|
1837 год.
IV.
Сбор отряда к укреплению Ольгинскому. Выступление отряда в экспедицию. Появление англичанина Белля в толпе горцев. Дело в чумбайском лесу. Головы с убитых горцев. Прибытие отряда к крепости Геленджику. Известие о намерении Государя Императора посетить с Наследником отряд и береговую линию.
Батальон прибыл на сборный пункт отряда, к Ольгинскому тет-де-пону, 23-го апреля. Здесь, устроившись лагерем, с 27-го числа, наш отряд, под командою генерал-майора Штейбе, до прибытия генерал-лейтенанта Вельяминова занимался конвоированием транспортов с разными запасами от Ольгинского к Абинскому укреплению. В это время почти не было перестрелок; черкесы довольствовались воображаемым, будто бы наносимым, вредом: они с левой стороны дороги, ведущей из Ольгинского к Абину, с того самого кургана, на котором сбирались в предшествовавшие экспедиции 1835 и 1836 годов, стреляли при движении отряда в колонну из фальконета однофунтовым чугунным ядром, которое обыкновенно свистело, как и прежде, перелетая чрез отряд над нашими головами по крайне мере на сажень, и забавляло солдатиков, не упускавших при этом случае поострить по-своему. Они иногда говорили ядру: ты глупее пули; та хоть и дура, да виноватого найдет,– пусти ее только в толпу хоть без толку. Впрочем, два раза завязывались порядочные: в первый раз 26-го числа, сейчас же по переходе через плотину, на Кунипсе, как только авангард приблизился к тому месту, откуда горцы стреляли их фальконета, толпа, тщательно скрывавшаяся в мелком лесу, окружающем курган и составлявшая, так сказать, прикрытие этой единственно их батареи, [65] хотела, по-видимому, только занять нашу цепь перестрелкою, чтобы дать время унести свою артиллерию на плечах восвояси,– и потому, сделав залп, загикала и открыла ружейный огонь. Но едва только протрубили у нас сигнал «стой», и полевое орудие из колонны быстро двинулось на позицию, горцы перестали стрелять из фальконета и чрез несколько минут прекратили вовсе перестрелку. Тогда наше орудие, бросив через левую цепь вслед за удаляющимися горцами гранату, въехало на свое место в колонну. Впрочем, при самом начале перестрелки горцы ранили четырех стрелков. Вторая перестрелка, 29-го апреля, началась тогда, когда почти вся колонна находилась близ Абина на чистом, ровном месте, и только фланги арьергардной, да хвосты правой и левой стрелковых цепей, пробирались мелким лесом и кустарниками. В это-то время горцы в двух значительных толпах, вероятно поджидавших в скрытном месте времени, когда колонна будет занимать позицию при укреплении – а при том, обыкновенно, орудия снимаются с передков и лошади выпрягаются – думали сделать внезапное нападение на арьергард, но плохо рассчитали: как только проиграли «стой», причем, по обыкновению, стрелки и резервы ложатся – хотя строго подтверждалось им, чтобы при этом один в паре стрелков, а в резерве половина взвода, поочередно стояли в ружье, но в этом случае от жары и усталости, после похода в продолжение целого дня, стрелки почти все легли – два бывших при резерве орудия подвинулись к цепи, снялись с передков, стали на позицию по направлению капиталей углов цепного каре, находившихся в лесу, и заложили картечь. Не прошло пяти минут, как упомянутые две пешие толпы, с обоих углов сделав залпы, с гиком бросились на цепь. Но прежде, чем они добежали до стрелков, были встречены выстрелами из орудий, в подобных случаях почти всего удачными: их обдало картечью,– гик умолк и затрещала перестрелка, продолжавшаяся до глубоких [66] сумерек; причем левая цепь два раза с криком «ура!» бросалась вперед. Поутру оказалась потеря с нашей стороны: убитых 2 и раненых 9; с неприятельской стороны стрелки притащили два тела, доказывающие удачность действия нашей артиллерии. Почти одновременно с нападением пеших горцев на углы цепного каре, на дороге, по которой мы следовали, на чистом месте, прямо перед фронтом арьергарда, появилось человек сорок всадников; у одного из них был красный значок,– поэтому заключали, что тут находится сам Белль, о приезде которого в горы упомянуто было выше (1836 год). Всадники, джигитуя перед цепью стрелков, открыли с ними безвредную перестрелку, так как горцы стреляли на скаку, а наши пули, может быть, по той же причине не находили виноватого. В это время, из колонны к цепи, на отвозах подкатили орудие, пустили две гранаты, одна за другою, а вслед за тем начали выезжать из отряда поодиночке наши казаки, и джигиты сочли за лучшее удалиться.
В начале мая прибыл к отряду генерал-лейтенант Вельяминов. С его приездом к шести орудиям полевой артиллерии присоединилось 8 орудий горной, состоящей из трехфунтовых и семифунтовых горных единорогов, да нескольких кегорновых мортирок, возимых вместе со станками, как и зарядные ящики всей горной артиллерии, на вьюках. С нашим тенгинским полком был и навагинский, которым командовал уже с марта месяца вместо полковника Свеховского полковник Полтинин. Тут же, в отряде, были также два конных и четыре пеших полка войска черноморского и две роты кавказского саперного батальона. Сверх сего в составе отряда было сотен пять мингрельской, имеретинской и гурийской дружин.
Мая 8-го, весь отряд, выстроившись принятым на Кавказе походным боевым порядком, рано, почти с рассветом, двинулся по направлению на восток к укреплению Алексеевскому, оставив [67] вправо дорогу, ведущую чрез плотины на Кунипс. Отойдя верст на 12-ть без выстрела, остановились мы на ночлег; место было ровное, и ничего особенного во всю ночь не случилось. 9-го числа пошли далее, прямо на юг, и в течение целого дня замечали только издали джигитующих черкесов. Со второго ночлега. 10-го числа, выступили тем же порядком и по тому же направлению. В этот день, при входе в чумбайский лес, в левой цепи, где находился нашего полка 4-й батальон под командою подполковника Данзаса, началась перестрелка; чрез четверть часа пальбы усилилась так, что наш командир полка, полковник Василий Алексеевич Кашутин, для усиления цепи, послал из колонны 4-ю и 5-ю роты, а сам поскакал к месту перестрелки. Едва успел сказать: «стрелки, вперед за мной! вас поддержат», – как пуля ударила его в левый бок. Он бросил шашку, взял поводья в правую руку, левой зажал рану и с 4-й мушкетерской ротой предупредил сбегавшихся в толпу горцев, ударив на них в штыки. Горцы не выдержали – побежали. Вовремя подоспевший с 5-й мушкетерской ротой горный единорог брызнул в толпу картечью и продолжал действовать. поддерживая огонь нашей цепи. Тут, вскоре, храбрый наш полковник упал с лошади и сказал о своей ране; его понесли в колонну; он был необыкновенно бледен, тогда как от природы лицо его всегда было красное, почти багровое; рана оказалась опасной – руля осталась внутри. Перестрелка продолжалась за полдень. В это время вынесли из цепи командовавшего 4-й мушкетерской ротою поручика Егора Родионовича Рыкова, смертельно раненного в грудь. К нему подошел со слезами на глазах родной брат его Яков, поручик нашего же полка. Умирающий Рыков, у которого горлом шла кровь, желая скрыть это от брата, закрывая рот платком, говорил ему: «ах, ты баба, баба! ты должен бы радоваться, а не плакать, что брат твой умирает такой смертью». Солдаты, которые несли его, почти в один голос [68] повторили: «вот был молодец так молодец; нам не нажить такого командира!» Яков Рыков мгновенно перестал плакать и начал шутить с солдатами.
Вот вам военно-психическая задача: решите вопрос об этой печальной радости и о смежности чувствительности с самоотвержением – чего не увидите при умирающем, около которого родной
«Сидит и мыслит про себя:
Да скоро ль черт возьмет тебя».
Между тем, отряд, миновав Абин, приближался к багаиокской долине; день клонился к вечеру; вдали, пред аванпостом, видны были джигитующие горцы, как бы вызывающие с нашей стороны охотников померяться с ними военной ловкостью. Наши не заставили себя долго ждать: человек сто из милиционеров понеслись вперед, и завязалась перестрелка; при этом, кажется, только за компанию послышались также в правой и левой цепях наши ружейные выстрелы, всегда резко отличающиеся по звуку от выстрелов из черкесских винтовок. наконец, часов в 7-мь, отряд остановился биваками, развел по обыкновению огни, закипели самовары около офицерских костров; маркитанты засуетились около своих повозок, денщики около вьюков; фельдфебели поверяли людей, записывали убитых, раненых и без вести пропавших, то есть попросту – бежавших к неприятелю. Не знаю, сколько убыло из строя во всем отряде, но в шести ротах нашего полка, бывших в действительном деле, насчитано убитыми: унтер-офицер 1, рядовых 5; ранеными: унтер-офицер 1, рядовых 18, да двух парочек стрелков вовсе налицо не оказалось. Одним словом, все шло обычным беспорядком: пальба в цепи без толку, на шорох, хотя изредка, но, кажется, продолжалась почти всю ночь. Я же заснул, когда капитану фельдфебель передал словесное приказание на завтрашнее число: по диспозиции наш 2-й батальон назначался [69] в авангард.
На другой день, пообедавши вовсе не в обеденное время, а, согласно словесному приказанию, в пятом часу утра, мы построились известным порядком на указанной позиции, разложив предварительно на заровненных тщательно могилах убитых в деле большие костры огня как для предосторожности открытия тел шакалами, так и от любопытства горцев, и двинулись к укреплению Николаевскому. Поручик Рыков был еще жив, и его понесли в колонне. К вечеру мы остановились в ущелье Аиакуф при укреплении Николаевском; здесь разбили лагерь. Потери в этот день, то есть 11-го числа, у нас не было, хотя во время всего движения стрельба в боковых цепях почти не прекращалась. На другой день, 12 –го мая, когда на водопой, прикрытый ротою пехоты при горном орудии и цепью стрелков, кавалерия наша повела своих лошадей и при этом слишком растянулась по обе стороны речки Атакуаф, горцы осторожно обошли прикрытие и из леса открыли по водопою огонь, при чем при первых же выстрелах срезали одного из милиционеров, трех ранили, да несколько лошадей подстрелили; тут, разумеется, началась перестрелка и продолжалась два часа.
При Николаевском укреплении мы простояли до 20-го числа; отсюда отправили раненых в абинский госпиталь. Перестрелки в цепи были ежедневные, но ничего особенного не случалось. Раз только, а именно с 16-го на 17-е число, перед рассветом, дежурные офицеры, унтер-офицеры и ефрейторы начали тихонько будить людей с приказанием не шуметь, осторожно выходить из палаток и становиться в ружье. Мы выходили, шептались; каждый по-своему толковал это распоряжение, большинство говорил, что горцы собрались в больших силах и хотят с восходом солнца сделать на лагерь нападение. Роты построились, вышли на позицию; подкатили к нам артиллерию – и мы были наготове. И действительно: едва занялась заря, как в передовой цепи, обращенной [70] на юг, к ущелью, которым предполагалось следовать далее (другой дороги не было), завязалась перестрелка. Милиционеры поскакали вперед, за ними двинулись две роты навагинского полка, под личным предводительством полкового командира полковника Михаила Петровича Полтинина; слышны были гик и «ура!». Дело кончилось около семи часов утра; роты и милиционеры воротились в лагерь; говорили, что потери с нашей стороны было только восемь человек раненых.
В этом лагере при воспоминании о последней войне с Турцией, об усмирении мятежа в Царстве Польском и под влиянием, хотя не столько кровавых, событий на Кавказе я, как соревнователь военно-пиитического ремесла, изложил свой взгляд на войну вообще в написанной мною стихами фантазии.
Две бури на Кавказе.
«La paix est le reve des sages:
La guerre est l’historie des hommes».
Le comte de Segur.
Не духи ль черные, оставя свет наш душный,
Закаленный в грехах, окованный судьбой,
Сомкнув ряды, колонною воздушной
Текут по небесам в неведомый нам бой?
Текут, мрачат эфирные пределы,
Текут... Чу! громовой тимпан загрохотал,
Сверкнули огненные стрелы,
Земное эхо треск схватило среди скал
И гулом разнесло,– и дебри зашумели;
И огненный разлив вершины гор покрыл;
Органы бури заревели,
И ветр печальный гимн завыл. [71]
* * *
Дивен для смертных
Бури небесной
Грохот и треск;
Дивен для смертных
Стрел огнь чудесный,
Молнии блеск.
В небе над нами
Тучи полками;
Ночи звездами
Горних дружин
Вышито знамя.
Там гром и пламя;
Огненны стрелы
В мраке блестят;
Неба пределы
Страшно горят.
Ждет разрушенья
Грешный наш свет…
Все есть там в тучах.
Крови лишь нет. * * *
Дремал под тучами Кавказ,
Как будто бурей утомленный.
И вдруг: «враги! к ружью!» – раздался крик военный…
Вождя знакомый слыша глас,
Дружина стала,
Дружина стала пред шатрами
Одушевленными стенами…
«Друзья, вперед!»… Шатнулся строй…
«Вперед, друзья, во имя Бога!»
Пошли – вскипел кровавый бой, [72]
Телами стелется дорога;
Гремит искусственный Перун,
Жужжит свинец, ревет чугун;
Скрестились шашки со штыками,
И враг в отчизне лег костями…
Окончен бой, ряды идут
Героев утомленных,
И на штыках окровавленных
Вождю смиренно лавр несут,
Горя к отечеству любовью;
В награду ждут себе и славы, и похвал.
Но лавр зеленый их увял,
Залитый человека кровью. * * *
Страшны для смертных
Кровь и пожары
Бури земной;
Страшны для смертных
Блеск и удары
Грани стальной.
В небе высоком –
Грома раскаты;
В поле широком –
Медный Перун;
В небе молитвы –
Тучи крылаты;
В поле же битвы –
Страшный чугун.
В небе священном –
Ангелов гимны; [73]
В стане военном –
Песни и плачь. * * *
Так вечные бури в сем мире пылают;
Земные, небесные бури кипят;
Земные – нас, смертных, в зверей обращают,
Небесные – казнью достойной грозят.
Мая 20-го, мы сняли лагерь и двинулись к Черному морю. Впереди колонны, сейчас за авангардом, шли саперы; за ними пешие черноморские казаки для исправления, в случае нужды, дороги; стрелковые боковые цепи – по вершинам гор. Изредка в цепях слышались наши и черкесские выстрелы. На ночлегах батальоны занимали позиции по указанию офицеров генерального штаба; на ночь цепь усиливалась, а вместе с тем и наши ружейные выстрелы учащались. Обеспокоенные выстрелами шакалы выли целую ночь. Поутру строились и тем же порядком шли далее, оставляя за собою угасающее пламя и дым истребленных нами аулов и отдельных сакль, разбросанных вдоль речки, протекавшей по ущелью, которым следовал отряд.
23-го числа, в полдень, мы приближались к гребню высот Виородабуй. В это время в передовой цепи завязалась сильная перестрелка; мингрельская и имеретинская дружина из колонны по ущелью понеслась вперед. Вскоре на правом фланге той цепи, примыкавшей к нашей, послышался гик горцев и крики «ура!». Затем, не более как через десять минут, когда наша рота приближалась к месту схватки, навстречу к нам спускалось с горы несколько милиционеров. Они везли пять неприятельских голов [74] к начальнику отряда (Мне рассказывали приближенные к генералу А. А. Вельяминову, что он с ученой целью отделял черепа от неприятельских голов; иногда с замечательных лиц снимал портреты и все это отправлял в Петербург в общество физиогномов, да и сам занимался френологией по системам Галля и Лафатера; очень уважал гомеопатию, любил пользовать своих приближенных по этой методе, для чего и в походах имел при себе гомеопатическую аптеку. Авт.).
По переходе чрез Виородабуй, мы спустились к морю и почти без выстрела дошли до речки Дооби, где и остановились на ночлег при укреплении Александрийском.
С рассветом, 24 числа, отряд двинулся к Геленджику. Здесь местность ровная, покрытая редким лесом и густым кустарником, преимущественно состоящим из так называемого на Кавказе держидерева. Это растение – кустарник, похоже на шиповник, с неправильно колючими иглами во все стороны: вверх, вниз и перпендикулярно к веткам. По деревьям и кустарникам вьются лозы дикого винограда. Толщина лоз к корню у некоторых доходит до ½ фута в диаметре горизонтального разреза. Самый виноград, противу привозимого в наши русские губернии с Дона, из Астрахани и из-за границы, гораздо мельче. Он имеет густые, как бы сжатые грозди, так что небольшая, по-видимому, кисть весит иногда два и даже более фунта.
Дорога по пути нашего следования не требовала почти никакого исправления и прокладывалась верстах в двух или трех от моря, то удаляясь. то приближаясь к берегам его. С этой стороны горцы вовсе не показывались и, конечно, из боязни быть отрезанными от гор к морю. Отряд шел почти без остановки. С левой стороны высоты хребта Нако, покрытые густым лесом, отстояли от колонны по крайне мере на два ружейных выстрела, и поэтому левая цепь шла, пробираясь кустарниками, по ровному месту, в виду колонны. Погода была превосходная, тихая; солнце [75] сияло в полном блеске. Некоторые из офицеров от нечего делать верхом гоняли между цепями зайцев, поднятых нашим маршем. В этот день, как только арьергард, перейдя речку Дооби, отошел от укрепления версты две, завязалась, было, в арьергардной цепи и в хвосте левой довольно сильная перестрелка, которая вскоре, после двух выстрелов из орудий полевой артиллерии, прекратилась, и мы без выстрела и без всякой потери дошли до Геленджика (Эта крепость построена в 1831 г. на берегу моря, при р. Ашахме, впадающей в геленджикскую бухту. Прежде постройки этой крепости, еще в 1830 г. на абхазских берегах Черного моря, отрядами из Грузии возведены были прибрежные укрепления: Гагры, Пицунда и Бомборы. Авт.). Только при первом выстреле случился с нашим полковым священником маленький казус: духовный наш отец подъехал верхом на лошади к нашей правой цепи; по случаю жары он был в одном подряснике и кальсонах. Желая из любознательности ближе рассмотреть кисть винограда, в то время еще не созревшего, он въехал в кусты держидерева. Приблизившись к большому чинаревому дереву, обвитому виноградною лозою, он пустил поводья и, привстав на стременах, левою рукою взялся за ветвь дерева, правою же хотел оторвать гроздь чудесного, как он объяснял, винограда. В это время последовал в арьергарде выстрел из орудия. Испуганная лошадь из-под него выскочила. Он, хватаясь обеими руками за сучья, начал опускаться на землю… Тут скажу стихом «Душеньки» Богдановича:
«Один лишь наглый сук за рясу зацепился,
И батюшкин покров вверху остановился…
Тогда увидел дол и лес
Другое чудо из чудес».
По прибытии отряда в Геленджик был продолжительный привал; варили кашу; начальство ездило в крепость; о чем-то [76] хлопотали. Комендантом крепости был полковник Франц Матвеевич Витковский, который в 1826 году был начальником бобруйской школы армейских подпрапорщиков, куда я был отправлен в январе того года, из главного инженерного училища. Гарнизон крепости составляли черноморские линейные батальоны: № 3-го (командир подполковник Левкович) и 4-го (под командою майора Жердева) (В это время считалось линейных батальонов: грузинских – 16-ть, кавказских – 10-ть и черноморских – 10-ть. Авт.). Почти в полдень мы двинулись с привала; походом заговорили о намерении Государя Императора объехать береговые укрепления и посетить наш действующий отряд. Известие это получено было, как говорили, морем, из Крыма – да, впрочем, сухопутного почтового сообщения с Россией мы и не имели. Но это было только частное сведение; официально же никаких распоряжений для приема Его Величества делаемо не было. |
