|
Глава VIII.
Объяснение с князем Меньшиковым о необходимости исследования амурского лимана. – Проект инструкции, представленный мною князю Меньшикову. – Объяснения мои с адмиралами: Беллинсгаузеном, Анжу и Врангелем. – Выход транспорта из Кронштадта и плавание его до Петропавловска. – Депеши, полученные мною в Петропавлоске от Н. Н. Муравьева. – Распоряжения мои в этом порту. – Выход транспорта.
По приходу в Кронштадт с транспортом, я немедленно явился в Петергоф к его светлости. Князь удивился моему скорому приходу, и когда я объявил ему, что транспорт около 20 августа выйдет из Кронштадта, и что я помещу весь доставленный груз, был весьма доволен и благодарил меня. В это время я застал у князя Льва и Василия Алексеевичей Перовских. Пользуясь расположением ко мне князя и имея в виду ходатайство Н. Н. Муравьева, я решился сказать князю: «Итак, ваша светлость, я со своей стороны сделал все возможное, чтобы быть в Камчатке в мае месяце и иметь лето 1849 г. свободным; а потому осмеливаюсь просить вашу светлость разрешить употребить мне это время на опись юго-восточного берега Охотского моря и при этом случае побывать в лимане реки Амур, в который официально меня занесут и свежие ветры и течения, постоянно господствующие в этих местах, как пишет Крузенштерн». На это князь отвечал: «Бесполезно рисковать идти туда, где положительно известно, что вход весьма опасен и для твоего транспорта невозможен. Кроме того, я уже говорил, что граф Несельроде не решится представлять об этом Государю, особливо ныне, когда решено уже, что эти места должны принадлежать Китаю». Перовские1 при этом заметили, что, кажется, нет причины [70] отклонять моей просьбы, если я указываю, что это можно сделать случайно. Тогда князь Меньшиков, сказав, что об этом хлопочет и генерал-губернатор Муравьев, приказал мне сейчас же ехать в Петербург к вице-директору инспекторского департамента М. Н. Лермонтову, взять от него представление Муравьева, рассмотреть его и составить проект инструкции, который и доложить ему. Чрез 2 дня я представил князю проект инструкции такого содержания: По сдачи груза в Петропавловск, следовать в Охотское море; тщательно осмотреть и описать залив Великий Князь Константин и соседственный с ним юго-восточный берег Охотского моря до лимана леки Амур; исследовать лиман этой реки и ее устье и описать северо-восточную часть Сахалина до параллели 52’ N широты. Затем отправиться в Охотск, сдать транспорт и с офицерами берегом возвратиться в Петербург. По прибытии в Камчатку находиться в распоряжении генерал-губернатора Восточной Сибири, в виду содействия с его стороны в возлагаемом на вас поручении.
Прочитав этот проект, князь вычеркнул лиман и устье р. Амур, а вместо этого написал: «и осмотреть юго-восточный берег Охотского моря между теми местами, которые были определены или усмотрены прежними мореплавателями», и при этом сказал мне. что исполнение мною распоряжений генерал-губернатора должно ограничиваться лишь пределами этой инструкции, в противном случае я подвергаюсь строжайшей ответственности. На это я сказал князю, что мысы Ромберга и Головачева определены Крузенштерном, и около этих мест существуют сильные течения, которые могут увлечь транспорт в лиман р. Амур, и поэтому я буду иметь случай осмотреть оный и устье реки. «Это,– отвечал князь,– будет бесполезно, ибо, повторяю, лиман недоступен; хотя я этому не доверяю и вполне сочувствую необходимости его исследования, но ныне, когда решено, «что этот край принадлежит Китаю, без Высочайшего повеления сделать этого невозможно, и вы подверглись бы за это строжайшей ответственности. Впрочем, если подобный осмотр будет произведен случайно, без каких-либо несчастий, т. е. потери людей или судна и без упущения возложенного на вас поручения: описи и исследования Константиновского залива и окрестных с ним берегов, куда предполагается перенести охотский порт,– то может быть обойдется [71] и благополучно. Данная вам инструкция сообщена генерал-губернатору Муравьеву. С Богом, хлопочите скорее выйти из Кронштадта, я вами доволен, но чиновники весьма сердиты на вас и беспрестанно жаловались генерал-интенданту».
Получив упомянутую инструкцию от князя Меньшикова, за несколько дней до моего выхода из Кронштадта я имел случай говорить о Сахалине и о берегах Охотского моря с главным командиром кронштадтского порта Ф. Ф. Беллинсгаузеном и адмиралом П. Ф. Анжу. Первый сопровождал Крузенштерна в чине мичмана, а последний был большой приятель и товарищ барона Врангеля, бывшего тогда председателем главного правления российско-американской компании. Ф. Ф. Беллинсгаузен сообщил мне, что опись, произведенная И. Ф. Крузенштерном северной части амурского лимана. а равно и предположение его, что у восточного берега Сахалина существует бар одного из рукавов реки Амур,– весьма сомнительны, и как он, так и П. Ф. Анжу сказали мне, что недавно к этим берегам было посылаемо судно российско-американской компании. Они сообщили мне, что при описях там весьма полезно иметь байдарку, почему и дали мне письма к Ф. П. Врангелю, прося его сообщить мне, если возможно, сведения об этих местах и распорядиться, чтобы у меня была байдарка. С этими письмами я явился к Ф. П. Врангелю. Почтенный адмирал принял меня весьма ласково и благосклонно. Относительно байдарки и при ней 2-х алеутов, бывших в Аяне и знакомых с языком инородцев, обитающих около Тугурской губы, обещал сейчас же сделать распоряжение, чтобы байдарку с этими алеутами доставили в мае 1849 г. с Алеутских островов в Петропавловск. Кроме этого, на случай если бы к моему приходу в Петропавловск туда байдарку не доставили, дал мне бумагу, по которой я мог добыть ее, послав из Петропавловска на ближайший к нему остров из Алеутского архипелага. Что же касается сведений о юго-восточном береге Охотского моря, то Фердинанд Петрович сказал мне. что сообщать ему об этом неудобно: «впрочем, все, что здесь замечательного,– сказал он,– это то, что устье р. Амур и ее лиман оказались недоступными». Это обстоятельство подстрекнуло мое любопытство, и я убедительно просил Ф. П. Врангеля позволить мне у него взглянуть на те данные, на которых основано подобное заключение об устье р. Амур и ее лимане. Врангель, снисходя к убедительной [72] моей просьбе и к обещанию хранить втайне, вынул из своего стола пакет, в котором были копии с журнала описи Гаврилова и, усадив меня в свой кабинет, дозволил прочесть этот журнал. С большим вниманием я рассмотрел его и вынес такое убеждение, что эта опись вовсе не разрешает вопроса о реке амур. а еще более убеждает меня в необходимости исследования этих мест. выслушав мнение барона о недоступности устья р. Амур, высказанное мне раньше и князем Меньшиковым. я понял положение правительства и решение его: предоставить амурский бассейн Китаю. Это поселило во мне твердую решимость во что бы то ни стало произвести исследования устья Амура и ее лимана и попытать – не удастся ли мне открыть истины и отклонить правительство от подобного вредного для России решения. Поэтому я решился употребить все меры к прибытию в Петропавловск как возможно скорее, дабы иметь время для вышесказанных работ. Считая бесполезным высказывать барону Врангелю мое мнение об описи Гаврилова, я только поблагодарил его за внимание и оказанную им готовность мне содействовать.
21 августа 1848 г. транспорт «Байкал» вышел из Кронштадта2, в море встретил он свежий противный ветер и без всякой пользы полавировал несколько часов. 22 августа я бросил якорь по восточную сторону о-ва Секара, где и ожидал благоприятных обстоятельств двое суток. Снявшись с якоря 24 августа, до самого Копенгагена 8-го сентября мы боролись с теми же противными ветрами и только на несколько часов имели попутный ветер, при котором транспорт шел от 5 до 7 с половиной узлов. 9 сентября вышли из Копенгагена и, имея попутные, тихие ветры и штили, 11-го числа вступили в Немецкое море; 15-го – в английский канал, а 16-го. в 6 часов утра, бросили якорь на портсмутском рейде близ острова Уайта. Здесь мы простояли 14 дней для необходимых работ и приготовлений к дальнейшему плаванию, как-то: поверки хронометров, заготовления различных запасов, провизии и теплой одежды для команды. Подходящей [73] нам винтовой шлюпки достать не могли, ее нужно было заказать и ждать полтора месяца.
30 сентября, снявшись с якоря с портсмутского рейда и направившись в Рио-Жанейро, до 10 октября мы имели восточные умеренные ветры; с широты 31˚ 30’ и долготы 22˚ 25’ наступили западные и северо-западные ветры, беспрестанно менявшиеся в силе и направлении. Наконец, 13 октября, в широте 27˚ 51’ N и долготе 21˚ 42’ W встретили NO пассат, который дул весьма неправильно, переходя нередко к О и даже к OSO, со шквалами и пасмурной погодой, а близ экватора. 30 октября, незаметно перешел к SO.
4 ноября ветер постоянно стал отходить к О, а 6-го числа задул от NO. Не доходя 100 миль до Рио-Жанейро, он начал стихать, и наступил штиль; проштилевав здесь более суток, 15 ноября мы бросили якорь на рио-жанейрском рейде, совершив таким образом плавание от Портсмута до Рио-Жанейро в 44 сутки. Конопатка всего баргоута, тяга такелажа, окраска, пополнение провизии и другие необходимые работы для приготовления транспорта к предстоявшему переходу до Вальпорайзо, вокруг мыса Горна, задержали нас здесь до 1 декабря. 1 декабря, утром, при тихом ветре от W мы вышли в море, а на другой день пересекли тропик Козерога в широте 43˚ и направились к мысу Горну. До 9 декабря при тихих SO и NO ветрах делали незначительные суточные переходы, но с этого времени задули крепкие западные ветры, доходившие весьма часто до степени шторма. 13 декабря, в широте 44˚ 3’ S и долготе 46˚ 31’ W, а также 24 декабря, в широте 59˚ и 5’ и долготе 51˚ 30’, ветер дул с особою силою, так что транспорт держался под зарифленным грот-триселем.
31 декабря западный ветер перешел в береговой SSO муссон. 2-го января 1849 г. мы перешли меридиан мыса Горна в широте 57˚ 21’. С самого выхода из Рио-Жанейро погода стояла постоянно пасмурная и ненастья, но, несмотря на это неблагоприятное условие, при принятых мерах заботливости врача и гг. офицеров больных на транспорте почти не было. Говорю почти, потому что заболевало только 3 человека и хворали они не более 3 дней3. 2 февраля мы бросили якорь на вальпоразийском рейде после 64 суточного, весьма трудного плавания от Рио-Жанейро. [74]
Стараясь сколь возможно скорее достигнуть Петропавловского порта и имея здоровую и бодрую команду, я простоял в Вальпорайзо всего только 4 суток; время, которое необходимо было для наливки водою и пополнения провизии. 6 февраля мы снялись с вальпоразийского рейда и направились к Сандвичевым островам. В течение первых 3 дней имели тихие переменные ветры, пока 9 февраля в широте 30˚ 2’ S и долготе 74˚ 30’ W не вступили в полосу SO пассата, который все время дул умеренно.
С 25 числа ветер стал переходить к О; потом дули переменные тихие ветры с продолжительными шквалами. 9 марта мы получили NO пассат. В этот промежуток времени мы два раза пересекли экватор, в последний раз 4 марта в долготе 110˚ 51’ W. До 22 марта, широты 15˚ 13’ N и долготы 142˚ 28’ W, мы имели ровный noпассат, но с этого пункта он заменился переменными тихими ветрами. дувшими преимущественно из О половины компаса. 2 апреля 1849 г. транспорт «Байкал» бросил якорь в гавани Гонолулу на о-ве Оагу после 55-ти суточного плавания от Вальпорайзо.
На Сандвичевых островах мы встретились с бывшим тогда здесь кораблем российско-американской компании, под командой капитан-лейтенанта А. О. Рудакова, и провели в кругу русских, вдали от отечества, Светлое Христово Воскресение. Команда наша веселилась и отдыхала вместе со своими соотечественниками, которых она не видала с выхода из Кронштадта. Здесь я с гг. офицерами и командиром корабля российско-американской компании, Рудаковым, представлялся королю Сандвичевых островов Камеомеа. Его величеством мы были приняты весьма парадно и благосклонно в знак особого уважения, какое он питал к нашему Императору и России. Простояв в Гонолулу до 10 апреля, пополнив провизию и налившись водою, мы пошли в Петропавловск. [75]
До широты 31˚ 32’ N транспорт шел при умеренных и тихих NO ветрах, но с этой широты, 21 апреля, ветер перешел сначала к SO, а потом менялся беспрестанно в направлении и силе, нагоняя при этом шквалы и пасмурность; с такими обстоятельствами мы шли до самого Петропавловска. 11 мая, в виду Авачинской губы, выпал большой снег и нашел жестокий шквал с гор, но вскоре сделался ровный попутный ветер, с которым 12 мая 1848 г. мы вошли в Авачинскую губу и в 2 часа пополудни после 32 суточного плавания от Гонолулу, и чрез 8 месяцев 23 дня по выходу из Кронштадта4 бросили якорь в Петропавловской гавани против порта. За весь переход из Кронштадта мы простояли на якоре всего 33 дня; больных на транспорте из 42 человек экипажа не было ни одного.
Донося из Петропавловска его светлости князю Меньшикову о своем прибытии, я писал: «Господь Бог помог при содействии неутомимых и благородных моих помощников совершить мне это плавание благополучно и прибыть в Петропавловск с бодрою и здоровою командою, не имея никаких повреждений в корпусе судна, а равно и никакой порчи в грузе. Этим оправдалась надежда моя, заявленная вашей светлости: быть в Петропавловске в начале мая 1849 г. Таким образом, я надеюсь без особых расходов для казны исполнить возложенное на меня вашей светлостью поручение. Надеюсь приступить к нему с июня месяца, начав опись с северо-восточного берега Сахалина и продолжая ее далее до Тугурской губы». Вместе с этим донесение начальник Камчатки, капитан 1 ранга Ростислав Григорьевич машин, донося в свою очередь князю [76] А. С. Меньшикову о приходе в Петропавловск транспорта «Байкал» в совершенной исправности с бодрой и здоровой командой в заключении писал, что никогда еще не доставлялось на Камчатку такого хорошего качества и прочности материалов и запасов, а равно и в такой полноте, без всякой порчи оных, какие доставлены ныне на транспорте «Байкал», и что вследствие этого наши сибирские порты обеспечены по крайней мере на 4 года.
Между тем, пользуясь отходом почты в Европу, во время пребывания моего в Рио-Жанейро, я писал оттуда 26 ноября 1848 г. Н. Н. Муравьеву, что, судя по раннему приходу моему в Рио-Жанейро, я надеюсь в мае быть в Петропавловске и, по сдаче груза в этом порту, я решился во всяком случае, получу или не получу высочайшее повеление, отправиться прямо к описи восточного берега Сахалина и амурского лимана; «о чем,– писал я,– долгом моим считаю предварить Вас в надежде, что Вы не оставите меня своим содействием, ибо если я не получу на произведение этой описи высочайшего соизволения, то подвергаюсь по закону тяжкой ответственности».
В Петропавловске я получил от Н. Н. Муравьева секретное письмо, доставленное туда с курьером, и копию с распоряжения Р. Г. Машину: принять все меры к скорейшему выходу транспорта из Петропавловска. Вместе с тем я получил и копию с инструкцией, представленной Муравьевым чрез князя Меньшикова на Высочайшее утверждение.
В письме своем Н. Н. муравьев благодарит меня за все принятые мною меры. особую решительность и самоотвержение к достижению важной полезной для России цели, объясняя, что он ходатайствует, чтобы представленная им инструкция, копия с которой мне посылается, была Высочайше утверждена; на что он и надеется. Н. Н. Муравьев в этом письме уведомляет меня, что он нынешним летом посетит Петропавловский порт и на обратном пути, в исходе июле, думает встретиться со мною в амурском лимане.
В инструкции, представленной Н. Н. Муравьевым чрез князя Меньшикова на Высочайшее утверждение, предписывалось мне:
1) Из Петропавловска следовать к северной части Сахалина, тщательно осмотреть, не имеется ли в этой части полуострова закрытой для мореходных судов гавани или, по крайне мере, рейда. [77]
2) Определить с севера подход и вход в лиман р. Амур, состояние амурского лимана, и нет ли в окрестностях мыса Головачева или Ромберга места, где можно бы было защитить лиман с севера.
3) Обследовать устье р. Амур и далее саму реку, где она течет в определенных своих берегах, и тем определить состояние входа в реку из лимана и самой реки; кроме того узнать: нет ли при ее устье в лимане или близ его в самой реке места, где бы можно было защитить вход в нее.
4) Описать берега реки Амур и ее лимана близ устья в географическом и статистическом отношении.
5) Определить состояние южной части лимана: справедливо ли убеждение, что Сахалин 0 полуостров; если это убеждение ошибочно, то исследовать пролив, отделяющий Сахалин от материка, а также исследовать, нет ли туту места удобного для защиты входа в лиман с юга.
6) Обследовать юго-восточный берег Охотского моря и Константиновского залива и привести эти места в ясность и определенность необходимую для безопасного плавания судов в Охотском море.
7) Упомянутые исследования в амурском лимане производить на гребных судах, транспорт же должен оставаться на якоре близ мыса Головачева; как на транспорте, так и на гребных судах не должно быть поднимаемо ни военного, ни коммерческого русского флага.
8) О результатах этих исследований, при первом случае, сколько возможно поспешить донести секретно начальнику главного морского штаба князю Меньшикову на Высочайшее воззрение и генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву, ибо это данное вам поручение и следствия оного должны оставаться без огласки. И
9) Стараться быть в Охотске благовременно (т. е. около 15 сентября) и оттуда, по сдаче транспорта, возвратиться со всеми офицерами в Петербург берегом.
Не получив таким образом в Петропавловске прямого повеления идти в описи берегов, признававшихся китайскими, а получив только лишь копию с инструкцией на эту опись, которая могла быть и не утверждена, я, дабы не терять времени и сознавая всю важность этих исследований, решился идти из Петропавловска [78] прямо к Сахалину и в амурский лиман; почему, имея в виду необходимость в скорейшем приготовлении для предстоящего трудного плавания транспорт, я счел своим долгом предварить об этом гг. офицеров, доказавших уже на деле свою благородную ревность и усердие к службе. Призвав их к себе в каюту, я объяснил им сущность амурского вопроса, важность для России справедливого его разрешения, обусловливавшего значение для нас приамурского края, и объявил им, что из Петропавловска мы должны как возможно скорее следовать к Сахалину и в амурский лиман, чтобы достигнуть упомянутой цели, и что я вполне уверен, что каждый из нас готов переносить все опасности и трудности, которые неминуемо мы должны встретить при достижении этой цели. «Господа,– сказал я им,– на нашу долю выпала столь важная миссия, и я надеюсь, что каждый из нас честно и благородно исполнит при этом долг свой пред отечеством. Ныне же я прошу вас энергически содействовать мне к скорейшему выходу отсюда транспорта. Все, что я вам объявляю, должно оставаться между нами и не должно быть оглашаемо». При участии почтенного начальника Камчатки и командира Петропавловского порта Ростислава Григорьевича Машина и при неутомимой деятельности гг. офицеров приготовление транспорта к походу шло быстро. Чрез 2 недели мы были уже готовы и ожидали только лишь байдарки с Алеутских островов, за которой Р. Г. Машиным был нарочно послан бот «Камчадал». Между тем, транспорт «Иртыш», зимовавший в Петропавловске, взял груз с «Байкала», назначенный в Охотск, и 28 мая отправился по назначению. С ним я от того же числа уведомил письмом Н.. Н. Муравьева о решении своем идти из Петропавловска к Сахалину и в амурский лиман, а также о том, что около исхода июня я надеюсь быть в северной части лимана. 29 мая на боте «Камчадал» была доставлена нам байдарка, и утром, 30 мая, при тихом ветре с берега транспорт вышел из ачинской губы и направился к восточному берегу Сахалина. [79]
Примечания
1. С этого времени я пользовался особым расположением Л. А. Перовского, и он везде и всегда меня обеспечивал.
2. Экипаж транспорта состоял: командир капитан-лейтенант Г. И. Невельской 1-й, лейтенанты: П. В. Козакевич 2-й (старший офицер) и А. П. Гревенс; мичмана Гейсмор и Грод; корпуса штурманов: поручик Халезов и подпоручик Попов; юнкер князь Ухтомский и лекарь Берг. Нижних чинов, составляющих команду транспорта: унтер-офицеров 3, матросов 22, баталер 1, арт. унт.-оф. 1 и фельдшер 1, всего 28 человек. Для отвоза в Петропавловск – мастеровых 14 человек.
3. Для сохранения здоровья команды мы строго придерживались правила, чтобы люди отнюдь не ложились в койки в сырой одежде или обуви, и чтобы белья, которым запаслись в Англии, было на каждого матроса не менее полутора дюжин. Само собой разумеется, что мы не пропустили ни одного случая тщательно просушивать одежду и обувь людей и проветривать палубу и трюм. Всеми средствами старались, чтобы не держать людей наверху в сырую погоду; по два и по три раза в неделю люди имели свежую пищу из заготовленных презервов и постоянно, 2 раза в сутки, получали глинтвейн. Все это имело благодетельное влияние на дух и здоровье команды: она была весела и бодра.
4. Предшественники мои, отправлявшиеся из Кронштадта с тою же целью (отвезти груз), с которой был послан и транспорт «Байкал», совершили плавание из Кронштадта в Петропавловск: а) транспорт «Америка» в 600 тонн, имевший более 10 узлов хода, пришел в Петропавловск чрез 10 месяцев 25 дней (капитан Шанц); б) транспорт «Або», такой же вместимости и скорости хода, в 12 м. 15 дней (капитан Юнкер) и в) транспорт «Иртыш» в 450 тонн совершил плавание из Кронштадта до Петропавловска в 14 месяцев (капитан Вонлярлярский). По приходе в камчатку состояло больных: а) на транспорте «Америка» из 53 чел. 10 человек; б) на транспорте «Або» – из 73 чел. 22 человека; в) на транспорте «Иртыш» – из 50 чел. 9 человек. Из всех военных судов, отправлявшихся из Кронштадта в Петропавловск, всех скорее совершил это плавание шлюп «Камчатка» (капитан В. М. Головнин), а именно в 8 мес. 8 дней,– 15 днями скорее «Байкала», но шлюп этот в 900 тонн имел ход более 11 узлов, а «Байкал» не ходил более 8 ½ и был всего в 250 тонн.
|
