|
II. Даву на войне
«Даву вошел в историю как маршал Империи, ни разу не знавший поражений, - пишет Олег Соколов, - прекрасный стратег и тактик, замечательный организатор и безупречный административный работник»1. Ту же мысль высказывает Вашэ: «Военная карьера маршала Даву отличалась постоянством его успехов, он никогда не был побежден»2.
С этим утверждением стоит согласиться, но с одной оговоркой. Да, Даву на своем боевом пути не проиграл ни одного крупного сражения, но он не был единственным в когорте маршалов Наполеона. Маршал Ланн, которого сам Наполеон называл Роландом французской армии, а армия именовала – Ахиллом, также не проиграл ни одного сражения. Конечно, русские историки могут возразить, говоря о Даву: а как же Вязьма, а как же Красный? Конечно, Даву не выиграл эти сражения, не разгромил русские войска или, на худой конец, не отбросил их. И это отрицать не стоит, однако если по справедливости оценивать эти оба сражения, то следует, прежде всего, учитывать сложившуюся ситуацию, когда эти битвы состоялись. Во-первых, оба эти боя произошли в неблагоприятный момент для всей французской армии – отступление из России, упадок морального и физического духа французской армии, единственной мыслью которой было поскорее добраться до Смоленска, где она рассчитывала отдохнуть и поесть; во-вторых, Даву перед Вязьмой командовал слабым арьергардом Великой армии, который помимо своей непосредственной задачи – сдерживать довольно сильный авангард Милорадовича - должен был обеспечивать прикрытие обозов и подгонять безоружных солдат, двигавшихся в составе французского арьергарда, и которые своими паническими настроениями мешали действиям Даву; в-третьих, в бою под Вязьмой Даву был окружен почти 30-тысячным авангардом русских, имея в своих рядах намного меньше боеспособных солдат, и если бы не прибытие на помощь корпусов вице-короля Евгения (Эжена) Богарне и Понятовского, а непосредственно у Вязьмы корпуса Нея, то корпус Даву, вернее то, что от него осталось, был бы полностью уничтожен; и даже несмотря на явное превосходство русских, окруживших французский арьергард, маршал сумел пробиться из окружения и выйти на соединение с шедшими к нему на помощь другими соединениями Великой армии; конечно, отступление в данном случае русскими считается как поражение, однако они не хотят замечать одну немаловажную деталь, о которой мы говорили выше: общая ситуация, сложившаяся на данный момент в войне, низкий моральный дух французских солдат и явное численное превосходство русских. Что касается боев под Красным, то там ситуация была еще хуже, чем под Вязьмой, поскольку боевой и моральный дух французских солдат упал почти до критической отметки; к этому стоит присовокупить грубые ошибки, допущенные самим Наполеоном под Смоленском, которые привели к тому, что трем французским корпусам – Богарне, Даву и Нея – пришлось в буквальном смысле слова пробиваться сквозь многочисленные ряды русской армии, вставшей на их пути. И даже в этой, казалось бы, безвыходной ситуации, Даву не проявил ни капли колебаний, отверг предложения о капитуляции и ценой больших потерь прорвался через русские войска; после ухода Наполеона из Красного, Даву с остатками своего корпуса и при поддержке частей Молодой гвардии весь день 17 ноября выдерживал натиск русских войск, дожидаясь подхода Нея, а при отходе маршалу пришлось вновь прорываться из окружения. Исходя из всего сказанного можно и нужно признать, что в тех сложнейших условиях, в каких он оказался, Даву проявил все те качества, которые отличают большого полководца.
Говоря о князе Экмюльском, граф Сериньян пишет, что все признавали за ним «безграничную преданность, решимость, которая не отступает ни перед какими актами суровой необходимости, военный ум высшего порядка»3.
Ш. де Мазад, собравший и опубликовавший письма маршала за период с 1800 по 1815 год, пишет в своем вступлении, что среди той элиты военных, окружавших великого корсиканца, Даву «является одним из лучших по качествам, касательно службы. Его роль, его пылкость и твердость отличали его от всех прежних солдат. Он не обладает ничем, чтобы стать персонажем романа или легенды. Он – настоящий персонаж истории: строгий, пунктуальный перед долгом, идущий своей дорогой прямо, немногословный, всегда готовый к бою… Он принадлежал к людям своего времени… Именно солдат проявляется, так сказать, день за днем в той серии памятных кампаний, в которых он не перестает возвышаться с людьми его поколения...
Он повсюду, и везде, где он оказывается, он проявляет безудержную энергию, данную ему от природы, те дарования, которые сделали из него одного из главных персонажей наполеоновской драмы, одного из превосходных командиров даже среди военной элиты эпохи. Он сохранил свою неповторимость, находясь подле своих прославленных соперников, этих великих солдат, которые являлись время от времени только солдатами на поле битвы или выполняющими одну из должностей…
...Он имел то, что Наполеон всегда рассматривал как главное качество военного: равновесие ума и воли. Он был в числе немногих, кто при любых обстоятельствах мог обойтись собственными силами. Строгий к самому себе, он был таковым и для других, и, беспрестанно занимаясь своими солдатами, он не желает терпеть вокруг себя ни отсутствие дисциплины, ни беспорядка, ни грабежа. Он обладал всей предусмотрительностью командира, неусыпным вниманием каждую минуту, твердостью в принятии решения в присутствии опасности, и, начав действовать, - непобедим в упорстве. Конечно же, он обладал в наибольшей степени в пылу сражения решительностью боевого генерала; он также обладал методичной точностью, чувством силы приказа, мастерством военного администратора и выдающегося организатора войск. Он занимался всем, вникал во все детали службы, стараясь все проверить и удостовериться в исполнении своих приказов как в мирное время, так и перед лицом неприятеля.
Он знал, чтобы начать войну, необходимо быть готовым к ней, и чтобы требовать в тот момент от солдат больших усилий, необходимо их тщательно обучить, позаботиться об их моральном духе и достатке, воодушевить их дух, поддерживать их силы, не злоупотребляя ими напрасно. Обязанный довольно часто Наполеоном заниматься этими трудными миссиями в организации и наведении порядка, он проявляет в этом деле как усердие, так и предусмотрительную деятельность...
Те качества яркого военного и умелого организатора, - продолжает Мазад, - маршал Даву показал с самого первого дня… в 3-м корпусе, которым он командовал с начала его формирования и до оставления Булони, и остававшийся в его руках на протяжении нескольких лет, и который, накануне войны 1812 года, преобразовался в 1-й армейский корпус в России. Он сделал из 3-го корпуса то, что справедливо называли - главным соединением «Великой армии», одной из стальных пружин этой могущественной организации. Он имел подле себя и сохранил надолго генералов-сподвижников, таких исключительных людей, как Фриан, Гюден, Моран – опытных командиров, являющихся образцом командиров дивизий... В 3-м корпусе царила исключительная и строгая дисциплина. Маршал не терпел нарушений, он дорожил честью своего корпуса, - зато он был всецело со своими солдатами, со своими офицерами, за карьерой которых следил… и которых в случае надобности защищал с твердостью… Солдаты не сомневались в своих командирах, а командиры не сомневались в своих солдатах, которым они подавали пример своим благородным поведением.
Наполеон, каждый раз начиная решающую операцию, знал, что может рассчитывать на 3-й корпус; Даву знал, что он может положиться на Фриана, Гюдена и Морана, чтобы двигаться к намеченной цели. Это – причина успехов на войне...»4.
Как и Наполеон, Даву считал, что удача, случай на войне играют если не определяющую, то немаловажную роль. Так во время одной из бесед с адъютантом маршал произнес несколько лестных слова в адрес Мармона и его взглядах на стратегию. В свою очередь, адъютант заметил, что, несмотря на это, Мармон терпел поражения, в то время как Даву – нет. Последний на это ответил: «Герцог Рагузский более сведущ, чем я, но я – более удачлив»5. Несмотря на это, князь Экмюльский не раз говорил: «Настойчивость в успехе не может быть только делом Фортуны. Это чудо можно приписать только дисциплине войск и превосходству характера»6.
Как уже отмечалось, Даву обладал недоверчивым, даже подозрительным характером. В военных вопросах, особенно в военное время, эта черта характера проявлялась в еще большей степени. Все поступавшие к нему сведения он не раз перепроверял, чтобы лично убедиться в их правдивости. Однако существовал ограниченный круг лиц, сведениям которых маршал безоговорочно доверял и такое исключительное право необходимо было заслужить безукоризненным добросовестным отношением к служебным обязанностям и своей честью. Эта небольшая когорта – его штабные офицеры. Это мы видим из одного письма князя Экмюльского: «Я беспрестанно использую своих штабных офицеров в разведке на аванпостах. Только их отчетам чаще всего я могу доверять, зная, что они правдивы»7. Благодаря такому доверию главнокомандующего, эти офицеры часто выполняли его ответственные поручения и контролировали исполнение его приказов.
Одна из отличительных особенностей Даву как военачальника – это стремление ничего не оставлять на волю случая; прежде чем предпринимать какие-либо шаги, необходимо все хорошо обдумать. Эта черта характера маршала подвигла его племянника дать следующую необычную характеристику своему прославленному дяде: «Маршал был как жвачное животное: он постоянно пережевывал то, что должен был сделать и именно этому качеству он обязан большей частью своих успехов»8.
Не только в мирной жизни, но особенно в боевой обстановке осмотрительность и благоразумие никогда не покидали Даву; он старался всегда принимать решения и действовать только после изучения фактических сведений. Именно осмотрительность и благоразумие не позволяли ему принять за основу действий один из принципов Наполеона: ввязаться в бой, а там посмотрим. Поэтому он в меньшей степени, чем другие маршалы и генералы французской армии доверял сведениям, доставляемым в его штаб-квартиру; он старался самолично участвовать в рекогносцировке.
Правда, его близорукость не всегда позволяла увидеть все. В таких случаях, маршал старался обозреть объекты с самого близкого расстояния; когда он их мог различать, он показывал их сопровождавшим его офицерам, постоянно обременяя их вопросами и не давая никому отдыха до тех пор, пока не будет в достаточной мере информирован.
Даву был человеком действия, решительного действия, однако он не был сорвиголовой, как Мюрат, Ней или Удино. Перед тем как сделать шаг, он обдумывал и просчитывал все, вплоть до мелочей. Но если он принял план действия, то шел к намеченной цели, проявляя невероятную стойкость и упорство. А потому, он, как в свое время герцог Ришелье, вправе был заявить: «Я не осмеливаюсь ничего предпринимать, не обдумав все хорошо. Но если я принял решение, то иду прямо к моей цели: я опрокидываю, я уничтожаю все...»9
Даву был одним из немногих во всей французской армии, кто не только мог, но и действовал без оглядки на императора и его распоряжений; он был одним из немногих, кто умел брать инициативу в свои руки, а также ответственность за это на себя. Особенно ярко это качество проявилось в таких сражениях как Аустерлиц, Ауэрштедт, Эйлау, в кампании 1809 года, в действиях против армии Багратиона в 1812 году, в захвате и обороне Гамбурга в 1813-1814 гг. Он не боялся высказывать свое мнение, даже противное большинству. Даже если его точка зрения не поддерживалась, князь Экмюльский продолжал действовать с такой же напористостью, исполняя решение, противоположное его мнению. Он мог выражать свое недовольство, высказывать ошибочность того или иного решения, принятого большинством, однако общее дело для него было важнее личных пристрастий, симпатий или антипатий. «Его независимость в суждениях и характере, — замечает по этому поводу Вашэ, — не ограничивалась для него отданием необходимой инициативы, чтобы изменить приказы при изменении положения дел, она предлагала ему иногда идеи, отличные от идей Императора и которые он не боялся настойчиво ему представлять»10. Так, после отъезда Наполеона из Египта в 1799 году, Даву не побоялся выступить против планов главнокомандующего Клебера эвакуировать Египет, однако ради общего дела, подписал Эль-Аришскую конвенцию; накануне битвы при Бородине, он настойчиво предлагает Наполеону обойти русскую армию по Старой Смоленской дороге со своим корпусом, чтобы выйти глубоко в тыл армии Кутузова; во время захвата мятежного Гамбурга, князь Экмюльский берет на себя ответственность за неисполнение крайне суровых предписаний императора в отношении мятежного города, мало того, маршал не только просит, но и добивается от Наполеона амнистии к жителям Гамбурга.
Работоспособность и энергия Даву была феноменальной. Казалось, что это человек не способен был усидеть ни минуты без дела. Если в течение коротких мирных периодов, когда он имел возможность посещать свое имение Савиньи-сюр-Орж, маршал мог, так сказать, отдохнуть от дел и предаться отдыху, то находясь в армии, выполняя поручения Наполеона, он, по словам Тьебо, «проявлял пыл фанатика», он накладывал руки на все, что, как он считал, касалось чувства долга; даже во время еды он продолжал думать о том, что ему предстояло сделать11.
Читая письма маршала супруге, можно ясно увидеть, что вопросы службы были для Даву на первом месте; развлечениям и отдыху он придавал мало или почти никакого значения. Работа являлась для князя Экмюльского – всем. В письме из Гамбурга Даву пишет, что он остается запертым в своем кабинете на двадцать четыре часа, из которых пятнадцать-восемнадцать часов находится за бюро: пишет, читает рапорты, диктует, ни на минуту не отвлекаясь на что-либо другое12.
Отвечая Луизе-Эме на ее просьбу уделять внимание и физическим упражнениям или прогулке на свежем воздухе, Луи Николя пишет: «Ты рекомендуешь мне делать упражнения. Да, я испытываю в этом необходимость, однако не нахожу для этого времени. Сегодня я полчаса гулял за городской стеной вдоль Эльбы и для меня это было счастье. Ты меня всегда видела занятым, моя дорогая, но это – ничто, по сравнению с моей нынешней работой. Ее становится все больше, и мои три секретаря почти вышли из строя...»13
По словам маркизы де Блоквиль, дочери маршала, вечером или находясь в экипаже Даву любил брать в руки какую-нибудь книгу, которая не имела ничего общего с его делами, и читал, давая отдых голове14.
Даву физически был человеком крепким, что позволяло ему стойко переносить усталость и непогоду. «Я находился под дождем более тридцати шести часов, - пишет он жене 8 августа 1812 года, - и несмотря на то, что моя одежда промокла, я не ощущаю ни малейшего недомогания. Мой темперамент устойчив к дождю, летнему зною, холоду; он пригоден к существованию, которое я избрал»15. В письме Луизе-Эме из Торна 23 декабря 1812 года есть такие строки: «Я никогда не думал, что я такой сильный, - я, несомненно, проделал 4/5 пути из Москвы пешком»16.
Он ездил верхом очень энергично; обычно маршал предпочитал арабских скакунов. В одном из писем жене (20 февраля 1812 года) маршал писал, что однажды галопом за два часа проделал путь в пять лье и совершенно не был утомлен от такой бешенной скачки. Несмотря на то, что Даву начинал военную службу как кавалерист, тем не менее, конные занятия и прогулки его интересовали мало.
Бесполезно говорить об отваге Даву в бою, так как речь идет о качестве, присущем всем высшим офицерам Империи, однако здесь следует сказать о его личном, так сказать, нравственном мужестве. Даву был одним из немногих, кто не боялся говорить правду Наполеону; в 1814 году он не побоялся выступить с разоблачениями тех обвинений, которые были брошены ему в лицо после обороны Гамбурга; в 1815 году, во время второй реставрации Бурбонов, Даву был одним из немногих, кто открыто выступал против так называемого «белого террора», против суда над теми, кто поддержал Наполеона во время Ста дней, не побоявшись навлечь на себя опалу короля и его окружения.
Примечания
1. Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999. С. 107.
2. Vachee. Op. cit. V. I. Р. 573.
3. Lort de Serignan. Napoleon et les grands generaux de la Revolution et de l'Empire. P., 1914. P. 163.
4. Correspondance du marechal Davout... T. 1. P. II-III, XXXIII-XXXVI.
5. Vachee. Op. cit. V. I. Р. 573.
6. Ibid. Р. 574.
7. Ibid. V. IV. Р. 33.
8. Ibid. V. I. Р. 574.
9. Ibid. V. I. Р. 579.
10. Ibid. V. I. Р. 581.
11. Thiebault. Op. cit. T. 5. P. 52.
12. См. письмо маршала жене от 23 февраля 1813 г. (Marquise de Blocqueville. Correspondance dе Davout...)
13. См. письмо маршала жене от 2 февраля 1812 г. (Marquise de Blocqceville. Correspondance de Davout...)
14. Marquise de Blocqueville. Correspondance de Davout… T. III. P. 349.
15. Ibid. P. 160.
16. Le Comte Vigier H. Davout, marechal d’Empire, duc d’Auerstaedt, prince d’Eckmuhl (1770-1823). P., 1898. T. 2. P. 114.
По всем вопросам обращаться по адресу:
[е-mаil] , Сергей Захаров.
|
