Предисловие.
Писано в 1836-м году.
[255] В библиотеке графа М.С. Воронцова находится значительное собрание разного рода рукописей, доставшихся ему частию от родственников, занимавших, в течение более ста лет, важные государственные должности, а частию им самим собранных. В числе этих рукописей есть одна под заглавием: Записка о том, сколько я памятую о Крымских и Турецких походах. Сочинитель сей записки был, как видно из самой рукописи, в походе 1736 года, адъютантом генерал-маиора Бирона; а в походах 1737, 1738 и 1739 годов, адъютантом генерал-маиора Левендаля. Я не мог узнать имени и фамилии сочинителя ни из самой рукописи, ни из Записок Манштейна, участвовавшего в сих походах.
В этой рукописи описаны походы 1736, 1737, 1738 и 1739 годов, под начальством фельдмаршала графа Миниха. Она показалась мне так любопытною и занимательною, что я, пользуясь благосклонным вниманием графа Михаила Семеновича, представляю её читателям
1. Более всего завлекательна в ней простота рассказа. Это памятная записка человека, не писавшего для потомства, не имевшего в виду занять место между современными историками, но желавшего сохранить на бумаге память о совершенных им походах и, вероятно, на закате своей жизни, рассказывавшего в тиши кабинета деяния давно минувших лет. Записки этого рода неоцененны, как материалы для отечественной истории. Слог рукописи сохранен со всею точностию. Желая сделать её для читателей, сколько возможно понятнее, не излишним считаю бросить краткий исторический взгляд на описываемые в оной эпохи.
[256] Беспрестанные набеги Крымских Татар и Нагайцев на Российские владения и оставление Оттоманскою Портою без внимания жалоб и представлений, деланных Российским двором, были одною из главных причин войны 1736 и последующих годов. Крымским ханом был в то время Каплан-Гирей, принявший в третий раз бразды правления. В 1735 году генерал-поручик Леонтьев получил приказание разорить земли Нагайских Татар, обитавших в степях между Крымом и Украйною предать там все огню и мечу. Он не мог выступить в поход ранее Октября месяца. Позднее время года, недостаток в съестных запасах и подножном корме, и наконец умножение болезней, принудили прекратить в скором времени этот поход, окончившийся только опустошением нескольких Нагайских орд. Войско вступило обратно в Украйну в конце Ноября, в самом дурном положении, потеряв более 9.000 человек.
Этот неудачный поход генерала Леонтьева не остановил дальнейших намерений Российского двора; а потому, не смотря на возражения государственного канцлера графа Остермана, не взирая на посредничество иностранных держав и даже на желание самой Порты доставить требуемое удовлетворение, фельдмаршал граф Миних получил повеление императрицы Анны Иоанновны выступить в поход и, вследствие того, этот деятельный военачальник открыл войну 1730 года.
Она началась взятием Азова. В конце Апреля всё войско двинулось к Перекопу. Война была ведена блистательным образом; но поход был кровавый. Разоренные города, дымящиеся деревни и груды камней означили быстрый поход Миниха, получившего названия: Столпа Российской империи и Сокола. Перекопская линия взята была приступом. Козлов (Евпатория) был сожжен отчасти Татарами, а отчасти Русскими. Бакчисарай, столица Крымских ханов, разграблен, и как дворец, так и город обращены в пепел. Та же участь постигла Акмечеть (Симферополь). Граф Миних располагал идти далее к Кафе (Феодосии), где скрылись Турки; но сильные жары, породившие множество опасных болезней, заставили его возвратиться к Перекопу. Ожесточенные жители - Татары, удаляясь в горы, выжигали сами деревни и истребляли всё, даже воду, чтобы лишить Русских возможности достать себе что-либо на возвратном пути. Это была какая-то жажда истребления с обеих сторон. В Сентябре месяце войска вступили в Украйну на зимние квартиры.
Так кончился славный поход в Крым, сделавший много шуму в иностранных государствах, покрывший славою главного военачальника, но не доставивший России никакой существенной выгоды. Опасения графа Остермана исполнились и, если справедливо, что самые блестящие войны суть великие бедствия в сущности, то истина эта сильно подтвердилась настоящим походом. Россия потеряла половину своих войск, и притом не от битв, а от болезней и разного рода недостатков; и в следующем же году Татары, раздраженные понесенным ими опустошением, опять начали свои набеги.
В 1737 году действовали против Турок уже две отдельные армии; главная, под начальством фельдмаршала графа Миниха, обратилась к Очакову н Днестру; а вторая армия, под начальством фельдмаршала Лассия, действовала против Крыма. Сочинитель «Записки», бывший в первой армии, [257] описывает её действия. Самое достопримечательное происшествие войны 1737 года было взятие Очакова. В Апреле месяце войско, состоявшее из 70.000 человек, выступило в поход. В конце Июня оно прибыло к реке Бугу, а в половине Июля расположилось лагерем у Очакова. Несмотря на неудачный приступ к городу, в котором Русские потеряли много убитыми и ранеными, Очаков был взят. Счастие и здесь не оставило своего любимца.
Фельдмаршал Миних, потеряв в сражениях и от болезней несколько тысяч человек, возвратился в Августе месяце в Украйну, оставив в Очакове гарнизон, под начальством генерал-маиора Стефельна. В течение осени Турки осадили Очаков; но, потеряв в разных вылазках и сражениях до 20.000 человек, принуждены были оставить свое намерение.
Поход 1738 года кончился ничем. Фельдмаршал Миних выступил в начале Мая и, после разных незначительных сшибок, дошел до Днестра. Простоявши несколько времени в виду неприятельской армии, расположенной на той стороне реки, он возвратился, в начале Сентября, в Украйну, на зимние квартиры. Войско много потерпело, в особенности от недостатка фуража и подножного корма, который был выжигаем Татарами. Последний поход 1739 года был один из счастливейших. Фельдмаршал Миних, переправившись чрез Днестр, разбил Турок при д. Ставушанах, взял без сопротивления Хотин, овладел Молдавиею и занял Яссы. Он располагал взять Бендеры, а потом перейти Дунай и проникнуть далее в Турецкие владения; но мир, заключенный в Белграде, положил предел его намерениям и окончил пятилетнюю войну, стоившую России до 100.000 человек и многочисленных издержек и не доставившую ей никакой существенной пользы.
С. С. 2 Записка о том, сколько я памятую о крымских и турецких походах.
В 1736 году, армия, собравшись при Царицыне, выступила оттуда в поход с запасным, на шесть недель, провиантом, который при полках состоял в толченых сухарях; при чем, как офицеры, так и солдаты должны были, сколько возможно было, уменьшить число артельных своих телег. Всё сие чинено было в том намерении, чтобы меньше иметь багажу, и чтобы оный можно было везти в замкнутом карее. Бывший потом фельдмаршалом князь Никита Юрьевич Трубецкой оставлен был в Украйне для закупки провианта и для отправления оного в армию; а дабы оный тем надежнее препроводить, то на походе армии, в известных расстояниях от границы до Перекопа, построены были редуты и фельдшанцы, в коих оставлены небольшие гарнизоны из регулярных и нерегулярных войск, для прикрытия подвозимого провианта и проезжающих курьеров. На каждый полк взято было по нескольку бочек пива для ободрения, временем, утомленных солдат, кои во весь поход иной пищи не имели, кроме своего провианта и воды; да и та по большой части была негодная, а [258] иногда и совсем оной достать было не можно. Порожние бочки употреблялись после для вожения с собою, и нужном случае, поды.
После всех сих приуготовлений и распоряжений, армия, вступая в поход, строила от расстояния до расстояния редуты и дошла до Черной Долины, но будучи много обеспокоивана неприятелем, который только по временам показывался разными партиями, но тотчас назад отступал. У Черной Долины полковник Виттен с 1.500 драгун и несколькими казаками, коих числа не упомню, командирован был для присматривания за неприятелем, близко ли он находится и в каком числе. Отошед около 12 верст от армии, нашел он неприятеля, который был по крайней мере в 60.000, тотчас начал его окружать и стрелами по нем стрелять. Но прежде нежели неприятель совершено его окружил, отправил он офицера к фельдмаршалу и требовал сикурсу. Генерал-маиор Шпигель, взяв с собою 200 человек гренадеров, поспешил к нему на сикурс, а за ним следовал сам фельдмаршал с двумя эскадронами конницы и некоторым числом казаков. Фельдмаршал настиг генерала Шпигеля в 4 верстах от полковника Виттена; но, усмотря большую неприятельскую силу и опасаясь, дабы отрезанным не быть и армии без командира не оставить, а притом отправить сильнейший сикурс, поспешал назад к армии и гоним был Татарами, которые одного из его адъютантов ранили. Оные Татары, прошед между генералом Шпигелем и полковником Виттеном, не дали им соединиться, а притом со всех сторон их окружили. Нападения их продолжались даже до захождения солнца, однако с весьма малым, с нашей стороны уроном. Между ранеными находились генерал Шпигель с двумя ранеными ж его гренадерами и двумя мертвыми; а из драгун и казаков убито и ранено было около 40 человек.
Фельдмаршал, прибыв по захождении солнца в лагерь, командировал тотчас на сикурс генерала Леонтьева с 4 пехотными полками. Он выступил в 11 часу вечера и прибыл около 2 часов по полуночи к генералу Шпигелю. Татары принуждены были назад отступить, и оба соединились с полковником Виттеном. Главная армия выступила в 4 часа поутру и пришла к ним в 7 часу на то место, где стоял и атакован был полковник Виттен, неприятель находился в двух верстах от них, но скоро назад отступил и, перестреливаясь с нашими легкими войсками, разделился потом вокруг всего карея и, продолжая сим образом нас обеспокоивать, старался всячески изнурить армию и поход её остановить, в чем ему и удалось: потому что за потеряние всей армии почитали, если бы сделалася хотя малая прореха, в которую бы он в карей ворваться мог. По сей причине маршировали мы весьма медленно: иногда в обозе что-нибудь изломается, или в упряжке хотя малое что повредится, то вся армия до исправления починкою должна была остановиться; следственно, не можно было и 500 шагов перейти, чтобы паки не стоять полчаса и более. Таким образом и при самых малых маршах невозможно было прежде 4 или 5 часов вечера в лагерь прибыть; солдат, между тем, солнечным зноем и худою пищею весьма изнуряем был, а скот, будучи во весь день в упряжке, не меньше страдал и истощевал, потому что всё оного число ночью, и то только в [259] карее, травою, сколько оной там было, питаться и часто целые сутки и более без воды быть принуждено было. Если кто, противу данного приказу, утомленную свою лошадь за рогатки выпустит, то уже та лошадь верно неприятелем либо взята, либо ранена и к употреблению негодною сделана была. Я должен здесь напомянуть, что в маршировании кареем особливой нужды не было для войска, и что гораздо бы выгоднее было для войска, если бы полки обенфасов
3 колонною маршировали, в котором случае могли бы они всегда столь скоро, как того нужда бы востребовала, формироваться для прикрытия обозу. Можно легко себе представить, что такой великий фрунт, будучи стесняем примкнувшимся к нему багажем, в прямой линии всегда маршировать не может, но оная иногда выгибалась, а иногда и перерывалась; а дабы до сего не допустить, то во время маршу должно было беспрестанно выравниваться, то к правому, то к левому флангу, и таким образом солдат, делая почти двойной марш, еще более утомляем был. Со всею сею предосторожностию, однажды несколько Татар, между Перекопом и Козловым, при переходе чрез неглубокую воду, сделали в линии прореху. Я не думаю, чтоб Татары, при маршировании колоннами, на то отважились; не могли они никакого вреда сделать, потому что невозможно было им сквозь стесненный обоз далее 30 или 40 шагов пробиться. К тому же все фурлейты или извощики и офицерские слуги, находящиеся при обозе, снабжены были ружьями, копьями и саблями; последние оба рода оружия могли в сем случае иметь некоторую пользу, а первый только при фуражировании, но не в карее. И самый сей случай был тому доказательством: ибо, как скоро только голос до переднего фасу дошел, что неприятель назади в обоз ворвался, то всякий, в переднем фасе, за должность свою признавал назад стрелять, и таким образом стреляли по своим собственным людям. Неприятель давно уже выгнан был, а стрельбы сей пресечь было невозможно, и удивительно, что от сего беспорядка большого вреда людям не приключилось. Рогатки, и по моему мнению, необходимо нужны для безопасности лагеря и для доставления в нем солдатам покоя, особливо в такой земле, где везде гладкое и ровное поле, и где ни фрунт, ни фланги, ниже затылок лагеря ничем прикрыть не можно, и где такой легкий и нерегулярный неприятель одним только всегдашним тревоженьем старается утомить своего неприятеля, а от сражения и баталий вовсе убегает и ничем к тому понуждаем быть не может. Иное дело с Турками и в такой земле, где есть горы, лощины, реки, переправы, болота и прочее. Можно было против сего возразить, что и неприятель сам чрез то утомляется и наконец сей образ воевания оставить должен; но надо рассудить, что он к сему тревожению употребить может только третью часть своего войска, отступая назад с остальными на несколько верст от армии, где кормит своих лошадей, сам отдыхает и имеет свой покой других сменить, а притом служит на коне, не печется нимало ни о своем провианте, ни о подвозе оного, находит пропитание свое в оставленных нами лагерях, от падших и за [260] негодностию к употреблению брошенных лошадей и прочего скота; знает все места своей степи и потому в воде никогда или весьма редко нужду терпит, и в таком случае оной нужде помогает кобыльим молоком. Напротив того, солдат идет пешком, несет на себе немалую тягость и часто, когда лошади совсем из силы выбьются, часто сам тащить должен телегу и свой провиант, кроме хлеба и воды иной пищи не знает, по недостатку в дровах весьма редко кашу себе сварить может, в лагере беспрестанным от неприятеля тревоженьем лишен сна и нужного покоя; а наконец, всякими болезнями, яко лихорадками, горячками и кровавыми поносами и прочими одержим будучи, здоровых заражает, и таким образом целую армию приводит в несостояние исполнять повеления монаршие. Что касается до пик, которые мы с собою возили и на рогатки накладывали; то я в них никакой пользы не признавал, и оные никогда употреблены не были. При таком трудном марше и беспрестанном тревоженьи, армия пришла к Перекопу, а неприятель перебрался за линию свою в Крым, фельдмаршал, постояв дня с два или три пред крепостью и сделав между тем два редута и несколько батарей для стрелянья по крепости, командировал генерала-квартирмейстера Штофельна, чтоб, осмотря линию, сыскать такое место, где бы оная была не починена и можно бы её атаковать приступом, По рапорту оказалось, что невозможно учинить приступа, разве с превеликим уроном армии, ежели неприятель столь храбро оную оборонять будет, как число находящегося позади оной его войска велико. Но как фельдмаршал твердо намерен был идти на приступ, то он, утаив сей рапорт, отдал приказ, чтобы большая часть армии, по захождении солнца, выступила ордером баталии в две линии, чтобы ночью приступить к левому флангу Перекопской линии и на рассвете идти к ней приступом; достальная част армии должна была около полуночи делать фальшивую атаку к крепости и к линии, простирающейся к Гнилому морю. Все сие исполнено было порядочно, н фальшивая атака причинила, что вся Татарская сила перешла на правый её фланг, чтобы на той стороне крепость и линию прикрыть и оборонить. Как же наши на рассвете начали приступать к находящейся по левую сторону от Перекопа части линии, то мы иного сопротивления не нашли, как от башен; но оные нам нимало вредить не могли, потому что мы тотчас подобрались под их пушки, и они более 10-ти выстрелов по нас учинить не могли. Три шеренги армии спустились в ров, а четвертая, которая несла рогатки, остановилась на краю оного. Ров глубиною был, по крайней мере, в три сажени, и приступных лестниц с нами ни единой не было; почему для солдат иного не оставалось, кроме того, что один солдат другому на плеча становился, штык в землю втыкал, и таким образом на верх взойти домогался. Через полчаса все три шеренги взошли на верх и вступили в Крым. Коль скоро вскрыванием вала засыпано было несколько сажень во рву, то и четвёртая шеренга с рогатками и с полковою нашею артиллериею туда же перешла, так что около 10-го часа все стояли уже в ордере баталии. Башни были взяты, и, по принятии в полон гарнизонов, нами заняты, а армия до 4-х часов по полудни отдых имела. Неприятель отступил внутрь Крыма и оставил [261] только гарнизон в Перекопской крепости. В 5-м часу по полудни, фельдмаршал маршировал двумя колоннами мимо крепости и почти под пушками оной. Сие делал он нарочно для того, чтобы увидеть, как она обороняться будет; а как из оной учинено было только несколько выстрелов, без всякого нам вреда, то он тотчас велел требовать сдачи и, по нескольким с их стороны учиненным трудностям, выслали они ещё того ж вечера аманатов в лагерь; а с нашей стороны послан был к ним генерал-маиор Бирон, при котором я тогда был адъютантом, и ещё в ту же ночь заключена была капитуляция, а на другой день поутру заняли мы крепость. Фельдмаршал надеялся найти в сем месте многочисленный магазин; но, вместо того, оказалось, что оный весьма невелик: едва оного стать может на 4 месяца двум полкам, оставленным под командою господина полковника Девица для содержания гарнизона в сей крепости; почему должен бы он был оставить свой марш далее в Крым, если бы его не уверили, что в деревнях по Козловской дороге несколько, а в самом Козлове весьма довольно хлеба находится. Сие побудило его продолжать свой марш и в то же самое время отправить генерала Леонтьева с корпусом к Кинбурну для взятия оного, подтверждая притом князю Трубецкому об отправлении в Перекоп запасного провианта. Как скоро армия к Козлову в марш вступила, начали опять показываться Татары, яко обитатели сего острова и следовали за нами со всех сторон; ночлеги их были всегда в семи или восьми верстах от нас, что они до тех пор продолжали, как генерал-фельдмаршал, в одну ночь, генералу-маиору Геппу приказал на них учинить нечаянное нападение, при котором случае они весьма много потеряли, и хотя наши Донские казаки недосмотрением вышеупомянутого генерала-маиора также некоторый урон претерпели, однако Татары с того времени всегда под вечер больше от нас удалялись, а при восхождении солнца, хотя и не все, а по крайней мере часть из них опять к нам возвращалась. Армия начинала уже иметь недостаток в провианте, чего ради, при выступлении из лагеря, от каждого полку отправляемы были всегда по две порожних телеги, под прикрытием регулярных и нерегулярных войск, кои по обеим флангам армии вне карея маршировали и, если где верстах в двух или трех в стороне увидят деревню, должны были туда следовать для искания хлеба, коего несколько и находили в земле зарытого, так что на иной полк доставалось по три и по четыре четверти. Оный хлеб в ручных мельницах, кои каждая рота при себе имела, ночью мололи; но к печению не доставало ни дров, ни печи, ниже потребного к тому времени; почему они должны были муку варить на подобие киселя; а где случались дрова, там, сделав лепешки, жарили оные на огне. Многие и немолотый хлеб жарили и так его ели; а иные ели и совсем сырой: ибо, по претерпении дневного труда и солнечного зноя, казалось им несносною тягостию оный ночью молоть, отчего последовал у многих понос, и число больных весьма умножилось. Многие померли, и некоторые полки, при возвратном к Перекопу пути, не имели и 200 человек здоровых в шеренгах и рядах; а для прикрытия обоза и артиллерии, которые также знатно уменьшились, маршировали полки в две шеренги, и то [262] весьма в немалом расстоянии человек от человека. От уменьшения офицерского багажа и артельной повозки, офицеры и солдаты претерпевали во всем потребном нужду. Каждый офицер рад был, когда из привезенного хлеба ему с шляпу для людей его дадут. Я сам за
один маркитантский хлеб и за худой окорок, при возвращении к Перекопу, шесть рублей заплатил; а скота во весь наш марш один только раз казаки между Перекопом и Козловым с 4.000 овец достали, из которого числа несколько и по полкам роздано было, потому что весь скот отогнан был в горы. Как артиллерийские, так подъемные и драгунские лошади весьма ослабели, и большая часть драгун шли наконец пешие, ибо лошадей их в артиллерийскую упряжку употребить должно было. Артиллерийские фурманы велики и по положению в штате, в рассуждении припрягаемых лошадей, весьма тяжелы, и на сто лошадей дано было только 4 запасных. После четырехнедельного марша армии вся артиллерийская припряжная сбруя испорчена была, что не мало останавливало весь марш; да и малое число свежих лошадей, кои вместо измученных во все стороны употреблялись, также скоро из сил вышли, которую нужду не прежде как в походе 1739 года поправили, когда, по представлению генерала Левендаля, новое в том распоряжение сделано было; ибо тогда, при выступлении армии от сборного места в запряжку, к каждому орудию и к амуниционным и понтонным фурам прибавлено было по нескольку лошадей, и, сколько мне помнится, по 20 запасных на каждые сто, и только в сей кампании армия с артиллериею и понтонами порядочно маршировать в состоянии была. В походах 37, 38, 39 годов, будучи адъютантом при генерале Левендале, который сверх своей дивизии и артиллериею командовал, узнал я нужду, какую артиллерийские офицеры претерпевали и которая на всю армию простиралась. Да иначе и быть не могло, если рассудить, сколь долго скот терпеть может, будучи четыре или пять месяцев, каждый с утра до ночи, обременен и запряжен, а при том не получая во всё то время ни зерна овса и питаясь в ночное время в замкнутом карее одною травою, которой и найти не может столько, чтобы хотя половину досыта наесться. Иногда же одни и двое суток без воды быть должен, при чем ещё нетерпеливость утомленного погонщика без всякой пощады его мучит и погоняет. В таковых обстоятельствах мы возвратно чрез Крым к границам своим маршировали. На дороге к Козлову великий был в воде недостаток, а особливо в последние три дни. Хотя солдатам, в каждый из сих дней, давали по чарке вина и велено им было свинцовую пулю во рту держать, а при ариергарде всегда было по бочке вина для ободрения тех, кои от жару, жажды и бессилия изнемогали; однако ж все сии способы были тщетны, и если б всемилосердый Господь Бог нам в последний день, за две мили от Козлова, не даровал толь сильного дождя, что солдаты выше башмаков в воде стояли, то бы того дня несколько тысяч людей злосчастно и без всякой помощи погибли. В сем-то случае, я, смотря на фельдмаршала, видеть мог, сколько командир страждет, который, повеления своего Государя исполняя и по благополучном успехе лаская себя приобретением вечной славы, по человечеству чувствует нужду ближнего своего, уже при вратах смерти состоящего и который, ко [263] всему сему употребляем будучи, ещё сверх того с стихиями бороться должен и, от солнечного зноя истаевая, ни одной капли воды не имеет, коею бы сам мог жажду свою утолить. Наконец пришли мы к Козлову и нашли, что сие место как гарнизоном, так и жителями оставлено и ни одного человека в оном не находится: ибо они, выбравши оттуда все, что только возможно было, увезли. Со всем тем нашли мы там ещё довольное число пшеницы и ячменя. В сем-то месте полки паки запаслись хлебом, да и лошадям даван был в немногие те дни, как там стояли, настоящий корм. Однако ж некоторые, не имели о лошадином корме надлежащего понятия и не зная меры, сыпали им сухой пшеницы и ячменя столько, сколько есть хотели, надеясь их чрез то в прежнее состояние привести; но голодный скот столько сего сухого хлеба жрал, что как их после поить водили, то оный сухой хлеб, после воды, разбух, и много сот лошадей от того околело. Доколе мы здесь стояли, солдаты мололи и пекли хлеб, и армия взяла с собою на восемь дней печеных хлебов, а на три недели - зерном, чтоб вперед было что молоть. Но в первые два марша должно было неотменно третью часть оного бросить, потому что лошади весьма пристали и не могли оного везти. Мы маршировали к Бахчисараю и, возвращаясь к Перекопу, находили в деревнях довольно хлеба, но по большей части должны были оный оставлять: ибо лошади весьма ослабели, и не проходило почти ни одного дня, чтобы человек до ста в каждом полку не употреблены были для возки на себе полкового обоза; а в воде мы не столько имели недостатка, как идучи к Козлову, хотя оная и редко хороша. Генерал Леонтьев в Кинбурне и в тамошних местах несколько тысяч овец и некоторое число рогатого скота в добычу получил, из которого несколько прислано было в армию, по прибытии к Перекопу. Во время наших в Крыму маршей, полковник Девиц должен был стараться в лежащих около Перекопа Татарских деревнях искать для нас запасного хлеба. Он, как в тех деревнях, так и в предместьи Перекопском, несколько оного в земле зарытого нашёл, и армия запаслась оным почти на неделю; а между тем из Украйны ещё ничего привезено не было. Фельдмаршал заключил возвратный марш, а пред тем отправил моего генерала назад в Украйну для понуждения скорейшего транспорта идущего к армии провианта и для напоминания князю Трубецкому, чтоб оного из Украйны ещё столько, сколько потребно, отправить. Но он на всей дороге никого не нашёл и приехал в Украйну к князю Трубецкому, который ещё только намерялся первый транспорт отпустить, что и исполнил. И так солдат, на своем возвратном марше, хотя голоду не терпел, по должно было порции им уменьшить. Генерал-маиор Шпигель с своим корпусом более всех претерпел. Фельдмаршал командировал его вперед к Молочным Водам, с большею частию кавалерии и с некоторым числом казаков, за три или за четыре дня до вступления армии в марш из Перекопа, для того, чтобы Татар по сей дороге из Крыма не выпустить. О сем проходе он в то время впервые прослышал, а прежде того об оном вовсе не знал. Фельдмаршал Ласси пользовался оным. В будущем году он намерен был оным овладеть; но больная часть Татар ещё до прибытия генерала [264] Шпигеля прошла, и он нашёл себя так скоро, как только туда пришел, ими окруженным, и они его весьма беспокоили. Он ожидал фельдмаршальского повеления о том, когда и куда маршировать должен; но фельдмаршал о себе не мог чрез курьера уведомить его, ибо Татары их не пропускали. Правда, что фельдмаршал, по вступлении своем в марш из Перекопа, послал к нему курьера с повелением, что ему делать; но оный Татарами был перенят, а как он второго отправил, то и тот Татарами назад гоним возвратился, не видав генерала Шпигеля команды. Фельдмаршал простоял дня с два и думал, что по утренним и вечерним выстрелам генерал Шпигель узнает, где фельдмаршал находится, и следовательно не преминет в ту сторону маршировать. Но Шпигель, который сего слышать не мог, стоял в своем месте неподвижно; а фельдмаршал должен был, для того, чтоб стоя не потратить напрасно своего провианту, в марш вступить. Шпигель, который не более как дня на три или на четыре провианту имел и о фельдмаршале ничего не знал (а хотя бы и знал, однако ведал, что у него запасного провианту быть не может) принял намерение силою открыть себе дорогу в Бахмут сквозь Татар, что он с таким успехом исполнил, что неприятель его удержать не мог, и он счастливо в Бахмут пришёл, хотя и принужден был позволить своей команде, которая нужду терпела, лошадей резать и в пищу употреблять. Как сей, так и следующие в другие годы походы кончились тем, что мы принуждены были взятые места паки оставить и на границы почти с разоренною армиею возвратиться, хотя неприятель чрез разорение трех своих городов и многих выжженных деревень, также немало претерпел. Генерально нахожу я, что марш чрез Крым много затруднений имеет, и ежели солдат и офицер нужды терпеть не должны, то надлежит им дозволить следующее: 1) Офицеру иметь при себе такой обоз, какой его обстоятельства ему дозволяют, а солдатам столько артельных телег, сколько они содержать могут; со всем тем у них ничего лишнего не будет. Фельдмаршал, изведав сие опытом, в следующей кампании нам в том позволил, и по сей причине мы никогда уже до такой крайности не доходили. 2) Чтобы провиант подвозим был порядочно и чтобы оный в Перекопе складывать, дабы армия после того, как несколько недель и Крыму кругом походит, опять к своим магазинам приблизиться и отдохнуть могла.
3) Взять Крым и оный за собою удержать, кажется мне, до тех пор невозможным, пока не будет в Азовском море флота, который Туркам показаться и с ними сразиться может.
4) Взятие Кафы, кажется мне, также без флота великим трудностям подверженным. К тому ж должно чрез великие горы переходить, куда транспорты провианта требуют конвоя, от чего не только идущая вперёд армия слабее становится, но и опасаться должно, чтобы неприятель тех транспортов не разбил или перехватил; а без довольного провианту редко можно взять город, никогда же оного за собою удержать не можно, особливо когда, по причине отдаленности, порядочной комуникации с своими границами иметь нельзя. Напротив чего, неприятель может оную комуникацию [265] всегда чрез флоты свои, находящиеся в Черном и Азовском морях, иметь и сохранить.
5) Весьма б отважно было полагать надежду свою на продукты земли, особливо ежели рассудить, что Татары своих лошадей и свой скот зимою и летом в степь пускают и сена не более запасают, как только чтобы недели три или четыре прокормить лошадей, с которыми намерены они в соседской земле сделать нападение. О наших лошадях не уповаю, чтобы они в состоянин были тоже выдержать, а ещё меньше, чтобы их при таком корме употреблять было можно к перевозке провианта; а о имении в Крымских крепостях запасных магазинов не столько Татары, сколько Турки старание имеют.
6) При сем корпусе должно быть довольному числу маркитантов, кои б всё для солдата потребное с собою взяли. В сем походе было оных весьма мало; а в последующих больше, потому что по именным указам туда почти командированы были.
7) Положенных по штату полковых лошадей для сих походов недовольно, а должно их больше быть, иначе налагаемого на них труда не снесут.
8) Артиллерийские, амуничные и понтонные фуры, как я уже выше упомянул, так тяжелы, что их лошади такого долгого марша никоим образом выдержать не могут. Учреждение их штата в таких походах никоим образом служить не может; а должно в упряжку иметь более, нежели штатом положено, также и запасных на то больше, нежели штатом назначено: ибо во всех таких походах артиллерия много к разорению армии способствовала.
9) Понтоны, а особливо мостовые доски, кои должно бросать на болотные места, нужны, и должно оные везти с собою: ибо случается проходить такими местами, где вовсе лесу нет, а без оного ничем себе помочь не можно.
10) Вино и сбитень корпуса иметь должны. Сего последнего армия в 1737 годе не имела, и от того происходили жестокие поносы, а в последующих походах весьма старались о имении оного.
11) Ежели я смею сказать свое мнение о завоевании Крыма, то я сие не почитаю за такое дело, которое бы в одну кампанию совершить было возможно. Когда впервые удастся взять Кинбурн и Перекоп, то Татары заперты будут, особливо ежели построится при Молочных Водах ретраншемент для пресечения им сей дороги. Таким образом Украйна с сей стороны будет совершенно безопасна. Покуда сие в первую кампанию исполняться будет, надлежит, по учрежденной в последнем мире границе (коя составляет от Днепра до Азовского моря около 150 верст и по двум рекам, Конские Воды и Берды, простирается) редуты и ретраншементы построить, кои б провиантом, фуражем и всеми потребностями для солдат снабжены были, дабы в случае, когда армия или корпус к осени принуждены будут возвратиться, то бы там иметь могли свои винтер или кантонир-квартиры; тогда-то можно будет Перекоп и Кинбурн удержать за собою, и нужды не будет оные покидать, чтоб на будущий год паки брать. К тому ж гарнизоны обоих сих мест чрез подкрепления прикрыты быть могут; да и зимою, когда все реки замерзнут, Татары не осмелятся на Украйну напасть: ибо они попались бы между двух огней, одни - сего корпуса, а другой - того, который в Украйне находится, а с обеих [266] сторон Донскими казаками и Запорожцами во фланги атакованы быть могли бы. Но самое важнейшее есть то, что те, кои в степи за старою линиею поселились, чрез то прикрыты бы были. В следующем году корпус с весны был бы уже в Крыму и мог бы действовать, не вредя своей упряжке прежде употребительными маршами. Во время зимы можно бы иметь магазин в Перекопе и на будущий год из сих мест наполнить. Ежели года с два таким образом против Крымцов подействовать и, крепко там засевши, летом их города и деревни разорять, а их самих в их полуострове запереть: то я думаю, что они бы Российскому скипетру скоро покорились и о принятии их под защищение Российское сами просить будут; тогда ж можно бы уверену быть, что гарнизоны или корпус, который должно будет там содержать, себе пропитание найдут.
Примечание о кампании 1737 года против Очакова.
В сем году план учинен был действовать с двумя армиями, а именно: главною, под командою генерал-фельдмаршала Миниха, по той стороие Днепра, против Очакова и до Днестра, а второю, под командою фельдмаршала Лассия, по-прежнему, в Крыму.
Недостатки случившиеся во время прежней кампании научили шефов не токмо офицерам, но и солдатам дозволять столько телег, сколько каждого состояние допускало, иметь, чтоб всем потребным запастись. А для солдат везено было при армии хлеба и круп на пять месяцев, почему опасность к недостаткам и не предвиделась; при чем ещё, когда провиант с телег издержан бывал, скот солдатам для заклания роздан. Однако сие армии немалое в марше препятствие возбудило, ибо множество лошадей и скота требовало по пропорции многого корму, а хотя марш продолжался не инако, как по степям травяным, однако весьма трудно было более двух дней в одном лагере корму достать. Наипаче нужда оказывалась в упряжке, когда по ту сторону Буга находились, где неприятель всю траву выжег; а хотя ж местами несколько корму сыскивалось, но для толь великого множества все сие было недостаточно. Армия переправилась чрез Днепр в трех местах, при Мишурном Роге, в Ласовке и Орлике, и все три дивизии соединились в сборном месте при реке Омельнике. Первые марши были весьма невелики, потому что полки всем потребным и тем, чего в прошедшем году лишились, ещё совершенно снабжены быть не могли. Ещё часть рекрут не прибыла, кавалерия ожидала лошадей, и большая половина находилась бесконная, артиллерия терпела нужду в амуниции и в лошадях; провиантный на пять месяцев запас равномерно ещё не весь бывал, и всё сие в первых двух неделях во время марша ожидать надлежало, что потом помалу и прибыло; токмо рекруты не все ещё приведены были, чего ради фельдмаршал, взяв от трех полков мушкетеров, разделил их в полки некомплектные, а штаб-офицеров тех полков оставил с унтер-штабом и гренадерскими ротами позади, повелев им идти в Самару, где долженствовали, ожидая рекрут и ремонтных лошадей, укомплектоваться. Прибыв ремонтные драгунские [267] лошади из отдаленных провинций весьма в худом состоянии к армии (что равномерно с упряжкою и в артиллерии происходило), стала оказываться малая надежда к хорошему успеху сей кампании. Но весьма малые марши, продолжавшиеся до Ингула, где всюду хороший корм найден, и что Татары во время марша препятствия не оказывали, привели в такое исправное состояние лошадей, что опять надежно было большой успех иметь; но когда прошли мы Буг, где принуждены были по выжженным степям марш продолжать, тогда вся упряжка так пострадала, что почти на голову разорилась. Я оставляю марш к Очакову, а упомяну только об осаде. Признаюсь я, когда мы к Очакову прибыли, продолжая марш три дни чрез выжженные степи и найдя около оного бескормицу, тогда едва - ли кто уповал сие место занять, в чем чаятельно сам фельдмаршал сомневался; ибо местоположение и нужда в кормах более осьми дней тамо пробыть не дозволяли, и то ещё в таком случае, когда неприятельская армия к сикурсу не прийдет, в каковом кратком времени довольно укрепленную крепость, какова Очаков была (будучи притом достаточною воинскою и съестною провизиею и к обороне почти тридцатью тысячами гарнизона снабжена) не легко взять можно. Мне мнилось тогда, что фельдмаршал осаду сию только для одного виду предприял, которую скоро и оставит. В третий день по прибытии нашем, послал фельдмаршал пять тысяч человек работников под прикрытием к отверстию апрошов, разделяя команду сию в три части, из которых каждая в предстоящую ночь долженствовала по редуту накинуть, и бывшему потом генерал-поручику Брадке досталось работу произвести со стороны Лимана, куда всяк, спустя час по захождении солнца, к назначенному для работы месту и пошёл. После полуночи Фельдмаршал с прочим генералитетом, сев для осмотру работ верхом, нашел первые два редута гораздо в успешном состоянии; но Брадке, работа его и команда нигде но найдены и разосланными более двадцати человек офицерами в целый час не сыскан. Напоследок и так счастлив был оного на гласисе крепости отыскать. Турки имели на сей стороне и почти по всей крепости свои сады, из которых каждый вместо частоколу рвом и валом обнесен был, что чаятельно фельдмаршал не знал, а уповал, что сии такие линии, позади которых неприятель, пока в город не войдет, обороняться станет. Брадке, не сыскав ночью назначенное свое место, находясь с своею двухтысячною командою в заблуждении, попав во рвы, старался из оных, как ни есть, выходить; но, еще более заблудясь, вышел к самому гласису крепости. Неприятель нечто примечал о сем в крепости и на валах востревожился, а Брадке, убоясь, (если в тишину не вдаться) вылазки, приказал всей команде лечь, пока в крепости усмирилось, в котором самом положении я его и нашел и, в том оставя, фельдмаршалу рапортовал, которого и самого туда отвел. Хотя фельдмаршал за неосторожность Брадке весьма огорчен, однако сим новым изобретением лучшим образом пользовался. Брадке и другие команды должны были того ж часу к фронту лагеря возвратиться и в уповании, что неприятель с рассветом сделает вылазку, приказано было против неприятеля [268] идти; а сих командированных, всеми пикетами армии, а оных от всей же армии гренадерскими ротами, а сих от каждого полку одним батальоном подкрепить и, сбив неприятеля, всем вдруг в последних близь гласиса находящихся рвах место занимать; туда же немедленно при батальонах и полевой артиллерии следовать, что совершась счастливо окончено, так что под неприятельские пушки подошли, и артиллерия наша того часа по крепости действовать начала. Продолжаясь сие около осьмнадцати часов, в крепости сделался жестокий пожар, которого потушить уже средства не осталось. Бессчастие Турков было сие, что деревянные их домы весьма друг подле дружки и под самым валом крепости близко построены были, чего ради и спастись не могли. Усмотря фельдмаршал, что Турки от валов крепости чаятельно для того отошли, дабы имеющийся в городе пожар утушить, и для того приказал генеральный штурм начать, что самым действием и произведено, при котором наших убитыми и раненными считалось около двух тысяч человек, а между ранеными были из генералитета Кейт, Левендаль и другие; однако войска чрез ров не могли перейдти. Между тем фельдмаршал желание свое совершил тем, что неприятеля с пожара к валам крепости обратил, чрез что пожар умножась до пороховых погребов дошёл, и когда оные подорвались, то уже бессчастие осажденных в высшую степень обратилось, и неприятель в несколько часов от огня и подорвания пороховых погребов более двадцати тысяч человек потерял; и остальные в самом кратком времени того ж себе ожидали, чего ради требовали капитуляции, которая им не инако, как со взятием в плен и обещана, на что и согласились. Между сим временем некоторые из неприятелей искали на имеющихся с морской стороны судах спасение свое, однако почти все побиты в тот же самый час. Наши же войска ворвались в крепость, и тем она за нами и осталась. Сколько упамятовать могу, пленных не гораздо свыше трех тысяч и самый малый остаток от тридцати тысяч человек было, а прочие все чрез осьмнадцать часов погибли. Сей счастливый случай произвел в седьмой день по прибытии нашем, что с армиею отмаршировать и свежую траву искать могли, оставя всю тяжелую артиллерию и большое число всего полку в Очакове, который, за упадком и худобою лошадей, никак с собою взять невозможно было. Предприятое фельдмаршалом с армиею действие, что, идя вниз по Бугу, чрез оный перешел, а потом простираясь опять по оному вверх, устремляя почти против Очакова поход свой, оказывало (в случае, когда армия должна к своим границам возвратиться) усмотрение знатного полководца: ибо тем оставленному в камень и пепел обращенном бугре гарнизону вспомоществовал поправиться, а, сверх того в состоянии был тот гарнизон и крепость помалу всем нужным и потребным удовольствовать; а притом неприятелю, который, чаятельно без продолжения времени не только бы гарнизон обеспокоивать отважился, но и в блокаде до тех пор содержать, пока формальную осаду предприять мог; до того но допускал и оный гарнизон до будущего года в безопасное состояние привел. Всё сие он фельдмаршал совершить ни как в состоянии не был, если б во время марша от сборного места на всю кампанию провианту с собою не брал: ибо три или четыре [269] дни, коих требует привоз провианта к армии от ста тысяч или более человек могут такую перемену сделать, которую потом никак поправить не можно. Малая так именуемая флотилия, которая к концу кампании вниз по Днепру пришла, такожде наибольшую пользу навлекала; ибо без неё многие непреодолимые препятствия произошли гарнизон потребным удовольствовать.
Возвратный с армиею марш напоследок был надобен, и армия, хотя пострадав, однако в лучшем в людях состоянии возвратилась по прошлогоднему к нашим границам, при чем упряжка великий урон терпела, так что в следующий потом год оною вновь запастись долженствовало. Я уповаю, что взятие Очакова Турков к будущим временам так научило, что никогда уже во время опасности от осады садовые валы без снесения не оставят, и тогда такое место ни в шесть недель взято быть не может.
Для нас счастливо было то, что неприятель лучших своих войск и командиров в тогдашнее время против Римско-императорской армии употребить принужден был, а противу нас только обор служил, Если б в Очакове в воинских действиях искусный паша комендантом находился, то, при толь великом гарнизоне, каждый шаг земли занятием в вышеписанных садах места много крови стоил бы: ибо самым делом оные сады представляли пятидесятиричный ретраншемент, в котором одни от другого всегда фланкирован и прикрыт быть мог.
Я уже выше упомянул, что едва чаю, чтоб фельдмаршал подумать мог сию крепость взять, которое мое мнение тем более утвержденно нахожу, когда вздумаю, что он со всею армиею (окроме того прикрытия, которого у Александровского редута при провиантском магазине оставил) туда вел при себе всех лошадей, а нашел корм потравлен и выжжен.
Если позволено малое мое о сей кампании рассуждение объявить, то признаюсь, что плана не понимаю: ибо положено было неприятеля в своих границах атаковать, всё что только возможно у него отнять и его к приличному миру принудить. Армия состояла более чем во сто тысяч человек, а все то, что к осаде требовалось, можно б 40.000 исправить. Для того думаю, если б тогда к осаде 40.000 употребились, провиантский магазин под прикрытием 10.000 при Буге бы на половине между Очаковым и Польской границею остался, а достальными б вперед к Бендерам следовано было, то б неприятель нами в крайнюю нужду привелся, Очаков был бы взят, вторая бы армия близ Днепра и Польских границ чрез всё лето неприятеля обеспокоивать могла, а потом осенью со второю соединиться, и когда б резолюция взята была в сей части Польши кантонир-квартиры между Бендерами и Хотиным занять, то б никогда неприятель и вздумать не мог Очаков обеспокоивать, кольми паче осадить. Мы б посреди зимы, когда Турки неохотно или вовсе не действуют, могли с одним корпусом, перебравшись безопасно чрез Днестр, в Молдавию пойти, оставя магазины наши и всё к сохранению следуемое позади себя в Польше, яко в безопасном месте, где б и собственный наш ретирад в прикрытии был. С начала самой зимы могли б всё то совершить, что не прежде 1739 года исполнить в состоянии были, и может статься ещё в 1738 году берега Дунайские видели б. Но как во всём том препятствует [270] сие, что права не имели в Польские границы вступить, то потому более о сем и упоминать не могу, кроме что в 1739 году сделано, то можно было в 1738 в преимущественную пользу сделать то есть в Польшу вступить.
Примечания о кампании 1738-го года.
В прошедшем году возвратились мы со всею армиею к Украйне, откуда с оною, когда рекрутами и лошадьми укомплектовались и на пять месяцев провианту завели, весною опять долженствовали выступить в поход к Днестру, каковым расположением армии в зимние квартиры по Украйне неприятель выигрывал время нам к встрече приуготовиться и к тому армию собрать, которая переправу чрез Днестр запретить могла. Напротив чего неприятель нам, в прошедшем году, ни в чем препятствия в состоянии оказывать не был, и мы чрез все реки без всякого препятствия перешли, ещё менее вздумать мог Очаков от осады и взятия оного освободить. А всё, что нам неприятель противное приключал, состояло только в том, что он у нас малыми Татарскими партиями траву выжег и тем упряжке вредил. Какую бы армия во сто тысяч и более человек пользу произвела, когда б она на два или на три корпуса разделена была, то легко рассудить можно. Но как сие не произведено, то потому и значится, что от Украйны к Днестру должно было, прежде начатия предписанных операций, в марш вступить, почему и происходило, что, прежде времени прибыв к Днестру, упряжка наша повреждалась. А хотя счастливо чрез реку переправилися, однако уже в состоянии не были дальное иное предприятие начать, разве только ещё какую крепость взять, всадя в оную гарнизон и предоставляя оный определению и храбрости его, может ли против неприятеля устоять или нет, или же неприятелем взят будет; а самим с армиею потом к границам нашим возвратиться. Я не иного мнения: ибо армия, как выше упомянуто, имея более ста тысяч человек, многого требует, чтобы всем довольствоваться. Выступая в поход, она берет провианту с собою на пять месяцев, и вперед уже заключается, что она будет счастлива и крепостьми и землями овладеет; но при том ни малейшее приуготовление не предприемлется, чтоб хорошими успехами пользоваться. Когда всё происходит счастливо почти четыре месяца, считая со дня выступления от границ в марш, то совершение сего похода требует переход чрез реку в лице неприятельском понудить, его разбить, крепость осадить и взять. Когда б всего с окончанием у армии только на один месяц ещё хлеба осталось, что она тогда должна сделать? Утвердиться ли ей в неприятельской земле? В таком случае она должна уверена быть, что сия земля её при хороших распоряжениях пропитать может, или, что она позади себя приготовленного хлеба или надежду в приготовленье имеет. А если всего того нет, так что малого, кольми паче достаточного, магазина не имеет, тогда уже принуждена, чтоб глад и нужду не претерпевать, месячным своим провиантом возвратиться домой и на будущий год своими маршами и контрамаршами самое себя разорить.
[271] Когда мы пришли, как и выше уже упомянуто, к Днестру, то неприятель траву выжечь у нас несколько раз покушался. Поелику лето сие было не так сухо как прежние, то он успеть в этом не мог; однако дождями рассыревшаяся земля нам произвела весьма трудный марш и повредила почти всех наших лошадей. Мы остались при Днестре только три дня, где одну только ночь остреливали весьма шанцами утвержденный неприятельский лагерь; но, не быв в состоянии оному сделать повреждение, предприяли отступный марш, а за день пред прибытием нашим к Днестру имели с Татарами и легкими Турецкими войсками сражение, которому подобное происходило на возвратном нашем марше, в четвертый или пятый день. Когда мы отступили, как было упомянуто, от Днестра, тогда не умедля Турки на сю сторону от своего караула послали часть войска, которая, соединясь с Татарами, беспрестанно на нашу ариергардию наступала. Лошади наши были так худы, что до несколько сот телег с провиантом и офицерским багажем в ариергарде сожжено. Многие артиллерийские амуниции в землю закопаны, чтоб неприятелю в добычу не достались, так что оный наш возвратный марш в первые три недели подобен был ретираде побитой армии. В первые три дни ариергардиею командовал генерал-поручик Карл Бирон, который, по нетерпению своему, все то что увезено быть не могло, пожег, почему фельдмаршалом пожигальщиком назван, и потом оного сменил генерал-поручик Левендаль с своею дивизиею, где до тех пор и оставлен был, пока нас неприятель провожал. А хотя он столько и не пожег, ибо две трети своей дивизии в упряжку к остающему багажу употребил, однако не мог же оставить, чтоб равномерно части оной не сожечь. Легко можно рассудить, какой то труд был, что дивизия ариергардии в две недели ни одну ночь в лагере быть не могла, а ещё тогда к лагерю приближались, когда главная армия из оного выступать стала, хотя один день и растаг имела; а если оного не имела, тогда по семи верст и более от лагеря находилась. Напоследок возвратились мы, не соверша ничего, с вовсе разоренным багажем и упряжкою, к нашим границам, где опять старались всё то завести, дабы на будущее лето такой же марш предпринять.
Примечание о походе 1739 года.
По наступлении весны, армия собралась около Киева; ибо наконец увидели, что необходимо маршировать должно чрез Польшу, дабы в четвертые с разоренною армиею по осени не возвратиться к своим границам. Она запасена была опять всеми потребностями, также и провиантом на 5-ть месяцев, хотя в том и нужды бы не было, потому что шли мы все жилыми и весьма плодородными местами, где довольно хлеба достать было можно. А хотя бы поставка оного казне и несколько дороже обошлась, однако сей убыток должно бы считать весьма невеликим в сравнении того, чего стоили подъемные лошади для возки магазина и нужные при том люди, не упоминая о том, коликую остановку сия тягость в походе армии причиняла, сколь трудно было при переправах и переходах чрез реки оную прикрывать и какое затруднение всё сие делало солдату. Не взирая на то, ничего вперёд запасено не было; да и [272] после, когда армия перешла уже чрез Днестр, разбила неприятеля, взяла Хотин и марш свой в Молдавию продолжала, нимало о том помышляемо не было. Сие, кажется мне, довольно доказывает, что, и при самых счастливых действиях и предприятом чрез Польшу походе, намерение было к осени опять перейдти сто миль и более, а гарнизоны в завоеванных городах оставить на волю Божию. Таким образом выступили мы от Киева тремя колоннами, из которых одна от другой следовали стороною в расстоянии от трех до четырех миль, провиантский магазин составлял четвертую колонну и шел позади средней. К такому распоряжению марша понудили нас жилые места, где должно было держаться настоящих дорог, дабы не потоптать и не потравить посеянного на полях хлеба; но при занимании лагеря сих предосторожностей наблюдать было невозможно, и мы по большей части становились на посеянных, а наконец и на таких полях, где хлеб почти уже созревал. Поляки сильно жаловались на причиненные им чрез то убытки и разорения; но обещанное им возвращение их убытков, которое они и получили, паки их успокоило.
В таком порядке пришли мы на расстояние 10-ти или 12-ти миль от Днестра и Хотина, где армия опять соединилась, и тогда с сею тяжелою махиною подвинулись еще на 5 и на 6 миль вперед. Тут фельдмаршал имел несколько дней отдохновения; а между тем приказал на несколько миль выше Хотина осмотреть берега реки Днестра и получил рапорт, что в 6 или 7 милях от Хотина можно предприять переправу чрез реку. Неприятель, думая, что мы склоняем поход свой прямо к Хотину или на одну милю выше к Жваницу, собрал там всю свою силу и намерен был, так как в прошлом году, не допустить нас до переправы чрез реку. Но фельдмаршал употребил такую воинскую хитрость, что, оставя тут одну дивизию со всем магазином, артиллерийским парком и тяжелым обозом армии под командою генерал-аншефа Румянцова, с достальною армиею, взяв с собою на 10 дней провианта, пошёл по правую сторону, чрез горы, леса и дефилеи, и тремя принужденными маршами прибыл к Днестру, при чём генерал Румянцов, остановившись один день, должен был на другой день также следовать к главной армии.
Мы пришли к Днестру и перешли чрез сию реку, прежде нежели неприятель о том сведал. Спустя уже целые сутки после того, как армия переправилась и поджидала к себе генерала Румянцова, показался неприятельский корпус в 20.000 человек и напал на наших фуражиров; однако командированным к ним прикрытием и подоспевшим из лагеря сикурсом прогнан был назад, не причинил нам ни малого вреда, кроме самого малого числа при перестреливании убитых.
По приходе нашем к Днестру, река от бывшей засухи сделалась так мелководною, что драгуны и казаки в брод чрез оную перешли; при чем на казенных лошадях перевезено было также несколько рот гренадеров, кои, заняв тотчас плот, сделали мостовые шанцы и, по наведении трех мостов, вся армия на другой день чрез реку перешла.
Река в том месте шириною была около 60 сажень, она же притом чрезвычайно быстра; почему, три дни спустя, после продолжившегося несколько часов сильного дождя, прибылою оттого в [273] реке водою все мосты в одну ночь разорвало, так что с великим трудом оные опять собрать и для перехода генерала Румянцова поправить было можно.
При собрании паки в одно место армии, фельдмаршал, сняв лагерь, маршировал прямо к неприятелю и Хотину. Должны мы были на сем марше несколько проходить горами, лесами и низкими болотистыми местами, что причинило нам немалое затруднение, потому что неприятель везде показывался и у каждой переправы старался нас остановить, почему надлежало нам наперед его сбить, а потом уже далее маршировать могли. Оставя притом все бывшие обстоятельства, упомяну я только, что мы наконец при Шавартане
4 застали Турков, которые на горе поперек Хотинской дороги пятью или шестью ретраншементами окопались; а между тем Татары, в 100.000 и более, нас окружили и все горы заняли. Около двух часов по полудни, фельдмаршал, обозрев всё положение неприятельское, нашел, что если его во фрунт атаковать, то без превеликого урону людей ретраншемента его почти взять невозможно. Напротив того, гораздо надежнее будет, если предпринять атаку на левом его фланге; но дабы неприятель не возымел о том какого подозрения, то он не только остановился прямо против неприятеля и казакам накрепко подтвердил, чтоб в ту сторону не подвигаться, но и в следующую ночь генерал Левендаль должен был с полевою артиллериею, под прикрытием 4 полков, занять пригорок против неприятельского лагеря и по оному как из пушек, так и из мортир стрелять, продолжая оную стрельбу до самого полудня, хотя и ни единая бомба, ниже пушечное ядро при самой большой элевации до неприятельского ретраншемента не доставали. Около полудня фельдмаршал, со всем кареем (который внутри обозом, провиантом и артиллериею так стеснен и набит был, что едва яблоко на землю пасть могло) вступил в марш к левому неприятельскому флангу, и в тоже время генералу Левендалю приказано было отступить назад и примкнуться к левому флангу карея. Как неприятель сие приметил, то хотел он и к той стороне сделать против нас батареи, но уже поздно было. Фельдмаршал должен был переправляться чрез небольшую болотистую реку, чрез которую, в четверть часа, из привезенных с собою досок сделаны были 22 моста, по которым, из переднего фаса перешли во первых 4 полка с полевою артиллериею. По другую сторону речки была, хотя не высокая, но весьма крутая гора; однако сие не мешало солдатам с веселым криком встащить на оную пушки, которые того же часа действовать начали, не давая неприятелю заводимую им против нас батарею в состояние привесть. Между тем весь каре с запертым в нем обозом приближался помалу к неприятелю, который, наконец, с 3.000 Янычаров учинил из ретраншемента вылазку на передние наши полки; но как оные с уроном ста человек и более назад прогнаны были, то зажег свой лагерь и обратился в бегство, а Татары остались ещё на горах около нас, и не прежде, как в следующую ночь отступили.
О сей, так названной баталии, произведшей столь важные по себе следствия, должен я кратко объявить свое мнение. Не понимаю [274] и по сей час, для чего фельдмаршал весь магазин, артиллерийский парк и тяжёлый обоз в карее с собою вёз и для чего он всего сего в укрепленном ретраншементе, по сю сторону Днестра, до тех пор не оставил, доколе бы удалось неприятеля разбить и, по одержанной победе, взять город Хотин. Может быть, сей случай первый в свете, что полководец, будучи в состоянии наступательно действовать и действуя подлинно таким образом, предпринял с каре, наполненным внутри обозом, атаковать ретраншемент и разбить неприятеля. В самом деле, фельдмаршал более шести полков из своей армии употребить не мог, но подвергая себя опасности, чтоб сделанною в карее прорехою не потерять свой обоз и магазин; а шестью полками не берут ретраншемента занятого по крайней мере 60.000 человеками и прикрываемого вокруг 100.000 человек легких войск. Удивительно, что всё столь благополучно удалось в такое время, когда должно было опасаться потеряния всей армии. Может быть, такого поиску никто с толикою опасностию паки предприять не отважится, а хотя кто отважится, то сомневаются, чтоб благополучным успехом хвалиться в состоянии мог быть.
Следствия сей победы известны: мы взяли Хотин, мы не видали более перед собою неприятеля и прошли до самой Волошской земли, которая тотчас Российскому скипетру подверглась; четыре полка, которые тамошние жители провиантом снабдить обязались, назначены были для содержания гарнизону в малоукрепленном городе Яссах. Шесть полков положено было оставить в Хотинской крепости, довольствуя их провиантом из найденного там неприятельского магазина, а прочая армия должна была назад следовать в Украйну. Подъемные наши лошади, хотя и много претерпели, однако не столько, как в прежних походах. Артиллерия в сем году была в лучшем состоянии, потому что на оную дано было больше подъемных и запасных лошадей; мяса солдаты наши также имели предовольно, почему были и бодры и здоровы.
Между тем последовал мир и сделал всему конец. Мы должны были из вышеупомянутых мест вывесть свои гарнизоны и идти домой. В конце Ноября, когда по Днестру шел весьма сильный лед, принуждена была армия, при непреодолимых почти трудностях, переправляться назад через реку, мостов делать было невозможно, да и артиллерии инако перейдти нельзя было, как перетаскивая по дну речному, состоящему из гладкого плитного камня. Сколько быстро течет сил река, можно из того заключить, что ни единая 18-ти фунтовая пушка не вышла порядочно из воды, но вдруг опрокинута была, и колеса к верху стояли; да и то 20-ю или 30-ю саженями ниже того места, где спущена была в воду. Сия переправа, которая в трех местах происходила, измучила и повредила у нас много людей.
Примечания: 1. Мы обязаны искреннею благодарностию особе, доставившей нам эту любопытную статью. Записка эта живо напоминает нам прежнее время Новороссийского края, то время, когда могучий орел Российский только трепетом крыл своих покрывал еще широкие наши степи, ныне так быстро населяющиеся и богатеющие под благодетельным скипетром самодержавия. Примеч. Редакт. Одесского Вестника (1837), где первоначально появилась эта рукопись.
2. Под этими буквами вероятно скрыто имя Степана Васильевича Сафонова, бывшего секретарём графа (впоследствии князя) М.С. Воронцоова. - П. П.
3. Непонятное нам слово. - П. П.
4. Ставушанах? |