МАРШАЛ ДАВУ

«Это один из самых честных
и безупречных воинов Франции».

Наполеон о Даву.

«Великий человек, еще не
оцененный по достоинству».

Стендаль о Даву.

Вторая авторская редакция статьи публикуется на сайте с 28.09.2011 года.

Трудно сформировать правильное мнение относительно такого человека как Даву. Оскорбления, брошенные в его адрес, поддержанные некоторыми историками, имели тенденцию уничтожить симпатию к нему с самого начала, даже не удосуживаясь заглянуть поглубже в такую незаурядную и противоречивую личность, каким являлся будущий герцог Ауэрштедтский и князь Экмюльский, по праву получивший прозвище «железный маршал». Как пишет Хэдли, «уверенный во всех своих действиях и в силу сурового характера, он совершал поступки, которые указывали на человека жестокого и бесчувственного. Но если судить людей по их делам, а не поводам, побудившим совершать данные поступки, то мы вынуждены расценивать герцога Веллингтона, как наиболее жестокого из людей. Весь его политический курс в Англии – его постоянная оппозиция всем реформам, его грубое отношение к ходатайствам бедных и беспомощных, бессердечное равнодушия к крикам тысяч голодающих, доказывает наиболее черствый и безжалостный характер. Но его поступки, причинившие так много страдания и пробудившие так много негодования, что даже у его дома толпились возмущенные соотечественники, - все берет начало от образования как военного человека. Все должно покоряться установленному порядку вещей, а страдания отдельных индивидуумов не должно брать в расчет. Такой же и Даву. С юности получив образование военного, приученный с детства к сценам революционного насилия, со всеми его моральными и нравственными принципами, берущими свое начало от грохота сражений и испорченности лагерей, жизнь солдата была для него истинной жизнью человека. Успех, победа были единственными целями, которым он придавал основное значение и, заранее составляя свое мнение, он прекрасно осознавал, что страдания и смерть будут присутствовать обязательно. Все это естественный результат его твердого убеждения, что для достижения победы хороши все средства, а также его военное кредо – «победителям принадлежит добыча». Он ничего не делал небрежно, не имел учтивости и мягкости в обращении и поведении, которые сглаживают многие суровые и грубые дела и поступки, и создают впечатление, что они были сделаны скорее от потребности, нежели от желания»¹.

Даву Луи Николя, маршал Франции

Тремя главными достоинствами Даву были: большое личное мужество и неустрашимость, полное самообладание и выдержка в минуты опасности и невероятное упорство и стойкость. В искусстве, с которым он выбирал местность, устраивал войска и определял пункт и момент наступления, он имел немногих, кто превосходил его в Европе. Стремительный в атаке, он был совершенно хладнокровен и невероятно упорен в обороне. Эта комбинация двух таких противоположных качеств, казалось, была характерной для многих наполеоновских генералов и была основной причиной их успеха.
Его личное мужество было общеизвестно в армии и всякий раз, когда он наносил удар, всем было ясно, что этот удар будет самым сильным, самым тяжелым, какой можно себе представить.
Важнейшие услуги, оказанные им под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау, Экмюлем и Ваграмом, существенно повлияли на исход этих сражений и способствовали победе Наполеона. Победа над прусской армией под Ауэрштедтом в 1806 году занимает особое место среди побед французского оружия того периода. Его административная деятельность в Польше и Германии способствовала укреплению его авторитета не только в глазах Наполеона, но и в глазах окружения императора.
Его отношения с Наполеоном были достаточно доверительными и теплыми в период Консульства и большего периода Империи. Однако они начали охлаждаться, со стороны Наполеона, во время русской кампании 1812 года и стали более натянутыми в 1813-1814 годах. Тем не менее, Луи Николя Даву оставался верным Наполеону во время Ста дней, исполняя обязанности военного министра Франции.
Среди маршалов Наполеона Даву отличался не только своими полководческими и административными талантами, но и честностью и бескорыстием.

Дом, в котором родился Даву

Луи Николя Даву родился 10 мая 1770 года в родовом замке Анну, в Бургундии. Он принадлежал к старинному, но небогатому бургундскому дворянскому роду, известному с XIII века. Эта фамилия исправно поставляла храбрых воинов герцогам Бургундским, а затем и французским королям. Недаром старинная бургундская поговорка гласила: «Когда рождается Даву, меч покидает свои ножны»².
Даву-отец, продолжая семейную традицию, пошел по воинской стезе, дослужившись до чина лейтенанта.
Мать Луи Николя – Мари-Аделаида, по свидетельству графа Вижье, была «женщиной редких достоинств и глубокого ума…»³. Подобно своему мужу, она принадлежала к знатной дворянской семье. Один из ее предков, некий Антуан Минар, в течение 15 лет был председателем Парижского парламента (Парижский парламент – высший судебный орган во Франции).
Вскоре после рождения первенца (После Луи Николя в семье появились еще сестра Жюли и два брата – Александр и Шарль) семейство Даву переехало из Анну в Этиви, где прошли первые девять лет жизни Луи Николя. Третьего марта 1779 года на охоте погиб отец Жан-Франсуа; по одной версии он погиб от случайного выстрела, по другой, исходящей от графа Вижье, он был убит на дуэли⁴. 38-летняя мадам Даву осталась вдовой с четырьмя малолетними детьми на руках.
Продав поместье в Этиви, госпожа Даву купила замок и земли в Равьере, куда и перебралась со всем своим семейством, за исключением Луи Николя, который в 1779 году был отдан для обучения в военную королевскую школу в Осере (Оксерре).

Памятник Даву в Оксерре

Дом в Равьере, куда переехала семья Даву из Анну

Прекрасное военное образование, полученное им сначала в Осерском (Оксеррском), а затем и в самом престижном – Парижском военных училищах, заложили отличные основы для успешной службы, начавшейся в Шампанском кавалерийском полку и несущим гарнизонную службу в местечке Эсден, провинции Артуа. В этом же полку, в свое время, служили его отец и дядя, а в том же году, когда началась служба для самого Луи Николя, - его двоюродный брат Франсуа-Клод.
В полку он очень выделялся не только своим характером, но и желанием больше знать. Весь свой досуг молодой Луи Николя отдавал чтению. Его дядя, майор д’Аву писал родным: «Мой племянник Даву… никогда не станет солдатом. Вместо того, чтобы изучать (военную теорию), он упивается книгами Монтеня, Руссо и других философов»⁵. Да, наверное во все времена казалось странным, если офицер увлекается философией. Однако в будущем, эти знания (как и незаурядные математические способности) создали Даву репутацию образованнейшего и одного из способнейших маршалов Империи. Уже в начале службы он смог постичь и оценить идеи Века Просвещения, а отсюда оставался всего один шаг до принятия идей и целей революции.
Помимо сочинений просветителей известное влияние на него оказал адвокат Луи Тюрро де Линьер, женившийся на матери Луи Николя 31 августа 1789 года. Старше своего пасынка на девять лет, Тюрро де Линьер, однако, был человеком передовых взглядов и республиканцем в душе. С ним у Луи Николя установились достаточно ровные и уважительные отношения, несмотря на то, что практически все члены семейства Даву осудили этот брак.
Даву с энтузиазмом воспринял революцию и потому нет ничего удивительного в том, что его душу наполнил восторг, когда в Аррас, где в это время находился его полк, пришло известие о взятии Бастилии. Никто не расспрашивал курьера, прибывшего из Парижа, с большим тщанием, чем Луи Николя Даву. «Этот младший офицер был серьезным молодым человеком, глубоким знатоком государственного права, хотя несколько педантичным в своей профессии.
Насколько могут вспомнить его современники, Даву посвятил себя профессии военного, однако ко времени описываемых событий ему не удалось произвести большого впечатления на своих начальников. Его единственной отличительной особенностью была манера неряшливо одеваться и презрение к попыткам пощеголять со стороны его товарищей-субалтернов. Начищенная медь и напудренные парики совсем не представляли для него интереса. Совершенного полководца он представлял себе как человека, который интересуется исключительно профессиональной стороной своего дела и переходит к действию, только тщательно взвесив каждый из возможных для него вариантов: стремительную атаку, упорное сопротивление и, если необходимо, отступление с боем и в полном порядке. К девятнадцати годам он заслужил репутацию несговорчивого упрямца. В офицерской столовой его речи никогда не заканчивались смехом. На ухаживания за женщинами, как и на карточные игры, он не считал нужным затрачивать ни времени, ни денег. Показную сторону военной жизни он также презирал, очень многое держал про себя, не заводил друзей и не лебезил перед теми, кто мог бы продвинуть его по служебной лестнице.
Он, видимо, был самым непопулярным младшим офицером в полку, но, хотя многие и смеялись над его необщительностью и плохо завязанными галстуками, это делалось только за его спиной. Никто не осмеливался высказать эти претензии ему в лицо, поскольку в натуре Даву было нечто такое, что внушало хоть и недоброжелательное, но уважение»⁶.
Восприняв всей душой революцию, он предложил офицерам направить депутацию, чтобы она заявила о приверженности революционным идеям Шампанского полка. Большинство младших офицеров поддержали это предложение и выбрали именно его для выполнения этой миссии.
Вместе с Даву в Париж отправился молодой сержант, который был полной противоположностью Луи Николя практически во всем. Имя этого сержанта было Клод Перрен, однако оно ему не слишком нравилось и он предпочитал называть себя Виктор. «Они направлялись по дороге на Париж: Даву – в молчании и даже более задумчивым, чем обычно. Сержант же Виктор-Перрен без умолку болтал, рассказывая о том, какие награды могут свалиться на голову здравомыслящих сержантов, вставших на твердую почву успешно развивающейся революции. Так они и ехали бок о бок – два будущих маршала Франции… Даже в своих самых фантастических снах они не могли представить, какую славу, какие богатства и какие различия в понимании верности уготовили им грядущие годы. Не могли они и представить, что более чем через двадцать лет славы один из них ради спасения чести пожертвует всем, а другой начнет охотиться за своими бывшими друзьями и продавать их роялистам»⁷.

Отец Даву – Жан-Франсуа д'Аву

В августе 1790 года, сформированная в Эсдене, где вновь располагается полк Даву, Национальная гвардия предлагает Королевскому Шампанскому полку вступить с ней в союз. Рядовые и младшие офицеры полка, в том числе и Даву, горячо поддержали это предложение. Однако командование полка было настроено решительно против каких ббы то ни было объединений с революционно настроенными частями. Во время одного из банкетов некий офицер королевской армии провозглашает:
- Я предлагаю тост, который в сердце каждого из нас, тем более во времена нынешней «свободы». И я льщу себя надеждой, что среди нас не найдется ничтожества, которое могло бы сказать нечто иное, чем «За здоровье короля!»
Не мешкая ни секунды, со своего места с бокалом в руке поднялся лейтенант Даву:
- Я, господа, такое «ничтожество», о котором здесь говорил мсье. И я пью «Во здравие Нации!»⁸
Однако командование полка не захотело сдавать свои позиции и решило наказать смутьянов за крамольные мысли. Вскоре подвернулся удобный случай. В августе в Эсдене произошли беспорядки, в которых принимали участие солдаты и младшие офицеры полка. Командование направило жалобу военному министру, который своим распоряжением исключил из рядов Королевского Шампанского полка всех нарушителей спокойствия. Даву был возмущенный такой мерой министра и написал письмо к правительству, в котором очень резко протестовал по этому поводу. В ответ, по приказу того же военного министра, Даву был посажен под арест в Аррасский форт. Встав на защиту своего офицера, солдаты Шампанского полка, а также национальные гвардейцы, направили петицию в Национальное собрание, чтобы уполномоченные представители разобрались с фактом произвола в отношении Даву. 4 сентяьбря 1790 года Национальное собрание приняло решение направить в Эсден для выяснения истины двух специальных комиссаров. Разбирательство заняло два месяца и окончилось благополучным для Луи Николя образом. Он не только был освобожден из заключения, но и восстановлен на службе в своем прежнем звании. Выйдя на свободу, Даву написал прошение об отпуске и тотчас же уехал к матери в Равьер.
Имея много свободного времени, Даву продолжает читать большое количество книг, отдавая предпочтение книгам по древней и современной истории, политической философии. Прочитанное еще больше убеждает его в истинности революционных доктрин.
В сентябре 1791 года, Даву оставляет регулярную армию и простым солдатом вступает в 3-й батальон волонтеров департамента Йонна. Уже на следующий день, принимая во внимание полученное Даву военное образование, волонтеры избирают его капитаном, а спустя некоторое время он становится полковником.
16 декабря 1791 года его батальон был направлен в армию Севера, а когда весной 1792 года началась война с Пруссией и Австрией, он сражается под командованием генерала Дюмурье в Австрийских Нидерландах.
Приняв всей душой революцию и ее идеи, Даву решается порвать с сословием, из рядов которого он вышел. Этот шаг, конечно же, был сложным для молодого офицера, но он его сделал и вряд ли в будущем пожалел об этом.
Естественно, что многие современники будущего маршала задавались вопросом, почему Даву порвал с дворянским сословием, что послужило тому причиной. Попытавшись найти ответ на эти вопросы, супруга генерала Жюно, а в будущем герцогиня д’Абрантес, написала по этому поводу: «Всем, кто особенно знал маршала Даву, должна быть памятна глубокая ненависть его к старинному дворянству, и даже ко всякому другому, прежде империи. Но причина этого малоизвестна: вот она… Он (Даву) был в службе до революции и еще очень молод в то время, когда начались путешествия в Кобленц и Вормс (Кобленц и Вормс – крупнейшие центры французской контрреволюционной эмиграции). Но он помнил прежде всего, что он был французом, он громко осуждал отъезд своих товарищей и отказался последовать за ними. Мнение его, откровенно выраженное, навлекло на него неприятности и между прочим дуэль. Но тем не меньше оставался в своих правилах и не хотел выезжать. Сначала к нему присылали извещения – он не глядел на них; за ними следовали безымянные письма – он презирал их… Но однажды он получил ящичек, в котором было веретено и прялка (Смысл нанесенного оскорбления состоял в том, что во Франции при «старом режиме» это означало переход дворянской фамилии в женское начало)… сердце его глубоко оскорбилось. «Ах! – сказал он, уничтожая немое и между тем выразительное оскорбление. – Так вы хотите войны? Хорошо, мы будем сражаться; но на вас падет стыд, а для меня достанется слава и честь… Я защищаю свое отечество». С этой минуты Даву сделался отъявленным врагом всего старинного дворянства, хотя он сам принадлежал к нему и был из хороших дворян…»⁹.
По этому поводу А. Егоров пишет: «Нет оснований не доверять свидетельству госпожи д’Абрантес, и все же, думается, что она в данном случае спутала следствие и причину. Поводом, конечно, вполне могла стать «с намеком» переданная Даву прялка, но причина его отступничества, несомненно, была куда более глубокой. Литература просвещения, великая литература, развенчавшая старые кумиры, ниспровергшая существовавшие веками догмы, открыла Даву глаза на царящую во Франции несправедливость и «завербовала» его на сторону революции»¹⁰. Другим источником революционности Даву, по-видимому, было общение с людьми, придерживавшимися демократических, республиканских взглядов, как, например, его отчим – Тюрро де Линьер, ставший впоследствии членом Конвента, а также друг Даву – Бурботт.
Говоря о революционных настроениях Даву, стоит заметить, что он всегда был против крайних, слишком радикальных взглядов. Поэтому методы якобинцев (монтаньяров) вызывали у него неприятие. Для Даву совершенно неприемлемым и опасным казалось допускать случаи самосуда, «народной расправы» над гражданскими лицами, пусть даже они считались «врагами народа». В этом смысле интересен случай, происшедший зимой 1792 года в городке Дорман, где в это время располагался полк Даву.
В этом городке в сопровождении шестерых спутников появился бывший епископ Меда – мсье Кастелан. Он остановился в гостинице, о чем немедленно стало известно местным патриотам, которые окружили гостиницу и готовились тотчас же расправиться с ним. Даву, подоспевший к гостинице с отрядом солдат, предотвратил самосуд, лично арестовал епископа и на следующее утро отправил его в Орлеан под охраной солдат. Любопытно, что по пути в Орлеан Кастелану удалось бежать.
Осенью 1792 года Даву и его солдаты впервые участвуют в бою в составе армии Севера. Это случилось 1 сентября между Конде и Валансьеном. Даву принимает участие в осаде Брюсселя и заканчивает кампанию 1792 года под стенами Антверпена.

Даву в 1792 году	Генерал Даву

Однако уже на следующий год победоносная французская терпит неудачу за неудачей. 18 марта 1793 году под Неервинденом армия Дюмурье терпит жестокое поражение от австрийцев, а сам командующий армией встает на путь измены. Однако Дюмурье не удается повернуть армию против революционного Парижа, и он вместе со своими спутниками бросает армию. Даву становится известно о измене главнокомандующего, а 4 апреля он встречается лицом к лицу с самим Дюмурье и сопровождающими его лицами. Желая наказать предателя, Даву приказывает открыть огонь, но по чистой случайности и нерадивости солдат Дюмурье удается спастись.
1 мая 1793 года в благодарность за участие в подавлении заговора Дюмурье Даву был произведен в чин полковника.
Даву приходится участвовать не только в боях, но и в политических баталиях, что представлялось даже более опасным делом. В этом смысле показателен один эпизод, произошедший в апреле 1793 года. Во время обеда, на который Даву был приглашен генералом Дампьером, произошла беседа, во время которой Луи Николя крайне резко отозвался о якобинцах, а также об их вождях Робеспьере и Марате. Относительно их политических оппонентов, жирондистов, он, напротив, был самого высокого мнения. На этом же обеде присутствовали два осведомителя военного министра, которые спровоцировали поинтересовались Даву на откровенный разговор. В ходе спора, они «внезапно» вспомнили о том, что еще в 1790 году не кто иной, как Марат и Робеспьер выступили в его защиту, когда командование Шампанского полка попыталось с ним «разобраться». Они обвинили Луи Николя в неблагодарности и в неблагонадежности, что было почти равносильно измене родины. Даву пришлось объясняться. «Тогда, - сказал он, - я отказался служить планам короля, который был моим благодетелем. Теперь по той же самой причине я отказываюсь идти на службу к якобинцам и поддерживать их планы, которые представляются мне гибельными»¹¹.
Для такого заявления надо было обладать огромным личным мужеством. Несмотря на такие жесткие заявления в адрес якобинского правительства, революционное правительство оставляет на свободе Даву, но направляет его «на перевоспитание» в Вандею, для усмирения мятежа. Участвую в гражданской войне в Вандее, Луи Николя проявляет личную храбрость и, что более важно, таланты в управлении войсками, за что получает звание бригадного генерала. Не проходит и двух недель, как Даву вновь повышают в звании - чин дивизионного генерала, и приказывают ему возвратиться в армию Север.
Но вместо того, чтобы отправляться к месту своего нового назначения, Даву едет в Париж, чтобы отказаться от присвоенного ему 30 июля 1793 года звания дивизионного генерала. Он мотивирует свой отказ от очередного повышения своей молодостью и малой опытностью в делах.
Однако Даву на этом не остановился. 29 августа 1793 года он подает рапорт об отставке и уезжает к матери в Равьер. Причина — нежелание служить в армии, где вовсю господствуют якобинские комиссары, которые оценивают людей не по их способностям, а исключительно по политическим воззрениям и фанатичной приверженности к правительству Робеспьера. Сохранилось письмо Даву, написанное им в начале 1794 года, в котором есть такие строки: «Должны ли мы быть подвержены тирании любого рода, вроде тирании комитета (Имеется в виду Комитет общественной безопасности) или клуба?.. Почему все не французы могут стать свидетелями братства и республиканских добродетелей, которые царят у нас на бивуаках: здесь у нас нет разбойников, но разве их нет в изобилии у нас дома?»¹²
Это письмо, несомненно, свидетельствует, что уход Даву из армии был его осознанным выбором.
Революционные события, пусть небольшое, но участие в гражданской войне в Вандее привели к тому, что у Даву возникло стойкое отвращение к революции, которая несла только хаос, анархию и беззаконие на государственном уровне.
Вплоть до октября 1794 года Даву находится не у дел. Все это время он провел в доме матери, в Равьере. Как обычно, Луи Николя усиленно занимается самообразованием. Читает он запоем. Возможно, именно с этим связана его близорукость, которая заставила его время от времени носить очки. Причем, в отличие от многих других военачальников французской армии, он не стеснялся это делать прилюдно.
Отдых в Равьер, правда, оказался непродолжительным, поскольку со своими взглядами он не мог не попасть под подозрение якобинского правительства. Вскоре после его приезда в Равьер, была арестованы и увезена в Осер (Оксерр) его мать. Как потом узнал Луи Николя, его мать переписывалась с семьей Ларошфуко, доверившим ей перед своим отъездом из Франции на хранение кое-какие ценности, которые и являлись предметом их переписки. Чтобы спасти мать от расправы, он ночью возвратился в дом, отыскал все эти компрометирующие письма и сжег. Суд, не располагая убедительными доказательствами преступления Мари-Аделаиды, вынужден был ее отпустить. Однако злоключения Даву и его матери не закончились. В апреле 1794 года Мари-Аделаида была вновь арестована и провела в тюремном заключении несколько месяцев. Сам Даву также был арестован и заключен в тюрьму. Лишь свержение Робеспьера и его правительства 9 термидора приносит освобождение Даву и его матери.
После 9 термидора Даву был восстановлен в своей должности и направлен в так называемую Рейнско-Мозельскую армию. Участвуя в осаде Люксембурга, Даву со своими кавалеристами совершает дерзкий рейд в тыл австрийцев, захватив очень важный пункт, снабжавший осажденных продовольствием.
Чуть позже бригада Даву участвует в осаде Майнца. В середине мая 1795 года подразделение Даву участвует в боях, происходивших южнее Мангейма.
Судьба не раз сводит бригадного генерала Даву с генералом Марсо, получившим от современников прозвище «льва французской армии». Даву и Марсо становятся настолько близкими друзьями, что Луи Николя собирался даже устроить брак своей сестры Жюли, выдав ее замуж за своего друга. Только неожиданная гибель Марсо осенью следующего года расстроила все эти планы.
В ходе боев у Мангейма, часть, в которой служил Даву, попала в окружение и вынуждена была сложить оружие перед австрийцами. Это произошло 21 ноября 1795 года. По счастливому для Луи Николя стечению обстоятельств победителями-австрийцами командовал генерал Вурмзер, который хорошо знал дядю Луи Николя — Жака-Эдме д'Аву. Узнав, что в плен попал его племянник, Вурмзер захотел увидеться с ним, и после небольшого разговора, в знак уважения к своему старинному другу, он отпустил Даву во Францию, взяв с него слово не принимать участие в боевых действиях.
Лишь в ноябре 1796 года, после обмена пленными, Даву возвращается в Рейнско-Мозельской армии, которой теперь командует генерал Бернонвиль. Правда, участвовать в активных боевых действиях Даву суждено недолго. Уже 9 октября 1796 года Бернонвиль заключает с австрийцами перемирие, которое продлилось до весны следующего года.
Французские войска форсируют Рейн, и в боях под Дирсхаймом – 20-21 апреля 1797 года – Даву проявил себя с самой лучшей стороны. Даже генерал Вандам – этот недоверчивый и скупой на похвалу воин – воздал должное генералу Даву в своем рапорте. Будущий маршал продемонстрировал блестящие способности командира: самообладание и профессионализм.
Директория в письме к Даву от 24 мая отмечала большие заслуги генерала перед Республикой, его решительные и умелые действия в сражениях на Рейне, и что он «заслужил уважение и признательность всего французского народа»¹³.
Здесь же, на Рейне, Даву подружился с генералом Дезэ, по словам Наполеона, обладавшим «в высшей степени тем равнодушием, которое столь необходимо великому полководцу, - равновесием ума характера или мужества»¹⁴.
Судьба Даву и Дезэ была во многом похожа. Как и Даву, Дезе происходил из древнего и знатного дворянского рода; подобно Луи Николя, он еще до революции окончил военную школу в Эффиа, т.е. был профессиональным военным; во время революции Дезэ раз и навсегда порвал со своим сословием. Осенью 1793 года по распоряжению якобинского Комитета общественного спасения Дезэ был отправлен в отставку и возвратился в армию лишь благодаря ходатайству генерала Пишегрю, которому, в свою очередь, покровительствовал могущественнейший Сен-Жюст. Несмотря на все его военные достижения, он был исключительно скромным. «Это был Баярд армии. Искусный воин без страха и упрека», - сказал о нем Сегюр. Он был похож на Даву даже тем, что был, как свидетельствует Наполеон, «всегда небрежно одет». Современники, писавшие о Даву, также дружно отмечали то, что Луи Николя «был человеком самый неприятный, самый грязный наружностью, какого можно только встретить. Это поразило меня так необычайно, - писала герцогиня д’Абрантес, - что, несмотря на всю добрую волю быть вежливой к другу моего мужа, я не могла не изъявить своего изумления… при виде сапог, загрязненных даже летом (верно он шел по какому-нибудь ручью, и это могло случиться с ним даже в полдень, потому что он не ясно видел), при взгляде на руки, маленькие и белые, но с ногтями в полутрауре, под стать грязному, истасканному фланелевому жилету»¹⁵.
Конечно же, нельзя утверждать, что эти два человека во всем походили друг на друга. Вовсе нет. Например, Луи Дезэ был совершенно несвойственен грубый тон, который Даву порой позволял себе в отношении своих подчиненных или людей, равных ему по званию...
Дружба с Дезэ вскоре круто изменила жизнь генерала Даву. Именно Дезэ представит Даву генералу Бонапарту, когда последний будет набирать толковых офицеров для готовящейся экспедиции в Египет. Именно Дезэ настоит на том, чтобы Наполеон, на которого Даву в первый момент не произвел никакого впечатления, взял его в египетский поход. Возможно, и сам Даву, после встречи с Бонапартом, не испытывал к тому тех чувств, которые приписывали ему некоторые историки, поскольку, по свидетельству некоторых современников, Даву входил в когорту тех, кто фрондировал против Бонапарта.
Так или иначе, но Бонапарт взял Даву с собой в Египет. Оба эти человека в первое время присматривались друг к друг, поэтому нет ничего удивительного в том, что Наполеон не дает Луи Николя никакого командования.
После взятия Александрии, Даву был назначен командиром кавалерии в дивизии Дезэ. Именно в этом качестве он принял участие в знаменитой битве у пирамид, близ Кира, 21 июля 1798 года, завершившейся разгромом мамлюков и упрочившей завоевания французами Нижнего Египта.
Первую благодарность Бонапарта Даву заслужил после того, как блестяще провел реорганизацию французской кавалерии. В своем приказе дня от 10 октября 1798 года Бонапарт писал: «Главнокомандующий желает дать бригадному генералу Даву cвидетельство удовлетворения правительства за службу, которую он нес в армиях Республики»¹⁶.
С осени 1798 года вместе с Дезэ Даву участвует в покорении Верхнего Египта и уничтожении отрядов Мурад-бея — самого настойчивого противника французов в Египте. Однако Даву приходится вести не только бои с мамелюками, но и проводить карательные экспедиции против восставшего населения. За успехи в боях против Мурад-бея и за подавление восстания в Нижнем Египте Даву получает чин дивизионного генерала.
По возвращении Наполеона в Египет из Сирии, Даву принимает участие в битве при Абукире. Правда, если быть точным, в течение почти всего сражения он находится в тылу, возглавляя резерв. Но роль простого зрителя Даву не устраивает. Он просит о встрече с главнокомандующим. Встреча состоялась, правда, о чем разговаривали эти два человека — нет никаких свидетельств. Однако ясно одно, именно после этого разговора Даву становится «человеком Бонапарта», человеком, безгранично преданным ему.
После разговора с Наполеоном, Даву принимает самое активное участие в завершающем этапе битвы у Абукира. Во время одной из схваток он чуть было не лишился жизни.
В записках начальника штаба французской армии генерала Бертье о действиях Даву сказано следующее: «12-го (25-го июля по новому стилю) генерал Даву был в траншеях: он отделил все дома, в которых неприятель имел квартиру, и отсюда бросился в форт, после чего убил многих… успех этого дня, ускорившего сдачу форта, принадлежит прекрасным распоряжениям генерала Даву»¹⁷.
Когда Наполеон возвращается во Францию, оставив армию в Египте, Даву не попадает в тот относительно узкий круг лиц из ближайшего окружения Бонапарта, которых он берет с собой.
Луи Николя остался в Египте и получил пост военного губернатора трех провинций – Бени-Суэф, Эль-Файюм, Эль-Минийя в центральной части страны.
Во время переговоров с англичанами и турками, которые начал преемник Бонапарта генерал Клебер, об эвакуации французами Египта, Даву является стойким противником Клебера по этому вопросу. Он заявляет, что без приказа из Парижа не может быть и речи о полной эвакуации Египта. Тем не менее Эль-Аришское соглашение было подписано.
Не желая более оставаться с Клебером, Даву требует разрешения покинуть армию и возвратиться во Францию как можно скорее. Дезэ просит аналогичного разрешения. Клебер, хоть и огорчен этим, но удовлетворил эти просьбы.
Вскоре после отплытия, Дезэ и Даву попадают в руки англичан, из уст которых узнают, что английское правительство отказалось ратифицировать Эль-Аришское соглашение, а посему они являются военнопленными. Почти месяц они провели в английском плену.
Узнав о возращении Даву во Францию, Наполеон, к тому времени уже Первый консул и глава французского правительства, тотчас присылает ему письмо весьма лестного содержания: «Я с удовольствием узнал, гражданин, о том, что вы прибыли в Тулон. Кампания (Имеется в виду кампания в Италии в 1800 году) еще только началась; нам нужны люди, обладающие вашими талантами. Вы можете быть уверены в том, что я не забыл о тех услугах, которые вы нам оказали при Абукире и в Верхнем Египте. Когда ваш карантин окончится, приезжайте в Париж»¹⁸.
Однако вместо того, чтобы устремиться в Париж, Даву едет к матери в Равьер. В Париже он появляется лишь в начале июля 1800 года.
«В чем причина странной «нерасторопности» Даву? Почему, подобно Дезе (успевшему в решающий момент битвы при Маренго 14 июня 1800 года со своими войсками подоспеть на помощь армии Первого консула и найти на поле боя славную смерть), он немедленно не отправился на Апеннины? Возможно, правильнее всего было бы объяснить это тем, что Даву был обижен на Бонапарта, бросившего его как ненужную, негодную вещь в Египте. Человек, бесспорно самолюбивый и, как все самолюбивые люди, обидчивый, Луи Николя вполне мог испытывать тогда к Наполеону чувства, весьма далекие от благодарности. Желание верой и правдой служить человеку, который без колебаний оставил его в египетской мышеловке, у Даву, должно быть, заметно поубавилось за истекшие с момента отъезда Наполеона из Египта месяцы. В плену у англичан в Ливорно у Луи Николя было достаточно времени для того, чтобы хорошенько поразмыслить обо всем этом…»¹⁹
В июле 1800 года Даву назначается командующим кавалерией Итальянской армии. Участвуя в боевых действиях против австрийцев, он отличается в битве при Поццоло. Об участии Даву в этом сражении Лаура д’Абрантес пишет: «Генерал Даву решил победу превосходной кавалерийской атакой»²⁰.
После заключения мирного договора с Австрией, Даву наблюдает за эвакуацией австрийцами крепости Мантуя и выводом австрийских войск из ряда других населенных пунктов на Апеннинах, обозначенных в Люневильском мирном договоре. После этого он осуществляет реорганизацию кавалерии союзной Франции Цизальпийской республики.
В июне 1801 года Даву был вызван в Париж и уже 24 июля назначен генерал-инспектором кавалерии, курируя кавалерийские части 1-го, 14-го, 15-го и 16-го военных округов. Как не без удивления вспоминал секретарь Наполеона Бурьенн, «этот человек (Даву)… без всяких знаменитых подвигов, без всяких прав, вдруг попал в величайшую милость»²¹.

Обожавший женить своих соратников, Наполеон выбрал для Даву невесту и женил его на воспитаннице пансиона мадам Кампан – Луизе-Эме-Жюли Леклерк. По словам мадам Дюкре, «прекрасная, как ангел, она была проста, скромна и снисходительна». Учитывая тот факт, что сам генерал Леклерк был зятем Наполеона, Луиза-Эме-Жюли слыла завидной невестой. Бракосочетание между Луи Николя и Луизой-Эме-Жюли состоялось 9 ноября 1801 года в Париже. Причем на свадьбе, кроме Наполеона, подписавшего свадебный контракт, присутствовали все прочие члены семьи Первого консула, находившиеся в то время в столице.

Луиза-Эме-Жюли Леклерк

28 ноября 1801 года, Бонапарт назначает Даву командиром пеших гренадеров Консульской гвардии. По этому поводу секретарь Бонапарта Бурьенн писал: «… льстя замыслам Первого консула на счет Востока, Даву по возвращении своем из Египта в 1800 году, после Эль-Аришского договора, вошел к нему в милость и если не заслужил, то, по крайней мере, приобрел его благорасположение, ибо в эту эпоху Даву не имел еще никаких прав на полученное им быстрое продвижение и возвышение. Он без всяких постепенностей был сделан главным начальником Гренадеров Консульской гвардии. С этого дня началась ненависть, которую питал ко мне Даву: удивленный продолжительным разговором с ним Наполеона, я сказал тотчас по его уходе Первому консулу: «Как вы можете так долго пробыть с человеком, которого вы сами всегда называли скотиною? – Я не знал его; он гораздо больше стоит, чем такова об нем идет молва…»²².

Из восьми детей, которые появились на свет у четы Даву, четверо прожили не более года, а любимая дочка Жозефина всего 16 лет. Именно этот удар судьбы существенно подкосил силы «железного маршала». Княгиня Экмюльская пережила мужа на сорок пять лет. В годы Второй империи она оставалась одной из немногих свидетельниц блеска минувшей эпохи.
Прямых наследников по мужской линии у маршала не осталось. Поэтому в 1864 году Наполеон III передал титул герцога Ауэрштедтского племяннику Даву. Именно по этой линии продолжается до наших дней старинный бургундский род. Причем только глава семейства носит фамилию Даву (теперь это тоже своеобразный титул), остальные именуются по-прежнему д’Аву²³.
В 1803 году, когда шла усиленная подготовка в десанту на Британские острова, Даву получает под свое начальство 3-й армейский корпус, располагавшийся в так называемом Булонском лагере. В этой новой должности Даву проявляет поистине безграничную энергию и добросовестность, усердно муштруя солдат, не оставляя ничего на волю случая. Он следит за всем и вся, казалось нет ни одной мелочи, в которую не вникал бы он. Особенное значение Даву придает выучке солдат и снабжению его всем необходимым. Именно постоянное внимание Луи Николя к нуждам солдата побудили барона Дедема написать в своих мемуарах о том, что «он (Даву) всегда был настоящим отцом для своей армии»²⁴. Генералу дедему вторит Шимановский: «Он сурово наказывал за лбой грабеж и заставлял расстреливать виновных. Однако, с другой стороны, Даву был скрупулезным в том, чтобы каждый солдат имел необходимое количество продовольствия...»²⁵ Мармон, очень жестко высказывающийся в своих мемуарах о Даву, пишет: “Фанатик порядка, поддерживавший дисциплину в своих войсках, с заботливостью подходя к их нуждам, он был справедлив, но суров к офицерам и не снискал их любви»²⁶.
Поэтому несколько нелепо звучат высказывания некоторых историков о том, что Даву был «безжалостным к своим солдатам».
К этому времени относится происшествие, в котором Даву, по словам герцогини д’Абрантес, играет прекрасную роль: «В то время был в Брюггском лагере человек, известный всем… своими прекрасными кудрями и наружностью Мюрата, которому старался он подражать в одежде, в поступках и в обращении: это генерал д’Арсенн. Тогда он был полковником пехотного полка, играл роль прелестного, очаровательного; но был ли добр? Это другое дело. Полковник д’Арсенн возвышался очень быстро, дрался хорошо, потому что был храбр и, завивая свои волосы, которые не велись сами, забыл о своем брате, бедном жандарме. А этот брат воспитал его, выучил читать и был вторым его отцом. – Брат! – сказал он ему, когда молодой человек вступил в полк… - У тебя нет ничего; но я дал тебе добрые, хорошие правила; будь честным, думай о нашем отце и не забывай меня. Молодой человек отправился… о бедном брате жандарме он не вспомнил никогда, точно как будто его и не было. Брат умер, и в величайшей бедности, которая только увеличивалась для его вдовы и двух маленьких детей, оставшихся после него. Перед своей смертью он писал брату-полковнику трогательное письмо и поручил ему своих детей. Вдова ожидала ответа; он не приходил. Она написала сама: прежнее молчание. Она была мать; она видела своих детей, умирающих от голода, осведомилась, где находится двадцать второй полк, которым командовал д’Арсенн, и, взявши за руки своих детей, пошла с ними пешком в Брюггский лагерь… Пришедши в Остенде, бедная женщина спрашивает квартиру полковника д’Арсенна. Она была покрыта лохмотьями, нищая; слуги прогнали ее. Она плакала, говорила, что она сестра полковника: ее прогнали еще с большей грубостью. Странность этого случая заставила одного из слуг сказать о нем своему господину. Полковник нахмурился, вспомнил, что точно у него был брат, но приказал своим слугам выкинуть за дверь потаскушку, которая осмеливается принимать имя его невестки.
Тогда в Брюггском лагере был некто Флоренвиль, начальник жандармского эскадрона: он, как говорится, смотрел за порядком в лагере и в окружности его. Д’Арсенн пришел к нему, сказал, что у его брата была любовница, дерзкая женщина, которая, пользуясь теперь положением полковника, явилась к нему; потому он просит выслать ее. Флоренвиль, не осведомляясь, правда ли это, обещал выполнить просьбу полковника и бедная женщина получила в тот же вечер приказание оставить Брюггский лагерь, под опасение попасть в тюрьму. Бедная женщина, в отчаянии от своей бедности и от такого варварского поступка, рассказала свою историю каким-то добрым людям. История была коротка и трогательна; в ней все оказалось справедливо. Бумаги у нее были подлинными: брачный договор и свидетельство о смерти бедного жандарма. Кто-то посоветовал ей обратиться к маршалу (Даву). – Он груб, но правосуден, - сказали ей, - он заставит оказать вам справедливость. - … Маршал получил в одно время и просьбу вдовы, и доказательство справедливости ее требований. Он пригласил к обеду всех полковников дивизии, где служил д’Арсенн; а это, кажется, была дивизия Удино. За столом было 25 человек. При начале обеда, как обычно, царствовало глубокое молчание; вдруг маршал обратился к д’Арсенну: «Полковник! У вас был брат?» Полковник онемел от этого вопроса и особенно от выражения, с каким он был сделан. – «Генерал…». – «Да, да, у вас был брат… добрый человек… который воспитал вас, сударь… выучил читать… словом, был достоин уважения… Здесь его вдова…». – «Генерал! Это искательница приключений». – «Молчать, милостивый государь!.. Я не допрашиваю вас… Я говорю вам, что вдова вашего брата, ваша невестка, сударь, ожидает вас здесь, в величайшей бедности… И вы осмелились прогнать ее, как потаскушку!.. Это бесчестно, милостивый государь… Я видел ее брачный договор, видел все доказательства… они законные, подлинные… Ваш поступок в этом случае ужасен, полковник д’Арсенн!» Полковник глядел в свою тарелку и, правду сказать, не мог ничего лучше сделать… Человек, пораженный могучими словами, оглашавшими его стыд, был жалок… «Господин полковник! – сказал маршал Даву. – Вы должны загладить свой проступок и немедленно. Вы определите вашей невестке тысячу двести франков пенсии. Я обещал ей это вашим именем и выдал четвертую часть суммы вперед: прошу вас возвратить ее мне». – Маршал наклонился, глядя на полковника: «Вы позаботитесь о ваших племянниках. Я принимаю на себя просить императора о помещении их в школу… А вы, милостивый государь, помните об исполнении всех условий, которые предложил я вам… иначе я расскажу все происшествие императору… Можете угадать, понравится ли оно ему». Д’Арсенн оказал послушание… Он назначил своей невестке пенсию, не оскорбляя ее больше и все уладилось»²⁷.
Деятельностью Даву доволен не только Наполеон, но военный министр генерал Бертье. В своем письме Даву он пишет: «Армия, которой вы командуете, гражданин генерал, оправдывает ожидания правительства. Я увидел… вашу преданность Первому консулу и ваше неутомимое усердие, разделяемое и офицерами и рядовыми…»²⁸.
В начале декабря 1803 года был учрежден орден Почетного Легиона – высший государственный орден Франции, а 12-го числа Великий канцлер Ласепед писал Даву: «Высший совет Почетного Легиона только что назначил Вас членом этого Легиона. Я с удовольствием спешу известить Вас, гражданин генерал, об этом знаке уважения Высшего совета и признательности государства»²⁹.
18 мая 1804 года Франция была провозглашена Империей, а Наполеон – императором французов. На следующий день, восстановив звание маршала Франции, император вручает маршальский жезл сразу 18 французским генералам. Один из тех, кто получает это новое отличие, - дивизионный генерал Луи Николя Даву.
1 мая 1804 года Даву пишет письмо Первому консулу, в котором говорит о настроениях в армии относительно предполагаемого титула императора и просит его принять этот титул: «Гражданин Первый консул... Армия желает, чтобы Вы приняли титул императора французов (императора галлов). Это в большей степени гарантия нашего счастливого будущего, нежели честь лично для Вас. Одно ваше имя громче всех титулов, когда-либо данных тем, кто находился у власти. Но постольку, поскольку Вы возглавляете великую и отважную нацию, Вы должны принять титул, принадлежащий государям самых могущественнейших народов... Вы отнимите все надежды у Бурбонов, у которых нет ни добродетели, ни славы»³⁰.
Получив звание маршала, Даву одновременно занял пост президента коллегии избирателей департамента Йонна.
Заручившись поддержкой Австрии и России, Англия вынудила Наполеона отказаться от дерзкого плана вторжения на Британские острова. Вместо грандиозной десантной операции солдатам Великой армии предстоял поход на восток. По словам Данн-Паттисона, «кампания 1805 года впервые дала маршалу возможность руководить большими подразделениями всех родов войск и… подтвердить, что Наполеон был прав, сочтя его достойным маршальского жезла»³¹.
Сам Даву, по всей видимости, доволен результатом, достигнутым неустанной, почти двухлетней муштровкой в Брюггском лагере и во время начавшегося похода. В донесении военному министру от 26 сентября 1805 года он сообщал: «Войска прибывают в превосходном расположении духа, и лучшее тому доказательство – наличие малого числа дезертиров; они совсем не не так утомлены (маршем), как ожидалось»³².

Отель Монако – парижская резиденция маршала Даву

После капитуляции армии Мака под Ульмом французские войска двинулись против русской армии Кутузова. Во время этого форсированного марша Даву пришлось выдержать упорный бой с австрийцами близ Мариенцелле (8 ноября), в результате которого противник был разгромлен, а остатки австрийского корпуса бежали с поля боя.
Не задерживаясь в Вене, Наполеон с основными силами последовал за отступающей русско-австрийской армией к Брюнну, где на холмистой местности близ деревни Аустерлиц произошло одно из самых знаменитых сражений Наполеона. Собираясь дать битву, Наполеон направил приказы Бернадотту и Даву, охраняющие коммуникации Великой армии, в срочном порядке прибыть со своими силами к полю боя. Невзирая на раскисшие от беспрестанных дождей дороги, пройдя 140 км всего за 50 часов, войска 3-го корпуса присоединились к основным силам Великой армии в самый канун сражения.
В ходе сражения войска Даву, возглавившего правый фланг, сковали главные силы противника, тем самым дав Наполеону возможность нанести главный удар по господствующим Праценским высотам, которые были захвачены войсками маршала Сульта. После этого в тыл левофланговой группировке союзной армии был нанесен удар, который был поддержан войсками Даву. Перед тем, как бросить полки своего корпуса в контратаку, вспоминал участник Аустерлицкого сражения капрал Жан-Пьер Блез, «маршал Даву, не сходивший с места, хотя неприятельские ядра начали серьезно нас тревожить, напомнил нам о деле при Мариенцелле»³³. Оценивая действия своих войск в битве, Даву писал в своем рапорте: «Большую часть дня мне пришлось сражаться как в центре моих позиций, так и на моих флангах с чрезвычайно сильными колоннами (противника). Все части маневрировали, сохраняя полнейшее хладнокровие, несмотря на жестокий огонь неприятеля, и многократно вступали в бой с врагом…»³⁴.
В своем письме жене маршал так описывал итоги сражения: «Русские намеревались победить Императора... и атаковали нас... Но победа осталась верна нашему государю; никогда она не была столь полной; вся русская армия была уничтожена, ее артиллерия попала в наши руки. Они (русские – С.З.) сражались с ожесточением; они оставили нам 15 тысяч своих солдат, которые сдались в плен: остальные войска были рассеяны... Таким образом, не существует более никаких препятствий к заключению мира»³⁵.
И действительно, уже вскоре начались переговоры о мире, а в конце декабря был окончательно заключен договор в Пресбурге.
Однако по настоящему «звездным часом» для Даву явилась кампания 1806 года с ее кульминацией - сражением под Ауэрштедтом, прославившим «железного маршала» и ставшим, по словам Военского, «венцом его военной славы»³⁶. Под Ауэрштедтом 27-тысячный корпус Даву встретился лицом к лицу с главной прусской армией, численность которой оценивают по-разному – от 54 до 70 тысяч человек. «Уступающие в численности пруссакам французы перестроились в каре, и в течение всего дня, пока Наполеон и остальные маршалы громили пруссаков под Йеной, Даву... галопом носился от каре к каре, призывая своих солдат стойко держаться, пока не придет подмога.
Не раз и не два прусская кавалерия и пехота пытались опрокинуть французов, но стойкие ряды ветеранов Даву успешно отражали каждую атаку. В конце концов пруссаки прекратили атаки, повернулись спиной к этому упрямому человеку и его недвижимым каре и поспешили в северном направлении»³⁷.
«Ауэрштедт – один из немногих оборонительных сражений, превратившегося в сражение наступательное, при котором численно слабейший противник нанес поражение сильнейшему (по меньшей мере вдвое) неприятелю»³⁸.
В пятом бюллетене Великой армии от 15 октября 1806 года о Даву и его солдатах сказано: «На нашем правом фланге корпус маршала Даву творил чудеса; он не только удержался, но и вел бой... с главной армией противника, которая должна была выйти к Кёзену. Этот маршал выказал необыкновенную храбрость и стойкость характера – первостатейные качества военного человека. Ему помогали генералы Гюден, Фриан, Моран, Дольтан – начальник штаба, а также необыкновенно бесстрашный в своей храбрости армейский корпус»³⁹.
«Его твердость и непоколебимая воля, - писала герцогиня д’Абрантес, - решила победу, долго оспариваемую Калькрейтом и Блюхером… Кажется несомненно, - продолжает она, - что истинная слава этого дня принадлежит маршалу Даву»⁴⁰.
Постоянно находясь в гуще боя, вдохновляя своих солдат, Даву кричал им: «Великий Фридрих уверял, что Бог дает победу большим батальонам, но он лгал; побеждают лишь самые стойкие, а вы и ваш командующий как раз из их числа!»⁴¹
«Маршал Даву атаковал (противника), - писал Савари, - с меньшими силами, в соотношении один к четырем… Он смог удержать своих людей на поле боя, лишь появляясь повсюду лично… Славой, которую он обрел в этот день… Даву был обязан своей величайшей доблести и доверию, которое он внушал своим войскам…»⁴².
В письме Мюрату Наполеон восторженно писал: «Маршал Даву дал превосходное сражение, он один разгромил 60 тысяч пруссаков»⁴³.
После Ауэрштедта в общественном мнении по отношению к Даву произошла полная перемена. Сегюр по этому поводу пишет следующее: «Человек честный, порядочный и аккуратный, Даву как бы хорошо не служил до этого и, несмотря на звание маршала, до которого дослужился, - все же был малоизвестен. Казалось, что император особенно вознаграждал его за личную службу и личную преданность, чем за славу. такое о нем было мнение. Но в славный день Ауэрштедта Даву доказал полностью своей гений и свое упорство, и не упустил представившуюся ему возможность. Он оправдал выбор императора и, будучи до этого времени малоизвестным, стал знаменитым»⁴⁴.
Когда Наполеон в очередной раз в присутствии Даву с похвалой отозвался о солдатах 3-го корпуса и об их командире, он услышал в ответ: «Государь, мы – ваш десятый легион. Всегда и везде мы будем для вас тем, чем для Цезаря был десятый легион»⁴⁵.
После Ауэрштедта дивизионные командиры Даву – генералы Гюден, Фриан и Моран – получили в Великой армии прозвище «бессмертные».
Доказательством «уважения и признательности» к заслугам 3-го корпуса и самого маршала Даву является тот факт, что когда части Великой армии триумфально вступают в Берлин, их шествие возглавляют победители при Ауэрштедте.
Однако военные действия не закончились победой у Йены и Ауэрштедта. Еще предстояло разгромить русские войска, находящиеся в Польше.
Как и прежде, в кампании 1807 года Даву командует 3-м корпусом Великой армии, и принимает участие в битве у Чарново, Голымина и Гейльсберга. В кровавом побоище с русскими у Прёйсиш-Эйлау войска Даву сыграли одну из ключевых ролей, не только избавив французскую армию от поражения, которое нависло над ней после уничтожения корпуса Ожеро, но и своими действиями сбили весь левый фланг русской армии, перерезав коммуникации. Однако не поддержанный вовремя Неем, Даву был вынужден отойти под ударом подошедших свежих сил Лестока. Теперь уже положение Даву стало опасным. Ни Ней, ни Бернадот не подошли, и где они – неизвестно. «Железный маршал» понимает, что сейчас единственный выход – держаться во что бы то ни стало. Никогда не дающий эмоциям преобладать над собой, Даву на этот раз срывается на крик: «Храбрецы найдут здесь славную смерть, а трусы отправятся в пустыни Сибири!»⁴⁶ Теперь и в самом деле его солдаты не отступят ни на шаг.
В своем письме жене маршал писал, что битва 8 февраля была не похожа на битвы других кампаний; что сражение, в котором участвовало 100 тысяч человек, не дало ощутимых результатов. «Император, моя милая Эме, - продолжал Даву, - избаловал нас своими чудесами; этим днем он неплохо маневрировал, чтобы надеяться на результат, однако бури, очень большие препятствия и судьба решили все иначе. Это сражение должно было быть выигранно, однако успех был ограниченным...»⁴⁷
Через неделю после подписания в Тильзите договора о мире и дружбе между Францией и Россией Даву был назначен генерал-губернатором созданного Наполеоном Великого герцогства Варшавского. «… Наполеон, прекрасно знавший своих маршалов, назначил его (Даву) губернатором Варшавы, - вспоминала графиня Анна Потоцкая, - потому, что был вполне уверен в его преданности и нравственности… Маршал получил приказание обходиться с нами (т.е. поляками) насколько возможно мягче, поддерживать в нас надежды и развлекать нас…»⁴⁸.
На своем посту Даву проявил себя не только как выдающийся организатор, но и как политик. Его взгляды на польские дела во многом отличались от взглядов Наполеона. Маршал советует императору и в самом деле объявить полякам о том, что Франция гарантирует им восстановление национальной независимости. Это, по его мнению, самое действенное средство привлечь под знамена Наполеона всех патриотически настроенных поляков. Симпатии Даву к среднему классу в Польше и его недоверие к польской аристократии становились все сильнее. Тогда как Наполеон все меньше проявлял восторга по поводу польской независимости, Даву продолжал быть ее сторонником. Не имея возможности повлиять на многие действия Наполеона, «железный маршал» утверждал, что «союзник более ценен, нежели раб».
Первые французские резиденты в герцогстве Варшавском, а также Даву, будучи главнокомандующим французскими войсками, стремились поддерживать так называемых польских радикалов, или, как их называли, - «якобинцев» - Зайончка, Шанявского и других. Даву убеждал императора в целесообразности опереться на них. Он даже составил 9 октября специальную записку для Наполеона, в которой, с присущей ему откровенностью, писал императору, что не следует рассчитывать на искреннюю поддержку польской аристократии, так как этот класс продаст Францию при первом же удобном случае. Даву подчеркивал, что аристократы не пожелают расстаться со своими привилегиями, а, следовательно, их взгляды обращены не на Францию, а на Россию. Даву отмечал в своей записке императору, что именно эти средние слои поддержали французскую революцию, служили в Италии, это от них французская армия в Польше увидела помощь, «когда двери дворцов были закрыты»⁴⁹. Недаром один из русских агентов Чернышев, характеризуя Даву, именует его так: «… усердный сторонник поляков, он большой враг русских»⁵⁰.
Маршал Даву правильно понял настроение поляков, понял их стремления, он точно определил в той атмосфере, на кого можно точно и с полным основанием положиться. Именно поэтому он имел в Польше огромное влияние, и имел поддержку большинства населения. Но Даву не понял одного: он не понял, что взгляды Наполеона по этому и другим вопросам уже претерпели значительную эволюцию, а наполеоновские войны коренным образом изменили свое социальное и политическое содержание. Он не понял, что генерал Бонапарт ушел, и что сейчас есть только император Наполеон.
Как губернатор герцогства Даву постоянно контактировал с польским правительством, которое маршал постоянно критиковал за плохую организацию и функционирование. Его критика «глупого правительства» герцогства Варшавского достигла своего пика к лету 1808 года. В сентябре маршал писал Наполеону: «Я не должен скрывать от Вашего Величества то, что какими бы красивыми не были обещания правительства… у этого правительства нет ни средств, ни авторитета, ни воли. Оно не желает ничего делать без консультации с кабинетом министров короля Саксонии и ни за что не отвечает»⁵¹. На следующий день Даву писал: «Трудно представить состоянии дезорганизации этой страны. Не только парламент, но даже простые комиссии никому не подчиняются. Господствует произвол, что приводит к бесчинствам, которые дойдут до пика и станут невыносимыми…»⁵². В середине июня маршал пишет: «Я буду делать все, что смогу, чтобы сохранить мое терпение, оставаясь хладнокровным… Я осознаю, что, несмотря на трудности, это совершенно необходимо в стране, где ничего не организовано и где вряд ли что-нибудь будет организовано»⁵³.
Наполеон, судя по всему, вполне удовлетворен деятельностью Даву в герцогстве. 28 марта 1808 года император жалует маршалу титул герцога Ауэрштедтского. Кроме этого, император преподносит новоиспеченному герцогу денежные пожалования. «Необходимо, чтобы я дал ему это, - говорил император графу Нарбонну, - … потому что он ничего не возьмет для себя сам»⁵⁴. В итоге доходы Даву достигаю суммы в один миллион франков в год. Когда кто-то заметил Наполеону, что тот награждает Даву более чем по-царски, император ответил: «Да, я много давал Даву, но потому, что он сам ничего не берет и не просит»⁵⁵.
Правда, аббат де Прадт в своих воспоминаниях называет действия Даву в Польше как безжалостные и репрессивные и говорит о том, что маршал «наполнил Польшу страхом и опозорил имя француза». Оставим эти рассуждения аббата на его совести, тем более что польские историки называют Даву другом поляков.
В начале Австрийской кампании 1809 года Даву, несмотря на критическое положение, удается вывести из-под удара весь свой корпус от Регенсбурга. В ходе этого трудного марш-маневра герцог Ауэрштедтский разбивает австрийцев у Тейгна. В последующие дни, 21-22 апреля, его войска, состоящие из двух дивизий, отражают наступление главных сил австрийской армии у Экмюля. В донесениях Наполеону маршал сообщал: «Передо мной вся неприятельская армия и сражение весьма оживленное. Я удерживаю свои позиции и надеюсь их сохранить, но войска очень устали, а вражеская артиллерия втрое превосходит мою»⁶⁹. За простыми и сдержанными словами Даву скрывалось отчаянное напряжение, с которым французам приходилось отражать вражеские атаки. Несмотря на недостаток сил, Даву не ограничился только обороной. Рядом успешных контратак он остановил на некоторых пунктах австрийцев и даже заставил их отступить. Во второй половине для 22-го апреля к Экмюлю подошел Наполеон с главными силами армии и отбросил противника к Регенсбургу, который был взят штурмом на следующий день.
Отметив заслуги Даву в сражении при Экмюле 20-22 апреля 1809 года, Наполеон жалует ему новое отличие – титул князя Экмюльского.
В сражении при Асперне-Эслинге корпус Даву не принимает непосредственного участия. Тем не менее, во многом благодаря действиям «железного маршала» Наполеону удается избежать полной катастрофы. Когда понтонный мост, по которому шли подкрепления ведущим тяжелые бои корпусам Массены и Ланна в очередной раз был разрушен австрийцами, Даву организует из лодок небольшую флотилию, с помощью которой император смог продолжить переброску боеприпасов и подкреплений. Как пишет Делдерфилд, «Даву, собиравшийся начать переправу как раз в тот момент, когда мост рухнул, организовал импровизированные челночные перевозки, посылая на другой берег каждый бочонок пороха, каждую пулю, на которые он только мог наложить свою руку»⁵⁷.
В Ваграмском сражении войскам Даву отводилась немаловажная роль – сломить сопротивление левого крыла австрийской армии, занимавшего очень сильную позицию на Ваграмской возвышенности. Помимо этого, маршалу поручалось присматривать за ситуацией на правом фланге французской армии, где вполне вероятным было появление войск эрцгерцога Иоанна, шедшего на помощь главной австрийской армии. Накануне сражения Наполеон сказал, обращаясь к свите: «Вот увидите, Даву выиграет мне и эту битву!»⁵⁸
Герцог Ауэрштедтский блестяще справился с порученным ему заданием. В ходе сражения под ним убивают лошадь; находившийся рядом с Даву генерал Гюден получает четыре раны. Сломив сопротивление левого крыла австрийцев, которым командовал Розенберг, Даву с боем входит в Ваграм, угрожая тылам австрийской армии. Тем временем, сокрушительный удар «колонны» Макдональда уничтожил все шансы эрцгерцога Карла на более благоприятный исход всего сражения.
После войны с Австрией, Даву назначается губернатором ганзейских городов и командующим оккупационной армией в Германии. В его компетенцию входит неукоснительное проведение в жизнь континентальной блокады и строгий надзор за большей частью территории Пруссии. Для немецких городов это было время строжайшей цензуры и ограничений. Даву для немцев стал символом необычайной суровости, за что его в Германии прозвали «Marshall Wuth» («Свирепый маршал» (нем.)) и «Робеспьер Гамбурга». О ненавистном Даву в 1813-1814 гг. вышла целая серия брошюр, в которых он описывался как чудовище, монстр, для которого чуждо все человеческое. Правда, справедливости ради, нужно сказать, что большая часть этих пасквилей несла в себе больше лжи и выдуманных историй, чем правды.
Даву был убежден в том, что континентальная блокада – это смертоносное оружие против Англии, и что дело только в добросовестном и точном исполнении предначертаний императора. Об этом он писал генералу Фриану: «… Декреты Его Величества должны исполняться без исключения всеми, главным образом его солдатами. Уже давно англичане были бы принуждены к миру, если бы все агенты, которые обязаны приводить в исполнение приказы нашего суверена были исполнительны. К несчастью, коррупция приводит к невыполнению этих распоряжений… не скрою, что существует еще большое количество товаров, которые не были заявлены; продолжайте вашу деятельность со всей строгостью…»⁵⁹.
В уме этого сурового солдата сложилась даже такая концепция: настала пора мстить английской торговле за все те беды, которые некогда причинил французской торговле Кромвель: «Начиная с Кромвеля, англичане сделали ставку на разрушение нашей морской торговли; они начинали ее еще до того, как объявили нам войну. Они разрушили тысячи семей, которые оказались непричастными в спорах правительств. Надо использовать нашу мощь на континенте, чтобы отомстить; это единственное средство заставить их отказаться навсегда от этой несправедливости на море…»⁶⁰.
В начавшейся войне против России Даву командовал 1-м армейским корпусом Великой армии, насчитывающем по разным оценкам 69-72 тысячи человек. Действуя против армии Багратиона, Даву у Могилева преградил путь русским и в ходе упорнейшего боя не дал Багратиону выйти на соединение с армией Барклая через Могилев. Однако, несмотря на это, двум русским армиям удалось все же соединиться в Смоленске.
В дальнейшем Даву участвует в штурме Смоленска и в Бородинском сражении, в котором его войска атаковали укрепления левого фланга русской армии. Во время первых атак на Семеновские флеши, князь Экмюльский получил довольно сильную контузию и не смог в полную силу руководить действиями своих войск.
Во время отступления из Москвы Даву было поручено командовать арьергардом Великой армии. Под Вязьмой его войска были окружены, однако благодаря помощи Евгения Богарне, Даву удалось прорваться сквозь русские войска, правда, при этом корпус князя Экмюльского понес большие потери. Как вспоминал в своих мемуарах Коленкур: «Вчерашнее поведение 1-го корпуса явилось дурным примером и произвело плохое и опасное впечатление на все войска»⁶¹. Несмотря на поражение арьергарда, русские участники этого боя с похвалой отозвались о французах. Активный участник преследования Великой армии генерал Левенштерн писал: «Даву и вице-король покрыли себя славой в этот день, однако они понесли серьезные потери…»⁶². Сам князь Экмюльский, описывая события у Вязьмы, докладывал маршалу Бертье: «В этот день порядок был восстановлен на марше; но имеются 4 тысячи человек, принадлежащие к разным полкам армии… при атаках противника они разбегались и сеяли смятение в мои колонны»⁶³.
Однако Наполеон остался недоволен тем, как Даву руководил арьергардом. По словам Сегюра, император жаловался на медлительность маршала, ставил ему в упрек, что тот отстал от него на 5 переходов, тогда как должен был отстать только на три; он считал маршала слишком большим теоретиком, чтобы умело руководить таким нерегулярным походом. Наполеон поручил арьергард Нею.
В бою под Красным остаткам корпуса Даву пришлось в очередной раз прорываться сквозь русские войска, теряя пушки, солдат, обоз. Это было следствием совершенно неправильного толкования действий Кутузова. Как писал Жомини, «Наполеон, отступая от Смоленска, предпочел отступление эшелонами движению целой армии и сделал при этом более тяжелую ошибку, что неприятель преследовал его не сзади, а в поперечном направлении, почти перпендикулярно к середине его разобщенных корпусов. Три дня боя под Красным, столь губительные для его армии, были результатом этой ошибки»⁶⁴.
«Результатом этой ошибки» было и то, что арьергард маршала Нея оказался отрезанным от французской армии и шансов на спасение у него практически не было. Однако Ней сумел найти выход из критического положения: он переправился по тонкому льду через Днепр и привел остатки своего отряда в Оршу к Наполеону. «Разгоряченный недавним сражением и расстроенный опасностями, угрожавшими чести армии, - писал граф Сегюр, - Ней взвалил всю вину на Даву, несправедливо упрекая его в том, что тот покинул его. Когда, несколько часов спустя Даву захотел извиниться перед Неем (Дело в том, что еще в Смоленске Даву и Ней сильно повздорили: последний упрекал князя Экмюльского в том, что весь провиант съели войска 1-го корпуса. Даву в ответ резко отвечал, что провиант был съеден предыдущими войсками. Вобщем, по этому вопросу они так и не смогли договориться и, раздраженные друг на друга, разошлись по своим корпусам), то получил в ответ лишь суровый взгляд и следующие слова: «Я, господин маршал, не упрекаю вас ни в чем; Бог все видел, Он и рассудит!»⁶⁵.
Большой вины в критической ситуации, в которой оказался Ней, у Даву не было. Тем более, что князь Экмюльский отсылал ему и приказы Наполеона и сообщения о последних событиях, однако Ней на все это только отвечал, что «все русские на свете со своими казаками не помешают ему пройти». Несмотря на это и Наполеон, и начальник штаба маршал Бертье всю вину свалили на него. Как писал Коленкур: «Наполеон и Бертье сваливали на князя Экмюльского всю ответственность за несчастье, которого все боялись; они хотели снять с себя вину за допущенные слишком большие промедлений между выступлениями колонн, т.е. за то, что Ней должен был, в составе арьергарда, выступить из Смоленска только 17 ноября»⁶⁶.
Под занавес русской кампании, уже после отъезда Наполеона во Францию, тем, что прежде именовалось Великой армией, командует король Неаполитанский Иоахим Мюрат. В прусском городке Гумбинен на военном совете между ним и Даву происходит примечательный диалог. Созвавший совет король Иоахим, дав волю своему озлоблению против императора, воскликнул: «Нельзя служить безумцу! – кричал он. – Из-за него мы не можем спастись; ни один европейский принц не верит больше ни его словам, ни его договорам! Прими я предложение англичан - я был бы таким же великим государем, как австрийский император или прусский король». Возглас Даву остановил его: «Король прусский, император австрийский – государи Божией милостью, а вы, если и король, то единственно по милости Наполеона и пролитой французской крови. Черная неблагодарность вас ослепляет»⁶⁷.
Даву тут же заявил Мюрату, что донесет на него императору. Мюрат был смущен; он чувствовал себя виноватым. «Так была потушена первая искорка измены, - пишет Сегюр, - которая позже погубила Францию!»
В самом начале кампании 1813 года принц Евгений, сменивший Мюрата на посту главнокомандующего, поручает Даву оборонять Дрезден. Там, однако, князю Экмюльскому доводится находиться всего каких-то десять дней. Более чем краткое присутствие Луи Николя в саксонской столице ознаменовалось взрывом Дрезденского моста. Многие современники назвали взрыв моста «варварской акцией», даже не вдаваясь в суть дела. В «Письмах русского офицера» Ф. Н. Глинки по этому поводу сказано: «История напишет имя его (Даву) на свинцовой скрижали подле имен Герострата и Омара»⁶⁸. Взрыв моста, а если быть более точным и справедливым, только одной его части, был осуществлен из-за военной необходимости, чтобы задержать быстрое наступление союзных войск. Об этом маршал не раз писал в своих письмах как родным, так и принцу Евгению Богарне. В письме Наполеону от 14 марта 1813 года князь Экмюльский писал: «… Я уведомил саксонского короля, что Дрезденский мост будет разрушен только в случае военной необходимости»⁶⁹. 15 марта Даву – королю Саксонии: «… Что касается Дрезденского моста, то я сделаю все от меня зависящее для его сохранения. Однако при крайней военной необходимости мне придется уничтожить одну его часть, чтобы расстроить планы противника»⁷⁰. 18 марта князь Экмюльский пишет вице-королю Евгению Богарне: «… В девять часов утра я взорву мост. Этот шаг я сделаю потому, что имею приказ и этого требует военная необходимость; это глубоко огорчило саксонского короля и жителей»⁷¹.
24 февраля 1813 года в Гамбурге вспыхнуло восстание против французов, и 12 марта начальник гарнизона генерал Кара Сен-Сир был вынужден эвакуировать город.
Наполеон был взбешен оставлением Гамбурга и направил на подавление восстания Даву, считая, что только такой непреклонный воин может это сделать. «… я хочу сохранить за собой Гамбург, - писал император маршалу, - и не только в случае возмущения жителей или нападения полевых войск, но даже и тогда, когда против него будет действовать целый осадный корпус»⁷².
31 мая войска Даву вошли в Гамбург. Несмотря на обвинения маршала в жестокости во время подавления мятежа, никто из жителей и главных зачинщиков мятежа не пострадал, несмотря на приказ императора сурово наказать город. Однако Даву взял на себя ответственность не исполнять самые суровые меры императора в отношении мятежного города. Даже русский историк Богданович признает очевидный факт, что «преследование виновных в восстании против французского правительства было довольно слабо. Несколько человек подверглись тюремному заключению, однако же полиция розыскивала столь медленно, что всякий желавший скрыться имел на то достаточно времени»⁷³. Мало того, что практически никто серьезно не пострадал, Даву просил императора амнистировать Гамбург. В письме Наполеону от 20 июня 1813 года маршал писал: «Эти люди (жители Гамбурга – С.З.) враждебны только из-за корысти, но они не злые и не нуждаются в строжайших примерах. Я полагаю, что следовало бы, в интересах Вашего Величества, наказать этих людей только деньгами и предать забвению остальное»⁷⁴.
Нет никакого сомнения, что некоторые решения Даву вызывали недовольство жителей и считались чересчур суровыми. Однако не будем забывать, что, во-первых, война и военные действия никогда не были милосердным занятием и первыми, кто страдал от войн в любые времена - были мирные граждане; во-вторых, все действия Даву были подчинены только одной цели – защитить территорию Империи (а Гамбург был частью французской империи) от всех посягательств противника. Ради этой цели Даву мог применять даже самые суровые и непопулярные меры, что и вызывало крайнее недовольство, а то и вовсе презрение к нему с навешиванием всевозможных, порой совершенно несправедливых, ярлыков.
Как выразилась об обороне Гамбурга Даву в 1813-1814 гг. Дезире Лакруа, она стала подлинной «вершиной его воинской славы»⁷⁵. Почти полгода «железный маршал» ожесточенно защищает этот приморский город от всех нападений с суши и с моря. Как отмечали в «Истории XIX века» Лависс и Рамбо, «к моменту торжества коалиции Даву оказался единственным французским полководцем, оставшемся непобедимым и в полной боевой готовности»⁷⁶.
Наполеон на острове Святой Елены, когда разговор зашел об обороне Гамбурга Даву, сказал, что жители говорили о маршале с отвращением, но при этом добавил, что «когда генералу поручают защиту города с приказами оборонять его при любых обстоятельствах, то в этом случае очень трудно получить одобрение со стороны жителей». Продолжая эту тему, ссыльный император сказал: «Я не думаю, что у него плохая репутация. Он никогда ничего не брал лично для себя. Конечно, он наложил контрибуцию (Контрибуцию на Гамбург и Любек в размере 52 млн. франков наложил Наполеон, а маршал только был исполнителем данного распоряжения императора), но это все было необходимо для нужд армии, особенно осажденной…»⁷⁷.
За то время, что Даву «отстаивает» Гамбург, в Европе происходит множество событий. После Лейпцига Наполеон фактически потерял контроль над Германией. С 1 января 1814 года война полыхала уже на территории Франции. Французская кампания 1814 года завершается вступлением войск союзников в Париж (31 марта 1814 г.) и отречением Наполеона (6 апреля 1814 г.). 14 апреля Беннигсен сообщает Даву об отречении Наполеона и восшествии на престол династии Бурбонов. Однако князь Экмюльский считает это сообщение русского командующего провокацией. 20 апреля противник вновь сделал попытку убедить несговорчивого маршала о смене власти во Франции. Даву ответил двум русским офицерам-парламентерам, что «император Наполеон не передает мне приказы через русских офицеров»⁷⁸. 28 апреля в Гамбург прибыл двоюродный брат маршала – Франсуа, который привез письма жена Даву, газеты и на словах подтвердил все самые худшие известия. Только тогда Даву решился сдать (но не капитулировать) город. Его войска выходили из Гамбурга со всем оружием и с развернутыми знаменами.
По возвращении домой Даву пришлось оправдываться в своем поведении во время командования гамбургским гарнизоном. В письме от 17 июня генерал Дюпон – военный министр – извещал Даву, что король выражает крайнее неудовольствие его действиями во время обороны Гамбурга: «Во-первых, Вы открыли огонь по белому знамени (короля) после известия о свержении Наполеона и реставрации Бурбонов на престоле, - писал Дюпон. – Прикарманили все деньги Гамбургского банка и совершали произвольные акты, которыми опорочили имя француза»⁷⁹.
Несмотря на то, что Людовик XVIII принял объяснения Даву и снял, правда, неофициально, все обвинения, которые были брошены в лицо маршалу, вердикт остался в силе – князю Экмюльскому запрещено появляться в Париже и постоянно находиться в своем имении Савиньи-сюр-Орж.
Когда в марте 1815 года Наполеон, бежавший с острова Эльба, высаживается на юге Франции в бухте Жуан, Даву решает примкнуть к нему и отправляется в Париж. «20 марта, всего лишь через несколько часов после торжественного въезда Наполеона в Тюильри, туда прибыл Даву и предложил свои услуги. Его появление было триумфом для приверженцев императора. Ведь ни один человек в Париже не мог, указав пальцем на князя Экмюльского, заявить: «Вот идет ренегат!» Даву никогда не склонял голову перед Бурбонами и никогда не склонил бы ее, даже если бы стал свидетелем тысячи реставраций. Он появился перед Наполеоном спокойным и бесстрашным, и тот принял в объятия этого холодного, неулыбчивого человека. Даву был единственным в этой ликующей толпе, кого нельзя было подкупить, запугать, улестить или склонить к измене присяге. Он был единственным среди миллиона приспособленцев и лизоблюдов»⁸⁰.
С восстановлением империи Наполеон предлагает Даву занять пост военного министра. Однако князя Экмюльского это предложение не слишком прельщает, и он просит у императора лучше предоставить ему какую-нибудь должность в действующей армии, тем более, что новая война с антифранцузской коалицией неизбежна. Наполеон настаивает на своем: «Я не могу доверить Париж никому, кроме вас»⁸¹, - отвечает он на все возражения маршала. Как пишет по этому поводу Военский, «словно какой-то злой дух побуждал Наполеона отвергать услуги человека, в котором бил избыток энергии, в дарованиях которого он был уверен, и который был ему беззаветно предан»⁸².
Назначенный все же против своего желания военным министром, Даву проявляет на этом посту присущие ему выдающиеся организаторские способности, буквально из ничего сформировав к началу июня 1815 года боеспособную армию.
После поражения Наполеона в битве при Ватерлоо (18 июня 1815 г.) и вторичного отречения императора Даву возглавил французскую армию и оборону Парижа. Однако он прекрасно понимал, что отстоять город нет никакой возможности и тем более выиграть войну, когда против Франции ополчилась вся Европа. 3 июля 1815 года он подписывает Конвенцию об эвакуации Парижа. Одним из главных требований князя Экмюльского при подписании этого договора была статья об амнистии всех, кто способствовал возвращению Наполеона и поддержал его во время Ста дней.
Однако надежда Даву на то, что эта конвенция будет соблюдаться всеми сторонами рухнула в самое ближайшее время. Ни Бурбоны, ни тем более союзники не намеревались соблюдать договоренности. По всей стране прокатилась волна так называемого «белого террора», под которую попали все, кто так или иначе был связан с «узурпатором» во время Ста дней. Самыми знаменитыми жертвами «белого террора» стали маршалы Брюн и Ней. Первый был растерзан толпой роялистских фанатиков в Авиньоне, а последний был расстрелян по решению суда пэров Франции. Даву изо всех сил пытался спасти жизнь Нею и другим военным, попавшим в так называемые проскрипционные списки. Но к нему никто не прислушивался.
Своя доля преследования достается и Даву. Несмотря на то, что князь Экмюльский не присягал королю в 1814 году, а значит не мог быть обвинен в измене, однако роялисты не простили ему поддержку Наполеона в марте-июне, защиту Нея и других военных. Король лишает Даву звания пэра Франции, данного ему «узурпатором» 2 июня 1815 года; по распоряжению монарха князя Экмюльского лишают всех денежных пожалований и пенсий и заставляют отправиться в изгнание в Лувьер.
«Но еще до своего отъезда в Лувьер Даву совершает поступок, который, вероятно, более замечателен, чем разгром пруссаков под Ауэрштедтом в 1806 году или оборона Гамбурга в 1813-1814 гг.»⁸³. Он пишет письмо маршалу Гувион Сен-Сиру (военному министру короля), в котором просит его, чтобы все проскрипционные меры правительства против военных, служивших Наполеону во время Ста дней, были обращены исключительно против него. «Это милость, которую я требую мне оказать, - пишет Даву, - в интересах короля и отечества!»⁸⁴

Дом в Лувьере, где жил в ссылке маршал Даву	Савиньи-сюр-Орж – имение Даву
Музей Даву в Савиньи-сюр-Орж	Музей Даву в Савиньи-сюр-Орж

В течение двух лет Даву живет в Лувьере под надзором полиции. Только в 1816 году, благодаря посредничеству маршала Макдональда и герцога Додевилля, король дал согласие на прекращение изгнания Даву и возвращения его в имение Савиньи-сюр-Орж. Поводом для официального прекращения ссылки послужила свадьба герцога Беррийского, претендента на престол.
Возвращение Даву в свое имение не означало, однако, что все закончилось. Ему, по-прежнему, запрещено являться в Париж без особого распоряжения короля. Все лето и осень 1816 года маршал занимается своими делами в Савиньи. Он лично наблюдает за распиливанием деревьев в лесу и возделыванием земель, проявляет особенный интерес к виноградникам, высаживая виноградную лозу, привезенную с его родной Бургундии. Правда, хорошего винодела из Даву не вышло: вино, которое маршал производил было такого низкого качества, что только он и мог оценить его вкус.
В конце августа 1817 года Даву получает записку военного министра, в которой тот сообщал, что в ближайшее воскресенье после мессы Даву должен принести клятву маршала Франции и получить из рук короля маршальский жезл.
31 августа Даву, прибыв в Тюильри, получает из рук короля маршальский жезл. Это мероприятие - возвращение князя Экмюльского в общественную жизнь. 11 февраля 1819 года Даву становится кавалером ордена св. Людовика, а 5 марта того же года – пэром Франции, наряду с маршалами Лефевром, Журданом, Монсеем и Сюше.

Могила маршала Даву

Луи Николя Даву умер в своем парижском особняке на улице Сен-Доминик 1 июня 1823 года от туберкулеза легких. Перед смертью Даву произнес: «Я прожил жизнь честного человека; я умираю незапятнанным»⁸⁵.
Торжественная панихида была отслужена в 11 часов утра 4 июня в церкви Сент-Валери, на левом берегу Сены. Похоронами руководил сын маршала, зять – граф Вижье, а также ближайшие родственники: граф Бомон, генерал граф Кутар. Проститься с «железным маршалом» пришли его боевые друзья и соратники, солдаты и офицеры. Маршалы Журдан и Мортье, а также генерал Бельяр и граф Масон несли орденские ленты. На похоронах присутствовали все маршалы, находившиеся в Париже, большое число членом обеих палат. Никто из высших сановников короля не появился на похоронах: даже мертвый, Даву внушал им страх.
Похоронная процессия, состоявшая из 14 экипажей и военного эскорта в 200 человек, продефилировала по улицам Парижа к кладбищу Пер-Лашез.
Маршал Даву был похоронен в фамильном склепе рядом с любимой дочерью Жозефиной и совсем неподалеку от могил маршалов Массена и Нея.
Несмотря на некоторые критические высказывания императора о своем верном маршале, все же Наполеон в большинстве случаев будет отзываться о Даву достаточно высоко. Маркиза де Блоквиль, дочь маршала, сообщает нам, что генерал Бекер, которому была поручена безопасность экс-императора и сопровождавший Наполеона из Мальмезона в Рошфор, наносил частые визиты супруге маршала, рассказывал ей, что Наполеон, разговаривая с ним на протяжении всей поездки, говорил о своих поражениях и причинах, их вызвавших, и как-то днем воскликнул, говоря о Даву: «Я убежден, что Даву меня любил, но не так, как Францию» («Je croyais que Davout m’aimait, mais il n’aimait que la France».)⁸⁶.

Приложения

1. ЭТАПЫ ПРОХОЖДЕНИЯ СЛУЖБЫ

1785 – курсант Парижской военной школы.
1788 – младший лейтенант Шампанского кавалерийского полка.
1791 – уволен в отставку.
1793 – подполковник 3-го батальона волонтеров департамента Йонна.
1793 – майор штабной службы.
1793 – бригадный генерал.
1793 – дивизионный генерал (от звания отказался).
1793 – уволился из армии.
1794 – вновь в армии в чине бригадного генерала.
1800 – дивизионный генерал. Командующий кавалерией Итальянской армии.
1801 – командир гренадеров Консульской гвардии.
1804 – маршал Франции. Шеф 6-й когорты Почетного Легиона.
1805 – командир 3-го армейского корпуса Великой армии.
1807 – генерал-губернатор герцогства Варшавского.
1808 – герцог Ауэрштедтский.
1809 – князь Экмюльский. Командующий Германской армией.
1810 – генерал-губернатор Гамбурга и ганзейских городов.
1812 – командир 1-го корпуса Великой армии.
1813 – командир 13-го корпуса.
1815 – военный министр Франции.
1815 – 1816 – в изгнании.
1817 – принят на службу.
1819 – пэр Франции.

2. НАГРАДЫ

1803 – Легионер Почетного легиона.
1804 – высший офицер Почетного Легиона.
1805 – знак Большого орла ордена Почетного Легиона.
1806 – Большой крест ордена Христа (Португалия).
1807 – кавалер ордена Железной короны (Италия).
1808 – Большой крест ордена св. Генриха (Саксония).
1809 – Большой крест ордена «Виртути Милитари» (герцогство Варшавское).
1810 – Большой крест ордена св. Стефана Венгерского.
1819 – кавалер ордена св. Людовика.

3. СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

1-й брак: жена – Аделаида Сегено (1768-1795)
2-й брак: жена – Луиза-Эме-Жюли Леклерк (1782-1868)
Дети: Поль (1802-1803)
Жозефина (1804-1805)
Жозефина (1805-1821)
Адель (1807-1885)
Наполеон (1809-1810)
Луи (1811-1813)
Жюли (1812-1813)
Аделаида Луиза (1815-1892)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Headley J.T. Napoleon and his marshals. N.Y., 1850.
² Егоров А.А. Маршалы Наполеона. Ростов н/Д., 1998. С. 164.
³ Le Comte Vigier H. Davout maréchal d’Empire, duc d’Auerstaedt, prince d’Eckmühl (1770-1823). P., 1898. T. 1. P. 4.
⁴ Ibidem.
⁵ Gallaher J.G. The Iron Marshall. A biography of Louis N. Dabout. Lnd., 1976. P. 10.
⁶ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 17-18.
⁷ Там же. С. 17-19.
⁸ Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона: маршалы Первой империи. М., 1999.
⁹ Абрантес Л. д'. Записки герцогини Абрантес, или Исторические воспоминания о Наполеоне, революции, директории, консульстве, империи и восстановлении Бурбонов. М., 1835-1839. Т. 7. С. 89-90.
¹⁰ Егоров А. А. Маршалы Наполеона... С. 172.
¹¹ Gallaher J.G. Op. cit. P. 22.
¹² Dunn-Pattison R.P. Napoleon’s marshals. Lnd., 1909. P. 164.
¹³ Hourtoulle F.G. Davout le Terrible. Duc d’Auerstaedt, prince d’Eckmühl. P., 1975. P. 65.
¹⁴ Правила, мысли и мнения Наполеона о военном искусстве, военной истории и военном деле. Из сочинений и переписки его, собраны Ф. Каузлером. СПб., 1844. Ч. 2. С. 77-78.
¹⁵ Абрантес Л. д'. Указ. Соч. Т. 7. С. 77.
¹⁶ Gallaher J. G. Op. cit. P. 48.
¹⁷ Бертье. Записки маршала Бертье, князя Невшательского и Ваграмского, начальника главного штаба французской армии о Египетской экспедиции Наполеона Бонапарта. М., 1848. Ч. 2. С. 113-114.
¹⁸ Gallaher J.G. Op. cit. P. 64-65.
¹⁹ Егоров А.А. Маршалы Наполеона... С. 190.
²⁰ Абрантес Л. д'. Указ. Соч. Т. 5. С. 23.
²¹ Бурьенн Л.А. Записки Г. Буриенна, государственного министра, о Наполеоне, директории, консульстве, империи, восстановлении Бурбонов. СПб., 1834. Т. 2. Ч. 4. С. 275.
²² Бурьенн Л.А. Указ. Соч. Т. 2. Ч. 4. С. 274.
²³ Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона…
²⁴ Dedem. Mémoires du général de Dedem de Gelder. 1774-1825. P., 1900. P. 196.
²⁵ Szymanowski. Mémoires du général Szymanowski. P. 1906.
²⁶ Marmont. Mémoires du maréchal Marmont, duc de Raguse. P., 1857. T. 2. P. 193.
²⁷ Абрантес Л. д'. Указ. Соч. Т. 7. С. 83-88.
²⁸ Correspondance de maréchal Davout, prince d'Eckmühl, ses commandements, son ministère. 1801-1815. P., 1885. T. 1. P. 82.
²⁹ Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 1. P. 128.
³⁰ Gallaher J.G. Op. cit. P. 85-86.
³¹ Dunn-Pattison R.P. Op. cit. P. 162.
³² Correspondance de maréchal Davout… T. 1. P. 139.
³³ Young P. Napoleon’s marshals. N.Y., 1973. P. 123.
³⁴ Correspondance de maréchal Davout… T. 1. P. 194.
³⁵ Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 1. P. 81.
³⁶ Военский К.А. Наполеон и его маршалы в 1812 году. М., 1912. С. 35.
³⁷ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона... С. 183-184.
³⁸ Егоров А. А. Маршалы Наполеона... С. 213.
³⁹ Fourcart P. Campagne de Prusse. 1806. D’apres les archives de la guerre. P., 1887. P. 619.
⁴⁰ Абрантес Л. д'. Указ. Соч. Т. 9. С. 232.
⁴¹ Dunn-Pattison R.P. Op. cit. P. 168.
⁴² Rovigo. Memoirs of the Duc of Rovigo (M. Savary) written by himself illustretive of his history of the emperor Napoleon. Lnd., 1828. V. 1. Part. 2. P. 186-187.
⁴³ Correspondance de maréchal Davout… T. 1. P. 283.
⁴⁴ Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 1. P. 213.
⁴⁵ Военский К.А. Указ. Соч. С. 36.
⁴⁶ Gallaher J.G. Op. cit. P. 147.
⁴⁷ Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 1. P. 250-251.
⁴⁸ Потоцкая А. Указ. Соч. С. 108-109.
⁴⁹ Correspondance de maréchal Davout… T. 2. P. 78-81.
⁵⁰ Близорукий маршал. Из донесения военного агента в Париже полковника А.Чернышева // Родина. 1992. № 6-7. С. 26.
⁵¹ Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 1. P. 261.
⁵² Ibidem.
⁵³ Gallaher J.G. Op. cit. P. 160-161.
⁵⁴ Gallaher J.G. Op. cit. P. 131.
⁵⁵ Военский К.А. Указ. Соч. С. 44.
⁵⁶ Correspondance de maréchal Davout… T. 2. P. 486.
⁵⁷ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона... С. 239.
⁵⁸ Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона…
⁵⁹ Correspondance de maréchal Davout… T. 3. P. 191-193.
⁶⁰ Ibidem.
⁶¹ Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона на Россию. Смоленск, 1991. С. 216-217.
⁶² Hourtoulle F.G. Op. cit. P. 287.
⁶³ Gallaher J.G. Op. cit. P. 261.
⁶⁴ Жомини. Очерки военного искусства. М., 1938. Т. 2. С. 60.
⁶⁵ Сегюр Ф. Поход в Россию. Мемуары адъютанта. М., 2002. С. 231.
⁶⁶ Коленкур А. Указ. Соч. С. 242-243.
⁶⁷ Сегюр Ф. Указ. Соч. С. 282-283.
⁶⁸ Глинка Ф. Письма русского офицера. М., 1990. С. 144.
⁶⁹ Correspondance de maréchal Davout… T. 3. P. 540.
⁷⁰ Ibidem.
⁷¹ Ibid. P. 551.
⁷² Нечволодов А. Очерки явлений войны в представлении полководца по письмам Наполеона за лето и осень 1813 года. Варшава, 1894. С. 22.
⁷³ Богданович М. История войны 1813 года за независимость Германии по достоверным источникам. СПб., 1863. Т. 2. С. 334-335.
⁷⁴ d’Avout A. La defense de Hambourg en 1813-1814 // Mémoires de la Societe Bourguignonne de Geographie et d’Histoire. Dijon. 1896. P. 353.
⁷⁵ Lacroix D. Des Maréchaux de Napoléon. P., s.a. P. 218-219.
⁷⁶ Лавис Э. Рамбо А. История XIX века. М., 1938. Т. 2.
⁷⁷ Headley J.T. Op. cit.
⁷⁸ Lacroix D. Op. cit. P. 219.
⁷⁹ Gallaher J.G. Op. cit. P. 297.
⁸⁰ Делдерфилд Р. Ф. Указ. Соч. С. 386-387.
⁸¹ Young P. Op. cit. P. 125.
⁸² Военский К.А. Указ. Соч. С. 43.
⁸³ Егоров А. А. Указ. Соч. С. 240.
⁸⁴ Полный текст см: Le Comte Vigier H. Op. cit. T. 2. P. 366-368.
⁸⁵ Hourtoulle F.G. Op. cit. P. 392.
⁸⁶ Blocqueville A.-L. de’. Le maréchal Davout, prince d’Eckmühl. Correspondance inédite 1790-1815. P., 1887. P. 182.

По всем вопросам писать по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.