|
IX. Даву и Тьебо
Одна ложь родит другую.
Теренций Публий.
Клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительно набрасываются на лучшие фрукты.
Джонатан Свифт.
Среди врагов Даву особой язвительностью, а порой и ненавистью выделяется генерал Тьебо, некоторое время служивший под начальством маршала.
«Мемуары генерала барона Тьебо» часто цитируются теми, кто хотел бы обрисовать Даву черными красками, изобразить его эдаким чудовищем, которое только и способно было совершать глупые и жестокие поступки, не сообразуясь ни с какими моральными и человеческими нормами. «Так моя просьба покинуть глупейших и наименее достойных командиров Испанской армии (в один ряд с Даву попали, по милости Тьебо, - Массена, Сульт, Жюно и другие – С.З.), - писал этот генерал о своем переводе в корпус Даву, - привела лишь к тому, что я попал под начало наиболее отвратительного командира Великой армии»1. И далее Тьебо заключает, что «ради того, чтобы быть оцененным, служа под его (Даву) командованием, каждый должен был убить своего отца и мать»2.
Вообще, читая мемуары Тьебо и его высказывания о князе Экмюльском возникает ощущение, что мемуарист задним числом сводил счеты с Даву и для этого только и делал, что выискивал тех людей, которые были обижены на Даву и затаили на него злобу. В мемуарах Тьебо, где речь идет о князе Экмюльском, нет ни одного свидетельства людей так или иначе, но благосклонно относящихся к маршалу.
Говоря о Тьебо, граф Сериньян пишет следующее: «Недисциплинированный, завистливый, фрондер с высоким самомнением, склонный к ажиотажу, к сомнительным операциям, таким как Лиссабон, Тьебо представлял слишком большой контраст Даву, чтобы не испытывать удовольствие к очернительству... качеств, которые его раздражали в других тем больше, чем меньше он сам ими обладал»3. И это говорит человек, не входивший в лагерь друзей Даву!
Тьебо провел более двадцати лет на действительной военной службе. Фактически, он прослужил на всех штабных должностях в армиях Республики и Империи. Начав службу как адъютант генерала Донзело в Рейнской армии в 1793 году, Тьебо затем служит как адъютант начальника штаба войск Массена, генерала Солиньяка, в Италии в 1796 году. Будучи на этой должности, он впервые сталкивается со стилем работы генерала Бертье и начал применять их в собственной работе. Он продолжал служить как дивизионный генерал в штабах армии в Риме и Неаполитанской армии в 1797-1798 гг., военным секретарем Массена в 1800 году и начальником штаба Португальской армии генерала Жюно в 1807-1808 гг. Опыты Тьебо, однако, не были ограничены штабной работой. Он непосредственно участвовал в боевых действиях сначала как командир роты (у Бреда), командир бригады (под Аустерлицем) и командир дивизии (под Алдеа де Понтом). Кроме того, он занимал посты губернатора в Германии и Испании. Весь накопленный опыт Тьебо сумел кондифицировать в руководствах для штаба и публикациях.
Достаточно банальная и ничем не примечательная служба.
Наиболее важная работа, сделавшая Тьебо известным, - написание «Мемуаров». «Мемуары барона Тьебо» были изданы спустя сорок пять лет (в 1893-1894 гг.) после смерти мемуариста (Тьебо умер 14 октября 1846 года). На них довольно часто ссылаются, но, в то же время, они содержат слишком много не только необоснованной критики, но и откровенной злобы и ненависти к конкретным личностям и их действиям.
Что можно сказать о Тьебо, как человеке? Если не касаться его семейной жизни, то он был не лучше и не хуже, чем многие из его современников. Как солдат, Тьебо был, бесспорно, храбрым и способным военным. Он был профессионально грамотным и талантливым штабным офицером. Он также назначался на должность генерал-губернатора - Фульда, Бургос, Саламанка, Любек. Однако, несмотря на это, Тьебо за все время службы так и не смог сделать что-либо замечательного, что выделило бы его среди таких же офицеров. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он часто завидовал тем офицерам, которые смогли отличиться и подняться на более высокую ступень в военной и государственной иерархии. Причем, часто его зависть перерастала в неприкрытую злобу и даже ненависть к тем офицерам, которые, по мнению Тьебо, незаслуженно получили высокие чины и титулы, считая их менее талантливыми, менее образованными, менее компетентными, чем он. О себе, конечно, Тьебо был самого высокого мнения, причем часто не скрывал этого, без всякой скромности восхваляя самого себя.
Постоянная критика (часто неумеренная и неуместная) действий своих начальников (и не только) не способствовала личной карьере генерала. Возможно, наиболее драматическим моментом в том, что его карьера не была столь успешной, - явился не только отказ поддержать Бонапарта во время переворота 18 брюмера 1799 года, но и то, что Тьебо оскорбил Бонапарта, если не прямо в лицо, но открыто выступая с речами в салонах в Сен-Клу. Это поведение тем более непонятно, что Тьебо ясно понимал, что правительство Директории привело Францию на край гибели, и что Бонапарт имел не только способности, но и общественную поддержку для решения этой проблемы.
Наполеон ценил ум и способности своих офицеров, однако ценил личную преданность к себе еще выше. Бонапарт прощал многие ошибки в делах и суждениях своих подчиненных, но он не прощал отсутствие преданности. Он расценивал действия Тьебо во время брюмерских дней как отказ в лояльности. Таким образом, Наполеон так до конца не простил Тьебо, хотя и продолжал использовать способности генерала до падения Империи. Да и сам Тьебо признавал это в своих мемуарах, говоря, что Бонапарт «никогда не простил меня за то, что я не последовал за ним тогда, когда он наиболее нуждался в сторонниках»4.
Хотя многие историки ссылаются на мемуары Тьебо и его военные истории, его часто обвиняют в том, что в своих мемуарах он переписывал историю, чтобы объяснить свой гнев и обиду к его собственной судьбе и ко многим современникам. Галлахер достаточно справедливо замечает по этому поводу: «Он был, подобно генералу Вандаму, разочарован тем, что не получил маршальский жезл и считал себя более интеллигентным и более способным, чем Даву [или многие другие маршалы Наполеона]. Подобно многим другим наполеоновским генералам, он склонен был полагать, что судьба просто не поставила его на место командующего армией»5. Другие историки утверждают, что Тьебо был «энергичным ненавистником», который был «наполнен ловкими и злобными короткими историями»6. Один из известных наполеоноведов Жан Тюлар говорит, что Тьебо обладал «самым язвительным языком в армии» в сочетании со значительной справедливостью7.
Бесспорно, Тьебо, как и все офицеры Великой армии, имел своих врагов и недоброжелателей, в число которых, помимо Кларка и Бертье, входили все, под чьим командованием он находился - Сульт, Жюно, Даву… Не избежал язвительной критики даже самый любимый начальник Тьебо – Массена, действия которого во время Португальского похода Тьебо не одобрял. В общем, о Тьебо можно было бы сказать словами герцогини д'Абрантес, сказанными в адрес маршала Нея, и которые в большей степени характеризуют Тьебо: «Маршал Ней (в нашем случае читай: «Тьебо») вообще не любил тех, кто делался его начальником…»8
Встреча Тьебо и Даву произошла в 1813 году, когда генерал написал рапорт о своем переводе в корпус Даву. Смысл этого перевода – загадка. Дело в том, что, как генерал французской армии, Тьебо не мог не слышать резких критических замечаний и высказываний о Даву, о всевозможных слухах и домыслах, которые уже тогда распространялись по Европе; к тому же, мемуарист, по его уверениям, многое самолично слышал, от некоторых дивизионных и бригадных генералов корпуса Даву - Моран, Готье - задолго до своего перевода. Поэтому возникает вполне заслуженный вопрос: что подвигло Тьебо, зная о сложности характера маршала и трудности службы под его началом, все-таки написать рапорт о своем желании служить именно в корпусе князя Экмюльского? Ответить на сей вопрос не представляется возможным. Поэтому вызывает удивление фраза, с которой мемуарист начинает описание своих взаимоотношений с Даву: «Так моя просьба покинуть глупейших и наименее достойных командиров Испанской армии привела лишь к тому, что я попал под начало наиболее отвратительного командира Великой армии». Чудеса, да и только!
Что касается тех «фактов», которые приводит в своих мемуарах Тьебо, то не все они заслуживают внимание, а некоторые – такого сомнительного качества, что невольно создается впечатление, будто их писал не образованный и талантливый человек, а заурядный сплетник, что, конечно же, не делает чести барону Тьебо.
Пытаясь всеми способами принизить полководческие таланты князя Экмюльского, мемуарист порой высказывает совершенно несуразные мысли. Так он пытается убедить всех, что Даву «обязан своими успехами только счастью получать всегда помощь генералов высочайших способностей, и что он, в особенности, обязан своим превосходным сражением под Ауэрштедтом – Фриану, Морану и Гюдену, а также был в долгу перед Готье за услуги, оказанные им под Эйлау…»9 Другими словами, Даву незаслуженно присваивал себе лавры победителя, и это несмотря на то, что именно он руководил своим корпусом, именно ему подчинялись все, начиная от солдата и заканчивая дивизионным генералом, и именно его распоряжения выполнялись в ходе сражения, приведшие к победе. Для всех это было очевидно, только не для Тьебо.
Еще большее удивление вызывает фраза Тьебо о том, что Даву в долгу перед бригадным генералом Готье за успехи под Эйлау. Это заявление скорее всего исходило от самого Готье. А кто такой Готье? Всего лишь командир бригады в дивизии Гюдена.
Что же это за выдающиеся услуги, которые бригадный генерал Готье оказал маршалу Даву и которые князь Экмюльский не оценил? Послушаем Готье устами Тьебо:
«Я сожалел о положении этого храбреца Готье; это был результат, который он извлек за выдающиеся услуги, которые он оказал ранее, а также совсем недавно во время последней кампании; я оттуда цитирую следующий пример. Мясорубка под Эйлау, казалось, ничего не решила, когда ночь заставила прекратить огонь. Наши войска не могли похвастаться никаким преимуществом; все усилия и наши ужасные потери привели только к тому, что мы остались на своих позициях, но эти позиции внушали мало доверия, поэтому Император приказал оставить их в полночь и отступить на несколько лье. К счастью, Готье должен был прикрывать корпус Даву, следовательно, уходить последним, однако, оставшись на передовой линии, он заметил движения в лагере русских, направился вперед с несколькими частями и обнаружил, что неприятель отступил. Он немедленно сообщил эту важную новость князю Экмюльскому, который далее проинформировал об этом Императора, выдав это как за свою заслугу. Все войска были тотчас остановлены и возвращены на те места, которые были только что оставлены, и на следующий день мы отпраздновали победу. «Итак, - говорит мне Готье, - стоила ли мне эта услуга любезного слова или упоминания? Нет. Вот почему я воздерживаюсь говорить об этом; скажи я об этом публично, мне было бы инкриминировано преступление. Что ни делай, даже во славу этого человека, он, как правило, считает, что не сделано ничего; выходит, что его молчание, даже угрюмое, считается наибольшим утешением, которое мы можем иметь от него. По крайней мере, если он не оставляет никакой надежды, то он не оставляет и никаких причин для страха; но он – шпион и доносчик по своей природе и по расчету, поскольку, обладай он другими военными талантами, кроме храбрости и глупого упорства, именно своими доносами он обязан тому положению, какое имеет, так же как именно благодаря заслугам своих генералов он обязан своим успехом, а именно, своим прибытием к Ауэрштедту и блестящим сопротивлением, которое Третий корпус осуществлял столько времени...»10
Однако во всей этой истории с Готье удивляет одно обстоятельство: если Готье так обижен на маршала, почему на протяжении многих лет он продолжал служить под начальством ненавистного Даву, а не перевелся под командование более покладистого и доброго командира? Странно также и то обстоятельство, что среди всех дивизионных и бригадных генералов корпуса никто не выражается с такой неприязнью к маршалу, как это делает Готье и Моран.
Много места в мемуарах Тьебо занимают истории, связанные с полковником Ашаром, командиром 108-го линейного полка:
«Ашар, - повествует Тьебо, - был тогда полковником. Едва возвратившись в Гамбург после кампании в России, маршал приказал арестовать торговца этого города, обвиненного по неизвестной мне причине (выделено мной – С.З.), и представил его перед военным трибуналом. Затем он назначил полковника Ашара председателем этой комиссии и, по его словам, он (маршал – С.З.) сказал ему: «Вы осудите этого человека, после чего приходите поужинать со мной…».
Через какое-то время Ашар прибыл к маршалу и принял участие в застолье, во время которого Даву, подняв голову, спросил полковника, сидевшего рядом: «Итак, вы осудили этого человека?» - «Нет, монсеньор, его нельзя судить». – «Его нельзя судить? – почти закричал он в ответ, и вы осмелились предстать передо мной?» - «Он не был осужден, потому что невиновен, и я отправился к вам, так как Ваше превосходительство это пожелали».
Далее маршал, согласно Тьебо, непристойно выругался, высказал по отношению к Ашару свое неудовольствие и приказал немедленно выйти вон.
«Можно только догадываться, - подытоживает Тьебо, - какие чувства в этой сцене, разыгравшейся перед тридцатью гостями и слугами, испытывал этот офицер, бывший одним из самых бесстрашных и наиболее пылких в наших армиях. Возмущенный, потрясенный, ошеломленный, он колебался, как колебались на его месте все не одну сотню раз; но маршал вскочил, как бешенный, как будто намереваясь схватить его за шиворот и выпроводить вон, он также встал и уехал в ярости, которую, конечно же, не пытался скрыть»11.
Странности возникают в самом начале повествования: Тьебо так красочно описывает то, что, возможно, рассказывает ему Ашар, но при этом ни мемуарист, ни, соответственно, Ашар, входивший в трибунал, не знают, за что обвиняют несчастного купца! И это наводит на соответствующие размышления: «а был ли мальчик?»
В другом эпизоде Тьебо повествует о возвращении Ашара после гибельной кампании в России:
Изрешеченный ранами во время кампании в России, полковник Ашар возвращался с несколькими другими ранеными офицерами, и, пересекая без эскорта одну из прусских деревень (какую именно, Тьебо не смог назвать – С.З.), они были осыпаны ругательствами не только в свой адрес, но и в адрес Наполеона...
Сразу вызывает удивление что, обладая отличной памятью, которая даже спустя многие годы помогала мемуаристу с точностью указывать исторические события, даты, названия всевозможных населенных пунктов, Тьебо вдруг не может вспомнить одну единственную деревеньку?! Но, продолжим:
Ашар и офицеры, по словам Тьебо, ничего не отвечали на оскорбления и были счастливы уже тем, что не были забиты до смерти. Даву, информированный об этом инциденте, по словам генерала, проявил неудовольствие тем, что Ашар и другие офицеры позволили безнаказанно оскорблять императора; на то, что оскорбляли самих офицеров Даву, якобы, не обратил никакого внимания. При встрече с Ашаром, на которой присутствовало много офицеров корпуса, Даву высказал все свое неудовольствие: «Господин полковник, вы, следовательно, допустили, чтобы в вашем присутствии оскорбляли императора?» - «Но что могли сделать против необузданного населения несколько искалеченных и израненных офицеров?» - «Что могли?.. Вы должны были заставить скорее убить себя, нежели терпеть такие гадости; но у вас нет священного огня (le feu sacre) – (это был его рефрен)». – «Я, монсеньор, покрытый ранами?» - «Все в мире могут быть ранены». – «Я, дважды страдавший, выполняя приказ армии в России?» - «Я не сомневаюсь в вашей храбрости, но у вас нет священного огня, и пока вы будете под моим начальством - вы не добьетесь ничего. (Ашар не был даже офицером Почетного Легиона). Его величеству нужны другие люди. Ему нужна безграничная самоотверженность, та, которую проявляю я…».
И далее Тьебо вносит в уста Даву слова, которые, и в этом нет никакого сомнения, являются выражением личных чувств мемуариста, но никак не Даву. Кстати, эти слова присутствуют в мемуарах многих недоброжелателей маршала (в разной интерпретации) и подхвачены некоторыми русскими историками:
«Если бы мой отец был еще жив и император приказал мне его арестовать и расстрелять, я повиновался бы без всяких возражений». – «Мой отец! – воскликнул полковник Ашар. – Если бы кто-нибудь мне отдал подобный приказ, я убил бы его»12.
Относительно генерала Тьебо и приводимых им «фактах» граф Сериньян замечает следующее: «Тьебо, как мы уже говорили, подвержен резкой критике против своих бывших товарищей по оружию. Таким образом, мы не можем с полным доверием отнестись к истории полковника Ашара, по крайней мере в некоторых деталях, поскольку в других местах не найдено идентичного факта, который привлек бы наше внимание»13. И это пишет человек, которого никак нельзя отнести к апологетам князя Экмюльского.
Как уже отмечалось, в мемуарах Тьебо жесточайшей критике подвергались очень многие (в основном те, у кого Тьебо был в подчинении), а не только маршал Даву. Вот один из образчиков: в нем мемуарист дает характеристику двум генералам 13-го корпуса Даву во время обороны Гамбурга, которые, справедливости ради, показали себя с лучшей стороны во время осады. Правда, Тьебо, как обычно, совсем иного мнения. По словам мемуариста, Даву окружил себя помощью «двух наиболее незначительных дивизионных генералов армейского корпуса (имеются в виду Вишери и Пеше – С.З.)». И далее дает объяснение, почему маршал это сделал: оказывается, Даву приблизил к себе этих двух генералов только потому, чтобы «посредственность и неспособность маршала» (выделено мной – С.З.) не слишком выставлялась напоказ. И далее всю свою желчную критику Тьебо обрушивает на этих генералов, говоря, что «несмотря на предпочтение маршала и преувеличение их заслуг в приказах дня, которые не могли никого ввести в заблуждение, они по-прежнему остались такими же незначительными, какими были прежде», и что эти генералы участвовали в боевых действиях только из-за обстоятельств, в которых оказались14.
Почему эти два генерала оказались под ядовитыми стрелами Тьебо, сказать трудно. Но можно предположить, что они не проявляли особого желания петь в общем хоре не только с Тьебо, но и с его так называемыми друзьями – Луазоном и Ватье.
Несмотря на некоторые положительные высказывания Тьебо относительно достоинств Даву как военного и администратора, все же мемуарист на протяжение всего тома дает самую низкую оценку князю Экмюльскому как военачальнику:
«Фактически, маршал не появлялся ни в каких боях, происходивших вокруг Гамбурга, потрясая грубыми ошибками и распоряжениями, которые доведены были до такой степени абсурда, что безнаказанность этих ошибок можно было объяснить только слабой численностью и моральным духом тех сил, которые противник выдвигал против него». И далее Тьебо сам себе противоречит: если выше он говорил, что «фактически, маршал не появлялся ни в каких боях», то следом пишет, что, поскольку Даву был «храбрым человеком», он прибывал на поле боя «как только раздавался артиллерийский залп с быстротой вражеского ядра». Правда, по словам мемуариста, Даву как военачальник был никудышный, так как прибыв на поле боя, он «командовал так, что под его начальством не могло находиться более сотни человек. За исключением офицеров, привязанных к его персоне и Вишери, который, казалось, ничего не желал говорить, потому что ему нечего было сказать, он (Даву) не говорил, а орал, так как это был всегда тот же самый маршал, каким я его уже обрисовал – бестолочь и способный на самые тяжкие ошибки»15.
Вообще, читая высказывания Тьебо относительно князя Экмюльского, возникает стойкое ощущение, что мемуарист в каких-то неладах с логикой, поскольку не может не поражать такое обилие противоречий и непоследовательности с его стороны.
С одной стороны, Тьебо ставит в заслугу Даву его заботу о солдатах, а с другой стороны, он говорит о том, что благосостояние армейского корпуса шло за счет других корпусов французской армии, что является, мягко говоря, неправдой.
Акцентируя внимание на отвратительном характере Даву, на его грубости буквально по любому поводу, Тьебо тут же совершает непоследовательность, говоря, что «у него (у Даву – С.З.) не было, как у генерала Жюно, слабости раздражаться, когда ему давались предложения, касающиеся службы или благосостояния войск; наоборот, он принимал все, выслушивал все, рассматривал все»16.
Резко критикуя деятельность маршала в вопросах службы, которая «еще более укреплялась и стимулировалась той толпой тайных и явных агентов, всевозможных шпионов, эмиссаров всех классов, бывших все время в окружении маршала, которыми он руководил очень профессионально и которые были везде, выслеживая всех, сообщая ему обо всем, поддерживая его озабоченность, его неуемное беспокойство», не допуская «никакого оправдания, оценивая даже простую забывчивость наравне с наиболее дурным намерением или наихудшей неспособностью», не принимая «никакой первопричины и трактовал несчастье, к которому он сам давал повод, как вину умышленную или преднамеренную»17, Тьебо следом замечает, не соблюдая какую бы то ни было последовательность, что «если он (Даву – С.З.) был невыносим для подчиненных», то «фактически он имел в качестве истока – желание добра, и для последующей выгоды извлекал из каждого все то, что возможно было извлечь»18. Говоря о том, что в «в качестве истока» у Даву было «желание добра», мемуарист следом вновь противоречит себе, замечая, что «фанатизм» князя Экмюльского к чувству долга не имел под собой никаких добрых чувств19.
В следующем рассуждении, Тьебо не только противоречит сам себе, но и кидает камень в огород Наполеона и всех тех высших офицеров, которые, исполняя свой долг, обороняли крепости от союзных войск – Рапп, Жерар, Гувьон Сен-Сир и т.д.
По словам Тьебо, оборона Гамбурга, как, впрочем, и других крепостей, - самая большая глупость20.
Тьебо не мог не знать, что Наполеон в своих приказах требовал от Даву во что бы то ни стало удержать Гамбург даже тогда, когда против него будет действовать неприятельская армия. Нет никакого сомнения в том, что Тьебо считал выполнение приказов Наполеона об обороне Гамбурга ошибкой, а потому, скорее всего, апеллировал к запоздалому и, по большому счету, невыполнимому приказу из Майнца, в котором император предлагал маршалу оставить в Гамбурге сильный гарнизон, а с оставшейся частью немногочисленного корпуса через Голландию «пробраться» во Францию. Но дело в том, что когда Тьебо писал мемуары он прекрасно знал, что ничто не могло спасти Наполеона от поражения; даже если бы Даву все-таки сумел попасть во Францию со своими небольшими силами, то общее положение он бы не изменил. Когда же стало известно о воцарении династии Бурбонов, Тьебо, выступая от лица генералитета 13-го корпуса, заявил, что катастрофа (то есть падение Наполеона – С.З.) все равно произошла бы если не сейчас, то, по крайней мере, на следующий год; «если бы мы избежали ее на следующий год, она произошла бы через два года, и так как рано или поздно она произошла бы, лучше сейчас, нежели завтра: пропасть оказалась бы не так глубока»21.
Пытаясь принизить полководческие таланты Даву, Тьебо в очередной раз заявляет, что своими успехами маршал обязан только многочисленности своего корпуса и тому, что корпус в избытке снабжался всем необходимым, причем за счет других корпусов, которые от этого «голодали и, тем самым, разрушались»22.
Реальные факты доказывают лукавство Тьебо. Среди корпусов Великой армии корпус Даву действительно был часто многочисленней, однако был всегда слабее тех сил, которые противостояли ему: под Аустерлицем Даву имел всего лишь одну дивизию Фриана (6 тысяч человек) и противостоял в течение почти всего сражения главным силам союзной армии, превышающим его силы более чем в 5 раз; под Ауэрштедтом Даву имел 25-26 тысяч солдат, однако против него действовала почти 60-тысячная прусская армия; под Экмюлем из 4-х дивизий, маршал имел только 2 дивизии, которые противостояли главным силам австрийской армии эрцгерцога Карла; в начале Русской кампании 1812 года Даву из всего своего огромного 70-тысячного корпуса (5 дивизий и кавалерия) имел только 2 дивизии, причем часть дивизии Дессе он был вынужден оставить в Минске, а потому, против 40-тысячной армии Багратиона он мог противопоставить в два раза меньше сил; при обороне Гамбурга он имел в строю чуть более 30 тысяч солдат, однако против него действовала армия численностью более 60 тысяч человек. Как видно из всего перечисленного, «многочисленность» корпуса Даву чаще всего была намного меньше противостоящих ему войск противника и это притом, что маршалу не раз приходилось действовать самостоятельно от основных сил Великой армии. Так что попытка Тьебо, а за ним и некоторых других критиков, убедить всех в том, что только благодаря многочисленности своего корпуса маршал Даву добивался побед, не выдерживает никакой критики.
Примечания
1. Thiebault. Op. cit. T. 5.
2. Ibid. P. 50.
3. Serignan comte de. Op. cit. P. 152.
4. Thiebault. Op. cit. T. 3. P. 73.
5. Gallaher J. G. Op. cit. P. 216.
6. Esposito and Elting. Military Atlas: «Thiebault». Lnd., 1999.
7. Tulard J. Dictionnaire Napoleon. 1636.
8. Абрантес Л. д’. Указ. Соч. Т. 13. С. 322.
9. Thiebault. Op. cit. T. 5. P. 77.
10. Ibid. T. 5. P. 88-89.
11. Ibid. T. 5. P. 136-137.
12. Ibid. T. 5. P. 138-139.
13. Serignan comte de. Op. cit. P. 145.
14. Thiebault. Op. cit. T. 5. P. 159.
15. Ibid. T. 5. P. 169.
16. Ibid. T. 5. P. 162.
17. Ibid. T. 5. P. 159.
18. Ibid. T. 5. P. 160.
19. Ibid. T. 5. P. 161.
20. Ibid. T. 5. P. 176.
21. Ibid. T. 5. P. 191.
22. Ibid. T. 5. P. 170.
По всем вопросам обращаться по адресу:
[е-mаil] , Сергей Захаров.
|
