|
Пролог
I
Охарактеризовывая маршала в этот период, Эрик Перрен пишет: «Маршалу Нею сорок пять лет. Как и Наполеон, он немного располнел... но по-прежнему выглядит здоровым и крепким. Он стал еще высокомернее в своих расшитых золотом одеждах, усеянных наградами настолько, что трудно определить цвет мундира. Но дух маршала надломлен. В нем зреет чувство, что он ввязался в авантюру, из которой нет выхода, но все еще отказывается допустить, что игра уже проиграна и цепляется за надежду, что Наполеон наконец договориться со своим тестем, императором Австрии»1.
31 марта Париж был сдан маршалами Мармоном и Мортье. Талейран немедленно издал прокламацию, в которой Наполеон был назван деспотом. Она начиналась словами: «Он глух к нашим бедствиям!».
В это время Наполеон со своими новобранцами совершал маневр, рассчитывая ударить по коммуникациям союзников, чтобы отвести их от Парижа. Узнав о сосредоточении союзной армии у стен Парижа, император бросился к столице. Однако когда он был недалеко от города, ему сообщили, что Париж сдан маршалом Мармоном. Это известие привело императора в ярость и он чуть было не отправился прямо в расположение неприятеля. Наконец его убедили не совершать опрометчивый поступок и, вне себя от ярости, он отправился в Фонтенбло, куда стекались преданные ему войска. Слыша крики: «На Париж! На Париж! Да здравствует император!», Наполеон уверен в своих силах и намеревался отбить у неприятеля столицу.
Однако он не знал, что ситуация была хуже, чем можно было предположить. Дело в том, что маршал Мармон, стремясь обезопасить свое положение, сохранить титулы и богатства уже принял решение перейти на сторону коалиции вместе со своим корпусом. Он даже известил командиров дивизий о том, что Наполеон отрекся от престола и что армия не будет сражаться на дело императора. Чтобы в еще большей степени укрепить свои позиции, Мармон направил выдержанное в дружественных тонах письмо царю, принимая, таким образом, на себя ответственность за правильное выражение мнения армии в целом...
Несмотря на то, что рядовые солдаты и младшие офицеры всецело поддерживали Наполеона и готовы были идти с ним на Париж, маршалы, находящиеся в Фонтенбло, были совершенно другого мнения. Восемь маршалов, собравшись вместе, обсудили ситуацию и Ней предложил образовать делегацию, которая должна обратиться к императору с предложением отречься от престола в пользу своего сына.
В итоге, к Наполеону согласились идти три маршала – Ней, Лефевр и Монсей. Договорились, что от имени всех речь будет держать князь Московский.
Когда маршалы вошли в аудиенц-зал, там уже находились Коленкур, Бертье, герцог Бассано и Бертран. После небольшой паузы Ней спросил Наполеона: «Сир, какие новости из Парижа?»
Как раз только что Коленкур информировал императора о том, что Сенат проголосовал за отречение, на что Наполеон ответил, что Сенат не имел права решать этот вопрос, только население Франции имеет на это право.
Выступив вперед, Ней произнес небольшую речь, в которой подчеркивал, что в создавшейся ситуации необходимо вступить с союзниками в переговоры; он доказывал необходимость заканчивать войну, дабы она не переросла в гражданскую войну.
Император молча и спокойно выслушал князя Москворецкого, а потом стал возражать, предлагая свои планы по спасению страны и изгнании неприятеля с территории Франции.
Во время речи императора дверь в комнату отворилась и вошел Удино, который сообщил о прибытии его сил в Фонтенбло. Вслед за герцогом Реджио в залу вошел Макдональд, чтобы присоединиться к группе маршалов.
Услышав сообщение Удино, Наполеон обернулся к Нею и произнес:
- Вы видите, я имею уже 50 тысяч человек. Они готовы идти со мной на Париж.
- Но, сир, - сказал Макдональд, - я должен сказать вам, что мы не хотим подвергать Париж участи Москвы. Мы решили положить всему этому конец!
Наполеон не сдавался и раз за разом предлагал продолжать борьбу. Однако на все словесные излияния императора маршалы отвечали гробовым молчанием.
- Вы не согласны?! – воскликнул император. – Тогда я пойду на Париж без вашего согласия!
- Но, сир, армия не пойдет на Париж, - ответил Ней.
- Армия повинуется мне, - уже вскричал Наполеон. Он ударил кулаком по столу и посмотрел в глаза князю Москворецкому.
- Армия будет повиноваться своим генералам, - не уступал Ней.
После этих слов наступила непродолжительная тишина, которую прервал уже спокойный голос Наполеона:
- Чего же вы от меня хотите?
Маршалы ответили в унисон:
- Отречься в пользу вашего сына1.
По их мнению, только отречение могло спасти не только династию и империю, но и страну. «Они не хотели возвращения Бурбонов, - пишет Рональд Делдерфилд. - Для более молодых из них Бурбоны были не более чем семейством стариков изгнанников, живущих иностранными милостями. Для старших – таких, как Лефевр и Монсей, - династия Бурбонов означала возврат к аристократическим привилегиям и месть за былое. При длительном регентстве они могли рассчитывать на спокойную и почетную старость в мирной стране»2.
После небольшого раздумья, Наполеон обратился к маршалам со словами:
- Хорошо, господа, раз нужно, я отрекусь. – Я пытался принести Франции счастье, и мне это не удалось. Я не желаю множить наши страдания. Но когда я отрекусь, что будете делать вы? Признаете ли вы короля Римского2 моим наследником, а императрицу – регентшей?
Получив отвердительный ответ, император сказал, что немедленно отправит в Париж делегацию. В нее он включил Мармона, Нея и Коленкура.
После того как маршалы удалились, Наполеон сел за стол и стал писать отречение, которое гласило:
«Поскольку союзные державы объявили, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей клятве, объявляет, что он готов сойти с трона и распрощаться с Францией и даже с жизнью ради блага своей страны, которое неотделимо от прав его сына, от регентства императрицы и сохранения законов Империи»3.
Документ был подписан 4 апреля.
Некоторое время спустя в составе делегации произошли изменения: вместо Мармона Наполеон решил ввести маршала Макдональда. По словам Делдерфилда, такое изменение в составе посольства было сделано императором «отчасти из-за того, что Мармон находился в Эсоне, отчасти из-за того, что Наполеон хотел избавить своего старейшего друга, «который вырос в его палатке», от унижения везти такой документ во вражеский лагерь». И далее заключает: «Причудливое желание в свете того, что происходило в тот момент в штабе у Мармона»4.
Ней еще далек от политической измены и надеется на то, что удастся уговорить русского императора Александра I встать на сторону династии Бонапартов. Объясняя кандидатуру Нея, вошедшего в делегацию на переговорах с русским царем, Наполеон говорил: «Для сражений мне будет его не хватать, он, безусловно, самый стойкий из моих маршалов, но, будучи одним из самых заметных людей в армии, оставаясь военачальником, вызывающим доверие многих офицеров и солдат, он, со своим весомым мнением, окажется более полезным, чем кто-либо другой, в ходе переговоров, конечно, при условии, что пойдет по правильному пути»5.
Вместе с тем, Наполеон, отправляя депутацию, поручил ее представителям все-таки заехать в Эсон, и если Мармон изъявит желание стать ее членом, то взять его с собой в Париж.
Пока императорская депутация двигалась к Парижу, Мармон вот уже несколько дней пытался играть роль генерал Монка3. Правда, делал он это неуклюже и непродуманно. А потому, неожиданный визит Нея, Макдональда и Коленкура в штабе Мармона вызвал там целый переполох. Естественно, посланники императора не могли не заметить замешательства при их появлении. Они почувствовали что-то неладное и предчувствие их не обмануло.
Прибытие посланцев императора ставило как Мармона, так и пятерых его генералов, которых он только что склонил на свою сторону, в щекотливую, если не сказать, тупиковую ситуацию. Дело в том, что переговоры с австрийским командующим Шванценбергом подходили к концу, а потому заговорщики предстали перед выбором: либо поторопиться с воплощением своего плана перехода на сторону союзников в жизнь, либо предстать перед военным трибуналом по обвинению в дезертирстве. После обдумывания ситуации, Мармон решил все же сознаться в своей нелицеприятной закулисной деятельности в надежде, что посланцы императора поверят в его благородные побуждения. В итоге, он сделал это, однако промолчал о том, на какой стадии находятся переговоры. Когда же Ней прямо спросил герцога Рагузского, подписывал ли он какие-нибудь бумаги, Мармон ответил, что нет, не подписывал. Ней поверил, однако Коленкур, более искушенный в политических интригах, не мог не понимать, какой вред может нанести Наполеону и всему его делу подобные переговоры с союзниками.
Посланники Наполеона попытались убедить герцога Рагузского написать Шварценбергу недвусмысленное письмо, однако тот отказался; не одобрил он предложение арестовать австрийского генерала, присутствовавшего в тот момент в лагере. Тогда Ней, Коленкур и Макдональд предложили Мармону поехать с ними к русскому царю, а Шварцнбергу сказать напрямую, что не может выполнить свои обещания, данные ранее. Данное предложение было воспринято герцогом Рагузским благосклонно. Перед своим отъездом, Мармон распорядился, чтобы генерал Суэм объявил по корпусу об отречении Наполеона, но больше никаких действий не предпринимать, какие бы приказы не поступали.
Сев в карету вместе с Макдональдом, герцог Рагузский поехал вместе с посланниками Наполеона. Во время всего пути Мармон не проронил ни слова и всем своим видом показывал неудовольствие. И было отчего. Как замечает по этому поводу Рональд Делдерфилд: «Герцог Рагузский, очевидно, был в ужасе от сложившейся ситуации – в попытке защитить династию он ее, фактически, предал»6.
По пути в столицу, делегаты прибыли в замок Птибург, штаб Шварценберга. По совету Макдональда Мармон остался в карете. Макдональд, Ней и Коленкур встретились в австрийским генералом, которому они сообщили, что желают как можнот скорее получить аудиенцию у русского императора. В ходе разговора, Шварценберг извинился и отлучился из комнаты на несколько минут, а когда вернулся, то его сопровождал Мармон, изменение поведения которого сразу бросилось в глаза посланникам Наполеона: он улыбался и чувствовал себя намного раскованнее, чем пару часов тому назад. Что произошло – неизвестно.
После всего того, что произошло, трое французских представителя покинули замок Птибург и отправились в Париж. Правда, им пришлось прождать некоторое время аудиенции Александра I. Он, окнечно, был в курсе переговоров Мармона и Шварценберга, а потому не слишком торопился принять делегатов Наполеона. Только ближе к полуночи русский царь принял Нея, Макдональда и Коленкура. Мармона, что вполне естественно, среди них не было. Он снова улизнул, уехав в особняк Нея на улице Лилль.
Александр I любезно принял французских посланников, высказал много похвалы доблестному поведению французских солдат во время обороны Франции, особо отметив бесстрашие и стойкость новобранцев генерала Пакто под Фершампенуазом. В свою очередь, делегаты высказали признание русскому императору за умеренность союзных войск. В ходе разговора французские представители особо подчеркивали, что армия осталась верной Наполеону и даже готова двинуться на Париж. Несмотря на то, что доводы французов произвели впечатление на Александра, последний не сказал ничего определенного и закончил встречу заявлением, что ему необходимо все обдумать и посоветоваться с союзниками. Он предложил посланникам Наполеона посетить его на следующий день.
Покинув дом Талейрана, где остановился русский император, троица отправилась в особняк Нея, где их ждал Мармон.
Утром, во время завтрака, на котором присутствовали Ней, Коленкур, Макдональд и Мармон, в состоянии крайнего возбуждения прибыл адъютант герцога Рагузского Фабрие. Мармон вышел из-за стола, чтобы выслушать адъютанта. Когда Мармон вернулся, он был бледен. Потухшим голосом он произнес:
- Весь мой корпус ночью перешел на сторону врага! Я бы отдал руку, чтобы этого не случилось!
Услышав эти слова, Ней в бешенстве вскочил и закричал:
- Скажите лучше голову! И то было бы слишком много!
Ничего не сказав, Мармон удалился. Оставшиеся тотчас же поняли, что все их надежды на успешное завершение миссии рухнули в одночасье.
Пытаясь дать оценку случившемуся, Рональд Делдерфилд пишет: «Переход в отсутствии Мармона Шестого корпуса на сторону врага – еще одна загадка в истории этой бурной недели. Даже если допустить, что вины Мармона в том нет, человеком, ответственным за шаг, уничтоживший последние шансы на согласие царя на регентство, остается генерал Суэм, временно командовавший войсками Мармона в Эсоне. Вполне возможно, что он действовал по собственной инициативе, вопреки приказам своего начальника. Возможно, однако малоправдоподобно в свете скрытности Мармона в предшествовавшие часы»7.
Несмотря на столь неприятный оборот событий, посланники Наполеона все же выехали к дому Талейрана, теша себя надеждой, что Александр I еще не знает о переходе корпуса Мармона на сторону союзников, а если так, то, возможно, им удастся добиться от русского императора согласия на регентство.
Александр принял французов так же вежливо, как и в первый раз, вновь выслушал их доводы в пользу регентства. В это время в комнату вошел адъютант и сказал царю что-то на ухо по-русски. Наступила пауза. Выслушав адъютанта, Александр вышел из комнаты. Когда же он вернулся, то посланники Наполеона поняли по выражению его лица, что их миссия провалилась окончательно и бесповоротно.
Нею, Коленкуру и Макдональду ничего не оставалось, как покинуть дом Талейрана и возвратиться в Фонтенбло, где их с нетерпением ожидал Наполеон.
Известие о переходе корпуса Мармона на сторону врага моментально пронеслась по армии. Если рядовые солдаты и младшие офицеры, называя Мармона предателем, остались лояльны императору, то высший командный состав в своем большинстве уже по-новому смотрел на создавшееся положение вещей. Многие начали задумываться о собственном будущем, не слишком стремясь уже поддерживать падшего бывшего всемогущего властелина Европы. Потихоньку они стали покидать Наполеона, переходя на сторону новой власти.
Что касается нашего героя, то, как выразился в свойственной ему манере Рональд Делдерфилд, князь Москворецкий уже «через час после того, как заклеймил измену Мармона, перебирал свои карты и размышлял, удастся ли пойти ими в масть»8.
Когда Наполеон узнал об измене Мармона, он нисколько не сомневался уже, что следом за герцогом Рагузским последуют другие. «Можно полагаться лишь на тех солдат и офицеров, которые не стали герцогами, - сказал Наполеон. – Следовало отправить всех их в постель и повести на войну молодежь с незапятнанной храбростью».
Охарактеризовывая Нея в этот период, период сомнений и борьбы со своей совестью, Рональд Делдерфилд вполне точно пишет, что князь Москворецкий, будучи человеком действия, «не имел склонности к политике. Его храбрость вошла в легенду не только у солдат Великой армии, но и среди его врагов, хотя его характер был изменчивым, а в основе решений часто лежали эмоции. Если бы он осознавал это и держал себя в руках, его послужной список остался бы незапятнанным, но ему не хватало самоанализа, чтобы оценивать свои побуждения. Как всегда, и на поле битвы, и вне его, он полагался на импульсы, и в этот раз импульсы повели его по пути, который нам с расстояния в полтора столетия кажется нехарактерным для него и недостойным»9.
После аудиенции у русского императора, Ней поздно вечером 5 апреля сел за написание письма Талейрану: «Монсеньор, я отправился вчера в Париж с герцогом Тарентским (маршал Макдональд – С.З.) и герцогом Виченским (генерал Коленкур – С.З.), имея полномочия защищать перед императором Александром интересы династии императора Наполеона. Одно непредвиденное событие прервало вдруг переговоры, которые, между тем, казалось, обещали самые счастливые результаты. Я увидел с того момента, что для того, чтобы избавить нашу дорогую родину от ужасов гражданской войны, не оставалось ничего более для французов, чтобы всецело встать за дело наших бывших королей. Проникнувшись этим чувством, я отправился в тот же вечер к императору Наполеону, чтобы ему выразить пожелание нации.
Император, убежденный в критическом положении дел, в которое он обрек Францию, и невозможности спасти самого себя, казалось, смирился и согласился на полное отречение и без каких-либо оговорок.
Завтра утром я надеюсь получить от него формальный и подлинный акт. После этого я имею честь навестить Вашу светлость»10.
Вообще, существуют две версии письма Талейрану:
Первая - «Могу заверить Вашу светлость, что император Наполеон осознал всю критичность своего положения и положения страны, что мы смогли убедить его в необходимости действий, которые, как мы надеемся, он предпримет завтра, чтобы примирить интересы Франции и армии и покончить со страданиями нашей родины»11.
Однако немного времени спустя текст меняется, а вместе с ним и смысл:
«Император, понимая критичность ситуации, в которой оказалась Франция при его правлении, сознавая собственную неспособность спасти страну, отказывается от дальнейших попыток и соглашается на полное и безоговорочное отречение. Официальный полный акт отречения приведенного содержания я получу из рук Его Величества завтра утром, после чего поспешу на встречу с Вашей светлостью, чтобы предоставить его вам. 5 апреля 11 часов 30 минут»12.
Естественно, Ней лгал Талейрану, поскольку он никак не мог знать о намерениях Наполеона, который в это время спал и не мог говорить с ним об отречении. Как замечает Перрен: «Эта ложь не украшает князя Москворецкого, который стремится ускорить события, обнаружив, что в умах происходит брожение, что значительное число генералов и высших офицеров склоняется в сторону смены режима. Отречения Наполеона желают все, Нею казалось, что это отречение у него в кармане»13.
Эрику Перрену вторит Рональд Делдерфилд. «Смирившись с невозможностью добиться от царя согласия с условиями отречения, - пишет он, - императорская делегация, состоявшая из Нея, Макдональда и Коленкура, приготовилась вернуться в Фонтенбло и вырвать у Наполеона капитуляцию, не учитывавшую прав его малолетнего сына. Возвращались они поодиночке. Первым отбыл Ней, быстрым галопом примчавшийся в Фонтенбло поздно вечером 5 апреля, задолго до остальных. Он сразу сел писать послание, которое ставило его на одну доску с Мармоном. В письме он давал обязательство неограниченно поддерживать Бурбонов на том основании, что это единственный способ предотвратить гражданскую войну, и если бы это действительно было его главным побудительным мотивом, то его личная капитуляция могла бы остаться на его совести. Но он совершил нечто непростительное, намекая, что именно он убедил Наполеона на безоговорочное отречение... Это была ложь, поскольку очевидно, что той ночью он не виделся с Наполеоном, по крайней мере, до тех пор, пока его письмо, адресованное Временному правительству, уже не было в пути. Невозможно избежать убеждения, что, написав такие слова без согласования со своими двумя коллегами, Ней надеялся предстать в роли человека, положившего конец войне, и разделить почести с Мармоном, героем дня. Не сообщил он о своем поступке Макдональду и Коленкуру и тогда, когда они вернулись в Фонтенбло в час ночи. Они узнали обо всем позже, при тягостных для всех троих обстоятельствах»14.
В своих воспомининиях маршал Макдональд пишет по этому поводу: «Это объясняет, почему маршал Ней одобрил новый порядок вещей, без нашего ведома и когда мы вели переговоры, и почему позже, после подписания договора, он оставил нас, наотрез отказавшись сопровождать нас в Фонтенбло»15.
Подобным, не совсем подобающим действием маршал пытается заручиться поддержкой будущего правительства и обеспечить себе, вслед за Мармоном, второе место. По меткому выражению Пьера Серваля, «Ней покинул Императора, пока тот спал»16.
О злосчастных письмах два других представителя — Коленкур и Макдональд — узнают случайно, во время ужина у Нея. Дело в том, что во время еды в зал вошел адъютант маршала и без всякой завуалированности произнес, обращаясь к нему: «Ваше письмо было благосклонно принято императором России».
После этих слов он передал благодарность от Талейрана. Коленкур и Макдональд, услышав эти слова, ошеломлены; они устремляют взор на Нея, надеясь услышать разъяснения. Последний судорожно пытается объясниться, однако получается не самым лучшим образом. Пытаясь выйти из скверной ситуации, Ней говорит, что готов показать письма, на что его секретарь Кассень говорит, что после помарок и зачеркиваний прочесть их не представляется никакой возможности.
При личной встрече с Неем Александр обратится к маршалу: «Своим поступком вы оказали отечеству еще одну очень важную услугу, которая не будет забыта»17.
Защищаясь от резких упреков Коленкура и Макдональда, Ней резко и даже высокомерно возражает им, говоря, что они заботятся о собственных правах и что с этим следует покончить как можно быстрее.
Однако Ней идет дальше. «Отсутствие совести, - пишет Перрен, - позволяет ему 9 апреля, уже после официального отречения от престола, обратиться с письмом к Императору, где он просит его побыстрее подписать документ, в котором бы говорилось, что полномочные представители должны стремиться «спасти то, что добрая воля царя позволит сохранить». Ней передает Наполеону условия, выдвинутые союзниками: «Императрице обещано приличное содержание и достойный образ жизни вне территории Франции, Вашему Величеству на острове Эльба полагается содержание в два миллиона; <...> Вашему Величеству, семье и сопровождающим гарантируются необходимая безопасность и приличные условия для переезда»18.
После того, что было сделано, Ней отказался и дальше быть представителем императора и в этой связи посчитал неуместным ехать к Наполеону, считая свою миссию выполненной. Когда Ней объявляет о своем отказе следовать в Фонтенбло и встречаться с Наполеоном, Макдональд резко ответил князю Москворецкому: «Лично я останусь верным своему долгу и выполню все обещания, данные Императору, все мои обязанности перед ним»19.
6 апреля Наполеон вторично, и уже насовсем, отрекся от престола за себя и своих наследников:
«Поскольку союзные державы объявили, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей клятве, объявляет, что он и его наследник отказываются от трона Франции и Италии, поскольку нет такой личной жертвы, на которую он бы не был готов ради благополучия нации».
Последние три слова были вычеркнуты и заменены фразой «в интересах Франции»20.
Пояснения 1. По некоторым свидетельствам, Ней зашел в своем мятежном своеволии еще дальше и высокомерно бросил Наполеону: «Не бойтесь, мы не собираемся повторять здесь петербургскую сцену», намекая тем самым на участь русского императора Павла I, зверски убитого своими подданными в своем же собственном замке.
2. Титул малолетнего сына Наполеона.
3. Джордж Монк (6 декабря 1608 — 3 января 1670) — английский полководец и адмирал, архитектор Реставрации королевской власти в Англии в 1660. Первоначально был роялистом, но попав в плен, перешел на сторону Кромвеля и Парламента. Принимал активное участие в подавлении мятежей против республики в Шотландии и Ирландии. С 1654 г. — губернатор Шотландии. Пока был жив Кромвель, Стюарты не имели надежды вернуться к власти. Но после смерти протектора, когда ведущую роль в армии стал играть генерал Монк, у них появилась надежда. В начале 1660 г. Монк занял со своей армией Лондон. Вскоре члены Долгого парламента, исключенные в декабре 1648 г. из его состава, были вновь введены в палату общин. С этих пор умеренная партия имела большинство и перевес во всех решениях. В марте она провела закон о самороспуске Долгого парламента и о признании незаконными всех его постановлений, принятых после 1648 г. Таким образом, был отменен билль, упразднивший монархию и палату лордов. В апреле Монк вступил в секретные переговоры с Карлом, находившимся тогда в Брюсселе, и объявил, что готов повиноваться королевским приказам. Между тем, в Англии прошли выборы в новый парламент, в котором роялисты имели преобладающее влияние. В мае палата обшин приняла закон о передаче власти Карлу II. 25 мая Карл высадился в Дувре, где его встретил Монк, а через четыре дня торжественно въехал в столицу. За реставрацию королевской власти Монк был удостоин титула герцога.
По всем вопросам обращаться по адресу:
[е-mаil]
,
Сергей Захаров.
|
