|
Глава IX.
Плавание транспорта у берегов Сахалина и в амурском лимане. – Решение главных вопросов об устье р. Амур, ее лимане и острове Сахалине. – Прибытие в Аян.
С тихими противными ветрами, перемежавшимися штилями и непроницаемыми холодными туманами, медленно мы подвигались вперед, так что только 7 июля могли войти в Охотское море через 4-й Курильский пролив. Погода была ясная; мы определили по пеленгам наше место, взяли отсюда курс к восточному берегу Сахалина в широту 51˚ 40’, где Крузенштерн встретил сулой, принятый им за бар рукава реки Амур. Иван Феодорович, опасаясь сулоя, с этого места стал удаляться от берега.
11 июня, при совершенно ясном небе и чистом горизонте, мы определили широту и долготу по хронометрам. Пункт этот показал нам удовлетворительность нашего счисления. До сахалинского берега, в 6 часов вечера этого числа, оставалось 35 миль. Мы располагали ходом так, чтобы с рассветом 12 числа подойти к берегу. Ночь наступила мрачная и пасмурная. Чрез каждые четверть часа бросали лот и при ветре SSW имели ходу от 2-х до 3-х узлов. В 11 часов вечера ветер зашел к WtN, и мы услышали бурун; глубина была 19 саж., грунт – твердый белый песок; я спустился на О и, пройдя 4 мили, лег бейдевинд на правый галс и приказал бросать лот и иметь оба якоря готовыми. Глубины были от 20 до 22 саженей. С восходом солнца 12 числа увидели покрытые туманом возвышенности Сахалина, от которого, по карте Крузенштерна, мы находились в 25 милях. Вскоре горизонт очистился, и в расстоянии около 5 миль пред нами открылся низменный берег, за которым га значительное расстояние тянулись по меридиану горы с большими разлогами. Глубина была 16 саженей, ветер прямо [80] с берега W, умеренный. Я начал лавировать к этому видимому низменному берегу, определяя по лоту глубины. Не доходя до него 2 ½ миль, мы заштилели и бросили верп, на глубине 7 ½ саж.,– грунт белый песок. За низменным берегом, образующим здесь песчаные кошки, тянущиеся к северу, увидели огромное пространство воды, которая подходила к самым подошвам возвышенностей, направлявшихся по меридиану. Эти возвышенности лежали от транспорта в примерном расстоянии около 15 миль. Я послал на берег шлюпку с инструментами, дабы на берегу определить широту и осмотреть видимую за кошками воду. Широта оказалась 51˚ 37’ N, т. е. около 9’ южнее той, которой мы хотели достигнуть. По карте Крузенштерна берег на этой параллели показан сплошным, скалистым, и мы, по этой карте, должны бы были находиться от него в расстоянии 19 миль. Глубина под самым берегом оказалась 5 саж.; входа же в озеро за этими кошками не было видно. Около часа пополудни задул тихий ветер от W, течение шло от S к N со скоростью около мили в час. Снявшись с верпа, я пошел вдоль берега к северу, приказав шлюпке следовать у самого берега с той целью, чтобы посмотреть, не откроется ли пролива между кошками. Таким образом мы начали производить опись.
В 3 с половиной часа мы увидели перед носом транспорта огромную полосу перебоя, тянувшегося от берега на NO, на расстояние около 10 миль. Шлюпка, следовавшая под самым берегом немного впереди транспорта. вступила уже в этот перебой и показала глубину 6 сажень; в то же время она уведомила. что между кошками есть пролив. Глубина по пути следования транспорта, в расстоянии от берега около 1 ½ миль, была от 7 до 8 саженей. Сблизившись со шлюпкой, которой я приказал идти с промером к транспорту, мы увидели пролив и тянувшиеся на N от него низменности; между тем, в 4 часа мы заштилели и на глубине 8 саж. в расстоянии 1 ½ миль от берега бросили верп. Я послал шлюпку с байдаркою для обследования видимого пролива и озера. К 8 часам эти гребные суда возвратились на транспорт. Бывшие на них офицеры: мичман Гроте и подпоручик Попов,– донесли, что против пролива есть бар с глубиною до 9 фут., в озере же глубина от 20 до 25 фут.; озеро наполнено грязными лайдами и банками, а восточный, возвышенный его берег до такой степени отмель, что байдарки [81] едва могли подойти к нему. В озере грунт вообще черный, вязкий и грязный ид; в море же, под берегом, чистый белый песок. Хотя по одной из топких долин, лежащих между разлогами гор, и течет речка, но она ничтожна и должна быть горная. Наконец, они донесли, что вода из озера стремится с большой силою через пролив в море. До возвращения этих офицеров на транспорт, около 6 ½ часов вечера, мы заметили, что течение, следовавшее до сего времени от S к N, приняло обратное направление от N к S, а вместе с этим и сулой, тянувшийся прежде на NO, принял направление на SO.
Это обстоятельство навело меня на причину ошибочного заключения И. Ф. Крузенштерна: будто бы в этом месте должен быть тар большой реки или, может быть, рукава Амура. Ясно, что перебой, представившийся Крузенштерну баром, происходит от встречи двух перпендикулярных между собою течений: приливов, направляющихся попеременно вдоль Сахалина на S и N и течения из озера от W к O. Это же обстоятельство показало нам, что при исследовании в здешних местах надобно быть весьма осторожным в заключениях и не упускать из виду ни влияния различных течений, ни особых случайностей, которые могут являться от различных условий и очертания берегов; а потому я и поставил себе за правило при описи этих мест иметь по возможности всегда под берегом шлюпку, особливо под более или менее извилистым берегом.
Путь наш по карте Крузенштерна, почти до мыса Елизаветы, лежал в расстоянии от берега от 16 до 7 миль, между тем как мы шли от него не более как в 3-х милях. Сначала я приписывал это неверности наших хронометров, но скоро разубедился в этом, так как они были тщательно проверены в Петропавловске и дали в 4-х Курильском проливе место совершенно сошедшееся с пунктом, определенным по пеленгам. Неверны были наблюдения Крузенштерна и других, а не мои.
Всю ночь с 12 на 13 июня, по случаю штиля, простояли на верпе против низменных кошек, которые я назвал шхерами Благополучия. Во-первых, потому, что, следуя по имевшейся в то время единственной карте этой части Сахалина, составленной по описи И. Ф. Крузенштерна, мы при неблагоприятных обстоятельствах могли бы на них наткнуться, а, во-вторых, потому, что эти места [82] указали нам, что при описи здешних берегов надо иметь особую осторожность и осмотрительность.
С восходом солнца, 13 июня, задул с берега тихий ветер от W. Я послал на берег шлюпку и байдарку, приказав последней следовать по озеру к N, а шлюпке – морем, под самым берегом, по тому же направлению, с целью определения расстояния этих озер и отыскания какой-либо значительной реки, впадающей в оные, и пролива между островами (кошками), имеющего достаточную глубину. Вслед за этими гребными судами, не теряя их из вида, пошел с описью и промером вдоль берега к N и транспорт, в расстоянии от берега от 1 до 2 миль.
На этом пути, в 7 часов вечера, мы заштилели и бросили верп на глубине 9 саж. в 2 милях от берега. офицеры, посланные на байдарке и шлюпке: мичманы Гейсмар и Гроте и юнкер Ухтомский,– донесли мне, что вообще эти озера или заливы мелководны, хотя между лайдами и банками, которыми они наполнены, и попадаются глубины от 10 до 20 фут., а вплоть к кошкам от 20 до 25 фут.; что проливы, соединяющие их с морем, имеют глубину на барах от 7 до 11 фут.; что ни одной значительной реки в эти озера не впадает; что на матером берегу и на одной из возвышенных кошек они увидали 3 деревни; почти все жители этих деревень, увидавши их, удалились, оставшиеся же смотрели на них с большим любопытством и принимали их ласково. Судя по их одежде из рыбьих и собачьих шкур и образу жизни, туземцы эти находятся в диком состоянии. Восточный берег этих озер или заливов частью лесистый и вообще болотистый, кошки же, или острова, почти все голые, песчаные, а на некоторых есть тальник и можжевельник; наконец, заливы эти, по докладу офицеров, должны кончаться у возвышенного, выдавшегося в море мыса, который был виден и с транспорта.
На другой день, 14 июня, около 6 часов утра, при тихом ветре с берега, мы тем же порядком продолжали опись оного к северу. Около полудня со шлюпок дали знать. что шхеры и залив у мыса кончились. Я немедленно приказал шлюпкам вернуться на транспорт, ибо ветер начал свежеть и заходить к N, а вдали за мысом показались огромные массы плавающего льда.
Следуя вдоль берега, крутой бейдевинд, в 2 часа дня мы [83] находились на параллели упомянутого мыса и вступили в массу льдов, которые весьма препятствовали нашему плаванию. Возвышенности, тянувшиеся от севера почти у самого берега этого мыса, к югу образовали, казалось, берег, довольно далеко вогнутый к западу; между тем берег к северу, крутой и скалистый, шел прямо по меридиану.
Обогнув мыс (названный Ледяным) и следуя от берега в расстоянии около 3 миль, мы продолжали его описывать, следя за малейшими извилинами. На всем пространстве до мыса Елизаветы нашли на этом берегу только две бухточки, которые с транспорта казались как бы удобными для якорной стоянки, но обследование их на шлюпках показало, что эти бухты ни по грунту, ни по очертанию своему неудобны даже для самых мелких мореходных судов.
Утром 17 июня, обогнув мыс Елизавета, вошли в залив, образующийся между этим мысом и мысом Мария, и заштилели в нем в расстоянии 2 миль от берега. Последний был местами холмист, местами же ровный, возвышенный. Здесь мы бросали якорь на глубину 9 сажень. Небо было ясное; наблюдения, сделанные на берегу, показали долготу и широту мыса Елизаветы тождественными с показанными у Крузенштерна. Это обстоятельство окончательно убедило меня, что часть северо-восточного берега Сахалина на карте Крузенштерна положена от 15 до 8 миль западнее.
Подробно обследовав берега этого залива, составляющего северную оконечность Сахалина. мы не нашли и здесь ни одной закрытой и удобной для стоянки судов бухты и 19 июня вышли из него, при ровном SSO ветре. Обогнув мыс Мария, около которого встретили довольно сильное и неправильное течение от О и S, мы легли вдоль западного берега Сахалина на SW. Следуя этим курсом с описью и промером, около 4 часов пополудни увидели пролив, к которому по лоту и я начал лавировать по глубинам от 8 до 4 ½ сажень. Не прошло и часа, как мы с глубины 6 сажень вдруг сели на крутую банку. После тщетных усилий стянуться с нее посредством верпов, мы принуждены были завести становой якорь. Вода, между тем, начала прибывать; транспорт било о твердое кочковатое дно, угрожая большою опасностью. Только утром 20 числа, после 16-ти часов утомительных трудов, мы сошли с этой мели. Ветер был тихий, с
[84]
берега. Отойдя от банки на глубину 7 сажен (12,8 м), я бросил верп и послал на
берег шлюпку и байдарку с лейтенантом Гревенсом и подпоручиком Поповым, приказав
им исследовать пролив и бухту. К вечеру ветер задул от севера с пасмурностью, и
мы немедленно отступили под паруса, но вскоре ветер засвежел так, что шлюпки не
могли уже возвратиться на транспорт. Всю ночь мы продержались под парусами,
лавируя в море. После полудня 21-го числа ветер начал стихать и отходить к югу;
сделалось ясно. Пользуясь этим, пошли к берегу, а около 8 часов вечера Гревенс и
Попов возвратились на транспорт и донесли, что в бухту ведет весьма извилистый
между банками, довольно узкий канал, глубина которого до 10 футов; что бухта
представляет огромный залив, закрытый от всех ветров; что этот залив вообще
мелководен и наполнен банками; что берега его песчаные и почти безлесные; что
самое глубокое место в заливе, имеющее до 3 1/2 сажен (6,4 м), находится у
песчаного возвышенного холма, составляющего западный входной мыс в залив,
положение которого, по наблюдению Попова, оказалось в широте 53°35 и долготе
142°30; наконец, что, судя по разлогам виденных на западе песчаных холмов, можно
предполагать, что этот залив соединяется мелководными проливами с лиманом Амура,
но удостовериться в этом они не успели.
Залив этот, оказавшийся тем самым, который Гаврилов назвал заливом Обмана,
потому что он принял его за Амурский лиман, я назвал заливом Байкал.
23 июня, при тихом юго-юго-западном ветре и ясной погоде, мы пошли отсюда с
промером и описью вдоль берега, к мысу Головачёва77. Только что миновали
меридиан этого мыса, как транспорт привалило к мели. Стянувшись с нее и отойдя
на глубину 8 сажен (15 м), мы заштилили и бросили якорь в полутора милях от
мыса. Густой туман и мрак продолжались до утра 25-го числа. Утром в этот день я
послал к мысу Головачёва две шлюпки с лейтенантом Гревенсом и мичманом Гейсмаром
с поручением осмотреть, не найдется ли входа в лиман около этого мыса. Офицеры,
возвратясь на транспорт, донесли, что от мыса на запад тянется отмель, на
которой глубина от 8 до 9 футов (2,4–2,7 м) {Через эту банку в 1846 году вошел в
лиман и вышел из него Гаврилов.}, и хотя, следуя по этой отмели, они и попали на
глубины от 4 до 5 сажен (7,3–9,1 м), но глубины эти отрывисты, а потому и входа
в лиман около этого мыса не существует. Между тем с транспорта было замечено,
что от мыса Головачёва должна лежать поперек лимана банка, часть которой при
малой воде обсохла.
Убедившись, что около мыса Головачёва не предстоит надежды открыть надлежащий
вход в лиман, я обратился с этой целью к противоположному материковому берегу,
почему на другой день, то-есть 25 июня, при южном ветре транспорт лёг на
северо-запад вдоль видимой отмели. Для ограничения же её с моря я послал шлюпку
с мичманом Гроте, приказав ему, дойдя до оконечности этой отмели, встать на
кошку. К 6 часам вечера транспорт, следуя вдоль отмели по глубинам от 6 до 7
сажен (11–12,8 м), пришел на меридиан её оконечности, лежащей от низменного
материкового берега в полутора милях (2,7 км). На фарватере, идущем между
отмелью и берегом, на глубине 6 сажен (11 м) мы встали на якорь. С утра 26 июня,
при юго-юго-западном ветре начали лавировать к конусообразной горе, лежащей за
мысом Ромберга и казавшейся островом. Гора эта представляет самый отличительный
пункт для входа в лиман с севера; я назвал её горой князя Меньшикова78. Делая
небольшие галсы и поворачивая у берега и около отмели на глубине 3 сажен (5,5
м), мы ограничивали таким образом путь, ведущий в лиман, в середине которого
глубина была от 5 до 4 сажен (9,1–7,3 м). К берегу и банке эта глубина
постепенно уменьшалась, а не доходя до мыса Ромберга, мы, близко держась к
берегу, сели на мель, но скоро стянулись и, по случаю наступавшего большого
тумана, на глубине 4 1/2 сажен (8,2 м) встали на якорь. К 12 часам дня 27 июня
ветер задул от юго-запада, и туман очистился; мы снялись с якоря, имея впереди
шлюпки, легли на восток-юго-восток и на глубине от 4 1/2 до 4 сажен (8,2–7,3 м),
в 4 часа пополудни вошли в лиман Амура. Здесь, на глубине 4 1/2 сажен (8,2 м) и
вязком илистом грунте, встали на якорь на Северном лиманском рейде, названном
мной так потому, что эта местность действительно представляет удобный рейд. Он
защищен с севера тянущейся от мыса Головачёва лайдой, обсыхающей при малой воде
в середине, с запада и с востока — берегом Сахалина и материковым берегом, с юга
же — отмелями, между которыми идут лиманские заводи и каналы. С этой части
лимана мы начали исследовать его на транспорте [86] и шлюпках, с целью ознакомиться с его состоянием и отыскать фарватер к югу. Встреченные при этом неправильные и быстрые течения, лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд, и, наконец, постоянно противные SW свежие ветры, разводившие сулои и толчеи на более или менее глубоких между банками заводях, в которые неоднократно попадал транспорт и часто становился на мель, делали эту работу на парусном судне, не имевшем даже паровой шлюпки, тягостной, утомительной и опасной, так что транспорт и шлюпки весьма часто находились в самом критическом положении1. Много надобно было энергии, чтобы при таких обстоятельствах твердо идти к предположенной цели.
Все эти первоначальные исследования северной части амурского лимана ясно показали, что для составления плана дальнейших исследований, которые могли бы привести к разрушению главного вопроса: доступны ли устье р. Амур и ее лиман для мореходных судов, необходимо было сделать предварительную рекогносцировку амурского лимана к югу. В этих-то видах я и послал на шлюпках мичмана Гроте и лейтенанта Козакевича. Г-ну Гроте приказано было, следуя вдоль западного сахалинского берега, узнать, не имеется ли сообщения лимана с заливом Байкал, и определить состояние и глубины канала.. идущего вдоль этого берега к югу. Г-ну Козакевичу поручено, следую вдоль матерого берега, стараться достигнуть устья р. Амур и собрать сведения как о состоянии этого устья, так равно и о части лимана, лежащей против него.
По возвращении на транспорт мичман Гроте сообщил, что залив Байкал с лиманом не имеет сообщения, что, следуя [87] вдоль берега Сахалина к югу, он попадал на глубины между обрывистыми банками, от 5 до 8 саженей, и достиг отмели, тянувшейся от Сахалина поперек лимана к западу, к возвышенному матерому берегу. Эта отмель, казалось, заграждала вход в лиман из Татарского залива, представляя таким образом Сахалин полуостровом.
Лейтенант Козакевич объяснил, что, следуя вдоль матерого берега, огибая все мысы и осматривая лежащие между ними обширные бухты, он достиг, наконец, до возвышенного мыса, который туземцы называли Тебах. За ним открылась бухта, тянувшаяся к западу, и из нее шло сильное течение. Эта-то бухта, говорил мне г. Козакевич, и представляет устье р. Амур, ширину которого он примерно полагал до 7 ½ миль (около 13 верст). Туземцы деревень Чабдах и Чнаррах, лежавших за эти мысом, были, по-видимому, весьма удивлены нашему появлению. Их поразил наш костюм, особая конструкция шлюпки, отличительная от их лодок, и в особенности секстан, которым Козакевич делал наблюдения у мыса Тебах. Для обозрения лимана, при малой воде, Петр Васильевич поднимался на гору Тебах и донес мне, что с нее лиман на всем видимом пространстве представлял огромный бассейн, наполненный лайдами, изрезанными протоками и большими озерами. На обратном пути к транспорту он попал на извилистый канал, обставленный в некоторых местах шестами, у которых туземцы ловят рыбу; глубину на этом канале он находил от 3 ½ до 5 сажень.
Таковы были результаты рекогносцировки. Они и встреченные нам затруднения указывали, что в короткое время и с ничтожными, имевшимися у нас, средствами не представлялось возможности сделать точную опись лимана, занимающего около 2,000 квадратных верст. Поэтому я и решился ограничиться преследование вышеупомянутого главного вопроса: продолжать промер и исследования северной части лимана на гребных судах. В виду же того, чтобы при исследованиях устья р. Амур и южной части ее лимана не впасть в какие-либо ошибочные заключения, подобно И. Ф. Крузенштерну, при описи восточного берега Сахалина, я положил неуклонно следовать при этом плану, который отстранял бы причины, могшие привести меня к ошибочным заключениям. Избранный мною план был следующий: 1) от транспорта, т. е. с северного лиманского рейда, [88] выйти с промером на глубины, встреченные лейтенантом Козакевичем, вдоль северо-западного берега лимана и, не теряя нити оных, войти в реку. 2) Следуя вверх по ней под левым берегом, дойти до пункта, который представляет возможность ее устья. 3) От упомянутого сейчас пункта спуститься, не теряя нити глубин, под правым берегом реки до ее устья и далее по лиману в Татарский залив до той широты, до которой доходил капитан Браутон. И наконец, 4) от этого пункта, не теряя нити глубин, возвратиться на транспорт, следуя вдоль западного берега Сахалина.
Для приведения в исполнение этого плана, которым бы я мог разрушить вышеупомянутый главный вопрос о степени доступности устья реки и ее лимана для входа в них с моря, я, 10 июля, на трех шлюпках с 3 офицерами2 и доктором отправился с транспорта и пошел по лиману к глубинам, найденным лейтенантом Козакевичем; на пути все время бросал лот. Следуя по этим глубинам, мы 11 числа обогнули мыс Тебах и вошли в р. Амур; к вечеру того же числа, не теряя нити глубин и следуя под левым берегом реки, достигли низменного полуострова, названного мною Константиновским. Он тянулся поперек реки к противоположному правому ее берегу, где находилась деревня Алом. Местность эта, по исследованию моему, оказалась удобною для береговой защиты. По всему пройденному нами пути, начиная с северного лиманского рейда, с 4 ½ саж. глубины, на которой стоял на якоре транспорт, самая меньшая глубина (на SW 30˚, в расстоянии около 2 миль от транспорта) оказалась на пути к мысу Тебах (2 ½ саж.), а самая большая (6 саж.), от мыса Тебах до Константиновского полуострова (по туземному Туегда). В этом месте самая меньшая глубина 6 саж., а самая большая 15. Утром 13 июля мы перевалили от Константиновского полуострова под правый берег реки к мысу Мео и пошли вдоль него к мысу Пронге, южному входному в реку мысу; тут мы следовали по глубинам от 10 до 5 саж. 15 июля отправились от мыса Пронге по лиману Амура к югу, следуя по направлению юго-восточного его берега и не теряя нити глубин. 22-го июля 1849 года достигли [89] того места, где этот матерый берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то, между скалистыми мысами на материке, названными мною Лазарева и Муравьева и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Браутоном и в 1846 г. Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили (7 верст) и с наименьшей глубиною 5 саженей. Продолжая путь свой далее к югу и достигнув 24 июля широты 51˚ 40’, т. е. той, до которой доходили Лаперуз и Браутон, мы возвратились обратно и, проследовав открытым нами южным проливом, не теряя нити глубин, выведших нас из Татарского залива в лиман, направились вдоль западного берега Сахалина. К вечеру 1 августа 1849 г. мы возвратились на транспорт после 22-дневного плавания, сопряженного с постоянными трудностями и опасностями, ибо южные ветры, мгновенно свежея, разводили в лиманских каналах толчею и сулой, которыми заливало наши шлюпки так, что часто приходилось выбрасываться на ближайший берег; а чтобы не прерывать нити глубин, по которым мы вышли из реки, мы принуждены были выжидать благоприятных обстоятельств, возвращаться иногда назад, чтобы напасть на них и тогда снова продолжать промеры. Неуклонно и строго следовать своему плану я считал необходимым главным образом потому, что сложившееся во всем образованном тогда мире мнение о недоступности устья р. Амур и ее лимана из татарского залива, вследствие общего убеждения, что Сахалин полуостров, налагало на меня обязанность принять все меры к раскрытию истины, тем более что упомянутое мнение принималось уже всюду за непреложную истину, закрепленную авторитетом знаменитых европейских мореплавателей, моих предшественников. Самая меньшая глубина от мыса Пронге, по лиману до южного пролива до параллели 51˚ 40’ наименьшая глубина 5 сажень, а наибольшая 12, и наконец, по лиману вдоль сахалинского берега до северного лиманского рейда, на котором находился транспорт, наименьшая глубина 4 саж, а наибольшая 123. [90] Из этих исследований, в противоположность существовавшему до сего мнению относительно устья р. Амур, ее лимана и Сахалина, оказалось: а) что Сахалин не полуостров, а остров; б) что вход в лиман из татарского залива чрез открытый нами 22 июля 1849 г. пролив доступен для мореходных судов всех рангов, а с севера, из Охотского моря, а равно и сообщение через лиман Татарского залива с этим морем, для судов, сидящих в воде до 23 футов, и наконец, в) что в устье р. Амур из татарского залива могут проходить суда с осадкою до 15 фут., а из Охотского моря суда, сидящие в воде до 12 футов.
Разрешив таким образом главные вопросы об устье реки Амур, ее лимана и Сахалине и убедившись на опыте, что точное определение направления лоцманских каналов, извивающихся между отрывистыми лайдами и банками, с теми ничтожными средствами, какие мы имели, невозможно и, имея в виду, кроме того, непременное исполнение данных мне повелений: описать юго-восточный берег Охотского моря до Тугурской губы и не позже 15 сентября быть в Охотске, я 3-го августа вышел из лимана и от горы князя Меньшикова начал опись матерого берега. Состояние его оказалось таково: от упомянутой горы на пространстве 20 миль к ONO-ту тянется огромный залив, огражденный с моря низменными дресвяными кошками; по точному исследовании этого залива на шлюпках оказалось, что вход с моря между кошками в северную часть этого залива имеет бар более других глубокий, а именно: 9 фут. в малую и 14 фут. в большую. Эту часть залива я назвал заливом Счастья, потому что он представляет единственную, более или менее удобную близ лимана гавань. Продолжая далее описывать с транспорта берег, тянувшийся к NO, мы дали ему правильное положение до такой степени ошибочно, что весь путь транспорта, проложенный на этих картах, лежал по сухому пути. Подойдя к возвышенному мысу Мухтель для осмотра виденной за этим мысом Ульбанской губы, я послал на вельботе мичмана Гроте, а с транспортом направился в Константиновский залив. По подробной описи и исследованию берегов этого залива оказалось, что он не представляет ни в каком отношении удобства для основания в нем порта. Окончив его исследование, мы пошли в Ульбанскую губу на соединение с мичманом Гротом. Подробная опись [91] и исследование этой обширной губы обнаружили. что она представляет единственный на всем Охотском море и закрытый от всех ветров обширный рейд. Эту губу я назвал заливом Св. Николая. По выходе из него у мыса Мухатель мы заштилели и заметили две черные точки, приближавшиеся от берега у транспорту. Это была байдарка с прапорщиком корпуса штурманов Дмитрием Ивановичем Орловым, состоявшим на службе российско-американской компании. Офицер этот был послан из Аяна с двоякой целью. Во-первых, разыскать транспорт «Байкал», во-вторых, для торговых сношений с обитавшими на этих берегах тунгусами и гиляками. Орлов, следуя от Аяна вдоль берега, доходил до гилякского селения Коль, лежавшего в 25-ти милях к NO от залива Счастья (по туземному Искай). Ему приказано было, в случае встречи со мною, передать, что в Аяне ожидают меня важные распоряжения высшего правительства. Приняв на транспорт Орлова с его двумя байдарками, я, чтобы скорее отправить донесение князю Меньшикову о моей описи, а вместе с тем и высадить Орлова, 30 августа пошел в Аян, куда и прибыл 3 сентября. [92]
Примечания
1. Так, например, для промера были отправлены на 6-ти весельном баркасе лейтенант Гревенс, на 4-х весельном – мичман Гроте, а на вельботе – мичман Гейсмар. На транспорте оставалось всего 10 человек команды. Ветер мгновенно засвежел, баркас выбросило на лайду, а вельбот 0 на отмель сахалинского берега против огромного селения Тамлево. Люди из вельбота едва спаслись на берег и, разложив огонь, сушили свое платье, когда толпа гиляков, пользуясь тем, что после утомления наши уснули, утащили платье, так что Гейсмар с людьми на другой день явились в одних рубашках. Гиляки между тем вздумали, было, напасть и на транспорт: собралось множество лодок, и стали грести к транспорту. В виду этого мы захватили двух гиляков и знаками объявили, что если они не остановятся и не возвратят все украденное, то их товарищи будут повешены. Это обстоятельство понудило их исполнить наши требования и сделало то, что мы впоследствии уже были безопасны от всяких покушений; они же еще нам помогали.
2. Офицеры: Попов, Гейсмар и Гроте; шлюпки: шестерка, вельбот и четверка; нижних чинов 14 человек, провизии на 3 недели.
3. Туземцы на мысах Пронге, Уси и на Сахалине объяснили нам, разумеется, знаками, что посреди лимана существует глубокий канал, более 5 саж; я обозначил эти указания на карте, насколько мог понять туземцев о его положении, не имея никакой возможности поверить их, ибо шлюпки наши при первой попытке заливало.
|
