|
V. Полевая служба военного времени по Уставу Воинскому 1716 г.
Полевая служба военного времени при Петре I-м. – Особое значение чинов квартирмейстерской части. – Характеристика обязанностей генерал-квартирмейстера по Уставу Воинскому 1716 года. – Существенное отличие походных движений мирного и военного времени. – Походные строи. – Недостаток определенности устава 1716 г. в этом отношении. – Последствие этой неопределенности на походные движения наших войск в первой половине XVII столетия. – Основные условия, указанные уставом 1716 года, для исполнения маршей-маневров. – Главные основания лагерного расположения и сторожевой службы. – Фуражировки. – Очерк состава полковой артиллерии в период царствования Петра I-го. – Назначение гренадер. – Попытка вывода главных оснований, указанных Петром I-м по подготовке войск к бою, строевой и полевой службе.
Все распоряжения по исполнению маршей-маневров с разведками, охранение войск в лагерях и на квартирах, по уставу 1716 года. исходили от генерал-квартирмейстера армии; а потому прежде, чем перейти к разбору оснований походной, лагерной и сторожевой службы, следует дать отчет о назначении чинов квартирмейстерской части.
В каком виде была организована квартирмейстерская часть до Петра I-го, пока еще не выяснено. Несомненно только, что совершенно определенные обязанности квартирмейстерской службы (основание настоящему генеральному штабу) устанавливаются Петром Великим; это свидетельствует Вейде в своем докладе, где об обязанностях генерал-квартирмейстера прямо говорит, что «прежде у [50] нас этого чина не было, понеже войско всегда ратно идет и паки становится». Но из этого, конечно, нельзя еще заключить, что у главнокомандующего, в прежнее время, не было особых лиц, которые в деталях приводили в исполнение общие его указания. Во всяком случае, точные положения о службе генерального штаба у нас впервые встречаются в Уставе Воинском 1716 г. {65}.
Чины квартирмейстерской части, по организации данной Петром I-м, были при каждой отдельной армии в следующем составе: генерал-квартирмейстер, его помощник (ген.-кварт. лейтенант) и в каждой дивизии по одному обер-квартирмейстеру.
Чин генерал-квартирмейстера требовал «мудрого, разумного и искусного человек». Он обязательно должен «в географии, фортификации… и артиллерии разуметь… а особливо надлежит генерально землю знать». Генерал-квартирмейстер находился исключительно в распоряжении «главного генерала».
За день до похода генерал-квартирмейстер должен был «с добрым эскортом кавалерии» обрекогносцировать пути и «через своих подчиненных офицеров ландкартою нарисовать». Он определял все подробности размещения войск в лагерях и «изготовлял росписи к походу», т. е. составлял диспозиции: «которым путем и в каком строю…, все части идти имеют, дабы (полки) друг другу не препятствовали». В диспозиции указывался также порядок следования «багажа» и «маркитантов».
Диспозиция сообщалась каждому полку, и каждая колонна имела своего провожатого. На обязанность чинов квартирмейстерской части было также исправление путей, ведение «записной книги», где «все походы и бывшие лагери записывать и чертежи оным рисовать» {66}, т. е. вести журнал военных действий. [51]
Сознавая «многотрудный чин» генерал-квартирмейстера и те затруднительные обстоятельства, в которые он может быть поставлен, устав предписывал генерал-квартирмейстеру «командующему генералу в добром послушании быть и о походах и обозах (в смысле бивачных мест) с ним соглашаться и по его приказу и благоизобретению все учреждать». Далее, как бы предусматривая частные неудовольствия отдельных лиц на чинов квартирмейстерской части за неудовлетворение единичных желаний, по поводу отвода квартир, устав указывал не смотреть на то: «понеже таковому надлежит разве рожденну быть впредь, который бы всем угодить мог».
Так как генерал-квартирмейстеру одному «зело трудно все надлежащие дела управлять», то в его распоряжении были один или два помощника (генер.-квар. лейтенант) и дивизионные квартирмейстеры (обер-квартирмейстеры), которые исполняли соответственные обязанности.
Таким образом, приведение в исполнение воли главнокомандующего, по отношению полевой службы войск в военное время, всецело лежало на чинах квартирмейстерской части.
Устав 1716 г. {67} различал два рода движения: вдали от неприятеля «в своей или приятельской земле, где неприятелю быть не чают», и марш-маневр – «если неприятеля всеконечно быть чают». Эти два рода движений довольно резко отличались между собою степенью боевой готовности. При движении вдали от неприятеля войска занимали для марша большой район, располагались по квартирам (что иногда было и в близком расположении от войск противника, с целью отдыха войск – рефрешир квартиры) {68}, и хотя высылали авангард и арьергард, но не свыше 12 ч. при капрале. При исполнении марш-маневра [52] боевая готовность была на первом плане и стояла выше удобств войск во время движения и отдыха. Ниже мы остановимся на разборе этих условий.
Пункты 6-й , 7-й и 8-й отдела Устава Воинского 1716 г. «О приуготовлении к маршу» как бы свидетельствуют, что особых походных строев не было; есть подробные указания, как «маршировать батальонами»; предусматриваются случаи, «когда и другому батальону приказано будет во фронте маршировать с первым», «когда прикажут маршировать поротно и по две роты во фронте сообщить»; но о колоннах из более дробных частей фронта нет указаний. Походный строй, как мы видели, каждый раз определялся генерал-квартирмейстером в зависимости от характера предстоящего марша. Таким образом выходит, что наиболее удобным строем, по размерам фронта, была ротная колонна, т. е. в походе рота следовала за ротою; в последнем случае тыловая (4-я) рота батальона шла вперед не правым флангом, а левым, «якобы на изворот». Нельзя не заметить, что рота нормального состава имела 36-ть рядов, и конечно только при исключительных условиях ширина дороги позволяла следовать подобным широким фронтом; но мы знаем, что рота, батальон вообще строй развернутый имел возможность вздвоить ряды и шеренги, т. е. вдвое уменьшить фронт колонн; следовательно, можно предположить, что указанные правила порядка движения, имея крупные части в голове колонны, предусматривали только марш-маневр, когда войска следовали без дорог.
Есть, однако, основания полагать, что подобное движение, в полной почти боевой готовности целыми частями, практиковалось прежде довольно часто. Правила Устава Воинского 1716 г. относительно полевой службы оставались без изменения до конца царствования Елизаветы. В [53] 1755 году была заменена только «экзерциция» {69}; а затем мы не встречаем ни малейшего намека на изменение полевой службы. Болотов, участник кампании 1757 г., описывая порядок отступления арьергарда от р. Алле, говорит {70}: «мы шли фронтом целою колонною, равно так, как бы неприятель следовал по стопам нашим…», или же: «мы прямо шли хлебными полями…» и т. д. Из этого письма Болотова несомненно видно, что вся армия хотя и не ожидала неприятеля, разбитого под Гр. Егерсдорфом, отступала без дорог. В результате войска Апраксина прошли в первый день семь верст, во второй – пять, хотя все почти обозы были побросаны, на что так жалуется Болотов. Эти данные наводят на мысль, что наши армии после Петра I-го были малоподвижны не столько от обозов1, сколько от неопределенности правил походного строя, и то, что описывает Болотов, можно думать, не было исключением. Из положений Петра I-го мы видим, что обоз полка был в составе 65-ти телег или несколько большем, при сильном конском составе в 300 лошадей; при Минихе обоз увеличился, но позднее уже был возбужден вопрос об уменьшении его {71}, наконец, в кампанию 1757 г., категорически определено уменьшить число повозок и даже бросить часть обоза, что и было исполнено, но все-таки армия идет не больше 7-ми верст в сутки. Из свидетельства Болотова, нужно думать, что подобная задержка была благодаря отчасти и строю, крайне неудобному в особенности при переправах: «случившаяся переправа через неудобное место сделала нам столько [54] остановки, что мы принуждены были не только весь день, но и последующий провозиться на переправе» {72}.
Итак, неопределенность устава 1716 г. о походных строях, как кажется, повлекла за собою злоупотребление движением частями широким фронтом и едва ли не главным образом способствовала малоподвижности наших войск; этот недостаток впоследствии был уничтожен Суворовым.
Вообще, устав 1716 г.73 подробно определял места всех чинов при походных порядках, вступление и выступление из лагеря и квартир и т. п.; причем все эти вопросы развиты до мельчайших подробностей, на что мы обратили внимание, определяя разницу элементарных положений строевого и других уставов.
В мирное время и вдали от неприятеля движение прикрывалось самым слабым авангардом и арьергардом; полковая артиллерия с ящиками следовала впереди своих частей. а патронные ящики за своими батальонами, при каптенармусах.
При походных движениях военного времени меры охранения и самое распределение сил и обозов (багажа) было поставлено в зависимости от обстоятельств. В этом случае были даны только исходные данные, «еже все от мудрой осторожности командующего генерала зависит по обстоятельству дела и случая таким или иным образом, чего подробно здесь (в уставе) описать не можно» {74}. Общие же указания для исполнения марша-маневра заключались в следующем:
1) Главною обязанностью начальника при марше-маневре было «зело много смотреть не токмо на землю, но и о неприятеле», т. е. производство разведок. [55[
2) Вдали от неприятеля войска должны были разделяться «на многие колонны, дабы одна часть земли не была отягощена походом всего войска».
3) В ожидании встречи противника, разделение сил разрешалось только тогда, когда «узкие проходы будут», но и в этом случае колонны должны быть «в близости одна от другой» для общей помощи в случае боя.
4) Если «неприятеля всеконечно быти чают», то состав авангарда должен быть усилен, в зависимости от обстоятельств, сильным самостоятельным «корпусом», с легкой артиллерией или половиною кавалерии, чтобы «все дороги и пасы осмотрели и на неприятельские поступки примечали».
За авангардом следовала пехота, за нею артиллерия (полевая); остальная половина кавалерии и багаж, т. е. обоз – в арьергарде.
5) При исполнении марша в гористой и лесистой местности, «опасные места» должны быть предварительно заняты «инфантерною авангардиею» или спешенною кавалерией, до прохода всех сил.
6) При наступательных переправах главная задача возлагалась на пехоту и артиллерию.
Первоначально советовалось «оба берега ретрашаментами и инфантериею укрепить», затем уже могли переправляться и все силы.
«А когда войско через реку перебраться имеет», т. е. при отступательных переправах, вперед направляли часть или всю кавалерию, потом артиллерию, «и ставится артиллерия по другую сторону берега против неприятеля». Последней отступала пехота. Да вообще при отступательных маршах, когда неприятель «созади, а не спереди», то «багаж, артиллерию с кавалериею» советовалось за день отправлять: [56] «понеже единою ночью учиниться не возможет, чтобы все войско вдруг через реку перебраться могло».
7) При фланговых маршах требовалось непременно, чтобы каждая из колонн была самостоятельна – «пушки были бы разделены по инфантерным полкам».
Вблизи неприятеля войска располагались на отдыхе лагерем {75}; в остальных случаях – на квартирах. Первое условие лагерного расположение, когдаожидалось столкновение с неприятелем – готовность к бою. Для этого отряд должен был становиться в том «ордер-де-баталии, который от командующего генерала изображен». Затем указывалось, чтобы лагерь «был не далеко от воды», на местности ровной; но если бы приходилось поставить на местности пересеченной, то войска становились в три линии: в первой и второй – пехота и кавалерия (кавалерия по флангам пехоты), а в третьей – артиллерия. «Генерал-квартирмейстеру, при многотрудном своем чине, накрепко того смотреть, чтобы весь обоз (лагерь) всегда фронтом к неприятелю становить».
На каждый батальон полагалось от 70–80 шагов по фронту, но, вероятно, и в этом случае было какое-либо изменение в виде строя; ибо батальон из 4-х рот, по 36-ти рядов в роте, не мог развернутым строем уместиться на 80 шагах. Впрочем в одном месте устава есть указание, что роты размещались в два ряда (пун. 4-й главы 56-й, части 1-й устава 1716-го года). Между линиями было до 300 шагов и более. Ружья были впереди бивака и при них караулы (лагерные). Затем в точности были определены – «ширина улиц полковых и ротных» (для первого сбора по тревоге), места «багажа», барабанов и т. п.
Лагерное место должно было охраняться «отводными» (полевыми) караулами, т. е. такими, которые отводились [57] из лагеря в поле; в отличие от тех, которые оставались в лагерях для охранения оружия каждого полка. Но вообще следует заметить, что лагерное расположение не имело раз навсегда определенной нормы и общий тип видоизменялся.
Сторожевая служба {76} возлагалась на кавалерию «купно с инфантериею». Кавалерия должна была занимать места «или на припорге или на великой равнине, где б далеко кругом смотреть могли», а пехота в лесистых и гористых местах. Пехота выдвигалась, однако, не так далеко от лагеря, как кавалерия. Сторожевые части («отводные караулы») занимали район «в опасных местах кругом всего войска» и состояли из цепи парных часовых с двумя рядами поддержек; эти последние назывались большим и малым караулами. Большой полевой караул днем занимал ближайшее расположение к лагерю и должен был «всегда малый караул перед собою ставить»; и от этих малых караулов выставляли уже парных часовых на посты, «дабы они лучше чего не просмотрели, еже легко от одного учиниться может». Малый караул на ночь сменялся большим караулом, который выставлял от себя «нощные посты», что указывает на увеличение числа постов на ночь.
Смена караулов происходила за час до рассвета. Каждый караул располагался так, чтобы быть в виду соседнего; кроме того, всем караулам и постам назначалось до 3-х сборных пунктов, куда «ретироваться и известить, ежели неприятеля увидят».
Ночью часовые через цепь, говорит устав, «да не дерзает никого пропускать, ниже патруля самого»; в остальных случаях указывалось принимать те же правила, как и в гарнизонной службе, т. е. в район расположения войск был доступ только с разрешения старшего начальника. [58] Третья часть людей «или како командир за благоизобрящет» во всех караулах была в полной готовности к бою, т. е. на лошадях.
Секретными словами были: пароль, сообщаемый офицерам и лозунг – всем нижним чинам.
Правила поверки постов определены весьма подробно и возлагались главным образом на рундов {77}.
Петр I-й резко выделял меры для сохранения во время войны собственности обывателей. Его устав под «смертным страхом» воспрещал: «обид обывателям, контрибуций, какое б звание не имело, кроме указанного, что повелено будет, не брали. Також строения никакова не ломали и не портили». За неисполнение порядка в этом отношении отвечал главный начальник (аншефт): «и не точию ответ дать, но и в равной вине подлежит с преступителем, яко попуститель на зло, ежели виноватым наказание по достоинству не велит учинить. Ибо может от грабительства войск без прокормления быть, а от ломания строения квартир лишиться».
Между тем, предвидя необходимость сбора натурою фуража и в особенности сена, «которое не может за войском везено быть», устав точно определял лишь основные положения фуражировки.
Эти правила сводятся к следующему {78}.
1) Производство фуражировки разрешалось только главным начальником (аншефтом).
2) Главному начальнику представлялся, каждый раз при вечернем пароле, доклад: о размере продуктов, необходимых для сбора, о наряде прикрытия и т. п., однако по вопросу об определении всех подробностей сбора запасов, устав не давал точных указаний главнокомандующему – «ибо как время, место и случай в том допустят». [59]
3) Совершенно определенно отделялась рабочая команда (фуражиры) и собственно «конвой»; последний назначался для наблюдения за рабочими, а если фуражировки была вблизи неприятеля, то и для прикрытия работ.
4) Собственно фуражиры и конвой были под непосредственным надзором ротных офицеров, и кроме того был общий начальник, заведовавший всей операцией.
5) Начальник фуражиров был до известной степени свободен в некоторых видоизменениях районов сбора запасов; так если он не мог собрать всего назначенного количеств с указанного ему места, то был вправе нарядить рабочих с частью конвоя, под ответственностью особого офицера, в ближайший район с соблюдением их же строгих правил порядка сбора, которые постоянно были на первом плане; а именно, надзор за людьми: чтобы «никто никуда не выбегал и кроме травы (или что повелено) иного ничего не бать, ниже в домы, житницы или в огороды или иным каким образом крестьянам ни какого вреду не чинить».
В тесной связи с организацией пехоты, с первого основания регулярной армии, находится организация полковой артиллерии.
Вопросы, наиболее интересные в этом отношении, заключаются в определении: в каком составе была придаваема артиллерия пехоте, калибр полковой артиллерии, какие были основные правила ее действий, т. е. была ли она исключительно в руках командира полка или в, случае надобности, подчинялась одному общему начальнику артиллерии. Крайне желательно иметь точные сведения: о весе орудий, дальности стрельбы, роде выстрелов и т. п. Мы, конечно, не можем ставить себе в этом отношении слишком широких целей, но попытаемся хотя бы наметить их. [60]
Относительно числа орудий на каждый полк следует иметь в виду, что в 1700 году, при действии под Нарвою, на каждый пехотный и кавалерийский полк полагалось по две 3-х фунт. пушки {79}.
С видоизменением русской артиллерии после Нарвской катастрофы, в 1701 году, у нас в армии было уже 109-ть 3-х фунт. пушек. Но с 1702 года 3-х фунт. калибр предназначался только для пехоты, а кавалерия получила ½ пуд. короткие мортиры {79}.
Однако по некоторым данным можно предположить, что постоянная организация полковой артиллерии была установлена значительно позднее.
Например, из переписки {80} Репнина с фельдцейхмейстером Брюсом (1705 г.) видно, что во время похода Петра I-го в Митаву число полковой артиллерии было вдвое больше указанной нормы, т. е. по две пушки на батальон и по одному зарядному ящику на пушку.
Вследствие ли неудобств от стеснения походных движений пехоты с артиллерией (что обнаружилось при отступлении из Гродно) или по другим причинам, но число пушек на полк и калибр окончательно был установлен только в конце царствования Петра I-го (1723 г.); а именно: две 3-х фунт. пушки на полк {81}. Этот калибр полковой артиллерии был и в царствование императрицы Елизаветы как нормальный.
Что касается данных устройства артиллерии, то из таблицы, найденной г. Хмыровым {82}, видно, что 3 фунт. пушка, во времена Брюса, весила 24 пуда 33 фунта без лафета. У Вельяшева-Волынцева {83} вес этого полкового орудия, около периода семилетней войны, показан, «без станка», в 17 пуд., да станок в 20 пуд.; причем из таблиц Вельяшева видно, что это, несомненно, уже усовершенствованное в половине XVII столетия орудие имело дальность, при [61] стрельбе ядром, только до 500 шагов. Стрельба производилась ядрами и картечью. При Петре I-м кроме того была стрельба и гранатами, как модно судить из помянутых таблиц Хмырова, где показан вес 3-х фунт. гранаты в 2 фунта2. По данным В.-Волынцева, ко времени семилетней войны вес ядра был в 3 фунта и картечь из 30 пуль, весом каждая пуля в 3 лота. Затем, во времена Елизаветы, по указанию В.-Волынцева, было по две лошади на орудие и один ездовой. Зарядных ящиков полагалось по два на орудие, и в них было: 75 ядер и 75 картечей. Относительно тех же данных при Петре I-м сведений нет.
Вывод правил действия полковой артиллерии в высшей степени затруднителен. Ни в уставе Вейде, ни в «Кратком обучении… 1702 г.» нет для этого решительно никаких указаний. Г. Хмыров, специально разрабатывая этот вопрос по данным артиллерийского архива, приходит, например, к заключению, что русская артиллерия времени 1701 и 1705 гг. не имела еще ни штата, ни строевого устава, ни узаконенных способов снабжения.
В «регулах» для действия под Фридрихштадтом (прил. 44), однако, уже довольно ясно разграничена цель действия полковой и полевой артиллерии. Пункт 10-й этой инструкции свидетельствует, что 3-х фунт. пушки были непосредственно при полках и предназначались для усиления огня пехоты картечью, полевая же артиллерии (12 и 6 ф.) сосредоточена «на высоких местах» и была под управлением особого полковника, который должен был изменять положение батарей сообразно хода боя. [62]
Устав 1716 г., как я имел случай сказать, устанавливает, безусловно, лишь элементарные уставные правила (учебный артикул), правила походного движения мирного времени и лагерные порядки; что же касается до действия войск в бою, то в нем лишь намечены общие положения – «порядок», а потому и ожидать подробных указаний нельзя.
Но, однако, и в уставе 1716 г. есть отличие в способах действиях полковой и полевой артиллерии. Так, например, полковая артиллерия должны была идти впереди своих полков за авангардом, а между тем «артиллерия», при следовании всех трех родов войск, шла «позади инфантерии», кроме случая флангового марша, когда артиллерия разделялась по колоннам. То же самое и по отношению к размещению лагерем: полковая артиллерия должна быть по флангам полка, а «артиллерия» - в 3-й линии. В походе полковое начальство должно было заботиться о своей артиллерии, что свидетельствуется жалобами г. Чембраса еще в 1706 г. на тяжелую артиллерию Ростовского полка {84}. Если бы полковая артиллерия была во время марша в особой колонне, в составе артиллерии, т. е. полевой, то нечего бы и указывать на артиллерию Ростовского полка, как стесняющую движение. Далее, при постановке полка в развернутом строе, указано место полковой артиллерии по флангам полка, а при построении каре – «аще прилучатся пушки, то на углах»; хотя там же показан и чертеж «каре», когда пушек и «гренадер не прилучится».
Таким образом, можно думать, что до 1731 г. при обыкновенных условиях, полковая артиллерия была всегда при полках для усиления ее огнестрельного действия, но начальник мог сосредоточивать полковые орудия в общую батарею, когда при войсках не было полевой артиллерии, или по другим причинам. [63]
В некоторой связи с полковою артиллерией было действие гренадер. Одно из назначений последних видно, например, при построении боевого порядка 1713 г3. Гренадеры выделены на фланги частей 1-й линии, а равно и укрепляют фланги Киевского и Астраханского полков, поставленных в частные поддержки флангов первой линии. Другой случай, в уставе 1716 г., гренадеры укрепляют углы каре. Затем при объяснении правил стрельбы полком, в том же уставе, гренадерам прямо указывается «чинить також, как и мушкетерам», но после выстрела, при отступлении, бросать гранаты. Короче, в уставе Петра I-го мы не находим положительных правил относительно выделения гренадер, но из указанных примеров можно предположить, что они выделялись лишь при некоторых обстоятельствах, когда нужно было увеличить оборонительную силу пехоты. Впоследствии, в уставе 1755 г., эта мера была оставлена постоянною, т. е. гренадеры охраняли фланги построений, безусловно, во всех случаях.
Какие же общие выводы можем мы сделать из указаний императора Петра I-го по вопросам подготовки войск к бою, строевой и полевой службе? Из всего изложенного, полагаем, они состоят в следующем:
1) Успех в бою зависит в значительной степени от правильной постановки обучения войск в мирное время, от «справнаго состояния оружия», а следовательно более или менее от совершенной системы его; но главный залог успеха в бою есть нравственный элемент – «безконфузство», «храбрыя сердца», «ибо сие едино войско возвышает».
2) Мирная подготовка должна отличать обучение новобранцев [64] от занятий со старослужащими, «ибо оные того грандуса миновали».
Обучение новобранцев должно состоять в изучении элементарных начал строя, а обучение старых солдат – стрельбе, маневрированию: «яко в бою поступать» - наступлению, отступлению, отыскиванию фланга и т. п.
3) Строевой устав может дать только формы строя, указание родов огня и т. п. «порядки», первоначальные типы, и не может указывать правил для применения этих типов 0 «случаев», что зависит от обстановки.
4) Эти типы – «порядки» должны отличаться простотою, но вместе с тем и способствовать удобству действия оружием и гибкости строя, как было в уставе 1716 г.
5) Знание устава, т. е. элементарных правил строя, должно составлять рутину. В войсках Петра эти уставные формы были, «во всех полках тако твердо знаемы, что письменно о правде подробно толковати» государь отложил даже в уставе. Подобный результат ясно указывает на значение изменений в уставных типах, т. е. устав должен быть изменяем возможно реже, ибо только при этих условиях уставные правила могут быть усвоены по рутине, и быть «правдою», так хорошо известною, что даже подробного письменного устава не нужно.
6) При одиночном обучении особое значение получает занятие прицелкою «прикладом» и приемами нанесения ударов штыком во все стороны. Первое, т. е. «приклад», должен быть предметом занятий с каждым солдатом, а обучение нанесения ударов во все стороны – составлять обыденное упражнение войск; поэтому иначе, как с примкнутыми штыками, ученье не могло и производиться.
7) Правила полкового ученья не идут дальше указания порядка основного строя, рода огня и мест чинов. При назначении мест офицерам в строю преследуется, чтобы [65] чины занимали во время учений те же места, как и в бою, «дабы солдаты обыкали как в самом бою».
8) Порядок приема и относа знамен, отдание чести начальникам, правила гарнизонной, полевой мирного времени и лагерной службы развиты до мельчайших подробностей, что ясно указывает на громадное значение этих уставов, в смысле мер воспитательных – дисциплинирующих.
9) Успешный исход марша-маневра, а равно и боя поставлены в прямую зависимость от разведывательной службы и от бдительности охранения на марше и во время отдыха.
10) Охранительная служба обусловлена более или менее точными данными, а разведывательная лишь исходными началами, которые видоизменяются от обстановки.
11) По отношению исполнения марша-маневра указываются лишь свойства различных способов исполнения марша, предоставляя все подробности воли главнокомандующего в зависимости от всей обстановки.
12) При совокупном действии рельефно указывается значение взаимного содействия всех трех родов войск, сообразно их основным свойствам. При этом:
а) При наступлении и атаке рекомендуется решительное наступление, помня, «что чем ближе к пушкам, тем меньше опасности»; это, в принципе, верно и в настоящее время.
б) При действии пехоты против артиллерии особая часть пехоты должны быть назначена специально, «чтобы у неприятельской артиллерии людей и лошадей искать побить»: ближайшие части должны способствовать выполнению этой задачи. Правило это указывается и в настоящее время в инструкции для действия роты.
в) Главный способ действия конницы в бою есть удар холодным оружием; с этой целью император установил [66] развернутый строй первой линии («а не колонны, как прежде чинимо было»), кроме того указывал на значение в кавалерийском бою: быстроты восстановления порядка после атаки, важность сохранения последнего резерва, соразмерность сил, назначенных для атаки, сообразно предстоящей цели; последнее лично замечено государем в «акции», когда «многие шквадроны на неприятеля пошли без указа, и то без всякой иной причины токмо что видели, что другие пошли».
13) Из второстепенных действий на театре войны заслуживают внимания действие легкого корпуса – конницы, подкрепленной легкою пехотою, набеги кавалерии и фуражировки. В первом случае успех действий поставлен в зависимость от предприимчивости начальника, от состава и силы отряда, от верно постановленной цели. Во втором – главным образом от дисциплины и порядка, которые должны быть соблюдаемы при фуражировках.
14) Даны замечательные указания о построении войск в боевой порядок, которые сведены нами в особую главу, из которых в настоящее время остается еще не вполне выполненным требование императора Петра I-го – знать «обыкновение» неприятеля вести бой, что может быть почерпнуто из инструкций и уставных положений неприятельских армий.
Вот крайне бледный свод некоторых из основных положений, указанных Петром Великим, но ближайшее изучение предмета в будущем даст возможность гораздо более развить мысли великого основателя нашей регулярной армии и свести их в систематическое целое.
Обратимся теперь к следующему фазису в истории развития русской строевой и полевой служб – к положениям конца царствования императрицы Елизаветы, заменившим собою некоторые из основ, указанных Петром I-м. [67]
Примечания
1. Из таблицы № 2 и в особенности из дела № 149/152 секр. экспедиции, москов. отдел. архива главного штаба видно, что даже во времена Апраксина (1757 г.) обоз не был особенно велик. Из ведомости ген. Фермора, представленной при рапорте № 777, 1758 г., следует, например, что пехотный полк в 1757 г. имел всего 114-ть повозок. Фермор хотел увеличить это число до 178-ми, но вполне это не состоялось.
2. Из подробных донесений генерала Бороздина (начальник артиллерии армии графа Фермора 1758 г.) с уверенностью следует заключить, что гранатою стреляли только из гаубиц и мортир. М. отд. арх. глав. штаба; дела секр. экс № 119/152.
3. Чертеж 14.
|
