Глава VII.
Приготовление к походу транспорта «Байкал». – Объяснение мое с генерал-губернатором в декабре 1847 года. – Амурский вопрос возбуждается снова. – Мое объяснение с князем Меньшиковым в исходе декабря 1847 г. – Спешное окончание постройки транспорта. – Представления и распоряжения мои относительно груза. – Записка, представленная мною князю Меньшикову 8 февраля 1848 г. – Просьба моя к князю Меньшикову о дозволении идти в амурский лиман. – Сущность письма моего Н. Н. Муравьеву от 10 февраля 1848 г. – Ответ на это письмо, полученный мною в июле того же года.
По ходатайству Августейшего Генерал-Адмирала, Государя Великого Князя Константина Николаевича и рекомендации Ф. П. Литке и Ф. С. Лутковского1 в исходе декабря 1847 г. я был назначен командиром военного транспорта «Байкал», который строился по заказу морского министерства на верфи гг. Бергстрема и Сулемана в Гельсингфорсе2. Этот транспорт назначался на службу в Охотск, и на нем приказано было отправить из С.-Петербурга и Кронштадта различные комиссариатские, кораблестроительные и артиллерийские запасы и материалы для наших сибирских портов: охотского и Петропавловского. Такова была цель отправления транспорта «Байкал», выход которого из Кронштадта в море предполагался не ранее осени 1848 г. [60]
В это время был в Петербурге вновь назначенный генерал-губернатором Восточной Сибири генерал-майор Николай Николаевич Муравьев, бывший до того тульским губернатором. Так как я должен был идти в сибирские порты, состоявшие отчасти и в его ведении, то начальник главного морского штаба, светлейший князь Александр Сергеевич Меньшиков приказал мне представиться его превосходительству Н.. Н. Муравьеву. Николай Николаевич принял меня весьма благосклонно; в разговоре с ним о снабжении наших сибирских портов я имел случай обратить его внимание на важное значение для вверенного ему края реки Амур. На это он отозвался, что не только возвращение этой реки в наше владение, но и открытие для нас свободного по ней плавания представляет огромное значение для Сибири, но к несчастью все убеждены, что будто бы устье этой реки забросано мелями и недоступно для входа в реку судов с моря, и что в этом убежден вполне и Государь Император, ибо при обращении мною внимания, объяснил мне Н. Н. Муравьев, Его Величества на важное значение для России р. Амур, Государь Император изволил выразиться: «Для чего нам эта река, когда ныне уже положительно доказано, что входить в ее устье могут только одни лодки?»3. На это я отвечал Н. Н. Муравьеву, что распространившееся действительно подобное заключение о реке Амур и ее лимане мне кажется весьма сомнительным, ибо из всех обнародованных сведений и описей, произведенных Лаперузом, Браутоном и Крузенштерном, на которых подобное заключение и могло быть только основано и которые я тщательно изучил, еще нельзя делать об устье реки такого заключения. Кроме того, невольно рождается вопрос: неужели такая огромная река, каков Амур, не могла проложить для себя выхода в море и теряется [61] в песках, как некоторым образом выходит из упомянутых описей. Поэтому я полагаю, что тщательное исследование ее устья и лимана представляется настоятельною необходимостью. Сверх того, если Сахалин соединяется с матерым берегом отмелью, покрывающейся водою только при приливах, как показывается на всех морских картах, составленных по упомянутым описям, т. е. если вход в амурский лиман из Татарского залива недоступен, то это обстоятельство еще более должно убеждать нас, что из р. Амур должен существовать выход с достаточною глубиною. Выслушав со вниманием мои доводы, Н. Н. Муравьев, изъявляя полное сочувствие к моему предложению, выразил, что он со своей стороны постарается употребить все средства к его осуществлению. При передаче этого моего разговора с генерал-губернатором его светлости князю Меньшикову я просил: не признается ли возможным употребить вверенный мне транспорт для исследования устья р. Амур и ее лимана и на опись юго-восточного берега Охотского моря, показываемого на морских картах точками. На это его светлость заметил, что по позднему выходу транспорта, «дай Бог, чтобы вы пришли в Петропавловск к осени 1849 г.», что сумма денег ассигнована на плавание транспорта только на один год, «следовательно, у вас не будет ни времени, ни средств к исполнению этого поручения». Кроме того, подобное предприятие, как исследование устья р. Амур, не принесет никакой пользы, ибо положительно доказано, что устье этой реки заперто мелями, в чем убежден и Государь Император. Наконец возбуждение вопроса об описи устья р. Амур, как реки китайской, повлечет к неприятной переписке с китайским правительством, а граф Несельроде на это ныне не согласится и не решится представить Государю. «Поэтому, – сказал князь,– нечего и думать о том, что невозможно, а надобно вам стараться снабдить наши сибирские порта по возможности благовременно, ибо по последним донесениям их начальников там ощущается большой недостаток в комиссариатских и кораблестроительных материалах и запасах».
Из этого замечания князя Меньшикова я видел, что главная причина к отстранению моего предложения заключалась в том, что не будет времени к исполнению его; испрашивать же особых средств для этого нельзя, но нежеланию вступать об этом в сношение с Китаем. Следовательно, чтобы иметь надежду достигнуть [62] предположенной мною цели, необходимо было удалить эти препятствия, т. е. а) постараться, чтобы транспорт мог придти в Камчатку в мае месяце и к июню можно было бы сдать весь груз в Петропавловске, т. е., чтобы все лето 1849 г. было свободно, а, следовательно, чтобы и времени и суммы, назначенной для плавания транспорта, было достаточно для исследования устья р. Амур и ее лимана, и б) чтобы это исследование было произведено как бы случайно при описи юго-восточного берега Охотского моря, соседственного с амурским лиманом. К достижению вышеупомянутых целей приступил я немедленно.
В начале января 1848 г. транспорт был только что заложен, так что к обшивке его располагали приступить только весною. Я объяснил строителям, гг. Бергстрему и Сулеману, что князю Меньшикову было бы приятно, если бы транспорт был готов к июлю месяцу, и просил их ускорить работы. Это было необходимо еще и потому, что только при раннем выходе из Кронштадта на таком малом судне, каков был «Байкал», можно было надеяться достигнуть Петропавловска благополучно и благовременно. Гг. строители, в виду желания князя Меньшикова, бывшего тогда генерал-губернатором Финляндии, дали мне обязательство спустить на воду транспорт к июлю месяцу ранее времени, означенного в контракте более чем на полтора месяца. Уладив таким образом это первое и важное дело и оставив в Гельсингфорсе наблюдать за постройкой транспорта старшего офицера, лейтенанта П. В. Козакевича, я начал хлопотать об устранении и других препятствий, служивших постоянной задержкой судов в Кронштадте и Петропавловске, а также и обстоятельств, ставивших командиров судов в иностранных портах в неприятное положение. А именно: по заведенному порядку чиновниками комиссариатского и кораблестроительного департаментов груз, назначенный в Петропавловск и Охотск, сдавался командиру судна не по местам, как то делается на коммерческих судах, а по мере, весу и счету; на этом основании командира обязывали сдавать его также в Петропавловске и Охотске. Груз, назначаемый в сибирские наши порты, составлялся обыкновенно из забракованных большей частью вещей и хранился в магазинах, в так называемых охотских кучках, так что большая его часть достигала места назначения в негодном виде. Чиновники по этому случаю обыкновенно [63] писали и отписывались и, в конце концов, относили это к случайностям в море, при качке, буре и т. п., или к худой укладке в судне и тесноте, перемене климата, и, наконец, к невниманию командиров. И как лица не ответственные оставались всегда правыми. Кроме того, материалы и запасы к месту погрузки в Кронштадт доставлялись неблаговременно и в беспорядке, так что тяжелые вещи (железо и т. п.), которые должны бы быть погружены в нижней части трюма, привозились последними. Чрез это, кроме утомительных хлопот и неприятностей, напрасно терялось много времени и места на судне. Все отправлявшиеся до меня с той же целью транспорты имели вместительность почти втрое большую «Байкала», и в них поэтому было места гораздо более, чем надобно для помещения отправляемого груза, а потому предшественникам моим и не было повода обращать внимание на лучшую упаковку груза, тогда как мне предстояло взять такой же и даже больший груз и уложить его в пространство гораздо меньшее. Кроме того, предшественники мои, не имея в виду ничего, кроме доставки груза, не имели и повода заботиться о раннем выходе из Кронштадта.
Тщательно и подробно осмотрев в магазинах назначенные к отправлению вещи и взяв некоторые образцы оных, я убедился, что при таком способе упаковки, какой употреблялся до меня, не могу погрузить на транспорт и половины вещей, а равно убедился и в том, что комиссариатские материалы (холст, сукно, сапожный товар и проч.) были почти гнилые.
По существовавшему тогда положению, офицерские порционы рассчитывались по двойной стоимости матросской порции, а потому в заграничных портах надобно было брать от консулов и агентов справочные цены на запасы, входившие в состав матросской порции, и стараться, чтобы эти цены были выданы по возможности большие и вообще несуществующие, ибо без того офицерские порционы становились весьма недостаточными. Это обстоятельство ставило командиров судов в весьма щекотливое и не свойственное званию положение и часто замедляло выход судна в море.
Объяснив все эти обстоятельства бывшему тогда генерал-интендантом вице-адмиралу Васильеву, и указав на всю несоответственность положений о приеме и сдаче груза и заведенном порядке отправлять все худшее в сибирские порты, я представил ему свои соображения к отстранению этого. Соображения эти были [64] переданы для немедленного рассмотрения чиновникам комиссариатским. Они на эти мои соображения представили целую диссертацию о невозможности исполнения оных и заключили, что они никогда не должны быть ответственны за груз, отправляемый со мною. После этого генерал-интендант объявил мне, что он со своей стороны ничего не может сделать по моему желанию, хотя и сочувствует оному, и что надобно обратиться мне к князю Меньшикову.
Представив князю Меньшикову образцы негодных материалов, предложенных к отправлению со мною, невозможность взять и половины груза, если он не будет упакован, медленность приемки и сдачи и прочие сказанные обстоятельства, я просил его светлость приказать: а) чтобы весь назначенный е отправлению со мною груз принимать и сдавать не по мере, весу и счету, а по числу мест, которые должны быть тщательно упакованы и упрессованы, с приложением на каждом месте пломб и нумера.
б) Всеми учреждениями должна быть представлена мне к 1 июля подробная опись, что именно в каждом месте заключается, и я имею право по своему усмотрению при чиновнике того ведомства, от которого доставляется груз, снять с любого места пломбу и распаковать оное. Если окажется, что материалы, в нем заключающиеся, не согласны с образцами и дурного качества, или мера, или вес оных менее показанных в ведомости, то все чиновники того ведомства штрафуются суммой, представляющей двойную стоимость этого места.
в) Предписать начальникам Камчатки и Охотска, что я отвечаю только за число мест и за целостность пломб на оных, но никак не за количество и качество заключающихся в них материалов, за что отвечают чиновники того ведомства, от которого отправлен груз, и предписать им, чтобы по прибытии в порт транспорта груз с него был немедленно принят по числу мест. [65]
г) Порционные деньги офицерам за границей определить по 10 фунтов стерлингов в месяц и никакого сношения по этому предмету с консулами не иметь.
д) В случае медленной доставки морской провизии консулами за границей или дурного качества оной разрешить покупать ее без всякого участия их.
е) Разрешить купить в Англии, кроме 2-х положенных по штату хронометров, еще 2 хронометра и карты, какие признаются нужными.
ж) Разрешить купить в Англии, если возможно, маленькую паровую шлюпку от 4 до 6 сил, которая могла бы поместиться в ростры.
При этой записке я представил его светлости и удостоверение от строителей гг. Бергстрема и Сулемана, что они постараются спустить транспорт к 1 июля, т. е. 1 ½ месяцами ранее времени, назначенного в контракте, и объяснил князю, что если его светлости угодно будет приказать исполнить в точности это мое представление, то я надеюсь взять весь груз, назначенный в Петропавловск, выйти из Кронштадта в августе и, с Божью помощью, быть в Петропавловске в мае; а потому у меня все лето 1849 г. будет свободно. Это время и можно было бы употребить на подробную опись юго-восточного берега Охотского моря, который на наших картах, как неизвестный, означается точками. При переходах наших судов из Охотска и Аяна в Петропавловск и Ситху, доложил я князю, свежие ветры и другие случайности могут увлечь их к этому неисследованному берегу и поставить в самое опасное и критическое положение.
Князь А. С. Меньшиков, весьма довольный тем, что я уладил дело со строителями и предполагаю возможным взять весь назначенный к отправлению груз, для отвоза которого обыкновенно назначались транспорты гораздо больших рангов, мало того, что утвердил мое представление, но еще на записке моей написал: «в точности исполнять немедленно и все дальнейшие требования командира, клонящиеся к скорейшему выходу из Кронштадта транспорта и к обеспечению благонадежного плавания и сохранения здоровья команды». Затем он заметил мне, что хотя и вполне соглашается в необходимости привести в известность юго-восточный берег Охотского моря, но берег этот считают принадлежащим Китаю. На это я отвечал его светлости, что по [66] трактатам, заключенным с Китаем, вся страна от верховьев реки Уди к востоку до моря оставлена без разграничения, а потому и нельзя утверждать, чтобы этот берег принадлежит единственно Китаю. Князь сказал: «это правда, и генерал-губернатор об этом хлопотал, но министр иностранных дел признает ныне этот берег китайским; это обстоятельство и составляет немаловажное препятствие к тому, чтобы дать вам разрешение произвести его опись. Граф Несельроде и не думает о том, что без подробной описи этого берега плавать по Охотскому морю для наших судов небезопасно, он избегает только неприятных сношений с китайцами». «Впрочем,– заметил князь,– это впереди, а теперь вам надобно заботиться, чтобы скорее выйти из Кронштадта и, несмотря на настоящие политические обстоятельства4, стараться благополучно прибыть в Камчатку, ибо там во всем крайний недостаток».
Из моего объяснения с князем я заключил, что разрешение на опись юго-восточного берега Охотского моря можно надеяться получить только при раннем выходе моем из Кронштадта и при ходатайстве генерал-губернатора Н. Н. Муравьева, а потому сейчас же после этого разговора я написал в Иркутск письмо к Н. Н. Муравьеву. Высказав его превосходительству мою полную уверенность в его готовности сделать все полезное для вверенного ему края, я в то же время уведомлял его. что надеюсь выйти из Кронштадта в начале августа и быть в Камчатке в начале мая 1849 года. Чтобы сдать груз, писал я, мне достаточно 2 ½ недели, а затем остальная часть лета у меня остается свободною; ее-то и мог бы я употребить, во-первых, на осмотр и опись юго-восточного берега Охотского моря, начиная от Тугурской губы до лимана реки Амур; во-вторых, на исследование этой реки и ее лимана и. наконец, на опись северо-восточного берега Сахалина, до широты 52˚ N, т. е. места, около которого Крузенштерн полагал бар какой-то большой реки или одного из рукавов р. Амур. «Судя по разговору с князем Меньшиковым,– писал я Муравьеву,– без Вашего содействия я не надеюсь получить на то разрешения; за самовольное же производство подобной описи я [67] подвергаюсь строжайшей ответственности, так как всеми здесь, и особенно графом Несельроде, эти места признаются принадлежащими Китаю. Между тем, случай и время будут упущены, и мне будет очень жаль не воспользоваться удобными обстоятельствами, тем более что ко мне на транспорт назначены деятельные и прекрасные офицеры, и транспорт снабжается для этого довольно полно. Постигая всю важность для России познания этой страны, я употребил бы всю мою деятельность и способности, чтобы предоставить добросовестную картину мест, доселе закрытых от нас мраком. Я бы исследовал, во-первых, до какой степени доступно плавание для мореходных судов в реку Амур и ее лимана и, во-вторых, имеются ли на берегах этого края гавани, в которых с удобством можно бы было основать порт, т. е. постараться бы разрешить главные вопросы, остающиеся доселе сомнительными. Но для этого необходимо, чтобы мне было повелено:
1) По приходе в Петропавловск сдать весь груз в этом порту.
2) Из Петропавловска отправиться к восточному берегу Сахалина в 52˚ N широты и отсюда, следуя с описью вдоль сахалинского берега к северу, войти в лиман реки Амур для исследования устья реки и ее лимана в видах разрешения главного вопроса: в какой степени доступен вход в лиман и реку с севера и юга.
3) Описать юго-восточный берег Охотского моря и берега Татарского залива в видах отыскания на этих берегах удобной гавани, наконец:
4) В случае, если бы в продолжение навигации 1849 года я не успел окончить эту опись, то на зимние месяцы идти к югу и с ранней весною 1850 г. возвратиться в Татарский залив для окончания описи; после чего следовать в Охотск и, сдав транспорт, со всеми офицерами возвратиться берегом в Петербург».
Это письмо я заключил так: «Конечно, мне было бы гораздо легче отвезти груз в Петропавловск и Охотск, как это доселе предполагается, чем брать на себя подобную трудную работу, да еще на маленьком судне и с ничтожными средствами, но, постигая всю важность подобных исследований для отечества и сомневаясь в безошибочности заключения знаменитых мореплавателей об этой стране, осмеливаюсь просить Вашего участия в этом [68] деле и ожидать на это письмо Вашего уведомления. 10 февраля, 1848 г., С.-Петербург».
Решение князя Меньшикова относительно груза взволновало комиссариатских чиновников и содержателей магазинов; они старались делать мне на каждом шагу всевозможные затруднения, но в этом деле приняли участие почтенные адмиралы: генерал-интендант Васильев, главный командир кронштадтского порта Беллинсгаузен и начальник штаба Васильев; они остановили эту бюрократическую бурю и, в конце концов, довели моих бюрократов до того, что они начали усердно хлопотать, чтобы как можно скорее спровадить меня из Кронштадта. Весь груз был самого лучшего качества, так что начальники Камчатки и Охотска, гг. Машин и Вонлярлярский, донесли князю Меньшикову, что такого хорошего качества материалов и запасов, какие доставлены на транспорте «Байкал», не бывало доселе в этих портах. Назначенные ко мне расторопные и деятельные офицеры употребляли всевозможное старание к скорейшему приготовлению транспорта. Гг. строители Бергстрем и Сулеман сдержали свое слово: 10 июля 1848 г. транспорт был спущен на воду со всем внутренним устройством. К этому же времени команда, паруса и такелаж были присланы из Кронштадта в Гельсингфорс на пароходе «Ижора», который для содействия к скорейшему прибытию транспорта в Кронштадт оставался в моем распоряжении. Таким образом, сверх ожидания князя Меньшикова, 20 июля я пришел на кронштадтский рейд совершенно почти готовым, так что нагрузить транспорт и приготовиться окончательно к походу потребовалось не более 4-х недель.
Между тем, в начале июля в Гельсингфорсе я получил ответ генерал-губернатора на письмо мое от 10 февраля. Николай Николаевич, благодаря за истинно-патриотическое рвение мое к столь важному для России делу, уведомлял, что он ходатайствует вместе с сим чрез князя Меньшикова о Высочайшем утверждении инструкции, которую я имею получить; что эта инструкция составлена на основаниях, изложенных в моем письме к нему от 10 февраля, и наконец, что при сочувствии к этому делу князя Меньшикова и министра внутренних дел Л. А. Перовского, он надеется, что она будет Высочайше утверждена. [69]
Примечания
1. Я имел счастье служить с Его Императорским Высочеством с 1836 по 1846 г. на фрегатах «Беллона», «Аврора» и корабле «Ингерманланд»; в продолжение этого времени, 7 лет был постоянно вахтенным лейтенантом Его Высочества. При вооружении корабля «Ингерманланд» в Архангельске, был помощником Его Высочества как старшего офицера. Во все время мы плавали под флагом Ф. П. Литке, а Ф. С. Лутковский был при Великом Князе.
2. Транспорт «Байкал» имел вместительность 250 тонн, вооружен шхуною – бриг; по контракту со строителями он должен был быть спущен на воду в сентябре 1848 г., следовательно, не мог выйти из Кронштадта ранее исхода октября месяца.. Главные его размерения: длина между перпендикулярами 94 ф.. ширина 24 ф. 7 д., в полном грузу должен сидеть ахтерштевнем 12 ф. 9 д., а форштевнем 11 ф. 8 д. Дифферент 1 ф. 1 д.
3. Об экспедиции Гаврилова 1846 г. и о ее результатах, оставленных по Высочайшему повелению без огласки, Н. Н. муравьев не знал; об этом было известно только: графам Несельроде, Чернышеву, князю Меньшикову, барону Врангелю, Тебенькову и Завойко. Г-н Тихменев в сочинении своем «Историческое обозрение колоний р.-а. компании» на стр. 61 говорит, что будто бы Государь Император в 1847 г. выразился Н. Н. Муравьеву, что «р. амур должна принадлежать России, и что производившиеся там исследования не раз должны повториться». Это выдумка Тихменева – Государь никогда в 1847 г. Муравьеву этого не говорил, что ясно доказывается резолюцией Его Величества, сделанной на докладе гр. Несельроде 15 декабря 1846 г.: «Оставить вопрос об Амуре как о реке бесполезной для России».
4. Известно, что вначале 1848 г. Европа была взволнована, и Россия ожидала, что может разгореться всеобщая европейская война.
|