: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

А.Рачинский

Первые русские гардемарины за границей в XVIII столетии

По документам московского главного архива министерства иностранных дел

Впервые в Сети!
Публикуется по изданию:  Журнал "Русский вестник" 1875 г. № 11, стр. 83-110

Материал предоставлен М. Бабичевым


библиотека Адъютанта



В 1774 году, современником императрицы Екатерины II на испанском престоле был король Карл III, из дома Бурбонов. Российским полномочным министром при его дворе находился действительный камергер Степан Степанович Зиновьев. К нему, по повелению своего короля, обратился правитель испанского Морского Корпуса в Кадиксе, Франциск, кавалер де-Винтузен, 11-го января 1774 года, с письмом следующего содержания:

"Государь мой, - Мне, яко правителю здешнего Морского Корпуса, поручено собрать портреты всех штаб-офицеров вышедших из сего Корпуса, с самого начала учреждения его по сие время, дабы тем находящихся ныне в оном молодых людей побудить к благородному соусердию, склонности и прилежанию, толь нужным чтоб из них учинить полезных подданных. А как славный наш государь Филипп Пятый, при учреждении оного Корпуса, по прошению предостойного императора царя Московского Петра Первого, указал означенных в прилагаемом списке двадцати двух кадетов во оной Корпус принять, которые, со общего обоих государей согласия, потом и выпущены. Видя что сей Корпус желает толь достойных сотоварищей предать памяти способом портретов: тех которые произошли в сухопутные и морские сего государства штаб-офицерские чины; я же, по дальности места, не могши такого сведения достать, осмелился представить вашему превосходительству что получение оного было бы нам весьма приятно; того ради прошу вас, как от себя, так и именем всего того Корпуса, о вспоможении нам в сем особливом желаемом приобретении. К тому извольте уверить тех господ офицеров, или сродников их, о нашем искреннем воспоминании, и сколь мы желаем быть им полезными. Желание сие простирается также и до вашего превосходительства. Благоволите простить меня в том что я вас так утрудил. 
Из королевского острова де-Леон, января 11-го дня 1774".

В приложенный список вошли двадцать два человека, по именам и прозваниям их, с именами их отцов и матерей, с обозначением возраста каждого и отметкою времени прибытия их в Корпус и выезда в Россию. В написании фамилий по-испански нашлись ошибки, которые были в России исправлены. В таком исправленном виде сообщаем приложенный к письму де-Винтузена список, изменив также и порядок в коем фамилии были написаны, чтобы показать гардемаринов в порядке их возраста.

1. Иван Чириков, сын Ивана и матери Анны, 17 лет.
2. Артемий Толбугин, сын Ильи и матери Ирины, 20 лет.
3. Князь Тимофей Щербатов, сын Ивана и матери Агафьи, 20 лет. 
4. Иван Обрютин, сын Ивана, 20 лет.
5. Степан Шипилов, сын Трофима и матери Анны, 20 лет.
6. Иван Аничков, сын Ивана и матери Анны, 20 лет.
7. Василий Татищев, сын Ивана и матери Федосии, 21 года.
8. Алексей Белосельской, сын Андрея и матери Авдотьи, 21 года.
9. Иван Зиновьев, сын Павла и матери Федоры, 21 года.
10. Иван Алекееев, сын Антона и матери Авдотьи, 22 лет.
11. Андрей Сухотин, сын Филата и матери Анны, 22 лет.
12. Иван Кукарин, сын Максима и матери Марфы, 22 лет.
13. Петр Кашкин, сын Гаврилы и матери Марии, 23 лет.
14. Петр Порохов, сын Евстафия и матери Анисьи, 23 лет.
15. Петр Зиновьев, сын Павла и матери Федоры, 23 лет.
16. Василий Филисов, сын Якима и матери Акилины, 23 лет.
17. Яков Рославлев, сын Фомы и матери Авдотьи, 25 лет.
18. Ефим Цимерманов, сын Ивана и матери Анны, 25 лет.
19. Иван Кайсаров, сын Ивана и матери Зиновии, 25 лет.
20. Иван Неплюев, сын Ивана и матери Марфы, 26 лет.
21. Степан Коновницын, сын Богдана и матери Февронии.
22. Семен Дубровский, сын Моисея и матери Мавры.

Последних двух возраст не был означен. Против Белосельского отметка: умер в Кадиксе 24-го августа 1719 года. Против остальных в списке однообразно отмечено: "прием его в Корпус 15-го августа 1719; отъехал в Голландию, по приказу своего государя, 28-го февраля 1720".
Желание Испанского короля, увековечить имена тех из воспитанников Кадикского Морского Корпуса которые впоследствии дослужились до штаб-офицерских чинов, послужило к собранию у нас справок о всех гардемаринах отправленных императором Петром Первым за границу, не только в Испанию, но также в Англию, Францию и даже в Венецию, для изучения морской военной службы. Подчеркиваем "военной", потому что ниже во всех распоряжениях Петра выражается лишь эта нужда: она была современна, и ее спешил удовлетворить Преобразователь, которому тесно было на наших многоводных реках, которому мало было Белого Моря и Каспия, и который простирал руки к Балтике и к Черному Морю. 

Петра напрасно упрекают в пристрастии к иностранцам. Ему нужны были для любимой им России люди дела, и он, в нетерпеливом желании пожать плоды своего посева, брал и образовывал деятелей где и как мог. Гораздо прежде его, Иоанн III, Василий Иоаннович, Иоанн Грозный звали к своему двору иностранцев, по разным отраслям искусств и художеств. Имеем свидетельство истории как Грозный, чрез Шлитта, приглашал из-за границы разом 123 человека: плавильщиков, колодезников, мельников, плотников, каменщиков, столяров, ли-тейщиков, стекольщиков, рудокопов, водоводов, слесарей, часовщиков, виноградарей, хмелеводов, пивовара, денежника, пробирщика, поваров, пирожника, солевара, карточника, ткача, каретников, скорняка, маслобоя, горшечника, типографщика, кузнецов, медника, коренщика, шерстобоя, сокольника, штукатура, квасцевара, серовара, золотарей, площильщика, переплетчика, портного... Мало того: он приглашал четырех медиков, четырех аптекарей, двух операторов, восемь подлекарей, восемь цирюльников. Еще мало; ему нужны были два архитектора один певец, один органист, наконец, чрез Шлитта же выписывались четыре геолога. [1]
При деде Грозного, великом князе Иоанне III, когда сношения с Европою производились чрез Литву и Польшу, к Москве, от Варшавы и Вильны, чрез Смоленск и Вязьму, двигалась уже язва, ныне приобретшая у нас в городах и даже деревнях право гражданства. Великий князь "давал память Ивану Мамонову: пытати ему в Вязьме князя Бориса, в Вязьму кто не приезживал ли болен из Смоленска тою болестью что болячки мечутся, а словет францозска; а будто в вине ее привезли; да и к Смоленску, о том опытати, ещели та болесть есть или нет: да о том к великому князю отписати; да и в Вильне о том пытати; есть ли ещо та болесть или нет?" [2] Иностранцы доставшиеся царю Алексею Михайловичу от нашествия Поляков 1612 года, и другие, жившие в Москве, и при самом дворе, известны по именам. Следовательно, ошибочно приписывать исключительно влиянию Петра I наплыв к нам иностранцев и влияние их на преобразование России. Напротив, ему и его ближайшим преемникам, убедившимся что цивилазация вторгается в Россию опасным путем, что на пути этом она встречает недружелюбные задержки, а проходя чрез посредство польского общества, недоброжелательного России, она теряет свой первообраз; наконец, что с малыми долями добра стремились в Россию и многие дурные начала, Петру, гораздо ранее чем изобретено было оспопрививание, принадлежит слава изобретения непосредственной прививки этой цивилизации посредством русских людей, которых Петр, а за ним преемники его сотнями отправляли во все концы Европы: в Англию, Францию, Испанию и Венецию изучать морскую науку и архитектуру (Петр I); в Токай - изучать виноделие (Петр и Елисавета); в Рим и Флоренцию - учиться живописи (Петр I и Екатерина II); в Ливорно - изучать инструментальную музыку (Елисавета и Екатерина); в Лейпциг - изучать право; в Оксфорд, Лейден и Геттинген - "изучать ориентальные языки и другия к богословию принадлежащия науки" (Екатерина II). В Россию приглашать иностранцев стали уже в случаях исключительных. Фальконета, чтоб отлить памятник Петру I-му (1766)[3]: Гюльельми, чтоб увековечить подвиги графа Алексея Орлова и его сподвижников в Архипелаге (1771) [4]; Бёмера - для преподавания в кадетском корпусе морского права (1771)[5]; лекаря гвардии его прусского величества Кост - с целию учреждения в России школ для докторов и лекарей на подобие таковой школы во Франции (1771)[6]; девиц из Женевы, чрез графа Бюлова, для преподавания французского языка в знатных семействах Петербурга и Москвы (1765) [7]; Лагарпа - для воспитания наследника престола (1782) [8]; иезуитов - для переселившихся в Россию иноверных земледельцев (1767) [9], а позже, для образовательных целей в воссоединенных с Россиею западных областях ее [10]; Де Ла Ривьера - для уяснения и соглашения мнений об улучшении быта наших крестьян (1767). [11] Иностранных поселенцев для заведения образцового землевозделания (1767). [12] 
Возвращаемся к нашим гардемаринам.

С. С. Зиновьев, получив лестное вообще для русских моряков и в частности для него, как соименника одного из кадикских воспитанников, письмо де-Винтузена, препроводил копию с него к вице-канцлеру князю Александру Михайловичу Голицыну. В письме по сему предмету, от 20-го (31-го) января 1774 года, он говорил что обещал правителю Морского Корпуса доставить ведомость, до каких чинов оные офицеры в российской службе дослужи-лись; и ежелиб его сиятельство приказал о том справиться в Коллегии Иностранных Дел, то б он мог некоторым образом удовольствовать еге в том прошении и тем его одолжить.
В Коллегии Иностранных Дел, по приказанию вице-канцлера были наведены надлежащие справки. Но они обрывались на тех служебных распоряжениях которые по повелению царя были с 1716 по 1720 год делаемы относительно посылки за границу учеников, и на тех сведениях которые о них получались от наших резидентов. Дальнейшая их служба происходила под ведением государственной Адмиралтейств - Коллегии. И потому к члену ее, адми-ралу и кавалеру Алексею Ивановичу Нагаеву, переслал вице-канцлер, 28-го марта 1774 года, письмо Зиновьева, копию с письма Винтузена и список кадет Кадикского Морского Корпуса, и просил: "надлежащее употребление по вашему месту учинить, и меня, в свое время, о том уведомить".
26-го следующего апреля вице-канцлер получил следующий ответ:

"Милостивый государь мой, князь Александр Михайлович, - На полученные от вашего сиятельства 18-го минувшего марта и 11-го числ сего апреля письма, касающиеся до бывших в Гишпании российских гардемаринов: до каких чинов оные в российской службе дослужились; учиненную из дел отысканных по Адмиралтейской Коллегии, со включением принадлежащих к тому своих примечаний, дошедших к моему уведомлению от тех самых гардемаринов, которые, по именным блаженные и вечно достойные памяти государя императора Петра Великого (указам), с 1716 по 1720 год странствуя по разным иностранным государствам, обучались там навигацкой науке; о их и о прочих касающихся обстоятельствах выписку при сем вашему сиятельству присылаю.
Вашего сиятельства, милостивого государя моего, покорный слуга Алексей Нагаев".

I

Совокупность добытых в коллегиях Адмиралтейств и Иностранных Дел, сведений, одни другие пополняющих, дает возможность проследить правительственные распоряжения о посылке гардемаринов за границу; но подробнейшие сведения о их пребывании там и занятиях представляет дневник Ив. Ив. Неплюева, веденный им со дня выезда из России, в последний раз напечатанный в Русском Архиве 1871 года.
Составыляя очерк посылки русских гардемаринов за границу по сведениям служебным, к этому дневнику будем мы обращаться всякий раз как встретим в служебных сведениях пробелы. Но еще прежде, должны мы вспомнить что посылке гардемаринов в 1718 году предшествовало отправление за границу с такими же целями царедворцев в 1697 году. Об этой посылке дает известие в своей истории царствования Петра Великого, Устрялов (т. II, гл. XII, стр. 315).
"Тако началось новое в России дело: строение земским иждивением кораблей, галер и прочих судов. И дабы то вечно утвердилось в России, умыслил государь искусство дела того ввесть в народ свой, и того ради, многое число благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного". (Так говорится в предисловии к Уставу Морскому.) 
С этою целию, на первый раз, царь назначил отправить за границу пятьдесят комнатных стольников и спальников, из них 28 в Италию, преимущественно в Венецию, служившую в то время передовым отрядом Европы на море противу Турок; а 22 в Англию и Голландию.
"Все они - говорит Устрялов - принадлежали к значительнейшим в то время родам, и многие впоследствии, в царствование Петра, прославились на поприще дипломатическом, военном, гражданском (хоть ни один не отличался на море.)" В приложении XVIII, историк дает список всех посланных в 1697 году.

"При каждом стольнике велено быть по одному солдату, как для изучения морского дела, так вероятно и для надзора за прилежанием баричей, которым объявлено чтоб они и не думали возвращаться в Россию без письменного свидетельства заморских капитанов об основательном изучении кораблестроения и мореплавания, под страхом потери всего имущества".
Последнее условие очевидно имело силу и при отправлении второго отряда учеников, в 1716 году; ибо в дневнике И. И. Неплюева видим полученные им в Корфу и Венеции одобрительные свидетельства от морских начальников, в ведении которых он и товарищи его состояли.
Устрялов догадывается о горе и слезах тех семейств из которых набраны были ученики для навигацкой науки. Стольники большею частию были люди женатые, и имевшие де-тей. Дело представлялось всем тягостным и несообразным ни со званием, ни с наклонностями посылаемых, которые кроме того что о море не имели понятия, но и с иностранными языками были вовсе не знакомы: в особенности слышался "ропот на посылку молодых царедворцев в еретические земли", о которых русские люди могли только судить по высылаемым оттуда к нам в разное время лицам смущавшим мир в нашей церкви, и вызывавшим, в защиту ее правил, опровержения новшеств и иноверческих учений.

Но замечательно: во всем дневнике Ив. Ив. Неплюева не встречаем ни одного сведения о туге и сетованиях его домашних и родных товарищей его. Трудно предположить чтобы русские семьи к 1716-1720 годам успели свыкнуться с мыслию о необходимости разлуки для целей государственных. Вернее думать что влияние фискалов и инквизиторов (приставляемых тогда даже к монашествующей братии) умеряло выражение сетований в письмах, на редкость получения коих товарищи Неплюева, как увидим ниже, горько жаловались. А если бы такие сетования и доходили до молодых странников, то жизнь их под новыми кругозорами, при определенных занятиях, в совершенно различных условиях, конечно, должна была всемерно ослаблять впечатление жалких выражений деревенского горя.
Из выписок о посылке кадет в Испанию оказывается что в Кадикс они попали не прямо, а что до того перебывали в Дании, Голландии, Франции и Венеции. Справки сделанные в коллегиях Иностранных Дел и Адмиралтейств указывают на перемещение их, отчасти подлинными словами указов и рескриптов Петра, а частию удостоверенными морским начальством донесениями и рассказами деятелей и очевидцев о странствиях по Европе русской молодежи.
27го января 1716 года, государь Петр Алексеевич из С.-Петербурга выступил в поход в Мекленбургию, Данию и Голландию. Путь его лежал чрез города Нарву, Ригу, Либаву, Данциг, Шверин и Росток, до Копенгагена. Из путевых писем его величества к командовавшему тогда над Российским флотом и портами генерал-адмиралу и кавалеру графу Федору Матвеевичу Апраксину, видеть можно: 
Из Данцига, под числом 2-м марта 1716 года:

"Понеже получили мы ведомость из Италии что наших в Венеции в морскую службу принять хотят; также ныне из Франции отозвались что и там их примут же. Того для велите как наискорее в Питербурхе отобрать еще из школьников лучших дворянских детей, и привезть в Ревель, и посадить на корабли с первыми вместе чтоб их всех было 60 человек, а именно во все три места: в Венецию, во Францию и в Англию, по двадцати человек.(Ежели же оные из Питербурха в Ревель скоро поспеть не могут, и корабли прежде их уйдут, то отправь их от Ревеля до Риги морем, на шнявах Диане и Наталье), и оттоль на курляндских подводах до Мемля, а от Мемля на наемных фурманах до Мекленбургской земли, где мы обретаться будем".

Во исполнение втого указа генерал-адмирал граф Апраксин, из Ревеля, от 15-го марта, писал В Санкт-Питербурх к стольнику и Морской Академии директору графу Матвееву чтоб он тех "школьников" немедленно выбрал из Академии и отправил в Ревель. Графом Матвеевым, 21-го того же марта, при именном списке, отправлены из Санкт-Петербургской Академии в Ревель следующие двадцать человек:
1) Князь Василий Хованской, 2) Федор Головин, 3) Князь Никита Волконской, 4) Василий Самарин, 5) Князь Иван Несвицкой, 6) Иван Алексеев, 7) Алекеей Кологривов, 8) Иван Чириков, 9) Александр Жеребцов, 10) Аврам Мещеринов, 11) Василий Волынской, 12) Василий Измайлов, 13) Иван Ржевской, 14) Петр Еропкин, 15) Князь Алексей Белосельской, 16) Иван Неплюев, 17) Андрей Полянской, 18) Алексей Пушкин, 19) Петр Кашкин, 20) Никифор Еремеев.
По прибытии гардемаринов 31-го марта в Ревель, им выдано парусинное платье и назначено на человека следующее месячное довольствие:

Денег по 2 р. 40 к.
Сухарей по 2 п. 10 ф.
Гороху 15 ф.
Круп 15 ф.
Соли 2 1/2 ф.
Муки ржаной на квас по 1 четв.
Вина по 25 чарок.
Уксусу по 1 1/2 кружки.
Рыбы вялой по 5 ф.
Ветчины по 19 ф.

Из Шверина, в Мекленбургии, его величество послал в Ревель к капитан-командору Сиверсу указ чтобы с определенною в его начальство эскадрой шел в Копенгаген. И 17-го июля, в бытность государя в Копенгагене, пришла туда означенная эскадра, в числе тринадцати кораблей, и легла на якорь.
"На той-то эскадре вышеозначенные кадеты, двадцать человек, с прежде прибывшими сорока человеками, яко первые в Российском флоте с 716 года учрежденные гардема-рины, довезены к его величеству в Копенгаген, из которых в Венецию, во Францию и в Англию последовали назначения, как ниже явствуетъ".
7-го октября того же 1716 года, в письме писанном о военных операциях со Шведом, из Копенгагена, к генерал-адмиралу и кавалеру графу Апраксину, его величество, распределяя гардемаринов по местам назначенной им службы, между прочим, писал так:

P.S. Из гардемаринов, которые были в нашем флоте, кто куда определен, и то прилагается при сем роспись:
В Венецию: Алексей Пушкин, Алексей Вишняков, Иван Воробьев, Иван Талызин, Иван Зиновьев, Василий Татищев, Иван Неплюев, Степан Коновницын, Иван Алексеев, Петр Кашкин, Артемий Толбугин, князь Тимофей Щербатой, Иван Кайсаров, Иван Безобразов, Иван Кукарин, Петр Зиновьев, Василий Квашнин - Самарин, Ефим Цымерманов, Семен Дубровской, Алексей Арбузов, Петр Прохоров, Андрей Сухотин, князь Михаил Прозоровской, Василий Самарин, Василий Филесов. Из определенных к архитектуре: Яков Рославлев, Иван Марков, Алексей Костюрин, Степан Шипилов и Иван Обрютин, всего 31 человек.
Во Францию: Александр Жеребцов, Лев Милославской, Михайло Римской-Корсаков, Андрей Полянской, князь Борис Юсупов-Княжий, Иван Аничков, князь Алексей Белосельской, Данило Путилов, Алексей Глебов, Аврам Мещеринов, Григорий Санбулов, князь Александр Волконской, Воин Римской-Корсаков, Семен Мордвинов, Петр Салтыков, князь Иван Несвицкой, Иван Дубровской, князь Борис Борятинской, Алексей Кологривов, Иван Чириков. И того 20. [13]
В Англию: Князь Василий Хованской, князь Николай Великогагин, Сергей Татишев-Меньшой, Петр Ржевской, Алексей Мусин-Пушкин, князь Иван Одоевской, Сергей Татищев Большой, Федор Головин, Петр Мусин-Пушкин, Князь Василий Урусов. Итого 10".

Того же октября 15-го дня 1716 года, капитан-командор Сиверс, с корабля Екатерина от Мены (остров Меун недалеко от Копенгагена в Балтийском море лежащий) при письме своем сообщил помянутому генерал-адмиралу графу Апраксину реестр сходственный с вышеписанным о том кто куда его царским величеством назначен.

"А его царское величество, достойные памяти Государь Петр Великий такой дал указ бывшему в Дании российскому полномочному послу князю Василию Лукичу Долгорукову:
"Указ господину послу князю Долгорукову: 
Принять вам гардемаринов (которые посылаются для науки навигации во Францию и в Венецию) по росписям, и отправлять их на торговых или лучше на военных кораблях в Голландию, к послу князю Куракину. 
В Копенгагене, в 12-е октября 1716 года. Петр. 
Подчерченное написано собственною государевою рукою".

При всех сих распоряжениях случилось обстоятельство расстроившее одну часть распоряжений царя: английский адмирал, без указа своего короля, назначенных учиться мореплаванию в Англии гардемаринов не принял, и потому они оставлены в нашем флоте, как ниже значится из сведения Адмиралтейств-Коллегии:
Василий Щепотьев и Никифор Еремеев уже за морем бывали: Щепотьев в Англии 5 месяцев, Еремеев в Голландии 4 месяца; и потому они оставлены в Русском флоте, чтоб иметь морскую практику или когда откроется возможность опять отправить их в Англию. Иван Ржевской оставлен на корабле Ингерманланд, по прошению капитана Гослера. Князь Федор Волконской, за болезнию на смотре не был. Василий Измайлов отдан на корабль ка-питану Ивану Синявину; Василья Волынского его царское величество указал положить на деньги (откупился?). Тимофей Усов, Петр Еропкин и Петр Колычев отданы Юрье Кологривому для архитектурной науки.
Кроме сих отвлеченных от посылки за границу, еще двое, по письму царя из Амстердама к генерал-адмиралу графу Ф. М. Апраксину, 30-го марта 1717 года, были определены на другое дело. Петр писал: "определили мы здесь, в помощь с Хрущевым, науки экипажному делу, из навигаторов двух молодых робят: Вишнякова да Талызина, о которых извольте определить, чем им здесь питаться и за учение мастерам платить, и о протчем".
Относительно назначенных государем по именной росписи 31 молодых людей к поездке в Венецию, Адмиралтейств-Коллегия разъясняет что из них Алексей Костюрин возвращен в Россию; Алексей Пушкин и Иван Безобразов переведены во французский отряд, а из оного на их место назначены князь Алексей Белосельской и Иван Чириков; Вишняков и Талызин, как выше видели, отданы в ученье архитектуре. Затем Неплюев свидетельствует что Воробьев умер в Амстердаме; а относительно Алексея Костюрина, что он по сведениям Коллегии, за болезнию возвращен из Копенгагена в Россию на эскадре Сиверса, и в 1719, "быв на баталии в Балтийском море, при взятии трех шведских кораблей, гардемарином, отличился и произведен в мичманы в корабельный флот". Мы подчеркнули слово за болезнию, ибо И. И. Неплюев в своем дневнике нам разъясняет свойство болезни. Он говорит что Костюрин бежал в датскую службу в солдаты. Царь Петр достал его из датской службы, дал ему еще возможность отличиться и сделаться полезным членом своего отряда. Ниже увидим что даже убийство, совершенное одним из гардемаринов в Корфу не помешало виновному достигнуть чрез экзамен вступления в службу на родине и также отличиться. К преступлениям против лица главы государства Петр был неумолим, но нравственный кодекс он всецело подчинял потребностям государственной службы. 

"Прочие же, говорит член Адмиралтейств-Коллегии, как в Венецию, так и во Францию назначенные гардемарины отвезены из Копенгагена в Голландию, на эскадру военных голландских кораблей". Неплюев говорит что при отправлении их из Копенгагена в Амстердам царь повелел послу своему, князю Василию Лукичу Долгорукову, выдать гардемаринам на дорогу, сверх прежнего жалованья, по шести ефимков, и это дало им средства, будучи на голландских кораблях, платить за свою пищу, в неделю по 1 1/2 ефимка с человека.
Но не все Гардемарины из Копенгагена отправились в Амстердам морем. Часть отряда, и именно заболевшие при переезде из России в Данию, получили позволение ехать в Голландию сухим путем. Из Копенгагена до Гамбурга ехали они таким образом на свой кошт, в повозках, за цену по 15 рейхсталеров с человека, с условием чтобы за эти деньги и кормить их один раз в день. В Гамбурге за квартиру платили по две гривны за сутки с человека. От Гамбурга до Амстердама ехали гардемарины также на подводах, заплатив, кроме пищи, по двенадцати ефимков с человека. В Амстердаме, куда царское величество прибыл прежде их, государь определил на каждого человека кормовых денег по червонному на неделю; а за квартиру платили каждый в неделю по 20 алтын. Здесь, в Амстердаме, один из их товарищей Воробьев Иван, умер.
Мы встретимся в этом очерке с горькою жалобой гардемаринов на беспомощность и крайнюю нужду которые они испытали в бытность свою за границей. Не к этим ли жалобам отнести нужно подметное письмо одного Русского из Голландии, в коем скрывший свое имя, сверх сетований на грабительства киевского губернатора, на притеснения русскому купечеству от князя Гагарина и князя Меншикова, на корысть сенаторов Петровых и на поощряемый вывоз из России иностранными купцами серебра и золота, жалобщик рассказывает как коммиссар в Голландии Львов, кроме 1000 ефимков жалованья, получая еще 400 рублей на содержание священника и секретаря, "сих персон никогда не имел и брал грабительски из определенного жалованья навигаторам и матросам; как он своею лукавою потачкой избаловал многих русских господчиков присланных сюда за навигацкою наукой; некоторые из них уже позакладывали и попродали вещи и деревни, и деньги иждивают в бесчинии..." (См. 
С. М. Соловьев, История России, т. 16-й, М. 1866, стр. 405.)
В рескрипте Петра, отправленном из Амстердама 7-го февраля 1717 года в Венецию, к бывшему там российскому агенту Петру Беклемишеву, написано следующее:

"В прошлом 1715 году, по указу нашему, велено чрезвычайному послу нашему пребывающему при польском дворе, князю Григорью Федоровичу Долгорукому, объявить венецианскому там же обретающемуся послу, г. Дельфину, что из нашего российского шляхетства некоторые молодые люди желают в венецианском флоте служить; и могут ли оные в их службу приняты и употреблены быть в морском флоте на галерах, в чем показано будет от оной Речи Посполитой (республики Венецианской) приятство? И помянутой венецианской посол писал о том к своей республике, и получа на то указ, не токмо словесно, но и письменно, именем республики своей, обнадежил что те российские
шляхтичи в службу их охотно и с надлежащим трактаментом (содержанием) приняты будут. Того ради ныне отсюда из российской молодой шляхты, которые учреждены у нас в гардемаринех, отправлено в Венецию двадцать семь человек, и повелели мы оным быть в службе венецианской в морском флоте на галерах военных, а не на кораблях. И тебе надлежит об оных князю Венецианскому (дожу) и Сенату объявить, и домогаться чтоб оные в их морскую службу приняты, и на их военные галеры употреблены были, без потеряния времени".

8-го февраля 1717 года, окончательно отобранные, из тридцати одного, двадцать семь гардемаринов пустились в путь из Амстердама в Венецию. На дорогу им было выдано по двадцати пяти червонцев на человека; из этих денег, по приезде в Венецию, осталось у них на каждого по одному червонному. Несколько прежде, "генваря в 15-е число", царское величество указал выдать гардемаринам, трем человекам, а именно: князю ТимофеюЩербатову, Алексею Пушкину и Ивану Безобразову, на проезд и на пищу до французского порта Сен-Мало, по 50 гульденов каждому человеку против их братьи да им же на подъем и на квартиры для тамошнего их житья, доколе примутся они во французскую службу, по 20 ефимков альбертусовых [14].
В реляциях бывшего в Венеции российского резидента Петра Беклемишева, от 15-го и 20-го марта, написано что те 27 человек российские шляхтичи в Венецию приехали, и от него агента светлейшему князю (дожу) и Сенату представлено о приезде оных и о скорейшем определении их в службу, на что было ответствовано что они оных гардемаринов приемлют приятно, и обещали их определить, и отправить во флот, на военные галеры, не упуская времени.
Он же, от 10-го мая, пишет что те 27 человек российские шляхтичи в венецианскую службу определены, и на другой день отправятся на корабле в Корфу; и что он, агент, получил от республики о тех гардемаринах указ, который и отдан им для вручения генерал-капи-тану: в указе этом именно означено чтоб он принял их как скоро они туда прибудут, и распорядил бы всех их по галерам.
От 9-го июня уведомляет что оные 27 гардемаринов прибыли благополучно в Корфу, от генерал-капитана приняты, и определены на всякую галеру по два человека, который, галерный флот, вскоре пойдет из Корфу к островам Занту и Цефалонии. 
И. Неплюев, в своем дневнике, говорит что на флот в Корфу он и товарищи его отправлены были 10-го мая, и что на пищу в пути всем им дано 20 цехинов. С 1-го марта следующего 1718 года цехину присвоена была ценность 31 фунта; и жалованья с того числа им стали давать по 2 цехина без фунта, то есть 61 фунт.

Намерение царя дать молодым дворянам сразу военную практику на море осуществилось. Венецианская республика с июня 1717 по декабрь 1718 года была в войне с Турцией; и нашим морякам, как свидетельствует аттестат выданный при отпуске русских гардемаринов с венецианской службы, удалось оказать "существенный кураж в случае корабельной баталии венецианского флота с флотом турецким, бывшей 19-го июля 1717 года в порте Па-гания, в заливе Елеус, а также при взятии двух фортец: Превезы и Воницы; и еще при осаде Венецианами крепости Дульциньо".
В 1718 году, в нашем венецианском отряде гардемаринов случилось два события, о которых Адмиралтейская Коллегия, в сведениях сообщенных вице-канцлеру по поводу испанского запроса 1774 года, упоминала кратко:
Против имени Василий Квашнин-Самарин отмечено: "товарищем своим, гардемарином Арбузовым, в Корфу убит".
Против имени Алексея Арбузова: "оный, как от товарищей его слышно было, гардемарина Квашнина-Самарина, в Корфу, убил. За что в Венеции содержан был под караулом, из коего бежал, выехал в Россию, и 1722 года, 8-го августа, по экзаменации Адмиралтейс-Коллегии, произведен в ундер-лейтенанты".
Против имени князь Михаил Прозоровской: "в венецианском флоте с прочими служил; но в Афонской Горе постригшись в моняхи, выехал в Россию после их, и, служил, из Невского монастыря, во флоте иеромонахом. О чем подлинную можно получить справку в Синоде или в том монастыре".

По сведениям Неплюева, 1718 года марта 4-го, в первом часу дня (то есть по восхождении солнца), российский гардемарин Василий Федорович Квашнин-Самарин найден на улице заколотый шпагою. Снято у него только парук, шпага, шляпа, запонки и пряжки от башмаков. Из произведенного местными властями следствия выяснилось что в ночь когда совершилось убийство, Самарин в зеленом, а Арбузов в сером кафтанах, при шпагах, сидели в игорном доме за особым столом, и вдвоем играли в карты; а как пробило два часа (по захождении солнца), то один другому махнув рукою, вместе ыышли. 
В Венеции нашелся в то время "один русский человек Дмитрий Федоров, находившийся в венецианской службе в папежском полку солдатом", который показал что будучи вместе с Арбузовым в числе экипажа на галере Баттарда, он, Дмитрий, от самого Алексея Арбузова узнал что заколол Самарина он. Впрочем из следствия, произведенного самими товарищами, этот поступок Арбузова выяснился осмотром его шпаги, сломанный конец которой найден в боку Самарина, и окровавленного платья, которое он замывал.
Иван Иванович Неплюев писал из Венеции к матери убитого об обстоятельствах при коих совершилось убийство, и утешал Наталью Алексеевну что тело ее сына погребено у греческой церкви, в коей лежат мощи святого Спиридона Тримифунского. Уведомлял что наличных денег после покойного не осталось; а что было его скарбу, также кафтан и рубашки, то все продано за десять червонных, которые он роздал на поминовение души его, по греческим церквам.
В том же году января 10-го, ушел в Афонскую Гору, от товарищей со случившимся в Корфу для собирания милостыни иеромонахом Филиппом, из монастыря Св. Павла, князь Михайло, княж Андреев Прозоровский. Из гардемаринов особенно дружен был Прозоровский с Семеном Леонтьевичем Мордвиновым. [15] К сему последнему явился чрез несколько времени вышедший из турецкого плена, и побывавший в той же Афонской Горе Россиянин Яков Иванов, который принес ему письмо Прозоровского, извещавшего друга что он постригся в монастыре Св. Павла, и в иноках называется Сергий. В письме он просил Мордвинова переслать ему, с указываемым человеком, на Афонскую Гору деньги, которые он ожидал что вышлет ему отец его.

II

От 2-го декабря 1718 года, резидент Беклемишев из Венеции писал вице-канцлеру что понеже Венецианская республика с Турками заключила мир, а так, которые российские гардемарины в службе находились ныне пребывают в Корфу праздно, чего ради послала республика капитан-генералу указ, чтоб оных гардемаринов оттуда отправил в Венецию. А от 10-го февраля 1719 года, Беклемишев доносил царю: "Гардемарины, которые были по указу вашего царского величества в здешней службе, из Корфу сюда прибыли; от двадцати семи человек которые сюда сперва приехали, ныне всего двадцать три человека, из которых еще один в железах и за караулом сидит, а именно Алексей Арбузов; сей приличился в убивстве, и привезен под арестом: и что да повелит ваше царское величество?" 
Что собственно на сей раз повелел царское величество об Арбузове, из справок доставленных вице-канцлеру не видно; но адмирал Нагаев в особом примечании разъясняет: ".... Освободясь оттуда бегством, странствовал за ними в Испанию; в Россию с ними вместе воз-вратиться он не осмелился, а прибыл в С.-Петербург после; и по экзаменации виц-адмирала Змаевича, определением Адмиралтейств-Коллегии, 8-го августа 1722 года произведен в галерной флот, в ундер-лейтенанты, а в 1763 году, июля 5-го, в лейтенанты майорского чина.
Архив Коллегии Иностранных Дел, в дальнейших изысканиях о судьбах наших гардемаринов после замирения Венецианской Республики с Турциею, доставил следующее сведение, почерпнутое из статейного списка бывшего в Гааге чрезвычайным и полномочным послом, князя Бориса Ивановича Куракина.

"1718 года, 12-го(23-го) сентября, по указу царского величества, князь Куракин, быв в дому гишпанского посла Марка Беретти Лаиди, подал промеморию о тех гардемаринах в такой силе что его царское величество указал ему его, посла, просить чтоб он дал знать своему королю о находящихся в венецианском флоте российских гардемаринах. Что понеже Венецианская республика войны больше не имеет, то его царскому величеству приятно будет когда его католическое величество тех гардемаринов приимет в свою службу во флоте, и определит на свои галеры. На что того года, 27-го октября (7-го ноября), в Гааге посол гишпанской Беретти Лаиди, быв в доме российского министра князя Бориса Ивановича Куракина сообщил экстракт из письма кардинала Алберопи, который объявляет именем своего короля что он охотно тех гардемаринов в свою службу приемлет, имея желание продолжать всегда с его царским величеством дружбу и корреспонденцию; а в заключение, изъясняется так: "надлежит тем гардемаринам прямо в Кадикс, где находится главный корпус сего почтенного и отличного войска. И как они туда приедут, то будут там пользоваться отменною королевскою милостию".

Вследствие сего из Гааги, 29-го октября (9-го ноября) 1718 года, писано рекомендательное письмо от князя Куракина к губернатору города Кадикса.
В другом статейном списке 1719 года (месяц и число не означены) найдена об оных гардемаринах следующая запись:

"Таковая роспись прислана от агента Беклемишева гардемаринам, которые, по указу его царского величества, отправлены из Венеции в Гишпанию, и адресованы к губернатору в Кадиксе, Si Chiama Don Tomazo i Diaguez, которая при сем списана: 1) Иван Кукарин, 2) Василий Татищев, 3) Семен Дубровской, 4) Петр Порохов, 5) Артемий Толбугин, 6) Василий Филисов, 7) Иван Аничков, 8) Алексей Белосельской, 9) Петр Зиновьев, 10) Ефим Цымерманов, 11) Степан Коновницын, 12) Петр Кашкин, 13) Тимофей Щербатой, 14) Иван Обрютин, 15) Степан Шипилов, 16) Иван Зиновьев, 17)Иван Неплюев, 18) Иван Алексеев, 19) Андрей Сухотин, 20) Иван Кайсаров, 21) Яков Рославлев, 22) Иван Чириков, (23 Алексей Арбузов в этом списке уже не показан). А как означенные гардемарины приехали в Гишпанию и которое время выехали оттуда обратно в Россию, о том известия никакого нет".

Против этого сведения, адмирал Нагаев дает примечание о прочих, назначавшихся в венецианский отряд: Алексей Пушкин и Иван Безобразов посланы во Францию; Воробьев - по делам не отыскан: мы знаем от Неплюева что он умер в Амстердаме; Василий Квашнин-
Самарин - убит в Корфу; Алексей Арбузов - убийца; князь Михаил Прозоровский - ушел на Афон; Василий Самарин - на галерах в Корфу умер [16]; Иван Марков - что с ним сталось, неизвестно; Вишняков и Талызин - в Амстердаме остались изучать экипажное дело.
1719 года, февраля 21-го, двинулись наша моряки из Корфу, чтобы чрез Венецию, из службы республике, перекочевать в службу испанскому королю Филиппу V, начинавшему в то время из-за кардинала Альберони войну противу соединенных флотов Франции и Англии.
В Венеции гардемарины должны были выдержать карантин, при чем Беклемишев переслал им на самонужнейшие расходы денег всего 59 цехинов, что по русскому счету составляло по две гривны на человека. За пищу их в локанде dei Re Corona заплатил агент Лев Семенников, за все время пребывания их в карантине, русским счетом по 10 алтын и 10 денег за человека. Тут же, пред отправлением в Испанию, агент наш строил им мундирную одежду: кафтаны темно-серые, обшлага и отвороты красные; камзолы красные; штаны и шляпы серые. На одежду вышло для каждого денег по 21 ефимку за человека. В деньгах этих от гардемаринов отбирались росписки с обязательством уплатить по ним из домов своих. Для считавшихся богатейшими противу товарищей, Татищева, Коновницына, Дубровского и Щербатова, агент мундирного платья не заказывал. На проезд от Венеции до Кадикса агент выдал по 30 ефимков каждому [17]. Подробности переезда от Венеции доКадикса, большею частью сухим путем, желающие могут прочесть в дневнике И. И. Неплюева. Мы проследим только за ними по пути их следования, чтобы видеть когда и где они были, и с кем из русских людей они на этом пути встретились. Чрез Ферарру, Болонью, Флоренцию, Ливорно, Геную, Монакко, Виллафранку и Ниццу, прибыли они 12-го мая в Тулон. Осматривая всюду и записывая встреченные достопримечательности, И. И. Неплюев отмечает в своем дневнике встречу во Флоренции с Россиянами "Иваном да Романом Никитиными с товарищи", которые проживали там "обучаясь живописному делу".

13-го мая, в Тулоне, явились они к губернатору и там нашли земляков, семь русских гардемаринов, из тех которые посланы были в одно время с ними во Францию изучать навигаторскую науку. То были Андрей Иванович Полянский, Михаил Андреевич и Воин Яковлевич Римские - Корсаковы, Александр Гаврилович Жеребцов и князья: Александр Дмитриевич Волконской, Борис Семенович Борятинский и Борис Григорьевич Юсупов. Ни Алексея
Пушкина, ни Ивана Безобразова между ними уже не видим. Не находились ли они в третьем отряде в Бресте? Служебные сведения касаются лишь гардемаринов в Венеции и Кадиксе; а Неплюев говорит лишь о виденных им в Тулоне.
"Учатся они в академиях с французскими гардемаринами, которых в той академии 120 человек: навигации, инженерству, артиллерии; рисовать, мачтапов, как корабли строятся; боцманству, то есть оснащивать корабли; артикулу солдатскому, танцевать, на шпагах биться, на лошадях ездить. В школу ходят дважды в день, и учат их всему безденежно королевские мастера; а жалованья от королевского величества дается им на месяц по 3 ефимка. А кто согрешит (то есть провинится), в штраф сажают в тюрьму, по рассмотрению вины: за большую вину на полгода на один хлеб и воду, и никого в тюрьму не пущают..." [18]
Выехав из Тулона 14-го мая, въ Марселе были они 15-го. В Аликанту пришли 1-го июня, проехали в виду замка Ракето 24-го, Малаги 28-го, Рондо 2-го июля, Борно 3-го, Херес-дела-Фронтера 4-го и в Кадикс прибыли они 5-го июля.
Слишком месяц пробыли наши гардемарины в Кадиксе без дела, напрасно ходатайствуя чтоб их послали на военные галеры, в чем и состояла определенная цель их посылки в Испанию. Но это им не удалось. 15-го августа они были помещены в Морской Корпус, незадолго пред тем основанный королем Филиппом V, по плану кардинала Альберони.
Вот как Неплюев описывает свое и товарищей житье-бытье в Кадиксе:

"С приездом Русских, в роте было гардемаринов 240 человек, из коих находилось в посылке: в Сицилии на кораблях 60, и на кораблях в Америке 18 человек. Мундиры на испанских гардемаринах были королевские: кафтаны васильковые, обшлага красные, пуговицы и петли золотом обшиты, камзолы и чулки красные, штаны васильковые; и тем которые на кораблях служат, даются еще суртуки васильковые простые".

Как видим, живописная одежда испанских гардемаринов далеко оставляла за собою серенькую наших моряков, которые еще и верхней одежды, для защиты от непогоды, никакой не имели.

"Ежели гардемарин занеможет, то содержим бывает в гошпитале как лекарством, так и пищею, и прочим всем: из жалованья его вычитают по пяти пец (песо), а прочие отдаются ему. А ежели которого отпустят на время домой, то жалованья, за время отпуска, не вычитают. Гардемаринам жениться отнюдь не дозволялось, пока не выйдут в офицеры. Квартиры, ни гардемаринам, ни офицерам не давалось: всякой нанимал за свои деньги из жалованья. А жалованья на месяц было назначено: по 2 добли, 2 пеца, 5 реалей де плата и 5 кварт, что по-русски составляло 10 ефимков; и мундир им не определен.
По ордеру королевскому, всякой гардемарин должен быть во втором часу ночи (то-есть по захождении солнца) на своей квартире, и никуда не отлучаться, за чем досматривают бригадиры, обходя квартиры. Ежели который гардемарин провинится, то наказывают: первый раз - арест на квартире; второй - сажают в камору и замыкают; третий - по великой вине, сажают в тюрьму, и есть, кроме хлеба и воды, не дают.
Учение производилось так: поутру соберутся все в церковь в указный час, и с ними очередной бригадир - к обедне; потом в академии учатся математике, все, два часа. После обеда, сходятся во второй раз в 3 часа пополудни, и три кварты учатся артиллерийскому искусству, две кварты солдатскому артикулу, одна - на шпагах биться и одна ж учатся танцовать.
6-го августа (старого стиля) расписали нас на кварты; и как гишпанские, так и наши гардемарины ходили в академию всегда, кроме того что мы к обедне не ходили. С ними вместе учились солдатскому артикулу, танцовать, и на шпагах биться; а к математике хотя и приходили, но сидели без дела, ибо не знали языка. 
Сколько ни просились на действительную службу, на галеры, но им отвечали что его королевское величество содержит только шесть галер, да и те в Сицилии.. Жалованья королевского им на руки не давали, а платили за них:
За пищу и за квартиру в месяц, от чего они имели необходимую пищу, а пили только воду - 2 добли
За мытье рубашек и прочего, переменяя по три рубашки в неделю - 1/2 пецы
По паре башмаков - 9 реалов де плата
Балбиру, который брил им бороду два раза в неделю, а паруки нам пудрил три раза в неделю - 4 реала

Оставалось от месяца по 4 реала и 5 кварт; и те платили, за гардемаринов, портному за починку верхнего платья, или кто что возьмет новое в счет жалованья".

Обходились наши гардемарины и в венецианской службе без теории наук: но там они были заняты действительною службою, и как мы видели, боевою жизнию; да, кроме того, окружены и в службе и в жизни людьми говорящими славянским наречием. Здесь же, без средств к развлечению, без знания языка, вынужденные высиживать классы математики, не понимая ничего из преподаваемого, раскиданные по квартирам, без права сходиться между собою иначе как в академии; люди боевого дела, они должны были тратить телесные силы на фехтованье и на смешные для степенных русских военных людей прыжки в уроках танцев. Один из них не выдержал: "Иван Аничков сошел с ума, и содержался в крепости, ибо делал всякие непорядки, и говорил вздор". Приезд их в Кадикс ознаменовался печальным событием. Заболел князь Алексей Белосельский, и 24-го (13-го) августа, на чужбине отдал Богу душу. У его кровати писали наши горемыки горькую, слезную просьбу.

По справке с делами Адмиралтейской Коллегии оказалось: прислано из Кадикса от 10-го августа 1719 года генерал-адмиралу и кавалеру графу Апраксину письмо от нижеписанных гардемаринов: Толбугина, Алексеева, Абрютина, Сухотина, Коновницына, Неплюева, Зиновьева Петра, Щербатова, Аничкова, Филисова, Дубровского, Цимерманова, Татищева, Чирикова, Кашкина, Кайсарова, Зиновьева Ивана, Кукарина, Шипилова и Алексея Белосельского. Вот содержание его: 
"По именному его царского величества указу, служили мы одну кампанию в 1716 году во флоте его величества на кораблях гардемаринами, и того же 1716 года, по окончании кампании, на смотру его величества, из Копегангена посланы мы в службу Венецианской республики на галеры, и восследуя его величества указу, служили мы в венецианском флоте на галерах две кампании, а его царского величества денежного жалованья нам не было; а от Венецианской республики давались нам жалованья во время кампании по одному червонному на месяц, а во время зимовых квартир по два червонных, чего нам и на пищу не доставало, и были в великой скудости. А во время оных кампаний были мы на баталии случившейся с турецким флотом; также и при взятии и некоторых городов, и в науке, практике галерной: о чем имеем от их адмирала аттестаты. А нынешнего 1719 года, по именному же его царского величества указу, господин агент Петр Иванович Беклемишев взял нас из Венецианской службы, и отправил нас в Гишпанию, в службу на галеры, в город Кадикс, при письме его высочества, князя Бориса Ивановича Куракина к губернатору дон-Томазо и Диакез. И прошедшего июля 5-го числа прибыли мы в город Кадикс 22 человека, а письмо его высочества оному губернатору вручили; и он писал об нас до королевского величества, и его королевское величество повелел нас определить в академию, и содержать там как своих гардемаринов, и жалованье нам против оных, по две добли с половиною на месяц а мундиру нам не определено. И ныне мы подрядили себе квартиры, и содержимся одним хлебом и водою, и за тем не остается ничего чем бы содержать рубашки, башмаки и прочие нужды. И во академии мы учимся солдацкому артикулу, и танцовать, и на шпагах биться, а математики нам учиться не возможно, для того что мы языку их не знаем. Мы же все во взрослых летех, о чем и его царское величество известен. И желаем быть в службе. А здесь мы у командора своего просили многажды чтобы нас послать на галеры и оной наш командор сказал что "его королевское величество содержит только шесть галер и те в Сицилии и определить де вас кроме академии некуды, понеже те галеры стоят заперты в порте от неприятеля, и не токмо де галеры, но и корабли мало ходят, и на галерах их гардемаринов нет". Мы ж многократно просили чтобы нам прибавили жалованья. И оной командор нам сказал что больше того нам жалованья не прибавят, и ко двору королевского величества писать позволения нам не дал, а сказал нам чтобы мы о всех своих нуждах просили у царского величества. И оным жалованьем нам содержаться невозможно, потому что мы другова места на все такой дороговизны не видали: о чем ваше сиятельство извольте осведомиться помимо нас. А гишпанские гардемарины содержатся не жалованьем, но больше прилагают от домов своих. А мы дворяне не богатые, от домов своих не только векселей, но и писем не получаем. И в венецианской службе были мы в крайнем убожестве, ежели 6ы житья там нашего продолжилось, могли бы от скудости пропасть; а ныне приключилась и здесь великая нужда, ничем не меньше прежней: первое, что голодны, второе, что имеем по одному кафтану, а рубашек и протчего нет.
Всепокорно и слезно молим вашего сиятельства, умилосердись, государь, над нами, чтобы нам не пропасть безвременно. Соизволь доложить его царскому величеству чтобы нам быть в службе, а не в академии, и определил бы его царское величество жалованьем чем бы можно нам содержатъся. Ежели мы будем многое число (время?) в академии, то практику морскую, которую мы приняли, можем забыть (а вновь ничего не присовокупим: понеже танцование и шпажное учение ко интересу его царского величества нам не в пользу). Ежели к нам вашего сиятельства милосердия не явится, истинно, государь, можем от скудости пропасть. Умилостивись государь, над нами, понеже кроме вашего сиятельства помощи себе получить не можем".

Не скоро, по тогдашним путям и способам сообщений, достигло своего назначения это слезное моление бедных русских "робят". Лишь в ноябре 17-го числа, генерал-адмирал и кавалер, и Адмиралтейств-Коллегии президент, граф Апраксин, заслушивал в собрании прочих членов настоящее письмо. И Коллегиею определено:
"По именному его царского величества указу, гардемаринам (следуют имена) итого двадцати челобитчикам, которые были посланы в Венецию и во Францию, а ныне оные обретаются в Гишпании, выдать его, великого государя, жалованье на пропитание их и на выезд в Голландию по 50 ефимков на каждого человека. И оные деньги перевесть на вексель чрез резидента Христофора Бранта, с таким контрактом чтоб он оных гардемаринов, как возможность допустит, вывез в Голландию и отправил в Россию. И о том, по оному резиденту Бранту писать (и того ж ноября 19-го дня, с приобщением тем гардемаринам реестра, написано)".
Только 28-го февраля 1720 года, после четырехлетнего странствия по чужим морям и в службе чужим государствам, "допущена возможность" русским дворянам-морякам выехать из Кадикса, чтобы следовать на родину чрез Голландию.

"Когда же они из Голландии в Россию отправились, так заканчивается сообщение адмирала Ногаева вице-канцлеру; того хотя по делам Адмиралтейской Коллегии не отыскано, но подлинно известно что в С.-Петербург прибыли в том же 1720 году, потому что в том же году июля 1-го числа пожалованы они в галерной флот в морские офицеры: Кукарин, Неплюев и Алексеев в лейтенанты; Циммерманов и Аничков остались теми же гардемаринами в галерном флоте, остальные пожалованы в тот же галерной флот ундер-лейтенантами.
А до каких чинов кто, когда, из них, служа потом в российском галерном флоте и в других должностях, дослужились, тому при сем, по справкам из дел Адмиралтейс-Коллегии, сообщается ведомость.
1) Иван Иванов Неплюев. В 721 году морским лейтенантом послан был ко двору султана Турского, в характере резидента. В 730, декабря 2-го, пожалован в контр-адмиралы, в 736 генваря 28-го, в штатскую службу тайным советником, в 741, в Малороссию главным командиром. В 744, в Оренбург в губернаторы. В 752, ноября 25-го, в действительные тайные советники. В 760, в сенаторы. В 763, от службы отставлен и имел ордены Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского.
2) Иван Павлов Зиновьев, 768, декабря 19-го, от службы отставлен виц-адмиралом. 773 апреля 1-го умре.
3) Артемий Ильин Толбугин, 750, апреля 17-го, пожалован в контр-адмиралы. В том же году ноября 8-го умре.
4) Иван Иванов Кайсаров, 753, отослан к отставке в Сенат.
5) Иван Иванов Обрютин, 757 мая 5-го, в капитан-командоры бригадирского ранга. 768 августа 18-го умре. 
6) Семен Леонтьев Дубровской, 746, лейтенантом (по штату 1733 года в ранге маэорском), апреля 16-го умре. 
7) Петр Павлов Зиновьев, 740, в том же ранге, в Днепровской экспедиции умре.
8) Иван Антонов Алексеев, 723 послан во Францию в город Бурдо консулом, где был по 727 год, а в 737 марта 29, определен, в Коммерц-Коллегию ассессором. 
9) Петр Астафьев Порохов, 739 апреля 24-го, в Днепровской экспедиции умре.
10) Ивап Иванов Чириков, 739 февраля 20-го, в бригадирском ранге, за вины, лишен всех чинов и послан в Оренбург.
Из остальных: 11) Иван Максимов Кукарев, 12) князь Тимофей Щербатов, 13) Василий Иванов Татищев, 14) Степан Петров Шипилов, 15) Василий Якимов Филисов, 16) Андрей Филатьев Сухотин, 17) Степан Богданов Коновницын, 18) Яков Фомин Рославлев, 19) Иван Иванов Аничков, отставлены (то-есть уволены) от службы, или умерли в обер-офицерских чинах. 20) Ефим Иванов Циммерманов, в поручичьем чине, в Днепрской экспедиции, умре".

Остается от современных путешественников по Европе услышать: имеются ли в испанском Морском Кадетском Корпусе в Кадиксе (если он еще существует) портреты наших русских там воспитанников прошедшего столетия, дослужившихся на отечественной службе до штаб-офицерских чинов?

 

Примечания

[1] Карамзин. Ист. Гос. Росс. Т. VIII, примеч. 200. Там же объяснены и причины неудачи посольства Шлитта: главнейшая из них - зависть к успехам просвещения в Роосии и желание влиять на цивилизацию в ней.
[2] Карамзин. Ист. Гос. Росс. Т. VI, примечание 617-е.
[3] Фальконет, французский ваятель, по рекомендации Дидро, был императрицею Екатериною II приглашен в Петербург, чрез посредство русского посланника в Париже, князя Дмитрия Александовича Голицына, который и договорился с художником в производстве этого труда за 200000 ливров (см. Сборн. Истор. Общества. Т. I. стр. 209 и письма к вице-канцлеру из Парижа князя Д. А. Голицына в 1766 году).
[4] Собственноручная записка императрицы вице-канцлеру, князю А. М. Голицыну, извлечение письма по этому предмету художника Гюльельми к г. Симолину, 10-го окт. 1771; и проект письма вице-канцлера к Гюльельми, одобренный императрицею собственноручною отметкой "хорошо", 29го февраля 1772 (см. в Голицынских бумагах в Москов. Главн. Архиве Министер. Иностран. Дел). 
[5] 19-го декабря 1771 года собственноручное повеление императрицы Екатерины II вице-канцлеру князю А. М. Голицыну, и 25-го января 1772 из Берлина письмо о сем к нему же, князю Голицыну, доктора прав Бёмера (там же). 
[6] См. там же, письмо о нем к вице-канцлеру из Берлина, от нашего посланника князя Долгорукова, 24-го декабря 1771 (4-го января 1772).
[7] Об этом обстоятельстве говорит Вольтер в письме к Дмитрию Алексеевичу Голицыну 12-го окт. 1765. Письмо это вошло в состав Oeuvres de Voltaire и начинается так: "J'ai trop d'obligations a Sa Majeste Imperiale".
[8] Лагарп. С ним сношения императрицы начались еще с 12-го ноября 1775 года, по поводу требованной от него перемены в его Истории Меншикова, которого он, в сем сочинении, заставляет разводиться с своею женой, чтобы вступить в брак со вдовствующею императрицей Екатериною I-й: "развод де нашим законом не допускается" (см. переписку 1775 года графа Н. И. Панина с князем Барятинским, посланником в Париже). 
[9] Князь Д. А. Голицын, в письме из Парижа к вице-канцлеру от 5-го августа 1767, давал сведение о появившемся в том время в Гамбургской газете известии о вызове иезуитских миссионеров в Россию для провинции Астраханской и Киевского палатината. Объявление гласило что Е. И. В. принимает на себя путевые издержки и содержание миссионеров в России. Князь Д. А. Голицын просит объяснить сие известие, ибо многие миссионеры являлись к нему за получением подробных о сем сведении. Императрица своеручно отметила на письме князя Голицына: "C'est un mensonge de gazetier". Тем не менее, как знаем, миссионеры вошли в Россию. Есть позднейшее, 10-го декабря 1767, замечательное о иезуитах в Западной России письмо князя Голицына. 
[10] Переписка по делу об открытии в Белоруссии иезуитского новициата. (Сборник Истор. Общ. т. I, 1867, стр, 478-479). 
[11] Для советов по устройству быта крепостных крестьян в России, князь Д. А. Голицын отправил в Петербург Де Ла Ривьера в 1767 году. В письме о нем к вице-канцлеру 10-го декабря сего года, он превозносил его над Монтескье, как практика и основательного писателя о собственности, торговле, правлении и как автора книги L' Ordre essentiel des societes. 
[12] В описи Голицынских бумаг Моск. Главн. Арх. М. И. Д. под буквою Л донесение агента Лик о переселении в Россию чрез Франкфурт приглашенных 2870 семей, в числе 10148 душ.
[13] В 3-й части Материалов для истории русского флота (см. Морск. Сборн. 1868, кн. 2-я, критика и библиография, на стр. 31) в отделе личного состава любопытны документы о навигаторах или молодых людях посланных учиться морскому делу в Англию и Голландию, а галерному - в Венецию. Посылки эти начались с 1706, из простых пород, а с 1708 - из дворян и даже знатных: но как между последними были нежелающие, то их, за отказ, обложили большим денежным штрафом. Молодежь наша получала там бедное содержание. Надзиравший за дворянскими детьми, князь Иван Борисович Львов, жил в Амстердаме, и получал 1000 ефимков, а священник при нем получал 120 ефимков, и столько же положено было на переводчика. Но в 1711 году князь Львов писал адмиралтейскому коммиссару Беляеву, что за эту сумму не только переводчика, но и лакея продержать там трудно. А в следующем году посланник наш писал из Лондона князю Львову: "Тщился я ублажить Англичанина которому один из московских глаз вышиб, но он 500 ф. стерл. запрашивает". 
[14] Расход кабинетных денег, Юрия Кологривова тетрадь. См. в сборнике выписок из архивных бумаг о Петре Великом, издание братьев Востряковых, Москва. 1872, т. II, стр. 78. 
[15] Его в наших списках не видно. 
[16] Самарин был один, помещение его в примечании вторично есть, очевидно, ошибка. 
[17] О цене ефимка имеем сведения из позднейших отчетов Иностранной Коллегии императрице Екатерине II, 1772 года.
В 1721 году ефимок стоил наших 80 копеек; после 1725 и до 1733 года ценность его счислялась не меньше здешнего (русского) рубля, а иногда и больше. В 1733 году иностранные министры жаловались вице-канцлеру на потерю которую они имеют от разницы в курсе ефимка, и тогда именным указом было повелено "недостающий против ефимка вексельный курс доплачивать из казны, с тем что ежели бы когда оный случился выше 50 штиверов за рубль, тогда излишек противу 50 штиверов оставлять в казне". Но приходилось не оставлять, а добавлять: и оная по вексельным курсам добавка, в содержании министров при чужестранных дворах, с канцелярскими принадлежностями, простиралась от 20-ти до 30-ти тысяч рублей в год. 
[18] Видно что и во Франции русским гардемаринам отпускаемого на них содержания не доставало. В Главном Московском Архиве Министерства Иностранных Дел есть два дела: 1) 1723 июня 11-го, о заплате долгов нажитых посланными во Францию для науки гардемаринами: князем Борятинским, Дубровским, Жеребцовым и Полянским. 2) 1725 года мая 
6-го, по письму французского министра Морепа к французскому в России, послу Кампредону о заплате долгов, умерших в Тулоне и Бресте российских гардемаринов: князя Борятинского и Ивана Дубровского.
Находившийся во Франции при гардемаринах капитан Канон Никитин Зотов писал в 1717 году к кабинетс-секретарю Адмиралтейств-Коллегии Макарову о беспорядках и буйствах которые делает там наша молодежь, и заключал тем что "надобны к ним конечно русские дядьки, и чтобы сродники к ним присылали денег: ради дядька будут смирно жить, а ради денег по миру не будут ходить...." (Морск. Сборн. 1868, отдел критики и биографии, ст. 31).

 


В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru