VII. Строевое образование в период от Ништадтского мира до 1756 г.
Исследование данных для оценки строевого образования. – Характеристика инструкторов из нижних чинов. – Строевая подготовка офицеров времени Петра Великого. – Требование нравственных достоинств как главное условие для производства в первый чин. – Строгие требования от офицеров знания строевой службы. – Очерк специально военно-научного образования офицеров. – Начало военных школ. – Практическое знакомство строевых офицеров с артиллерией и оконным делом. – Значение офицеров из кадетов Шляхетского корпуса. – Обучение рекрут и старослужащих. – Тесная связь строевого обучения с дисциплинарными взысканиями. – Дисциплинарные взыскания в армии Петра I-го. Последующее развитие телесных наказаний. – Взгляд офицеров времен Отечественной войны на телесные наказания. – Лагерные сборы и значение их для строевого образования. – Общий вывод.
Для характеристики развития строевого образования после Ништадтского мира, кроме изложенного в предыдущей главе, необходимо для полноты выяснить: подготовку инструкторов, принятые приемы обучения, систему дисциплинарных взысканий, тесно связанную с приемами обучения, и, наконец, значение лагерных сборов.
Для обстоятельного очерка всех этих вопросов довольно трудно извлечь необходимые данные, так как приходится, более чем в других случаях, пользоваться отрывочными указаниями исторических памятников. Но для начала попытаемся воспользоваться тем, что могли подыскать.
Инструкторами строевого дела в XVIII столетии следует считать – как и в настоящее время – унтер-офицеров и [104] офицеров. «Начальные люди из нижних чинов», до конца царствования Елизаветы, были те же, что и во времена Петра I-го; а именно: два сержанта, каптенармус, подпрапорщик, но вместо шести капралов на роту с 1731 г. их было всего четыре1.
Нельзя не признать, что унтер-офицеры, как инструктора, удовлетворяли строгим требованиям; но дело в том, что по основному положению устава 1716 года даже элементарное обучение «ручным приемам», «прикладу» и т. п. было всецело в руках офицеров, и капралы не принимали участия в обучении нижних чинов. По крайней мере в Уставе Воинском обязанности начальников из нижних чинов указаны исключительно по внутреннему управлению рот и, напротив, совершенно определенно оговорено, что для успеха одиночного обучения («чтобы справно бытии могло») офицеры должны принимать непосредственное участие в обучении солдат2. Только устав драгунской службы, принятый у нас в начале XVIII-го столетия, разрешал сержантам «с ведома своих начальников учить капральство»3; но есть основание заключить, что если этот устав и практиковался, то не более как до 1705, 1706 годов, и вообще основываться на нем рискованно. Если, однако, предположить, что обучение технике строя было больше в руках унтер-офицеров, то и в этом случае мы должны согласиться, что инструктора из нижних чинов вполне соответствовали своему назначению. При бессрочной почти службе, до полного истощения сил, из 144 человек роты, а впоследствии из 166 человек4 всегда была возможность [105] выбрать 8–9 отличных учителей; это подтверждается и тем фактом, что с 1731 года у нас настолько не стеснялись в выборе начальников из нижних чинов, что было узаконено производить в унтер-офицеры только грамотных5.
Нельзя, однако, не отметить некоторых условий, которые способствовали командирам частей, прикрываясь требованием закона, удостаивать иногда производства в унтер-офицеры хотя и грамотных рядовых, но не вполне соответствовавших своей должности знанием строя. Дело в том, что производство в капралы, каптенармусы и т. п. зависело от командиров частей, а так как в то время была масса малолетних недорослей, нередко родственников и знакомых начальствующих лиц полка, то, конечно, производство при этом могло быть и не без пристрастия6. Но, при суровых строевых порядках того времени, неудобство неправильного производства в унтер-офицеры было еще сносно. Само собой следует, что малолеток-недоросль, занимавший вакансию, например, капрала, не принимал никакого участия в обучении нижних чинов; в действительности учил старый рядовой, кандидат на унтер-офицера, в тонкости изучивший технику дела. В общем выводе состав инструкторов из нижних чинов в смысле знания строевых положений нельзя не признать образцовым, главным образом благодаря бессрочной службе.
Комплектование армии офицерами по основным законоположениям Петра Великого, – заслуживает особого внимания. С уверенностью можно сказать, что законы Петра I-го [106] не только обеспечивали войска отличными строевыми инструкторами-офицерами, в совершенстве знакомыми со строевым делом, но еще важнее то, что с первого же основания регулярной армии устанавливалось требование особых нравственных условий, которым должен был удовлетворять удостаиваемый производства.
Право на производство в офицерский чин определялось «знанием с фундамента солдатского дела»; но кроме того, главное условие, от которого зависело производство – это свидетельство всего общества офицеров полка подписью «аттестата», что представляемый заслуживает быть произведенным7.
И в этом случае были частные злоупотребления, которые не умаляют, однако, значение общего закона. Так, например, в 1714 г.8 мы встречаем указ, где, между прочим. сказано: «Понеже сделалось известным, что многие производят своих сродников в офицеры из молодых, которые с фундамента не знают солдатского дела, ибо не служили в нижних чинах, то впредь сказать, чтобы из дворянских пород и иных со стороны отнюдь не писали (в офицеры), которые не служили солдатами в Гвардии». Тот же указ, предписывая доставить от полков сведения, [107] «сколько и каких с 1709 г. есть офицеров», подтверждает общее правило, что правом на производство в офицеры пользовались все нижние чины без исключительно преимущества лицам, пользующимся правами по происхождению: «а если и простые люди долго служили», то могли быть удостаиваемы производства; причем нижние чины не могли не стремиться получить офицерский чин, так как это представляло им права дворянства9.
Петр I-ый, устанавливая нравственный ценз для лиц, подлежащих производству, оказывал самое высокое доверие офицерам. Не касаясь массы фактов, достаточно указать, что система плаката 1724 г., поручение надзора за подрядами и т. п. свидетельствуют, что все дела, где требовались прочные нравственные принципы, были возлагаемы Петром на его боевых воспитанников офицерского звания.
Нам не удалось определить, насколько обязательны были требования от офицеров общих и специально военно-научных знаний; но из некоторых данных нельзя не заключить, что подобных требований не было, да при тогдашнем состоянии общего образования и не могло быть. Важно, однако, что почти одновременно с устройством регулярной армии Петром I-м было положено основание военных школ, подготовлявших офицеров к службе каждого из родов оружия; а также заслуживает внимания указание императора на отличие офицеров, получивших военно-научную подготовку.
В 1712 году мы встречаем, например, сбор в Москве до 700 человек недорослей10. Цель этого сбора была дать молодым людям первоначальное строевое и [108] общее образование. В 1715 г. из числа этих недорослей, получивших уже подготовку, необходимую для военной службы, было взято в гвардейскую пехоту 200 человек11. Весьма вероятно, что недоросли, собранные в Москве, подготовлялись именно для пехоты, так как для кавалерии подготовлялись недоросли в Лейб-Регименте12, а артиллерийская и инженерная части имели свою школу13.
Значение знания военных наук для офицеров определенно указано в положении о «волунтерах»14 из иноземцев15. Главным условием для производства их ставилось то же требование, т. е. практическое знание строя; но «ежели таковые люди не токмо в экзерциции при кавалерии или инфантерии, но и в прочих военных науках, особливо в артиллерии и фортификации, обучены, то толь лучше еще могут при некоторых акциях себя оказать и от других, которые в таковых науках неискусны, отменится и скорее чин получить».
Тем не менее нельзя не придти к заключению, что до конца царствования Елизаветы знание военных наук для офицеров не из кадетского корпуса не было обязательно16; однако самые условия строевой службы способствовали офицерам пехоты и кавалерии ознакомиться практическим путем с элементарными положениями артиллерии. Действующие пехотные полки, драгуны и слободские полки имели при своих частях полковую артиллерию, при артиллерийских [109] офицерах17, что наглядным способом и знакомило офицеров со свойствами и научными основаниями артиллерии, как это свидетельствуют офицеры 1812 г.18. Точно также шанцевый инструмент, постоянно бывший при частях и не составлявший бессрочной вещи19, предназначался в мирное время, конечно, для каких-либо практических целей; не был же он только для обделки ротных улиц в лагерях; да зачем же тогда кирки и мотыги? Но сознание необходимости всем без исключения офицерам иметь более солидную военно-научную подготовку появляется только в начале настоящего столетия20.
Мы еще не касались офицеров, вышедших из Шляхетского кадетского корпуса (бывшего 1-го кадетского), открывшего прием воспитанников в 1732 г.
До 1762 г. в армию поступило относительно незначительное число21 воспитанников «рыцарской академии». [110] Не касаясь известных передовых деятелей России, получивших воспитание в корпусе, смело можно быть уверенным, что при замечательной организации, данной Шляхетскому корпусу Минихом, бывшие кадеты ен могли не оказать влияния не только на поднятие общего уровня образования офицеров, но и на правильное развитие воинских обычаев и на распространение в войсках военно-научных знаний22.
Вообще, коренное требование Петра I-го молодым офицерам «с фундамента знать строевое дело» и с этою целью проходить службу со звания рядового, а равно и нравственный ценз, – не изменялись в армии до конца царствования Елизаветы. Положение Петра I-го в этом отношении, в некоторых случаях, даже усилилось, так как ограничено [111] было право записывать малолетних недорослей в солдаты раньше 16-ти лет23, и установлено некоторые требование общеобразовательных наук. Офицеры же кадетского корпуса дали возможность иметь во главе армии и отдельных частей войск старших начальников, получивших совершенно прочное специально-военное воспитание, строевую и военно-научную подготовку.
Мы имели уже случай видеть, что Петр I-ый отличал обучение рекрут от старослужащих, «которые грандуса того миновали», и главное – выше всего ставил сознательность в обучении. Рекруты не менее, как в течение двух-трех лет, при обыкновенных условиях, исключительно изучали элементарные начала строя (одиночное образование), а обучение старослужащих состояло в практическом ознакомлении: «как в бою поступать». Интересно взглянуть, в каком положении это дело было после Петра.
Из законов 1738, 1739 и 1757 годов видно, что рекрутское обучение, по правилам Петра, оставалось без изменения24; но зато система полевого обучения старослужащих, несмотря на личное указание Петром I образцов учения25, приняла ложное направление. Хотя для этого вывода фактов немного, но они настолько характерны, что в правильности заключения не сомневаемся.
В период с 1725 г. до 1755 г. я подыскал один весьма обстоятельно изложенный образчик для характеристики [112] строевого учения, а именно – ученье, произведенное майором Нащокиным в присутствии императрицы Елизаветы в 1752 г.26. Из рассмотрения программы этого ученья видно, что Нащокин проделывал только ряд элементарных правил устава 1716 г. с некоторыми видоизменениями его, вероятно оставшимися от устава 1732 г. Вообще, род маневра Нащокина представляет еще памятное ученье по «чертежикам» или, как некоторые называли, ученье «без всяких фокусов», т. е. без применения к местности и сообразному действию неприятеля. Но если до 1752 г. была еще возможность начальникам частей составлять проекты учений, то устав 1755 г. избавлял их и от этого труда, предписывая массу разнообразных «случаев», «всяких маневр», которые нужно было «разучить», что и действительно исполнялось, как свидетельствует Болотов.
Таким образом, основываясь на указаниях офицеров, современников той эпохи, можно заключить, что идея Петра I-го обучать войска «разным оборотам» в 1756 г. окончательно перестала существовать до Суворова. Невольно и в этом случае, как и во многих других, вспоминаем слова де-Санглена в опровержение мнения Гибера о Петре I: «оттого-то он гений, что переступил пределы своего времени и своей нации»27.
Касаясь строевого образования русских войск XVII столетия, нельзя умолчать о дисциплинарных взысканиях за погрешности в строевых упражнениях. Исследователь не может не признать, что «палки», «батоги» после Ништадтского мира имеют самую тесную связь со строевым образованием и являются как бы особым приемом обучения. Сам по себе этот грустный вопрос не заслуживал бы [113] воспоминания, но, полагаем, система взысканий того времени имеет значение, помимо всех других причин, еще и потому, что свидетельствует некоторые особенности русского солдата. Факты, несомненно, указывают, что русский солдат, без подобных высказываний, всегда был вполне способен понять и отлично выполнить какое бы то ни было трудное, даже механическое требование, но при том лишь условии, если сам начальник (помимо строевых занятий) лично вкладывает душу в дело обучения. Личный труд начальника и во времена Елизаветы вызывал полное и добровольное напряжение всех сил нашего солдата. Напротив, палка приносила всегда только отрицательные результаты.
Для подтверждения этого вывода обратимся к ряду мнений старых служак нашей армии, времени Елизаветы и Александра I-го. «В службе, – говорит майор Простов (1812-й год), – так называемые добрые люди столь же вредны, как и злые, а нужны благоразумные. Лень ротному командиру потрудиться, и давай сюда палки. И ведомо легче наказать, чем предупреждать зло»28. Вот эти-то «благоразумные» начальники издавна сознавали необходимость для успеха дела прежде всего, не рассчитывая на палку, самим поработать и над собою ( изучить дело, выработать выдержку характера) и в роте (толково передать), чем достигали «первых Нумеров» и «публичных похвал» без всяких крутых мер. «Ни один солдат не мог жаловаться, чтоб он слишком убит или изувечен был, ни один из них не ушел и не отправлен в лазарет или прямо на тот свет»29, – говорит Болотов, описывая блестящие результаты обучения своей роты по сложному «артикулу» устава 1755 года. [114] Но дух времени, занесенный извне, взял свое. Ротные командиры, подобные Болотову, были не часты. Телесные наказания после кончины Петра I-го преобладали в сильной степени, что, конечно, не могло не влиять на обучение.
Где же было начало «палок», «батог»? Строгие военные законы Петра Великого известны; но не хочется верить, чтобы «палки», «батоги» за строевые ошибки были бы установлены тем, кто требовал настоящей дисциплины; не хочется признать, чтобы система телесных наказаний в обширных, поражающих размерах была бы установлена у нас тем, кто требовал живого обучения, к в принципе был враг всего забивающего, механического в военном деле. Обратимся к фактам и постараемся подыскать, не оставили ли нам строевые офицеры, времени Петра I-го, каких-либо правил, которыми они руководствовались при наложении дисциплинарных взысканий а нижних чинов, собственно за строй.
В ручных книгах поручика Нарвского пехотного полка Кожевникова 1714 г. и другого офицера (1708–1720 г.) выписаны 7-мь статей, которые характеризуют, как в «житии себя (солдатам) держать и в строю, и в обучении как обходится», «и сии статьи каждому солдату на памяти иметь и на каждой недели по дважды читать»30.
Эти статьи мы выписываем в приложении целиком {88}31, а в настоящем случае укажем только выводы, важные для нас в данном случае.
Строевая дисциплина была определенно установлена законами Петра I-го. «Егда начальник, – говорит устав 1716 г., – который учити будет, перед фрунтом станет и молвит: Слушай, тогда надобно, чтоб в строю всемерно [115] тихо было и никто б с кем разговаривал, точию бы все то, что офицер повелит, слушали и примечали исполняти со всяким прилежанием»32. Те же самые правила мы встречаем записанными и в ручных книгах офицеров, где определены и взыскания за неисполнение этих правил.
В 7-ми статьях, которые солдаты должны были знать наизусть, указаны наказания за небрежность и невнимание к азбуке строя. За опаздывание в строй в первый раз «взят будет за караул или на два часа по три фузей на плечо», во второй раз – арест на двое суток или «по 6-ть мушкетов на плечо», а если в третий раз – «то учинить», – «наказание шпиц-рутена».
2) За шевеленье, разговор, невнимание, леность во фронте (главы 2-я и 3-я), за неисправное содержание оружия солдатам полного оклада «написано будет сплемяничего (?) окладу»; т. е., вероятно, перевод с высшего на низший оклад. Солдат же второй категории – «бить батоги». «Если кто второй рят» то учинит, то «шпиц-рутены и исключить из полка».
3) За пьянство, за обиду хозяину, за нарушение обязанностей караульной службы назначены более строгие наказания, а за важнейшие – смертная казнь.
Нам особенно важны только первые два пункта. Во-первых, мы видим, что проступки против строевой дисциплины наказуются с соблюдением известной постепенности; во-вторых, видно резкое отличие во взысканиях за нарушение строевых обычаев и за капитальные воинские преступления; в-третьих, решительно нет ни одного указания ан «батоги» за ошибки при исполнении, например, ружейных приемов, [116] что мы встречаем в уставе 1755 г. Напротив по этому поводу устав 1716 г. определенно указывает: «ежели кто из солдат во время ученья погрешит, то Сержант пошлет карпорала, который возьмет свое ружье под нижний конец и пошед исправит его и по прежнему в свое место приступит»33. Кроме того, устав 1716 года требовал сознательности в исполнении устава, определяя: «буде кому в чем невнятно покажется како о ручных приемах, тако и о прочих вещах.. те б господа офицеры спрашивались хотя б у самого генерала»34, чем конечно и предостерегал от механического заучивания. Таким образом, положения Петра строго карали проступки против строевой дисциплины, неисполнение которой могло обратить строй в толпу; однако, при всей суровости законов того времени, требовали простого исполнения ошибок, происходящих от неловкости и недостатка навыка; напр., «в метании артикулов».
Вообще, мы имеем право заключить, что «батоги», как средство для совершенствования в строевом образовании, установлены у нас не Петром I-м, а позднее. Познакомимся сначала с размерами телесных наказаний, а затем постараемся выяснить, достигала ли эта система цели, в смысле успеха даже плацевого строевого образования, а равно, как она отразилась на дисциплине.
Прежде всего крайне характерны взгляды на это дело офицеров Отечественной войны, когда у нас впервые явился военный журнал, а следовательно и возможность строевым офицерам высказывать свои взгляды, по всем вопросам военного дела.
Мы уже видели, как характеризовал причину «палки» майор Простов. Приведем еще выдержки из мнения, по [117] этому вопросу, одного из офицеров, и характеристику его бывших у нас раньше порядков. «Еще и по ныне (1811 г.) остались в полках следы так называемых бравых книг (курсив в подлиннике), которые одним тиранством заслуживали имя бдительного и попечительного ротного командира… Продли, милосердный Боже! благослови многие лета императора; его сердце остановило в войске тиранство, и солдат не страшится уже службы; однако же, поколачивают без содрогания. Наказывать должно вину, а не человека; наказание должно быть исправлением, а не мщением и неудовлетворением вспыльчивости. За ученье командир, знающий свое дело, должен воздержаться от наказания и тем заставить солдата переменить мысль о тягости службы … и в душе солдата возвысится его состояние. Солдат нынешнего времени гораздо великодушнее прежних … и за одно ласковое слово своего начальника, за хороший взгляд солдат вне себя от радости35. Солдаты слишком чувствуют царствование милосердного Государя, я слыхал от старых солдат: «что это служба; теперь-то и послужить; а вот была служба, бывало в лагерях только и слышно то в той, то в другой роте не старший сержант, так капитан до пятисот досчитывают, а не то и прибавят. Прежде десятков пять и не слышно было, а ныне и за то молодые быть горд». Майор Рахманов, как мы заметили, был прав, говоря, что русский солдат всегда [118] был способен понять и исполнить сложное требование, но толково объясненное ему ротным командиром, принимавшим личное участие в деле обучения.
Устав 1755 г., как мы увидим, был крайне сложен даже с пояснительными чертежами. Между тем, в ожидании войны «превеликия печатныя диспозиции или описания как экзерциции, так и всем прочим маневрам» были присланы в Архангелогородский полк сначала без чертежей36.
Болотов ревностно принялся обучать 11-ю роту и, как он говорил, «вперил в каждого солдата охоту и желание скорее выучиться и искусством своим превзойтить своих товарищей… Обходясь с ними ласково и дружелюбно, разделяя сам с ними труды… довел их до того, что они… сами старались… скорее выучится… Весело было смотреть, когда они, сварив себе каши и поставив котел, не прежде за оный садились, как став наперед кругом оного и прометав ружьем самопроизвольно всего артикула. Сим средством я обучил свою роту в самое короткое время и довольно совершенно»; т. е. умением вести обучение, знанием дела, а главное, собственным примером.
Этим, вместе с тем, Болотов свидетельствует нам и о способности нашего солдата, времени Елизаветы, понять даже сложнейший «артикул» 1755 г., в особенности по вопросу положения рук и ног при ружейных приемах37. [119] К несчастью, занесенный с Запада прием обучения, с помощью «палки», препятствовал правильному развитию образования. Последнее заключаем из того, что товарищи Болотова, по обучению артикула 1755 г., «бравые капитаны», «поколачивавшие без содрогания», как ни изощрялись в крутых мерах обращения, в результате оставались на смотрах в хвосте.
Если в царствование Петра I-го не были развиты телесные наказания, то неестественно и предположить, что они вдруг явились при Елизавете. И действительно, есть основание думать, что эта система расцвела во времена Миниха под влиянием иностранных офицеров, служивших в нашей армии.
В принципе полагаем, что если была утрировка относительно телесных наказаний, то неминуемо можно ожидать проявления случаев упадка настоящей дисциплины в опасной форме. Действительно, в конце царствования императрицы Анны есть уже некоторые намеки на насилие солдат против иноземных офицеров38. Профессор Соловьев хотя не указывает фактов, но приводит один резкий пример нарушения дисциплины в первый же год царствования Елизаветы. Офицеры из иноземцев 18-го апреля 1742 г., заметив беспорядок между солдатами на Адмиралтейской площади, в Петербурге, приняли меры для его прекращения; при этом один их офицеров ударил солдата, что вызвало взрыв негодования и даже насилие [120] со стороны нижних чинов, при криках в высшей степени невыгодных для иностранных офицеров.
Сопоставляя помянутое донесение послов, прекращение приема иностранных офицеров, еще в царствование Анны, и случай 1742 года, можно думать, что последние именно строгостью телесных наказаний оставили недобрую память в армии, так как им нечем было больше и вооружить против себя войска, жившие вне всякой внутренней политической борьбы. Затем, указанное уже нами повеление императрицы Елизаветы «восстановить дисциплину», – все это дает право заключить, что дисциплина в войсках оставляла желать лучшего.
В общем полагаем, что несообразная система телесных наказаний забивала природную способность русского солдата, неблагоприятно отразилась на развитии строевого образования, способствовала побегам и. наконец, вредно отозвалась на самой дисциплине.
В чем же заключались благоприятные условия развития нашего строевого образования, перевесившие все перечисленные невыгоды? Этому способствовали, во-первых, от природы толковый, ко всему способный солдат, выносливый как нравственно, так и физически; во-вторых, отличный состав инструкторов и офицеров, в отношении знания ими строевого дела и личного примера в бою; в-третьих, образцовый состав старших офицеров в полках, воспитанников бывшего I-го кадетского корпуса; в-четвертых, продолжительный срок службы в рядах войск; в-пятых, замечательные основания обучения войск, установленные Петром I-м, и в-шестых – лагерные сборы.
Петр I-й, как бы предвидя многие неудобства для строевой службы от его системы плаката, вместе с тем [121] установил ежегодные летние сборы39, что сохранилось и до настоящего времени40. Общий сбор уничтожал многие из помянутых выше невыгодных условий строевой подготовки. В частях войск, разбросанных в зимний период, по обывательским квартирам и свободных даже от караульной службы, – дисциплина ослаблялась; но потом, в летний период, когда войска в течение 3-х, 4-х месяцев исключительно совершенствовались в солдатском деле, многое, конечно, сглаживалось. Главное, при значительных передвижениях в лагерь, походная жизнь приучала ко всем невзгодам действительной боевой жизни, как то заметили и современники41.
Таким образом, система лагерных сборов в высшей степени способствовала боевой подготовке и в результате, в 1734 г., после наиболее невыгодных условий предшествовавшей (с 1724–1733 г.) обстановки мирного времени и внутреннего порядка, войска нашей армии покрыли свои знамена славою под Данцигом и постоянно вызывали восторженные отзывы Миниха о боевых достоинствах нашего солдата. Те же образцовые действия войск мы встречаем на полях Гросс-Егерсдорфа, Кая и в других славных делах семилетней войны, где видимо принципы [122] строевого образования Петр I-го были еще живы. Правда, устав 1755 года ввел в наше строевое дело много отступлений от принципов Петра Великого, но дело в том, что в один год этот устав с его механическими стремлениями не мог повлиять на прочные строевые основы, установленные уставом 1716. [123]
Примечания
1. Смотри таблицу « 2, прил.
2. Устав Воинский 1716 г. «О экзерциции», издание 4-е, стр. 6.
3. Рукопись Румянцевского музея « 366 по каталогу Востокова, стр. 107. «Краткое положение при обучении драгунского полка и т. д. «.
4. В семилетнюю войну рота была нормального состава опять в 144 ряд. М. о. Ар. Г. Шт. Дела секр. эксп. № 149/152. Опись 47.
5. П. С. З. № 5888.
6. Болотов. Том I, часть 1-я. Письмо 8-е. Если отец Болотова был справедлив при производстве сына, то легко могли быть и отрицательные примеры.
7. Категорической указание на это мы встречаем в 1755 г. «Жизнь и приключения Андрея Болотова» издание 1871г., том I часть IV. Письмо 27, стр. 302. Здесь сержант Архангелогородского пехотного полка Болотов описывает. как всего только один из штаб-офицеров полка, по каким-то недоразумениям с отцом Болотова, не хотел подписать ему «аттестата»; на это другие офицеры говорил. что «быть может и без его подписи обойдется». Но из Полного Собрания Законов №№ 2795, 3406 и 3913 можно заключить, что до 1731 г. это правило соблюдалось еще строже. Только в 1731 г. было признано неудобство производства по баллотировке, т. е. по приговору всего общества, но и то здесь дело шло о производстве в офицерских чинах; что же касается до производства в первый офицерский чин, то это положение оставалось без изменения до конца Елизаветы.
8. П. С. З. № 2775.
9. П. С. З. №№ 3705, 3890. По первому из законов потомственное дворянство.
10. П. С. З. № 2554.
11. П. С. З. №№ 2884 и 2968.
12. П. С. З. № 3370.
13. П. С. З. №№ 2739, 3330, 5277.
14. Устав Воинский. Часть I.
15. Положение о волонтерах относилось исключительно к иностранцам.
16. «Жизнь и приключения Андрея Болотова». Том I, часть IV, письма 27 и 28 знакомят нас с правилами производства в офицеры в конце царствования Елизаветы.
17. Рескриптом конференции от 19-го сентября 1756 г. (М. отд. Арх. Гл. Шт. опись 47 дела № 145/148 было предписано: «единожды навсегда такое сделать как наискорее учреждение, чтоб артиллерия была в точном ведомстве полков и чтоб для лучшего оного смотрения и управления было в каждом полку по одному артиллерийскому офицеру, кои от главной артиллерии имеют даваны быть, но вполне оставаться в армейском мундире и в числе полковых офицеров находиться, и все артиллерии принадлежащее в своем ведомстве иметь должно…».
18. Одной из выгод полковой артиллерии даже в 1812 г. указывалась именно та, что при постоянном соединении двух родов оружия артиллерийские сведения легко, практически усваивались офицерами. Военн. журнал 1812 г., часть V, книжка 13. «О гвардейской артиллерии».
19. Смотр. таблицу № 2.
20. Заключаем это из ряда статей Военного Журнала 1810–1812 г., так например: «Об офицерских познаниях». Часть III, книжка 8-я «О средствах завести хороших офицеров». Часть IV, книжка 11-я «О нравственном образовании офицеров». Часть VI, книжка 18-я «О гвардейской артиллерии. Часть V, книжка 13-я.
21. Военный Журнал 1832 г. № 4. Первый выпуск из Шляхетского корпуса был в 1734 г., и выпущено всего 11 человек; в 1735 г. – 18 человек; в 1735 г. – 78 человек, и вообще до 1762 г. ежегодный выпуск не превышал 100 человек. Хотя бывший 1-й Кадетский корпус в 100 лет дал 6388 офицеров, но не следует забывать, что с 1762 г штат корпуса был увеличен до 1000-го состава.
22. П. С. З. №№ 5811, 5894. Военный Журнал 1832 г. №№ 3 и 4. Основываясь на данных указанных документов, следует заключить, что первая организация корпуса по регламенту заслуживает особого внимания. Положения Миниха, с точки зрения специальной строевой подготовки будущих офицеров, видимо превосходили правила, установленные при Екатерине II-ой – Бецким. В организации корпуса Миниха (хотя, несомненно, образцы им были взяты с прусских и датских кадетских корпусов) проглядывает Вов сем стремление привить молодым людям (вернее, детям) военные обычаи, привычки и любовь к военному делу. В устройстве корпуса, данным Бецким, эти основания не были уже на первом плане. Особенно замечательно то, что Миних, видимо, не хотел отступить от специально-воинской подготовки всех кадетов даже в то время, когда у нас не было еще университета, и корпус заменял его до некоторой степени. Во времена же Бецкого последней необходимости не было. Торжественная обстановка выдачи корпусу первого знамени императрицей Анной, караульная служба во дворце Ее Величества, еженедельное представление ординарцев Миниху, строевые занятия два раза в день и т. п. – все это, несомненно, указывает, что кадеты прочно сроднились с обычаями военной среды и должны были знать и любить военное дело. При Бецком же значительно ослабела именно воинская подготовка кадетов. Роты были переименованы в возрасты, строевые упражнения практиковались лишь в старших возрастах, гражданский элемент имел сильное влияние на воспитание молодых людей и т. п. Думаем, что результаты были не вполне удачны, так как 35 лет спустя, в 1797 г., корпусу было дано прежнее, Миниховское, устройство.
23. Записки Нащокина. Рассказ Нащокина о зачислении его сыновей в полк, а равно записки Болотова том I-й, часть I-я, письма 8-е, 27-е и 28-е.
24. П. С. З. №№ 7659 и 10786.
25. К Голикова: «Деяния Петра Великого», изд. 2-е, есть несколько свидетельств, что Петр I лично обучал войско «всяким воинским маневрам». Смотри том III, стр. 20 и том V, стр. 52 и 588.
26. Записки Василия Нащокина, стр. 117.
27. Де-Санглен. Краткое обозрение воинской истории XVIII столетия в отделе «Опровержение мнения о Петре I-м».
28. Письмо майора Простова к издателю Военного Журнала. Часть IV. Книжка II, стр. 55.
29. Записки Болотова. Том I. Часть III, письмо 32.
30. Рукописи Румянцевского музея по каталогу Востокова №№ 13 и 366.
31. Особо в конце. В оригинале 232, а в примечаниях под 88.
32. Устав Воинский «о экзерциции» стр. 8. (Изд. 4-е).
33. Устав Воинский 1716 г. «О приуготовлении к маршу» §17.
34. Там же «О экзерциции» стр. 28 (изд. 4).
35. На это издатель Военного Журнала, майор-квартирмейстер части Рахманов, заметил: «Сие всегда было у нас в России». Помещенный ниже прием обучения роты Болотовым в 1756 г. вполне подтверждает, насколько был прав г. Рахманов. Интересен также отзыв иностранца. См. выноску (через одну). Эта выписка взята из Военного Журнала 1811 г. Том 2-й, книжка 5. Письмо к издателю.
36. Записки Болотова. Том I. Часть III. Письмо 32-е.
37. Интересен взгляд на русского солдата одного из членов французского посольства 1757 г. бригадира Мессельера. (Записки Мессельера. Русский Архтв 1874 г., тетр. 4-я). Французское посольство встретило армию Апраксина в лагере при Шадове, где в их присутствии был ряд смотров. Тогда же Мессельер и постарался познакомиться с характером солдата. Между прочим, он говорит: «русский солдат любит, чтобы начальники с ним говорили, чтобы показывали доверие к его храбрости, чтоб не действовали ему в ущерб и чтоб ему не мироволили; действуя таким образом, его можно повести штурмовать самый ад». Отзывы самого Лониталя были в том же духе. (Письмо Бехтеева. Архив Князя Воронцова III, 297). Да и сведения, собранные раньше маршалом Детре, соответствовали этому отзыву. (См. Ар. Кн. Воронцова III, 259).
38. История России Соловьева. Том 21. На стр. 178 есть указание, что на это насилие жаловались иностранные министры своим правительствам.
39. П. С. З. № 4430.
40. Москов. отд. Архива Главного штаба, дела секретной экспедиции. Опись 47; книги 112/115, 113/ 116, 114/117 и другие. Не можем не заметить, что эти дела не лишены интереса для составителей истории полков, так как ими определяется дислокация войск в разное время. так, например, в Истории С.П. Гренадерского полка г. Орлова, издание 1881 г.,. стр. 29,– есть указание на участие полка в кампании 1757–1758 гг.; но в расписании летних сборов, включенных в помянутые книги №№ 112/115, 114/ 117 прямо сказано, что Навагинский полк с 1757–1759 г. был в Москве при размежевании земель, о чем упомянуто в Истории полка. Оставление Навагинского полка на время войны в Москве решено в заседании Конференции при Высочайшем дворе 4 и 6 Апреля 1756 г. М. О. А. Г. Ш. Опись 47. № 139/142. Очевидно, здесь какое-то недоразумение.
41. Записки Болотова. Том I. Письмо 25-е. стр. 282. |