: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Кавказский сборник,

издаваемый по указанию
Его Императорского Высочества
Главнокомандующего Кавказской Армией.

Том III.

Публикуется по изданию: Кавказский сборник, том 3. Тифлис, 1879.

 

Н. Волконский. 1858 год в Чечне.

VI.
Соображения и маневры генерала Евдокимова. Начало летней экспедиции. Движение внутрь гор. Бой при урочище Яраш-Марды. Отважная переправа через Аргун под пулями неприятельских винтовок и взятие аула Соси-Ирзау. Рубка леса и открытие просеки пока без надобности, но с намерением. Незапамятный бой при взятии мескендукских высот.

 

Крепость Воздвиженская построена чрезвычайно выгодно. До покорения северного Кавказа она представляла собою наилучший базис для действий отряда почти во все стороны большой и малой Чечни и в то же время служила опорным пунктом всех наших движений, так что в случае надобности к этому месту всегда удобно было относиться за удовлетворением всяких требований действующего отряда.
Когда генерал Евдокимов вполне убедился, что Шамиль отказался от всяких замыслов на покорное нам население Осетии и малой Чечни, он незаметно стал стягивать отдельные колонны в крепость Воздвиженскую, чтобы приступить к новым действиям, без которых взятие аргунского ущелья не имело бы полного смысла, законченной идеи, и именно: врезаться в сердце гор и там утвердиться. При этом выяснилась и цель завоевания – ружьем и топором – высот Даргин-Дука: эта гора, открывавшая нам доступ и служившая прямою дорогою к жилищу Шамиля, должна была служить пунктом, отвлекающим от нас силы имама, а следовательно, и привлекающим его исключительное внимание. Опасаясь за это проход, Шамиль, естественно, должен был сберегать его целою массою своих воинов и в то же время облегчить нам движение к покорению низменностей [469] между верховьями Терека и Аргуна, т. е. к осуществлению заветной мечты командующего войсками.
Генерал Евдокимов, идя к ней настойчиво и желая показать Шамилю, что завоевание Даргин-Дука сделано им собственно для того, чтобы открыть себе путь в его штаб-квартиру, отозвал часть войск из разрозненных колонн и вверил их начальнику штаба левого крыла – полковнику Зотову. Под команду Зотова на этот раз выступили: 2-й батальон навагинского полка; 2-й, 40й и 5-й батальоны куринского полка; 1-й и 2-й батальоны белостокского полка; рота 2-го кавказского саперного батальона; две стрелковые роты линейных №№ 9-го и 10-го батальонов, 4-е горных орудия легкой № 5-го батареи 20-й артиллерийской бригады и сотня милиции. Но командующий войсками именно только показать желал неприятелю, что он особенно дорожить дорогою через Даргин-Дука, которую для этого и разработал. В сущности же, во-первых, он ее подготовил столько же на случай встречных движений с той стороны снегового хребта, сколько и для обеспечения себя на тот раз, если бы отсюда действовал сам неприятель; во-вторых, он занял эту гору и привел е в порядок или, лучше сказать, произвел на ней беспорядок для того, чтобы быть совершенно покойным с этой стороны во время своих движений и действий вверх по течению Чанты-Аргуна.
Но, все же, желая дать понять Шамилю, что заветный для него Даргин-Дук так же дорого и для нас, генерал Евдокимов приказал полковнику Зотову произвести ложные диверсии по направлению к горе и ознакомить имама с нашими силами, в которых он должен был, по мнению генерала, видеть отряд независимый от колонн, расположенных в разных пунктах малой Чечни, так как, что и выше было замечено, эти колонны были отозваны под начальство Зотова совершенно неведомым и незаметным для Шамиля способом. Полковник Зотов, следуя [470] указаниям генерала, предпринял к Даргин-Дуку, 28-го и 29-го июня, обширные рекогносцировки. Шамиль, предполагая, что все наши действия пойдут в эту сторону, быстро стал устаивать здесь завалы так, что они возникали часами, и сосредоточил на границе чабурловского общества партию – тысяч до трех человек, под начальством наибов Лабазана и Дубы. Этого только и нужно было командующему войсками; он знал, что имам, раз устроив здесь свою оборонительную линию, не бросит ее легко, а тем временем нам возможно будет свернуть из Дачу-Барзоя вправо, вверх по Чанты-Аргуну, и отвоевать у неприятеля лесистый, непрерывный горный кряж, огибающий кольцеобразно долины между истоками Терека и Аргуна. Условия войны и цели покорения края не допускали возможности о том, чтобы оставить эти долины в стороне. Они были столько же кормилицами многолюдного населения, еще не видевшего нас в этих местах, сколько и представляли для нас опасность с тыла, если бы мы продолжали наше движение исключительно по направлению Даргин-Дука. Словом, занятие Даргин-Дука служило для нас столько же пособием к завоеванию местности между верховьями указанных двух рек, сколько самая эта местность, будучи однажды отнята у неприятеля, должна была служить преддверием и обеспечением окончательного покорения нагорной Чечни – главного приюта Шамиля. Сам по себе и не в связи с этой местностью Даргин-Дук был только относительно важен, а здесь, при этом условии, он представлялся абсолютно важным.
Когда Николай Иванович убедился, что ложными диверсиями полковника Хотова он еще раз надул своего противника и что возвращение скопищ Шамиля на плоскость малой Чечни представляется почти немыслимым, он приказал стягиваться оттуда к крепости Воздвиженской и остальным колоннам. Таким образом, к 30-му июня постепенно подошли к назначенному пункту: 4-й батальон и 2-я стрелковая рота тенгинского полка; 1-й и 5-й [471] батальоны навагинского полка; 1-й батальон виленского полка; три роты 20-го стрелкового батальона; горные взводы батарей 20-й артиллерийской бригады: батарейной, легкой № 4-го и горной; сотня моздокского, сотня 2-го сунженского и две сотни кизлярского казачьих полков. Независимо от этих войск в Воздвиженской были подготовлены две мортиры и еще две сотни кавалерии.
От Дачу-Барзоя, по направлению, которое имел в виду предпринять командующий войсками, тянется долина или, лучше сказать, ложбина вверх по Чанты-Аргуну и замыкается аулом Соси-Ирзау. Все это пространство покрыто густым лесом. У Соси-Ирзау, вверх по реке, начинается теснина, в которой бьется и клокочет Чанты-Аргун, и две дороги: одна – по ущелью, другая – с левого берега реки прямо на лесистую гору и потом – через нее на другую ее сторону. Конечно, что движение по ущелью было весьма опасное, поэтому начальник отряда предпочел лучше перевалиться через гору.
Генерал Евдокимов прибыл в Дачу-Барзой ровно в полночь, с 30-го июня на 1-е июля и тотчас приказал готовиться к выступлению.
Командование всею артиллерией отряда было вверено подполковнику Тверитинову.
Из состава артиллерии во вновь возведенном на стогнах Дачу-Барзоя Аргунском укреплении остались до времени: взвод легких орудий батарейной № 4-го батареи, 20-й артиллерийской бригады, под командою поручика Мамацаева; взвод орудий легкой № 7-го батареи, 18-й артиллерийской бригады, под командою поручика Попова, и взвод полупудовых мортир, под командою резервной батарейной батареи 20-й артиллерийской бригады подпоручика Белецкого.
Авангардною колонною, в составе 4-го и 5-го батальонов куринского полка и взвода горных орудий легкой № 5-го батареи [472] 20-й артиллерийской бригады, под командою штабс-капитана Кнорринга, начальствовал полковник Зотов. В хвосте этой колонны и в некотором расстоянии от нее, вне выстрелов, шел 2-й батальон куринского полка.
Колонна эта находилась по сию сторону укрепления Аргунского и выступила с места в два часа ночи; орудия следовали между батальонами (В описании здесь всех действий отряда с 1-го июля я исключительно руководился моими записками, сохранившимися у меня с 1858 года и составленными в то время, день за днем, на боевом поле; они напечатаны нигде не были. Кроме того, с 6-го июля, после взятия мескендукских высот, я имел возможность внести в эти записки все подробности действий отряда и все распоряжения по войскам из официальных источников, т. е. почти из палатки генерала Евдокимова, так как заступал место адъютанта начальника артиллерии действующих войск и по обязанности своей не должен был упускать никаких распоряжений. Авт.).
Одновременно с этою колонною снялся с позиции, у входа в аргунское ущелье, эшелон ее, в составе одного батальона виленского полка, двух батальонов белостокского полка и взвода горных орудий легкой № 5-го батареи поручика Кулешова, под командою белостокского полка полковника Давыдова. Эшелон этот последовал за авангардной колонною.
В то же время из крепости Воздвиженской выступили еще два эшелона: первый, под командою полковника Баженова, в составе двух рот 20-го стрелкового батальона, пяти рот тенгинского полка (части эти составляли эшелон полковника Баженова только до 4-го июля) взвода горных орудий легкой № 6-го батареи, под командою прапорщика Щурского, и взвода орудий горной № 4-го батареи 20-й артиллерийской бригады, под командою прапорщика [473] Алексеева (Нельзя умолчать об одном странном обстоятельстве, с которым тесно связаны воспоминания о некоторых артиллерийских офицерах, действовавших в 1858-м году в чеченском отряде. Трое из них через непродолжительное время пали жертвами печально сложившихся для них условий жизни: подполковник Тверитинов застрелился, поручик Кулешов также застрелился, а Щурского застрелила чужая рука в одном знакомом доме. Авт.); второй, под начальством командира навагинского полка полковника фон Кауфмана, в составе 1-го и 5-го батальонов навагинского полка, двух рот кавказского линейного № 10-го батальона и взвода горных орудий батарейной № 4-го батареи 20-й артиллерийской бригады, под командою прапорщика Разуваева.
Колонна полковника Зотова, перейдя по мосту на правый берег Чанты-Аргуна и миновав Аргунское укрепление, к рассвету подошла к глубокому оврагу, по ту сторону которого находилось урочище Яраш-Марды. Накануне, перед наступлением ночи, в этих местах шел сильный дождь и до того размыл все тропы, что артиллерии не предстояло следовать иначе, как на спусках и лямках – и то при помощи рабочих от пехоты. Низойдя в эту балку, нужно было подниматься на крутую гору, по которой вились две тропы, глинистые и скользкие, представлявшие новое невероятное затруднение для подъема артиллерии. Лишь только колонна начала спускаться в овраг к Аргуну – ее встретили выстрелы. Тогда полковник Зотов приказал майору Эрнроту с тремя ротами куринцев идти по левой тропе и занять высоту, которая бы могла прикрыть движение колонны, а направо послал еще две роты, которые должны были занять другую высоту правого берега реки. Едва только майор Эрнрот занял указанную ему позицию, а полковник Зотов двинулся вниз, с обрыва правого [474] реки начался беглый неприятельский огонь. Три роты куринцев отвечали ему с занятой ими высоты и в десять минут заставили замолчать горцев, сбив их с позиции. Но когда в этом месте неприятель присмирел, а колонна спустилась на дно оврага, с противоположного левого берега реки последовали залпы за залпами. На этот раз они встречены были метким огнем наших двух рот, занимавших правый берег реки, и пока эти роты выдерживали обращенные ими на себя выстрелы неприятеля, колонна миновала овраг и стянулась на поляне, находившейся вслед за ним у подошвы горы Бин-Дука.
Неприятель ожидал нашего движения по левому берегу реки и нагромоздил на нем последовательно и параллельно друг другу до двадцати завалов, но теперь все эти завалы остались у нас позади. Чтобы окончательно парализовать их значение, предстояло занять левый берег Чанты-Аргуна. Это составляло задачу весьма трудную и опасную, потому что моста здесь никакого не было с одного берега на другой, а через реку были перекинуты только два бревна, составлявшие собою кладки для отважных пешеходов. Внизу под ними кипела и билась в теснине бешеная река, так что заглушала собою всякий говор. Но, несмотря на это затруднение, куринцы не остановились, когда им приказано было перебираться на левый берег, как умеют и как знают. Один по одному, под градом неприятельских выстрелов четвертый батальон куринцев во главе со своим командиром, полковником Барабашом – ветераном незапамятного времени – стал перебегать на ту сторону реки и затем карабкаться на гору, в лицо неприятелю. Это была картина замечательная и дух захватывавшая даже у постороннего зрителя: два бревна, почти танцующие под вереницей солдат; внизу кипучая река, готовая ежеминутно поглотить этих смельчаков; отважные, но молчаливые и сосредоточенные, со сжатыми губами физиономии испачканных, загрязненных и оборванных воинов, балансирующих над пропастью; [475] навстречу им, почти в упор, ними неприятельских пуль,– что могло быть торжественнее и вместе с тем ужаснее этого момента, при котором, к несчастью, не присутствовал ни один из известных художников, способных во всей истине и правдивости передать его на полотно? Смотря на этих бесстрашных кавказских рыцарей, искавших под собою точки опоры, невольно приходилось закрывать глаза, чтобы не быть свидетелем какой-нибудь катастрофы. Оступись хоть один из них – и задний его товарищ, рассчитывавший свои шаги только по пятам переднего, исчез бы в пучине, наверное увлекая за собою десяток последующих героев. И если бы, не дай Бог, это случилось, то любопытно знать: остановились ли бы перед раскрытою пастью реки остальные воины? Едва ли. Четвертое июля показало, что эти герои не умеют останавливаться даже м перед большей невозможностью.
Левый берег был быстро занят, неприятель сбит оттуда, и куринцы, не задерживаясь ни минуты над обрывом, с криком «ура!» кинулись в аул Соси-Ирзау, находившийся тут же, выбили оттуда горцев и, счастливые исполнением своего долга, наконец, остановились, вытирая почти кровавый пот с лица и пену, накипевшую на губах от сильной борьбы чувств и утомления. Соображая этот замечательный подвиг славного четвертого куринского батальона, каждый человек, не чуждый предрассудков и поверий, сказал бы, положа руку на сердце, что эти воины продали свою душу черту.
Потеря наша в этот день состояла в легко раненом майоре Эрнроте, двух убитых и десяти раненых нижних чинах и в пяти убитых лошадях.
Артиллерии действовать не приходилось столько же потому, что местность не дозволяла, сколько и потому, что надобности в ней на этот раз не явилось.
Вслед за куринцами к Бин-Дуку прибыли и остальные эшелоны. [476]
На Бин-Дуке взводы штабс-капитана Кнорринга и поручика Кулешова соединились и вступили под начальство командира дивизиона, капитана Парчевского (ныне генерал-майор).
Генерал Евдокимов настиг авангардную колонну в то время, когда торжество ее был полное, и она уже спокойно отдыхала. Тотчас он распорядился укрепить занятый нами аул завалами, оставил в нем победителей и приказал немедленно приступить к постройке моста там, где лежали бревна. В двое суток мост вырос как из земли, и начались сообщения оторванного батальона с главными силами, от которых в пособие ему был послан один батальон белостокского полка. В течение этого же времени работали над рубкою и расчисткою окружающего леса, который валился снопами. Эта рубка вовсе не имела в виду упрочить за нами занятую позицию, которая, в сущности, была нам не нужна, потому что составляла на этот раз нашу проходную – и притом в иную сторону, как увидим ниже – дорогу. Она имела целью обмануть неприятеля относительно нашего настоящего направления. Лес, который мы рубили, тянулся по ущелью и вверх по течению реки, куда мы в этот раз и идти были не намерены. Но так как горцы, зная хорошо окружающую местность, находили, что мы не можем пойти иначе, как по ущелью нижней дорогой, то они, укрепляя завалами тропу по берегу реки, зорко стерегли нас на этом пути. Не желая их не только разочаровывать в ожиданиях, но, имея в виду сколь возможно более усилить их заблуждение, генерал Евдокимов приказал открыть просеку вверх по ущелью. Когда неприятель, вследствие этого, окончательно убедился, что мы должны будем избрать для нашего дальнейшего наступления это, а не иное направление, он со своей стороны принялся навстречу нам загромождать лес завалами так усердно, что гул и грохот от падения деревьев под его топорами ясно был нами слышен издали. Сближаясь таким образом с неприятелем помимо всякой нужды, [477] войска работали второго июля при перестрелке, возобновлявшейся несколько раз. Потеря наша в этот день состояла в раненом офицере навагинского полка, прапорщике Ростомове, в одном убитом и одном раненом нижнем чине.
3-го июля хотя слабая перестрелка прирубке леса вновь повторилась, но без вреда для нас. Затем, когда колонна отступила в лагерь, горцы перед закатом солнца подобрались поближе к лагерю полковника Зотова и из опушки леса открыли по правому фасу лагеря довольно сильный ружейный огонь. Против них выдвинуты были два орудия поручика Кулешова. По мере того, как неприятель перебегал с места на место, чтобы избегнуть наших выстрелов, поручик Кулешов весьма удачно настигал и предупреждал его на всех пунктах, заставив в полчаса прекратить пальбу. Было выпущено из орудий тринадцать обыкновенных гранат: три – с дистанции 160 сажень, под углом в 13,5 линий по прицелу; три – с дистанции в 200 сажень, под углом в 17,5 линий; две – с дистанции 230 сажень, под углом в 21 линию, и пять – с дистанции в 300 сажень, под углом в 30 линий по прицелу.
На этой местности против нас действовал Батока с другим наибом Амзатом. В распоряжении их было лишь несколько сотен горцев, так как Шамиль в этом ущелье с одной стороны полагался на защиту и содействие самой природы, а с другой – не решался до четвертого июля спустить главные скопища, под предводительством Дубы и Лабазана, с высот Даргин-Дука, все еще уверенный, что генерал Евдокимов хитрит, отводит ему глаза ложными диверсиями и ни в каком случае не оставит горы, ведущей в его владения, над которой трудился – не даром же – целый месяц.
Но имам и на этот раз не угадал намерений нашего полководца. Последний, успокоившись тем, что окружавшие нас партии были невелики, решил не терять времени и скорее пробиться [478] вперед, к верховьям Чанты-Аргуна. Предпочтительно пред нижнею дорогою, о которой уже сказано, он избрал направление вперед прямо от аула Соси-Ирзау по левому берегу реки. Тут вовсе не было никакой дороги – сплошная гряда гор, с верху до низу покрытых, хотя не безусловно, густым, но зато вековым лесом – и больше ничего. От Соси-Ирзау непосредственно следует первая крутая гора, поднимаясь полувертикально семью уступами; она вся вздулась к верху, оставляя по бокам крутые овраги и в некоторых местах занимая в ширину не более двадцати сажень. От вершины ее начинается крутой спуск – отлогостью до 35˚ и длиною до полутора версты; спуск оканчивается глубоким оврагом, за которым начиналась вторая, менее крутая гора, приводившая на пространную, относительно возвышенную варадинскую плоскость, на которой расположены аулы: сперва малый, а потом большой Варанды.
Местность, по которой предстояло нам идти, была в высшей степени опасная, что и сказалось на деле: здесь каждое дерево угрожало нам несколькими пулями и притом сверху вниз. Но утешение состояло лишь в том, что нас не забросают здесь камнями, как в то время, если бы пошли по нижней дороге. Кроме того, здесь не было искусственно устроенных завалов, которые внизу были нагромождены поперек дороги через каждые пятьдесят сажень. Наконец, как ни узка была здесь местность, но она все-таки позволяла идти кое-где между деревьями в ротной колонне, тогда как внизу приходилось наступать по тропе почти в одиночку, а следовательно, отдавать неприятелю с заранее обдуманной мыслью жертву за жертвой и, пожалуй, таким образом и целую колонну.
До выступления из Соси-Ирзау на Мескен-Дук никто не знал тех трудностей и той опасности, которые придется осилить на этой горе; никто не знал этих ее террас или площадок, [479] а следовательно, и никто не предугадывал, что идет, быть может, на верную смерть. Нет худа без добра, потому что самое тягостное нравственное положение человека является именно тогда, когда день и час смерти ему известен заранее. Неизвестность была причиною того, что солдаты во все время своего наступления на эти адские высоты сохранили мужество и бодрость духа. Полагать должно, что и сам командующий войсками знал эту местность кое-как, лишь со слов горцев.
Но так или иначе, а идти нужно было.
Наступной отряд был разделен на две колонны. Первою командовал полковник Зотов. Она состояла из 2-го, 4-го и 5-го батальонов куринского полка, 3-го батальона виленского полка, 1-го и 2-го батальонов белостокского полка, роты сапер 2-го кавказкого батальона, дивизиона горных орудий легкой № 5-го батареи 20-й артиллерийской бригады, под командою напитана Парчевского, и сотни милиции. Второю колонною командовал Баженов, а арьергардом ее – полковник фон-Кауфман. Под начальством их были следующие войска (с 4-го по 8-е июля): четыре роты четвертого батальона тенгинского полка и одна стрелковая рота того же полка; 1-й и 5-й батальоны навагинского полка, 1-й батальон виленского полка, три роты 20-го стрелкового батальона, четыре сотни казаков и сотня милиции. В колонне полковника Баженова, между первою и второю ротами 2-го стрелкового батальона, находился взвод горных орудий легкой № 6-го батареи; в арьергарде полковника Кауфмана – взвод горных орудий батарейной № 4-го батальона – взвод орудий горной № 4-го батареи 20-й артиллерийской бригады. В Соси-Ирзау приказано было остаться – для связи отряда с Аргунским укреплением и для обеспечения нас в тылу – второму батальону навагинского полка, двум стрелковым ротам №№ 9-го и 10-го линейных батальонов и взводу орудий – под общим командованием [480] командира батальона навагинского полка, полковника Наумова.
Что нас ожидало впереди, в какие трущобы мы вновь попадем, сколько времени придется быть отрезанными от Аргунского укрепления,– все это были задачи, разрешить которые никто не решался, да и не мог бы. В виду полной неизвестности предстоявшего нам положения, было отдано приказание: взять с собою вьюки с провиантом. Как не стесняли эти вьюки всех и каждого во всех случаях серьезных и опасных движений, но приказание, однако, было благоразумное, потому что при надобности идти назад за провиантом и вновь возвращаться на свое место было бы отчаянным и крайним неблагоразумием.
Сумерки быстро спустились на землю, и ночь окутала собою мескендукские высоты. Приказание о выступлении было уже отдано, и в лагере царила торжественная тишина, как будто сердце предчувствовало трудный, тяжелый день. Костры, у которых так недавно готовилась каша, были потушены и разметаны; началась втихомолку уборка палаток. Через час колонна полковника Зотова уже стояла под ружьем, а затем еще десять минут двинулась на мост, только что оконченный, и перешла Аргун у Соси-Ирзау. Неприятель не оставлял нас своим вниманием: лишь только колонна двинулась – он с разных мест открыл ружейную пальбу, вызывая на ответ, но ответа не получил. Перейдя на левый берег реки, колонна заняла поляну впереди аула, фронтом к Мескен-Дуку, и выстроилась в боевой порядок следующим образом: в голове – пятый куринский батальон в ротных колоннах и за ним взвод горных орудий; в правой цепи – четвертый куринский батальон, выступивший к нам навстречу из Соси-Ирзау, в левой – второй белостокский; в арьергарде – рота сапер и первый белостокский батальон, потом вьюки; далее – второй куринский батальон, [481] за ним взвод горных орудий и, наконец, третий виленский батальон.
Одновременно с авангардною колонною тронулся от Бин-Дука и полковник Баженов, наступая все время по пятам колонны полковника Зотова.
Пока произошли все построения, за которыми последовал короткий отдых – забрезжило: выступала из-за горы утренняя заря. Неприятель, не оставлявший нас в покое все время и по левую сторону Аргуна, мгновенно прекратил пальбу – и стушевался. Тут только мы начали догадываться, что он спознал наши намерения и поспешно отправился приготовить нам встречу.
Колонна двинулась и тотчас вступила в лес. От поляны до опушки леса виден был след чего-то вроде утоптанной дороги, но после нескольких сажень пути по лесу эта дорога окончательно исчезала: начались пни, валежник, наваленный кругом лист, влага, мокрота,– словом, препятствия не заставили себя долго ждать.
Местность все более суживалась, так что цепи лепились над обрывами, сливаясь в некоторых местах с колонною. С минуты на минуту мы ожидали приветственного выстрела, но горцы или не поспели еще к нам навстречу, или не считали нужным начинать так рано, давая возможность всей колонне втянуться в глубину леса.
Пятый батальон куринцев взошел на первый уступ без выстрела и приостановился, чтобы дать возможность колонне стянуться.
В самом начале движения нам стало ясно и понятно, что в лесу, на этих высотах, мы должны находиться в полном распоряжении неприятеля, и что артиллерия наша здесь составляла совершенно лишнее бремя. И действительно, во все время наступления и до взятия последнего уступа ей не пришлось сделать ни [482] выстрела, потому что невозможно было установить орудия и точно также невозможно было стрелять снизу вверх. Орудия тащили то на лямках, то на вьюках.
Несколько поотдохнув, колонна двинулась на второй уступ. Левая цепь, которая уже окончательно слилась с колонною, потому что ей некуда было деваться, снята и целиком отправлена назад, где составила роты и пошла вслед за вьюками.
Медленно, ища опоры в окружавших деревьях, взбирались куринцы на крутизну – и вот уж стали подходить ко второй террасе.
Неожиданно и почти в упор раздался залп полсотни винтовок… Неприятеля не видно, стрелять не в кого – а в рядах свалилось несколько человек. Без команды, без приказания, как по мановению волшебного жезла, загремело «ура!» – и пятый куринский батальон бросился в штыки. Тут сил еще хватало – и второй уступ занят тотчас же.
Но в это время раздались ружейные перекаты не только впереди, но и на флангах. Неприятель пользовался каждым деревом, каждой вершиной его, чтобы стрелять отовсюду, где только мог присесть и укрыться. Ружейный огонь грозил обнять собою всю колонну; там и сям попадались срубленные гиганты, преграждавшие движение войска; не смотря на лесную прохладу, уже рубахи на теле были мокрые.
Полковник Зотов сообразил, что только быстрым движением все вперед и вперед он остановит возможность для горцев разбрасываться на длину всей колонны, и хотя сосредоточить их огонь на головном батальоне, но зато остальные войска будут спасены. Разделив батальон надвое и предоставив две роты в распоряжение полковника Черткова, он начал наступление перекатами. Бегом пустились первые две роты на третий уступ и, осыпаемые со всех сторон пулями, сбили оттуда неприятеля, не дав ему опомниться, и заняли его позицию. Горцы [483] как кошки бросились к следующей террасе, и вслед за ними опять бегом пустились другие две роты, а предыдущие между тем несколько минут отдыхали. Заняв высший уступ и присоединившись к партии, уже там находившейся заранее, чеченцы снова встречали залпами подбегавшие к ним роты и снова вырывали из строя жертву за жертвой. Пули их главнее всего были направляемы на наших офицеров, и одним из первых слетел с лошади адъютант куринского полка, поручик Гурьев, простреленный в лоб, выше левого глаза. Затем на четвертом уступе пуля пронзила навылет левую руку полковника Зотова, но он, не обращая внимания на эту рану, вел полубатальон вперед и вперед. Уже солдаты буквально задыхались, разинув рты и обливаясь потом с головы до ног; но кровь своих товарищей и ободряющие слова офицеров: «вперед, ребята! вперед, смелее, молодцами! не посрамитесь, куринцы!» – заставляли собирать последние силы и умирать, но не отступать.
Среди этой ужасающей обстановки, где каждую минуту можно было ожидать, что рота падет на землю в полном изнеможении, предоставляя себя произволу судьбы, между прочими офицерами много поддерживал солдат своими одобрениями и подполковник Тверитинов, за которым верхом следовал адъютант его, по званию начальника артиллерии отряда, подпоручик Рельи. Куринцы любили Тверитинова, потому что при всех встречах с ними он не жалел денег; очень часто спирт лился ведрами, не говоря уже о ротных праздниках в Воздвиженской, на которые Павел Васильевич был приглашаем неизбежно. И вот, теперь, в крайнюю минуту, командир 5-й легкой батареи, следуя бок о бок с батальоном, напутствовал его разного рода поощрениями и похвалами.
Пули его, к счастью, миновали; но в ту минуту, когда он повернулся в седле и хотел отдать Рельи какое-то приказание, [484] как Рельи слетел с лошади, простреленный в правое плечо навылет. В то же мгновение и такая же рана свалила с ног подпоручика Пхакадзе, который, идя во главе своего взвода, пал, но не выронил шашки из рук.
Бывали случаи, что при подобных обстоятельствах, когда направо и налево валятся товарищи и командиры, солдаты падали духом, терялись. Но здесь до этого было далеко: ожесточение против врага, месть за смерть земляков и при том воспоминание о своем славном знамени, именем которого офицеры двигали свои роты, заглушали всякие чувства и побуждения куринцев, кроме желания – взлететь на новый уступ и сбить оттуда неприятеля.
И откуда бралась эта мощь, эта железная сила у людей, уже обессиленных всеми невзгодами, трудами, «египетскими» работами.
Еще вырвало из строя одного офицера – прапорщика Гладуна, но куринцы не останавливались и не давали возможности самому неприятелю не только остановиться, но даже придти в себя. С их стороны выстрелы были сравнительно с горскими редки, потому что некогда было заряжать, да и не для чего: бой шел на штыках; но со стороны горцев пальба была полнее и чаще, потому что отброшенные от нижнего уступа, они примыкали к той свежей еще силе, которая сидела на верхнем уступе.
Несчастным куринцам казалось, что и конца не будет этим уступам; боевой клик их видимо ослабевал; «ура!» уже было не громкое, хриплое,– однако, они не переставали одушевлять друг друга, перескакивали через тела своих убитых и раненых и, поощряемые офицерами, которые собою подавали им пример отваги и самоотвержения, старались бежать и бежать вперед…
Но есть предел всякой возможности, а с особенности человеческим силам: подбежав к шестому уступу куринцы [485] остановились – ноги не двигались, дыхание захватило, у многих горлом и носом выступила кровь.
Неприятель не останавливал пальбы и сыпал с шестого уступа град пуль.
Казалось, что первый ряд должен лечь безнаказанно под горскими пулями.
Но судьба решила иначе: в минуту, когда готовилась куринцам злополучная развязка, командир роты, капитан Чекоани, на груди которого красовался орден св. Владимира за храбрость, выскочил вперед и крикнул: «За мною, ребята! Я с вами!» Этот ободряющий крик и этот пример отваги родили еще одну вспышку угасшей силы солдат, и они бросились вперед за своим командиром.
Пуля в висок сразила наповал капитана Чекоани, и он пал к ногам своей роты – жертвою за ее спасение и залогом ее новой славы.
Уже не ожесточение, но остервенение охватило всю роту, лишившуюся своего незабвенного начальника, столько лет делившего с нею все опасности, все нужды и лишения; отчаянное «ура!» пронеслось по рядам ее, и она с легкостью барса взлетела на шестой уступ, сорвала оттуда неприятеля и на штыках понеслась к седьмому уступу
Через несколько минут пятый батальон был на вершине Мескен-Дука, а неприятель, разбитый и расстроенный, бежал во все стороны без оглядки.



Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru