ограничился весь день, 3 декабря, очень оживленным артиллерийским и ружейным огнем. Он был оттеснен колонной Мариньи, которая стремительно атаковала его тылы; ко всему прочему, он опасался прибытия армии, находящейся в Шатобриане...
Неприятель пытался использовать хитрость. В течение ночи мятежники пробирались в дома, которые прилегали по бокам вне Сен-Мишельских ворот, они заполнили два рва и начали разрушать ограду из сухой каменной кладки. В тот же день стало известно о его намерении, поэтому ворота тотчас же были укреплены массивной контрстеной; от вязанок хвороста, подожженных и сброшенных со стены, загорелись дома, занятые мятежниками... Вскоре вандейская армия рассеялась по местности, и неприятель, не надеясь ни на что более, 4 декабря в пять часов вечера быстро снял осаду, оставив под стенами города три пушки и большое количество ружей.
Все войска заслуживают похвалу, особенно Национальная гвардия. Ветераны организовали внутреннюю полицию. Старики, девушки, женщины и дети приносили солдатам на крепостные стены боеприпасы и продовольствие. В тот день военные и жители образовали единую семью. Конституционные власти разделяли опасность; один из их представителей погиб»237.
«Анже, - пишет Клебер в своем журнале, - был осажден в течение тридцати часов, когда колонна из Шатобриана прибыла туда. Вандейская армия удалилась при нашем приближении. Появление войск Мариньи, двигавшихся в тыл неприятелю по дороге в Ла-Флеш, решило, главным образом, оступление (противника). Мариньи, воспользовавшись беспорядком (противника), со 150 солдатами атаковал одну сильную колонну. В этот момент его настигло пушечное ядро... «Егеря, прикончите меня», - таковы были его последние слова... В Анже он должен был узнать о своем смещении; таким образом, он предупредил несправедливость правительства своей славной смертью»238.
Генерал Бопюи, несмотря на то, что его рана еще не полностью зарубцевалась, проходил по насыпям и воодушевлял всех – и солдат, и жителей. Он подал идею помещать мешки с землей на парапеты, чтобы уменьшить гибельное влияние ружейного огня противника. Жители Анже показали в этот день столько же мужества, сколько и человечности.
В своем рапорте о деле у Анже генерал Россиньоль писал: «Я пишу тебе наспех, гражданин, чтобы информировать о нашем положении. Наша армия из Рена направилась в Анже, чтобы прийти на помощь этому городу, которому угрожали мятежники. Известие об атаке города оживила усердие наших республиканских солдат, и после двадцати часов безостановочного марша армия вошла в Анже. Мятежники, после сорока восьми часов осады, оставили город, уступили поле битвы, покрытое мертвыми. Мы тотчас приняли меры для их преследования, уничтожения и запрещения переправы через Луару. Еще один удар и республика будет очищена от разбойников, опустошающих ее»239.
После оглашения этого письма, национальный Конвент постановил, на своем заседании 7 декабря, что гарнизон и жители Анже заслужили благодарность родины. Со своей стороны представители народа прислали в Комитет общественного спасения свои рапорты, которые были зачитаны на заседаниях 9-го и 10 декабря.
5 декабря колонна армии Шербур соединилась с Западной армией в Анже. Утром Клебер с небольшим эскортом вышел из города, чтобы произвести рекогносцировку местности. Недалеко от города, на дороге, по которой ушли мятежники, был обнаружен лагерь, в котором найдены тела мужчин, женщин и детей, умерших от голода и лишений.
Вестерман получил приказ преследовать врага со своей кавалерией и не давать ему покоя. Мюлле со своей дивизией должен был следовать за Вестерманом и поддерживать его, но не ставить войска под угрозу ни при каких обстоятельствах3.
11 декабря 1793 года Марсо не только получил подтверждение звания бригадного генерала, полученного им еще в Бопрео, но и патент дивизионного генерала, а также подтверждение временного исполнения функции главнокомандующего Западной армией до прибытия генерала Тюрро, хотя неофициально общее руководство продолжал осуществлять Клебер. Тандем этих двух незаурядных людей не мог не дать положительные результаты на весь ход военных действий в Вандее. По словам Обинье, «выносливость Клебера и качества Марсо должны были сотворить чудеса»240.
Кроме этого, Марсо получил письмо от военного министра, в котором был список лиц, подлежащих отстранению от должности. Среди прочих генералов, в нем присутствовали имена Аксо, Мариньи и Клебера. Возмущенный Марсо показал это письмо аджюдан-генералу Савари, который рекомендовал ему держать все в тайне, а также написать в Комитет общественного спасения свои наблюдения по этому вопросу. Правда, в отношении Клебера военный министр сделал оговорку: «Исполнительный совет, - пишет министр, - посчитал, генерал, что Клебер, временно дивизионный генерал, мог бы еще предоставить услуги Западной армии, а посему разрешает тебе своим письмом задержать его подле себя до новых распоряжений.
Таким образом, ты употребишь вплотную этого генерала в армии, которой ты командуешь, и ты укажешь мне пост, на который ты посчитаешь своим долгом его назначить»241.
Благодаря стараниям Марсо отстранение генерала Аксо от должности также было отсрочено.
Как пишет Дживелегов: «Положение Клебера и Марсо в Вандее было очень трудное не только потому, что чисто военная обстановка была очень тяжела, но и потому еще, что комиссары Конвента в Вандее особенно свирепствовали и окружали всех подозрением. Клебер со своим независимым и гордым характером особенно сильно страдал от этих именно условий, но он никогда не уступал...»242
В штабе республиканской армии опасались, чтобы Королевская католическая армия не направилась к Сомюру. Поэтому был созван военный совет, на котором принято следующее решение: дивизия Клебера должна направиться по правому берегу Луары, чтобы прикрыть Сомюр и воспрепятствовать переправе мятежников через эту реку; дивизия Тилли должна двинуться в Сюе, на дороге Анже-Ла-Флеш, в то время как Вестерман и Мюлле должны были следовали за вандейцами по пятам.
Перед отступающими вандейцами вновь встал вопрос: куда направиться? В конце концов, было принято решение двинуться к Ле-Ману, где католическая армия надеялась найти поддержку жителей, продовольствие и хотя бы мало-мальский отдых. Пройдя через Ла-Флеш, мятежники устремились к Ле-Ману, который был взят после небольшой стычки с местным гарнизоном (10 декабря).
Между тем, 11-го Клебер прибыл в Ла-Флеш и продвинул свой авангард до Клермона и Марёйля. Жители Ла-Флеша сообщили ему, что следом за боевыми отрядами мятежников двигаются женщины, священники, дети, старики - более 12 тысяч человек; что вандейская армия измучена лишениями, и в ее рядах свирепствует дизентерия.
12 декабря Клебер направился на высоты деревни Перрей и расположил свои войска на хорошей позиции.
В тот же день Вестерман во главе авангарда прибыл к Ле-Ману и, не дожидаясь подхода основных сил, атаковал вандейцев. Сначала успех сопутствовал республиканцам, однако Ларошжаклен ввел в бой свежие силы и вынудил Вестермана отступить к дивизии Марсо, только подходившей к городу.
Несмотря на сгустившуюся темноту, Вестерман вновь захотел атаковать Ле-Ман и склонял к этому Марсо. Последний, однако, «опасаясь неодобрения Клебера, сдержанность и спокойствие которого никогда не позволяли себя увлекать, проявлял колебания»243.
По словам самого Клебера, «Марсо, прибыв только что, предложил Вестерману занять позицию в ожидании дивизии Клебера, чтобы затем действовать всеми силами... Однако Вестерман, который не мог уже остановиться, горячо отвечал: «Моя позиция – в Ле-Мане, враг поколеблен, необходимо этим воспользоваться». Марсо не желал совсем препятствовать этому плану, который, однако, был небезопасен; он отдал приказ колонне армии Шербур поддержать предприятие Вестермана, и Ле-Ман вновь был атакован. Несмотря на брусы, сваленные на улицах, Вестерман опрокинул всех, преследуя вандейцев из пригорода и отбросил их до большой городской площади. Марсо, присутствующий при этом бое, тотчас же занял все улицы, ведущие туда, и расположил оставшиеся свои войска таким образом, чтобы защитить дороги на Вандом до реки Юин, намереваясь провести ночь на этой позиции...»244
Несмотря на успех, Марсо прекрасно понимал, что его положение не столь прочно, и в любую минуту он сам может оказаться в окружении. В срочном порядке он послал курьера к Клеберу с просьбой поторопиться и оказать помощь. Последний, узнав об этом, тотчас же выступил со своими войсками в полночь. Помимо Клебера, Марсо отослал курьера к представителям народа, которые ответили ему в два часа ночи из Геселара: «Мы получили твое письмо, будучи в пути. Войска идут гигантскими шагами, чтобы оказать тебе помощь. Выстои, и мы всецело твои. Подписано: Приё де Ла Марн и Бурботт»245.
Сражение за Ле-Ман разгорелось с новой силой, переходя в ужасную резню. «Никогда разгром не был таким гибельным», - пишет Тьер о поражении Королевской католической армии у Ле-Мана246. Улицы города были покрыты горами трупов, кровь струилась по мостовым, крики раненых оглашали округу...
Вандейцы в беспорядке оставили город, отступая к Лавалю. Как обычно, неутомимый Вестерман во главе своих кавалеристов, поддержанный Кассельскими егерями и несколькими пушками, преследовал бегущих вандейцев, устилая их трупами дороги и леса.
Дивизия Клебера и колонна армии Шербур, пройдя через город, двинулись на высоты замка Самсон, где оставались до четырех часов вечера. Дав необходимый отдых измотанным войскам, Клебер выступил к Шассели.
«Невозможно представить ужасную резню, которая произошла в этот день там (в Ле-Мане – С.З.), не принимая в расчет большое число пленных разного возраста, пола и положения, - пишет Клебер. – Среди этих последних оказался гражданин Обенгейм, офицер инженеров, человек большого таланта, которого вандейцы взяли в плен в Фужере: он находился в самой большой нищете. Поскольку у него было много друзей в армии... ему было позволено следовать со штаб-квартирой, присматривая, однако, за ним вблизи. Этот офицер говорил, что причина, которая приведет к неизбежному поражению неприятельской армии, все еще многочисленной, - разногласие, царившее среди руководителей и формальное повиновение их приказам»247.
В своем отчете военному министру о бое за Ле-Ман, Марсо в конце писал, что «республиканская отвага смутила врага, который, оставив дома, не думал более ни о чем, кроме поиска спасения в бегстве, оставляя нам свой обоз и бросая свое оружие; он направился в Лаваль. Наши солдаты устроили в городе ужасную бойню и преследовали по дороге с такой величайшей яростью, что вскоре было покончено не только с некоторым количеством беглецов, но и со всем арьергардом, который настигли... Легкая пехота неотступно следовала за кавалерией. Какими бы измученными не были наши войска, они неотступно преследовали неприятеля на протяжении восьми лье. Семь пушек и девять зарядных ящиков остались в нашей власти...»248
Неудача y Ле-Мана обострила и без того критическое положение Вандейской армии, которая не могла теперь рассчитывать на помощь англичан, бретонцев или эмигрантов. Остатки армии Ларошжаклена с боями отходили вдоль Луары, отчаянно пытаясь прорваться на юг. Не зная, куда устремить свой бег, разгромленные мятежники вновь возвратились в Лаваль, однако тотчас же оставили его и устремили свой бег к Ансени, где надеялись перейти через Луару.
Столь большой успех у Ле-Мана настолько вдохновил республиканскую армию, что она почти вся, за исключением дивизии Мюлле, устремилась в погоню за вандейцами по дороге на Лаваль.
Прибыв вечером 14 декабря в Веж, Марсо написал командующим войсками в Сомюре, Анже и Нанте об успешном бое за Ле-Ман и бегстве мятежников и просил использовать все средства, имеющиеся в их распоряжении, чтобы воспрепятствовать переправе неприятеля через Луару. «Неприятель разбит, выгнан и бежит из Ле-Мана, - сообщает Марсо генералу Коммеру, командующему в Сомюре. – Бежит настолько быстро, что, несмотря на все возможное усердие, он уже в десяти лье от нас. Наша кавалерия преследует его; он только что прошел через Лаваль.
Мне сообщают, что он направляется на Шато-Гонтье, и что он должен провести эту ночь там. Говорят также, что он имеет намерение идти к Ансени, чтобы еще раз попытаться перейти через Луару. В любом случае, дорогой товарищ, очень кстати было бы дать как можно быстрее приказ Букре двинуться по левому берегу Луары, чтобы следить за движениями противника и противостоять его планам двинуться на Сомюр, Анже, Ансени, а также к Нанту.
Завтра, ранним утром, мы вновь отправимся в погоню за вандейцами, и мы постараемся их догнать. Я прошу тебя отослать это сообщение в Анже и Нант чрезвычайным курьером...»249
Однако, несмотря на все старания, Марсо и Клебер не достигли тех успехов, на которые очень рассчитывали. 15 декабря они были в Лавале, на следующий день – в Кране, откуда Марсо писал военному министру: «Ты можешь представить себе страх вандейцев, когда узнаешь, что они в два дня прошли путь от Ле-Мана до Лаваля, откуда вышли в беспорядке. Вестерман, который по-прежнему преследует их, захватил четыре пушки... Хотя мы движемся форсированным маршем, они (вандейцы – С.З.) выигрывают у нас около двух дней. В настоящее время они недалеко от берегов Луары; я надеюсь, что эта река будет их могилой. Я почти уверен, что они будут работать над плотами, чтобы перейти на левый берег, однако я хочу верить, что войска, обороняющие эту реку, противопоставят им непреодолимый барьер. Я распорядился усилить их прекрасными батальонами. Я готовлюсь к битве у Ансени. Полагаю также, что неприятель, даже загнанный, встретит меня, чтобы защищать свою работу; я готовлюсь их хорошо встретить.
В любом случае, считаю, что сделаю все возможное, чтобы оправдать твое доверие и добиться торжества дела свободы и равенства...»250
Как всегда Вестерман во главе авангарда неутомимо преследовал стремительно отступающую вандейскую армию. В своем послании в Конвент от 16 декабря он писал: «Скоро конец света; никогда не видел столько мертвецов, сколько оставляют разбойники. Враг вчера вышел из Крана...»251
Передовая колонна мятежников появилась у Ансени 16 декабря, в десять часов утра. Ларошжаклен и Стоффлет, по словам Тьера, бросились на противоположный берег, чтобы, как они говорили, добыть лодки для переправы, однако более не возвратились252.
Между тем, генерал Тюрро – новый главнокомандующий Западной армией - вот уже несколько дней как прибыл в Анже, где нашел генерала Робера. Марсо не только не знал ничего об этом, но и не был даже уведомлен.
Тем временем, вандейцы, оставшись без своих руководителей, поспешно строили несколько плотов, однако прибытие вездесущего Вестермана с кавалерией и легкой артиллерией, не позволило продолжить эти работы.
К этому времени Марсо двигался к Шатобриану. 17-го Вестерман информировал его, что беспрестанно беспокоит неприятеля, который начал переходить Луару по плохим плотам. Аджюдан-генерал Шерб тотчас же получил приказ направиться с авангардом на Ансени наиболее коротким путем.
18 декабря армия прибыла в Сен-Жюльен-де-Вувант. Там Марсо получил от Вестермана депешу, что неприятель, отказавшись переправляться через Луару, направился к Блену. В свете этих новостей, появилась опасность, что вандейцы двинутся к Рену или к Редону, а затем бросятся в Морбиан.
Марсо пришлось срочно менять все прежние распоряжения. Было решено, чтобы авангард и армейский корпус на следующий день двинулись обратно к Шатобриану и 20-го направились самым коротким путем на Дерваль. Авангард находился 18 декабря у Сен-Марс-Ла-Желе, когда был получен приказ срочно возвращаться назад, и ему пришлось двигаться форсированным маршем по ужасным дорогам.
Между тем, Вестерман по-прежнему следовал за вандейской армией, однако легкая пехота под начальством аджюдан-генерала Делаже, атаковавшая неприятеля слишком легкомысленно в Блене, была отброшена и потеряла несколько человек. Республиканские солдаты были вынуждены бросаться в реку и переходить ее в брод; некоторые так и остались в водах Изака. Вестерман, находящийся в четырех лье от Блена в ожидании подхода армии, не смог оказать помощь пехоте.
21 декабря армия двигалась несколькими колоннами к Блену. Недалеко от города она расположилась на бивак, чтобы все колонны объединились и получили хлеб и водку.
В это время Клебер выдвинулся к Блену для проведения рекогносцировки, во время которой он узнал, что вся армия мятежников расположилась к бою. Он пишет Марсо, оставшемуся во главе остальных колонн, чтобы просветить его, каким образом можно обойти и атаковать город. С подходом своей дивизии Клебер, построив ее к бою, обратился к солдатам, которые поклялись своему командиру в том, что победят. Однако в этот момент, как пишет Клебер, начался сильнейший ливень, замедливший марш бригады армии Шербур, которая должна была атаковать Блен справа; из-за дождя она прибыла в назначенное ей место только к рассвету. Также было послано распоряжение Вестерману с приказом выдвинуться к Блену по Нантской дороге. Таким образом, на следующий день предполагалось атаковать Блен с трех сторон.
С рассвета Клебер отправил гусарский патруль, который, проведя разведку вблизи Блена, вошел в город, оставленный вандейцами в течение ночи и двинувшихся к Савене (Савне). Узнав об этом, остальные колонны армии присоединились к колонне Клебера и двинулась вслед за отходившей Королевской католической армией. Марш к Савене (Савне) был крайне тяжелым; особенно тяжело было в это время года переправляться через реку Изак, а поскольку мост был разрушен мятежниками, то солдатам пришлось входить в холодную воду, перенося на себе боеприпасы, зарядные ящики, ружья, патроны...
Тем временем, вандейцы подошли к Савене (Савне) и, не получив никакого сопротивления, вошли в город. Генерал Камбрэ, командовавший гарнизоном в 500-600 человек, узнав о силе мятежников, счел благоразумным отступить при их подходе к Круазику.
Вестерман, как обычно, находился со своим легким авангардом впереди армии и не давал покоя вандейцам, правда, не ввязываясь с ними ни в какой серьезный бой. Своими маневрами он делал все возможное, чтобы мятежники не осмеливались выйти из леса, в котором находились перед Савене (Савне). Вскоре Клебер и Марсо во главе авангарда присоединились к Вестерману. Часть гренадеров Блосса при поддержке легкой артиллерии появились на равнине. При виде этих войск кавалерия Вестермана и двадцать гусаров Бермана настолько активно стали тревожить неприятеля, что тот решился покинуть лес, чтобы отбросить республиканскую кавалерию за овраг.
«Я тогда почувствовал, - пишет Клебер в своем походном журнале, - что времени на обсуждение нет и чтобы на следующий день можно было атаковать, имея преимущество, необходимо непременно остаться хозяином высот, занятых нашей кавалерией. В итоге, я выдвинул вперед триста гренадеров Блосса, а также восьмифунтовую пушку и, разделив их на две части, поручил командиру батальона Верже атаковать с фронта, в то время как сам, встав во главе других, обошел лес, который неприятель хотел покинуть. Это смелое движение принесло нам успех и вандейцы, не осмеливающиеся более возвращаться в свое логово, устремились в Савене (Савне). Мы имели, по правде говоря, несколько человек убитыми и много раненых. Оставшаяся часть авангарда выдвинулась вперед и выстроилась к бою таким образом, чтобы занять все выходы из Савене (Савне). Наступила ночь, однако ружейная перестрелка и артиллерийская канонада по-прежнему продолжалась. Прибыли Приё и Тюрро; Приё, увидев выстроенный на позиции авангард, выказал удивление отсутствием атаки. «Идем, товарищи, - воскликнул он, - вперед! Вперед!» В ту минуту я увидел, что из-за слишком большой поспешности и ошибочности мер победа может ускользнуть от нас. Я сказал Марсо: «Если ты не остановишь эти крики, завтра мы будем в Нанте, а неприятель последует за нами туда». Марсо, направившись к Приё, сказал ему резким тоном: «Приё, здесь не твое место, ты очень некстати подставляешь себя под пулю или ядро...» Приё и его коллега решились, наконец, уйти»253.
Продолжая описывать события, предшествующие битве у Савене (Савне), Клебер пишет в своем журнале: «Линия, которую занимали все войска, имела форму полумесяца и охватывала город со всех сторон, господствующих над городом. Представители народа и генералы расположились в почтовой станции на Нантской дороге. Там Вестерман предложил атаковать (вандейцев – С.З.) в течение ночи и брал всю ответственность на себя. Я ответил ему, что я начал это дело слишком хорошо, чтобы завершил его кто-либо другой. Марсо поддержал меня, и представители народа, казалось, одобрили эту эмуляцию, однако воспользовались этим, чтобы побудить меня начать немедленную атаку. Марсо, по-видимому, в тот момент уступил, но я остался непреклонен и не отвечал больше ни на какую провокацию.
23 декабря, на рассвете, когда все еще спали, я направился верхом вместе с Вестерманом и Канюэлем. Я провел рекогносцировку вокруг города и указал каждому дорогу, которую они должны были занять для атаки.
Вскоре я услышал как ружейная и артиллерийская перестрелка усилилась: я направился к авангарду, где повстречал отступающих командира батальона и его гренадеров. Верже, казалось, был ошеломлен, увидев меня, и, чтобы оправдать свое поведение, воскликнул: «Генерал, у нас нет больше патронов...» - «Гм, - в свою очередь воскликнул я, - не вы ли признавали вчера, что мы сокрушим их (вандейцев – С.З.) ударами прикладов? Вперед, гренадеры, возобновите атаку, я вас поддержу». Тотчас же я выдвинул вперед батальон 31-го полка, входивший в армию Шербур. Этот батальон столь хорошо помог гренадерам, что неприятель мгновенно был опрокинут из этой позиции.
Канюэль был на марше, чтобы обойти Савене (Савне) и атаковать слева. Я послал сказать Марсо, что время пришло и ему прибыть. Я просил его взять на себя командование центром, а моего адъютанта Бюке отослал с приказом, чтобы армия Шербур выдвинулась на правый фланг. Однако поскольку я не командовал этими войсками и пока Тилли не был еще здесь, я поручил Бюке передать командирам, которых он повстречает, что я возложу на них ответственность за малейшую задержку при исполнении моего приказа. В этом не было такой необходимости, чтобы эти доблестные войска устремились в атаку»254.
Канюэль опрокинул неприятеля на левом фланге, Клебер – на правом, а Марсо – в центре. Воздух оглашался могучими криками «Да здравствует Республика!» Вандейцы не выдержали стремительного натиска республиканцев и стали поспешно отступать в город. Проходя Савене (Савне), каждая колонна устремилась по разным направлениям, преследуя бегущих мятежников. Бой на улицах постепенно перерастал в ужасную резню; часть вандейцев нашла свою смерть в болотах Монтуара, оставшаяся часть спасалась бегством и рассеивалась в лесах. В руки победителей попало большое количество трофеев. По словам Клебера, «на этот раз разгром врага было полным»255.
«Клебер, столь хорошо начавший (бой) накануне, - писал Марсо военному министру 23 декабря, - руководил с такой точностью силами, находящимися в его распоряжении, что неприятель был быстро остановлен и отброшен с большой энергией... Клебер предоставил в этом случае доказательства своего мужества и наивысшего таланта»256.
«В этом Ватерлоо Великой Вандеи»257, как образно выразился о битве у Савене (Савне) барон Эрнуф, вандейцы выказали невероятную стойкость и бесстрашие, которые не могли не восхитить Клебера и многих республиканских офицеров. Бопюи в своем письме Мерлену де Тионвилю писал вечером после битвы: «Я видел многое, многое изучил; передо мной Шоле и Антрам, их (вандейцев — С.З.) постоянство и внешний вид, и я уверяю тебя, что им, чтобы быть солдатами, не хватает лишь формы. Войска, разбившие таких французов, отныне непобедимы...»258
Накануне сражения у Савене, Марсо писал представителю Конвента и будущему главнокомандующему республиканскими войсками в Вандее генералу Тюрро: «Я нахожусь перед Савене. Завтра, рано утром, я атакую врага, который будет уничтожен. Если ты желаешь быть свидетелем окончания войны, прибывай как можно быстрей»259.
Марсо не преувеличивал. В результате боев у Ле-Мана и Савене уцелели лишь несколько отрядов, не участвовавших в нормандском походе, в частности, отряды Шаретта и Стоффле. Они продолжали действовать еще довольно долго, но «большая война» в Вандее практически закончилась.
Оценивая действия Клебера в последние дни, завершившиеся победой у Савене, один из его биографов пишет: «Вандейская армия была уничтожена, и большая война в Вандее действительно завершилась. И этот решающий успех должно приписать Клеберу, который последние три дня в основном направлял движения республиканской армии. Несправедливое недоверие, гнусные доносы, кровожадные угрозы не уничтожили его мужество; «несправедливость правителей» вовсе не охладил его патриотизм»260.
Вестерман во главе кавалерии продолжал преследовать и уничтожать рассеянные остатки Королевской католической армии. В своем рапорте Конвенту он писал: «Вандеи больше не существует… я похоронил её в лесах и болотах Савене… По вашему приказу я давил их детей копытами лошадей; я резал их женщин, чтобы они больше не могли родить бандитов. Меня нельзя упрекнуть в том, что я взял хоть одного пленного. Я истребил их всех. Дороги усыпаны трупами. Под Савене бандиты без остановки сдавались, а мы их без остановки расстреливали... Милосердие – не революционное чувство...»
Клебер и Марсо прибыли в Нант вечером 24 декабря. Население встретило их самым восторженным образом; были устроены блестящие празднества с торжественными речами, букетами цветов и возложением на головы Клебера и Марсо венков победителей. Представитель Конвента Тюрро, находящийся в Нанте и кому не было оказано никаких знаков внимания, был раздосадован таким оборотом событий и с раздражением заявил: «Венки причитаются не генералам, а солдатам, поскольку именно они выигрывают сражения». В ответ Клебер заявил: «Не будут те генералами Республики, почти все, как и я, начинавшие службу гренадерами, кто не знает, что именно солдаты выигрывают сражения; но не будут они более и солдатами Республики, так как любой может надеяться получить командование, кто не осознает, что тысяча рук только тогда добьется победы, когда ими руководит одна голова. Армии, то есть именно офицеры и солдаты ведут республику к триумфу. Марсо и я, мы принимаем этот венок только потому, что его преподнесли нам наши боевые товарищи и что мы привязаны к их знамени»261. Эти гордые слова вызвали гром оваций, и Тюрро не осмелился возражать.
Несмотря на последние успехи, генералы армии Майнца продолжали оставаться либо в немилости, либо в разряде неблагонадежных для якобинского правительства, а поэтому не получили той благодарности, которую по справедливости заслуживали. Это заставило представителя народа Мерлена де Тионвиля сетовать на эту несправедливость на заседании 27 декабря, сказав, что военный министр отказывался выдать патенты в повышении звания таким офицерам, на которые их представили народные представители.
Между тем, генерал Аксо, который, выполняя распоряжения Комитета общественного спасения, подготовил все необходимые диспозиции для наступления на остров Нуармутье, отправил свой план Клеберу и Марсо, которые одобрили его. Правда, последние рекомендовали Аксо перенести исполнение этого плана на несколько дней, дабы дать им время выйти в тыл войскам Шаретта, находящимся на острове, чтобы, в итоге, завершить, по возможности, военные действия и на этом участке.
Для осуществления этой диверсии предназначались войска Тилли, находящиеся в Нанте. Однако прибытие нового главнокомандующего генерала Тюрро практически расстроило этот план и открыло в Вандее новую войну. В лице Тюрро, Клебер и Марсо нашли недоброжелателя и даже врага, еще более опасного, чем Россиньоль, поскольку новый главнокомандующий был «более ничтожным, амбициозным и властным»262. К этому необходимо присовокупить еще и тот немаловажный факт, что в большинстве своих будущих рапортах как военному министру, так и Комитету общественного спасения, Тюрро не всегда говорил правду или выдавал желаемое за действительное. Зависть, съедавшая генерала Тюрро способствовала тому, что последний сильно оскорбился тем, что его заслуги не было в битве у Савене (Савне); он называл эту победу не иначе, как «легкий успех», и обвинил Марсо и Клебера в мягкотелости и отсутствии настоящей республиканской энергии.
Марсо, совершенно лишенный благосклонности и чье здоровье было подорвано лишениями всякого рода, был вскоре отозван из Вандеи. Клебер же, обреченный на бездействие, содействовал полезными советами возвращению под власть республики острова Нуармутье. Вместе с Савари он подготовил план, основным пунктом которого было перекрыть доступ продовольствия мятежникам, беспрестанно тревожа и изводя его; главное внимание стоило уделить дисциплине войск, поскольку необходимо было завоевать доверие именно жителей сельской местности. Когда это будет установлено, план предусматривал следующее:
1. В первую очередь занять Монтегю, Сен-Фюльжан, Сен-Флоран, Ла-Рош-сюр-Йон и Ла-Мот-Ашар, то есть образовать достаточно обширный барьер вокруг Шаретта и Кателино. Эти посты должны иметь небольшие отряды кавалерии для осуществления рекогносцировки края и осмотра различных районов.
2. Необходимо придать войскам Аксо и Дютрюи два кавалерийских корпуса; один должен двинуться против Кателино, другой – против Шаретта. Прикрепить к каждому из этих корпусов 400-500 стрелков, которые, постоянно двигаясь по тылам и на флангах противника, прерывали бы добычу им продовольствия, беспрестанно тревожили бы его и могли бы предупредить все его маневры263.
По мысли Клебера, когда все вышеприведенные меры будут осуществлены, остальные войска должны двинуться вперед и занять различные посты, приближенные к местам сбора мятежников, чтобы, в случае необходимости, оказывать помощь войскам Аксо и Дютрюи, непосредственно атакующие отряды Шаретта и Кателино. «Семь или восемь тысяч человек было бы достаточно для подобной экспедиции, - продолжает Клебер, - но, так как необходимо беречь кровь и силы войск, можно было бы использовать более обширные средства для завершения этой жестокой войны, и для этого существует достаточно сил... Проходя по различным районам Вандеи, было бы хорошо захватить оружие, которое может еще оставаться там»264.
Клебер предостерегал от необдуманных действий и крайностей, которыми изобиловала война с обеих сторон. Последнее особенно было важно, поскольку новый главнокомандующий – генерал Тюрро – уже планировал совершить, так называемую, генеральную «прогулку» по Вандее, что было не только бесполезно, но и опасно.
Однако все эти проекты и советы были слишком разумными и слишком человечными для нового главнокомандующего, чтобы иметь шанс быть исполненными. Тюрро, взглянув на проект Клебера, холодно произнес Савари: «Это не мой план. О моем плане знать еще слишком рано!..»265
Когда Савари передал слова Тюрро Клеберу, последний, не зная, что и думать об этом ответе, решил, что новые размышления произвели бы больший результат, поэтому на следующий день он представил главнокомандующему и представителю народа Жиллю следующие рассуждения: «Необходимость быстро завершить войну в Вандее, суровое время года, которое застало нас, утомление, испытываемое нашими войсками, необходимость предоставление им отдыха, болезни, которые нам угрожают, если война продолжится, превосходство наших сил над силами противника, наблюдение за планами английского правительства и эмигрантов, которые, похоже, будут угрожать нашему побережью, - все это предписывает нам двигаться на врага, направлением самым коротким, и, в то же время, заботиться о безопасности наших берегов.
В настоящий момент я предполагаю, что существует две области в Вандее (для атаки вандейцев и англичан – С.З.): одна – морское побережье, берега Машкуля, Бовуара, Ле-Сабль и т.д.; другая – правый берег реки Севр со стороны Шатильона.
Нет сомнения, что сначала со стороны моря необходимо ждать его главные силы, так как если англичане займут эту область, мятежники станут более предприимчивыми, более дерзкими. Следовательно, они поспешат издалека с новыми силами и, возможно, война не будет завершена еще долгое время.
Еще другое важное соображение: если, в действительности, существует хоть одно объединение в несколько сотен человек со стороны Шатильона, необходимо помешать его объединению с армией Шаретта, что может способствовать высадке на наши берега (англичан – С.З.).
Таким образом, речь идет о том, чтобы определить направление одной сильной колонны, которая могла бы не только соединить все преимущества одновременно, но и:
1. Способствовать уничтожению Шаретта.
2. Оказать помощь в случае нападения на побережье.
3. Воспрепятствовать соединениям (мятежников), находящихся на правом берегу Севра, объединиться с Шареттом и быстро направиться к Мортаню, Шоле, Шатильону, если будет такая необходимость...
Кажется, что у нас имеются большие средства для выполнения этого плана.
1. Дивизию из Нора можно направить к Монтегю.
2. Пост Шантоне, возможно 4-5 тысяч человек, выдвинулся бы к Сен-Флорану, к перекрестку двух больших дорог из Эрбье в Сабль и из Шантоне в Нант, и именовав пост - лагерем Л'Уа.
3. Если дивизия из Пиренейской армии уже в Ньоре, направить ее к Сен-Фюльжану.
Однако при всех возможных случаях необходимо расположить дивизию из Нора у Монтегю и сделать это как можно быстрее.
При нынешнем положении вещей, необходимо атаковать неприятеля непосредственно там, где он находится, и расположить подвижные силы в промежуточных пунктах таким образом, чтобы помешать ему продвигаться по всей Вандее, когда он будет бежать от войск, атаковавших его.
Нельзя полагать, что возможно завершить эту войну, руководя движениями с обеих оконечностей Вандеи. Невозможно охватить нашими силами обширность этой территории; это привело бы только к одному результату – значительной потере времени и бесполезным маршам. Возможно еще, что вследствие этого, крестьяне внутренней части (Вандеи), которые больше всего желают мира, объединились бы в массы, и тогда можно будет увидеть новую армию, образовавшуюся в Вандее. Необходимо как можно быстрее атаковать известные пункты сбора мятежников, уничтожить их, защитить страну и все привести к порядку»266.
По словам барона Эрнуфа, система военной оккупации, предложенная Клебером для умиротворения и подчинения Вандеи «поразительно походила на систему, которой следовал Гош два года спустя с таким успехом и славой»267.
Однако и эти соображения постигла судьба первых. Клебер, пораженный таким пренебрежительным отношением к своему плану со стороны нового главнокомандующего, вместе с Савари пошел к представителю народа Жиллю. Там же находился и генерал Тюрро. Во время встречи Клебер искренне высказался относительно преимуществ, которые нес его проект, и указал на ужасные последствия перевода войск в Анже и Сомюр и возобновления боевых действий на большей части территории Вандеи, особенно там, где стала налаживаться мирная жизнь; он даже сказал, что если бы он был ответствен за операции, то головой ручался бы за то, что восстановил в скором времени спокойствие в этих несчастных краях.
Представители народа, по всей видимости, были убеждены в правоте Клебера, однако, согласно последним инструкциям Комитета общественного спасения, им было запрещено вмешиваться каким-либо образом в вопросы боевых действий, а посему, они ограничились только тем, что высказали свои соображения относительно представленного плана.
Клебер слишком хорошо знал общую ситуацию, сложившуюся в Вандее после побед у Ле-Мана и Савене (Савне), а потому опасался, что какой-либо другой образ действия со стороны генерала Тюрро может привести к печальным и непредсказуемым последствиям. И уже вскоре все эти опасения стали реальностью. Об этом можно судить по отрывку из записок аджюдан-генерала Гектора Легроса: «Тюрро, - пишет он, - принес в Вандею факел, которым зажег вторую вандейскую войну. К моменту его прибытия в Вандею, все начали наслаждаться глубоким миром. Я самолично выехал из Нанта в Шоле, в конце ноября 1793 года, только с четырьмя ординарцами. Все население двигалось и прибывало на моем пути. Дороги из Шоле в Сомюр, в Клисон, в Сен-Флоран, в Мортань и в Монтегю были равно безопасны.
Приказ к маршу двенадцати колонн, железо и огонь в руке вызвал всеобщее потрясение во всей Вандее и вынудил к мятежу даже тех, кто не принимал никакого участия в первой войне»268.
Спустя несколько дней Клебер получил приказ отправляться в Шатобриан, где он должен был заменить Марсо и взять на себя начальство над войсками, которым поручено поддерживать порядок в области, простирающейся от Нанта до Алансона. Однако когда Клебер прибыл к месту своего назначения, он, не без удивления, обнаружил, что силы, находящиеся в его подчинении, составляли... 300 человек.
Два месяца он провел в этой, «своего рода ссылке»269, где, кроме всего прочего, занимался редактированием своих записей о прошедшей кампании.
По истечении этого срока, Клебер был направлен в армию Брест как бригадный генерал, поскольку его звание дивизионного генерала еще не было утверждено в Париже. Этой армией командовал небезызвестный «доброжелатель» Клебера — генерал Россиньоль.
Накануне своего отъезда из Нанта, 9 января, Клебер зашел к представителю народа Жиллю, чтобы попрощаться с ним. Во время встречи он узнал, что был отдан приказ эвакуировать Шоле и взорвать замок в Монтегю из-за страха, что он может быть использован мятежниками как убежище. Клебер ушел с тяжелым сердцем; он нашел Савари, с которым вновь возвратился к Жиллю. В ходе разговора, последний согласился отозвать приказ о разрушении замка.
Жестокости, совершаемые в Нанте, Анже и других городах Вандеи революционными комитетами, выполняющие приказы некоторых представителей народа, не находят отражение в рукописях Клебера не потому, что их не было, а лишь в силу отвращения автора к подобным крайностям. Однако в записках Савари находим несколько повествований, которые знакомят нас с бесхарактерностью и малодушием представителя Каррье, который способствовал проявлению всех этих чрезмерных крайностей.
«Через несколько дней после нашего прибытия в Нант, - пишет Савари, - я сообщил Клеберу о решении, которое я принял, идя к Каррье.. и ему сказать обо всех тех ужасах, подробности о которых распространяются в городе. «Если Каррье не знает об этом, - добавил я, - возможно, я смогу способствовать их быстрому прекращению». – «Ты сделаешь добро, - сказал Клебер после минутного раздумья, - однако ты ничего не добьешься...»
Я прибыл к Каррье, который оказал мне хороший прием. Мы говорили о Вандее. «Ты, без сомнения, желаешь, - сказал я ему, - окончания этой ужасной войны?» - «Да, разумеется». – «Итак, в настоящий момент представился наипрекраснейший случай для достижения этой цели». – «Какой?» - «Вот он: ты знаком с состоянием умов в Вандее, ты знаешь об их стремлении к передышке и спокойствию. Они просят только о снисхождении и покровительстве: вот это и есть наилучшее оружие, которое необходимо использовать в данный момент...» - «Это только слова, - Каррье стал немного более сдержанным...» - «Уверяют, - добавил я, - что в тюрьмах находится большое число вандейцев, стариков, женщин и детей, набитых как сельд в бочке, испытывающих недостаток во всем, умирающих от голода и нищеты; утверждают также, что там царит ужасная эпидемия. Ты можешь прекратить это бедствие, ты можешь даже извлечь из этого обстоятельства средство обеспечить мир в Вандее...» - «И что это за средство?» - «Вот оно: эти заключенные принадлежат ко всем семействам края; стариков, женщин, детей не стоит бояться, дай им свободу; пусть они возвратятся к своим очагам, они поведают своим семьям, своим соседям, что с ними произошло, о гибели их армии, и это свидетельство несчастных будет для других сильным уроком, который они не забудут...»
Каррье размышлял некоторое время, затем сказал: «Ступай в тюрьму, подготовь поименный список тех, кто там находится, их возраст и местожительство в Вандее. Завтра принесешь его мне...» Я вышел и сообщил об этой беседе Клеберу. Я взял с собой командира бригады Гиллу, и мы отправились выполнять нашу миссию... Даже самыми отвратительными красками я не могу изобразить ту ужасную картину, которая предстала перед моим взором в этом зловонном месте... Гиллу слег больным на следующий день... Я выполнил мое задание как можно быстрее, насколько это было возможно, повсюду вселяя некоторый проблеск надежды.
На следующий день я возвратился к Каррье, который, по-видимому, проявил сочувствие судьбе этой массы несчастных людей. «Я согласен, - заявил он мне, - отпустить их на свободу и отправить к своим очагам». – «Что ж, - живо ответил я, - дайте мне разрешение или приказ в письменном виде, остальное я беру на себя». – «Приказ в письменном виде? – сказал он мне. – Я не желаю быть гильотированным...»
Таким был плачевный результат, полученный мною.
Спустя два дня, Клебер пришел ко мне в девять часов утра. Он казался сильно опечален. Только что он ознакомился с дискуссией по поводу уведомления революционного комитета, который предписывал, что все граждане, получившие разрешение взять из тюрьмы детей вандейцев и растить их, за распространение этой заразы будут считаться неблагонадежными. После этого рассказа, я сказал Клеберу, что побегу к Каррье, чтобы узнать, что это значит. «Я сомневаюсь, сказал мне Клебер, - что ты добьешься большого успеха от этого нового демарша, тем не менее, сходи...» Я вошел в его комнату. Он был еще в постели и, по-видимому, испугался, услышав звук открывающейся двери, и спросил, что привело меня в такую рань. «Вы поклялись, - сказал я ему, - погубить всех, кто еще дышит в Вандее вплоть до младенцев в колыбели?» Этот вопрос удивил его. Я ему сказал об уведомлении или распоряжении комитета, однако для него это была загадка.
Он пришел в ярость, клянется, неистовствует, вскакивает с кровати, звонит: появляется жандарм. «Немедленно отправляйтесь, - произнес он, - найдите членов комитета и приведите их ко мне. Что касается тебя, - добавил он, пожимая мне руку, - останься здесь и будь свидетелем того, какой прием они получат...» Прибыл комитет во главе с президентом... Каррье вновь приходит в ярость, хватает свою саблю, угрожая президенту; я удерживаю его. «Что значит, - произнес он, - это объявление комитета относительно вандейских детей и кто тебе дал право афишировать его? Вы заслуживаете быть отправленными на гильотину». – «Гражданин представитель, - запинаясь отвечает президент, - комитет полагал, что он только предвосхитил твои намерения: мы не думали, что тебе это будет неприятно...» Каррье вновь приходит в ярость... «Если через пять минут, - угрожающе произнес он, - комитет не выпустит уведомление, опровергающее предыдущее, я вас отправлю на гильотину...» Таким образом закончилась эта несчастная сцена»270.
Военная корреспонденция Клебера в ту эпоху, хотя и тщательно ограниченная непосредственными целями его службы, позволяет разглядеть мучительное беспокойство, причинявшее ему жестокой и бессмысленной системой разрушения, которой предался Тюрро на левом берегу Луары, системой, которая, казалось, специально задумывалась для того, чтобы возродить восстание в этом крае. Таким образом, Клебер не мог не заметить, что в краю, очень похожем на Вандею, не стоит прибегать к крайним средствам, поскольку вид пылающих или сожженных деревень мог только вызвать и усугубить недовольство.
Комитет общественного спасения прекрасно осознавал, что генерал, такой как Клебер, не был на своем месте, занимаясь вопросами квартирования и осуществляя полицейские меры. Однако, согласно капитуляции Майнца, офицеры гарнизона не могли участвовать в боевых действиях против союзников в течение года. Правда, революционное правительство решило не ждать окончания этого срока для Клебера, чтобы возвратить его на «большую войну», участвуя в которой, он может во всю ширь раскрыть свои дарования.
В апреле 1794 года правительство, наконец-то, подтвердило Клеберу звание дивизионного генерала и после этого распорядилось направить его в Северную армию генерала Пишегрю. Начиная с этого момента, гражданская война для Клебера становится делом второстепенным; именно против внешних врагов ему суждено развернуть все свои таланты.
Примечания
1. Вестерман, всегда неосторожный, говорил во всеуслышание: «Нет, я не буду повиноваться этому трусу... Я не подчинюсь... Я требую либо отпуск, либо отставку...» Он получил короткий отпуск и уехал в Ньор.
2. Генерал Даникан совершенно не принадлежал к гарнизону Майнца.
3. Поспешностью и необдуманностью действий Вестермана в прошлом были продиктованы эти меры.
|