ГЛАВА 1.
Ватерлоо. – Арест.
1815 г.
(продолжение) IV
По поводу оглашенной прокламации Вельшингер пишет следующее: «В документах генерала Мерме я нашел следующий приказ, врученный ему 14 марта маршалом Неем:
«Приказываю дивизионному генералу Мерме отправляться со всей поспешностью в Безансон и взять командование над этим пунктом. На следующий день собрать войска гарнизона: три батальона 15-го легкого полка, 60-й и 77-й линейные полки, 4-й эскадрон 5-го драгунского полка, пешая артиллерия и национальная гвардия, и обратиться с речью, которую я сегодня держал перед войсками».
Здесь представляется новое открывшееся обстоятельство, которое дает совершенно другое значение об измене в Лон-ле-Сонье и на котором должен сфокусировать особое внимание читатель. Вот речь, оригинал которой Мерме сохранил и о которой, из-за сочувствия к своему боевому товарищу, он не сообщил в палате пэров, куда был вызван как свидетель. Эта речь написана… собственноручно маршалом Неем и подписана: «Маршал князь Москворецкий», а не «маршал Империи». Я постараюсь его полностью воспроизвести, так как этот документ действительно имеет важное значение. Курсивом я отметил отрывки, отличные от тех, что были написаны в Лон-ле-Сонье и которые служили на процессе как главные детали.
«Офицеры, унтер-офицеры и солдаты, дело Бурбонов проиграно навсегда. Законная династия, которую избрала себе французская нация, снова собирается взойти на трон. Только императору Наполеону, нашему суверену, следует царствовать над нашей прекрасной страной. Бурбоны и их дворянство, решивших вновь покинуть родину или предоставить им жить среди нас, что для нас важнее? Священное дело свободы и нашей независимости не может более терпеть их гибельное влияние. Они старались унизить, стереть нашу военную славу; но удалось ли им это? Нет, эта слава завоевана ценой нашей крови и благороднейшими делами, эта слава, для вас еще недалекая, могла предоставить1 только наиболее почетные воспоминания для вас… Свобода наконец торжествует, и Наполеон, наш августейший Император, собирается упрочить ее навсегда. Пускай отныне это прекрасное дело станет не только нашим, но и всех французов и пусть все храбрецы, коими я имею честь командовать, прониклись теми чувствами, которые воодушевляют меня! Солдаты, я часто вел вас к победе. Следуйте за мной, я хочу повести вас к той бессмертной фаланге, которая двигается с императором Наполеоном на Париж… Там, наконец, будут осуществлены наши наиболее дорогие желания и все наши надежды. Да здравствует Император!»
Подписано: «маршал князь Москворецкий Ней».
Эта прокламация, - продолжает Вельшингер, - была в целом написана маршалом Неем, рукой достаточно твердой, как и предыдущий приказ генералу Мерме. Позже, в палате пэров, он сказал по поводу подписи на прокламации, прочитанной в Лон-ле-Сонье и опубликованной в «Монитере»: «Эта подпись неверна. Я никогда так не подписывался: «князь Москворецкий». Он хотел сказать, что подписывался всегда: «маршал князь Москворецкий». Я добавляю, что в прокламации, опубликованной в «Монитере», слов «маршал Империи» не было. Должно быть они были вставлены эмиссарами Наполеона, которым была поручена печать и расклейка (прокламации).
Много соображений приходит в голову. Надо ли полагать, что текст, врученный Мерме, был по памяти написан маршалом и что прокламация в Лон-ле-Сонье была действительна той, что ему доставили посланники Бертрана? Наполеон в труде «Остров Эльба и Сто дней», продиктованном на острове Святой Елены, заявлял, что 16 марта Ней послал ему свое обещание повиноваться вместе со своей прокламацией, и добавил: «Чтение прокламации этого маршала удивило Императора…». Он мотивировал это удивление тем, что демарш маршала «являлся только шагом выгоды и эгоизма». Следует ли из этого допустить, что прокламация, оглашенная маршалом в Лон-ле-Сонье – его собственное произведение, как и то, что он вручил генералу Мерме?
Тогда получается, что эмиссары Наполеона не привозили прокламацию с собой?.. Если верить написанному на Святой Елене, они ограничились тем, что вручили 13 марта маршалу письмо от Бертрана и газеты из Гренобля и Лиона. Маршал Бертран довольствовался передачей того, что Император полагается на маршала; и если в беспримерных обстоятельствах Император и делал упреки многим индивидумам, то пришло время их исправлять.
Если это правда, тогда все меняется, и то, что было результатом давления внезапно превращается в собственное и спонтанное деяние. Прокламация, переданная Мерме, и где фигурируют варианты, на которые я указывал, написана рукой Нея… и не становится ли она очевидным доказательством против него?
Он (Ней), - продолжает Вельшингер, - сетовал на то, что подвергся воздействию эмиссаров Бонапарта и был увлечен принять прокламацию, которая, согласно ему, была расклеена в Лон-ле-Сонье накануне того дня, когда он ее огласил. Итак, Наполеон утверждает, что впервые увидел прокламацию маршала 16 марта и был удивлен ее содержанию. Я обращаю внимание, что если бы генерал Мерме вручил генеральному прокурору экземпляр, бывший у него на руках, маршалу Нею было бы трудно объяснить, почему он написал прокламацию и сделал изменение в первоначальном тексте, в то время как если этот текст был уже отпечатан, как он это утверждал сам, он мог бы довольствоваться тем, что вручил бы одну из расклеенных афиш генералу, чтобы ознакомить с нею Безансон.
Можно предположить теперь, что эмиссары без ведома императора доставили прокламацию маршалу? В этом вопросе нас могла бы просветить одна вещь – письмо Бертрана. Однако этого письма у нас нет. Ней заявил, что супруга сожгла его с другими бумагами, которые посчитала компрометирующими… Все это очень удивительно. Но подлинный текст прокламации, врученный Мерме, остается, тем не менее, доводом против Нея.
Трудно допустить, чтобы он запомнил документ, с которым ознакомился только утром того дня, когда огласил его. Варианты, которые он вставил во вторую прокламацию… казалось бы, действительно указывали на то, что он является автором первой.
О чем говорится и в первой, и во второй (прокламации)? Что дело Бурбонов проиграно; что императорская династия собирается снова взойти на престол; что дело свободы не может более терпеть гибельное влияние Бурбонов; что военная слава старой армии нетленна и неуязвима, и что ее надежды и желания будут осуществлены… Примечательно, что речь идет больше о деле свободы и независимости, нежели о деле императора, и это не очень понравилось Наполеону. На ужине, который последовал за смотром в Лон-ле-Сонье, маршал заявлял много раз как перед офицерами, так и повторил императору: «Не ему я отдаю себя, а Франции, и если мы присоединяемся к нему как к представителю нашей славы, - это не является реставрацией императорского режима, с которым готовы согласиться». Таким образом, можно утверждать, что он действительно является автором прокламации». Однако Ней всеми силами отрекался от этого. 20 августа во время разговора, который произошел между ним и Деказом в тюрьме «Консьержери», маршал заявил: «Я обращаю внимание, что прокламация, приписываемая мне и которую я огласил только 14-го, была известна уже 13-го в Швейцарии, где она была распространена от имени Бонапарта Жозефом Пранженом». Но для чего возражать?.. – восклицает Вельшингер. В тот момент, когда маршал подписал прокламацию, он ее уже сочинил»69.
Сам Наполеон, несмотря на переход князя Москворецкого на его сторону, тем не менее, не проявлял благосклонности к нему. Говоря о вариантах, которые стояли перед маршалом и один из которых он мог принять, Наполеон заявлял: «Обстоятельства были таковы, что у него (у Нея – С.З.) было только два выбора: встать во главе солдат и самому дать сигнал либо возвратиться в Париж и с той поры занять нейтральную позицию или последовать за королем». О варианте, который избрал Ней, то есть измена, император говорил, что этот вариант «не соответствовал энергии его характера, интересам его амбиций и тщеславию»70.
Оценивая саму прокламацию, Наполеон говорил: «Общественное мнение было возбуждено против маршала Нея. Его поведение никем не одобрялось. Ощущалось последствие опрометчивых речей, которые он держал против императора в 1814 году, и наиболее видные сторонники императора также находили, что его прокламация в Лон-ле-Сонье, оглашенная с 8 по 10 марта, до взятия Лиона, была бы великой и прекрасной, как прокламация Лабедуайера и Брайера, но та, что была обнародована 14-го, не имела ничего, кроме слабости и предательства!..»71.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что Ней стал предметом самых жестоких атак и большого недоверия, что явилось следствием его непоследовательного поведения.
Своими протестами, преувеличенной самоотверженностью королю и своими безумными угрозами в адрес Наполеона он удивил даже Людовика XVIII и его ближайшее окружение. И речью в Лон-ле-Сонье, в которой он оскорбляет Бурбонов и дворянство, высмеивает нелепые предрассудки, обращается к свободе, о которой две недели тому назад мало заботился, он удивляет и обижает даже Наполеона. Все эти странные заявления, которые ошеломляют и противоречат сами себе, показывают еще раз, что маршал Ней проявил в это время мало здравого смысла и логики. Без какой-либо энергии и без устойчивой морали он отдал себя на волю обстоятельствам. И когда ему необходимо было найти оправдание – это становится невозможным из-за изменчивости и слабости, характерной для этой натуры.
Помимо прокламации, генерал Мерме получил от Нея подробные инструкции, в которых маршал приказывал генералу закрыть ворота Безансона, сместить с поста начальника гарнизона Дюрана и заменить другим высшим офицером, лояльного императору; «организовать замену префекта графа Ссея»; Мерме рекомендовалось удерживать все пребывающие в город войска до тех пор, пока Наполеон не определит их дальнейшее использование. «Генерал Мерме, - добавлял Ней, - даст знать монсеньору маршалу герцогу Альбуферскому в Страсбурге о моем намерении соединиться с Его величеством Императором, двигающимся на Париж. Генерал Мерме выпустит прокламацию о поддержании порядка и безопасности людей и их имущества. Никто не может быть подвергнут ни розыску, ни аресту за обещания и мысли, высказанные в поддержку Бурбонов»72.
Последние рекомендации вполне согласуются с тем, о чем Ней писал Вольшье, префекту департамента Юра: «Я призываю вас принять все меры, входящие в вашу компетенцию, чтобы сохранить порядок в департаменте. Вы распорядитесь, чтобы никто не боялся быть арестованным за свои убеждения, и выпустите тех, кто был задержан по этому поводу. Люди и собственность должны уважаться. Любой настоящий француз должен всегда заботиться только об интересах родины»73.
Несмотря на переход на сторону Бонапарта, Ней, тем не менее, прилагал все силы, чтобы избавить от любой опасности сторонников Бурбонов, предостеречь их от насильственных действий, которыми они могли подвергнутся со стороны толпы и бонапартистов. Но в то же время, не соблюдая никакой последовательности, князь Москворецкий подписывает приказ, обнародованный в Осере 19 марта и направленный командующему войсками в городе Доль. «Во исполнение приказа Его величества Императора французов, - приказывал Ней, - гражданским и военным властям необходимо арестовать и заключить в тюрьму везде, где они окажутся, следующие лица: генерал-лейтенанта Бурмона, генерал-лейтенанта Лекурба, генерал-лейтенанта Делора, бригадного генерала Жарри, майора Генетье, бригадного генерала Дюрана, полковника Дюбалена, барона Клуэ, командующего войсками в Осоне (Оксоне) графа Ссея, префекта департамента Ду и мэра города Доль»74. Однако следует отметить один немаловажный факт, а именно, - данный приказ так и не был приведен в исполнение: Бурмон и Лекурб не только не были арестованы, но даже служили Наполеону; что касается остальных лиц, приведенных в приказе, то распоряжение об их аресте было отменено Неем при его прибытии в Париж. Поэтому когда в палате пэров, во время судебного заседания 4 декабря, маршалу был представлен текст этого приказа, он ответил: «Я признаю его. Он был отдан мне Бертраном, однако никто не был арестован... Я предоставил всем свободу»75.
Пояснения 1. Здесь маршал сначала написал два слова: «никогда не предоставляла», однако потом он зачеркнул их и заменил словами: «могла предоставить».
По всем вопросам обращаться по адресу:
[е-mаil]
,
Сергей Захаров.
|
