Восточная война

1853-1856

Соч. А.М. Зайончковского

том 2

Глава XXI
Действия в 1854 году в Балтийском и Белом морях и в Тихом океане

Осложнение отношений е морскими державами, вызванные нашей распрей с Турцией, заставили императора Николая подумать об обороне тех частей государства, который могли подвернуться нападению морских сил наших возможных врагов. Вековое преимущество Англии и Франции на море заставляло предполагать, что эти державы, направив большую часть своих средств на главный театр военных действий, будут иметь возможность отрядить внушительные эскадры и на другие пункты нашей морской границы. Наиболее для них важным в этом отношении, а для нас наиболее опасным являлось Балтийское море, в котором была сосредоточена большая часть русского флота, русской торговли и которое приводило непосредственно к воротам столицы государства — Петербургу. Не только нанесение решительного удара в этом направлении, но даже простая угроза со стороны Балтийского моря не могли остаться бесследными для России и должны были отвлечь значительную долю ее внимания и сил от юга, против военного и политического могущества, на котором готовились открыто бороться с нами Англия и Франция.
Естественно поэтому, что одновременно с ходом дипломатических переговоров, все более и более приближавших нас к разрыву с морскими державами, вставал во всей своей грозной силе и вопрос об обороне Балтийского моря и подступов к столице.
Насколько нам удалось проследить, работа в этом направлении при подготовке к кампании 1854 года велась без общего руководства, отдельно по отношению к борьбе на море и к обороне Балтийского побережья. Первое являлось исключительно сферой морского ведомства, которое исходило из заключения, что все, касающееся берегов, обдумано военно-сухопутным ведомством и принимало как вводную данную полную их обеспеченность. Со своей стороны, Военное министерство находилось под впечатлением могущества нашего Балтийского флота, силы Кронштадта и признаваемой неспособности парусного флота к производству быстрых высадок значительных армий. Такой взгляд переносил центр тяжести предстоявшей борьбы на флот, при условии обеспечения длинной береговой полосы Балтийского моря от поползновений сравнительно незначительных неприятельских десантов и защиты от покушений [480] с моря наших крепостей и других важных в военном отношении пунктов.
Однако дальнейший ход событий заставил взглянуть на дело иначе. Обширные морские и сухопутные средства, которые западные державы собирали для действия не только в Черном, но и в Балтийском море, приготовление этими державами сильных десантов, а главное, все более и более выясняющееся значение винтовых двигателей, которое умаляло активную силу нашего флота, заставляло опасаться возможности серьезных поползновений против наших берегов. С другой стороны, практика выявила необходимость тесной связи между подготовительной работой на море и на суше, к чему последовательно, путем опыта, мы и пришли по отношению обороны Балтийского побережья.
В течение зимы 1853/54 года жгучим оставался вопрос о способе действий нашего Балтийского флота на случай разрыва отношений с западными державами.
Первым затронул этот вопрос адъютант молодого генерал-адмирала князь Голицын в своей записке, относящейся к октябрю 1853 года¹.
Автор записки сомневался в том, чтобы Балтийский флот мог вступить в открытый бой с англичанами ввиду несовершенства наших судов и неопытности офицеров и матросов, хотя и уверял, что «девять десятых наших моряков своей смелостью и самодеятельностью вознаградят материальные недостатки и если не вполне отразят покушение неприятеля, то, по крайней мере, не дешево отдадутся ему». При столкновении же в Балтийском море и в Финском заливе наш флот, по словам князя Голицына, всегда будет иметь перевес перед английским благодаря знанию местности, господствующих течений и ветров.
Автор, задаваясь вопросом о том, чего нам надо более всего опасаться при вторжении английского флота в Балтийское море, отстранял возможность разрушения столицы, огражденной «неприступным Кронштадтом, бесчисленными мелями и громадным гарнизоном», а также высадки десанта на любой пункт балтийского берега, «так как десятки тысяч войск во всякое время отразят или вовсе уничтожат неприятеля». Он ставил конечную цель нашему флоту оградить балтийскую торговлю и для этого предлагал, не теряя времени, послать две дивизии кораблей, готовых идти в море, в сопровождении всех пароходов, одну в Зунд, другую в Большой Бельт. Укрепив, таким образом, оба пролива, выслать все пароходы к Готенбургу для разведки, чтобы, выяснив, куда направится неприятельский флот, перебуксировать свободные корабли к тому проливу, которому он будет угрожать, и встретить противника в два огня.
Мы не остановились бы на изложении этой весьма односторонней записки, если бы не имели доказательств, что она произвела [481] известное впечатление, так как была послана на заключение таким лицам, как генерал-адъютант Литке и князь Ментиков. Литке, убежденный в том, что английский флот будет преследовать в Балтийском море более существенные цели, чем уничтожение нашей торговли, доказывал генерал-адмиралу фактическую невозможность заградить пролив Большой Бельт, имеющий расстояние между берегами до 6итальянских миль и ширину фарватера до 4 миль. Такая попытка должна повести к прорыву заграждения и к необходимости принятия для нашего флота открытого боя в самой невыгодной обстановке. Князь Меншиков со своей стороны полагал, что нашу оборону необходимо сосредоточить в Финском заливе, где флоту держаться соединенно, заняв такую выжидательную позицию, как, например, у Наргена, откуда можно было бы сняться разными путями и выйти на ветер неприятеля под береговым заслоном². При решительном же превосходстве противника флоту полезнее закрыться шхерами, где выгоднее принять сражение на якоре.
29 декабря 1853 года государь изложил в собственноручной записке на имя великого князя Константина Николаевича следующие свои мысли по поводу предстоявших в Балтийском море действий³:
«При могущем быть появлении в Балтике соединенных флотов Англии и Франции предмет их может быть:
1 ) выманить наш флот в море и уничтожить его;
атаковать Ревель, Свеаборг и Кронштадт;
сделать высадку в Финляндии или Остзейских губерниях. Обращаясь к первому пункту, рождается вопрос: должны ли или
можем ли встретить флоты нашим и где, или не благоразумнее ли флот наш не высылать до того, покуда неприятельские не потерпят от атак на наши порты, и в таком случае где и как поставить наши дивизии.
Преимущество паровых кораблей лишит нас возможности с парусным флотом надеяться на выгодный бой, не говоря уже о числительном превосходстве неприятельских кораблей.
Казалось бы, что должно предпочесть флот держать за гаванями до удобной минуты. Но где? В Свеаборге рейд не доступен неприятельским [482] выстрелам, и там дивизия наша удобно стать может на рейде, усиливая своей артиллерией огонь крепости и батарей против входов.
Но в Кронштадте сего удобства нет, и двум дивизиям стать трудно за военной гаванью, разве не в полном вооружении по мелководью. Стать же на большом рейде было бы невыгодно, препятствуя только свободному действию фортов и батарей.
Потому полагаю, что иного ничего не остается, как, при известности приближения неприятеля, вывести весь флот из гаваней и поставить на северной стороне в одну или две линии, по направлению в Лисину косу, оставив одни фрегаты на малом рейде.
Канонерские лодки вооружить и, снабдив экипажами с кораблей, поставить в первой линии перед кораблями, вдоль терассного запружения.
Когда же неприятельские флоты после неудачной атаки на Кронштадт отступят, тогда помощью пароходов сейчас вывести флот за рейд и преследовать неприятеля по удобству».
Император Николай повелел запросить по этому вопросу мнение князя Меншикова.
Ближайшим последствием высказанных государем мыслей, а также записки князя Голицына и последовавшего обмена мнений было поручение молодого генерал-адмирала, данное наиболее выдающимся адмиралам, высказать их заключение по поводу предстоящего действия Балтийского флота. Сводка этих мнений⁴ по самому существу своему должна представлять особый интерес, почему мы и остановимся на ней несколько подробнее.
Записка вице-адмирала Меликова, который с 1832 года не соприкасался со строевой деятельностью наших морских сил, является целым обвинительным актом администрации Балтийского флота за истекшую четверть века. Изложив все те огромные реформы, которые сделал в начале своего царствования император Николай, пожелавший, по словам французского адмирала Jurien de la Graviére, допустить роскошь иметь в мирное время вполне готовый боевой флот⁵, Меликов переходит к изложению тех результатов, которые должен был дать Балтийский флот как следствие отеческих забот и щедрот государя. «Ныне, — пишет Меликов, — протекло более четверти столетия с того времени, как началось преобразование флота, и, следовательно, можно ожидать, что теперь Россия имеет флот боевой в полном смысле слова, т. е. что корабли наши построены по образцам, признанным наилучшими, и в морских качествах и силе не уступают иностранным; что к нашим кораблям применены все усовершенствования, какие только могли изобрести наука и опыты морских держав, что мы знакомы со всеми усовершенствованиями, до кораблестроения, кораблевождения, пароходства и артиллерии относящимися, и что у нас подвергнуто [483] испытанию и принято всякое полезное по сим частям нововведение, так что мы ни в чем не отстали от других флотов; что мы и без иностранцев в состоянии изготовлять паровые машины и все предметы для флота и что Ижорский завод наш может в этом отношении соперничать с лучшими заведениями подобного рода в Европе; что военные наши порты недоступны для неприятеля и снабжены в изобилии запасами всякого рода; что учебный комитет озаботился о распространении между нашими офицерами всех познаний по части морской тактики и стратегии, почерпая оные из лучших сочинений, и что, следовательно, наши офицеры находятся на той же степени образования, как французы и англичане. Одним словом, что Россия силой и достоинством своего флота возведена в полной мере на степень первоклассной морской державы, и в сих видах она смело может принять вызов хотя бы всех морских держав, против нее соединившихся, потому что 27 сильных и надежных линейных кораблей с полным комплектом экипажей, хорошо приученных к морскому делу, в кругу своих портов и близости подкреплений, составляют силу неодолимую».
Мы уже знаем, что мечты вице-адмирала Меликова были далеки от действительности.
Исходя из заключения, что флот наш находится в таком блестящем состоянии, в каком «вправе ожидать государь и отечество», Меликов полагал, что лучше всего встретить неприятеля при входе в Финский залив и принять сражение, если только противник численно не очень будет нас превосходить. Автор записки шел еще дальше и полагал, что «при том совершенстве, в каком долженствовал быть наш флот, мы могли бы прямо идти на порты опаснейшего врага и истребить его силы прежде, чем они будут соединены и готовы к делу». Но если бы, писал дальше Меликов, флот наш оказался не таким, каким ему надлежало бы быть, то следовало бы отделить совершенно исправные суда, усилить их бомбическими пушками, «представляющими в искусных руках самое надежное средство», и из этой части судов образовать действующий флот, готовый вступить в дело с неприятелем, если его силы не будут значительно превосходить наши. Остальные же суда будут составлять резерв флота, который может вступить в дело тогда, когда неприятельские корабли потерпят повреждение и потеряют часть своей прежней силы.
Переходя далее к тому случаю, когда численное превосходство неприятеля совершенно не позволит нам надеяться на успех, вице-адмирал Меликов полагал не подвергать флота бесполезным потерям неравного боя и не давать неприятелю легкого торжества. Пока флот существует, писал он, неприятель едва ли осмелится предпринять какие-либо решительные действия против наших портов и берегов. Оставалось решить вопрос, в каком пункте выгоднее в таком [484]

Схема № 54

[485] случае расположить наши морские силы — в Кронштадте или в Свеаборге? Оставаться в Кронштадте значило передать весь залив на волю неприятеля и быть запертым в тесной блокаде; в Свеаборге же флот наш мог прикрыть все берега залива и лучше защищать Кронштадт и столицу, чем если бы он был расположен на Кронштадтском рейде. Ревель по своему положению при входе в Финский залив представлял бы для флота те же удобства, как и Свеаборг, и, кроме того, выгоду более расположенного к России народонаселения; но он был недостаточно укреплен, и деревянный мол его был подвержен большой опасности от брандеров. Меликов рекомендовал совершенно отказаться от Ревеля и выражал сожаление, что не приведена в исполнение мысль Петра Великого, наметившего постоянным местопребыванием нашего флота Балтийский порт, который самой природой предназначен для этой цели. Автор считал излишним говорить о Кронштадте в полной уверенности, что «миллионы, пожертвованные на укрепление этого оплота столицы, истрачены не напрасно». Однако, предполагая, что неприятель для скорейшего окончания войны может направить все свои усилия против этого пункта, он рекомендовал теперь же осмотреть Кронштадт и по возможности исправить все его недочеты.
Князь Меншиков видел цель Балтийского флота в прикрытии своих портов и в поражении неприятеля, если бы он оказался слабее. Расположение на Кронштадтском рейде не удовлетворяло ни одной из этих задач, да, кроме того, и флот, на нем сосредоточенный, не находился в безопасном положении. На южном рейде западная оконечность линии флота могла быть уничтожена без возможности подкрепить ее другим флангом при благоприятствующем нападению юго-западном ветре. На северном же рейде флот не покровительствовался береговыми батареями, и сбитые корабли не имели возможности отступать. Поэтому князь Меншиков полагал, что флот следует держать в отдалении от Кронштадта. Если имелось в виду принять флотом сражение, маневрируя в открытом море, то он указывал как на пункт сосредоточения флота на остров Нарген; в случае же принятия боя на якоре можно было расположиться перед Свеаборгом на Миольском рейде⁶, у Парклауда на Баре-Зундском плесе или восточнее Свеаборга за Седер-шхерами. Это расположение требовало обеспечить Свеаборг как базу предстоявших действий.
Генерал-адъютант Корнилов, исходя из заключения, что союзники навряд ли могут иметь в Балтийском море свыше 20 кораблей, рекомендовал разделить наш флот на две части: действующую — из 20 кораблей и резервную — из 8. Первую держать на одном из внешних рейдов Финского залива, наиболее недоступном для входа неприятеля и удобном для его укрепления, как, например, рейды на Баре-Зундском плесе у Парклауда. Такое грозное, по мнению [486] Корнилова, положение флота настороже всех наших северных морских заведений должно вполне оградить их от серьезных покушений со стороны неприятеля и вынудить его к блокаде в бурном незнакомом море, усеянном подводными камнями и мелями. Резервный отряд судов Корнилов предназначал для содействия обороне Кронштадта и Свеаборга, а Ревельский порт рекомендовал предоставить собственным средствам.
Генерал-адъютант граф Гейден ставил первой задачей нашему флоту соединение всех сил возможно ближе к выходу из залива и принятие боя под парусами с неприятелем, который будет в равных силах. Укрыться же на Свеаборгском рейде он полагал возможным лишь в том случае, если неприятельский флот будет в весьма превосходящих против нас силах. Граф Гейден полагал ввиду высказанного им мнения необходимым немедленно после вскрытия залива от льда соединиться эскадрам, зимовавшим в Кронштадте и Свеаборге, у острова Гогланд и оттуда безотлагательно следовать в крейсерство между Оденсгольмом и Гангутом. Все пароходо-фрегаты направить в Гангут, где им быть в полной готовности соединиться с флотом. Гребную флотилию отправить из Петербурга в Свеаборг и поставить ее по станциям в шхерах, отрядив часть в Абогские шхеры для наблюдения за Юнгферзундом и Гангутом. Для извещения о приближении неприятеля устроить телеграфную линию между Оденсгольмом и Дагерортом. Крейсируя, кончает граф Гейден, между Гангутом и Оденсгольмом, флот при помощи пароходов и телеграфа может быть во всегдашней готовности или встретить неприятеля в порядке, или же заблаговременно уклониться от боя.
Генерал-адъютант Литке полагал, что огромные приготовления западных держав имеют в виду нанесение нам сильнейшего удара истреблением флота и уничтожением больших морских заведений.
Поэтому нам предстоит роль исключительно оборонительная, для чего необходимо постараться сосредоточить весь флот вместе, и как на лучший в этом отношении пункт он указывал на Свеаборг. Соединенные там 23—25 линейных кораблей и 8 пароходов должны быть во всегдашней готовности на вылазку и поиск, на которые надо решаться не иначе как с верной надеждой на успех и вступать в дело с неприятелем, лишь имея значительный перевес в силах. При численном равенстве Литке признавал наш флот слабее английского как ввиду отсутствия винтовых двигателей и недостатка бомбических орудий с усовершенствованными разрывными зарядами, так и, главное, ввиду неопытности капитанов.
Литке полагал, что неприятель навряд ли решится атаковать Кронштадт с целью разорить его укрепления, если увидит, что нашего флота там нет. Это предприятие было бы для него очень рискованным при нахождении русского флота около Свеаборга в полной [487]

Схема № 55

готовности к действию. Но для избежания всякого с этой стороны риска нам необходимо было обратить особое внимание на оборонительную силу Кронштадта, на усиление защиты малого рейда блокшифами и оставшимися кораблями, а северного фарватера фрегатами и другими мелкими судами. Автор записки не отрицал возможности покушения на Кронштадт также неприятельского флота совместно с десантом, так как паровые двигатели дают «такие способы перевозки и самой высадки войск, о которых в прежние войны и не помышляли». Для отражения такого десанта, приготовление которого неприятелю навряд ли удалось бы скрыть от нас, потребовалось бы по меньшей мере отрядить дивизию пехоты при 24 батарейных орудиях. [488]
Если бы союзные эскадры появились в Балтийском море так скоро после открытия навигации, что не дали бы возможности соединиться нашим отрядам, зимовавшим в Кронштадте и Свеаборге, то роль нашего флота по необходимости делалась еще более пассивной. В таком случае адмирал Литке рекомендовал употребить часть судов на усиление обороны Кронштадтского рейда, а лучшие 12 кораблей поставить в три линии за военным углом в полной готовности воспользоваться первым благоприятным случаем и с помощью пароходов, поставленных за ними, выйти из своего оборонительного положения.
Контр-адмирал Истомин считал, что главным предметом действий союзников станет Кронштадт, против которого будет направлен десант, и рекомендовал принять меры обороны против этого нового сильного врага приморских крепостей.
Контр-адмирал Глазенап предлагал 20 кораблей соединить в Свеаборге, а остальные оставить в Кронштадте. Из первых выбрать 10 лучших 84- и 74-пушечных кораблей, придать к ним все 10 пароходо-фрегатов и образовать летучую эскадру, которая должна быть ежеминутно готова выйти в море, чтобы атаковать неприятельские эскадры меньшей силы, не удаляясь, однако, далеко от Свеаборга. Гребной флот разделить на две части — восточный отряд с главными силами около Роченсальма (Котка) и западный у Гангута. Оба отряда должны были охранять входы с моря, противодействовать попыткам неприятеля укрепиться в шхерах и охранять сообщение между Выборгом, Свеаборгом, Або и Аландскими шхерами.
Контр-адмирал Мофет, отметив, что наш флот уступает союзному в опытности и подготовке капитанов, в составе артиллерии, в отсутствии винтовых двигателей и в количестве пароходов, признавал, что мы можем принять бой под парусами при численном превосходстве наших кораблей над неприятельскими⁷, а на якоре — и с флотом одинаковой численности. Исходя из заключения, что союзники будут иметь в Балтийском море превосходящие силы, Мофет также признавал, что действия нашего флота должны носить оборонительный характер. —Для этого его следовало разделить на две части — действующую, из 20 лучших кораблей, которую сосредоточить в Свеаборге, и резервную, которую употребить на усиление кронштадтских и свеаборгских морских укреплений. Гребную же флотилию разместить отрядами, при одном пароходе в каждом, в Аспо, Парклауде, Гангуте, Уте и в Аландских шхерах, между Дегербо и Редшфеном.
Все эти мнения были заслушаны в марте 1854 года особым советом под председательством великого князя Константина Николаевича⁸, который пришел к следующему заключению о возможных действиях Балтийского флота в 1854 году. [489]
Ожидаемое превосходство в силах противника не позволяет нам вступить с ним в открытый бой с какой-либо надеждой на успех. Поэтому мы по необходимости должны оставаться в оборонительном положении под защитой наших крепостей, будучи в совершенной готовности пользоваться каждой благоприятной минутой для перехода в наступление. Главной нашей заботой должно быть соединение всех трех дивизий в Свеаборге, но если это не удастся, то находившиеся в Кронштадте две дивизии должны быть так расположены, чтобы, усиливая оборону крепости, они обеспечивали и собственную безопасность. Если, вследствие отбитого нападения на Кронштадт или от других причин, неприятельский флот должен перейти в наступление, то отнюдь не вдаваясь в риск. Совещание как бы в оправдание поставленных флоту пассивных задач указывало в своем заключении, что если неприятель должен будет оставить наши воды, не успев нанести поражения русскому флоту, то эта неудача будет для него чувствительнее потерянного сражения⁹.
В такие скромные рамки была заблаговременно поставлена роль могущественного, как имел право предполагать император Николай, Балтийского флота, и такое отрицательного рода утешение ему пришлось вынести из совещания старших адмиралов!
Адмирал Стеценко, один из выдающихся моряков второй половины прошлого столетия, разбирая вопрос об осуждении Балтийского флота на бездействие, считает, что по количеству и качеству своей артиллерии, по годности кораблей и по подготовке экипажа он мог бы сразиться с союзным флотом. Обаяние винтовых кораблей и прежней славы английского флота, а главное, большая нравственная ответственность в случае поражения могли, по его мнению, удержать выход нашего флота. «Мог ли,— пишет Стеценко¹⁰,— государь взять на себя ту же нравственную ответственность при сомнении в успехе со стороны главных сил флота?»
Что касается сухопутной обороны Балтийского побережья, то в основу ее на 1854 год легло желание оградить по возможности все наиболее населенные пункты побережья от того, в общем, как предполагалось, незначительного десанта, которым союзники могли им угрожать. Незнакомство с силой парового флота, который предоставлял полную возможность выбросить на берег значительный десант, а также существование в Балтийском море нашего могущественного флота в 27 линейных кораблей и большой гребной флотилии позволяли полагать, что такая цель может быть достигнута. Мы ставили себе весьма неблагодарную задачу прикрыть береговую линию протяженностью около 2600 верст, не считая островов. К тому же большая часть этой линии составляла берега Финляндии, лучше известные, благодаря нелегальному поведению финских лоцманов¹¹, нашим врагам, чем нам. Да и само свойство финских берегов, столь богатых шхерами, представляло большое преимущество [490] для союзного парового флота по сравнению с нашим парусным: многие из проходов были недоступны парусным судам и легко прорезывались легкими паровыми судами.
Наибольшее внимание на всей длинной береговой линии было обращено на пункты, имеющие важное значение, военное и государственное, и в этом отношении центром тяжести обороны Балтийского побережья являлась столица с ее окрестностями. Здесь, в районе от Выборга до Нарвы, включая сюда и Кронштадт, было сосредоточено 122¼ бат., 90½ эск. и 272 op., под личным начальством наследника цесаревича¹². Эта масса войск служила в то же время и общим резервом всего Балтийского побережья.
Для обороны всей Финляндии, от Торнео до Выборга, было разбросано всего 24 У4 бат., 12 эск. и сот. и 36 op. под начальством генерала Рокасовского. Значительная часть этих сил группировалась около наиболее важного пункта края — Гельсингфорса и отчасти около Або. Аландские острова с бомарзундскими укреплениями, на сохранение которых у нас не было надежды с самого начала кампании, были предоставлены своему собственному незначительному (около 2000 человек) гарнизону.
В Эстляндии было сосредоточено под начальством генерал-адъютанта Берга 18¼ бат., 20 эск. и сот. и 32 op., большая часть которых группировалась около Ревеля.
И наконец, в Лифляндии и Курляндии, уступное положение которых заставляло менее за них опасаться, находилось 14 бат., 22 эск. и сот. и 44 орудия¹³.
Одновременно было обращено внимание на приведение в надлежащий вид приморских крепостей, причем наряду с главными опорными пунктами, как-то: Кронштадт, Ревель, Свеаборг, Выборг, отчасти Бомарзунд и Гангут, было обращено внимание и на мелкие укрепления старинной постройки, в изобилии разбросанные по Финскому побережью. Цель подобной заботливости, надо полагать, заключалась все в том же желании оградить прибрежных жителей от мелких нападений неприятельских десантов. Сами по себе эти старинные крепости не представляли никакой силы; привести же их в вид, годный для обороны, мы не имели ни времени, ни соответствующей артиллерии, ни гарнизона в достаточном количестве. При малейшем серьезном покушении со стороны неприятеля они должны были пасть без всякой пользы для нас и к вящей славе противника. Для примера укажем хотя бы на укрепления Роченсальма (форта Славы) и Свартгольма.
Роченсальм, или Котка¹⁴, у устьев Кюмени, был уже упраздненной крепостью. Он имел 19 отдельных укреплений, из которых форт Слава, лежавший в 4 верстах от Котки на утесе Финского залива, являлся как бы особой крепостью. Оборону Роченсальма решили ограничить лишь обороной этого форта, на вооружении [491] которого состояло 42 старых разного калибра орудия при 250 чел. гарнизона. Укрепления этого пункта были настолько слабы, что осенью 1854 года их решили разоружить, чтобы не давать союзникам бесцельных трофеев. Свартгольмская крепость (в 10 верстах от г. Ловизы) состояла из одной оборонительной казармы, где могло поместиться до 120 человек гарнизона. Ее вооружили двенадцатью 18-фунтовыми пушками, так как, занятая неприятелем, она могла вредить шхерному судоходству. Эти орудия, разбросанные по всем бастионам без взаимной обороны и лишенные общего сосредоточенного действия, не представляли собой сколько-нибудь внушительной силы против серьезного покушения противника¹⁵.
Последовавший разрыв с западными державами вызвал лихорадочную деятельность по приготовлению к встрече неприятеля в Балтийском море и к вооружению судов нашего флота. Главная цель, поставленная себе морским ведомством, заключалась в защите наших портов и шхер от нападения англо-французского флота.
Для предстоявшей кампании было вооружено 26 линейных кораблей, 10 пароходов-фрегатов, 18 мелких пароходов, 5 фрегатов, 1 корвет и 16 мелких судов; кроме этого, для целей обороны были приспособлены 3 старых корабля и привлечены на службу 17 вольных пароходов. Для пополнения экипажей были собраны бессрочноотпускные нижние чины в количестве 2347 человек, из которых сформированы 26 запасных рот.
Особое внимание морским ведомством было обращено на увеличение гребной флотилии, предназначаемой для обороны Кронштадта и финляндских шхер. К сожалению, флотилия эта не оправдала возлагаемых на нее надежд ввиду полной непригодности ее для действия в море даже в защищенных островами проходах.
Для защиты Кронштадта и шхер от Биоркэ-Зунда до Гельсингфорса приступили к постройке 74 лодок¹⁶ на вольной верфи в Петербурге и для защиты шхер от Гельсингфорса до Або 40 лодок в Або, Бьернсборге¹⁷ и Гельсингфорсе. Кроме того, для обороны Риги в ней строилось 16 лодок¹⁸.
Для пополнения экипажа флотилии было объявлено 2 апреля положение о морском ополчении, согласно которому вызывались на службу охотники из лиц всех сословий Петербургской, Новгородской, Олонецкой и Тверской губерний. Для лодок, охранявших западный участок шхер, набирались охотники и из финляндских уроженцев. Поступившие волонтерами должны были служить до 1 ноября, получая 8 рублей серебром жалованья в месяц, продовольствие и одежду крестьянского покроя, с крестом на шапке¹⁹.
Всего таких охотников поступило более 9 тысяч человек²⁰, причем «служба, поведение и успех занятий ополчан были весьма удовлетворительны»²¹, и самым суровым наказанием среди них было увольнение со службы до окончания срока. [492]

Схема № 56

Для своевременного извещения о приближении неприятеля были по всему пространству северного и южного берегов Финского залива поставлены временные телеграфы, а для затруднения плавания все маяки были погашены, вехи на банках не ставились, и лоцманы с открытых станций были сняты. В шхерах, кроме того, были разобраны некоторые маячные башни и заграждены два боковые прохода к Выборгу, а третий — Транзундский предполагали сделать непроходимым, когда обстоятельства того потребуют. [493]
Несмотря на высказанную особым совещанием мысль сосредоточить весь Балтийский флот по открытии навигации в Свеаборге, в конце концов решено было оставить его в тех пунктах, в которых он зимовал. По всей вероятности, это было вызвано опасением не успеть совершить переход туда из Кронштадта до появления в Балтийском море союзного флота.
В состав первой дивизии входило 9 кораблей (один — 110-пушечный, два — 84-пушечных и остальные — 74-пушечные) и 2 фрегата, и третья дивизия состояла из 8 кораблей (один — 120-пушеч-ный, четыре — 84-пушечные и остальные — 74-пушечные); 10 пароходо-фрегатов и мелкие суда были распределены по дивизиям, 12 пароходов были предназначены для обороны шхер, а прочие для местной службы и посылок²². Остальные корабли послужили для усиления обороны Кронштадта в виде блокшивов.
Гребная флотилия в Кронштадте состояла из бомбардирского судна, 9 трехпушечных лодок, 88 двухпушечных и 8 однопушечных иол при двух пароходах. Финляндскую шхерную флотилию составляли 72 лодки и 20 пароходов.
Начальство над флотом, сосредоточенным в Кронштадте, было возложено на адмирала Рикарда, поднявшего свой флаг на корабле «Император Петр I».
Одновременно с подготовкой флота к встрече противника мы начали подготовляться и к обороне берегов.
Работы по усилению Кронштадта производились непрерывно, причем в обороне этой крепости деятельное участие должен был принять и флот. С этой целью стопушечные корабли «Петр I» и «Георгий Победоносец» стали поперек малого рейда, между фортами Князь Меншиков и Кроншлот. Уступом за ними для обстреливания промежутков стали во второй линии три корабля. Один корабль был поставлен в купеческой гавани для фланговой обороны стопушечных кораблей, другой обстреливал с фланга все пространство между кораблями первой и второй линий. Прочие корабли, стоявшие сзади, должны были действовать по особым на каждый случай инструкциям.
Пароходы были расположены позади кораблей в линию от военного угла до Ораниенбаумской пристани. Кроме того, в первых числах августа были устроены из купленных ботов три четырехпушечные батареи, которые были поставлены на сторону Ораниенбаумской отмели для защиты пространства между Кронштадтом и Ораниенбаумом²³. Для преграждения северного рейда была образована ряжевая преграда по направлению от северо-восточной отмели Кронштадта до Лисьего Носа. Для защиты этой преграды был построен ряд батарей на косе и образован блокшивный отряд из 3 кораблей, 3 фрегатов и 1 корвета, к которым впоследствии были присоединены 74 двухпушечные канонерские [494] лодки. Линия блокшивов тянулась за ряжевой преградой, имея корабли ближе к Кронштадту для усиления береговой обороны его северо-восточного угла, фрегаты расположенными вдоль линии заграждения, а канонерские лодки на правом фланге у Лисьего Носа²⁴. Кроме того, для защиты северного фарватера были поставлены мины, спроектированные ученым комитетом, но заряды в них были положены вместо предполагавшихся 10—20 фунтов пороха по 5—10 фунтов²⁵.
Полевых войск в Кронштадте в марте находилось 21¼ батальона, ½ эскадрона и 16 орудий²⁶. Рядом инструкций был указан способ действия этих войск в случае высадки неприятельского десанта на Кронштадтской косе, а также и та помощь, которую должна оказать войскам гребная флотилия²⁷.
В кампанию 1854 года к обороне Петербурга готовились только с морской стороны, для чего начали строить целую сеть батарей, предназначенных обстреливать устье Невы. Государь лично намечал место каждой батареи и часто навещал работы.
Главное устье Большой Невы²⁸ защищали 7 батарей, вооруженных 94 орудиями и расположенных на Гутуевском, Галерном и Васильевском островах. Устье Малой Невы защищали 2 батареи на 18 орудий, расположенные на Петровском острове. Малую, Среднюю и Большую Невки обороняли батареи отчасти Петровского острова и, кроме того, построенные на Крестовском и Елагином островах, а также редут Алгамбра, при Старой деревне, обстреливавший в то же время Сестрорецкую дорогу. Всего здесь действовало 44 орудия.
В то время самыми лучшими и дальнобойными орудиями у нас считались длинные чугунные, 30-фунтовые и тяжелые, пудовые, бомбические пушки, дальность выстрелов которых достигала 3 верст. Этими-то орудиями и предполагали преимущественно вооружить невские батареи, но в них ощущался большой недостаток. Поэтому часть их была заменена 24-фунтовыми пушками и полупудовыми единорогами с дальностью стрельбы на 1—1 У4 версты. Из 156 орудий, которыми были вооружены невские батареи, было 104 пушки и 52 единорога, или бомбические пушки. По мере усиления обороны Кронштадта батареи эти начали терять свое значение, и вооружение их не усиливалось²⁹.
Петербург, несмотря на забитую в нем боевую тревогу, не терял, по-видимому, своего спокойного облика — такова была сила веры в наш флот и в неприступные твердыни Кронштадта. То же веселье царило в городе, те же вечерние поездки на Елагинский Pointe, интерес к которому, впрочем, увеличивался еще сооружаемой там батареей. Но, по словам современника, это спокойствие было напускное. Назойливая мысль об опасности, грозившей отечеству, проникала, как визг железа, режущего камень, в самых беззаботных [495]

Схема № 57

людей. Какое-то тяжелое чувство щемило душу и давило ее как удушливый воздух, сгустившийся перед страшной бурей³⁰. Все побережье от Петербурга на север до Сестрорецка и далее до Биоркэ-зунда, а на юг до Бронной горы и далее до Красной горки охранялось кавалерийским кордоном, подкрепленным пехотными резервами с полевой артиллерией. На более важных пунктах были устроены на севере, у Лисьего Носа, редут, а на юге, близ Ораниенбаума, ключенская батарея, вооруженные на первое время полевыми орудиями. Особое внимание обратила на себя оборона Сестрорецкого завода. Комиссия, обследовавшая этот вопрос на месте, пришла к заключению, что Сестрорецк не может быть бомбардируем [496] с моря по мелководью даже с канонерских лодок; для воспрепятствования же неприятельской высадке достаточно иметь на заводе два батальона пехоты, сотню казаков и одну полевую батарею, которые, благодаря удобной для обороны местности, в состоянии будут удержать превосходящего противника до подхода подкреплений из Петербурга³¹.
Что касается фланговых пунктов прибрежной полосы окрестностей столицы — Выборга на севере и Нарвы на юге, то хотя там и принимались меры к обороне, но в действительности ни один из них не был способен противостоять какому-либо серьезному нападению неприятеля. Генерал-адъютант Огарев в конце 1854 года доносил императору Николаю, что Выборг до того готов к обороне, что остается только желать, чтобы неприятель дерзнул напасть на него. А между тем очевидец, осматривавший крепость весной 1855 года, нашел ее в самом ужасном состоянии, причем оборонительные работы 1854 года были направлены не к тому, чтобы улучшить крепость, а лишь чтобы замаскировать все ее недочеты. Достаточно заметить, что собственно в Выборге не было ни одного заряда, так как на их приготовление был употреблен негодный порох старинной финской заготовки, оставшийся от войны 1809 года³². Что же касается Биоркэ-зунда, то в течение всей кампании он служил местом самого спокойного стояния союзного флота.
К весне 1854 года войска, предназначенные для обороны ближайших окрестностей Петербурга, за исключением Кронштадта, были распределены следующим образом:
Гарнизон в Выборге — 4 бат., промежуточный отряд у Кюрхмеля (Красного Села) — 4 бат. и 8 op., на Сестрорецком заводе — столько же и на содержание постов от Биоркэ-зунда до Петербурга — 4 эск.
Гарнизон в столице — 23 бат., 9 эск. и 92 op. и там же главный резерв — 34 бат., 12 эск. и 104 op.; в Ораниенбауме — 2¼ бат., 4 эск. и 16 op., в Петергофе — 3 бат., 14 эск. и 8 op., в Стрельне — 12 эск. и 8 op., в Царском Селе и Павловске — 14¼ бат., 22½ эск. и 16 op., в Красном Селе и Гатчине — 32 бат. и 6 эск., в Ямбурге и Нарве — 16 бат.³³
Что касается остальных укрепленных пунктов побережья, то состояние их находилось не в лучшем виде, чем состояние Выборга. На оборону Свеаборга государь должен был обратить особое внимание благодаря анонимному письму, полученному великим князем Константином Николаевичем. В этом письме говорилось, что если неприятель пожелает занять Гельсингфорс и Свеаборг, то может сделать это в 24 часа. Большие острова Сандгамн-Э и Кунге-Хольм³⁴, ограждающие юго-восточную и восточную стороны рейда, были нами не заняты. Неприятель, без труда завладев ими, мог поражать стоявший на рейде наш флот и вместе с тем открывал своим малым судам свободный вход на рейд через проливы Кунге-Зунд, Сандгамн-Зунд и [497] Эсгнес-Зунд. Государь отправил в Гельсингфорс с чрезвычайными полномочиями флигель-адъютантов Герценштвейга и Аркаса. Эти лица поразились неготовностью и дурным состоянием обороны Свеаборга. Некоторые вновь построенные батареи были так неправильно поставлены, что надо было удивляться, зачем на них тратились громадные суммы; там же, где батареи действительно нужны были, они отсутствовали. Наиболее сильные Густавсверкские укрепления были до того ненадежны, что с них опасались даже производить стрельбу. Острова, указанные в письме, оказались, действительно, незанятыми и необитаемыми, но очень удобными для занятия их и для действия оттуда по рейду, городу и по всем укреплениям³⁵. На собранном после осмотра Герценштвейгом и Аркасом Свеаборгских укреплений у командовавшего войсками генерала Рокасовского совете решено было постройкой новых батарей и занятием опасных островов, а также более удачным расположением флота обеспечить по возможности крепость от угрожавшей ей опасности³⁶. Вскоре после этого генерал Рокасовский был заменен генерал-адъютантом Бергом.
Для защиты финляндских шхер было, как сказано выше, сформировано две бригады гребной флотилии — одна для обороны участка к востоку„от Гельсингфорса и другая к западу.
Центральным пунктом для расположения восточной бригады был избран Роченсальмский рейд, прикрывавшийся единственным, ничтожным по существу, укреплением, фортом Славою³⁷, о котором было упомянуто выше. Для обеспечения расположения здесь флотилии и заготовленных для нее запасов пришлось местными средствами соорудить несколько слабых батарей. Полубатальон гребной флотилии из Роченсальма был направлен к Гельсингфорсу для усиления обороны этого последнего с западной стороны.
Что касается западного отряда флотилии, то он формировался в двух пунктах, в Або и Биернборге, В конце мая, когда Ботнический залив был уже занят неприятельскими крейсерами, Биернборгский отряд, совершив ряд рискованных переходов, прибыл в Або, где вся бригада и расположилась. Отсюда гребная флотилия начала крейсирование по Абовским шхерам, выделив восемь лодок для защиты самого города³⁸. Приписанные к западному отряду флотилии пароходы до 17 июля оставались в Гельсингфорсе, так как до этого времени им не удалось проскользнуть к месту своего назначения по заливу, занятому неприятельским флотом.
На южном берегу Финского залива оборона Нарвы, Ревеля и Риги была предоставлена береговым батареям, и только в Риге за батареями, защищавшими вход в Двину, находилось 16 канонерских лодок.
«Здесь у нас все наготове,— писал государь князю Меншикову 19 апреля³⁹.— Море сегодня очищается. Из Ревеля и Свеаборга ничего, и там все готово». С другой стороны военный министр делился с князем Меншиковым следующими строками: «Kronstadt et Svéaborg [498] sont dans un état suffisamment bon pour recevoir sir С Napier. Quant aux autres ports et fortifications du littoral de la Baltique, il me semble, entre nous, qu'ils se trouvent un peu dans le genre chinoix. Que voulez-vous? En temps de paix nous occupons trop de ce qui n'est guère utile pour la guerre, et une fois la guerre arrivée nous sommes surpris de ne pas y ênre préparés dignement. En tout cas, je compte sur l'énergie et la bravoure de nos frères d'armes et du peuple en général»⁴⁰. Князь Долгоруков представил этими словами один из редких случаев сознания собственной вины перед царем и родиной.

Если у императора французов в вопросе о Балтийской экспедиции первоначально и существовали какие-нибудь мечты о содействии ее возбуждению общего пожара на нашей западной и северо-западных границах, то в Лондоне с самого начала на эту экспедицию смотрели лишь как на средство уничтожить наше могущество на Балтийском море и подорвать там русскую торговлю.
Еще в июле 1853 года адмирал Непир обращал внимание великобританского правительства на угрожающее положение России на Балтийском море, где она имела всегда готовый к действию флот в 27 линейных кораблей, а в Петербурге сильную армию, «которая, в случае войны, может угрожать берегам Англии в минуту, когда у Англии не найдется сил для отражения удара»⁴¹. Первоначально это заявление не произвело сильного впечатления, но по мере того, как политический горизонт омрачался, а английские агенты сообщали со всех сторон своему правительству преувеличенные сведения о подготовке нашего флота к активным действиям, лондонское адмиралтейство приняло самые решительные меры к полной мобилизации своих морских сил⁴². К началу марта 1854 года на Спидхэдском рейде уже была сосредоточена для отправки в Балтийские воды могущественная эскадра из 10 винтовых кораблей, 15 винтовых фрегатов и корветов, 7 парусных кораблей и 17 пароходо-фрегатов и пароходов, вооруженных 2344 орудиями⁴³. Но эта эскадра была собрана наспех, очень плохо снаряжена и, главное, имела недостаточный, собранный большей частью из подонков экипаж⁴⁴. Во главе экспедиции был поставлен вице-адмирал Непир, имевший в обществе репутацию отважного, энергичного моряка, но находившийся в самых натянутых отношениях с Морским министерством. Непир не оправдал возлагавшихся на него надежд, и Балтийская экспедиция вызвала впоследствии на адмирала сильные нападки английского общества. Вся эскадра была подразделена на три дивизии, которыми командовали контр-адмиралы Шад (Chads), Корри (Соггу) и Плумридж (Plumridge).
Большая и лучшая часть французского флота была отправлена в Черное море, но император Наполеон не хотел отставать от своих [499] союзников и в Балтийском море, а потому в течение зимы были приложены неимоверные усилия для сформирования третьей, Балтийской, эскадры. В нее вошел только один винтовой стопушечный корабль «Аустерлиц» и 7 мелких паровых судов; кроме того, было парусных 8 кораблей и 7 фрегатов⁴⁵. Эскадра эта была вооружена 1249 орудиями, И на ней находилось около 4 тысяч морской пехоты. Командовал эскадрой вице-адмирал Парсеваль-Дешен. Первоначально французское правительство предполагало отправить в Балтийское море особый десантный корпус еще весной, но отложило эту мысль ввиду того, что Англия желала отправления этого корпуса после первых успехов флота⁴⁶. Вернее, надо полагать, что причина задержки в отправлении десантного корпуса заключалась в той неготовности Франции к большой войне, о которой уже говорилось выше.
Английское общество требовало скорейшего отправления эскадры, которая и отплыла в Балтийские воды 27 февраля (11 марта) до получения окончательного известия о разрыве с Россией. «Я уверен, что все кончится удачной войной,— говорил адмирал Непир на торжественном банкете по случаю его отплытия⁴⁷.— Можно с уверенностью сказать, что наша страна никогда не выставляла такого блестящего флота, как тот, который на днях выступает в Балтийское море». Но застольные речи не соответствовали истинному настроению адмирала, который хорошо видел многочисленные недостатки своего флота, наскоро собранного, малоопытного, бедно снабженного и имевшего мало средств для действий против береговых укреплений⁴⁸. Сила Балтийской эскадры состояла в обилии винтовых судов, что давало ей большое преимущество перед нашим флотом в открытом бою, на что, видимо, и рассчитывал английский адмирал. По плану действий, принятому нами, ему это не могло удаться, и поэтому предполагавшаяся блестящая Балтийская экспедиция союзникам ничего не дала, что и было справедливо оценено английским обществом.
7 марта в Вингоском проливе (около Готенбурга) Непир распечатал данные ему инструкции, в которых ему указывалось занять [500] у входа в Балтийское море такую позицию, которая позволяла бы «без всякого замедления исполнять дальнейшие предписания ее величества». Адмиралу вменялось, ввиду неполучения ответа России на ультиматум союзников, избегать всяких неприязненных действий по отношению к русскому флоту, но ни под каким видом не пропускать в Немецкое море ни одного русского корабля. Непир решил выполнить инструкции, заняв со своим флотом позицию у входа в Балтийское море; самостоятельным оставлением Вингоского пролива он заслужил выговор лондонского адмиралтейства.
Английский адмирал решил, пользуясь пребыванием в соседстве Копенгагена, нанести визит датскому королю, но в первый свой приезд королем не был принят под предлогом болезни. Вообще неоднократные попытки союзных адмиралов привлечь на свою сторону правителей Дании и Швеции в 1854 году не достигли положительных результатов⁴⁹.
12 марта английская эскадра прибыла в Киль, а 20-го — в Киоге-бей на восточном берегу острова Зеланд, где было получено известие об объявлении войны. 23 марта адмирал Плумридж был выслан с отрядом из четырех винтовых судов на рекогносцировку окрестностей Гангутского мыса и небольшого Дротнингбсргского поста. 25-го к эскадре Непира присоединился и единственный пока представитель французского флота — винтовой корабль «Аустерлиц».
31 марта, получив донесение от разведывательного отряда, что Финский залив свободен от льда до Гельсингфорса и что русских судов в Балтийском порту, в Ревеле и в море не обнаружено, Непир направился к востоку. 2 апреля адмирал Корри со своей дивизией (9 судов) был оставлен между Дагер-Ортом и Гувудскером, чтобы задерживать на этой линии все суда; остальная же эскадра держала направление к Финскому заливу. Погода не благоприятствовала плаванию новой армады, и у берегов неприятеля «неопытность флота стала очевидной»⁵⁰. Часть эскадры, под личным начальством Непира, дошла до устья Финского залива, но оставаться там в дурную погоду было сочтено опасным, почему она пошла назад и 9 апреля бросила якорь в шведской гавани Эльфена-бен, близ Стокгольма.
Все донесения Непира с тех пор, как он покинул Англию, были полны жалоб на его тяжелое положение, на состояние экипажа, на недостаток в лоцманах и в хороших офицерах. Он жаловался, что не имел возможности ознакомиться с Аландскими островами и не мог уговорить ни одного датского, шведского и норвежского офицера поступить к нему на службу.
В свою очередь, первый лорд адмиралтейства рекомендовал Непиру не заботиться пока о Бомарзунде, если он не вполне уверен в безопасности нападения на Аландские острова под прикрытием блокадной эскадры. Бомарзунд не уйдет из рук союзников и всегда[501]

Схема № 58

доступен для атаки, лишь бы было прервано сообщение между ним и Або. Английскому адмиралу первым долгом рекомендовалось упрочить свое положение в Финском заливе, но Непир не должен был видеть в этом совете намека на атаку Свеаборга или Кронштадта. Напротив, ему рекомендовалось, ввиду отсутствия десантных войск, дважды подумать, раньше чем атаковать эти крепости и находившуюся в них эскадру, которая вряд ли сделает глупость выйти раньше, чем Непир не понесет больших потерь в напрасных действиях против гранитных верков. В заключение адмиралу указывалось избрать такую позицию, с которой он мог бы наблюдать за гаванями обоих берегов, но не углубляться внутрь залива ранее, чем погода будет вполне благоприятна для такого маневра⁵¹.
С 23 апреля и до середины мая эскадра крейсировала между Ганге и Готландом, не решаясь предпринять что-либо серьезное против наших берегов, так как кроме уже отмеченных на ней недочетов она страдала от недостатка канонерских лодок, малых судов и артиллерийских снарядов. Эти последние приказано было беречь, чтобы «избежать упреков артиллерийскому управлению [502] за то, что оно до такой степени сократило запасы». Английским морякам приходилось успокаивать общественное мнение страны, ожидавшей от своих моряков великих подвигов, грабежом беззащитных коммерческих судов и прибрежных селений⁵². И в этом отношении недостатка в трофеях, в особенности в начале кампании, не было⁵³.
Эскадра по-прежнему оставалась разделенной на три части, из которых дивизия Корри оставалась в Готском проливе, дивизия Плумриджа крейсировала в Ботническом заливе, несколько судов было отправлено на разведку Курляндского берега, а Непир, оставив при себе 6 линейных кораблей, 2 блок-корабля, 2 фрегата и 2 колесных парохода, держался в западной части Финского залива. Смысл такого сокращения последней части эскадры надо искать в уверенности английского адмирала, что слабость его сил сравнительно с русским флотом поможет выманить последних в открытое море, в котором Непир, несмотря на все недостатки своего флота, рассчитывал решительно разбить своего врага⁵⁴. Русские, по словам англичан, не попались на эту удочку и предоставили Непиру крейсировать без дела.
Но если большими кораблями, число которых к этому времени увеличилось еще кораблем «Majestic»⁵⁵, ничего не было предпринято, то малые суда не бездействовали.
Небольшие отряды из паровых фрегатов и других мелкого ранга судов, отделенные от флота, рассеялись вдоль всего восточного берега Балтийского моря и по Финскому заливу, до Ревеля.
Первые из отправленных Непиром крейсеров назначались к Либаве и Рижскому порту, но они ни разу не подходили под огонь наших береговых батарей и ограничивались лишь захватом небольших купеческих судов и грабежом скота у прибрежных жителей. Крейсерство около эстляндских и лифляндских берегов носило тот же характер и имело те же результаты.
Тем временем эскадра адмирала Плумриджа в Ботническом заливе «совершала дела, причинявшие русским значительные убытки, но приносившие англичанам мало славы и чести»⁵⁶. Напав на беззащитные города Улеаборг и Брагестадт и безнаказанно их опустошив, Плумридж разделил свой отряд на две части. С одной он лично отправился для поисков к северу, другая же, состоявшая из двух пароходов, под начальством капитана Гласса, направилась на юг и 26 мая подошла к городку Гале-Карлебю. Первоначально англичане выслали переговорную шлюпку с требованием выдачи и истребления находившихся там судов. Получив отказ, капитан Гласе направил к Гале-Карлебю 9 баркасов, вооруженных каждый одним орудием, предполагая, что защитников в городе с 1700 жителями немного. Там действительно было лишь две роты финляндского № 12 линейного батальона, два полевых орудия Выборгской крепостной [503] артиллерии и до ста человек вооруженных горожан. Незначительный отряд этот, прикрытый местностью и загородными постройками, встретил подходившего неприятеля огнем, на который он в свою очередь отвечал. Час спустя англичане отступили в полном беспорядке, потеряв баркас, флаг, орудие и 54 человека убитыми, 28 пленными и 21 раненым⁵⁷. После этого Плумридж покинул Ботнический залив, истребив, согласно донесению Непира, 46 судов и на 4 миллиона рублей запасов: дегтя, смолы, дерева и корабельных принадлежностей.
Одновременно с действиями в Ботническом заливе английский флот проник в наши Аландские и Финляндские шхеры. Отделенный Непиром отряд из винтовых фрегата и парохода 7 мая появился на внешнем Гангутском рейде и, делая промеры шедшим впереди баркасом, стал медленно продвигаться к Витсандскому проливу, который вел к г. Экенесу⁵⁸. Генерал Рамзай, заведовавший обороной этой части финского побережья, мог сосредоточить для защиты подступов к городу только роту финских стрелков, две роты гренадер и дивизион батарейной батареи. 50 гренадер под командой подпоручика Гюллинга укрылись на лесистом берегу у станции Лапвиг, где залив наиболее суживается, а остальные части растянулись до станции Трольбёзе. В 4 часа дня, когда неприятель приблизился на 300 шагов, Гюллинг открыл сильный огонь и, поранив большую часть людей на баркасе, принудил его отойти. Но паровые суда продолжали движение вперед, открыв огонь гранатами и картечью. Подойдя к самому узкому месту пролива у острова Гуль-э, неприятель остановился на ночлег на расстоянии дальнего пушечного выстрела от нашей береговой батареи. Батарея эта была вооружена четырьмя 12-фунтовыми пушками, спешно направленными туда в конце апреля комендантом Гангута; за несколько часов до боя их усилил еще дивизион батарейной батареи. 8-го числа в 5 часов утра неприятель продолжал наступление. Первоначально береговая батарея действовала удачно и нанесла противнику вред, так как он на целый час приостановил свое наступление. Но затем неприятель открыл сильный огонь изо всех орудий левого борта обоих судов и заставил нашу батарею замолчать, а полевые орудия переехать на позицию к д. Лексваль. Стрелки же остались на своих местах. Английский пароход начал продвигаться к городу, но следовавший сзади фрегат приткнулся к мели, и пароход вернулся к нему на помощь, прикрываясь от огня наших орудий у д. Лексваль корпусом захваченного им судна с солью. Этим, собственно, и окончилась попытка захвата Экенеса, стоившая нам убитыми майора Дергачева и 3 нижних чинов и ранеными 6 человек. Англичане определяют свои потери в 11 человек⁵⁹.
Все это маленькое дело выросло на столбцах европейской печати в блестящий подвиг англичан, разбивших и разогнавших целые [504] полки русских войск и взявших с сильной батареи у Витсанда три орудия. В действительности же был захвачен с купеческого судна один фальконет, служивший там для салютной стрельбы.
Эскадра адмирала Шар, при которой находился и Непир, 8 мая подошла к Гангутскому полуострову и бросила якорь вне зоны огня наших передовых укреплений. Непир доносил, что на берегу кроме фортов нами было возведено множество прекрасно маскированных батарей⁶⁰. Он полагал, что разрушить эти форты и завладеть батареями было нетрудно, но ввиду невозможности удержать их рекомендовал отказаться от такого предприятия. Из Лондона адмиралу телеграфировали, что правительство присоединяется к мнению Непира, но общественное мнение страны не понимает выгоды сохранения в целости русских укреплений и считает это более славным делом, чем всю экспедицию адмирала Плумриджа против жалких рыбаков и невооруженных городов. Вследствие ли этой переписки или же, как доносил Непир, идя навстречу желанию молодых офицеров пострелять против Гангутских фортов, но 10 мая английские суда произвели на них нападение.
А между тем укрепления Гангута в действительности представляли собой несколько устарелых гранитных верков шведских времен, расположенных на материке и на островах. Назначенный туда в апреле комендантом подполковник Моллер донес, что он нашел «инженерные работы в самом жалком состоянии», а гарнизон был силой в 25 офицеров и 1187 строевых нижних чинов. Император Николай также считал Гангут очень слабо укрепленным и не предполагал, чтобы он мог долго противостоять неприятелю, а потерю его считал не важной⁶'. Англичане атаковали передовые форты Густавсверн и Густавс-Адольф⁶², каждый двумя пароходо-фрегатами. Мы на их огонь могли отвечать с первого только огнем двух орудий и со второго огнем одного орудия. Неприятельские суда подошли очень близко к обоим фортам, но не могли, несмотря на сильный огонь, заставить форты замолчать. После пятичасовой стрельбы два парохода, получив повреждения, должны были уйти, а па-роходо-фрегат сел на камень и мог сняться только на другой день утром. Попытка англичан высадиться на одном из маленьких островов и приступить к постройке на нем батареи также не увенчалась успехом; работы были срыты, и англичане изгнаны. Так кончилась для нас потерей 9 нижних чинов ранеными атака Гангута, на которую, по словам Непира, английские офицеры рвались с неимоверной отвагой.
Честь состязания трех устарелых крепостных орудий с четырьмя пароходо-фрегатами в присутствии сильной эскадры принадлежит престарелому коменданту Гангута подполковнику Моллер, раненному еще в Бородинском сражении, и 70-летнему артиллерийскому капитану Семенову. Первый сумел влить дух геройства [505]

Схема № 59

в маленький гарнизон, а второй, будучи комендантом острова Густавсверн, отверг предложение находившихся в составе наших войск финских офицеров выкинуть белый флаг и заставил отступить неприятельские суда. Государь щедро наградил обоих. Подполковник Моллер был сразу произведен в генерал-майоры.
После неудачи у Гангута английский флот направился к Свеа-боргу⁶³.
Между тем французская эскадра адмирала Парсеваль-Дешена с трудом приготовлялась в Бресте к плаванию. Так как император Наполеон настаивал на скорейшем выходе в море, то 8 (20) апреля эскадра покинула Брест, будучи в полном некомплекте. Только на трех кораблях было полное число экипажа, на остальных же не хватало ни людей, ни продовольствия, ни одежды, и эскадре пришлось остановиться в порту Deal, чтобы хоть несколько привести себя в порядок⁶⁴. 9 (21) мая адмирал Парсеваль прибыл в Киль, где французские суда видел наш консул Кудрявцев и свидетельствовал об очень плохом их состоянии⁶⁵. 30 мая (11 июня) французская эскадра вошла в Финский залив, а 1 (13) июня соединилась с адмиралом Непиром в проливе Боре-зунд, в 30 верстах юго-западнее [506] Гельсингфорса⁶⁶. Туда же в начале июня прибыла и эскадра Плумриджа, оставив для наблюдения за Ботническим заливом 4 парохода. Всего в Боре-зундском проливе собралось союзного флота, по русским источникам, 65 судов, преимущественно большого ранга, по английским — 47 и по французским — 80 судов, имевших 3652 орудия⁶⁷. Но фактически этот большой флот не представлял собой единого целого, так как начальствование над ним не было объединено в руках одного лица.
Деятельность союзных эскадр после соединения их в Боре-зунде закипела. Винтовые фрегаты и пароходы рассеялись, одни по Парклаудским шхерам для исследования местности и для поиска лоцманов, другие на пространстве между Парклаудом, Наргеном; Вульфом и входом в Свеаборг. Они занимались промерами, постановкой вех, которые очень часто снимались прибрежными жителями, и описанием берегов. Более серьезным занятием флота было артиллерийское учение и по временам крейсерство значительных отрядов перед входом в Свеаборг и к юго-западу от острова Нар-ген. Сделав Парклауд главным операционным пунктом своего флота, неприятель не обнаруживал никакого намерения к нападению на Ревель и тем более на Свеаборг.
Наш флот оставался в полном недоумении относительно того плана, которым союзники задались в своей Балтийской экспедиции⁶⁸. Да и немудрено, так как определенного плана у них еще не составилось.
8 июня Непир послал в Лондон длинный рапорт о том, что было сделано флотом, и докладывал о возможности сосредоточить всю эскадру вблизи Свеаборга, но что касается входа туда, то, по его словам, это было немыслимо, так как крепость могла быть взята лишь сильным отрядом, занявшим острова своей могущественной артиллерией. Адмирал видел три способа действий для своего флота: 1) оставаться все лето в Боре-зунде и ограничиться блокадой Финского залива, что, конечно, не понравилось бы английскому народу; 2) идти в Кронштадт, предложить русским бой, которого, разумеется, они не примут, и в таком случае атаковать эту крепость, что Непир считал немыслимым, и 3) захватить Аландские острова. Это последнее было более всего по душе английскому адмиралу, но адмирал Парсеваль считал занятие Аландских островов нецелесообразным, атаку же Бомарзунда без достаточного числа войск просто делом невозможным. Ему более всего хотелось появиться перед Кронштадтом и этим нашуметь на всю Европу. Непир присоединился к своему товарищу, и прогулка к Красной Горке была решена. В ответ на отправленный в Лондон рапорт Непир получил неопределенное уведомление, что если он решит воздержаться от какого-нибудь рискованного предприятия, то по возвращении в Боре-зунд он получит инструкции об атаке Аландских островов⁶⁹. [507]
Неопределенные и отчасти даже трусливые действия союзников, лениво крейсировавших и подходивших к берегам лишь на короткое время и в незначительных силах, дали возможность нашей гребной флотилии, и в особенности состоявшим при ней пароходам, переходить с места на место через открытые плесы для лучшего их распределения по обороне шхер. В худшем положении находилась бригада гребной флотилии, сосредоточенная у Або, так как пароходы, к ней приписанные, при открытии навигации не успели прибыть в Або ввиду раннего входа в Финский залив неприятельского флота. Однако, попривыкнув немного к действию союзников, отряд этих пароходов успел совершить смелый переход из Свеаборга в Або на виду неприятельских крейсеров и усилить оборону этого пункта и прилегающих шхер⁷⁰.
12 июня большая часть неприятельского флота под личным начальством Непира в составе 15 винтовых и 4 парусных кораблей, 14 винтовых фрегатов и пароходов и любительской яхты подошли к острову Сескар⁷¹. В Кронштадте приготовились к отражению атаки. Другая значительная часть судов союзного флота, преимущественно парусных, осталась на якоре у Парклауда, а прочие крейсировали у входа в Ревель, Свеаборг и поддерживали сообщение между отдельными эскадрами. 14 июня эскадра Непира подошла к Красной Горке и продержалась здесь до 23-го числа, разыскивая мины, которые будто бы были разбросаны перед Кронштадтом, и делая промеры. Однако ни одно судно не подходило к нашим батареям ближе 6—7 верст. 23-го Непир ушел от Сескара обратно к Парклауду, донеся своему правительству о невозможности атаковать Кронштадт без поддержки сухопутной армии. Сигнал к отплытию привел, по словам английских историков, в ярость союзный экипаж⁷².
Этой прогулкой, собственно, и окончились все угрозы неприятельского флота Кронштадту, Свеаборгу и Ревелю в 1854 году. Позднее появлялись перед ними лишь отдельные крейсера, которые, впрочем, не мешали даже нашему парусному флоту в свою очередь выходить на крейсерство до Красной Горки и острова Сескар, что имело место 10 июля, 4 и 21 августа⁷³. Впрочем, даже и такое пассивное пребывание англо-французского флота в Балтийском море принесло нам очень много вреда. В ожидании прихода десантных войск мы боялись уменьшить число войск на Балтийском побережье и этим увеличить наши силы на западной и южной границах. «Здесь флоты отошли за Свеаборг и покуда ничего не предпринимали,— писал государь князю Варшавскому⁷⁴.— Выжидают ли они десантных войск, нам положительно неизвестно, и по этой неизвестности не смею оголять Курляндии».
Союзники же, не решаясь предпринять на Балтийском море что-либо серьезное, сознавали в то же время необходимость ознаменовать [508]

Схема № 52

чем-нибудь кампанию 1854 года на этом театре войны. Выбор их, как это уже было видно из приведенных выше переговоров, должен был остановиться на занятии Аландских островов и взятии Бомарзунда — единственная цель, которую они считали соответствовавшей своим силам.
Мы уже говорили о том, что представляли собой укрепления Аландских островов⁷⁵. Широко задуманные в двадцатых годах XIX столетия, они к началу кампании представляли собой лишь пятую часть проектированного и не имели никакой возможности противостоять правильной осаде. На главном острове Аландского архипелага был построен береговой форт, обеспечивавший защиту Бомарзундского пролива и прикрывавший с северной стороны образуемый здесь рейд⁷⁶. Форт этот состоял из каменной двухэтажной сводчатой оборонительной казармы на 2 V тысячи человек, имевшей 115 амбразур. Кроме того, были построены три башни. Две из них на том же острове для обстреливания подхода к Бомарзундскому проливу с севера и подступов к форту с запада на случай произведенной неприятелем высадки. Третья башня находилась на острове Прест-э и вместе с главным фортом предназначалась для обстреливания Бомарзундского пролива. Построенные форты не имели взаимной обороны, а местность вблизи [509] них образовала массу мертвых пространств, способствовавших безнаказанному приближению к ним атакующего.
Уже во время самой кампании для усиления обороны была возведена южнее главного форта еще одна береговая батарея, вооруженная четырьмя полевыми орудиями.
В предвидении войны с союзниками в Бомарзунд было доставлено 139 орудий, из которых на вооружение форта пошло 66 орудий и на вооружение трех башен 46 орудий, а остальные остались, за отсутствием лафетов, лежать на дворе крепости. Гарнизон состоял из 42 офицеров и 1942 нижних чинов, в числе которых было много ссыльных, штрафников и евреев. Комендантом крепости был 60-летний полковник Бодиско, не обладавший ни широкой боевой подготовкой, ни особой энергией, ни особыми умственными способностями, но всегда отличавшийся усердием по службе и благородством чувств⁷⁷.
Бодиско, так же как и коменданты остальных крепостей, получил для руководства в своих действиях особую инструкцию, составленную комитетом под председательством великого князя Константина Николаевича. В основу этой инструкции легло предположение, что Бомарзунд может подвергнуться лишь нападению неприятельского флота, без высадки войск, а потому коменданту было предложено ограничиться исключительно обороной укреплений.
Исходя из этих предположений, гарнизон Бомарзунда не был своевременно увеличен, а позднее, когда стало известно о направлении союзниками в Балтийское море сильного отряда десантных войск, увеличить его не представлялось возможным, так как море находилось в руках неприятеля. Впрочем, в июле император Николай сделал попытку направить на усиление Аландских островов сорок канонерских лодок и несколько пароходов, но они подошли к Або в то время, когда сообщение с островами было окончательно прервано неприятельским флотом и участия в борьбе принять не могли⁷⁸.
Первые действия против Аланда относятся к 9 июня, когда командир английского пароходо-фрегата «Гекла» капитан Халль, имея под своей командой еще два винтовых 48-орудийных фрегата, решил произвести по собственной инициативе рекогносцировку Бомарзунда. Раздобыв финляндского лоцмана, капитан Халль в 5 часов вечера подошел к крепости с южной стороны и начал атаку, обратив весь огонь на временную 4-орудийную батарею, которую к 8 часам вечера ему удалось сбить. После этого суда начали продвигаться далее на север, к главному форту, на который обратили огонь своих дальнобойных орудий. Форт безмолвствовал, пока суда не подошли на близкую дистанцию; тогда гарнизон открыл огонь калеными ядрами. Пожар на одном из фрегатов, подбитая корма другого судна и раздробленное колесо парохода заставили неприятеля удалиться, не причинив форту никакого существенного повреждения. [510]
Донося о своем подвиге, капитан Халль уверял, что если немедленно воспользоваться достигнутым успехом, то Аландскими островами можно завладеть почти без потерь⁷⁹. Непир же, донося об этом деле в Лондон, называл поступок Халля сумасшедшей выходкой и присовокуплял, что наши форты далеко не пострадали так сильно, как об этом доносил храбрый капитан. В Лондоне преждевременное нападение на Бомарзунд также было встречено несочувственно; там боялись, чтобы оно ни послужило толчком для усиления гарнизона Аландских островов⁸⁰.
Между тем донесения Непира о невозможности для союзного флота предпринять что-либо против Свеаборга и Кронштадта заставили правительства западных держав остановиться на овладении Бомарзундом, так как «пребывание союзных флотов в Балтийском море должно быть ознаменовано каким-нибудь результатом».
Мнение Непира, что завладеть Аландскими островами возможно лишь при содействии 10-тысячного десанта, заставило императора Наполеона отправить в Балтийское море в дополнение к имевшейся на судах морской пехоте еще особый отряд в 6 тысяч человек⁸¹ . Во главе этих десантных войск был поставлен генерал Барагэ д'Илье, бывший до того времени послом в Константинополе. Несогласие там с лордом Редклифом, а также желание вознаградить старого генерала за его несбывшееся ожидание стать во главе восточной армии остановило на нем выбор Наполеона. Начальником инженеров был назначен генерал Ниель.
Между тем Балтийская эскадра союзников в составе 42 кораблей отплыла 6 июля из Борезунда к Аланду и 9 июля прибыла к Ледзунду, очень удобному рейду между островом Лемландом (Аландской группы) и множеством мелких островков к югу и к западу от первого. Сюда же прибыли эскадры Корри⁸² и Плумриджа. 10-го суда Корри получили назначение наблюдать за русским флотом в Свсаборге и Кронштадте, эскадра Плумриджа отрезать Аландские острова от Або, а адмирал Шад со своими судами должен был их блокировать. С этой минуты сообщение с Бомарзундом было прервано, и до его падения мы не имели оттуда никаких сведений.
Последний, кто дал весть об осажденном гарнизоне, был адъютант военного министра ротмистр Шеншин, отправленный туда государем для раздачи наград за бомбардирование 9 июня и для вручения коменданту последних инструкций. В них указывалось, в случае невозможности удержать форт, вывести гарнизон, взорвать укрепления, истребить запасы и повредить орудия. Для отступления делалось три предположения: или перейти в башни, или уйти внутрь острова и начать партизанскую войну, или, наконец, скрытно переправиться в Або, если успеют подойти канонерские лодки и пароходы. Все эти предположения исходили, как видно, из уверенности, что неприятель нападет на Бомарзунд [511] с моря, а с суши станет действовать лишь небольшая часть вооруженных матросов.
Шеншин, исполнив свое поручение, покинул Аланд, переодетый рыбаком, и через Швецию вернулся в Петербург. «Бедный гарнизон Аланда,— писал он графу Орлову по возвращении в Петербург⁸³ ,— выдерживает, может быть, последний натиск. Погибнет он с честью, но погибнет; и то, что для него были батареи, тем ему суждено быть для России — сначала полезная, хотя и временная защита, а потом неизбежная жертва. При всей слабости недоконченных Аландских укреплений, внутренние кирпичные стены которых подвержены выстрелам с моря, они в продолжение месяца сосредоточивают на себе внимание двух соединенных флотов и тем, может быть, приносят относительную пользу».
18 июля в Балтийское море прибыл отряд генерала Барагэ д'Илье, и союзники сосредоточили против Бомарзунда до 13000 десантного войска. После рекогносцировки наших укреплений был собран военный совет для окончательного определения плана предстоявших действий.
Та часть Аланда, на которой были построены наши укрепления, граничила на западе с рядом озер, отделявшим остальную, большую часть острова. Барагэ д'Илье поставил себе первоначальной целью отрезать наши сообщения с островом, для чего надо было занять существующие через озера переправы у деревень Кастельхольма и Зунда, а также деревню Сиби, прикрывавшую короткий перешеек между озерами и морем. Во исполнение этого плана были намечены для высадки два пункта: на севере, у д. Хальта, должны были высадиться 900 англичан и 2000 французской морской пехоты, после чего они начинали наступление к Бомарзунду с целью занять перешеек между д. Сиби и морем, далее продвинуться к озеру Пернос, около деревни того же наименования, и отсюда войти в связь с французами, которые должны были наступать с юга от Танвика. Второй пункт для высадки был намечен на юге от Бомарзунда, около полуострова Танвик, на который французские войска высаживались одновременно с восточной, южной и юго-западной сторон. Отсюда они направлялись на Нона-Финби и Содра-Финби, где входили в связь с отрядом, высадившимся у Хальты, и высылали авангарды к Кастельгомской и Зундской переправам.
26 июля (7 августа) эта диспозиция была утверждена, и союзники начали свою беспрепятственную высадку, а 27-го десантные войска перешли к деревне Финби, в трех верстах от крепости, и этим завершили полную ее осаду. Генерал Бодиско⁸⁴ совершенно не препятствовал такому движению, очистив заблаговременно береговую батарею на 4 орудия, вновь восстановленную после бомбардировки 9 июня, и две батареи, поставленные на дороге у д. Финби. [512]
Видя, что гарнизон заперся в укреплениях, союзники решили овладеть ими, начиная с башни С⁸⁵, расположенной на командующих высотах, по дороге от главного форта на д. Финби. Эта казематированная двухъярусная башня стояла совершенно одиноко, причем местность благоприятствовала скрытым подступам атакующего. Она была вооружена лишь 10 орудиями и имела гарнизон в 140 человек. Еще 27 июля французы пытались взять башню, но атака их была отбита. Тогда они начали строить батареи и обстреливать башню, причем для гарнизона был особенно пагубным навесный огонь. Наша артиллерия первоначально успешно боролась с неприятелем и днем разрушала фортификационные работы, сделанные французами за ночь. Тем не менее к 1 августа союзникам удалось получить перевес в артиллерийском огне, и башня была так повреждена, что ежеминутно можно было ожидать взрыва порохового погреба. Комендант башни просил помощи у генерала Бодиско, но, не получив ее, разрешил в ночь на 2 августа гарнизону уходить в главный форт, а сам с 30 нижними чинами остался приготовить все к взрыву башни. Не успев в этой работе, он 2 августа был захвачен в плен. Впрочем, 3 августа башня была разрушена нашими снарядами с главного форта.
Падение башни С явилось для союзников большим шагом вперед при осаде Бомарзундских укреплений. Они вслед за этим обратили свои действия против северной башни у Нотвика. Она была вооружена 18 орудиями и имела гарнизон из 3 офицеров и 181 нижнего чина. Большее число орудий действовало к стороне моря, а союзники повели атаку со стороны высот, против которых башня могла стрелять только из нескольких орудий. Союзники действовали с расстояния в 900 шагов из двух английских батарей — открытой пушечной, вооруженной шестью 32-фунтовыми орудиями, и маскированной мортирной. Обстреливали башню и корабли, но огонь их не приносил никакого вреда. Наш огонь, по свидетельству англичан, наносил им весьма существенные потери, но к вечеру 3 августа в башне была пробита такая брешь, что она грозила развалиться и придавить защитников. Дальнейшее сопротивление было бесполезно, отступление было невозможно, так как французы отрезали башню от главного форта, и вечером защитниками был выкинут белый флаг.
В то время как десантные войска действовали против башен С и Нотвикской, флот громил главный Бомарзундский форт первоначально огнем 8 судов, а после взрыва башни С перекрестным огнем с 16 судов с южного и северного плесов. Со стороны моря форт представлял наибольшую силу и до 3 (15) августа успешно боролся с неприятелем, повредив несколько его судов и понеся сам относительно незначительные повреждения. Но после падения обеих башен союзники окружили своими батареями форт со стороны [513]

Схема № 52-а

суши, откуда он представлял меньшую силу и по своей постройке не мог противостоять огню тяжелых мортир. 3(15) августа, в день тезоименитства Наполеона, все суда флота и сухопутные батареи с утра открыли непрерывный огонь по Бомарзунду и поддерживали его целый день. Впрочем, этот восьмичасовой огонь около 800 орудий не причинил существенного повреждения форту. Тогда в течение ночи французы возвели в 500 шагах от капонира новую батарею в шесть орудий со специальной целью пробить брешь. Форт напрягал последние усилия в борьбе, но сосредоточенный огонь с моря и с суши и в особенности действия мортир делали дальнейшее пребывание в нем защитников невозможным и дальнейшее сопротивление бесполезным. 4 августа в час дня генерал Бодиско поднял, по решению собранного им военного совета, белый флаг, и форт сдался со всем гарнизоном. Генерал Барагэ д'Илье оставил, в воздаяние оказанного защитниками мужества, коменданту и офицерам их шпаги.
В наших руках оставалась еще башня на острове Прест-э, вооруженная 21 орудием и имевшая 141 человека гарнизона. Она сначала помогала башне Нотвик, но вскоре огонь неприятельских кораблей заставил ее обратить внимание на собственную оборону. С 9 часов утра 4 (16) августа три английских судна специально принялись за разрушение башни Прест-э, а трехтысячный десант высаживался на острове. Через два часа пострадавшие суда отступили, нанеся [514] башне самые незначительные повреждения. Тем временем на главном форте был выкинут белый флаг. Гарнизон башни все-таки решил не сдаваться. Но, получив приказание коменданта о сдаче и видя приближение к башне значительного числа неприятельских судов и десанта, гарнизон Прест-э сдался, поставив победителям свои условия, которые и были приняты.
Вся наша потеря за время осады состояла из 53 убитых и 36 тяжелораненых. Союзники, по их сведениям, потеряли 120 человек. Подпоручик Гаделли, посланный на Аланд после оставления его англо-французами Для собирания сведений о падении Бомарзунда, определяет наши потери в 150 человек, а потери союзников от 300 до 400 человек⁸⁶. Кроме того, союзники понесли большие потери от холеры. К концу августа они лишились от этой болезни до 1300 человек⁸⁷.
Англичане предложили Швеции вступить во владение Аландскими островами, но, получив отказ, взорвали 20 августа башни Нотвика и Прест-э, а 22-го числа и главный форт. 2 сентября последний неприятельский отряд покинул остров Аланд, и там вновь водворилась русская власть. Пленный гарнизон был отправлен в Англию и Францию. После заключения мира комендант и офицеры были преданы суду за сдачу крепости. Суд признал, что белый флаг был выкинут только ввиду бесполезности дальнейшего сопротивления и вследствие крайней необходимости и что гарнизон исполнял свои обязанности по долгу чести и присяги⁸⁸.
Взятие Бомарзунда было единственным реальным успехом союзников на Балтийском море, и потому они постарались придать своему успеху вид занятия чуть ли не первоклассной русской крепости. Это было единственное средство оправдать в глазах общественного мнения как безрезультатное плавание в течение целого лета большого союзного флота в Балтийском море, так и бесцельное отправление туда 12-тысячного французского десанта.
Хотя генерал Барагэ д'Илье и получил за Бомарзундскую экспедицию маршальский жезл, но это не помогло, и вскоре вся Балтийская экспедиция представилась в Англии и Франции во всей своей ничтожной действительности⁸⁹.
Что касается Петербурга, то падение Аландских укреплений не произвело в нем сильного впечатления. С тех пор, как стало известно о прибытии в Балтийское море десантных войск, участь этих укреплений была решена. Они могли противостоять, и то с трудом, атаке с моря, но не с суши. Единственную попытку, которую предполагали сделать для усиления обороны Аландских укреплений, это намерение отправить туда отряд канонерских лодок. Но и это намерение, как известно, не было приведено в исполнение, так как к тому времени, когда предназначенные для этой цели лодки сосредотачивались к Або, путь к Аланду был уже отрезан неприятельским [515] флотом. «Союзный десант уже подошел к Аланду,— писал государь князю Меншикову⁹⁰.— Гарнизон в добром духе и, я надеюсь, продержится дней десять; потом что Бог определит. Говорят, что намерение, овладев Аландом, атаковать нас в Свеаборге и здесь. Увидим и на милосердие Божие надеемся спокойно». После падения Бомарзунда государь уведомлял Меншикова, что «Аланд пал с честью»⁹¹; военный же министр присовокуплял, что, по его мнению, он мог держаться дольше и принести больше вреда неприятелю⁹².
Подвигами у Аландских островов собственно закончилась активная деятельность неприятельского флота на Балтийском море. 10 августа часть эскадры подходила к Або, но, встреченная огнем батареи острова Рунсала и канонерских лодок⁹³, ушла в море⁹⁴. После этого английский флот долго стоял перед Ревелем, но также не предпринял ничего серьезного. Французская эскадра вскоре после взятия Бомарзунда покинула Балтийское море, а Непир, несмотря на приказание из Лондона атаковать Свеаборг с моря, не решился этого сделать. Что касается Ревеля, то Непир находил его настолько сильно занятым, что «атаковать его со стороны моря было делом опасным»⁹⁵. С 16 сентября неприятельский флот начал частями оставлять Финский залив⁹⁶, посылая все-таки крейсера на восток до острова Гогланд. В конце ноября из Балтийского моря ушли последние неприятельские суда. Непир вернулся в Лондон, где был принят весьма холодно, и получил предписание спустить свой флаг. Балтийская кампания вызвала сильное негодование общественности, которая укоряла старого адмирала в бездействии, а этот последний в свою очередь укорял лондонское адмиралтейство в отсутствии какой-либо подготовки операции⁹⁷.
Петербург не волновался от присутствия вблизи столицы многочисленного союзного флота. Жизнь шла все тем же обыденным темпом, а Петергоф и Ораниенбаум были наполнены дачниками, как и в обыденное мирное время. Присутствие в Петергофе государя и вера в Кронштадт сделали свое дело. Для дачного общества явилось, впрочем, новое развлечение — ездить на пароходах в Кронштадт, производить с патриотическими манифестациями объезд наших судов или же совершать пикники на Красную Горку, откуда был виден неприятельский флот. Он сначала внушал посетителям чувство любопытства с примесью некоторого страха, позднее только одно любопытство, а потом и совсем перестал интересовать кого-либо.
Но наряду с этим спокойным состоянием части нашего общества русский народ очень близко принимал к сердцу свершавшиеся события. Говор в Москве неумолкаемо требовал драться, идти напролом; на больших дорогах ямщики читали газеты, в деревнях лакеи интересовались новостями. Общество встрепенулось, и его [516]

Схема № 60

интерес к политической жизни начал проявляться в многочисленных записках, стихах, письмах профессоров, унтер-офицеров, крестьян. Чувствовалось, что возбуждение охватило все уголки России и потребует какого-либо выхода. Народ был до того наэлектризован, что готов был пожертвовать всем своим достоянием по первому требованию царя... И многие удивлялись уступчивости государя... Между ним и Россией стояла стена ближайших его сотрудников, в которых он уже переставал верить, но которые все-таки не дали возможности государю почувствовать настоящее биение пульса его народа, столь схожего с мыслями и волей самого царя.
В то же время часть русского общества, тяготившаяся направлением внутренней политики императора Николая, высказывала мнение, что с нагрянувшими бедами следует бороться привлечением к деятельности общественных сил, которые выдвинут вверх лучших деятелей с благородными стремлениями. «Мы утратили,— писалось в их лагере,— доверие к нашей непобедимости, к обилию наших средств и к самой твердости характера нашего государя. Но во всяком случае мы дешево не уступим, и чем сильнее поражение, тем глубже восчувствуем его и тем сильнее воспрянем». В тяжелых внешних испытаниях видели залог будущих либеральных преобразований. «Временные успехи Запада,— говорили они,— не останутся для нас без пользы: они укажут нам ошибки наши в прошедшем и лучшие пути в будущем, внеся в народ новые понятия, новые требования и сознание своей самостоятельности».
Внутреннее состояние государя за это время читателю видно из тех многочисленных писем императора Николая, которые приводятся в настоящем труде. [517]
Внешне же он по-прежнему казался спокойным. Все так же прямо и величественно держался он при публике, голова его по-прежнему плавно и приветливо склонялась в ответ на нижайшие поклоны толпы, и на выходах он так же спокойно и громко разговаривал о малозначащих предметах и шутил. Но желтое, исхудалое лицо государя обличало, по свидетельству очевидцев, кипевшие в душе его скорбь и раздражение⁹⁸. «Угрожают нам все десантами, то на Аланд, то на Гельсингфорс, то сюда,— писал император Николай князю Меншикову".— Мы, по возможности, везде готовы; это тревожное состояние довольно хлопотно и тяжело... Канальство австрийцев продолжается и ставит нас в самое затруднительное положение... Но здесь никто не унывает; одному мне и распорядителям тяжело».

Осенью 1853 года, еще до разрыва с западными державами, в воды Дальнего Востока были посланы нами фрегаты «Аврора», «Диана» и «Паллада», корвет «Оливуца», шхуна «Восток» и транспорты «Князь Меншиков» и «Двина». Они предназначались для защиты устья Амура и берегов Камчатки и везли туда боевые припасы. Эти небольшие, разбросанные в разных пунктах Тихого и Индийского океанов суда внушили Англии опасение за ее торговлю и сообщение с Индией, Китаем и Австрией, почему была сформирована эскадра контр-адмирала Прейса, которой было поручено следить за русскими судами.
Тяжелое положение наших моряков в водах Дальнего Востока возникло еще до окончательного разрыва между Россией и западными державами.
Адмирал Прейс при встрече с нашими судами в портах прибегал к обычным у англичан мерам обезвреживания неприятного ему соседа. Чувствуя, что война возгорится, он не считал необходимым считаться с Россией и потому прибегал к попыткам обезоружить наши суда, не выпускать их из портов и проч. Такое поведение англичан заставило наших моряков быть осторожными, избегать с ними встречи, и этим, собственно, суда наши спаслись от верной гибели, так как известие о войне было получено эскадрой адмирала Прейса на три месяца раньше, чем узнали об этом наши моряки.
Вспыхнувшая война обуяла страхом английские колонии и в особенности Индию. Наши разбросанные малосильные суда представлялись им грозной эскадрой, и пресса преклонялась «перед могуществом и энергией России, которая могла так далеко отправить свои военные корабли и вызвать тревогу в двух величайших морских державах мира»'⁰⁰. От адмирала Прейса общественность требовала уничтожить русские суда и успокоить колонии. Его эскадра была усилена еще французским отрядом адмирала де Пуанта, так что она представляла силу в 8 судов, вооруженных 258 орудиями. [518]
Контр-адмиралу Прейсу не по силам было справиться с возложенной на него задачей. Это был человек, участвовавший в молодости своей в морских боях, но с тех пор не занимавший чуть ли не сорок лет самостоятельного поста. Слабохарактерный, безвольный, он находился под гнетом ответственности за свою эскадру, медлил и упустил все наши суда.
В начале июля «Аврора» и «Двина» благополучно достигли Петропавловска, а остальные присоединились к отряду адмирала Путятина, охранявшему устья Амура. Обстановка для союзников изменилась, им приходилось уже атаковать наши суда под прикрытием берегов, и это так подействовало на слабохарактерного Прейса, что при подходе его эскадры к Петропавловску он лишил себя жизни. Союзники, несмотря на это, решили атаковать Петропавловск.
Этот незначительный городок был расположен на берегу Авачинской губы, на высотах, окруженных с севера большим озером, а с юга Петропавловской губой. Губернатор города генерал-майор Завойко с весны начал принимать меры к обороне порта постройкой батарей и вооружением их орудиями, привезенными транспортом «Двина». 14 июля было получено известие о разрыве с западными державами, и тогда Завойко решил усилить оборону порта фрегатом «Аврора», употребив орудия одного борта этого фрегата на вооружение батарей¹⁰¹.
Ко дню подхода союзной эскадры были вооружены: батарея № 1 на Сигнальной горе пятью орудиями — три 36-фунтовых и два бомбических 2-пудовых (гарнизон — 1 оф. и 63 н. ч.); батарея № 2 на Кошке одиннадцатью орудиями — десять 36-фунтовых и одно 24-фунтовое (гарнизон — 1 оф. и 128 н. ч.); батарея № 3 на перешейке пятью орудиями 24-фунтовыми (гарнизон — 1 оф. и 51 н. ч.); батарея № 4 к югу от Петропавловска, у Красного Яра, тремя 24-фунтовыми орудиями (гарнизон — 1 оф. и 29 н. ч.); батарея № 5 на левом берегу Малой губы, против перешейка, пятью старыми медными орудиями (на этой батарее совершенно не было прислуги, и она оставалась в бездействии); батарея № 6 на озере четырьмя 18-фунтовыми и шестью 6-фунтовыми орудиями (гарнизон — 1 оф. и 31 н. ч.), и, наконец, батарея № 7 у рыбного сарая пятью орудиями 24-фунтовыми кал. с гарнизоном в 49 человек при одном офицере. Для отражения десанта имелось еще одно полевое орудие. На батареях находилось по 37 снарядов на орудие. Кроме того, фрегат «Аврора» и транспорт «Двина» были поставлены в Петропавловской губе, за отмелью, своими вооруженными левыми бортами к морю.
Таким образом, наиболее сильно был защищен вход в Петропавловскую губу, который обстреливался батареями № 1, 2 и 4, «Авророй» и «Двиной». [519]

Схема № 50. Карта сражений в Петропавловском порте

Большой недостаток в нижних чинах ощущался в гарнизоне. Пришлось свезти на берег часть судовых команд, вооружить писарей, чиновников, горожан, жителей, и при этом условии набралось всего защитников Петропавловска, включая сюда и экипажи судов, 42 офицера и 879 нижних чинов и волонтеров.
Для отражения десанта было образовано несколько стрелковых и волонтерных отрядов, которые генерал Завойко решил держать [520] сосредоточенно в центре, чтобы иметь возможность бросить в том направлении, где появится десант. На батареях было оставлено лишь необходимое количество прислуги. Но этот малочисленный гарнизон был бодр духом и решил дорого продать свою жизнь.
17 августа неприятельский пароход подошел к Петропавловску под американским флагом для производства рекогносцировки, а 18-го эскадра из шести судов¹⁰² адмиралов Прейса и де Пуанта, вооруженных 204 орудиями, вошла в Авачинскую губу.
Как только она поравнялась с Сигнальной горой, то была встречена огнем батарей № 1, 2 и 4, причем до неприятельских судов долетали лишь снаряды с батареи № 1. Ответив несколькими безрезультатными выстрелами, союзная эскадра отошла из-под огня береговых батарей и стала на якорь. На следующий день неприятель бездействовал, и была лишь незначительная перестрелка между английским пароходом и фрегатом «Аврора». 20 августа с утра было заметно приготовление неприятеля к производству десанта. Генерал Завойко очень опасался за батарею № 4, которая была удалена от остальных укреплений и на которую за недостатком численности гарнизона нельзя было отрядить прикрытия.
Однако 20-го утром, ожидая нападения именно на эту батарею, Завойко расположил в кустах между ней и батареей № 2 стрелковый отряд в 49 человек и 18 волонтеров. Отрядам было приказано не тратить времени на стрельбу, а прогонять неприятеля штыками и драться до последней капли крови. «Авроре» и «Двине» также было указано защищаться до последней крайности, а потом зажечь суда.
На рассвете 20 августа союзный десант начал садиться на суда, и общее движение неприятельской эскадры давало право нам предполагать, что союзники намерены предпринять решительное нападение.
В половине восьмого утра, в то время когда на батарее № 1 служилось молебствие, неприятель открыл по ней сильный огонь, и пароход, взяв на буксир фрегаты «Президент», «Форт» и «Пик», начал приближаться к Сигнальному мысу. Гарнизон, стоявший на батареях, встретил приближение противника громовыми криками «ура!». К 9 часам утра неприятельские суда расположились против Сигнальной горы таким образом, что могли обстреливать фронтальным и продольным огнем наиболее опасную для них, вооруженную бомбическими орудиями батарею № 1, не подвергаясь сами огню со стороны остальных наших батарей и судов. Батарея наша сильно страдала от сосредоточенного огня трех фрегатов, и около 11 часов утра была нами временно оставлена, а ее команда направлена к батарее № 4.
В это время 15 гребных судов с неприятельским десантом численностью около 600 человек направились к мысу, что южнее батареи № 4. Генерал Завойко, видя неминуемую опасность [521] для этой батареи, приказал гарнизон неатакованных частей уменьшить до последней крайности и все остальное сосредоточить у батареи № 2, чтобы защищать с этой стороны город в случае падения батареи № 4 и наступления оттуда неприятеля.
Мичман Попов, командовавший этой последней батареей, очень удачно наносил огневые удары по приближавшимся судам, но помешать высадке не мог, так как место десантирования было прикрыто от его выстрелов. По счастливой случайности сам Попов от сильного неприятельского огня не потерял ни одного человека. Когда союзники, высадившись, начали с юга наступать на батарею, то Попов, спрятав в заранее приготовленное место оставшийся порох, сделал еще по одному выстрелу из каждого орудия и, заклепав их, начал отступать на север в кусты к находившимся там стрелкам. Союзники завладели батареей и подняли на ней французский флаг, но были быстро прогнаны огнем «Авроры» и «Двины», после чего покинули берег.
Тем временем неприятельские фрегаты сосредоточили весь свой огонь на батарее № 2, которая мешала им атаковать наши суда. Князь Максутов, командовавший батареей, с замечательным хладнокровием руководил огнем, и в 6 часов вечера фрегаты отошли, не имея возможности заставить замолчать батарею.
В продолжение этого боя неприятель делал несколько попыток приблизиться к батарее № 3 и даже высадить вблизи нее десант, но всегда был удачно отбиваем нашим огнем.
В половине восьмого вечера союзники прекратили все свои попытки против Петропавловска и стали на якорь вне зоны выстрелов наших батарей. В бою 20 августа мы потеряли убитыми 6 нижних чинов и ранеными 1 офицера и 12 нижних чинов. О потерях союзников иностранные источники умалчивают; по донесению же генерала Завойко, они превосходили наши, а повреждения в их судах были «немаловажные».
После этого неприятельская эскадра три дня бездействовала по непонятным причинам. Некоторые источники объясняют это тяжелым впечатлением, произведенным на экипаж самоубийством адмирала Прейса, другие — нерешительностью французов, третьи — нерешительностью англичан. Вернее же всего бездействие союзников можно объяснить неожиданным сопротивлением, оказанным гарнизоном Петропавловска 20-го числа, и предположением о большей его силе, чем было в действительности. Но 23 августа из Петропавловска бежало на союзную эскадру несколько американцев, которые открыли ничтожную силу нашего гарнизона и батарей, и союзники назначили на 24-е решительную атаку порта. На этот раз они намеревались попытать счастье с другой, северной стороны Петропавловска. Гарнизон со своей стороны приготовился к упорной обороне. [522]
В половине шестого утра пароход «Вираго» взял на буксир оба флагманских корабля, «Президент» и «Форт», и поставил первый из них против батареи № 3, а второй против батареи № 6. Таким образом, на стороне неприятеля были большие преимущества. 30 орудий «Президента» громили 5 орудий совершенно открытой батареи № 3, а 26 орудий «Форта», совместно с бомбическими орудиями «Вираго», действовали против батареи № 6, которая могла отвечать только тремя орудиями малого калибра. Несмотря на такое неравенство сил, неприятелю дорогой ценой удалось достигнуть перевеса в артиллерийском огне. В особенности хорошо действовала батарея № 3, благодаря геройскому поведению ее командира лейтенанта князя Александра Максутова. Когда, наконец, он, сраженный ядром, упал с оторванной рукой, то английские матросы приветствовали гибель этого героя криками «ура!» — так много вреда нанесла им его батарея.
После смертельной раны князя Максутова обе наши батареи скоро замолчали, и союзники могли беспрепятственно начать высадку десанта, скрытого до того времени за наружным бортом «Вираго». Десант, состоявший из 700 человек французов и англичан, в числе которых было 176 отборных карабинеров, направился к двум пунктам: Никольской горе, составлявшей северный оплот Петропавловска, и влево от нее, для обхода этой горы со стороны озера, по тропинке, указанной американскими моряками.
Генерал Завойко особенно боялся наступления союзников по тропинке со стороны озера, хотя она и прикрывалась слабой батареей № 5, прислугу которой составляли писари и прочие нестроевые. Поэтому все наличные силы гарнизона он решил держать вблизи этой батареи и порохового погреба, отрядив на Никольскую гору, с которой можно было отлично действовать ружейным огнем по десанту, лишь 25 лучших стрелков.
Между тем наступление союзников со стороны озера было остановлено картечным огнем батареи № 6, но Никольскую гору им удалось занять, и, распространившись по хребту, они начали спускаться к небольшой кучке резерва, стоявшего с генералом Завойко у порохового погреба. Казалось, что для Петропавловска пробил последний час. Но в это время три наши стрелковые партии карабкались уже с разных сторон на Никольскую гору и, маскируясь за мелким кустарником, скрытно приближались к зарвавшемуся противнику. Они бросились в штыки, и неприятель, потеряв своих начальников, обратился в бегство к своим судам. Это отступление неприятеля было для него ужасно. Преследуемые близким огнем, союзники бросались со скалы, чтобы скорее достигнуть берега. Особенно досталось им от 16 камчадалов, которые, привыкнув бить бобра в голову, без промаха поражали бежавшего врага. «Вираго» взял на буксир гребные суда с десантом и под прикрытием огня с [523] «Президента» и «Форта» вышел из-под наших выстрелов. Около полудня дело было покончено с полной неудачей для союзников.
Наши потери в этот день состояли из 31 убитого нижнего чина и раненых 2 офицеров и 63 нижних чинов. Англичане считают потери союзников в 209 человек. Кроме того, нам достался английский флаг, 7 офицерских сабель и 56 ружей.
К 26 августа союзная эскадра была приведена в порядок и покинула место своей неудачи: англичане направились к острову Ванкунен, а французы отплыли в Сан-Франциско.
Геройское сопротивление Петропавловска, подтверждающее старую военную истину, что бодрость духа и желание вырвать во что бы то ни стало победу из рук врага всегда берут перевес над материальной силой, произвело такое впечатление на союзников, что они в своих донесениях сравнили Петропавловск по силе с Севастополем. Николаевская гора представлялась им усеянной батареями, а подступы к ней фланкированными блокгаузами, которые были вооружены тяжелой артиллерией. Англичане всю вину свалили на американских матросов, давших им неправильные сведения о силе нашего гарнизона и укреплений. «Будь известны трудность подступов и сила гарнизона,— пишет один из участников¹⁰³,— ни один из офицеров не рисковал бы своими людьми в атаке, не имевшей ни малейшего шанса на успех».
В Париже и в особенности в Лондоне Петропавловская экспедиция произвела тяжелое впечатление и действия адмиралов подверглись жестокой критике. Потеряв, в самом деле, массу времени в открытом море, где они могли при смелом нападении рассчитывать на верный и сравнительно легкий успех, они проявили некоторого рода энергию при нападении на русский порт. Но и здесь действия их отличались разрозненностью, нападения производились с промежутками в несколько дней и без твердой решимости довести дело до конца¹⁰⁴.

Не обошлось без нападения союзников и на нашу северную границу — прибрежье Белого моря. Здесь единственным пунктом, способным хоть к какому-либо сопротивлению, был Архангельск, средства обороны которого находились в весьма жалком состоянии. Сухопутный и морской гарнизон этого пункта состоял всего из 93 офицеров и около 3800 нижних чинов, а вооружение из 53 орудий старой конструкции и калибра, не превосходившего 24-фунтовых пушек, пудовых единорогов и 5-пудовых мортир.
В предвидении войны главный командир Архангельского порта просил о вооружении Новодвинской крепости, в которой не было ни лафетов, ни станков, а также о постройке канонерских лодок и о возобновлении по фарватеру береговых батарей и телеграфов. [524]
Просил он и об увеличении гарнизона, но в этом было решительно отказано¹⁰⁵.
Вслед за получением повеления об усилении обороны подступов к Архангельску работы там начались с неослабной энергией под руководством главного командира Архангельского порта контр-адмирала Бойля.
Новодвинская крепость была приведена в оборонительное положение и вооружена 38 орудиями; для обороны же проливов и реки было устроено 11 береговых батарей, вооруженных 52 орудиями и снабженных всеми артиллерийскими принадлежностями¹⁰⁶. Кроме того, были построены 20 канонерских лодок, вооруженных каждая двумя орудиями¹⁰⁷. Лодки эти, сосредоточенные в наиболее' важных пунктах, служили подкреплением береговым батареям. Для отражения вылазок была сформирована полевая батарея в шесть орудий, а для обеспечения защиты Соловецкой обители от разбойничьих нападений туда было отправлено 8 орудий шестифунтового калибра, и драгоценности монастыря были вывезены внутрь губернии. Поморам и прибрежным жителям было роздано 3000 казенных ружей с необходимым количеством патронов, и для них были назначены на случай неприятельского нападения сборные пункты. Все остальные прибрежные города были лишены всяких средств борьбы с противником¹⁰⁸.
Действительно, с открытием навигации англичане не замедлили отправить к нашим северным берегам несколько своих судов, чтобы и там «напоминать России о могуществе Англии»¹⁰⁹. В июне в Белое море вошли три английских паровых судна, имевших в общей сложности 57 орудий и 560 человек экипажа.
Деятельность этих судов состояла в производстве промеров около устья Двины, в грабеже встречаемых купеческих судов и барок, в незначительных высадках в тех пунктах, где не было наших войск, и в производимых там пожарах и сборе продовольственных припасов. Против Архангельска и Новодвинска англичане решили ничего не предпринимать, находя первый недоступным для их судов, а второй сильно укрепленным. Действенной блокады наших берегов они также до прихода французских судов произвести не могли, почему решили попытать счастье против беззащитного, но наиболее лакомого пункта побережья — Соловецкого монастыря с его предполагаемыми богатствами.
6(18) июля два английских винтовых корвета появились на виду монастыря. Архимандрит Александр, совершив с чудотворными иконами крестный ход по стене вокруг обители и произнеся увещание всем живущим в монастыре, «предался в волю Божию».
После этого он взял два 3-фунтовых орудия и с несколькими охотниками из нижних чинов, богомольцами и послушниками отправился верхом вдоль берега следить за неприятелем. Англичане в ходе этой [525] оригинальной рекогносцировки увидали «множество войск и несколько пушек, прятавшихся в лесу», и, желая заставить развернуться эти внушительные силы, открыли по ним артиллерийский огонь. Архимандрит Александр также сделал несколько выстрелов из своих трехфунтовых пушек, после чего огонь с обеих сторон прекратился, так как, по словам англичан, они перебили всех русских артиллеристов и наши «войска» ушли в глубину леса.
После этого «главнокомандующий эскадрой ее великобританского величества на Белом море» капитан Омманей прислал в обитель парламентера с требованием безусловной сдачи в плен всего гарнизона с орудиями и коменданта, так как из монастыря стреляли по английским кораблям. Настоятель ответил, что гарнизона и коменданта в обители нет, а есть только инвалидная команда для собственной охраны, поэтому некому и сдаваться в плен.
Между тем в течение ночи фейерверкер Другильский успел устроить на берегу острова, вне монастырских стен, на пункте, ближайшем к неприятельским фрегатам, батарею на три 3-фунтовых орудия.
7-го (19) числа англичане начали бомбардировать монастырь и продолжали беспрерывно до 5 часов дня. С монастырских стен отвечали восемь 6-фунтовых орудий, а братия совершала крестные ходы и непрерывные богослужения во всех церквах. Особенные [526] неприятности, по словам англичан, им доставляла батарея Другильского, которая своими меткими выстрелами заставила фрегат отойти дальше от берега и тем уменьшила действенность его огня против монастырских стен.
Убитых и раненых в обители не было; из построек сильно пострадала лишь гостиница, находившаяся вне монастыря¹¹⁰.
От Соловца англичане отправились в Онежский залив, где ограбили остров Кий и сожгли большое селение Пушлахты и часть города Кола, причем несколько десятков вооруженных крестьян оказывали им возможное сопротивление, мужество которого и причиняемые англичанам потери свидетельствуются их источниками.
31 июля в Белое море прибыли два французских корабля, что дало возможность установить союзникам хоть позднюю, но фактическую блокаду наших берегов. Побывав во всех закоулках Белого моря, союзники в конце сентября удалились от русских берегов, вызвав, наподобие своих товарищей, плававших в Балтийском море и в Тихом океане, неудовольствие сограждан на безрезультатность экспедиции. «Но в Великобритании,— говорит английский историк,— господствовали полумеры, и в этом заключалось несчастье наших бравых моряков. Не их вина, что они не оправдали всех надежд своих соотечественников. Под руководством патриотического, разумного и энергичного адмиралтейства они сделали бы все возможное для доброго имени нашей чести и храбрости»¹¹¹.

Примечания

¹ Кн. Е. Голицын. О возможном действии нашего флота в случае разрыва с Англией и Францией. Октябрь 1853. Архив Морского мин., 1855 г. Канц. ген.-адм., д. № 3.
² См. схему № 53.
3. Записка вел. кн. Константина Николаевича кн. Меншикову от 31 декабря 1853 г. Арх. воен. уч. ком., отд. 2, д. № 4259.
⁴ Арх. Морск. мин., 1853 г. Канц. ген.-адм., д. № 24.
⁵ Эти реформы изложены в томе I настоящего труда.
⁶ См. схему № 54.
⁷ Он признавал необходимость соотношения 4:3 между численностью нашего и неприятельского флотов.
⁸ Членами особого совета были: адмирал Рикорд, ген.-адъют. Литке, вице-адмиралы Балк и Замыцкий.
⁹ Это постановление совета почти слово в слово состоит из изложенного в записке адмирала Литке вел. кн. Константину Николаевичу, представленной при письме от 5 марта 1854 г. Арх. Морск. мин., 1853 г. Канц. ген.-адм., д. № 24.
¹⁰ В. Стеценко. Старое и Новое // Морск. сборн. 1896 г., кн. 3. [527]
¹¹ M. Бордкин. Война 1854/55 года на Финском побережье. С. 84.
¹² Кронштадт был выделен под начальство инженер-генерала Дена.
¹³ Вссподд. отчеты военного министра за 1854 г. Часть Ген. штаба. Арх.канц. Воен. мин.
¹⁴ См. схему № 55.
¹⁵ Арх. Морск. мин. по обор, бер., 1853 г., секр. д. № 4.
¹⁶ Из них 10 на личные средства Громова.
¹⁷ См. схему № 53.
¹⁸ Всепод. отчет генерал-адмирала за 1854 г. Арх. Морск. мин. Инсп. дсп., д. № 127.
¹⁹ Арх. Морск. мин. Инсп. деп., 1854 г., д. № 143.
²⁰ Там же. Канц. ген.-адм., 1855 г., секр. д. № 20.
²¹ Там же. Инсп. деп., 1854 г., секр. д. № 558.
²² Там же. Канц. ген.-адм., 1853 г., секр. д. № 24.
²³ Всепод. отчет генерал-адмирала за 1854 г.
²⁴ Обзор занятий блокшиф. Отряда канон, лодок Кронштадтской гребной флотилии в 1854 г. Арх. Морск. мин., Инсп. деп., 1855, д. № 558.
²⁵ Записки Аркаса. Музей Севастопольской обороны.
²⁶ Распределение войск в окр. Петербурга 15 марта 1854 г., № 913. Архив кан. Воен. мин. по снар. войск, 1852 г., д. № 22.
²⁷ Рапорт Кронштадтского воен. губернатора вел. кн. Константину Николаевичу от 11 апреля 1854 г., № 254. Арх. воен. уч. ком., отд. 2, д. № 4272.
²⁸ См. схему № 57.
²⁹ Кренке. Оборона Балтийского побережья в 1854—1856 годах.
³⁰ Из записок старого преображенца кн. Имеретинского // Русский архив.1884. Кн. 6.
³¹ Кренке. Оборона побережья.
³² Там же.
³³ Расписание от 15 марта 1854 г., № 913. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1852 г., секр. д. № 22.
³⁴ См. схему № 54.
³⁵ Записки Аркаса. Музей Севастопольской обороны.
³⁶ Журнал воен. сов., назн. по Вые. для принятия необходимых мер по бороне Свеаборгского рейда, 16 июня 1854 г. Арх. Морск. мин. Инсп. дсп.,1854 г., д. № 167.
³⁷ См. схему № 55.
³⁸ Контр-адм. Глазенап — вел. кн. Константину Николаевичу 31 мая 1854 г., № 33. Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. деп., д. № 259. Кн. Долгоруков —вел. кн. Константину Николаевичу 31 мая 1854 г. Архив Морск. мин., Инсп., деп., 1854 г., д. № 259. Всепод. отчет ген.-адм. за 1854 г. Там же, д. № 127. Истор. обз. действ, шхерн. флот, в 1854 г. Там же, д. № 558. Рапорт кн.Б. Голицына генерал-адмиралу от 11 мая 1854 г. Архив Морск. мин., канц. ген.-адм., 1854 г., д. Na 17.
³⁹ Арх. канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 42.
⁴⁰ Кн. Долгоруков — кн. Меншикову 31 марта 1854 г. Арх. воен. уч. ком., отд. 2, д. № 4254. [528]
⁴¹ War with Russia. P. 135—136.
⁴² History of the Baltic Campaign from Documents pir. sh. by sir С Napier. G.B. Earp. L. Guétin. T. I. P. 165.
⁴³ Ввиду разногласия между источниками английскими, французскими, а также материалами наших архивов Министерств иностранных дел и морского, цифру судов определить в точности не удалось. Следует, однако, заметить, что различие в показании числа судов весьма незначительно.
⁴⁴ Письмо адм. Непира к издателю Times в декабре 1855 г. и проч.
⁴⁵ Арх. Мин. иностр. дел, 1854 г. Карт. Copenh. Английский источник. Показано то же число судов, Guerin — несколько более.
⁴⁶ Арх. Мин. иностр. дел, 1854 г. Карт. Paris.
⁴⁷ War against Russia. P. 101 — 102. War with Russia. P. 139—140.
⁴⁸ Письмо адм. Непира к издателю Times. Декабрь 1855 г.
⁴⁹ History of the war against Russia. P. 306—307. War with Russia. P. 197. The Baltic Campaign и проч.
⁵⁰ Baltic Campaign.
⁵¹ War with Russia. P. 198.
⁵² Из донесений пограничной стражи. Арх. Морск. мин., 1854 г.
⁵³ «Jusqu'à présent ces coquins d'anglo-français ne font que happer nosvaisseaux marchands et à notre grande honte nous ne pouvons rien leur faire surmer», — писал кн. Долгоруков кн. Меншикову 11 апреля 1854 г. (Арх. воен. уч. ком., отд. 2, д. № 4254).
⁵⁴ Шифр, депеша Унгерн-Штернберга 27 марта 1854 г., № 78, из Копенгагена. Архив Мин. иностр. дел, карт. Copcnhag. 1854.
⁵⁵ На «Majestic» было между прочим два орудия нового устройства, стрелявшее снарядами весом в 74 ф., с разрывным зарядом в 12 ф. и при дальности в 4¼ версты.
⁵⁶ War with Russia. P. 201.
⁵⁷ Рапорт лейт. Визе. Донесение ген. Рокоссовского 29 мая 1854 г., №465.Архив Морск. мин. 1854 г., Канц. ген.-адм., д. № 42.
⁵⁸ См. схему № 58.
⁵⁹ Всепод. отчет ген.-адм. за 1854 г. М. Бородкин. Война на Финском побережье в 1854—1855 гг. The Baltic Campaign. War with Russia и др.
⁶⁰ The Baltic Campaign. War with Russia. P. 204.
⁶¹ Император Николай — кн. Варшавскому 11 мая 1854 г. Собственная Его Величества библиотека шк. 115, портф. 14.
⁶² См. схему № 59.
⁶³ Всепод. отчет ген.-адм. за 1854 г. Рапорт контр-адм. Глазенапа ген.-адм. от 15 мая 1854 г. Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. деп., д. № 259. Письмо офицера с «St-Jcan d'Arc». The Baltic Campaign и др.
⁶⁴ Киселев — канцлеру 9 (21) мая 1854 г., № 42, из Брюсселя. Арх. Мин. иностр. дел, карт. Paris, 1854.
⁶⁵ Рапорт Кудрявцева канцлеру 16 (28) мая 1854 г., № 56, из Гамбурга. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 14.
⁶⁶ L. Guerin. Р. 173. War with Russia. P. 203.
⁶⁷ Особого разногласия в этих цифрах нет: так, французы считают всю [529] силу союзного флота, а англичане не принимают в расчет присоединившуюся эскадру Плумриджа и вообще стараются уменьшить силу своего флота.
⁶⁸ Всепод. отч. ген.-адм. за 1854 г.
⁶⁹ The Baltic Campaign.
⁷⁰ Архив Морск. мин., 1854 г. Канц. ген.-адм. и всепод. отчет за 1854 г.
⁷¹ Донесение зав. тел. с Сойкиной горы 13 июня, № 95. Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. дсп., д. № 130.
⁷² The Baltic Campaign. War against Russia. P. 326—327.
⁷³ Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. дсп., д. № 209.
⁷⁴ От 27 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁷⁵ См. том I.
⁷⁶ См. схему № 52.
⁷⁷ М. Бродкин. Война 1854/55 г. на Финском побережье.
⁷⁸ Историч. обзор действ, шхерной флот, в 1854 г. Архив Морск. мин.,1854 г., Инсп. деп., д. № 558.
⁷⁹ Рапорт капитана Халла. War with Russia. P. 204, 205.
⁸⁰ M-r Earp. The Baltic Campaign.
⁸¹ L. Guerin считает 10 000.
⁸² Адмирал Корри отсюда отбыл по болезни в Англию, и его эскадра была передана Мартини.
⁸³ Н. В. Шеншин — графу Н. А. Орлову. С.-Петербург, 8 августа 1854 г. //Русский архив, 1863 г.
⁸⁴ Он был произведен в генералы за бомбардировку 9 июня.
⁸⁵ См. схему № 52а.
⁸⁶ Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. деп., д. Na 130.
⁸⁷ Архив Мин. иностр. дел, карт. Copenh., 1854.
⁸⁸ Всеподданнейшие отчеты Военного и Морского министерств за 1854 г.Донесение подпоручика Гаделли. Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. деп.,
д. № 130.
Депеша Дашкова из Стокгольма от 12 (24) августа 1854 г., № 92 и Кудрявцева из Гамбурга от 10 (22) августа 1854 г., № 103. Архив Мин. иностр. дел, карт. Stokholm и Hambourg, 1854 г., М. Бородкин. Война 1854—1855 гг. на Балтийском побережье. L. Guérin: Histoire de la dernière guerre de la Russie. War with Russia; The Bait. Camp.; War ag. Russia и др.
⁸⁹ Об этом свидетельствует, между прочим, и генерал-адъютант короля прусского Ведель, бывший в сентябре в Париже с миссией от короля. (Донесение графа Бенкендорфа военному министру от 27 сентября (9 октября) 1854 г., № 153, из Берлина. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 3.)
⁹⁰ От 20 июля (1 августа) 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр, д. № 42.
⁹¹ От 16 (28) августа 1854 г. Там же.
⁹² Князь Долгоруков — князю Меншикову 28 августа 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
⁹³ Военный министр — князю Варшавскому 13 августа 1854 г. Архив канц.Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 88.
⁹⁴ См. схему № 60. [530]
⁹⁵ The Baltic Campaign.
⁹⁶ Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. деп., д. № 130.
⁹⁷ Кудрявцев — канцлеру 25 октября 1854 г. Архив Мин. иностр. дел, карт.Hambourg, 1854.
⁹⁸ Из записок старого преображенца князя Имеретинского // Русский архив, 1884 г. Из записок К. Н. Лебедева // Русск. архив, 1888 г. Воспоминания князя Эмилия Витгенштейна // Русская старина. 1900 г. Воспоминания генерал-адъютанта Аркаса. Рукопись.
⁹⁹ От 10 (22) июля 1854 г. Архив канц. Воен. мин. 1854 г., секр. д. № 42.
¹⁰⁰ War against Russia. P. 351.
¹⁰¹ См. схему № 50.
¹⁰² Два судна были отделены для охраны плавания торговых судов.
¹⁰³ War with Russia. P. 106.
¹⁰⁴ Донесение командира фрегата «Аврора» генералу Муравьеву от 4 сентября 1854 г., № 999, с приложением донесений начальников абордажных команд. Архив Морск. мин., 1854 г. Инсп. деп., д. № 726.
Донесения генерала Завойко генералу Муравьеву от 5 и 6 сентября 1854 г., № 2436, 2443. Там же, д. № 432.
Рапорт генерала Завойко генерал-адмиралу от 18 июля 1854 г., № 2020, и от 7 сентября 1854 г., № 2453. Архив Морск. мин., 1854 г. Канц. ген.-адм., д. № 14837.
Из воспоминаний старого моряка // Русский архив. 1892. Кн. 2.
Письмо Е. С. Завойко от 4 сентября 1854 г. // Русский архив. 1898. Кн. 2.
Контр-адм. Арбузов. Оборона Петропавловска.
War with Russia; War against Russia; L. Guérin и др.
Л. Вейнберг. К истории военных событий на Дальнем Востоке // Морской сборник за 1898 и 1899 г.
¹⁰⁵ Главный командир Архангельского порта — управляющему Морским министерством 17 января 1854 г., Ns 43. Архив Морск. мин., 1853 г. Ком. берег, обор., секр. д. № 4.
¹⁰⁶ 12 орудий — 36-фунтового калибра, 20 — 18-фунтового и 10—12-фунтового.
¹⁰⁷ 16 орудий — 24-фунтового калибра и 24 — 16-фунтового.
¹⁰⁸ Архангельский военный губернатор — военному министру 2 июня1854 г., № 1619. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5519.
Оборона Архангельска. Архив Морск. мин., 1853 г. Канц. берег, обор., секр. д. № 4. Инсп. деп., 1854 г., д. № 155.
Огородников. Истор. архив порта // Морск. сборник. 1875. Кн. 12.
¹⁰⁹ War against Russia; War with Russia.
¹¹⁰ Архив Морск. мин., 1854 г., Инсп. дсп., д. № 329. War against Russia; War with Russia и др.
¹¹¹ War with Russia. P. 249.