А! - Зайончковский А.М. Восточная война 1853-1856. Том 2, Глава 19. Действия на Дунае в июне—августе 1854 года и административная часть по сентябрь 1854 года

Принятое маршалом С.-Арно после возвращения из Варны в середине мая по старому стилю решение приостановить сосредоточение союзных армий в этом пункте ввиду полной неготовности их к серьезным операциям¹ должно было вызвать не только протест лорда Раглана и неудовольствие императора Наполеона, но и бурю негодования общественного мнения Парижа и в особенности Лондона. Маршал хорошо это сознавал и потому в обширной своей переписке с Парижем и с английским главнокомандующим старался оправдать свое решение. Преимущественно его беспокоила лондонская публика, которая принимала очень близко к сердцу дела Востока, оказывала влияние на правительство, генералов и приводила в смущение лорда Раглана, очень озабоченного тем впечатлением, которое должно произвести в Лондоне изменение первоначального плана союзников, в особенности ввиду начатой нами осады Силистрии².
18 (30) мая первая английская дивизия силой до 6 тысяч человек была посажена на суда в Скутари и направилась в Варну. На следующий день за ней последовала 1-я бригада французской дивизии Канробера такой же силы. Для перевозки одной бригады с 500 лошадьми и 100 быками потребовались 8 паровых фрегатов и один корвет, которые буксировали 40 купеческих судов. С.-Арно останавливал на этом внимание военного министра, чтобы показать, какие усилия приходится употребить флоту для перевозки морем только одной бригады и притом в хорошую погоду и на короткое расстояние. Маршал приходил в неописуемый ужас от тех трудностей, с которыми сопряжена перевозка морем целой армии с необходимыми запасами и осадным парком. Для того чтобы перекинуть в Варну лишь 50 тысяч человек, пришлось бы отряду судов вдвое большей численности, чем потребовалось таковых для перевозки бригады Канробера, совершить от четырех до шести рейсов и употребить на это более 6 недель времени. «Таковы, маршал, данные,— патетически восклицал С.-Арно³,— добытые нами из опыта относительно этого важного вопроса, который вообще считают пригодным к столь быстрому, как мечта, разрешению».
Французский главнокомандующий остановился, как известно, на принятии к исполнению более осторожного плана развертывания [327] армии, чем тот, который был решен на совещании в Варне в половине мая нового стиля, когда союзники не знали еще о начале наших осадных работ под Силистрией. С.-Арно, выдвинув для моральной поддержки турок к Варне в виде авангарда бригаду Канро-бера и дивизию англичан, всего около 12 000 человек, решил свою армию развернуть по южную сторону Балкан, на линии Бургас, Айдос, Карнабад и Ямболи, имея всю кавалерию в Адрианополе. Базу предполагалось устроить в Бургасе, а главную квартиру или в Бургасе, или в другом, более центральном пункте.
Такое развертывание своей армии маршал С.-Арно считал единственно подходящим и наиболее удобным при данных обстоятельствах. Французский главнокомандующий, считая рискованным — ввиду ожидаемого в скором времени падения Силистрии и полной неготовности союзников развернуть все силы по ту сторону Балкан, полагал, что его армия, сосредоточенная на линии Бургас—Ямболи, способна отбросить противника, если бы он рискнул двинуться через горный хребет, и в свою очередь способна перейти горы и впереди Шумлы дать Паскевичу сражение при очень выгодных условиях. Такое расположение давало ему также возможность сосредоточить свои войска в один переход к Варне и Бургасу и оттуда перебросить их морем в пункт, который будет указан обстоятельствами. Для маршала С.-Арно оставался пока неразрешенным лишь жгучий вопрос, как отнесется к его предположению лорд Раглан⁴.
И этот вопрос был разрешен не в пользу французского главнокомандующего, как о том свидетельствует отправленное через четыре дня его новое письмо военному министру, письмо весьма [328] нервного содержания⁵. Настояния английского посла в Константинополе, общественное мнение и общая мысль о том, что едва высадившиеся на турецкую территорию союзные армии должны немедленно идти на помощь Омеру-паше, заставляли лорда Раглана стоять за первоначальное предположение немедленно перевезти весь наличный состав войск в Варну, развернуть их между этой крепостью и Шумлой и помочь туркам в освобождении Силистрии. Маршал С.-Арно весьма иронически относился к этим настояниям, тем более что английская армия, численностью в два раза менее французской, была хуже последней всем снабжена. Первые ее две дивизии имели лишь по 60 патронов на человека, и в таких условиях идти в бой против сильного противника С.-Арно не считал возможным.
Однако настойчивость англичан заставила французского главнокомандующего не обострять вопроса о месте развертывания армии. Он решил еще раз отправиться в Варну и Бургас для рекогносцировок этих пунктов как предполагаемой базы для действий на Балканском театре войны и на русском побережье Черного моря. Идея об операциях на нашем побережье уже проскальзывала во втором письме С.-Арно.
Маршал считал, что при условии подготовки Варны, Бургаса, Адрианополя и Галлиполи не только как операционной базы, но и как опорных пунктов его армия, сосредоточенная по южную стороны Балкан, будет находиться в полной безопасности. Он не опасался за нее даже в случае поражения или в случае восстания местных жителей, которое полагал вполне возможным при слабости турецкого правительства и при симпатии православного населения к России. «Может быть,— кончал С.-Арно свое письмо,— я не удовлетворю надежд, которые предъявляют моей маленькой армии жители Лондона и Парижа, но я поступаю на основании правил войны, действуя с 50 000 чел. в расстоянии 600 миль от своей страны в обстановке настолько трудной, что о ней можно судить только на месте и при условии, что пополнение всем необходимым я не могу легко получать».
29 мая (10 июня) маршал С.-Арно вернулся из своей поездки в Варну и Бургас. Вялая осада Силистрии дала ему надежду, что этот пункт может еще долго держаться и что нет ничего невозможного в том, что движение вперед союзных армий, если они будут своевременно устроены и сосредоточены, может окончательно освободить эту крепость. С другой стороны, выяснилась полная непригодность Бургаса, по свойствам и оборудованию этого порта, к устройству там базы, и для этой цели единственно могла служить Варна. Все это заставило С.-Арно отказаться от сосредоточения своей армии на линии Бургаса и вновь склониться к первоначальному решению выдвинуть ее на линию Варна—Шумла. [329]
В исполнение этого вторая бригада дивизии Канробера должна была немедленно сесть на суда и переправиться в Варну, что предполагалось закончить около 9—10 июня по старому стилю. К этому же времени туда должна была прибыть и вторая английская дивизия. Во всех трех дивизиях, по подсчету маршала С.-Арно, могло быть не более 24 000 штыков, совершенно не способных ввиду полного отсутствия запасов и неустройства материальной части к продолжительному наступлению. Вот что могла представлять собой в действительности та грозная сила, которой так опасался князь Варшавский, торопясь снять осаду Силистрии.
Дивизия Боске продолжала свое движение к Адрианополю, откуда после продолжительной остановки для работ по укреплению этого пункта должна была двинуться на линию Варны, куда ее прибытие предполагалось — но, как увидим ниже, не состоялось — между 13 (25) и 15 (27) июня. 3-я дивизия принца Наполеона была задержана на несколько дней в Константинополе, чтобы представиться на смотре султану, после чего должна была отправиться в Варну сухим путем или морем. 4-я дивизия генерала Форэ еще только сосредоточивалась в Галлиполи, после чего должна была следовать за дивизией Боске. Кавалерии также было приказано, не останавливаясь в Адрианополе, двигаться к Варне.
3-ю и 4-ю дивизии англичан предполагалось перевезти морем, и они прибывали в Варну почти одновременно с французскими дивизиями, шедшими сухим путем. Маршал С.-Арно рассчитывал, что вся союзная армия, надлежащим образом снабженная и способная сделать несколько переходов, сосредоточится на линии Варны лишь в первой половине июля по новому стилю⁶.
Почти в тот же день, как французский главнокомандующий делился своими предположениями с военным министром, этот последний сообщал ему из Парижа свои мысли о способе развертывания союзной армии.
Маршал Вальян полагал, что развертывание армии на линии Бургаса, как это хотел первоначально сделать С.-Арно, не даст ему тех выгод, которые предоставит Варна. Он лично предпочитал бы сгруппировать большую часть армии у Варны, откинув левый фланг к Праводам или еще дальше назад. На этой фланговой по отношению наступления русских за Балканы через Шумлу или Ямболи позиции можно было спокойно выжидать событий, опираясь на сильный флот и имея в своих руках дорогу из Варны в Бургас. В настоящее время, продолжал маршал Вальян, когда Франция с громадными усилиями решила довести свою армию на Востоке до 60 000, а Англия до 25 000, нельзя ограничиться занятием Галлиполи и прикрытием Константинополя, а надо расширить сферу деятельности союзных армий и перекинуть их при помощи флота на ту сторону Балкан. [330]
Но вместо того чтобы ожидать неприятеля с фронта, следовало бы угрожать ему с фланга, что, по мнению Вальяна, вполне соответствовало основным военным принципам⁷.
Тем временем до маршала С.-Арно дошли известия от находившегося в Силистрии капитана Симпсона об укрепленном лагере, сооруженном Паскевичем на правом берегу Дуная, в обеспечение, как известно, отступления русской армии от Силистрии, если бы состоялось ожидаемое фельдмаршалом наступление превосходящих сил союзников. Этот факт произвел на французского главнокомандующего весьма сильное впечатление. В постройке солидного, укрепленного лагеря около Силистрии и в укреплении Мачина, Гирсова и других пунктов по нижнему Дунаю С.-Арно усматривал, устройство длинной и хорошо подготовленной базы для дальнейшего наступления русских на юг и, кроме того, идеальную подготовку будущего поля сражения; между тем как союзные армии были принуждены всегда находиться в связи со своим флотом и поэтому волей-неволей должны были действовать в четырехугольнике, образуемом Варной, Шумлой, Силистрией и устьем Дуная.
Мысль Омера-паши произвести с его армией демонстрацию к Силистрии С.-Арно вполне одобрял, но движение вперед со всеми союзными войсками считал невозможным не только ввиду недостатка перевозочных средств и почти полного отсутствия по пути воды, но и вследствие той опасности, которую он предвидел в случае вполне вероятного встречного наступления русской армии.
Действительно, при совокупном наступлении союзных армий к Силистрии — французской от Варны, английской от Девно и турецкой от Шумлы — последним двум почти на всем пути пришлось бы идти сплошным лесным пространством, и только по пути французской армии местность была бы более открытой. Лишь только от Шумлы пролегала относительно хорошая, большая дорога; от Девно же и Варны дороги представляли собой не что иное, как простые тропинки. Поперечных дорог, соединяющих пути наступления трех армий, было очень мало, и, таким образом, связь между колоннами поддерживать было очень трудно. Маршал С.-Арно опасался при этом, что Паскевич, узнав о наступлении союзников, оставит в своем укрепленном лагере под Силистрией тысяч 10—15 чел., что маршалом признавалось вполне достаточным для удержания гарнизона Силистрии, а остальные войска сосредоточит в Добрудже, где, по сведениям французов, имелся уже наш 30-тысясный отряд. Отсюда Паскевич мог двинуться в обход правого фланга французской армии по большой дороге, пролегавшей по открытой местности, и через Карасу и Базарджик зайти ей в тыл. В таком случае, рассуждал С.-Арно, французам пришлось бы развернуться направо; англичане едва и с трудом могли бы успеть их поддержать, а турки совершенно не могли бы прибыть на поле сражения. [331]
С.-Арно признавал такое наступление князя Варшавского не только возможным, но и вероятным благодаря существованию укрепленного лагеря, который обеспечивал безопасность русской армии. Он давал следующую лестную для фельдмаршала оценку: «C'est la ce que j'appelle preparer son champ de batalle». Свое же положение с этой стороны маршал признавал крайне рискованным, так как должен был принять бой в 120 верстах от места высадки, не имея в тылу ни одного солдата, кроме неподвижного по необходимости турецкого гарнизона в Варне.
Чтобы выйти из такого тяжелого положения, маршал С.-Арно предполагал предложить союзным адмиралам высадить несколько моряков в Кюстенджи, укрепить этот пункт и, угрожая отсюда левому флангу русской армии в Добрудже, оказать моральную поддержку наступательным операциям союзников, если бы они решились их предпринять⁸.
Вышеприведенное письмо маршала Вальяна положило предел колебаниям С.-Арно, и он окончательно остановился на Варне как на единственной и вполне подходящей базе для предстоящих операций. «С большим нежеланием,— писал он⁹,— я одно время остановился на развертывании армии за Балканами с авангардом в Варне. Это плохой маневр оперировать с 60 тысячами так, как оперируют с 20 тысячами. Наше настоящее место в Варне, откуда мы по своему желанию можем двинуться и вперед, и назад»^го. Таким образом, лишь 8 (20) июня было окончательно решено перекинуть всю союзную армию через Балканы и сосредоточить ее около Варны. [332]
Но и в это время маршал С.-Арно не признавал еще за союзной армией, в связи с продолжавшейся осадой Силистрии, свободы действий и высказывал военному министру свое категорическое решение никоим образом не удаляться от моря".
Итак, 8 июня, в то время, когда снятие осады Силистрии было нами окончательно решено, русский и союзные главнокомандующие, армии которых были отделены друг от друга пространством около 130 верст, одинаково боялись один другого и обоюдно не предполагали наносить врагу решительного удара. Но в то время как князь Варшавский имел в своих руках многочисленную, вполне сосредоточенную и всем обеспеченную армию, маршал С.-Арно висел еще в Варне в воздухе, имея там лишь только часть сил, ничем не обеспеченных и не могущих перейти к серьезным наступательным операциям.
Решение базироваться на Варну вновь выдвинуло жгучий для французов вопрос о морских перевозках. С.-Арно с грустью признавал, что у них не хватает и половины перевозочных средств, необходимых для восточной армии. Англичане давили их в этом отношении своим преимуществом. Они для военных целей взяли только большие коммерческие суда, которые сразу поднимали до 300 лошадей, в то время как французские «скорлупки», по выражению С.-Арно, поднимали от 18 до 20 лошадей и часто отказывались плавать. «А между тем,— присовокуплял французский главнокомандующий,— если сосредоточение в Варне будет идти медленно, Силистрия падет, и участь кампании будет скомпрометирована»¹². В письмах С.-Арно сильно просвечивает неудобство отделения власти начальника морских сил от власти главнокомандующего, что затрудняло полное и быстрое использование морских средств для наиболее необходимых в данную минуту целей войны.
Но в это время под Силистрией свершилось событие, вызвавшее одинаковое недоумение как на Босфоре, так и на берегах Сены. В Париже вместо ожидаемого со дня на день падения крепости было получено известие о том, что князь Варшавский снял осаду Силистрии и отвел свою армию на левый берег Дуная.
Это событие не замедлило привести к весьма пагубным для нас последствиям. 1 июля (19 июня) военный министр отправил, по повелению императора Наполеона III, следующую телеграфную депешу маршалу С.-Арно через Белград: «En admettant que le siège de Silistrie soit levé, restez dand le voisinage de Varna et ne descendez pas au Danube, on veut que l'armée soit toujours prête à être emportée par la flotte»¹³. Это было первое распоряжение о переносе театра военных действий на нашу территорию.
Тем временем к 4 июля (22 июня) в окрестностях Варны сосредоточилась большая часть союзных войск. Всего там собралось до 50 000 французских войск и до 20 000 англичан. По мере подхода [333] французов английские войска переходили из Варны в Девно и Ала-дин, очищая Варну для войск маршала С.-Арно¹⁴. По свидетельству английских источников, войска страдали от недостатка всего необходимого: пища была отвратительная, и армия не могла предпринять наступательного движения ввиду полного неустройства интендантской части и отсутствия перевозочных средств¹⁵.
Таково было положение союзников ко времени снятия нами осады Силистрии. Постараемся сделать краткий очерк состояния вооруженных сил Австрийской империи и мер ее военных приготовлений, которые в глазах князя Варшавского играли первенствующую роль при решении вопроса, изменившего весь ход кампании. Богатый материал в этом отношении дают обширные донесения представителя государя при императоре Франце-Иосифе генерала графа Штакельберга.
Австрийская армия к 1 января 1854 года по штатам мирного времени состояла из 309 батальонов, 276 эскадронов при 737 запряженных орудиях, общей численностью около 260 000 человек при 44 000 лошадей. Если сюда прибавить запасные части и войска вспомогательного назначения, то общая численность армии достигала 355 000 людей и 59 000 лошадей. Численность армии по штатам военного времени доходила до 593 000 людей и 68 200 лошадей.
Все вооруженные силы были сгруппированы в 4 армии, с центрами в Вене, Вероне, Песте, и армия наиболее слабого состава (24 000) базировалась в Лемберге; кроме того, корпус пограничных войск (около 41 000 человек) был дислоцирован у бана Елачича с главной квартирой в Аграме¹⁶. Наиболее сильная армия графа Радецкого, в 88 000, была сосредоточена против Италии с главной квартирой в Вероне. Таким образом эта дислокация, относящаяся ко времени, когда еще не последовало открытого разрыва между Россией и морскими державами, ничего угрожающего относительно нас не представляла. Но с весны 1854 года Австрия начинает постепенно ставить свою армию на военное положение и группировать ее вблизи наших польских границ и в особенности вблизи границ с Придунайскими княжествами.
Так, в марте, т. е. в то время, когда весной ожидалось начало с нашей стороны активных действий, правительство Франца-Иосифа приняло меры к увеличению численности войск, расположенных в Банате и Трансильвании, до 100 000, не увеличивая, однако, числа их в Галиции¹⁷. Граф Штакельберг¹⁸ выражал убеждение, что делаемые военные приготовления имеют исключительной целью занятие Сербии, и полагал, что отвлечение австрийских войск в этом направлении было для нас, при надежде на упорное сопротивление сербов, очень выгодно, хотя и делало опасным наше чрезмерное удаление от Дуная на юг¹⁹. [334]
К середине апреля по старому стилю число мобилизованных в Банате и Трансильвании войск доходило до 88 000, и, кроме того, мобилизовался 10-й корпус (36 000), который мог служить для них резервом²⁰. Граф Штакельберг полагал, что в июне мобилизованная австрийская армия будет доходить до 400 000, из которых 350 000 — действующих войск. Отделяя 100 000 против Италии, на случай столкновения с Россией выделяли всего 250 000. Он считал, что в апреле и мае мобилизованные войска могут иметь только одно назначение — занять пограничные турецкие области для обеспечения спокойствия в славянских провинциях, так как трудно рассчитывать на вооруженные действия против России до тех пор, пока войска в Галиции не переведены на военное положение и пока войска Трансильвании не доведены до необходимой для того численности.
Кроме того, открытому разрыву с нами мешали ужасное состояние финансов и мятежный дух во многих итальянских и венгерских полках. Граф Штакельберг уверял, что мы не должны в скором будущем бояться нападения Австрии, так как она к этому не готова, на разрыв не решается, а хочет лишь выждать, какой оборот примет война России с Тройственным союзом²¹.
Однако с начала мая, т. е. одновременно с открытием осадных работ против Силистрии, наша соседка начала увеличивать свои [335] меры по вооружению. Рескриптом от 3 (15) мая император Франц-Иосиф приказал мобилизовать корпуса, расположенные в Галиции, доведя численность войск в этой провинции до 75 000 при 140 орудиях, мобилизовать все венгерские пехотные полки и призвать под знамена 95 000 рекрутов срока 1855 года. Граф Штакельберг, имевший большие связи в венском обществе, смотрел на эту меру как на желание понравиться Франции, но не как на угрозу нас атаковать. Хотя он и признавал, что положение, занятое австрийцами в Галиции и Трансильвании, является угрозой нашей базе и делает бесцельным наши дальнейшие успехи на Дунае, так как мы, будучи даже победителями, можем быть принуждены отойти на наши границы. «Австрия одна,— справедливо замечал Штакельберг²²,— может принести нам более вреда, чем Англия, Франция и Турция, взятые вместе. Захочет ли она сделать это без поддержки Пруссии, которая более к нам расположена, вопрос будущего».
Наш посол в Вене, барон Мейендорф, со своей стороны полагал, что новые вооружения Австрии вызваны уклончивым ответом Петербургского кабинета на сделанные через короля прусского предложения об отводе войск из княжеств. Он на них смотрел как на демонстрацию, направленную одновременно и на то, чтобы заслужить доверие морских держав, и на то, чтобы угрожать нам, если мы двинемся за Балканы. Во всяком случае начала открытой борьбы с Австрией до окончательного решения вопроса об отводе войск из княжеств ожидать нельзя. Барон Мейендорф полагал, что нам придется сделать эту уступку, чтобы сохранить благоприятное для нас положение Пруссии, если, разумеется, союзники сделают равносильную уступку, и в проведении в жизнь таких своих мыслей он рассчитывал на поддержку князя Варшавского в Петербурге. «Нам надо приготавливаться к очищению княжеств,— кончал он свое длинное письмо к фельдмаршалу²³,— но не приводить этого в исполнение, так как пребывание в княжествах дает нам более выгодное положение при переговорах, а очищение их нами в будущем может послужить к отделению Пруссии и Германии от Австрии».
Но одновременно с этим до Петербурга доходили вести из Вены кружным путем о тех усилиях, которые употреблял там французский представитель барон Буркеней, чтобы окончательно втянуть Австрию в борьбу с нами, причем он уверял, что дело уже сделано и что военные действия против нас начнутся в половине июля, когда австрийская армия закончит свою мобилизацию²⁴. Французский представитель вводил этими словами в соблазн своего собеседника, так как правительство Франца-Иосифа играло с союзниками в такую же двойную игру, как и с нами.
22 мая (4 июня) граф Штакельберг сообщал о количестве австрийских войск, которые могут быть сосредоточены против нас [336] к концу июня по новому стилю. По его расчетам, в Трансильвании могло быть собрано 42 бат., 48 ½ эск. при 136 op. общей численностью в 67 000 человек и 12 444 лошади («т. е. то же, что у нас без кирасир»,— пометил государь) и в Галиции — 47 ½ бат., 88 эск. и 164 op., общей численностью в 80 000 человек и 16 787 лошадей («а у нас в Польше 2-й корпус — 33 бат. и с саперами 34, гренадер 24 бат. и с саперами 25, итого 59 бат., 64 эск., кроме казаков, и 164 орудия»,— пометил государь)²⁵.
Кроме того, 10-й корпус силой около 36 000 человек при 76 орудиях, эшелонированный от Пешта до Кашау и Дуклы, мог поддержать каждую из этих групп или обе вместе, а в Банато — сербский корпус содействовать своей демонстрацией через Орсово наступлению Трансильванской армии на север Валахии.
Такое положение привело графа Штакельберга к грустному выводу о необходимости отступления за Прут, чтобы этим «заткнуть горло Германии». В предлагаемом «стратегическом маневре» он видел «угрожающее удовлетворение»²⁶ (une menaçante satisfaction) нашим бывшим союзникам и возможность поставить англо-французов в самое затруднительное положение, так как единственно они оказались бы враждебными независимости Турции.
16 (28) июня наш военный представитель в Вене доносил, что к 8 (20) июля на русской границе будет сосредоточено уже более 200 000 человек, из которых большая часть — в Буковине и на юге Трансильвании. Однако он полагал, что австрийцы первоначально ограничатся лишь занятием княжеств, стараясь предупредить там турок, и не ожидал серьезных против нас операций, чему мешают нерешительность правительства и совершенное неимение подкреплений и резервов на случай неудачи²⁷.
В начале июля австрийские вооруженные силы должны были закончить свою мобилизацию, кроме 1-й армии, численность которой доходила до 67 000 при 168 орудиях и которая была сосредоточена в окрестностях Вены. Главнокомандующим был назначен генерал барон Гесс. 2-я армия, сосредоточенная на итальянской границе, считала в своих рядах 117 000 при 280 орудиях. 3-я армия, под начальством эрцгерцога Альберта, силой в 116 000 при 304 орудиях (в том числе 93 эскадрона кавалерии), была сосредоточена в Трансильвании, имея пехотные корпуса в окрестностях Кронштадта, Клаузенбурга, Марош-Вазаргели и Землине и кавалерийский корпус в Вардейне и Клаузенбурге. 4-я армия, под начальством генерала Шлыка, силой в 100 000 при 260 орудиях (в том числе 128 эскадронов кавалерии), занимала Галицию, имея один корпус вокруг Лемберга, два — в Буковине и кавалерийский — около Кракова²⁸. Это был предел вооруженных сил Австрии, далее которого она могла идти незначительно, да и то с большим трудом. [337]
Во всех своих донесениях граф Штакельберг отмечал очень приязненное отношение австрийских офицеров к России и нежелание воевать с нами; они как бы конфузились того направления, которого держалось австрийское правительство В начавшейся борьбе нашей с морскими державами, и старались выказать свое внимание русскому военному представителю. О русофильстве генералов и офицеров австрийской армии, господствовавшем еще в мае 1854 года, свидетельствует и французский представитель при венском дворе барон Буркеней, который, впрочем, отмечает свою надежду на уничтожение этого неприятного для союзников обстоятельства.
Чтобы дать возможность судить о степени опасности, которую представляла нам мобилизованная австрийская армия, укажем здесь в общих чертах на стратегическое развертывание русских войск на западной и южной границах государства весной 1854 года. Если в первую половину лета и производилась частичная перестановка войск, то она мало изменяет общую картину.
На берегах Балтийского моря всего было сосредоточено 178 ¾ бат., 144 ½ эск. и сот. и 384 op., из которых в Финляндии, от Торнео до Выборга 2474 бат., 12 эск. и сот. и 36 op.; от Выборга до Нарвы и в Кронштадте 122 ¼ бат., 90 ½ эск. и 72 op., и в Прибалтийском крае 32 ¼ бат., 42 эск. и сот. и 76 op.
В Царстве Польском и западных губерниях под начальством графа Ридигера 146 бат., 118 эск. и сот. и 308 op., из которых собственно в Царстве Польском 108 бат., 66 эск. и 256 op. общей численностью в 115 400 человек, не включая сюда казаков.
На Дунае и по берегу Черного моря до устья Буга под начальством князя Горчакова 182 бат., 267 эск. и сот. и 612 op. [338]
На Крымском полуострове и по берегу Черного моря между устьем Буга и Перекопом под начальством князя Меншикова 27 бат., 19 эск. и сот. и 48 op.
По берегу Азовского моря, Черномории и по обе стороны Керчь-Еникальского пролива под начальством генерала Хомуто-ва З1 ½ бат., 4 эск., 136 сот и 54 op.
На Кавказе под начальством генерала Реада в действующих против турецкой границы отрядах 48 ½ бат., 20 эск., 46 сот. и 120 op., кроме милиции, и внутри края против непокорных горцев 103 ½ бат., 4 эск., 205 сот. и 120 op.²⁹.
Но этими силами далеко еще не исчерпывалась военная мощь. России. Внутри страны оставалась еще значительная часть резервных войск, все запасные войска и все непризванное еще под знамена государственное ополчение.
Командовавший войсками в Царстве Польском генерал-адъютант граф Ридигер в ожидании разрыва с Австрией высказал военному министру свои мысли о нашем положении на западной границе в июне, мысли, которые отчасти могут послужить характеристикой соотношения сил и положения обоих возможных врагов³⁰.
Граф Ридигер в своих предположениях брал наихудшие для нас условия, т. е. что против нас будут наступать не только морские державы вместе с Турцией, но также Австрия, Пруссия и Германский союз.
План коалиции он рисовал себе таким образом, что союзники постараются оттянуть большую часть наших сил при содействии их громадного флота к побережьям Балтийского и Черного морей, после чего направят главные операции в центр, т. е. в Царство Польское и литовские губернии. При этих условиях противник мог сосредоточить здесь 100 000 при 170 орудиях австрийцев и 120 000 при 200 орудиях пруссаков. Граф Ридигер, по его подсчетам, мог вывести в поле в начале июня, за исключением многочисленных гарнизонов наших западных крепостей, 75 000 при 224 орудиях.
Автору записки рисовалась следующая картина возможных против нас действий. Прусская армия двинется на Гродно и Вильно, направив от Торна и Калиша особый корпус на левый берег Вислы. Австрийская же армия, выделив необходимое число войск для охраны Галиции, с остальными будет наступать к Бресту и Замосцью. При таких условиях граф Ридигер предполагал, что ему придется предоставить крепости, снабдив их сильными гарнизонами, самим себе и, отступая за Брест, защищать Бобруйское шоссе, стараясь отбросить австрийцев к Пинским болотам. Такую задачу он считал себе по силам, но он не мог бы бороться с пруссаками, если бы они двинулись через Вильно и Динабург к столице. Для успешной борьбы с германскими державами граф Ридигер считал необходимым [339] образование еще одной армии или, по крайней мере, сильного отдельного корпуса между Неманом и Двиной, который, прикрывая наши сообщения со столицей, мог бы действовать во фланг и тыл пруссакам, наступавшим в Литву, и дал бы возможность армии Царства Польского нанести с уверенностью поражение австрийским войскам.
Мы нарочно привели здесь мнение лица, наиболее заинтересованного в успешном действии на Западном фронте, чтобы дать читателю возможность судить, действительно ли угроза Австрии нам войной в июне могла быть тем кошмаром, который давил на душу князя Варшавского и связывал нам крылья в борьбе с морскими державами.
Заметим только, что Австрия в то время еще не кончила своего сосредоточения, Пруссия и не думала приступать к серьезной мобилизации, и сам граф Ридигер взял на себя минимальный расчет того числа войск, которое он мог вывести в поле. Прибавим к тому же, что в то время Россия еще не развернула всех своих вооруженных сил и масса войск, сосредоточенных на Балтийском побережье, давала возможность усилить, в случае надобности, войска нашей западной границы.
Относительно военных действий в Царстве Польском беспокоился не только граф Ридигер, но и князь Варшавский, главному начальствованию которого были, как известно, с марта подчинены все войска, оборонявшие западную и южную границы до Черного моря. Распоряжения относительно действий против австрийцев и пруссаков в западном крае делались, таким образом, и в Петербурге, и на Дунае фельдмаршалом и в Варшаве самим графом Ридигером.
19 мая князь Варшавский представил особую всеподданнейшую записку с планом кампании «с июня 1854 года»³¹. Фельдмаршал в своей записке исходил из предположения, что Пруссию можно будет удержать от враждебных нам действий. Силы Австрии, уже готовые в то время для наступления против нас, он полагал в 200 000, из которых 100 000 в Галиции. В основу своей записки князь Варшавский положил все то же свое желание усилить войска, состоявшие под его непосредственным начальством, в ущерб тем возможным театрам войны, которые находились в ведении других генералов. Кроме того, в то время как граф Ридигер в своей записке разбирал свой возможный образ действий, основанный на исполнении Высочайшего предначертания прикрывать в случае необходимости отступления Бобруйское шоссе, князь Варшавский совершенно не заботился о необходимости для армии Царства Польского не потерять связи со столицей и внутренними губерниями. Все его мысли были направлены к тому, чтобы быть очень сильным на случай наступления австрийцев из Трансильвании и Буковины лично на него. [340]
В зависимости от этого фельдмаршал решил увеличить армию Царства Польского двумя дивизиями — 1-й, которую перевести туда из северной части Литвы, и 2-й из Риги; эту последнюю он предполагал заменить другими войсками, взятыми, по всей вероятности, из Петербургского района. Такая мера увеличивала силы графа Ридигера для действия в поле до 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизий. Фельдмаршал предлагал оставить одну дивизию в Варшаве для содержания караулов, а остальные 88 батальонов и 64 эскадрона расположить в южной части Польши, против Лемберга (большую часть) и против Кракова (меньшую часть).
Эта мера должна была удержать стотысячную армию австрийцев в Галиции; в случае же их наступления граф Ридигер имел достаточно войск, чтобы их разбить.
В центре, против Буковины, фельдмаршал сформировал отряд генерала Шабельского силой в 22 бат., 78 эск. и 3 казачьих полка. Этот отряд был расположен между Каменец-Подольским и Фокшанами и имел две кирасирские дивизии у Новой Ушицы, с тем чтобы дать им возможность маневрировать по обоим берегам Днестра и двинуться против австрийцев в Молдавию или к Каменцу.
Сосредоточение здесь такой массы кавалерии очень не понравилось государю, вполне основательно полагавшему, что 78 эскадронам там делать нечего, между тем как кавалерия была очень нужна графу Ридигеру, который имел только две дивизии³².
У Леова для подкрепления отряда Шабельского были еще поставлены 8 бат. и 16 эск.; но князь Варшавский все-таки полагал, что собранные таким образом против Буковины 30 бат. и 94 эск. могут лишь задержать австрийцев на время, а не остановить наступления их со всеми войсками, сосредоточенными в Трансильвании.
Фельдмаршал предполагал, в случае движения австрийцев в Молдавию, снять осаду Силистрии, взять 4 пехотные дивизии с кавалерией и атаковать нового врага, которого надеялся разбить до тех пор, пока Дунай будет задерживать наступление турок и их союзников".
Государь не одобрил предложенной Паскевичем группировки сил. Он вновь указывал на ненужное сосредоточение такой массы [341] кавалерии в корпусе Шабельского и «повторял свое предложение» отправить две дивизии кирасир к графу Ридигеру, где в кавалерии замечался недостаток. Не оправдывал государь и сосредоточения сильного отряда в Леове, куда Паскевич двинул резервную бригаду 11-й дивизии и этим «расстроил формирование резервов»³⁴. В усилении войск Царства Польского направлением туда частей из Курляндии и Самогитии было решительно³⁵ отказано ввиду ожидаемого сильного десанта французов на Балтийском побережье. Что касается способа действий графа Ридигера в случае наступления австрийцев, то император Николай на этот вопрос посмотрел с точки зрения успеха всей кампании, а не под узким углом зрения Паскевича собрать побольше войск там, где командует сам фельдмаршал. Государь полагал всю армию графа Ридигера, т. е. 5 пехотных и 2 кавалерийские дивизии, собрать на правом берегу Сислы, между Люблином и Варшавой, а всю остальную Польшу на левом берегу Вислы занимать только казаками. Наша армия, маневрируя за Вислой при содействии крепостей и предмостных укреплений, признавалась довольно сильной, «чтобы наказать всякую дерзость австрийцев и угрожать их левому флангу, если бы они отважились вторгнуться в Волынь». Император Николай полагал это, впрочем, невероятным.
Свое длинное письмо государь заканчивал выражением радости успешного формирования резервов, которые дадут к августу лишних 102 свободных батальона³⁶.
Те же мысли государь более подробно излагал в письме к графу Ридигеру³⁷, в конце которого император Николай, упоминая о возможности войны с Пруссией, написал следующие знаменательные слова: «Верить не могу, чтобы могло до того дойти; но ежели б и было так, то приму волю Божию с покорностью, унывать не буду и, полагая всю надежду на Его милосердие, употреблю все усилия на защиту отечества или сложу голову вместе с вами, но не дам осрамить России, и умрем с честью».
Князь Варшавский не удовольствовался несогласием государя на предложенную им группировку войск и еще в нескольких письмах и к государю, и к военному министру настаивал на приведении в исполнение своих планов. Ответом на это был решительный отказ. Особенно интересовало фельдмаршала получить разрешение отвести войска из княжеств, и по этому поводу он обращался даже за содействием к канцлеру, которого соблазнял возможностью столкновения в княжествах австрийцев с французами и отсюда сближения первых с нами. Это предположение вызвало следующую пометку императора Николая: «J'en doute; en tout cas ce rapprochement ne sera jamais sincère», причем слово «jamais» было подчеркнуто три раза³⁸. По поводу желания князя Варшавского, изложенного в представленном им плане действий, [342] снять осаду Силистрии и идти с 4 дивизиями против австрийцев государь, высказав свои мысли о положении союзных армий в Варне, мысли, вполне соответствовавшие действительности, отказывался сомневаться в возможности овладеть Силистрией. Он считал также невероятным атаку нас австрийцами и готов был согласиться на план Паскевича только тогда, когда свершился бы этот невероятный случай. «Я уверен,— кончал государь,— что тогда Бог сподобит тебя жестоко наказать австрийцев за вероломство и неблагодарность»³⁹.
1 июня князь Варшавский преподал князю Горчакову указания, как действовать в том случае, если Австрия объявит нам войну. Указания эти были более решительны, чем предложения, изложенные во всеподданнейшей записке. Паскевич прямо приказывал уводить всю армию за Серет и, сосредоточив там 100 бат., 150 эск. и 400 op., действовать по обстоятельствам⁴⁰.
Вопрос о способе борьбы с нашими западными соседями был обстоятельно разобран в двух представленных государю записках и генерал-адъютантом Жомини, мнение которого пожелал выслушать император Николай. Записки Жомини были посланы фельдмаршалу и графу Ридигеру. Князь Варшавский не высказал о них своего определенного мнения; генерал же Ридигер присоединился в большинстве к взглядам старого стратега. Эти интересные документы мы помещаем в приложении⁴¹.

Во время всех этих переговоров была решена судьба Силистрии; наша армия получила приказание снять осаду крепости и спокойно перешла на левый берег Дуная. Временно все как бы позабыли о наших открытых врагах, и все внимание было обращено на сосредоточение Дунайской армии в предвидении неизбежной войны с Австрией.
Государь указывал князю Горчакову⁴² на необходимость дать армии такое расположение, чтобы она была обеспечена с фланга и с тыла от австрийцев. Считая, что корпус Шабельского достаточен, чтобы задержать движение австрийцев в Молдавию из Трансильвании или Буковины, государь выражал желание, чтобы князь Горчаков оставил Лидерса с полутора дивизиями пехоты и двумя кавалерийскими для наблюдения нижнего Дуная, против Силистрии, а с остальными пятью пехотными дивизиями и прочей кавалерией сосредоточился бы примерно около Фокшан, чтобы угрожать левому флангу австрийцев при наступлении их от Ротентурма или Кронштадта. Эта последняя группа легко могла в то же время поддержать Лидерса, если бы турки и их союзники перешли Дунай.
Впрочем, император Николай не хотел стеснять своего главнокомандующего и такими короткими указаниями. «Я не гофкригсрат, [343] — заканчивал он свое письмо,— пишу что думаю, чего желаю; решай же ты с полной свободой и ответственностью». Много назойливее в этом отношении был оставшийся временно не у дел князь Варшавский. Первоначальное его предложение о группировке войск в княжествах было сходно с мыслями государя. Он так же предлагал⁴³ оставить генерала Лидерса с полутора дивизиями пехоты и необходимым числом кавалерии у Калараша для наблюдения за нижним Дунаем, поставить для поддержки Лидерса у Слободзеи тоже
дивизию пехоты, отряд генерала Ушакова по-прежнему держать в Исакче, 10-й дивизией продолжать занимать Журжу, Ольтеницу и Бухарест, а все остальные войска сосредоточить в Плоешти и Бузео. 4-й стрелковый батальон фельдмаршал спешно потребовал в Фокшаны. Добившись снятия осады Силистрии и сосредоточения армии вблизи р. Серет, он приступал к выполнению следующего этапа своих желаний — отхода за эту реку, и в воображении Паскевича начала рисоваться опасность движения австрийской армии на Окна, в тыл отходившим от Дуная войскам Горчакова.
8 июня князь Варшавский отправил своему заместителю на Дунае длинное предписание⁴⁴, в котором подтверждал свое опасение возможности направления австрийцев на Окна, основывая его на пригодности горных проходов для колесного движения и на соблазнительности австрийскому главнокомандующему двинуться вразрез между армией Горчакова и корпусом Шабельского. К тому же и расстояние от Кронштадта до Фокшан через Плоешти было вдвое более, чем через Окна. Поэтому фельдмаршал признавал своевременным отходить всеми силами за реку Серет и там ожидать неприятеля. Он предполагал генерала Ушакова с дивизией пехоты оставить по-прежнему у Исакчи, сохраняя мост на Дунае; генерала Лидерса с полутора дивизиями пехоты сосредоточить в низовьях Серета и у Галаца, одну дивизию у Немаесы и 4 дивизии у Текуча, сохраняя мосты на Серете и имея сильный авангард у Фокшан. В таком положении фельдмаршалу желательно было видеть нашу армию не позднее 1 июля. Но этого мало. Страх князя Варшавского за возможность движения австрийцев на Окна был так велик, что он требовал присылки в Фокшаны [344] дивизии пехоты и бригады кавалерии уже к 18 июня, чтобы спешно усилить до бригады пехоты отряд, у Окна расположенный.
Однако князь Горчаков не сочувствовал такому быстрому отступлению за Серет. Он считал возможным прикрыть выходы из гор, ведущие в тыл Дунайской армии, простым передвижением корпуса Шабельского из Ясс в Баксу, тем более что не верил в рискованное движение всей австрийской армии в мешок, образуемый корпусом Шабельского, всей армией Горчакова и с тылом, упиравшимся в горные дефиле. Новый главнокомандующий полагал, что главная масса австрийских войск направится из Кронштадта на Плоешти, и считал необходимым быть сильным около этого пункта, где он рассчитывал с успехом принять бой. К тому же быстрое отступление за Серет могло поставить в рискованное положение прикрывавшие Дунай отряды Лидерса и Даненберга⁴⁵.
Через два дня после отправления вышеприведенного предписания князю Горчакову фельдмаршал представил всеподданнейшую записку государю по тому же вопросу о сосредоточении армии за р. Серет⁴⁶. Из этой записки видно, что князь Варшавский для прикрытия прохода через Окна притянул уже из Бендер одну пехотную и одну кавалерийскую дивизии⁴⁷, которые расположились в Окнах, Фокшанах, Бырлате и далее к Аджут-Ногу, но и этого считал недостаточным. Фельдмаршал высчитывал, что против нашей армии в княжествах могут одновременно действовать до 150 000 австрийцев, 120 000 турок и до 70 000 французов и англичан («Откуда взялись?» — пометил император Николай). При таком соотношении сил⁴⁸ он полагал для нас опасным принимать сражение между Плоешти и Бузео. Наша армия имела бы в тылу три реки, которые могли задержать ее отступление, а австрийцы, выйдя через Окна на Фокшаны или Бырлат, успели бы уничтожить наши запасы хлеба и пороха, истребить мосты на Серете и Пруте и отрезать нашей армии возможность к отступлению. Как противодействие этому князь Варшавский предлагал оставить в Бузео и Плоешти сильные передовые отряды, а остальную армию расположить между Бузео и Рымником, устроив 5 или 6 переправ в Фокшанах и на Серете. Такое выжидательное положение он предполагал, впрочем, принять лишь в том случае, если австрийцы будут находиться «в возможности обойти нас с правого фланга и выйти нам в тыл».
Записка князя Варшавского удостоилась следующей собственноручной пометки императора Николая: «План этот почти согласен с моими собственными мыслями»⁴⁹.
Если внимательно сравнить всеподданнейшую записку фельдмаршала и его предписание князю Горчакову, то, почти не отличаясь друг от друга по мотивам и желанию оттянуть армию за Серет, оба эти документа имели, в сущности, по своему смыслу большое различие. В то время как в записке государю отступление [345] за Серет носило условный характер в зависимости от возможности австрийцам фактически угрожать нашему тылу и флангу, в предписании Горчакову это отступление приобретало форму вполне определенного желания быстро отойти за Серет во что бы то ни стало. В этом различии мы склонны видеть причину согласия императора Николая на план князя Варшавского. Впрочем, давая это согласие, государь в своем письме к фельдмаршалу⁵⁰ присовокуплял: «Положение наше не легко, но из него выйти можно с честью, когда решительно действовать будем, не преувеличивая себе препятствия к успеху»⁵¹.
Князь Горчаков после снятия осады Силистрии приступил, как известно, к обратному переходу через Дунай и к расположению там своей армии следующим образом⁵².
2-я драгунская дивизия из Калараша была отправлена в Урзичени, куда прибывала 16 июня и, находясь в трех небольших переходах от Плоешти и Бузео, легко могла быть туда притянута. Генерал Лидерс оставался в Калараше со 2-й бригадой 14-й, всей 15-й пехотными дивизиями и с тремя полками кавалерии. Сам Горчаков с 9-й и 11-й пехотными дивизиями и кавалерийской бригадой также направлялся в Урзичени, куда прибывал 19 июня. Вверх от Калараша Дунай охранялся отрядом генерала Даненберга, который имел у Ольтеницы один пехотный полк, у Журжи бригаду и один полк кавалерии и в резерве около Бухареста бригаду пехоты и один кавалерийский полк. Один кавалерийский полк был направлен сначала в Талпу, а потому в Гаешти для наблюдения дороги от Германштадта в Бухарест. Генералу Ушакову было предписано стянуть 15-го числа свой авангард к Бабадагу и все приготовить к поспешному очищению Тульчинских укреплений, имея свои главные силы около Исакчи.
При таком распределении своей армии князь Горчаков считал возможным встретить австрийцев у Плоешти с 44 батальонами и 52 эскадронами.
Главнокомандующий на Дунае высказывал в письме к князю Меншикову следующие предположения о дальнейших действиях⁵³: «Я располагаюсь в четырех группах: Лидерс с 24 батальонами у Калараша, Даненберг с 22 между Бухарестом, Журжево и Ольтеницей, Липранди с 12 батальонами в Плоешти и я с главными силами у Урзичени. Если австрийцы не объявят нам войны, я буду оспаривать Валахию у союзников; если же они ударят нам в тыл, то фельдмаршал задержит их в Молдавии с 30 тысячами, которые он сосредоточил в Яссах и Фокшанах, а я буду драться, стараясь отойти на Серет. Если мне удастся достигнуть этой реки без затруднений, то наше положение может быть сохранено; в противном случае придется драться до последнего, отходя к Серету, и один Бог знает, что из всего этого выйдет»⁵⁴. [346]
17 июня князь Михаил Дмитриевич представил фельдмаршалу⁵⁵ тот окончательный план, которого он решил держаться после перехода его армии на левый берег Дуная. До тех пор, пока война с Австрией не будет решена, он полагал удерживать в своих руках Большую Валахию от Журжи до Галаца; преждевременно оставлять Дунай ниже Журжи он считал неудобным, так как это давало бы союзникам возможность безнаказанно переправиться через реку и утвердиться в княжествах. Отряд Ушакова не должен был оставлять правого берега Дуная, если не будет вынужден к этому превосходящими силами противника. В случае форсирования турками Дуная в каком-либо пункте оспаривать дальнейшее их движение в Валахию, пока это будет возможно, не подвергаясь быть отрезанными австрийцами.
В случае же объявления австрийцами войны Горчаков решил постепенно очистить Журжу, Ольтеницу, Калараш и Гуро-Яломницу, отводя оттуда войска за реки Бузео и Калматуй. Для принятия же на себя отступающих частей выдвинуться с главными силами из Урзичени и Плоешти.
Если бы вторжение австрийцев последовало одновременно с наступлением союзников, то, оттеснив австрийцев, вступивших в Молдавию, оставаться на Серете, имея в виду отойти в случае надобности за Прут. «Перейдя за эту реку,— кончал князь Горчаков,— мы будем в состоянии отбиваться против всех наших врагов, сколько бы их ни пришло».
Император Николай, получив сведения о переходе нашей армии обратно за Дунай, вполне одобрил расположение князя Горчакова на первый случай⁵⁶. Государь полагал, что австрийцы могут предпринять наступление из Кронштадта через Темеш на Плоешти, [347] из Германштадта через Ротентурм или вдоль Дуная и, наконец, в тыл князю Горчкову через Окны или Черновиц вдоль Серета. В первом случае наша Дунайская армия находилась бы у них на левом фланге и, по мнению государя, легко могла бы разбить австрийцев, наступавших на Плоешти, до соединения их с правой колонной. Во втором случае он полагал необходимым сначала разбить ближайшую неприятельскую колонну, а потом уже наступавших через Темеш. Наконец, в случае движения в тыл Шабельскому надо было задерживать наступавших от Черновиц, а Горчакову, оставив сильный арьергард, кинуться на колонну, вышедшую из Окны, и, разбив ее, воротиться против вышедшей через Темеш. «По-видимому,— писал государь⁵⁷,— план австрийцев состоит в том, чтобы сначала занять Малую Валахию; ежели они предварят тебя⁵⁸, ты им отвечать будешь, что ты имеешь мое разрешение впустить их, но не далее Аржиса, но что всякое движение далее или в ином направлении повелено мной тебе считать за открытие военных действий против нас, а потому противиться ему силой оружия».
Если бы дошло до такой крайности, то государь указывал Горчакову стараться всеми силами обеспечить себе при первой же встрече решительный успех; но ежели бы Шабельский не мог удержать колонну, угрожавшую правому флангу Горчакова, и этому последнему пришлось бы отступать, то государь считал излишним останавливаться на Серете, а прямо идти за Прут, откуда уже начать наступление против Австрии по всему фронту.
Для этой цели генерал Лидерс должен был оставаться в оборонительном положении в Бессарабии с 1 ½ пехотной и 1 кавалерийской дивизиями, имея в резерве драгунский корпус; князь Горчаков с семью пехотными и двумя кавалерийскими дивизиями, имея в резерве 1 резервный кавалерийский корпус, должен был решительно наступать на Буковину, а граф Ридигер действовать к стороне Лемберга.
Одновременно с этим государем было отдано распоряжение, чтобы в случае входа австрийцев в наши пределы гражданские власти с архивами и казначействами, а также дворяне отправлялись внутрь страны; местные же и сельские магазины вывезти или уничтожить. Народу покидать свои жилища и по возможности увозить с собой все лучшее имущество, причем жителям русских деревень, имевшим оружие, разрешалось уходить в леса и вести партизанскую войну⁵⁹.
Вопрос об образе действий австрийцев сильно занимал и союзных главнокомандующих в связи с выработкой ими планов дальнейших операций. Он служил также предметом дипломатических переговоров между Парижем и Лондоном.
Омер-паша вслед за получением известия о снятии нами осады Силистрии приказал всем войскам, находившимся перед Шумлой, [348] придвинуться к Дунаю и направил дивизию Гассана-паши силой в 16 000—18 000 к Рущуку, имея целью завладеть Журжей. Этот пункт привлекал с самого начала кампании особое внимание турецкого генералиссимуса, и первоначально он предполагал даже устроить в нем, на левом берегу Дуная, опорный пункт, который должен был сыграть такую же роль, как Калафат на левом фланге турецкого расположения. Отличные действия в течение зимней кампании генерала Соймонова не дали осуществиться предположениям Омера-паши, и теперь, при начавшемся отступлении русской армии, он вновь обратил свое внимание на Журжу. Усиленные работы по постройке там нами новых батарей не смутили турок, которые видели в этом лишь демонстрацию для облегчения спокойного отхода главных сил князя Горчакова на Серет⁶⁰.
Армия Омера-паши до выяснения обстановки сосредоточилась следующим образом: один корпус, силой в 41 бат, 24 эск. и 60 op., под начальством Измаила-паши, у Силистрии; второй корпус, силой в 39 батальонов, 12 эскадронов и 61 орудие, под начальством Гассана-паши у Рущука; третий, силой в 27 батальонов, 24 эскадрона и 55 орудий у Гургенли (Gurgenli), в шестичасовом переходе от Шумлы, по дороге на Силистрию, и, наконец, резерв, силой в 9 батальонов, 6 эскадронов и 18 орудий, оставался в Шумле⁶¹. В таком положении, писал Омер-паша, турецкая армия может в самое короткое время собраться в любом пункте на Дунае, предназначенном для развития дальнейших операций.
Что касается армий западных держав, то когда князь Горчаков начал отступательное движение к Урзичени, они еще продолжали сосредоточение к Варне, рассчитывая довершить его к 1 июля нашего стиля. К этому времени маршал С.-Арно предполагал иметь до 70 000 человек⁶², с которыми готов был идти туда, куда «укажет ему обстановка или инструкции, основанные на политических соображениях, ему неизвестных, но которые он рассчитывал получить от своего правительства»⁶³. Впрочем, французского главнокомандующего очень беспокоили в этом его наступательном порыве недостаток продовольствия и полное отсутствие перевозочных средств. Французам удалось собрать в окрестностях Варны лишь 800 маленьких болгарских повозок, за которые они платили за каждую по три франка в сутки наличными деньгами, но и из них в одну ночь дезертировали 150 хозяев со своими повозками; те же, которым это не удавалось, сжигали их на глазах французов. «C'est du fanatisme, activé par la propagande russe»,— писал по этому поводу маршал С.-Арно⁶⁴. О враждебном к союзникам турок отношении жителей с удивлением свидетельствовали также и французские офицеры в своих письмах к родным. Они ожидали, что их встретят как избавителей, а между тем жители разбегались, и союзные войска даже за большие деньги ничего не могли у них купить⁶⁵. Приходилось [349] очень сожалеть об отсутствии малых пароходов и легких канонерских лодок, которые, подходя к берегу и входя в устья Дуная, могли бы облегчить проблему с продовольствием наступающей армии; но их не было, а необходимость удовлетворения этого важного требования продолжала, по словам маршала С.-Арно, неторопливо исследоваться в кабине те морского министра в Париже⁶⁶.
Таким образом, к 1 июля нашего стиля турецкая армия была уже сосредоточена в полном составе на линии Дуная, а армия западных держав довершала свою группировку у Варны. Союзникам необходимо было окончательно остановиться на дальнейшем плане операций. До снятия осады Силистрии инициатива действий принадлежала нам, и союзные главнокомандующие невольно должны были направлять все свои усилия для задержания наступательного движения армии князя Варшавского на Балканском полуострове, чтобы выполнить официальную цель своего вмешательства в дела Востока — оградить Турцию от нашего порабощения. Но отход русской армии к Серету передавал инициативу в руки наших врагов, которым предстояло поставить себе новую цель похода; вернуться назад, нашумев на всю Европу, понеся большие затраты и не сделав ни одного выстрела, нельзя было. Это чувствовалось всеми, и наша уступчивость в тот период кампании не могла повлечь за собой заключения мира.
Вслед за получением известия об отступлении русских войск за Дунай началась усиленная переписка между Парижем и Лондоном, а также переписка обоих правительств с их главнокомандующими о том, что делать дальше.
Первое распоряжение было получено лордом Рагланом из Лондона от 29 (17) июня, в котором указывалось «se bien garder d'entrer dans la Dobroudja et de poursuivre les russes au delà du Danube». Это краткое телеграфное сообщение разъяснялось более подробными указаниями на необходимость сохранить все силы и средства для попытки сделать высадку в Крыму и осадить Севастополь. Великобританское правительство считало возможным отказаться от этой операции лишь в том случае, если лорду Раглану удастся получить неопровержимое доказательство большой несоразмерности сил обороняющегося с атакующим; главнокомандующему ставилось на вид при этом, что такая несоразмерность может чрезмерно увеличиться, если экспедиция не будет произведена безотлагательно. Маршал Вальян, узнав об этих инструкциях [350], отправил по повелению императора Наполеона 1 июля (19 июня) маршалу С.-Арно следующую телеграмму: «Restez dans le voisinage de Varna et ne descendez pas au Danube: on veut que l'armée soit toujours prête à être emportée par la flotte».
Однако маршал Вальян не склонен был принять такое определенное решение о немедленной экспедиции в Крым, как это было сделано по ту сторону канала. Он решил до отправления категорических инструкций маршалу С.-Арно выяснить, как далеко отступит наша армия, а также выждать, пока не определится окончательное отношение между Россией и Австрией и возможность совместных действий союзников с этой последней. Французский военный министр считал необходимым не допустить одних австрийцев действовать в княжествах, а, как только будет получено известие о том, что они собираются переходить границу, быстро двинуться на Силистрию или Рущук, перейти там Дунай и войти в линию с австрийцами, составив их правый фланг. В каких силах предпринять эту операцию, должно показать будущее, в зависимости от численности австрийских войск и той помощи, которую они могут потребовать, но во всяком случае не следовало посылать туда незначительных частей и следовало поставить себе конечной целью откинуть русских за Прут и вторгнуться в Бессарабию. Маршал Вальян полагал, что, действуя таким образом, союзники заставят Россию беспокоиться за Крым, на который он всегда смотрел как на цель экспедиции и на который в конце концов должны были обратиться все усилия союзников. Вальян не отказывался при исполнении изложенного плана от мысли направить Шамиля вдоль Черного моря, чтобы он угрожал Крыму с востока. Союзный флот при такой комбинации должен был выполнять двоякую задачу: поддерживать движение Шамиля и снабжать через устья Дуная необходимыми запасами французскую армию в Молдавии и Бессарабии.
При обсуждении общего плана наступления в наши пределы англичане предполагали кроме Крыма направить удар на Тифлис, возложив его на турецкие войска при содействии союзных отрядов, и на Перекоп с целью отрезать Крымский полуостров от остальной империи; эту последнюю операцию хотели возложить исключительно на турецкий отряд. Французский военный министр сочувствовал движению на Тифлис, но без помощи союзников, так как это чрезмерно удаляло бы их от австрийцев, и, наоборот, полагал рискованным поручать операцию против Перекопа одним туркам, считая необходимым присутствие там союзных отрядов ввиду важного значения этого пункта.
Вообще маршал Вальян свои предположения строил на совместных действиях с австрийцами, считая неудобным отсутствие французских знамен там, где должен решиться жребий войны между Австрией и Россией; английское же правительство, напротив, ставило [351] себе задачи, исключительно направленные на умаление нашего значения на Черном море и на Кавказе⁶⁷.
Поведение Австрии должно было решить направление дальнейшего хода операций; но эта держава играла роль сфинкса не только для нас, но и для западных кабинетов. В конце июня она окончательно решила стать в число наших открытых врагов и вела переговоры в Париже⁶⁸, а также на месте, в Варне, с союзными главнокомандующими⁶⁹ о совместных действиях австрийских войск с морскими державами. Однако в последнюю минуту удовлетворивший Пруссию ответ русского правительства на июньскую ноту заставил Австрию отложить разрыв еще на два месяца. За это время обстановка изменилась, союзники все свои усилия направили на Крым, и, таким образом, Австрии пришлось бы одной на нашем Западном фронте вести борьбу со своей соседкой, на что она так и не решилась до Парижского мира.
Маршалу С.-Арно не особенно улыбалось движение за Дунай и преследование русской армии. Наступление к Дунаю, писал он⁷⁰, по местности опустошенной, без перевозочных средств и в отдалении от своего флота, может быть предпринято лишь в видах крайней политической или военной необходимости. Переход же чрез Дунай и преследование отходящей на свои резервы русской армии неизвестно когда и чем могли окончиться. Поэтому союзные армии решили до выяснения того положения, которое примет Австрия, не начинать наступательного движения, оставив турецкую армию сосредоточенной в трех группах на Дунае.
Но через три дня после приведенного решения союзных главнокомандующих разыгралось, неожиданно для них, у Журжи кровопролитное дело, возгоревшееся по личной инициативе командира корпуса Гассана-паши.

Князь Горчаков уже с первых чисел июня начал, при существовавшем в то время в главной квартире тяготении к отступлению на левый берег Дуная, стеснять активную деятельность генерала Ушакова, начальствовавшего войсками на нижнем Дунае и занимавшего Бабадагскую область. Удержание в своих руках устьев Дуная для нас имело весьма важное значение, так как этим мы препятствовали вторжению неприятельской флотилии в эту реку, да, кроме того, после отступления из Силистрии только отдел генерала Ушакова продолжал владеть обоими берегами Дуная. Казалось бы, что эти соображения должны были заставить нас удерживаться до последней крайности в Бабадагской области, а крутой поворот Дуная на север и обеспеченные у генерала Ушакова переправы позволяли ему сделать это без особого риска. [352]
Однако неосновательный страх немедленного наступления сильных отрядов англо- французов в направлении на нижний Дунай производил, как мы видели уже, совершенно беспричинно какой-то магический гнет на главную квартиру и заставлял ее думать только об одном — уходить от призрака морских держав..
Князь Горчаков еще 3 июня решил отказаться от правого берега Дуная и предписал генералу Ушакову принять меры отстаивать только левый берег этой реки, так как ежели неприятель двинется с европейскими войсками в Бабадагскую область, то сделает это с такими силами, против которых генералу Ушакову невозможно будет устоять⁷¹. Но этот последний, хорошо знакомый с положением своих войск и осмотревший всю Бабадагскую область, был иного мнения и высказал князю Горчакову свое глубокое убеждение, что он со своим отрядом может оказать упорное сопротивление даже превосходящими силам противника и на правом берегу Дуная⁷². Действительно, генерал Ушаков своими разъездами освещал местность на 30 верст к югу от Троянова вала, а бригада его кавалерии была эшелонирована между Трояновым валом и городом Бабадагом, к северу от которого находилось очень удобное для обороны дефиле, образуемое болотистой речкой Лозова. За речкой начиналось ровное и открытое плато, очень удобное для действия кавалерии. Генерал Ушаков считал возможным здесь со своими четырьмя кавалерийскими полками, конной и ракетной батареями сильно замедлить наступление неприятеля на протяжении 15 верст вплоть до опушки исакчинского леса. Этот лес, приведенный в оборонительное состояние, представлял собой, по словам генерала Ушакова, такую сильную позицию, что он ручался за успешное отражение с имевшимися у него 12 батальонами даже 20-тысячного отряда европейских войск, поддержанных иррегулярными турецкими полчищами.
Впрочем, это разногласие во взглядах между трезво смотревшим на дело и ответственным на своем участке генералом Ушаковым и князем Горчаковым не имело существенного значения, так как союзники, как изложено выше, не могли и не предполагали двинуться в больших силах против нашего отряда на нижнем Дунае. Июнь прошел лишь в нескольких ничтожных демонстрациях против Кюстенджи и кордонов в устьях Дуная⁷³.
В то время как князь Горчаков волновался за участь отряда генерала Ушакова, опасность грозила с другой стороны, а именно со [353] стороны Рущука. Против этого пункта около Журжи был, как известно, расположен отряд генерала Соймонова, состоявший из бригады его дивизии и 8 эскадронов; в ближайшем резерве, в Бухаресте, находилась другая бригада его дивизии. Главные силы князя Горчакова оканчивали свое сосредоточение к Урзичени.
С 10 июня к Рущуку начали сосредоточиваться войска корпуса Гассана-паши, и, по сведениям, полученным от болгар, к 21 июня там собралось свыше 30 000 человек. В действительности турецкий корпус имел 20 000 пехоты, 4 кавалерийских полка, около 60 орудий и несколько сотен башибузуков⁷⁴. Участившийся огонь с крепости, попытки турок против очищенного нами острова Макана и, наконец, сведения, получаемые из Рущука через перебежчиков, давали повод предполагать, что турки действительно решили форсировать Дунай у Журжи.
Генерал Даненберг, которому было поручено начальствование войсками, оборонявшими Дунай выше Туртукая, счел долгом запросить в таких обстоятельствах князя Горчакова — следует ли генералу Соймонову по возможности держаться в Журже до прибытия к нему подкреплений или же отступать перед превосходящими силами неприятеля. Главнокомандующим было указано стараться по возможности защищать переправу через Дунай, но если Соймонов сделать это будет не в силах и турки утвердятся на левом берегу, то не атаковать их в укреплениях, а, отойдя назад, занять наблюдательную позицию, «как нами было сделано в Ольтенице»⁷⁵. Нельзя не отметить в этой последней фразе некоторой оригинальности. Общее направление Журжинской операции находилось в руках того же генерала Даненберга, который руководил операцией Ольтеницкой, и ему указывался способ действий, сходный с этой печальной страницей его деятельности.
Следствием такого указания было разрешение, данное генералом Даненбергом генералу Соймонову, оставить острова на Дунае, лежащие против Журжи, «если оборона их должна принести невознаграждаемую занятием их потерю, а впрочем, стараться удержать Журжу и по возможности препятствовать туркам укрепиться на островах»⁷⁶. Это «впрочем» является очень характерным, так как одного взгляда на карту достаточно, чтобы убедиться в невозможности удержать Журжу против сильного противника, отдав в его руки прилегающие острова.
Одновременно с этим распоряжением Даненберг направил на поддержку Соймонова из Бухареста Тобольский пехотный полк с батареей и бугских улан, приказав в том случае, если Соймонов будет принужден уступить Журжу до подхода подкреплений, отходить на Калагурени, а не на Гостинары.
Все указания, данные для действия Соймоновского отряда, навряд ли соответствовали тому «убеждению», которое вместе с этим [354] генерал Даненберг высказывал князю Горчакову о «необходимости удерживать в настоящих обстоятельствах Журжу до последней крайности»⁷⁷. Впрочем, на деле это убеждение выразилось лишь в том, что 23-го числа Даненберг лично отправился в отряд Соймонова. Со своей стороны и главнокомандующий, получив в Плоешти известие об ожидаемой переправе турок, направил в Бухарест из Урзичени 11-ю пехотную и бригаду 4-й легкой кавалерийской дивизии, а также лично отправился туда. Подкрепления прибыли к Бухаресту лишь 25-го утром, сделав форсированный марш в 60 верст⁷⁸.
Однако пребывание корпусного командира в Журже продолжалось недолго. Там он нашел все в том отличном порядке, в котором нельзя было сомневаться после назначения Соймонова⁷⁹, и Даненберг, уверенный, по его словам, в блестящем отражении турок, которые, узнав о подходе подкреплений, не рискнут даже атаковать нас, 24-го вернулся обратно в Бухарест⁸⁰.
Тем временем генерал Соймонов распределил свой отряд следующим образом⁸¹: Томский егерский полк занимал Слободзею, Колыванский — Журжу, а прибывший в подкрепление Тобольский полк с батареей стал лагерем между этими двумя пунктами. Гусары цесаревича расположились на левом фланге всего расположения, а бугские уланы на правом фланге. Артиллерия была расположена по разным батареям, устроенным по берегу Дуная. Правая половина острова Радоман была занята двумя ротами, всеми штуцерными Томского егерского полка и четырьмя батарейными орудиями, поставленными на передовых батареях оконечности острова. На левой половине Радомана также находилось четыре батарейных орудия под прикрытием двух рот и 64 штуцерных Колыванского егерского полка. Против пролива Вериги, отделяющего Чарой от Радомана, было поставлено четыре орудия, которые могли обстреливать как пролив Верига, так и остров Чарой и левую оконечность Радомана. Остров Макан ввиду ширины и быстроты рукава, отделяющего его от левого берега Дуная, и ввиду невозможности устроить здесь мост не был занят нашими войсками в целях обороны; туда для наблюдения высылался лишь ежедневно до наступления темноты унтер-офицерский пост из 14 рядовых.
24-го в Журжу прибыл генерал Хрулев, командированный Горчаковым для установки на берегу Дуная новых батарей, но на следующий день утром разыгрался бой, последствием которого было очищение нами этого пункта и утверждение там турок.
Инициатива журжинского дела принадлежала Гассану-паше против желания союзных главнокомандующих, которые, как известно, не хотели переходить Дунай до выяснения образа действий Австрии.
Энергичный паша, возбужденный неожиданным успехом под Силистрией и сосредоточением у Рущука целого корпуса, начал [355] делать попытки овладеть островами, прилегающими к Журже. Особое внимание его первоначально привлекал остров Макан, на котором не было нашей артиллерии и не было заметно значительных сил пехоты.
23-го утром, после предварительной подготовки артиллерийским огнем, две турецкие роты переправились на остров Макан и оттеснили бывший на нем русский пост. Здесь было выяснено, что наши батареи не могут помешать высадке на остров, и Гассан-паша решил перекинуть туда на судах 3 батальона пехоты и 4 орудия, что и было исполнено к полудню. На следующий день турки получили фальшивые сведения о том, что русские войска очистили Журжу и Слободзею и что только несколько сотен штуцерных с двумя орудиями охраняют остров Радоман. Это дало повод Гассану-паше, вопреки мнению остальных начальников, завладеть островом Радоман. В течение целого дня 24-го турки из крепостных орудий обстреливали наш берег, возводя в то же время укрепления на острове Макан. Соймонов начал опасаться переправы неприятеля с этой стороны, а потому выделил с главной своей позиции отряд генерала Баумгартена силой в 4 батальона и 8 орудий при двух эскадронах, которому поручил оборону участка вниз от острова Макан до устья р. Руптуры (кордон № 136).
25-го после сильной канонады неприятель на судах, вышедших из устья р. Лома, под началом англичанина Бейрама-паши и имея во главе трех английских офицеров, начал переправляться на середину острова Радоман, между кордонами № 129 и 130. Турки, встреченные ротами Томского полка и огнем артиллерии, расположенной на острове, были быстро оттеснены к берегу, но вновь подходящие подкрепления давали им временный перевес. К нашим передовым ротам подошли томские, а потом и тобольский батальоны из Слободзеи, имея во главе генерала Хрулева, и турки вновь были откинуты к берегу. Тогда они начали высаживаться на нижней части острова, против Журжи, но здесь были встречены колыванцами. Турки решили попытать счастья со стороны острова Макан, но были скинуты в Дунай отрядом генерала Баумгартена, причем наши гусары лихо атаковали противника и изрубили почти целый турецкий батальон, захватив около ста человек пленных⁸².
Турки вновь обратились против Радомана, введя здесь в дело 10 батальонов пехоты. Бой имел самый кровопролитный характер; батальоны по несколько раз ходили в штыки. Офицеры и нижние чины дрались даже, по свидетельству иностранцев, с каким-то особым ожесточением, как бы стараясь залить неприятельской кровью то чувство обиды за армию и за Россию, которое накопилось у каждого из-за нерешительного, можно сказать, трусливого [356]

[357] хода всей кампании. Но они, бросаемые по частям без общего руководства⁸³, могли только грудью своей отстоять остров, не имея сил окончательно столкнуть врага в Дунай.
С наступлением темноты, когда бой затих, турки остались владеть ближайшим к Рущуку берегом Радомана. Об ожесточении боя можно судить по донесению Градовица маршалу С.-Арно, который также указывает на уничтожение чуть ли не целого турецкого батальона в несколько минут и на рьяные, неоднократные атаки турок и русских в штыки, причем ни тем ни другим не удалось остаться полными хозяевами острова.
Наши потери в отряде генерала Соймонова за этот день составили в 342 убитых и 22 офицера и 653 нижних чина раненых и контуженых. Турки, даже по свидетельству их самих, потеряли 500 человек убитыми и свыше 1000 человек ранеными, в том числе были убиты все английские офицеры.
Генерал Хрулев в своем разговоре с Меньковым⁸⁴ упоминал об отсутствии какого-либо порядка на острове Радоман, когда он прибыл туда в начале боя. Да и сам характер действий отряда генерала Соймонова в течение всего дня показывает отсутствие какого-либо руководства боем. Было желание задержать неприятеля на всех пунктах, где он появлялся; ближайшие части с безумной храбростью бросались на врага, но все это было делом рук ротных и отчасти батальонных командиров. В реляции о журжинском деле ни слова не упоминается о работе старших начальников, что еще более [357] подтверждает полное отсутствие такой работы. Мы не склонны бросать за это упрек генералу Соймонову — указания, данные ему, имели очень двойственный характер: драться, но не очень, защищать острова, но с большой оглядкой назад. Созревшая в голове генерала Даненберга решимость удержать Журжу во что бы то ни стало была сообщена им наверх, князю Горчакову, но не вниз, генералу Соймонову. Надо полагать, что этот талантливый генерал сумел бы, если бы он получил определенные указания, достигнуть при борьбе с равными силами турок более решительных результатов, проявив в бою свое личное руководство. Но такого руководства не было, и журжинский бой всей своей тяжестью лег на плечи доблестных младших начальников и нижних чинов, о чем особенно красноречиво свидетельствуют многие страницы описания их подвигов, представленные государю Николаю Павловичу⁸⁵.
Что касается действия турок, то союзные главнокомандующие остались очень недовольны проявленной Гассаном-пашой самостоятельностью, которая совершенно не соответствовала их видам.
Ведение собственно боя турецким генералом также весьма критиковалось. Начав дело в предположении, что острова заняты нами лишь незначительными силами, он, увидав серьезное сопротивление, не сумел взять руководство боем в свои руки, не ввел в дело имевшиеся у него наготове большие силы и дал возможность слабому отряду Соймонова не только удержать острова, но и нанести туркам существенные потери. «Les dispositions pour attaquer les russes,— писал по этому поводу французский свидетель боя⁸⁶,— ont été si funestes, qu'on ne doit attribuer l'honneur de la journée qu'à la bravoure des soldats turcs».
По свидетельству другого французского офицера⁸⁷, на острове Радоман оставались ко времени начала нашего отступления лишь прижатые к Дунаю отдельные группы турок в 25—50 человек.
Тем временем на помощь генералу Соймонову из Бухареста спешил генерал Даненберг с Екатеринбургским полком, прибывшим к Фратешти в ночь на 26-е число, а вслед за ним туда же были направлены три полка 11-й пехотной дивизии и бригада кавалерии с князем Горчаковым во главе. Одновременно с этими мерами главнокомандующий послал новую и на этот раз очень определенную инструкцию генералу Соймонову. «Отступление ваших войск,— писал князь Михаил Дмитриевич⁸⁸,— предполагается только в таком случае, если бы разрыв с Австрией потребовал сосредоточения моих сил, но случай этот, может быть, вовсе не представится или представится нескоро. Теперь вам надобно отстаивать переход турок на левый берег Дуная, на что вы имеете достаточно сил». Но это определенное указание дошло по назначению слишком поздно. [358]
Соймонов ничего не знал ни о подходе к Фратешти Екатеринбургского полка⁸⁹, ни о направлении туда же сильного отрада из Бухареста и потому, предполагая, что он предоставлен собственным силам⁹⁰, не счел возможным продолжать отстаивать остров Радоман ввиду как сильного утомления войск, так и превосходства противника, который ночью продолжал перевозку на острова новых частей.
Поэтому с наступлением темноты он очистил острова, а к утру и Журжу, отведя свои войска на позицию к Фратешти⁹¹.
Соймонов по выступлении со своим отрядом из Журжи встретился на рассвете 26-го с генералом Даненбергом, который спешил на место боя. Корпусной командир, выслушав доклад о происшедшем деле, нашел, что обстоятельства совершенно не благоприятствуют тому, чтобы отбирать у неприятеля Журжу обратно⁹². А между тем турки весьма опасливо заняли этот пункт только 27 июня, причем Омер-паша приказал не двигаться далее, а лишь образовать на левом берегу опорный пункт, который обеспечивал бы переправу через Дунай⁹³.
В то время, когда турецкие войска робко входили в Журжу, князь Горчаков выступил с тремя пехотными и двумя кавалерийскими полками во Фратешти. «Одну минуту,— всеподданнейше доносил он государю⁹⁴,— я хотел было атаковать там, в Журже, турок, но рассудил, что штурмовать город, окруженный окопами и развалинами прежнего вала, войсками, только что сделавшими 60 верст перехода, невыгодно и опасно. Урон был бы велик и успех без пользы, ибо, выбив турок, мы все-таки оставили бы Журжу от огня Рущука и батарей, турками сделанными вчера на Радомане. Лучше выждать, чтобы они вышли к нам у Фратешти».
Однако это ожидание было бы напрасным, так как турки и не предполагали продолжать своего наступления. Князю Горчакову в донесении государю о журжинском деле пришлось повторить фразу, которая сделалась чуть ли не обыденным припевом в рапорте после каждого боевого столкновения на Дунае. «Войска ваши, всемилостивейший государь,— писал Горчаков⁹⁵,— дрались, действительно, с величайшим мужеством, но опять без пользы! В этом не моя вина, а вероломство Австрии».
Император Николай на донесение князя Горчакова ответил следующими словами⁹⁶: «Напрасную трату людей ненавижу. Что наши [359] героями дрались, это славно, но мне неудивительно, и грустно, что даром было⁹¹. Зачем было оставлять Соймонова в Журже, когда предвидеть должно было, что ему там не удержаться, и зачем не отступать к Фратешти, выманив неприятеля в поле и идя навстречу к своим резервам. Вот что невольно на мысль приходит. Быть может, на месте судил бы я иначе. Поблагодари молодцов за славную оборону, но, ради Бога, щади и береги их для решительных ударов».

Генерал Коцебу отмечает в своем дневнике⁹⁸, что князь Горчаков очень волновался после журжинсжого боя и не знал, на что решиться: отступать ли на Серет, ожидать ли турок на позиции у Фратешти или же атаковать их у Журжи и сбросить в Дунай. Короче, князь Михаил Дмитриевич оказался совершенно в том же положении, в каком находился в ноябре—январе по отношению к Калафату.
Особое волнение нашего главнокомандующего обусловливалось кроме свойств его характера двумя обстоятельствами: слухами о задуманной союзниками экспедиции против Крыма и поведением Австрии.
Еще до журжинского дела князь Горчаков получил указание государя на необходимость занять в княжествах такое положение, которое давало бы союзникам повод ожидать нашего перехода на Дунае к активным действиям и тем оттянуло бы их силы на Балканский полуостров и помешало задуманной экспедиции в Крым". Военный министр со своей стороны указывал, что этой цели можно было бы достигнуть, заняв в княжествах какую-либо центральную позицию с обеспеченными переправами на Дунае. Но результаты дела 25 июня мало способствовали осуществлению предложенной из Петербурга идеи.
Как будто бы нарочно, чтобы ухудшить моральное состояние нашего главнокомандующего после его нерешительного поведения под Журжей, он 26 июня, т. е. на другой день после оставления нами этого города, получил из Вены от своего двоюродного брата, нового русского посла при австрийском императоре, князя А. М. Горчакова успокоительные относительно Австрии сообщения. Император Франц-Иосиф обещал не вводить свои войска в Валахию, пока мы будем в ней находиться, и наш посол стоял за то, чтобы большая часть княжеств была нами занята. Главнокомандующий успокоил посла, что он находится перед Журжей и не предполагает совершать отступательного движения¹⁰⁰.
Следует, впрочем, заметить, что государь не так радужно смотрел на обещания австрийского императора. В обширной переписке с князем Варшавским он лишь выражал надежду, что австрийцы [360] не решатся нас атаковать до получения ответа на их последнюю ноту ввиду угрозы Пруссии, что в таком случае она почтет свой трактат уничтоженным¹⁰¹.
«Австрия,— писал государь,— сбросила всякую личину и заключила союз с Турцией для занятия княжеств; еще шаг, и война с нами». Весь гнев императора Николая обрушивался на Австрию, и он решил, что если обстоятельства заставят нас перейти за Прут, то действия наши против австрийцев должны быть быстры и решительны, «как гроза, как громовой удар». В предвидении этого государь старался усилить графа Ридигера частью расположенного в Литве 1-го корпуса и писал, что «Ридигеру предстоит блистательный случай дать решительный оборот войне, в особенности ежели Пруссия останется зрительницей происходящего»¹⁰². Одновременно с этим государь усиливал заботу о развертывании резервных частей, что давало возможность сосредоточить к августу в окрестностях Киева резервный корпус из 32 бат., 24 эск. при 48 пеш. и 24 кон. орудиях. Кроме того, приступили к формированию на левом берегу Днепра запасных дивизий 3, 4 и 5-го корпусов, что к декабрю давало еще новых 72 батальона.
Но у императора Николая сверх заботы об австрийцах появилась после снятия осады Силистрии еще новая забота. «Теперь в ожидании, будет ли попытка на Крым,— писал государь.— У Меншикова всего 36 батальонов, 48 пеших орудий, 16 эскадронов, 2 полка казаков и 16 конных орудий. Кажется, сего довольно, чтобы отбиться с успехом, но спокоен буду, когда гроза минует».
Получив первое известие о журжинском бое, государь, не ожидая подробного донесения, набросал Горчакову свои мысли о дальнейшем направлении операций, желая знать, сойдутся ли его взгляды со взглядами командующего войсками на Дунае.
«Дерзкий переход турок в наступление,— писал государь¹⁰³,— мог быть основан на уверенности, что австрийцы в то же время начнут военные против нас действия из Трансильвании и Буковины¹⁰⁴. В этом отношении они ошиблись; австрийцы не тронулись, и должно полагать, и не тронутся ранее трех или четырех недель.
Цель турок, быть может, прежде только укрепиться в Журже, как было укрепились в Калифате; это б было всего умнее и для нас хуже. Или турки затеют атаковать, перейдя и в Ольтенице и, таким образом, стараясь угрожать тебе с левого фланга, на Бухарест.
Думаю, что ты хорошо сделал, что не решился атаковать их сейчас в Журже, ибо, взяв ее, и то с большой потерей, они бы только воротились за Дунай, и конец успехам. Выманить же их в поле марша на два или на три и потом, собравши значительные [361] силы, дать бой, с помощью Божьей разбить и потом преследовать (государь три раза подчеркнул это слово), вот что, кажется, прилично б было и что, я уверен, ты сделал уже, буде сей случай представился.
Ежели же они пошли двумя колоннами, то ожидаю, что то же последовало прежде с ближайшей частью, а потом с другой. Кажется, что расположение твое дает мне право сего ожидать.
Положим, что то и другое сбылось; ты разбил турок и прогнал за Дунай. Тут рождается вопрос: что затем делать, тогда как мы в австрийцах ничуть не уверены вдаль! Думаю за лучшее: остаться при раз принятом плане действий, наблюдать происходящее за Дунаем, войска стягивать в избранные позиции и ждать, что тогда предпримут австрийцы. Им я не верю нисколько, хотя есть там личина как будто к лучшему; но, повторяю, личина, которой отнюдь не верю. Но и личина эта нам в пользу, ибо даст время. А ежели Бог, в Своем милосердии, сподобит тебя разбить турок, то и многое принять может другой оборот.
Вот тебе моя исповедь. Угадал ли, не знаю, и спокойно, с полной покорностью воле Божьей, с полной доверенностью к тебе и к храбрым войскам буду ожидать, что нам Всевышний промысл определит»¹⁰⁵.
Тем временем наша главная квартира на Дунае находилась в большом раздумье. «Думал, думал,— всеподданнейше доносил князь Горчаков 29 июня¹⁰⁶,— и, наконец, убедился, что оставлять далее вверенные мне войска в двух отделах, столь отдаленных один от другого, как Бухарест и Роман, значило бы без пользы подвергнуть не только их, но и самую судьбу государства крайне опасным, а может быть, и гибельным последствиям». Поэтому князь Горчаков решил начать немедленное отступление на Серет, тем более что известия из Вены вновь приняли тревожный характер. Но вечером в тот же день им была получена телеграмма, что наш ответ на последнюю ноту почти удовлетворил австрийское правительство, что он послужил предметом переговоров с Лондоном и Парижем, [362] а австрийские войска не атакуют нас и не войдут в княжества¹⁰⁷. Князь Горчаков немедленно отменил приказ об отступлении и приступил к соображениям, «как лучше действовать против турок, стоявших у Журжи».
Наш военный агент при венском дворе объяснял столь неожиданное миролюбие австрийского правительства неготовностью армии для решительных наступательных действий против нас. Им более улыбалось занятие княжеств без вооруженного столкновения с русской армией, так как войска еще не докончили своего сосредоточения, а материальная часть могла быть готова через два месяца. Видя, что с нашей стороны принимаются решительные меры, чтобы дать австрийцам отпор, Венский кабинет решил выиграть необходимое время для довершения своей мобилизации и временно принял миролюбивый тон. Сообщая об этом, граф Штакельберг, однако, настоятельно рекомендовал вывести наши войска из княжеств.
Эта мера, которая должна была показать, что мы далеки от мысли нарушать немецкие интересы на Дунае, отняла бы у австрийского правительства в борьбе с нами поддержку общественного мнения, а внутреннее состояние страны и все еще существовавшая симпатия военных слоев Вены к русской армии и ее верховному вождю должны были подрезать крылья воинственным советникам императора Франца-Иосифа¹⁰⁸. Император Николай вполне согласился с мыслями, высказанными графом Штакельбергом.
Успокоившись немного относительно австрийцев, князь Горчаков начал усиленно волноваться, опасаясь наступления на Бухарест союзников. Он решил, что эти последние, зная необходимость для нас оттянуть часть сил для заслона против Австрии, захотят воспользоваться разделением наших войск и постараются разбить части, прикрывавшие Дунай. Главного удара князь Горчаков ожидал от Рущука на Бухарест, но опасался также второстепенной атаки от Туртукая на его путь отступления к Серету¹⁰⁹. Поэтому главнокомандующий решил сосредоточить все свои силы, кроме частей, стоявших против Австрии, в Молдавии и Плоешти, в центральном положении у Фратешти, Желавы (впереди Бухареста) и у Обилешти, имея передовые отряды против Туртукая и Силист-рии. Находясь в таком положении, он считал возможным встретить союзников с достаточными силами, если бы они решились вступить в Валахию. Большая часть войск, 43 батальона и 32 эскадрона, с самим князем Горчаковым во главе, была расположена у Фратешти, против Журжи, имея в резерве у Жедавы 16 батальонов и 32 орудия. У Обилешти для прикрытия со стороны Силист-рии и Туртукая был сосредоточен отряд генерала Лидерса, расположенный первоначально у Калараша¹¹⁰.
Тем временем турки, не занимая Журжи и Слободзеи, усиленно строили между этими пунктами предмостное укрепление, и когда [363] 4 июля князь Горчаков в своей постоянной нерешительности относительно того — атаковать или не атаковать турок произвел усиленную рекогносцировку их расположения, неприятель так успел укрепиться на левом берегу Дуная, что всякая мысль об атаке была отброшена. Приходилось ожидать наступления союзников, но мы уже знаем, что это не входило в их планы, а потому, простояв на избранных позициях до 14 июля, мы начали свой окончательный отход за Серет и Прут.
Это решение князя Горчакова вполне соответствовало и взглядам императора Николая. «Я никаким¹¹¹ уверениям не верю,— писал государь относительно Австрии¹¹².— Вижу одно коварство, желание выиграть время и сложить на других как бы ответственность того, что замышляют против нас, и оттого отнюдь не открываются, ожидая только поры и времени удобного. Притом наглость, ложь и все прикрыто личиной необходимости будто государственной. Ежели другие и хотят сим довольствоваться и вдаться в обман, то, по крайней мере, ни сын, ни я, мы отнюдь не намерены бытье дураках». Ввиду этого государь решил использовать оставшиеся до ожидаемого разрыва с Австрией четыре недели для сосредоточения армии на Пруте и Серете, не оставляя наблюдения за Дунаем, и для обеспечения своих войск всем необходимым к предстоявшей продолжительной кампании.
А между тем с каждым днем становилось все более ясным, что военные операции примут совершенно другой, более грозный для нас, оборот. Высадка союзников в Крыму была у всех на уме. Князь Меншиков начал сознавать свое тяжелое положение и начал взывать о помощи и к Петербургу, и к частям на берегах Дуная. Ввиду появившихся в газетах сведений о намерении союзников занять Перекоп и отрезать, таким образом, сообщение Крымского полуострова с империей он просил направить к Перекопу особый отряд. Мысль о Крыме одинаково беспокоила и государя, и князя Горчакова. Равнодушным к ней оставался лишь отдыхавший в Гомеле князь Варшавский, который по-прежнему все свое внимание обращал на Австрию¹¹³.
Император Николай вполне разделял убеждение князя Меншикова о необходимости образовать особый отряд в Перекопе, но «назначить мне пехоту в сей отряд,— писал государь¹¹⁴,— неоткуда, ибо уже ничем не располагаю¹¹⁵ с той поры, как князь Иван Федорович¹¹⁶ взял, меня не спрося, 16-ю дивизию в Молдавию». Поэтому государь возлагал оказание помощи князю Меншикову на Дунайскую армию и выражал уверенность, что князь Горчаков также будет проникнут убеждением в необходимости этой помощи¹¹⁷.
Император Николай не ошибся в князе Михаиле Дмитриевиче. Он еще до получения повеления из Петербурга отправил на собственный риск в Перекоп 16-ю дивизию, ослабляя войска, [364] действовавшие под его личным начальством"⁸. Этим началась бескорыстная помощь князя Горчакова Крымской армии всем, чем только можно было, во все время пребывания во главе этой армии князя Меншикова. Такая мера, влекущая за собой ослабление армии на нашей западной границе, вызвала бурный протест князя Варшавского. Во всеподданнейшей записке"⁹ он высказывал мысль, что князю Меншикову нельзя да и нет цели вести борьбу на всем Крымском полуострове; для этого 27 000 регулярных войск, бывших у него, было мало против 60-тысячной армии, которую там могли выставить союзники. Совершенно иным представлялось Паскевичу положение князя Меншикова в том случае, если он все свои силы употребит на защиту Севастополя. Имея там 27 000 регулярных войск и 20 000 матросов, легко можно было, по мнению фельдмаршала, опираясь на укрепленный пункт, удерживать 70—80-тысячную союзную армию. Поэтому князь Варшавский считал отправку 16 дивизий в Крым бесцельной, в особенности принимая во внимание наше опасное положение на западной границе.
Престарелый фельдмаршал просил разрешения поехать из Гомеля в Варшаву и вновь стать во главе действующих армий, но государь отклонил его просьбу. Князь Варшавский, несколько удрученный таким отказом, жаловался, что из Гомеля он не смеет давать ни предписаний, ни советов и потому находится в неопределенном положении. «Опыт показал мне,— так заканчивал фельдмаршал [365] свое всеподданнейшее письмо¹²⁰,— что начальствование над армиями может принадлежать одному только государю императору».
Тем временем 13 июля князь Горчаков решил начать отступление на Серет и отвод войск из княжеств. Приступая к этому важному шагу, он писал государю¹²¹: «Я взял смелость изложить военному министру поводы необходимости согласиться на очищение Придунайских княжеств. Может быть, мне менее, чем кому-либо, следовало бы касаться сего предмета. Но, всемилостивейший государь, там, где дело идет о пользах ваших в столь важных обстоятельствах, истинного сына России, верноподданного вашего, ничто не должно останавливать. Отвратив добровольным согласием на очищение княжеств, к которому иначе принуждены будем силой, ополчение Германии против России, нам будет уже нетрудно справиться с турками и англо-французами, а кончив дело с ними, наказать вероломство Австрии...»
Это письмо удостоилось следующей пометки государя: «Благородная душа и искренний друг и верный слуга; слава Богу, что решился отступить»¹²².
Генерал Коцебу занес в свой дневник 14 июля¹²³: «Завтра назначено отступление. Грустный день; как тяжелый камень ложился он на грудь. Чрезвычайно важный шаг наше отступление. О, Австрия! Она нам безмерно повредила, не объявляя нам войны. Она и фельдмаршал, который с лишком за три месяца начал с того, что приходится делать теперь».
Но до окончательного отступления из княжеств князю Горчакову пришлось еще пережить немало беспокойств, вызванных известием о наступлении союзных войск в Бабадагскую область.
К 9 июля войска генерала Ушакова были расположены следующим образом: авангард в составе бригады кавалерии с конной батареей — в г. Бабадаге, один казачий полк — в д. Сари-Юрт и две сотни — в д. Дояны; главные силы — бригада пехоты с двумя батареями — в Исакче и один полк с батареей — в Тульче¹²⁴. По имевшимся сведениям, неприятеля в значительных силах на Трояновом валу не было, и только в Черноводах находилось около тысячи башибузуков.
В это время генерал Ушаков получил приказание князя Горчакова произвести демонстрацию в южном направлении и распространять слухи о нашем намерении наступать на юг с целью осадить Варну. Таким образом предполагалось удержать союзников на Балканском полуострове и оттянуть высадку их в Крыму.
В ночь с 11 на 12 июля подполковник князь Любомирский произвел с тремя сотнями казаков и дивизионом гусар поиск на Черноводы. Он ворвался в город, где на площади ночевало 800 башибузуков, изрубил 150 турок и, захватив 65 лошадей и 10 пленных, [366] утром отошел к Гирсову. С нашей стороны был убит один казак и два ранены¹²⁵. Сведений о союзных войсках при этом получено не было, но 16-го числа наши разъезды донесли о наступлении пятитысячного отряда трех родов оружия между озерами Тамаул и Сюд-Гиол, который к вечеру занял д. Карлык с авангардом в д. Переклии. На следующий день неприятель продолжал свое наступление, занял д. Дивенджи и весь берег моря до большой дороги из Кюстенджи в Бабадаг. После схваток наших казаков с передовыми частями противника выяснилось, что у Кюстенджи производится высадка войск и разных запасов, а жители сообщали, что союзные войска начали свое наступление из Варны берегом моря к Бабадагу. Дальнейшие сведения указывали на увеличение англо-французских войск в Кюстенджи, под прикрытием авангарда, расположенного за д. Палазы¹²⁶.
25 июля из авангарда генерала Ушакова была произведена к стороне Кюстенджи сильная рекогносцировка отрядом из 6 эскадронов и сот. и ракетной полубатареи, которая противника не встретила и, к своему удивлению, нашла сам город не занятым, хотя и носившим следы недавнего пребывания значительного числа войск. Так как все жители разбежались, не было даже возможности узнать, куда ушел неприятель¹²⁷. Этот факт вызвал удивление государя, и он дал князю Горчакову указание о точном «соблюдении установленных правил форпостной службы и исполнении своих обязанностей с надлежащей бдительностью»¹²⁸. Впоследствии выяснилось, что союзники отступили из Кюстенджи в Мангалию. Известие о появлении союзников в Кюстенджи и слухи о намерении их наступать на низовья Дуная совместно с переправой 2 тысяч турок из Силистрии на левый берег реки произвело удручающее впечатление на князя Горчакова. «Dans une dizaine de jours,— писал он своему другу князю Меншикову¹²⁹,— j'aurai 100 000 autrichiens devant moi, 30 à 40 000 anglo-français sur ma droite et je ne sais combien de turcs sur mes derrières. Jamais général ne s'est trouvé dans une passe aussi détestable». Но рыцарский характер князя Михаила Дмитриевича не оставлял его и в эти тяжелые минуты. «Ce qui me fait plaisir néanmoins,— добавлял он,— c'est de voir qu'une partie de l'orage qui vous menaçait tourne contre moi».
Следствием полученных известий было объединение начальствования над нижним Дунаем в руках генерала Лидерса, направление в Браилов 2-й бригады 14-й и всей 15-й пехотной дивизии¹³⁰, приказание приготовить к упорнейшей обороне крепости Измаил и Килию и принятие мер к тому, чтобы Исакчинский мост никоим образом не попал в руки неприятеля. Генералу Ушакову было приказано на правом берегу Дуная серьезного боя не предпринимать, ограничиваясь только наблюдением, и отстаивать левый берег от Браилова до устья. Сам князь Горчаков решил продолжать со своей [367] армией отход на Серет, чтобы быть готовым встретить австрийцев или союзников, против кого, «по обстоятельствам, будет выгоднее обратиться». Для наблюдения за турками оставался небольшой отряд в Бузео¹³¹.
Между тем император Николай торопил отход армии за Прут и 1 августа в собственноручной записке указал новое расположение Дунайской армии.
Государь полагал, что с возвращением армии князя Горчакова за Прут опасность нашему тылу и правому флангу со стороны Австрии временно устранялась и особое внимание следовало обратить на левый фланг нашего расположения, которому могли угрожать турки и их союзники не только со стороны княжеств и низовьев Дуная, но также и высадками на берегах Черного моря. Поэтому войска, предназначенные для обороны линии Прута и Дуная, должны были составлять внушительную самостоятельную армию, силу которой государь определял в 58 бат. и 48 эск. с драгунским корпусом (60 эск.) в резерве¹³². Остальные войска, выходившие из княжеств, всего 82 бат., 62 эск. с кирасирским корпусом (48 эск.) в резерве¹³³, стянуть вправо и расположить в Каменец-Подольском и Проскурове. При таком расположении государь считал наш левый фланг достаточно обеспеченным, чтобы остановить атаку неприятеля на переправу через Дунай ниже Мачина и наступление его левым берегом Дуная в Бессарабию между Прутом и Днестром, так как главные силы, дислоцированные у Каменец-Подольского, в состоянии будут выделить не менее двух дивизий для действия наступающему противнику во фланг.
Император Николай полагал, что «Крымский полуостров с прибытием 16-й дивизии к Перекопу получит по всем вероятиям такую оборонительную силу, которая вполне обеспечит сохранение этой важной во всех отношениях части государства». Что же касается Царства Польского, то, обеспечивая этот край по левый берег Вислы, мы занимали там сильную позицию между крепостями, откуда [368] угрожали левому флангу австрийцев в Галиции, если бы они вторглись в Подолию или Волынь. Впрочем, войска, здесь расположенные, предполагалось еще усилить сближением части гвардии и четвертых батальонов гренадер, стоявших в Литве. Наконец, под Киевом формировался, как уже было сказано, резервный корпус¹³⁴.
«Я ни в грош не верю Австрии,— писал государь князю Горчакову¹³⁵.— Дело идет к осени, и нет вероятия, чтобы союзники могли еще, кроме атаки на Крым, решиться вести войну наступательную в княжествах, а турки еще менее. В Крыму мы теперь будем сильны и с помощью Божьей отобьемся. Что же им останется делать? Между тем мы, по новым обстоятельствам, станем весьма выгодно и сильно и в свою очередь будем угрожать Австрии. Тогда потребуем у нее отчета в ее коварстве».
4 сентября последний русский арьергард перешел границу империи, реку Прут, в Скулянах. Придунайские княжества были заняты первоначально турецкими, а потом австрийскими войсками для поддержания в них порядка. Даже весьма пристрастно и несправедливо к нам относящиеся английские источники свидетельствуют, что австрийская оккупация скоро стала ненавистна местным жителям, которые с сожалением вспоминали недавнее господство в крае русских. Турецкое правительство и войска также весьма недружелюбно относились к своим непрошеным помощникам.
Известие о нашем отходе из княжеств, объясняемое непонятными для широких слоев общества «стратегическими соображениями», произвело удручающее впечатление в России. Отсутствие более подробных официальных сообщений, которое особенно развивало в стране разные неопределенные слухи, еще более усугубляло общий гнет. «Вы не поверите,— писал Ю. Ф. Самарин Погодину от 10 июля 1854 года¹³⁶,— как невыносимо тяжело в настоящую минуту жить в глуши и не знать, что делается там, в той стране, куда обращены все наши желания». В наших военных операциях на Дунае чувствовались какая-то фальшь и недосказанность.
Очищению княжеств, связанному с отказом от наступательной войны и от традиционной политики на Ближнем Востоке, не хотели верить. Добровольное, до выполнения наших требований, оставление провинций, занятых нами в виде гарантии, оскорбляло чувство народной гордости. Русское общество догадывалось, кто являлся главным виновником создавшегося положения, и война с Австрией приветствовалась бы как новый крестовый поход. Недовольство нашей нерешительной, как казалось широким кругам общества, политикой разливалось по России широкой волной, и уступчивость нашего Министерства иностранных дел требованиям Австрии разжигала страсти. Нравственное страдание за родину русских людей выражалось в патриотических манифестациях, в желании жертвовать своим достоянием, чтобы отстоять честь России, [369] и в помощи пострадавшим жертвам войны. Государь и Россия были одинаково возмущены ролью неблагодарного союзника, который столько лет строил свое благосостояние на их доброжелательном содействии. Час возмездия наставал. Цвет русского воинства сосредоточился на западной границе. Оставалось ждать зимы, чтобы оградить от морских поползновений фланги нашей длинной оборонительной линии и потребовать грозного отчета в поведении Австрии. Но этому не суждено было совершиться. Со 2 сентября все внимание России было обращено на Крымский полуостров, ставший ключом борьбы России с Западной Европой.

Между тем опасения князя Горчакова относительно наступления главных сил союзных армий на Дунай оказались совершенно напрасными. Наши нерешительные действия под Силистрией совместно с угрожающим положением, занятым Австрией, дали повод английской прессе еще до снятия осады крепости поднять вопрос о необходимости перейти союзникам к активным действиям с целью нанесения решительного удара нашему могуществу на Ближнем Востоке. Газета Times¹³⁷, выразительница общественного мнения Лондона, поставила союзным правительствам и их главнокомандующим вопрос о том, решили ли они, какую — сухопутную или морскую — экспедицию, хорошо рассчитанную, нужно предпринять, чтобы довести войну до благополучного конца. С каждым днем становилось более ясным, что война теряет со стороны России характер наступательный и со стороны Турции характер оборонительный. И если первоначально задача морских держав заключалась в защите Порты от нашествия на нее русских войск, то теперь надо думать о том, чтобы оградить это государство в будущем от подобных попыток его северного соседа. Кроме того, писала Times, две великие западные нации вправе ожидать, чтобы результаты войны соответствовали понесенным ими громадным жертвам. Далее указывалось, что ключ могущества России на юге — Крым, а потому для достойного довершения начатой войны необходимо занять Крым и разрушить Севастополь.
Британское правительство окончательно стало на эту точку зрения, как только получило известие о снятии нами осады Силистрии; что же касается императора Наполеона и его главнокомандующего, то, заинтересованные больше вопросами общей европейской политики, а не делами Ближнего Востока, они ставили выбор дальнейших операций от поведения Австрийского кабинета, открытое присоединение которого к политике западных держав и должно было дать известное направление дальнейшему ходу операций. Интересы французского императора заставляли его более [370] желать видеть французские знамена развевающимися вместе с австрийскими на западной границе России, а не в далеком Крыму, представлявшем особый интерес лишь для Англии. С.-Арно выжидал, какое решение примет Австрия, и, считая нежелательным идти на низовья Дуная, где его армия могла страдать от лихорадок, он ничего не имел против наступления на Бухарест, в окрестностях которого его армия могла лучше провести зиму, чем близ Варны¹³⁸.
Но мы уже знаем, что Венский кабинет отложил на два месяца разрыв с Россией, что делало бесцельным для союзников рискованное движение на север, которое удаляло их от флота и ставило в весьма затруднительное положение при полной необеспеченности союзной армии перевозочными средствами. Приходилось искать другой объект действий, и он уже был намечен общественным мнением Лондона и Парижа, а именно Севастополь. И действительно, июль и август в союзной армии прошли в приготовлениях к Крымской экспедиции, в борьбе с холерой и в незначительных демонстрациях к стороне Дуная. Наступательным порывом в княжества был одержим лишь Омер-паша.
В первых числах июля турецкая армия была сгруппирована в трех массах: главная под начальством Омера-паши — у Рущука, корпус Измаила-паши — у Силистрии и корпус Гассана-паши — в Разграде. Это расположение давало возможность в двое суток сосредоточить к Рущуку до 70 000 турецких войск¹³⁹. Оттоманская армия получила новую организацию, в которой за основную единицу [371] была взята бригада в составе двух пехотных полков, 4—6 эскадронов и двух батарей. Омер-паша принял особые меры, чтобы иметь близ Журжи обеспеченную переправу, поэтому позиция между этим пунктом и Слободзеей укреплялась с лихорадочной поспешностью, а количество войск на левом берегу увеличивалось. В то же время было приступлено к наводке, под прикрытием этих укреплений, моста через Дунай¹⁴⁰. Оттоманское правительство, уверенное в присоединении Австрии к политике союзников, со своей стороны признавало необходимым изменить прежний план кампании и считало желательным немедленный обмен по этому поводу мнений между союзными главнокомандующими и Омером-пашой, чтобы действовать без потери времени. Турки стояли за энергичное наступление со стороны Дуная¹⁴¹. По мере увеличения числа их войск у Рущука и усиления укреплений левого берега желание Омера-паши наступать в княжества и даже помериться всеми своими соединенными силами и под своим личным начальством с арьергардом князя Горчакова росло с каждым днем. Но колебание Австрии, известие о сосредоточении главных сил русской армии на позиции у Фратешти и, наконец, бездействие союзников умаляли наступательный пыл турецкого главнокомандующего. Омер-паша просил маршала С.-Арно поддержать его хотя бы наступлением обещанной дивизии в Доброджу¹⁴².
Желание турецкого военачальника дошло до Варны в то время, когда союзные войска, сосредоточенные в окрестностях этого пункта, находились в подавленном моральном состоянии как от бездействия, так и от страшного бича, постигшего союзный лагерь, — холеры.
Английские войска раньше французов окончили свое сосредоточение в Варне, и 18 (30) июня легкая кавалерия под начальством Кардигана была двинута к Дунаю для производства рекогносцировки в районе Девно — Карасу — Рассова — берегом Дуная до Силистрии — Шумлы — Ени-Базар — Праведи — Девно. Это предприятие было очень неудачно для англичан¹⁴³. Не встречая наших войск, страдая от жары и отсутствия провианта, так как жители ввиду дурного с ними обращения боялись англичан не меньше турок, следуя по пустынной местности и не видя по несколько дней ни одного жилища и ни одного человека, отряд Кардигана 30 июня (12 июля) вернулся в Девно совершенно измученным и имея 90 лошадей с сильной натертыми спинами¹⁴⁴.
Тем временем к союзной армии подкрался страшный бич — холера. Она началась в конце июня в Марселе, далее перешла в Пирей, Галлиполи, Константинополь, Адрианополь и с особой силой разразилась в июле в Варне. Тропическая жара, скученное расположение войск и недостаток в снабжении их всем необходимым послужили толчком к развитию эпидемии, в особенности во французской [372] армии. К тому же вынужденное бездействие усугубляло удручающее состояние войск.
7 (19) июля маршал С.-Арно решил, не прекращая подготовки к Крымской экспедиции, произвести с французскими войсками демонстративную военную прогулку к границам Добруджи. Англичане категорически отказались участвовать в этом походе. Решение французского главнокомандующего объяснялось желанием хоть для вида выполнить данное Омеру-паше обещание поддержать его наступлением французской дивизии к Дунаю и надеждой, что эта демонстрация в Добруджи отвлечет наше внимание от Крыма. Но, кроме того, маршал С.-Арно предполагал развлечь легким походом войска, а переменой места уменьшить развитие эпидемии.
Из всех поставленных себе целей французская прогулка достигла только одной, на которую меньше всего можно было рассчитывать. Она, как известно, напугала князя Горчакова, заставила провести его несколько тревожных дней и усилить наши войска в низовьях Дуная. Но зато она вызвала и следующее язвительное и справедливое замечание князя Варшавского: «Кампанию англо-французов трудно себе объяснить. Кажется, что союзники с обыкновенным французам легкомыслием думали, что в Турции могут сделать такую же кампанию, как на Рейне»¹⁴⁵.
7 (19) июля маршал С.-Арно отдал приказ о производстве рекогносцировки Добруджи отрядом легкой кавалерии, носившей громкое название «спагов Востока». Это было не что иное, как сброд башибузуков, которых пытались организовать и дисциплинировать генерал Юзуф и несколько французских офицеров. Для поддержки спагов между 9 (21) и 11 (23) июля должны были выступить из своих лагерей три французские пехотные дивизии. Три полка первой дивизии направлялись походным порядком в Мангалию, где временно останавливались, выслав вперед к Кюстенджи три батальона, которые должны были быть эшелонированы между этим пунктом и Мангалией. Первый полк дивизии, зуавы, прибывал в Кюстенджи морем и в случае надобности мог быть выдвинут на два перехода к северу, после чего остальные полки дивизии могли быть стянуты к Кюстенджи. Вторая дивизия была направлена на Базарджик, откуда в случае надобности могла быть двинута на Мангалию; третья — на Козлуджу, освещая совместно со второй дивизией на один переход пути на Силистрию, Рассово и Мангалию. Таким образом, фактически в рекогносцировке могли принять участие лишь спаги генерала Юзуфа и первая дивизия генерала Канробера, которой временно командовал генерал Эспинас. Вторая и третья дивизии не отходили далеко от своих лагерей и не спускались в Добруджи. К 24 июля (5 августа) все войска должны были вернуться на свои позиции к Варне. [373]
9 (21) июля первая дивизия, составлявшая, как известно, цвет французской армии, двинулась в поход, имея в голове спагов и насчитывая в своих рядах 10 500 человек. 13-го (25-го) числа она прибыла в Мангалию, легко совершив этот переход по живописной местности. Но здесь обстановка резко изменилась, и дальнейший поход пришлось совершать при тропической жаре по местности, совершенно открытой, и при отсутствии хорошей воды. 16 (28) июля истомленная дивизия, пройдя мимо Кюстенджи, остановилась на бивак у д. Поллас. В дивизии началась холера. Первый полк зуавов прибыл в Кюстенджи морем 13-го (25-го) числа, не имея холерных, но к 16-му (28-му) их уже насчитывалось свыше пятидесяти. В этот день два батальона зуавов получили приказание двинуться к Каргалику, где спаги генерала Юзуфа столкнулись с нашими передовыми постами. Зуавы, несмотря на форсированное движение, принять участие в деле не могли, так как наши посты отходили, но спаги все-таки были пущены в атаку на казаков и в происшедшей схватке отстали от своих офицеров, один из которых¹⁴⁶ был сильно изрублен казаками. 17 (29) июля генерал Юзуф решил продолжать движение к д. Дуку-индже, прося пехоту его поддержать. На этот раз в происшедшей с казаками стычке спаги вели себя лучше, но наши передовые посты серьезного боя не предпринимали. Первая дивизия перешла для поддержки спагов к Каргалику, куда прибыл и генерал Канробер, вернувшийся из морской рекогносцировки Крымского побережья.
Между тем холера в войсках развивалась с неимоверной быстротой, и генерал Канробер прекратил дальнейшее наступление, приказав войскам отходить к Варне. Обратный переход первой дивизии продолжался двадцать дней при сильном развитии холеры и полном изнурении войск. Достаточно сказать, что за весь поход эта дивизия потеряла умершими и заболевшими холерой до 4500 человек. От восточных спагов осталось только 300 человек, так как остальные разбежались¹⁴⁷. 2-я и 3-я дивизии понесли несравненно меньшие потери от холеры, так как поход ими был совершен в гораздо лучших условиях¹⁴⁸.
Неудачное наступление первой дивизии приписывалось войсками желанию генерала Эспинаса порадовать каким-либо успехом императора Наполеона ко дню его рождения, празднуемому 15 августа по новому стилю. Бесцельное, не продиктованное обстановкой, форсированное движение этой дивизии на север от Кюстенджи с целью принять участие в схватке с казаками вызвало чувство ненависти к этому генералу со стороны его подчиненных¹⁴⁹.
Холера не пощадила и союзный флот, который во избежание заразы ушел даже на несколько дней в море. Несмотря на это, на восьми французских кораблях умерли 245 человек и было свезено на берег 320 тяжелобольных человек. Для борьбы с эпидемией было даже предложено временно собрать весь флот в Босфоре и, сняв [374] экипажи, продезинфицировать суда. Однако к этой мере адмиралы не решились прибегнуть, опасаясь, что русский флот воспользуется столь удачным случаем для развертывания своих действий¹⁵⁰. Союзники, видимо, находились под впечатлением только что произведенного смелого крейсерства наших пароходов «Владимир» и «Эльборус» к Анатолийским берегам¹⁵¹.
Вообще эпидемия холеры вывела во французской армии из строя 12 500 человек¹⁵². У англичан эпидемия свирепствовала меньше, но все-таки потери от болезни также были очень велики. Точно определить их не представляется возможным, так как, по выражению С.-Арно, англичане очень хорошо скрывали свои домашние дела.
Едва начала стихать вспышка холеры, как французскую армию постигло новое стихийное бедствие. 29 июля (10 августа) в Варне начался пожар, который в короткое время уничтожил значительную часть города и многочисленные запасы¹⁵³. Пожар начался сразу в нескольких пунктах и уничтожил большую часть города, в которой были сосредоточены погибшие в огне военные и продовольственные запасы союзной армии. С большим трудом удалось отстоять пороховые погреба. Союзники не без основания это бедствие приписывали поджогу города греками-фанатиками¹⁵⁴.
Все эти неблагоприятные обстоятельства не могли не отразиться на быстроте подготовки высадки в Крыму, но работы в этом направлении велись без перерыва. [375]
Тем временем желание Омера-паши перейти в наступление и атаковать нашу армию в княжествах улеглось как под впечатлением временного миролюбия Австрии, так и ввиду нежелания союзных армий принять серьезное участие в походе за Дунай. Турецкая армия по-прежнему занимала сильную позицию на левом берегу Дуная против Рущука и предполагала во что бы то ни стало сохранить эту позицию и быть настороже событий, которые могут произойти в княжествах. Омер-паша подтверждал маршалу С.-Арно о своем намерении избегать впредь всяких наступательных попыток, если у него не будет самой положительной уверенности в успехе. «Это решение,— писал Омер-паша¹⁵⁵,— является также следствием сознания действительного положения моей родины и твердого намерения не вовлекать в рискованные предприятия армию, которая до настоящего времени так доблестно поддерживала права и достоинство моего монарха».
Хотя экспедиция в Крым была уже окончательно решена, но маршалу С.-Арно все еще трудно было отказаться от его любимой мечты видеть французские знамена рядом с австрийскими в том случае, если эта держава решится на открытый с нами разрыв. Французский главнокомандующий, утомленный неизвестностью действительных намерений Австрии, отправился в Константинополь, надеясь там узнать наконец, что предполагает далее делать Венский кабинет и какую помощь он ожидает от союзников, если вообще ожидает от них чего-либо.
Но попытка эта не привела ни к чему, поскольку в Константинополе были так же мало осведомлены о том, чего желает австрийское правительство, как в Париже и Лондоне, а «может быть, и в самой Вене»¹⁵⁶. Маршал С.-Арно ввиду такого положения дел заявил австрийскому посланнику, что он начнет действовать самостоятельно, и вернулся в Варну с твердым намерением нанести удар Севастополю, несмотря на позднее в отношении свойств Черного моря время года.
Но несколько дней спустя в союзную главную квартиру прибыли два австрийских офицера Генерального штаба¹⁵⁷ для переговоров относительно совместных действий австрийской и союзных армий. Они заявили, что командующий III и IV армиями барон Гесс ожидает приказания атаковать между 1 и 10 сентября нового стиля правый фланг русской армии со стороны Буковины, если она к этому времени не отойдет за Прут. Поэтому австрийский генерал просил сделать соответствующие распоряжения, чтобы армии французская, английская и турецкая одновременно могли бы атаковать русских с левого фланга, так как, по его мнению, лишь одновременное действие соединенных армий с обоих флангов может обеспечить успех против русских, которые более сильны, чем каждая враждебная армия в отдельности¹⁵⁸. Союзные главнокомандующие ответили на это предложение сожалением, что австрийцы отложили [376] на два месяца свое вступление в княжества в то время, когда оно могло оказать существенную помощь союзникам и когда они были готовы нанести удар русской армии, снявшей осаду Силистрии и разделенной Дунаем на две части. Но ввиду упущенного случая и нерешительности Австрии Франция и Англия должны были сами подумать о способах нанести России существенный удар, вследствие чего они и решились на высадку в Крыму, отменить которую не представляется возможным. В заключение лорд Раглан и маршал С.-Арно выражали уверенность, что австрийцы и турки легко справятся с русскими войсками, которым к тому же грозит высадка 60-тысячной армии в Крыму¹⁵⁹.
Французский главнокомандующий в обширном письме к военному министру объяснял причины, побудившие его отклонить предложение австрийских уполномоченных. Маршал, по его словам, всегда сознавал опасность движения к Дунаю армии, не привыкшей к местному климату и не подготовленной к ведению большой сухопутной войны; но, несмотря на это, и он, и лорд Раглан были готовы в июне и июле двинуться на поддержку Австрии, если бы она решилась объявить России войну «Теперь же,— прибавлял С.-Арно, — если бы я даже и хотел идти к Дунаю, я не могу это сделать ввиду плачевного состояния армии. Обессиленная холерой не только физически, но и нравственно¹⁶⁰, она не способна к какой-либо серьезной наступательной операции на сухом пути, — она физически не может дойти до Дуная...» «Avec une armée ainsi refaite,— кончал свое грустное донесение маршал С.-Арно¹⁶¹, — on peut tenter par voie de mer une entreprise hardie, mais on ne fait plus de longues marches particulièrement vers le Danube».
Таким образом, австрийцы были предоставлены исключительно собственным силам, и они вновь обратились к самому невыгодному для нас образу действий — вооруженной угрозе.
С тех пор на Дунае все затихло, и вскоре выстрелы раздались на холмах севастопольских.

Довольствие в армии в период между переправой через Дунай и отходом войск из княжеств

11 марта 1854 года продовольственные припасы для Дунайской армии были сложены и заготовлялись на трех базах и на коммуникационных путях в княжествах, а именно:
на коммуникационных путях и в магазинах — в Яссах, Бырлате, Текуче, Фокшанах, Бузео, Слободзее, Бухаресте и др.;
на 1-й базе — в Скулянах, Кишиневе и Леове;
на Придунайской базе — в Каменец-Подольском, Проскурове, Могилеве, Балте, Жеребкове, Шараеве, Одессе и в сельских магазинах в Бессарабии. [377]
Всего в этих пунктах имелось в наличии и было заказано провианта для 150-тысячной армии на время около двух с половиной лет.
После переправы войск на правый берег Дуная и во время движения их к Силистрии провиант, мясо, вино и фураж подвозились к ним из магазинов в Измаиле, Сатунове, Галаце, Водени и Браилове, которые были полны запасами, так что на походе войска не встречали никаких затруднений в продовольствии¹⁶².
Относительно отряда генерала Лидерса фельдмаршалом были отданы особые распоряжения, заключавшиеся в том, чтобы при выступлении из Гирсова было взято с собой провианта на 10—12 дней.
В Черноводы же, ко времени прихода туда отряда, провиант планировалось подвезти с таким расчетом, чтобы отряд мог пополнить свой запас.
Следующим этапом для пополнения запасов служил Калараш¹⁶³.
За отрядом генерала Лидерса во время его движения к Черноводам следовал передвижной магазин с сеном и ячменем и отдельный транспорт. На 14 кирлашах по приказанию генерала Лидерса везлись по Дунаю к Черноводам сухари, спирт, перец, соль, уксус в пропорции для отряда на 9 с половиной дней. Этими первоначально захваченными припасами в кирлашах, передвижном магазине и транспорте войска Лидерса обеспечивались по 20 апреля. Первые три недели после переправы подвоз припасов к войскам, находившимся в Добрудже, производился исключительно из тех же магазинов Придунайской базы и теми же перевозочными средствами¹⁶⁴.
Кирлаши совершали рейсы между Черноводами, Гурой-Яломницей и Браиловом; для поднятия их против течения по приказанию Паскевича был назначен пароход Дунайской флотилии¹⁶⁵.
Левая колонна сено и ячмень находила везде в достаточном количестве из местных средств, поэтому остаток продуктов подвижного магазина был сложен в с. Дояны, где был образован временный магазин¹⁶⁶.
Когда отряд генерала Лидерса подошел к Гирсову, то в с. Гура-Яломница был устроен провиантский магазин, а ниже Гирсова наведен мост на плотах через Дунай. Это значительно сократило расстояние для доставки запасов из Гуры-Яломницы, которые до тех пор доставлялись к отряду на правый берег Дуная на паромах¹⁶⁷.
Еще до прибытия войск к Силистрии в Калараше был устроен продовольственный магазин, в который запасы свозились из Бухареста и Слободзеи; оттуда же пригонялся и порционный скот. Ввиду неимения за Дунаем запасов сена, отсутствия подножного корма и неприбытия из Одессы вновь сформированных 6 полубригад передвижного магазина в Калараше было заготовлено 135 тысяч, а в Измаиле, Галаце и Браилове до 900 тысяч пудов сена, которое должно было подвозиться к войскам на повозках полкового обоза. [378]
Все время стоянки наших войск под Силистрией осадный корпус получал провиант, мясо, зерновой фураж и сено из каларашского магазина, и, несмотря на то, что к июню под Силистрией было сосредоточено до ста тысяч войск, они получали все требуемое без задержки.
Когда войска двигались к Журже и Майя-Катаржилуй, то продовольствие подвозилось исключительно передвижным магазином. В это время начали прибывать из Одессы новые полубригады подвижного магазина¹⁶⁸.
Мало-Валахский отряд довольствовался из магазинов в Крайове, Слатине и Текуче; провиантский же магазин, бывший в Каракуле, в апреле был переведен в Руссо-де-Веде.
Подвоз провианта в каларашский, бухарестский и прочие магазины, ближайшие к войскам, все время производился из других, более отдаленных магазинов на коммуникационной линии посредством передвижных магазинов, обывательских подвод и подрядчиками.
Из 40 000 четв, муки с пропорцией круп и 50 000 четв, ячменя, которые было приказано (21 февраля 1854 г.) заготовить по реквизиции в княжествах, к началу мая было свезено в Яссы, Бырлат, Текуч, Фокшаны и Бузео около половины: 15 234 четв, муки, 963 четв, круп и 1670 четв, ячменя. Дальнейшая поставка была отменена¹⁶⁹.
Для войск же, расположенных в местах, удаленных от провиантских складов, по приказанию фельдмаршала было заготовлено в июне в Молдавии 11 178 четв, муки и 1178 четв. круп¹⁷⁰.
27 марта князь Варшавский выехал из Варшавы на Дунай. Перед своим отъездом он сделал распоряжение о снабжении крепостей. [379] К этому времени в Новогеоргиевске, Варшавской цитадели, Замостье и Ивангороде имелись по оборонительному положению только провиант и соль на 6 месяцев. Фельдмаршал приказал заготовить в эти крепости сверх имевшегося провианта и другие продукты также на шесть месяцев на полное число гарнизона по военному положению. Кроме того, по его приказанию войсками было заготовлено к сентябрю в Варшаве, Люблине, Замостье, Новогеоргиевске и Бресте 14 250 четв, сухарей.
По пути из Варшавы в Бухарест князь Варшавский заехал в Измаил и, усмотрев, что эта крепость не снабжена запасами на случай осады, приказал Затлеру немедленно закупить для нее 5000 четв. муки¹⁷¹.
Вследствие усиленной закупки провианта и фуража в Царстве Польском там сильно возвысились на них цены, поэтому граф Ридигер 21 апреля назначил поставку от земли Царства Польского 25 000 четв, овса, который и был доставлен 15 июня частью в магазины, частью прямо в войска¹⁷².
Князь Варшавский вследствие полученного донесения от генерал-губернатора юго-западных губерний князя Васильчикова, что Австрия усиленно закупает хлеб в наших пограничных уездах для сосредотачивающихся в Галиции войск, назначил, с целью затруднить Австрии эту закупку, поставку из Волынской губернии 50 000 четв, муки, 5000 четв, крупы и 25 000 четв. овса¹⁷³. Все это количество предназначалось для пополнения запасов сельских магазинов. Но, узнав, что в сельских магазинах Волынской губернии имеется 250 000 четв, хлеба, и опасаясь, что неприятель, вступив в Волынскую губернию, найдет там большое количество готовых запасов, фельдмаршал 15-го отменил эту поставку. Но в сельские магазины было уже сдано 9000 четв, муки и 4000 четв, овса и находилось в пути к магазинам 18 000 четв, муки и 8000 четв. овса. Эти последние собранные запасы (26 000 четв.) фельдмаршал приказал сдать в крепость Замостье. Все поставленное из Волынской губернии, 39 000 четв., было свезено к концу августа в магазины на подводах поставщиков¹⁷⁴.
Между тем, пока фельдмаршал был на Дунае, в России приводились в исполнение все его распоряжения по заготовлению провианта, сделанные им в феврале.
Назначенная поставка 150 000 четв, муки с пропорцией круп и 100 000 четв, овса в Каменец-Подольский, Могилев на Днестре и в Балту начата была в половине марта и окончена в двадцатых числах мая.
Из этого количества 5000 четв, муки с пропорцией круп по приказанию князя Варшавского были отправлены в Хотин. Самое большое затруднение при этой поставке встретилось в устройстве помещений для запасов. В Могилеве на Днестре и в Балте [380] были построены огромные сараи¹⁷⁵. Лес для них пришлось покупать в Галиции, сплавлять по Бугу и затем везти на подводах¹⁷⁶.
К началу марта в Одессе находилось 611 тысяч четв, разного хлеба частных лиц, и фельдмаршал, опасаясь захвата их неприятелем, приказал в начале же марта перевезти их как можно скорее в Бендеры.
Перевозку было поручено произвести командующему войсками в Одессе барону Остен-Сакену и генерал-губернатору Федорову. Для перевозки были назначены 6000 подвод формировавшегося передвижного магазина и вольнонаемные подводы, которых оказалось в Одессе 1500.
В Бендерах имелось помещений для 89 000 четв. Но в это время сильно разлился Днестр, и переправа через него у Бендерской крепости сделалась невозможной. Поэтому было решено свозить пока хлеб в упраздненную Тираспольскую крепость, внутри которой и в сараях около нее можно было сложить 355 000 четв. По восстановлении сообщения через реку имелось в виду перевезти все это в Бендеры.
Во второй половине марта начат был вывоз хлеба из Одессы.
Для транспортирования его по распоряжению генерала Сакена между Одессой и Тирасполем была учреждена перевозка, названная маятной.
Маятная перевозка состояла в том, что на небольших расстояниях были устроены этапы, на которых были собраны в соответствующем числе подводы. Каждый транспорт доходил лишь до соседнего этапа, где хлеб перекладывался на заготовленные там подводы и немедленно перевозился на них дальше, до следующего этапа.
Опорожненные же повозки транспорта после кормления упряжного скота возвращались обратно на свой этап.
Таким образом, перевозка ускорялась, так как не тратилось время на простой для корма скота.
На этапах были расставлены обывательские подводы, собранные в Одессе и ближайших уездах, а также повозки трех полубригад передвижного магазина (всего было собрано в Одессе и уездах 4455 подвод)¹⁷⁷.
До 8 апреля (до прибытия полубригад) было перевезено в Тирасполь 17 383 четв, разного хлеба. Как только полубригады прибыли на этапы, было получено предписание фельдмаршала об отправке их в распоряжение князя Горчакова, по просьбе последнего. Они были нагружены 13 090 четв, хлеба и немедленно отправлены в Леово¹⁷⁸.
После этого перевозка была прекращена по следующим причинам:
1 ) полубригады передвижного магазина, по просьбе князя Горчакова, были отправлены к нему на Дунай. Дальнейшая перевозка хлеба из Одессы в княжества, по представлению генерала Затлера, была прекращена, так как хлеб, который доставлялся бы таким способом в Бухарест или в Силистрию, обходился бы почти в три раза [381] дороже, чем заготовляемый в княжествах, и на перевозке одесского хлеба казна несла бы чистого убытка, по подсчетам генерала Затлера, до 4 миллионов рублей. Вместе с тем наша коммуникационная линия слишком истощилась бы от движения по ней громадных транспортов¹⁷⁹;
2) с наступлением весны увеличились затруднения в найме подвод, так как подводчиков пришлось отпустить по домам для полевых работ.
По этим причинам, на основании представления генералов Сакена и Затлера, фельдмаршал приказал прекратить вывоз хлеба из Одессы, предоставив его в распоряжение владельцев. При этом в Одессе должно было остаться около 556 000 четв, невывезенного хлеба¹⁸⁰.
Перевозка в Жеребково и Шараево была начата в первых числах апреля на двух полубригадах передвижного магазина. Но 8 апреля было получено предписание фельдмаршала отправить эти полубригады князю Горчакову. Они были отправлены в Леово cil 633 четв, хлеба, а перевозка в Шараево и Жеребково была произведена на вольнонаемных подводах. К 20 мая было свезено туда все назначенное количество запасов: 50 000 четв, муки и 50 000 четв, овса, за вычетом отправленных в Леово¹⁸¹.
В Шараеве и Жеребкове были выстроены огромные здания для магазинов¹⁸².
Ко времени снятия осады Силистрии, т. е. к 10 июня 1854 года, состояние запасов было следующее:
войска, находившиеся в княжествах, были обеспечены продовольствием, производившимся поставками, по 1 сентября 1854 года;
эти запасы были сосредоточены в магазинах на первой и второй базах и на коммуникационных линиях.
Кроме того:

а) в княжествах
Собрано по реквизиции в княжествах (в Яссы, Бырлат, Текуч, Фокшаны и Бузео)		15 234 четв. муки 963 » круп 1670 » ячменя
В Молдавии собрано по распоряжению фельдмаршала (в местах, удаленных от магазинов)		11 000 » муки 11 000 » круп
На первой базе (Леово—Скуляны)	заготовлено раньше	50 000 » сухарей 5000 » круп
На первой базе (Леово—Скуляны)	В Леово переведено из Одессы и военных поселений	24 723 » хлеба
На второй базе (Придунайской)	заготовлено раньше	50 000 » сухарей 5000 » круп
На второй базе (Придунайской)	в Измаиле по распоряжению Паскевича	5000 » хлеба
Всего в княжествах и на обеих базах, кроме запасов на текущее довольствие (по 1 сентября 1854 года) — около 156 000 четв, муки, сухарей и разного хлеба, около 12 000 четв, круп, 1670 четв, ячменя.
б) на Приднестровской базе
В Одессе В Тирасполе		556 000 четв. разного хлеба 17 383 » » »
В Ширяеве и Жеребкове		38 677 » муки 50 000 » овса
В Замостье		18 000 » муки 8 000 » овса
В Хотине		5 000 » муки 500 » овса
В Каменец-Подольском и Балте		156 000 » муки 1 560 » круп 100 000 » овса
Всего 791 000 четв, муки и разного хлеба, 2060 четв, крупы, 158 000 четв. овса.

в) В районе действующей армии мирного времени войска были обеспечены текущим довольствием по 1 октября 1854 года, и, кроме того, крепости были снабжены продовольствием по оборонительному положению на 6 месяцев. В крепостях был запас 14 250 четв, сухарей. В магазинах в Царстве Польском — 25 000 четв. овса. В сельских магазинах в Бессарабии — 259 000 четв, хлеба и 4000 четв. овса.
Ко времени перехода через Дунай расположение артиллерийских запасов было следующее.
Подвижные парки: № 10 — в с. Тарачени (между Ольтеницей и Силистрией); № 11 — в Галича-Маре; № 12 и 14 — в Бухаресте; № 15 — в Браилове. Из Брест-Литовска в Кишинев шел № 7; в Тирасполе находился № 13 и формировались № 18 и летучий № 9.
Подвижные парки, находившиеся в княжествах, пополняли свои запасы из промежуточных складов, которые были в Фокшанах (на 6 местных парков и артиллерийское депо), Браилове (на 2 с половиной подвижных парка) и Плоешти (на 2 местных парка). Наибольшие резервные склады находились в Крайове (на ¾ подвижного парка) и Фратешти (близ Журжи, который укомплектовывался до размера одного подвижного парка).
Подвижной арсенал № 3 и два отделения (5-е и 6-е) осадного артиллерийского № 2 парка были в Тирасполе; половина лабораторной роты № 2 — в Бухаресте, другая половина — на пути [383] в княжества из Риги. Склад артиллерийских припасов и принадлежностей был еще и в Леове.
Для Дунайской армии перволинейными парками, комплектовавшими промежуточные, считались местные парки: Измаильские, Бендерские и Хотинские. Эти парки были, вследствие больших отправок своих запасов на Дунай, не в комплекте, что составляло предмет усиленных забот князя Горчакова, просившего об их пополнении.
Второлинейными парками для пополнения перволинейных служили Киевские местные парки, пополнявшиеся в свою очередь из Калуги. Киевские парки также были истощены, комплектовались из Калуги медленно, и потому было разрешено в добавок к ним комплектовать перволинейные парки из Брест-Литовска и Новогеоргиевска.
По соображениям артиллерийского департамента, при войсках на Дунае и в комплектовавшихся их парках, подвижных, промежуточных и перволинейных, в марте должно было состоять около двух комплектов патронов, полагавшихся в Дунайских войсках. Кроме того, из внутренних складов в России везлись в Измаил, Фокшаны и Бухарест оружие и материальная артиллерийская часть.
С марта по июнь промежуточные парки усиленно пополнялись запасами подвозом из перволинейных местных парков, по сношению начальника артиллерии армии с начальником перволинейных парков. В промежуточных парках образовался даже некоторый излишек против штата того числа парков, которые положено было там сосредоточить. Излишек этот, впрочем, образовался в наименее важных предметах, а именно: подков, гвоздей и разного рода штатных инструментов. При первоначальном оборудовании парков они были снабжены этими предметами в полном количестве по положению; те же запасы состояли и в подвижных парках. При пополнении же промежуточных парков перволинейными из последних высылались части местных парков, на основании положения 1848 года, т. е. опять-таки с этими вещами. Таким образом, склады загромождались ненужными в таком количестве вещами, а на перевозку тратились лишние средства. Только в конце апреля, по представлению генерала Сержпутовского, было приказано обозначать в требованиях перволинейным паркам, что высылать нужно и чего не нужно.
С имуществом местных парков, перевозимым в промежуточные парки, отправлялись конвойными нижние чины от артиллерийских гарнизонов Дунайского округа. По прибытии на место назначения они частью оставлялись там для хранения имущества. Начальник артиллерийских гарнизонов Дунайского округа обеспокоился такой мерой, и 1 мая была послана князю Горчакову от военного министра бумага с указанием, что с отправкой в княжества [384] этих чинов «может дойти до того, что в Дунайском округе не будет хватать прислуги при орудиях», и что ввиду этого высочайше повелено, если возможно, вернуть артиллерийских нижних чинов, назначив вместо них солдат от пехоты. На самом деле оказалось, что к 10 июня в княжествах было всего 58 человек от артиллерийских гарнизонов Дунайского округа, большая часть которых была уже предназначена к обратной отправке. Конвойных решено было назначать впредь от гарнизонных батальонов, а для присмотра за имуществом и для исполнения обязанностей цейхдинеров оставить небольшое число артиллеристов Дунайского округа, заменив отосланных артиллеристов нижними чинами артиллерийского депо в Фокшанах'⁸³.
Фокшанский парк был самый большой. Через него главным образом шли припасы для прочих мест и парков'⁸⁴. Кроме того, при нем было обширное артиллерийское депо. Там находились для батарей на Дунае орудия, лафеты, зарядные ящики, колеса, принадлежность и прочее. В марте было приказано ускорить доставку в Фокшаны 46 орудий, 67 лафетов, 95 зарядных ящиков и запасных колес, потребованных князем Горчаковым¹⁸⁵. Для пехоты и кавалерии там было в июне сложено до 36 000 ружей¹⁸⁶
Плоештский промежуточный парк, как находившийся несколько в стороне от мест главного сосредоточения войск, 16 мая было приказано упразднить. Все имущество его было перевезено в Бухарест как в пункт, ближайший и более удобный для размещения запасов.
Перевозка эта была совершена в мае повозками подвижного № 10 парка в несколько рейсов¹⁸⁷. Новые промежуточные склады были устроены в Бырлате и Калараше.
Устройство Каларашского склада, предназначавшегося для снабжения осадного корпуса под Силистрией, началось с самых первых чисел апреля. 6 апреля было приказано отправить немедленно из Фокшанского парка в Слободзею 1200 пудов пороха для [385] осадных инженерных работ. Но так как в Слободзее не нашлось необходимых помещений для склада этого пороха, то эта отправка была приостановлена, а к 18 апреля он был перевезен прямо в Калараш¹⁸⁸.
Затем парковые запасы доставлялись в Калараш еще из Фокшан и штуцерные патроны — из вновь учрежденного Бырлатского склада.
Часть этих запасов перевозилась средствами подвижных парков № 7 и 14¹⁸⁹, но, вследствие их недостаточности, к 4 июня в Слободзее было собрано 118 наемных подвод для перевозок из Фокшан и Бырлата в Калараш¹⁹⁰.
Из Дунайского округа были отправлены в Калараш 5-е и 6-е отделения осадного артиллерийского парка № 2. Три четверти имущества этих парков первоначально было отправлено из места своего расположения в Тирасполе в Измаил. Из Тирасполя они были перевезены в Измаил на трех воловых ротах провиантского подвижного магазина из-за невозможности нанять подводы. Они, выступив из Тирасполя 25,26 и 27 марта (по дороге на Токузы, Бриен и Таш-Бунар), стали прибывать в Измаил начиная с 28 марта.
Вместе с отделениями осадного парка был отправлен из Тирасполя в Браилов и подвижной арсенал № 3 (по дороге Токузы, Лейпцигская, Тараклия, Болград—Рени)¹⁹¹. Дальнейшая перевозка была совершена по воде. Дунайская флотилия могла дать для этой перевозки только два флашкоута, из которых каждый мог поднять до 20 000 пудов. Но так как фарватер между Браиловом и Гирсовом был настолько мелок, что грузить можно было только до осадки в воде 6½ фута, то ненагруженными остались 15 000 пудов. Для них были наняты в Измаиле 3 частных кирлаша, на которые была погружена только половина оставшегося. Для поднятия судов по течению был дан всего один пароход, который взял на буксир 2 судна, а прочие отправились на бечеве. Этот транспорт выступил из Измаила 21 апреля и прибыл в Гирсово 25-го.
Для оставшихся 7500 пудов пришлось послать нанимать кирлаши в Тульчу из-за невозможности достать их в Измаиле, и они были отправлены позже.
Некоторое количество пороха для Каларашского склада доставлялось прямо из Дунайского округа водным путем. Для этого впоследствии нанимались в Измаиле кирлаши. Перевозка эта шла медленно, так как при встречном ветре кирлаши останавливались, в особенности выше Гуры-Яломницы, и тогда для поднятия их вверх по течению требовались пароходы. Такой подвоз водой продолжался все время до 10 июня¹⁹².
Так как в окрестностях Бырлата предполагалось расположить драгунский корпус, то фельдмаршал приказал устроить в Бырлате промежуточный склад, перевезя туда парковое имущество из Фокшан, в котором оставил запасов только на 3 местных парка. В Фокшанах [386] в это время было запасов на 6 парков или несколько более, так что в Бырлате должен был составиться запас в размере около трех местных парков. Эта перевозка была совершена подвижными парками № 7 и 12, который с конца апреля до 21 июня делали рейсы между Фокшанами и Бырлатом¹⁹³.
В Леове понемногу образовался артиллерийский склад и депо значительных размеров, так как туда направлялись многие запасы для промежуточных парков. Так как Леово служил лишь передаточным пунктом, то, в каком количестве в разное время там имелось запасов, проследить очень трудно.
В местных перволинейных парках после отправления запасов Дунайского округа в промежуточные парки и за сделанным распоряжением о пополнении этих запасов частью перевозкой из второлинейных киевских парков, а частью приготовлением на месте к концу апреля состояние с запасами боевых патронов ружейных, штуцерных и карабинных было следующее:

Из числа недостававших патронов главная масса — 809 845 — приходилась на бендерские парки, почему в апреле еще было приказано отправить из Москвы и Калуги в Бендеры 1 175 055 разных патронов для пополнения бендерских парков и на случай новых требований в промежуточные.
После высочайшего разрешения укомплектовать местные парки Дунайского округа из брест-литовских и бобруйских парков в конце апреля было приказано отправить:

из Бреста в Измаил запасов на 3 местных парка
и в том числе 1 602 150 патронов;
из Бобруйска в Бендеры 600 000 »
из Бобруйска в Хотин 29075 »

После этого в местных парках Дунайского округа должен был образоваться запас патронов в 7 728 350 штук¹⁹⁴.
В Измаиле сосредотачивалась масса всяких других артиллерийских запасов, главным образом для осады Силистрии, направлявшихся в княжества по воде.
В конце марта и в начале апреля были доставлены в Измаил те 3332 пуда пороха, которые князь Горчаков приказал перевезти из Бендер и Хотина для осадных инженерных работ под Силистрией. [387]
Предписание князя Горчакова о приостановке этой перевозки, посланное им по получении о том высочайшего повеления, было получено в Бендерах и Хотине в то время, когда эти запасы были уже отправлены в Измаил¹⁹⁵.
Через Измаил было доставлено из Петербурга в апреле и мае несколько тысяч конгревовых ракет. Из них часть отправлена водой к Силистрии, а часть в Тульчу, где в это время формировались две ракетные батареи¹⁹⁶.
Из Одессы отправлялись через Измаил патроны (^⅔ одесского запаса) и артиллерийские запасы на одну артиллерийскую бригаду.
В Бендеры доставлялся в марте и апреле порох из Москвы, Бобруйска, Херсона и с Шостенского завода (47, тысячи пудов); в Хотин — 3 000 пудов с Казанского завода.
Князь Горчаков в это время был сильно озабочен доставкой тех 6000 пудов пороха, которые он считал необходимым иметь для инженерных работ при осаде Силистрии и Рущука. Несколько раз он запрашивал об этом Военное министерство и наконец получил разрешение взять не хватавшие у него 2668 пудов (дополнение до 6000 пудов к полученным 3222 пудам из Бендер и Хотина) из Бендер, когда туда придут ожидаемые запасы¹⁹⁷.
Фельдмаршал, предполагая возможным разрыв с Австрией, 22 апреля просил высочайшего разрешения учредить промежуточный склад в Тульчине. Он считал необходимым иметь склад артиллерийских припасов в тылу Каменец-Подольского, между перволинейным и второлинейным парками, так как Киев был далеко. Князь Варшавский, под влиянием опасений Австрии и имея, очевидно, в виду в этом случае оборонительный образ действий, предназначал Тульчинский склад для войск, которые будут оперировать на нашей южной границе, в Бессарабии и Молдавии.
10 мая было объявлено повеление государя императора немедленно образовать в Тульчине склад припасов на 6 местных парков, перевезя для этого запасы на 3 местных парка из Брест-Литовска и на 3 — из Киева. Перевозка началась, причем имелось в виду закончить ее в двадцатых числах июня¹⁹⁸. Между тем в течение апреля, мая и начала июня из разных пунктов России следовали транспорты с артиллерией, порохом и боевыми припасами в перволинейные парки, Фокшаны и Калараш.
Военное министерство, считая, что перволинейные парки и Дунайская армия укомплектованы и снабжены полным комплектом боевых припасов, еще 8 июня запросило князя Горчакова, не следует ли часть артиллерии из Фокшан обратить в другие места, а некоторые промежуточные парки в княжествах упразднить, перевезя оттуда припасы в крепости Дунайского округа, а припасы, находившиеся на пути к перволинейным паркам, направить в Тульчин и Киев¹⁹⁹. [388]
За Дунай было приказано взять только те подвижные парки, в которых имелись хорошие лошади²⁰⁰.
В добавок к пяти подвижным паркам, находившимся уже в княжествах, были назначены подвижные парки № 6,7,18 и летучий № 9.
Парк № 6 находился в Брест-Литовске и мог быть снабжен обозом только к 1 июля, поэтому 6-я дивизия следовала на юг без парка.
Парк № 7, как уже было сказано, во время перехода наших войск через Дунай шел из Бреста в Кишинев к 3-му корпусу. В движении его произошло замедление, потому что по случаю глубоких снегов на Волынском тракте пришлось поставить парковые повозки на полозья, которые нужно было купить в пути²⁰¹.
Он прибыл прямо в Калараш, где свалил свои запасы, а затем прошел в Фокшаны и до 21 июня, как мы видели, занимался перевозкой запасов из Фокшан в Бырлат²⁰².
Парк № 10 с мая занимался перевозкой припасов из Плоешти в Бухарест²⁰³.
Парк № 12 с апреля по 21 июня перевозил припасы из Фокшан в Бырлат²⁰⁴.
Парки № 11 и 15 находились в княжествах, но где именно, по имевшимся источникам определить трудно. Парк № 18, сформировавшийся в Тирасполе, выступил оттуда в Измаил только 11 апреля, так как до тех пор не был готов из-за задержки в доставке конской амуниции из Московского арсенала. 24 апреля он прибыл в Измаил и был назначен в отряд генерал-лейтенанта Ушакова²⁰⁵.
Летучий № 9 парк не был готов до конца марта; по окончательном сформировании он выступил из Тирасполя в Максимени-Валахские и в конце июня находился при отряде генерала Соймонова²⁰⁶.
При войсках в Молдавии, где было к середине июня 1 ½ дивизии пехоты, 1 ½ дивизии кавалерии и 104 орудия, не было ни одного подвижного парка. Поэтому фельдмаршал 4 июня писал Горчакову о необходимости немедленно двинуть один из подвижных парков в Бырлат, нагрузив его в Фокшанах²⁰⁷.
Для войск барона Остен-Сакена особых запасов по-прежнему учреждено не было. Для 16-й пехотной дивизии, расположенной около Одессы, были назначены херсонские, измаильские и бендерские местные парки; для 6-й дивизии, находившейся в западной части Подольской губернии, — хотинские местные парки. В случае передвижения дивизии к центру Бессарабии для снабжения ее боевыми припасами имелись в виду бендерские парки; в случае движения ее на Дунай — измаильские; при движении в княжества — фокшанские или вообще ближайшие²⁰⁸.
Для войск князя Меншикова были назначены севастопольские местные парки и половина подвижного парка № 8, находившегося в Белгороде, и херсонский запас оружия, из которого 20 марта было приказано переслать в Севастополь 1000 кремневых ружей для нестроевых [389] и рабочих и все требуемое количество ударных ружей для резервных и запасных батальонов 13-й пехотной дивизии.
Запаса полевой артиллерии по-прежнему решено было для Крыма не учреждать, а вместо того приблизить к Крыму резервные и запасные батареи 6-й артиллерийской дивизии, которые 28 марта находились в Екатеринославе и Кривом Роге²⁰⁹.
К 10 июня 1854 года общее расположение артиллерийских запасов было следующее.
Второлинейные парки —
в Киеве, Брест-Литовске, Новогеоргиевске и Бобруйске.
Перволинейные парки —
в Измаиле, Бендерах и Хотине.
Промежуточные склады:
Тульчин — на 6 местных парков (свозилось);
Леово — склад и депо;
Бырлат — более чем на 3 местных парка (свозилось);
Браилов — около 2 ½ парка;
Тульча — временный склад для ракетных батарей;
Фокшаны — на 3 местных парка и депо;
Урзичени — на 2 местных парка;
Бухарест —на 2 местных парка; склад оружия; лабораторная рота № 2;
Калараш — склад и 5-е и 6-е отделения осадного № 2 парка.
Кроме того, в княжествах — подвижной арсенал № 3, подвижные парки №7,10, 11,12,14,15 и 18 и летучий № 9 (в Шербанешти). Из них 3 — под Силистрией.
Для Крымской армии — местные парки севастопольские (3 м. п.) и херсонские (3 м. п.); подвижной парк № 8 в Белгороде и херсонский склад оружия.
К 11 марта 1854 года в княжествах было сосредоточено 35 госпитальных кадров, из которых были в разных пунктах открыты военно-временные госпитали № 1 -21, один — в Скулянах и один — в Леове. Кроме того, большое количество госпитальных вещей было собрано в Измаиле, Галаце и Браилове.
После переправы через Дунай больные отправлялись сначала в Браилов, Измаил и Галац²¹⁰.
Когда войска начали наступать к Силистрии, то одновременно с ними туда были направлены 4 передвижных госпиталя (один, № 5, из Крайова и три, не открывавшиеся до тех пор), и к 1 июня у Калараша сосредоточилось 4 военно-временных открытых госпиталя, каждый на 300 мест. В них во время осады перебывало 2500 больных и раненых²¹¹.
Легкобольных было приказано лечить при войсковых частях, чтобы тяжелобольные в госпиталях были менее стеснены. [390]
Во время осады раненые после перевязки отправлялись в военно-временные госпитали²¹².
Военно-временные госпитали в Крайове были закрыты и переведены в апреле в Бухарест, Калараш и Одобешти (близ Фокшан).
В апреле же были закрыты: госпиталь № 6 в Слатине, направленный в Бухарест; № 8 в Плоешти, отправленный в Галац, и № 19 в Баксу; № 7 был переведен из Тырговицы в Чарой.
Остальные госпитали, которые были открыты к 11 марта, оставались в тех же пунктах.
Вновь было открыто в апреле, мае и июне 9 военно-временных госпиталей.
Всего к 10 июня для Дунайской армии было открыто 24 военно-временных госпиталя²¹³.
Для осмотра госпиталей и проверки их деятельности во время действий на Дунае посылались генералы свиты, флигель-адъютанты и доверенные лица от главнокомандующего.
После переправы через Дунай коммуникационные пути к 10 июня оставались в общем те же самые, которые были и к 11 марта.
Магазины и склады оставались, за исключением тех перемещений из складских пунктов продовольственных и боевых припасов, которые указаны выше, на тех же местах. За неимением помещений достаточных размеров приходилось запасы муки, сухарей, крупы, спирта и прочего продовольствия во многих местах хранить частью на открытом воздухе.
Продукты эти от дождей и солнца сильно портились, строить же для них крытые помещения не было возможности: во-первых, на это нужно было много времени, даже для одного только подвоза [391] материалов; во-вторых, стоянки войск могли измениться; в-третьих, сами постройки обошлись бы дороже, чем испорченные продукты²¹⁴.
В конце марта был наведен мост через Дунай у Исакчи, который прикрывался турецким укреплением, обращенным в тет-де-пон.
В конце же марта закончили постройку моста на плотах ниже Гирсова для упрощения доставки припасов на правый берег Дуная. Так как через Гирсово проходил путь отступления всего отряда генерала Лидерса, то находившееся в этом месте предмостное укрепление было решено усилить 4 люнетами и батареей²¹⁵.
В Скулянах к концу июня был построен второй мост, и приняты меры для постройки моста у Фальчи²¹⁶.
Между Слободзеей и Каларашем оказалось мало воды, и на этом пути было выкопано более 20 колодцев²¹⁷.
Между Тульчей, Гирсовом и Черноводами была учреждена летучая казачья почта. На каждом посту было поставлено по 1 уряднику и 10 казаков. Посты были в следующих пунктах: Тульча, Сомове, Исакча, Лункавица, Мачин, Туркай, Печеняга, Даяны, Гропа-Чабон, Гирсово, Пездирешти, Боащин и Черноводы²¹⁸.
По Дунаю, от Турно до Галаца, стояли кордоны в Турно-Северине, Калафате, Бекетуле, Излизе, Турно, Журже, Ольтенице, Калараше, Гура-Яломнице, Браилове и Галаце²¹⁹.
Маршруты для движения транспортов от Бендер назначались по следующим дорогам:
в Измаил — Нов. Коушаны, Токузы, Клястицкая, Фриденталь, Бриенская, Ташлык, Фонтына-Дзенилар, Таш-Бунар;
в Рени — Нов. Коушаны, Токузы, Лейпцигская, Тошай, Тараклия, Болград, Волконешти;
в Леово — Кашкалия, Розены, Гура-Гальбина, Горацыка, Баштелам²²⁰.
Во время движения отряда генерала Лидерса от Мачина к Гирсову для обеспечения коммуникационных линий им были оставлены на ней несколько отрядов:
в Галаце — один эскадрон Уланского принца Альбрехта Прусского полка и два батальона Прагского полка, которые вместе с тем были заняты доставкой материалов для плотового моста в Гирсово;
в Браилове — один эскадрон того же полка, батальон Прагского полка с 4 орудиями 6-й батареи и 2 орудия Валахской батареи;
в Мачине — 2 батальона Модлинского полка, 8 орудий 15-й артиллерийской бригады и 1 сотня Казачьего № 9 полка;
в Гура-Яломнице — 1 батальон Прагского и 1 батальон Модлинского полков;
в Измаиле — Гусарский графа Радецкого полк;
в Тульце — 1 батальон пехоты и 1 сотня казаков; [392]
между Тульчей и Бабадагом, на половине расстояния, стоял Гусарский принца Фридриха Гессен-Кастельского полк;
в Бабадаге — 2 сотни казаков (из отряда Ушакова, с 15 марта)²²¹.
После 22 марта весь Прагский полк был сосредоточен к отряду в Гирсово, а в Браилов поставлен батальон Житомирского полка и дивизион 14-й артиллерийской бригады²²².
Тотчас же вслед за снятием осады Силистрии начался, в сущности, и постепенный вывоз запасов из княжеств.
Ко дню снятия осады войска, находившиеся в княжествах, по-прежнему были обеспечены всеми видами провианта в избытке.
В одном Калараше в это время было сложено до 100 000 четв, продовольственных припасов; в Слободзее имелось 30 000 четв: сухарей; в Бухаресте, Бузео и Фокшанах перепекалось в сухари 150 000 четв. муки. Мясо и фураж поставляли подрядчики в нужном количестве.
Вместе со снятием осады было приказано вывезти немедленно каларашские запасы провианта в Бузео.
Так как осада была снята внезапно и для вывоза назад такого количества груза не было принято никаких предварительных мер, то для проведения этого в исполнение представились громадные затруднения. Тем не менее почти весь этот запас был перевезен в Бузео к концу июня²²³. В Калараше было оставлено только 2792 четв, муки и сухарей, 8628 четв, ячменя и 233 бочки спирта для войск генерала Лидерса, оставшихся в Калараше и Оби-лешти²²⁴.
3 июля, перед переходом главных сил авангарда в Обилешти-Ноу, этап из Калараша был переведен в Обилешти, и между этим пунктом и Каларашем устроена казачья летучая почта²²⁵.
Затем, после отступления из-под Силистрии и до высочайшего приказа об очищении княжеств (9 августа), дальнейшего вывоза запасов не производилось, так как политическое положение было не выяснено и было неизвестно, будут ли войска действовать на Дунае или отступят в Россию.
Но было решено на всякий случай уменьшить запасы в магазинах, расходуя их на довольствие войск. Ввиду этого войскам было приказано брать все предметы довольствия из магазинов, не исключая и тех, которые до сих пор покупались самими войсками. Припасы эти подвозились из магазинов к войскам на 10 полу бригадах передвижного магазина, находившихся уже в княжествах²²⁶.
Стягивание боевых припасов к северу как в самих княжествах, так и на юге России производилось более деятельно, чем провианта. Некоторые запасы из Калараша начали отвозить немедленно вслед за снятием осады. 5-е и 6-е отделения осадного парка № 2 выступили из Силистрии уже 13 июня и прибыли в Рени 28 июня²²⁷. [393]
Тем не менее в июне делались еще некоторые пополнения промежуточных складов в княжествах.
Так, 27 июня было приказано перевезти из Бырлатского склада обратно в Урзичени артиллерийских снарядов, пехотных патронов и прочих материалов на 2 парка, а штуцерных патронов на 4 парка. Перевозка началась 3—5 июля на вольнонаемных подводах и производилась еще в августе. По прибытии этих запасов в Урзичени они не сгружались с повозок, а образовали подвижной запас²²⁸.
Фокшанский склад было приказано окончательно упразднить в июне, и 29 июня имущество этих парков усиленно свозилось в Бырлат²²⁹.
В Леово из хотинских местных парков и других внутренних складов доставлялись снаряды и другие боевые припасы и за недостатком места очищались для складов здания других ведомств²³⁰.
Ввиду предполагаемого расположения армии на р. Серете было признано необходимым учредить в Кишиневе промежуточный склад, равный трем подвижным паркам.
21 июня для устройства этого склада и подыскания помещений был командирован в Кишинев офицер.
Так как подходящих помещений не нашлось ни в самом городе, ни в его окрестностях, то приступили к постройке в Кишиневе порохового погреба для запасов трех парков. До тех же пор было решено направлять порох в Бендеры. Припасы в Кишиневский склад было приказано перевезти из Леова и Бырлата, а бессарабскому гражданскому губернатору сообщено, что транспорты с имуществом трех подвижных парков начнут прибывать в Кишинев между 12 и 20 августа²³¹.
Пополнение перволинейных парков, ближайших к границе княжеств, было несколько приостановлено.
В июне в измаильских, бендерских и хотинских парках не хватало некоторого количества запасов против положенного, так как часть их из Бендер и Хотина была отправлена в Кишинев взамен недостающего количества в Измаиле.
Затем бендерские и хотинские парки были в июне частью пополнены, а порох, шедший в Измаил и Килию, князь Горчаков приказал даже оставить в Тульчине.
20 июня князь Горчаков приказал паркам Дунайского округа не требовать недостающих припасов из Киева и отложить назначенную уже отправку пороха из Киева в перволинейные парки²³².
К тому же киевские парки не в состоянии были пополнить все перволинейные, так как киевские запасы шли и на другие потребности²³³.
Недостающие предметы в перволинейных парках князь Горчаков имел в виду пополнить запасами промежуточных парков, когда [394] они будут оттуда вывезены, а потому до конца июля парки Дунайского округа так и оставались непополненными. В одних измаильских и бендерских парках не хватало около 21 000 гранат и ядер и, кроме того, значительного количества картузов, гранатных трубок, палительных свечей, фитиля, свинцовых пуль и пр.²³⁴.
Вывоз больных из княжеств в Россию начался во второй половине апреля.
Из ближайших к армии госпиталей больные перевозились в более удаленные, в тыл, а из них — в Россию.
После снятия осады Силистрии больных в госпиталях и лазаретах было 21 961.
В середине июля военно-временных госпиталей, открытых в княжествах, было 17, расположенных: в Бухаресте (№ 6), Плоешти (№ 29), Бузео (№ 28), Фокшанах (№ 10), Одобешти (№ 12 и 27), Гурбанешти (№ 25), Бырлате (№ 11 и 26), Галаце (№ 14,18 и 48), Яссах (№ 16 и 35).
По пути следования транспортов с больными несколько раз в различных пунктах открывались и закрывались военно-временные госпитали, смотря по надобности (в Урзичени и др.), в которых больные оставались для отдыха. К началу августа в Текуче было сосредоточено три госпитальных кадра (№ 3, 6 и 28), средствами которых там был устроен большой этапный госпиталь на 2000 человек в провиантских сараях, в которых были сделаны нары²³⁵. К середине августа в княжествах оставались открытыми военно-временные госпитали только в Текуче (№ 3,6 и 28), Галаце (№ 4, 8,14 и 18), Бырлате (№ 11 и 26), Фокшанах (№ 10), Яссах (№ 16 и 35). Последние военно-временные госпитали были закрыты в княжествах 22 августа.
С середины апреля до выступления из Бухареста всех транспортов с больными было в движении 122; в том числе сухопутных — 107, водою — 15²³⁶.
Когда было приказано вывести наши войска из княжеств, там оставалось более 400 000 четв, разного хлеба, собранного в магазинах, раскинутых на пространстве 600 верст. Главным пунктом своза было назначено местечко на р. Прут — Водолуй-Исакчи. Запасы со всех концов княжеств направлялись прежде всего на дорогу из Бузео в Бырлат. Понятно, какие громадные перевозочные средства потребовались для вывоза всего заготовленного провианта. Полагая по 4 четв, на подводу, всего нужно было иметь 100 000 подвод²³⁷.
В подвижном магазине, состоявшем из 10 000 повозок, убыло, вследствие падежа скота, к началу августа около 2200 голов²³⁸. Все перевозочные средства, какие только можно было достать, были назначены для этой перевозки. Масса подвод была взята по наряду от земли. Подвижные артиллерийские парки, которые шли порожняком [395] или которые оказывалось возможным временно опорожнить от боевых припасов, также нагружались провиантом. Подвижным артиллерийским паркам № 11 и 14 было приказано сложить свое имущество в Текуче, и со 2 августа они специально занимались перевозкой провианта из Фокшан в Текуч²³⁹.
В конце июля в Браилове было сосредоточено и зафрахтовано 60 кирлашей частных лиц.
На этих кирлашах вывозимые из княжеств продукты отправлялись в Рени, откуда перевозились в Водолуй-Исакчи уже сухопутьем. Это было сделано с целью избежать усиленного наряда подвод в Браиловском и Галацком уездах, которые были предоставлены для сбора подвод под вывоз больных²⁴⁰.
От Бухареста до Леова 313 верст; дорога здесь была грунтовая, в плохом состоянии. Транспорты проходили этот путь в один конец в 20 дней. Вывоз длился более месяца. За это время из Бузео, Фокшан и Текуча ежедневно выступало до 1500 подвод, которые шли до следующего магазина, где перегружали свои запасы на другие подводы. Насколько возможно, припасы отпускались войскам. Скопление подвод с провиантом, боевыми припасами и больными было местами такое, что повозки шли по 4 в ряд²⁴¹.
Главная масса запасов, несмотря на все трудности, была перевезена в Россию ко времени выхода из княжеств последних частей войск²⁴².
В Водолуй-Исакчи было свезено около 200 000 четвертей провианта. 3 августа было приступлено к постройке в Водолуй-Исакчи тет-де-пона для прикрытия склада. Работы производились ротой [396] саперов и батальоном Подольского полка, но 24 августа укрепление было срыто²⁴³.
Существеннейшие распоряжения для окончательного вывоза боевых припасов из княжеств были сделаны князем Горчаковым в конце июля. По предложениям, составленным еще раньше и частью уже выполненным в июле, запасы промежуточных заграничных складов было назначено перевезти в склады и парки Дунайского артиллерийского округа, в Кишинев, Дубоссары, Тирасполь, Бендеры, Хотин, Забужье и Ольвиополь. В Дубоссарах было решено устроить артиллерийское депо.
В местности под названием Забужье (Винницкого уезда), в селе Уладовка (на северо-запад от г. Винницы), предполагалось учредить промежуточный склад на 6 местных парков. В Дубоссары и Забужье были командированы офицеры, которые приступили к приготовлению помещений для складов²⁴⁴.
В это время уже существовали предположения о возможности осады Бендер, а потому в августе последовало высочайшее повеление²⁴⁵ о перемещении бендерских местных парков в Тирасполь. Поэтому 27 июля князь Горчаков сделал следующие распоряжения. Вследствие «ненадежности одного из пороховых погребов в Бендерах» было приказано весь порох из этой крепости и отправленный туда сверх необходимого для ее обороны поместить в Тирасполе, куда привезти из Бендер и местные парки.
В это время в Тульчине был уже промежуточный склад на 6 местных парков.
Ввиду все тех же опасений Австрии военный министр запросил князя Горчакова, не признает ли он нужным по нынешним обстоятельствам перевезти заблаговременно местные парки из Хотина за Буг. На это князь Горчаков отвечал 28 июля, что считает нужным перевезти местные парки из Хотина, а также из Тульчина в Винницу²⁴⁶.
Кроме того, 24 июля главнокомандующий приказал перевезти Леовоское артиллерийское депо в Дубоссары²⁴⁷.
Поэтому хотинские и бендерские парки были предназначены для формирования Забужского промежуточного склада, и пунктами для своза заграничных запасов окончательно были назначены Кишинев, Дубоссары, Тирасполь, Ольвиополь и только отчасти Хотин и Бендеры.
В Кишинев свозились запасы из всех заграничных складов; в Дубоссары — депо из Фокшан и Леова; часть имущества из княжеств — в Забужье и Тирасполь, и затем все остальное предполагалось везти в Ольвиополь²⁴⁸.
Перевозка в общих чертах производилась по следующим пунктам: из Урзичени — в Браилов и Леова; из Бырлата — в Леово, Кишинев и Дубоссары; из Фокшан — в Кишинев; из Браилова — в Тирасполь; из Леова — в Кишинев, Дубоссары и Забужье. [397]
Из Урзичени часть артиллерийского имущества в размере одного подвижного парка, была отправлена 25 июля на интендантских подводах в Браилов, где передана подвижному № 14 парку. Все остальное артиллерийское имущество из Урзичени было отправлено в Леово также на подводах интендантства.
Из Бырлатского склада все имущество было вывезено в Леово подвижными парками № 10 и 12 и теми же интендантскими повозками, которые вывозили артиллерийский склад из Урзичени.
И те и другие сделали это в несколько рейсов между Леовом и Бырлатом²⁴⁹.
Таким же образом средствами Дунайской армии было вывезено и все остальное имущество из княжеств в пограничные пункты. Но к концу августа не все запасы были вывезены из артиллерийских складов. Дальнейшая перевозка в склады и парки Дунайского округа будет описана ниже.
При выступлении из Бухареста больных, подлежавших перевозки оттуда, было 2200 человек. Все они, за исключением 38 тяжелобольных, оставленных в городе, в Филантропической больнице, были вывезены в течение трех дней частью на обывательских подводах, частью на повозках передвижного провиантского магазина. По мере движения от Бухареста к Бузео и Фокшанам число транспортов с больными все увеличивалось. В Бузео сосредоточилось более 1300 человек одновременно, а всего из Бузео в Фокшаны было доставлено за короткий срок более 1500 больных. В Фокшанах и Одобешти (пригород Фокшан) было около трех тысяч больных, так что общее число больных, которых пришлось отправлять из Фокшан вместе с отступавшими войсками, достигало 5000 человек.
Больные из Бухареста, Бузео, Фокшан и Одобешти в начале августа были направлены через Бырлат и Леово в Кишинев, Бендеры и Тирасполь не в особых транспортах, а вместе с военно-временными госпиталями, в которых они лечились. Часть больных из Фокшан была отправлена между 1 и 16 августа в Яссы; из Гурбанешти (военно-временный госпиталь № 25) отправлялись в браиловские госпитали.
Госпитали из Ясс и Бакса были отправлены через Скуляны в Тульчин вместе с находившимися в них около 1700 пациентами. Больные из браиловских и галацких госпиталей перевозились в Белград и далее — в госпитали, аккерманский, кишиневский и туль-чинский²⁵⁰.
Из Браилова было вывезено 2000, из Галаца — 1900 человек больных. Большую часть больных пришлось перевозить на обывательских подводах, которые взимались преимущественно в Браиловском и Галацком уездах. Часть больных перевозилась водою по Дунаю.
Для труднобольных назначались особые воловые крытые повозки, в которых перевозка производилась без смены подвод [398] во избежание перекладывания больных. Транспорты с больными шли впереди армии²⁵¹.
Общее число вывезенных из княжеств больных определить трудно, так как часто в ведомостях разных госпиталей одновременно показывались одни и те же больные, пребывавшие в них последовательно.
При обратном переходе через Прут больных в Дунайской армии было:
по ведомости к 1 августа²⁵² больных в госпиталях и лазаретах показано 22 581 человек; по строевым рапортам войск к тому же дню в госпиталях и лазаретах было 27 018 человек²⁵⁵; по всеподданнейшей записке генерала Гечевича от 10 августа число больных показано 15 671, причем он полагает, что эта цифра представляет собой скорее число людей, выбывших из строя за весьма значительный промежуток времени, потому что имеются данные предполагать, что многие из показанных в этой цифре уже выздоровели, о чем сведения еще не были доставлены²⁵⁴.
Во всяком случае число больных, подлежавших перевозке, было велико. Перевозка производилась осенью, когда часто шли дожди и дули холодные ветры. От этого болезни усиливались и осложнялись²⁵⁵.
Поэтому при отступлении из княжеств, с одной стороны, вследствие выхода из нездоровой местности санитарное состояние войск постепенно улучшалось, с другой — отношение смертных случаев к числу заболевших увеличивалось.
Во время отступления на север эти соотношения за время с июля по октябрь 1854 года были следующие:

Когда госпитали стали на место, то смертность опять стала уменьшаться²⁵⁶.
По вступлении в пределы России войскам было приказано получать провиант из казенных местных или передвижных провиантских магазинов, а за неимением тех и других — из сельских складов Бессарабской области и, наконец, покупками от жителей. Фураж предоставлено было войскам покупать самим по утвержденным ценам, а в крайних случаях получать натурой из сельских магазинов.
В сельские магазины разрешено было обращаться лишь в крайних случаях, за отдаленностью казенных складов провианта, причем [399] непременно выдавать за взятые продукты квитанции. За неимением же вблизи и сельских складов как последняя мера — получать припасы от жителей за плату.
Войскам был объявлен список сельских магазинов области с указанием в нем количества провианта в каждом из них. Всего в Бессарабии (в уездах: Аккерманском, Бендерском, Кагульском, Хотинском, Кишиневском, Оргеевском, Ясском, Сорокском) было указано 107 сельских магазинов. Во всех них вместе было четвертей: ржи — 154 434; пшеницы — 45 043 ; кукурузы — 130 604; ячменя — 21 726; гречихи — 7; проса — 375; овса — 24. В этом количестве перемолотой муки — 113 288; выделанных круп —7607.
Казенного сена, пожертвованного помещиками, собранного в Бессарабии на полях (в уездах Оргеевском, Кишиневском, Хотинском и Ясском), было 110 178 пудов. Заготовленного у помещиков для себя 1 357 218 пудов. В Херсонской губернии (в уездах: Одесском, Тираспольском, Ананьевском, Херсонском, Александрийском и Бобринецком) у помещиков было заготовлено 2 329 705 пудов сена.
Вместе с объявлением войскам мест расположения магазинов был установлен и порядок пользования ими, состоявший в том, что каждый полк 1Гбатарея должны были получать хлеб из ближайших магазинов того округа, где были расположены²⁵⁷.
В 1-м и 2-м резервных кавалерийских корпусах для перемола зерна имелись ручные жернова, которые там были заведены по приказанию фельдмаршала, отданному еще в апреле, в предположении стоянки именно в Бессарабии и довольствия из тамошних сельских магазинов²⁵⁸.
По возвращении в Россию войска во время стоянки в Бессарабской и Подольской губерниях довольствовались частью хлебом, свезенным в Водолуй-Исакчи, частью из сельских складов Бессарабской области, частью из казенных магазинов этих двух губерний, преимущественно находившихся за Днестром.
Во время движения в Крым войска довольствовались из попутных провиантских магазинов, главным образом в Кишиневе, Бендерах, Тирасполе, Одессе, Николаеве, Херсоне, Каховке и Перекопе.
Мясо, вино и фураж войска покупали сами, лишь в редких случаях прибегая к сельским складам.
Вместе с войсками двигались три полубригады (2 воловые и 1 конная) передвижного магазина с сухарями и крупой, взятыми из Водолуй-Исакчи²⁵⁹, где свезенный провиант был к тому времени рассортирован и, за исключением отданного на довольствие 3,4 и 5-го корпусов, назначен для перевозки в Крым.
Для обеспечения довольствия в пути 12-й пехотной дивизии и резервной уланской дивизии, следовавших в Крым форсированным маршем, дистанционному смотрителю Херсонской губернии было [400] приказано заготовить месячную пропорцию провианта, чтобы войска ко времени прибытия в Николаев не встретили никакой задержки к пополнению своих запасов²⁶⁰.

Размещение запасов к началу сентября 1854 года

На приднестровской базе и в Одессе запасы разного хлеба, муки, сухарей, крупы и овса были сложены в Тирасполе, Каменец-Подольском, Балте, Хотине, Замостье, Шараеве, Жеребкове и Одессе.
В Водолуй-Исакчи имелось еще некоторое количество не израсходованного и не вывезенного оттуда хлеба.
В Бессарабии начали расходовать запасы (259 000 четв, хлеба и 4000 четв, овса) сельских магазинов.
В районе действующей армии мирного времени войска (около 400 000) были обеспечены местными запасами по 1 октября 1854 года. В магазинах Царства Польского было сложено 25 000 четв. овса. Все крепости были снабжены продовольствием по оборонительному положению на 6 месяцев; во всех крепостях, вместе взятых, имелся запас 14 250 четв, сухарей²⁶¹. К концу августа на приднепровской базе были произведены некоторые перемещения запасов.
Фельдмаршал, боясь появления в тылу австрийцев и англо-французов, считал, что в этом случае крайний пункт приднестровской базы — Каменец-Подольский — слишком выдвинут вперед, и, предполагая даже, что военные действия могут начаться через 15 дней²⁶², он еще 4 июня предписал генерал-губернатору юго-западных губерний князю Васильчикову перевезти возможно скорее хлеб из Каменец-Подольского в Житомир, Хотин и другие пункты по дороге к Житомиру.
В Каменец-Подольском в это время было запасного хлеба около 33 000 четв. Перевозка была начата немедленно на обывательских подводах, с уплатой за них контрамарками. К 15 июня было перевезено в Житомир и Бердичев 5100 четв., в Хотин 2200 четв., и затем перевозка прекращена, так как Паскевич нашел, что эта перевозка в Житомир и Бердичев обойдется слишком дорого за дальностью расстояния и массой требовавшихся для того подвод, а в Хотин — вследствие донесения коменданта этой крепости о неимении места для большого количества запасов, и что провиант придется сложить за крепостной стеной, где он будет портиться на открытом воздухе. 15 июня князь Варшавский распорядился остальные, не вывезенные из Каменец-Подольска, запасы оставить там и сжечь в случае опасности захвата их противником²⁶³.
Перед началом десанта неприятеля никто не предполагал, что война могла перенестись в Крым и притом так быстро, а потому для обеспечения большой армии в Крыму не было сделано никаких [401]
предварительных распоряжений. Все экстренные хозяйственные заботы до сих пор имели в виду одну лишь южную армию²⁶⁴.
До назначения князя Меншикова главнокомандующим заготовка довольства для войск, дислоцированных в Крыму, по частям провиантской, комиссариатской и госпитальной делалась соответствующими департаментами Военного министерства.
До прибытия войск в Крым из княжеств все заготовления делались только для войск, находившихся на полуострове до войны, которые были обеспечены провиантом по 1 июля 1855 года, но сухарей не было вовсе²⁶⁵.
Эти запасы, заготовлявшиеся Симферопольской провиантской комиссией, находились в следующих провиантских магазинах, ей подведомственных, и состояние их было следующее²⁶⁶.
Кроме того, в Керченском магазине было 1 февраля 491 четв, овса, а в Севастопольском — запас для десантного отряда: сухарей — 4428 четв., соли — 1089 пудов, перца — 56 пудов, соленого мяса — 4383, уксуса — 5344 ведер, вина — 3911 ведер. Этот запас также расходовался на текущее довольствие, и лишь приказано оставить 6-недельную пропорцию для Одесского и Севастопольского десантных отрядов²⁶⁷.

Магазины	Состояние к февраля 1854 года
Магазины	Налицо к 1 февраля 1854 г.		Ожидается из Ростова на довольствие по 1 июля 1855 г.
Севастопольский	36 072	3720	68 900	6470
Балаклавский	1296	126	1310	120
Феодосийский	5483	506	15 360	1440
Евпаторийский	1416	139	2870	263
Ялтинский	282	27	577	54
Бердянский	461	43	720	67
Керченский	18 670	1842	39 176	3638
Еникальский	593	48	870	82
	1 марта		заготовлено комиссией
Симферопольский	6311	576	20 920	1961
			заготовлено комиссией
Карасубазарский	2602	263	578	522
			заготовлено комиссией
Перекопский	2667	240	6490	121
Алешкинский	6740	632	—	—
Знаменский (с. Больш. Знаменка)	3672	335	—	—
Мелитопольский	3073	288	—	—
Кинбургский	1377	130	—	—

[402] В Севастополе и Одессе эти запасы составляли месячную пропорцию провианта на 40 000 человек, морскую провизию на 6 недель для такого же количества войск и овес на 1 ½ месяца для 622 лошадей. Но часть этой провизии была передана 13-й пехотной дивизии при перевозке ее в Сухум-Кале²⁶⁸.
Мясо поставлялось через подрядчиков в живом скоте²⁶⁹.
Запасов фуража в магазинах Таврической губернии не было также, так как войска обыкновенно в мирное время покупали его сами. О неимении его Симферопольская провиантская комиссия доносила еще 23 декабря 1853 г.²⁷⁰
Склады запасов были в Симферополе, Севастополе, Перекопе и вне полуострова — в Бериславе, Казацком, Геническе и Мелитополе²⁷¹.
Из этого видно, что предварительно не было сделано запасов на случай сосредоточения войск на полуострове, имевшиеся же склады были разбросаны по всей Таврической губернии, и некоторые из них весьма удалены от Севастополя.
В августе было приказано генерал-адъютантам Безаку и Фельдману представить соображения о том, где удобнее учредить местные артиллерийские склады за армией, действующей на юго-западной границе, с тем чтобы эти пункты можно было обнести полевыми укреплениями для защиты складов от партизанских отрядов, направленных в тыл нашей армии. По мнению фельдмаршала, подходящими пунктами были Балта и Гродно. Балта потому, что находилась на пересечении дорог, и там были хорошие каменные строения комиссариатской комиссии; Гродно — по близости к границе, хотя по обширности города его трудно было обнести полевыми укреплениями²⁷². [403]
Для той же цели по распоряжению артиллерийского департамента были осмотрены артиллерийскими офицерами Луцк, где в это время строились большие полевые укрепления, Острог, Полонное, Новгород-Волынск, Житомир и Несвиж.
В этих пунктах предполагалось устроить промежуточные склады на случай перемещения артиллерийских запасов более назад из складов Царства Польского и из Винницы и для подвоза туда запасов из внутренней России. Удобные строения нашлись в Луцке, Остроге, Несвиже и Полонном.
В Луцке укрепления уже строились; у Острога нашлась хорошая позиция; в Житомире и Полонном местность для постройки укреплений оказалась неудобной.
По предварительным соображениям генерала Безака, Несвиж оказывался удобным складским пунктом в случае действий на северо-западной границе; Полонное — для размещения на зиму подвижных парков, если не будут учреждены временные промежуточные склады.
Житомир и Полонное он считал слишком удаленными от армии для доставки запасов (в оба конца около 300 верст); Луцк, Острог и Несвиж полагал иметь в виду. Тем не менее генерал Безак считал нужным немедленно приступить к исправлению зданий в некоторых из этих пунктов для размещения временных складов в каждом на 6 местных парков²⁷³.
Пока по приказанию военного министра составлялись все вышеописанные реляции, князь Горчаков сделал целый ряд распоряжений о перемещении некоторых складов на Днестре и Буге, и по его представлению последовало приказание государя императора об учреждении промежуточных складов в Кишиневе, Дубоссарах, Виннице и Тульчине, о переводе бендерских парков в Тирасполь, об устройстве помещений для складов в Ольвиополе и Кременчуге, в каждом на 6 местных парков, и об усилении киевских складов²⁷⁴.
Все это было приказано сделать на основании нижеследующих соображений и распоряжений князя Горчакова.
С переходом через Прут в пределы империи князь Горчаков считал необходимым склады и парки удалить от границы и расположить их частью по Днестру, частью еще далее, чтобы на границе оставалось только имущество крепостей, необходимое для их обороны, исключая Измаил, в котором как пункте, более подверженном нападению неприятеля, возможно оставить и местные парки. Приняв это за основание, князь Горчаков отдал следующие распоряжения:
1) в Измаиле, Бендерах, Килии и Хотине оставить по 300 выстрелов на каждое крепостное орудие. Сверх того оставить в Измаиле по 700 выстрелов на каждое осадное орудие и находившиеся там 3 местных парка, а в Бендерах — материалов на одну четвертую часть всех орудий. [404]

Все затем излишки в гарнизонах против этого оставленного количества вывезти в Вознесенск и Кременчуг, а излишки местных парков, кроме Измаильских, — в Тульчин;
2) бендерские местные парки перевезти в Тирасполь, а хотинские — в Забужье.
Подвижные парки 30 сентября было приказано расположить в Оргееве (№ 7 и 10), в Тирасполе (№ 9 летучий), в Бадене (№ 11), в Перекопе (№ 12), в колонии Бриенской (№ 14), в Бериславе (№ 15), в с. Ташлык (№ 18).
В Ольвиополе и Кременчуге было приказано подыскать помещения, чтобы в случае надобности отправить туда запасы из Тирасполя, который государь император считал безопасным только до тех пор, пока не осаждены Бендеры²⁷⁵.
При таком расположении складов Южная армия могла получать артиллерийские припасы из Кишинева (куда свозились припасы из всех заграничных парков), Измаила (более 3 местных парков), Дубоссар (куда перевозилось артиллерийское депо из Фокшан), Тирасполя (3 местных парка, перевозимые из Бендер), Тульчина (6 местных парков), Винницы (на 3 подвижных парка) и Забужья (на 6 местных парков).
Помещения в Ольвиополе и Кременчуге могли быть готовы через 2 месяца.
Таким образом, по приведении в исполнение всех этих распоряжений:
войска, находившиеся на южной границе, между Тирасполем, Одессой и Николаевом, обеспечивались тираспольскими местными парками, подвижным № 11 и летучим № 9;
войска, направленные к Перекопу, — подвижными парками № 12 и 15, пополнявшимися из херсонских местных парков;
войска, собранные на Дунае, — подвижными № 14 и 18 и местными измаильскими парками;
войска, расположенные у Кишинева и по Днестру,— подвижными парками № 7 и 10, местными тираспольскими и ольвиопольскими складами;
войска, ближайшие к австрийской границе,— подвижными парками № 7 и 10, тремя местными и одним подвижным в Забужье;
ольвиопольские и тираспольские склады предполагалось комплектовать из тульчинского²⁷⁶.
Войска, находившиеся в Крыму, были обеспечены гораздо слабее. К началу военных действий в Крыму в трех севастопольских местных парках имелось всего 140 000 патронов к пехотным ударным ружьям и 120 000 штуцерных, да в подвижном полупарке (№ 8) — патронов пехотных ударных 165 000 и штуцерных 10 000²⁷⁷.
Кроме севастопольских запасов на всем полуострове были незначительные склады для текущей потребности в Керчи, Феодосии, Арабате и Перекопе. [405]
Ближайшие к Крыму склады артиллерийских припасов были в Херсоне, где находилось 3 местных парка и где приготовлялись снаряды и патроны.
Всего в Херсоне имелось пороху разного 4944 пуда, снарядов — 62 873 пуда и патронов всех сортов — 2 559 750.
На случай отправки войск в Крым и ввиду незначительности крымских запасов, особенно для артиллерии, военный министр приказал отправить в Херсон из Киева запасы на 3 местных парка²⁷⁸. Князь Горчаков направил в Перекоп для крымских войск подвижные парки № 12 и 15, которые, впрочем, могли прийти туда лишь в октябре²⁷⁹. Таким образом, на первое время войска князя Меншикова обеспечивались: местными севастопольскими, херсонскими парками, одним подвижным полупарком и шедшими в Крым 3 местными парками из Киева и 2 подвижными с Дуная.
Исходя из сказанного, расположение артиллерийских запасов в начале сентября 1854 года было следующее:
второлинейными парками продолжали числиться киевские, брест-литовские, новогеоргиевские и бобруйские;
перволинейными: Измаил (более 3 местных парков). В местных парках состояло 40 468 зарядов и пороха разного — 1206 пудов. По числу 188 орудий следовало иметь 56 400 зарядов; было налицо 38 984²⁸⁰;
Бендеры (3 местных парка). В местных парках некоторые предметы в излишестве, но не хватало 2976 ядер, которые приказано пополнить из Киева по переводе парков в Тирасполь. В Бендеры шли припасы из Бырлата и Леова²⁸¹;
Хотин (3 местных парка). Назначены к перевозке в Забужье;
Севастополь (3 местных парка и половина подвижного № 8);
Херсон (3 местных парка и склад оружия);
промежуточные склады: в Тульчине (на 6 местных парков);
в Кишиневе (на 3 местных парка); [406]
в Дубоссары свозились депо из Фокшан и Леова;
в Леове — артиллерийское депо, частью уже вывезенное в Дубоссары. При депо формировался дивизион конной батареи № 10²⁸².
Из заграничных промежуточных складов в Урзичени, Фокшанах, Бырлате и Браилове имущество парков еще не все было вывезено в Россию.
5-е и 6-е отделения осадного № 2 парка в Измаиле;
7-е и 8-е отделения осадного № 2 парка в Тирасполе²⁸³.
Подвижные парки № 7, 10,11,12,13,14, 15, 18 и летучий №9 находились при Южной армии и были заняты вывозом запасов из княжеств и перевозками в районе местных и промежуточных парков Дунайского округа. В Крыму, в Севастополе, находилась толь-' ко половина подвижного парка № 8.
После выхода Южной армии из княжеств в ее распоряжение были предоставлены все военно-врачебные заведения, находившиеся в районе ее расположения.
Постоянные госпитали: кишиневский, бендерский, кагульский (полугоспиталь), измаильский, килийский, хотинский (полугоспиталь), бельцекий, каменец-подольский, тульчинский, тираспольский, херсонский, николаевский и одесский²⁸³.
Госпитали в военных поселениях: в Меджибожье, Умани, Ольшанке, Вознесенске, Новой Одессе, Ладыжине, Новобуге, Малькове и Ольвиополе²⁸⁵.
В некоторых местах были вновь учреждены военно-временные госпитали, а некоторые, постоянные, усилены. Для того и другого послужили частью вышедшие из княжеств передвижные госпитали. Военно-временные помещались большей частью в частных домах по отводу. Военно-временные госпитали к 27 сентября 1854 года были открыты в Скулянах (полугоспиталь), Леове (полугоспиталь), Хотине, Аккермане, Немирове и Тульчине²⁸⁶.
Подвижные госпитали к концу августа все уже вышли из княжеств, а ко 2 сентября были открыты в Ямполе (№ 1), Балте (№ 2), Одессе (№ 5), Тирасполе (№ 6), Измаиле (№ 13), Бомраде (№ 23) и Дубоссарах (№ 28).
Из прочих передвижных госпиталей некоторые были закрыты надолго, другие пошли на формирование и усиление местных госпиталей, некоторые были в движении, некоторые были расставлены по пути движения войск из княжеств.
2 сентября находились в пути к тем пунктам, в которых были потом открыты, следующие передвижные госпитали: на пути из Галаца в Одессу (№ 4), из Галаца в Болград (№ 8), из Бырлата в Николаев (№ 11), из Одобешти в Одессу (№ 12), из Одобешти в Павлоград (№ 27), из Ясс в Николаев (№ 35)²⁸⁷.
В Крыму ко времени появления там союзников медицинская часть была на положении мирного времени, и госпитальных [407] средств на полуострове едва хватало для наличного числа войск, находившихся там постоянно в мирное время.
В августе 1854 года в Крыму было открыто всего 6 военных госпиталей:

Кроме того, в Севастополе находилось 3 неоткрытых военно-временных госпиталя: один на 600 мест, два на 300 мест и херсонский (№ 29) на 300 мест, всего на 1200 больных. В городской симферопольской больнице можно было поместить до 100 больных.
Всего, таким образом, в Крыму было мест почти на 3000 человек, но на какое число больных имелось в этих госпиталях медикаментов — неизвестно²⁸⁸.
В сентябре были расширены госпитали: севастопольский — до 1200 мест, симферопольский — до 900, перекопский — до 200, феодосийский — до 400, и в Одессе учрежден госпиталь на 600 мест²⁸⁹. Всего к 2 сентября для Крымской армии имелось 3960 мест. Насколько этих средств было недостаточно, можно судить по тому, что после сражения при Альме в Севастополь было доставлено более 2000 раненых.
Между тем, по сведениям Военного министерства, к 1 сентября 1854 года числилось госпитальных средств²⁹⁰:

Общее расположение всех запасов к 2 сентября 1854 года показано в приложении²⁹¹.

¹ См. главу XVI.
² Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 30 mai 1854. Парижский воен. архив.
³ Там же.
⁴ Там же. [408]
⁵ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Jeni-Kene, le 4 juin (23 mai) 1854. Там же.
⁶ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 10 juin (29 mai) 1854. Jcni-Kcnë. Там же.
⁷ Le ministre de la guerre — au maréchal de St-Arnaud. Paris, le 9 juin (28 mai) 1854.Там же.
⁸ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Jcni-Kenc, le 19 (7) juin 1854. Там же.
⁹ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Jeni-Kenë, le 20 (8) juin 1854. Там же.
¹⁰ Перевод с французского.
¹¹ Там же.
¹² Там же.
¹³ Le ministre de la guerre — au maréchal de St-Arnaud, le 4 juillet (22 juin) 1854. Там же.
¹⁴ Le ministre de la St-Arnaud — à l'Empereur Napoléon III. Varna, le 9 juillet 1854. Там же.
War with Russia; The war, Lett. fr. the H. Q. и др.
¹⁵ Генерал Боске в своих письмах к матери и товарищам неоднократно осуждал деятельность союзной армии. Вместо того чтобы вслед за объявлением войны быстро сосредоточить экспедиционный корпус в Варне и нагрянуть на армию Паскевича во время осады ею Силистрии, союзные войска только организовывались и собирались.
Боске сознавал, что после снятия князем Горчаковым осады Силистрии и начала отхода войск из княжеств союзникам нечего было больше делать на этом театре войны. Отсутствие какой-либо организации для ведения наступательных операций вдали от моря не давало им даже возможности следовать за нами в глубь страны. Приходилось «сделать что-нибудь» для начала кампании, и это «что-нибудь» обратилось в выполнение заветной цели англичан уничтожить русское могущество на Черном море (Lettres du maréchal Bosquet).
¹⁶ Граф Штакельберг — графу Орлову 17 (29) января 1854 г., № 17. Госуд. архив, XV разр., д. № 324, 1854 г.
¹⁷ «Это очень важно»,— пометил император Николай на этом донесении. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 14.
¹⁸ Граф Штакельберг — военному министру 28 марта (10 апреля) 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 16.
¹⁹ «Я тоже думаю, что настало время сказать сербам: ну, теперь, с Богом, за дело»,— начертал государь на донесении графа Штакельберга.
²⁰ Донесение графа Штакельберга от 16 (28) апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 16.
^2[ Донесение графа Штакельберга из Вены от 18 (30) апреля 1854 г. Там же.
²² Донесение графа Штакельберга из Вены от 6 (18) мая 1854 г. Там же.
²³ Барон Мейендорф — князю Варшавскому из Вены 8 (20) мая 1854 г.Архив Мин. иностр. дел, 1854 г. Карт. Vienne.[409]
²⁴ Частное письмо Кудрявцева канцлеру из Гамбурга от 7 (19) мая 1954 г.Архив Мин. иностр. дел. Карт. Hambourg, 1854.
²⁵ Донесение графа Штакельберга из Вены от 22 мая (3 июня) 1854 г.Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 16.
²⁶ Курсив подлинника.
²⁷ Донесение графа Штакельберга из Вены от 16 (28) июня 1854 г. Там же.
²⁸ Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 16.
²⁹ Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., секр. д. № 8.
То же, 1856 г., секр. д. № 71. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 43. Всеподданнейший отчет военного министра за 1854 г., по части Ген. штаба.
³⁰ Граф Ридигер — военному министру из Варшавы, 12 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 51.
³¹ См. приложение № 171.
³² Император Николай — князю Варшавскому 11 (23) мая 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
³³ Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 16 (28) мая 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 69.
³⁴ Ближайшие сотрудники императора Николая не хотели или не могли понять заботливости государя о том, чтобы кадры резервных частей не раздергивались преждевременно на пополнение полевых войск. «Vous savez à quel point on tient à ce que l'ordre des numéros et de la formation soit conservé. Le maréchal seul parvient à y mettre de la poésie» — такими словами объяснял военный министр князю Меншикову нежелание государя дать особое назначение четырем орудиям резервной батареи до полного ее сформирования (князь Долгоруков — князю Меншикову, 4 мая 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254).
³⁵ Курсив подлинника.
³⁶ Император Николай — князю Варшавскому, 23 мая 1854 г. Александрия. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
³⁷ Это письмо см. в приложении № 176.
³⁸ Князь Варшавский — канцлеру из Калараша 1 (13) июня 1854 г. Архив Мин. иностр. дел. Карт. Р, 1854 г.
³⁹ Император Николай — князю Варшавскому 26 мая 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁴⁰ Инструкция князя Варшавского от 1 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 62.
⁴¹ Приложения № 177, 178 и 179.
⁴² Император Николай — князю Горчакову 7 (19) июня 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
⁴³ Князь Варшавский — князю Горчакову 6 июня 1854 г., № 548. Яссы. Архив воен. уч. ком., отд. 2, д. № 3358.
⁴⁴ Князь Варшавский — князю Горчакову 8 июня 1854 г., № 576, из Ясс. Архив воен. уч. ком., отд. 2, д. № 3358.
⁴⁵ Князь Горчаков — князю Варшавскому 11 июня 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3358. [410]
⁴⁶ Всеподданнейшая записка князя Варшавского от 10 (22) июня 1854 г., из Ясс. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
⁴⁷ 16-я пех. бриг. 6-й легк. кавалер, и бриг, резерв, улан. див.
⁴⁸ У нас от Плоешти до Тарнополя, на протяжении 700 верст, он считал 170 тыс. человек.
⁴⁹ Записку князя Варшавского и сопроводительное письмо мы помещаем в приложениях № 180, 181.
⁵⁰ Император Николай — князю Варшавскому из Александрии, 17 (29) июня 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
⁵¹ Весьма интересно также в этом отношении письмо государя к князю Варшавскому от 9 (21) июня 1854 г. См. приложение № 175.
⁵² Князь Горчаков — князю Варшавскому 9 июня 1854 г., Na 156. Архив канц. Воен. мин. по снар. в. 1854 г., д. № 38.
⁵³ Князь Горчаков — князю Меншикову от 10 июня 1854 г. из-под Силистрии.
⁵⁴ Перевод с французского.
⁵⁵ Записка князя Горчакова князю Варшавскому от 17 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин. 1854 г., секр. д. № 62.
⁵⁶ Курсив подлинника.
⁵⁷ Император Николай — князю Горчакову 23 июня 1854 г. из Петергофа. Собств. Его Велич. Библ., рук. отд., шк. 115, портф. 14.
⁵⁸ Курсив подлинника.
⁵⁹ Собственноручная записка императора Николая. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., секр. д. № 87.
⁶⁰ Tanski — au maréchal de St-Arnaud. Choumla, le 1 juillet (19 juin) 1854. Парижский воен. архив.
⁶¹ Omer-pacha — au maréchal de St-Arnaud. Choumla, le 1 juillet (19 juin) 1854. Le capitaine Simmons — à lord Raglan. Choumla, le 1 juillet (19 juin) 1854.
Парижский воен. архив.
⁶² Около 50 000 французов (4 дивизии) и около 20 000 англичан.
⁶³ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 29 (17) juin 1854. Парижский воен. архив.
⁶⁴ Там же.
⁶⁵ Lettre de L. Pacra à ses parents. Varna, le 14 juillet 1854. Иностр. отд. музея Севастопольской обороны.
⁶⁶ Le vice-admiral Hamelin — au maréchal de St-Arnaud, le 25 (13) juin 1854. Парижский воен. архив.
⁶⁷ Le ministre de la guerre — au ministre des affaires étrangères. Paris, 7 juillet 1854. Там же.
⁶⁸ Le ministre des affaires étrangères — à m-r le c-tc Walcvsky. Paris, le 6 juillet 1854. Там же.
⁶⁹ «Note confidentielle à mm. les colonels de Kalik et de Laewcntal» à Varna. Там же.
⁷⁰ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 4 juillet 1854. Там же.
⁷¹ Князь Горчаков — генералу Ушакову 3 июня 1854 г., № 1797. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., д. № 38. [411]
⁷² Генерал Ушаков — князю Горчакову 5 июня 1854 г., № 589. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3341.
⁷³ Генерал Ушаков — князю Горчакову 11 июня 1854 г., № 602. Там же.
⁷⁴ Gradovitz — au maréchal de St-Arnaud. Rouchtzouk, le 8 juillet 1854. Парижский воен. архив.
⁷³ Генерал Даненберг — князю Горчакову 19 июня 1854 г., № 944, и генерал Коцебу — генералу Даненбергу 21 июня 1854 г., № 2063. Архив воен. уч. ком., отд. 2, д. № 3413.
⁷⁶ Начальник штаба 4-го пех. корп. — генералу Соймонову 21 июня 1854 г.,№ 985. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3413.
⁷⁷ Генерал Даненберг — князю Горчакову 22 июня 1854 г., № 992. Там же.
⁷⁸ Всепод. письмо князя Горчакова от 27 июня 1854 г. из Фратешти. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88.
⁷⁹ «Quant à Soïmonoff,— писал князь Горчаков военному министру еще 6 февраля 1854 г.,— c'est celui de tous nos généraux qui s'est le mieux montré depuis l'ouverture des hostilités, et j'en suis on ne peut plus content» (Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1853 г., д. № 57).
⁸⁰ Даненберг — князю Горчакову 24 июня 1854 г., № 1015. Там же.
⁸¹ См. схему № 31.
⁸² Tanski — au maréchal de St-Arnaud. Varna, le 25 (13) juillet 1854. Париж ский воен. архив.
⁸³ Генерал Хрулев в начале боя был легко ранен.
⁸⁴ Записки П. К. Менькова.
⁸⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3712.
⁸⁶ Gradowitz — au maréchal de St-Arnaud. Rouchtzouk, le 8 juillet (26 juin) 1854. Парижский воен. архив.
⁸⁷ Tanski — au maréchal de St-Arnaud. Varna, le 25 (13) juillet 1854. Парижский воен. архив.
⁸⁸ Князь Горчаков — генералу Соймонову 25 июня 1854 г., № 901. Бухарест. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426.
⁸⁹ Записки П. К. Менькова.
⁹⁰Соймонов ожидал прибытия Екатеринбургского полка 26-го к вечеру в Журжу и считал, что для удержания города этого подкрепления недостаточно. Его рапорт генералу Даненбергу от 25 июня 1854 г., № 489. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426.
⁹¹ Описание дел, бывших под Журжей 23 и 25 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 82 и рапорт генерала Соймонова генералу Даненбергу от 25 июня 1854 г., № 473. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426.
⁹² Генерал Даненберг — князю Горчакову 26 июня 1854 г. из Фратешти. Там же.
⁹³ Omer-pacha — au maréchal de St-Arnaud, le 9 juillet (27 juin) 1854. Парижский воен. архив.
⁹⁴ Всеподданнейшее письмо князя Горчакова от 27 июня 1854 г. из Фратешти. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88.
⁹⁵ Там же. [412]
⁹⁶ Император Николай — князю Горчакову 6 (18) июля 1854 г. из Петергофа. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
⁹⁷ Курсив подлинника.
⁹⁸ Рукопись. Музей Севастопольской обороны.
⁹⁹ Князь Долгоруков — князю Горчакову 14 июня 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3333.
¹⁰⁰ Депеши князей Горчаковых, посла и главнокомандующего, 26 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88.
¹⁰¹ Письма государя к князю Варшавскому от 23 и 27 июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹⁰² «Веры к ним (австрийцам) ныне никакой не имею, — писал государь князю Варшавскому 3 июля.— Меня всякий обмануть может раз, но зато после обмана я уже никогда не возвращаю утерянного доверия». Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹⁰³ Император Николай — князю Горчакову 6 июля 1854 г. из Петергофа. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹⁰⁴ Курсив подлинника.
¹⁰⁵ «Повторяю тебе,— писал государь князю Горчакову 7 июля (там же),— что, несмотря ни на какие обнадеживания из Вены, конец моему доверию Австрии. Гляжу на них как на заявленных врагов, выжидающих только удобного случая, предлога, чтоб напасть на нас. Потому первейшей важности и необходимости не уклоняться от принятого плана действий ввиду сей и главной опасности. Не завлекаться минутными выгодами, чтоб пренебречь главным и постоянным, т.е. опасностью от Австрии. Теперь к этой опасности присоединилась другая — вероятие весьма скорого нападения на Крым».
¹⁰⁶ Архив канц. Воен. мин. 1853 г., секр. д. № 88.
¹⁰⁷ Дневник П. Е. Коцебу, запись за 29 июня 1854 г. Рукопись.
¹⁰⁸ Граф Штакельберг — военному министру 30 июня (12 июля) 1854 г., № 137. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 16.
¹⁰⁹ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 1 июля 1854 г., № 2185. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3411.
¹¹⁰ Журнал воен. действ, и всепод. письмо князя Горчакова от 5—6 июля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88.
¹¹¹ Курсив подлинника.
¹¹² Император Николай — князю Горчакову 3 (15) июля 1854 г. из Петергофа. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹¹³ Всепод. письмо князя Варшавского от 28 июня 1854 г. из Гомеля. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹¹⁴ Император Николай — князю Горчакову 7 (19) июля 1854 г. из Петергофа. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹¹⁵ Курсив подлинника.
¹¹⁶ Паскевич.
¹¹⁷ Эти слова были подчеркнуты государем два раза.
¹¹⁸ Князь Горчаков — князю Долгорукову 6 июля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253. [413]
¹¹⁹ «Мысли мои по прочтении записки князя Меншикова», 17 (29) июля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹²⁰ Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 7 (19) июля 1854 г. из Гомеля. Архив канц. Воен. мин. 1854 г., секр. д. № 9.
¹²¹ Всеподданнейшее письмо князя Горчакова от 13 июля 1854 г. из Фратешти. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 88.
¹²² В письме от 19 июля государь, сообщая Горчакову о необходимости немедленного отвода войск из княжеств, пишет, между прочим, об Австрии: «Разрыв с Австрией, повторяю, я считаю неминуемым, разве каким-либо чудом он не последует. Там коварство и ослепление не знают меры. Здравый рассудок исчез в равной степени со всеми чувствами чести и благородства. Злоба, зависть и ненависть к нам — одни оставшиеся чувства. Бог их накажет рано или поздно. Но покуда будем осторожны» (Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14).
¹²³ Рукопись. Музей Севастопольской обороны.
¹²⁴ Генерал Ушаков — генералу Лидерсу 9 июля 1854 г., № 699. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3324.
¹²⁵ Генерал Ушаков — князю Горчакову 13 июля 1854 г., № 712. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3341.
¹²⁶ Выписка из донесений ген. Стоббс с 16 по 25 июля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3341. Журнал военных действий.
¹²⁷ Генерал Стоббс — генералу Ушакову 27 июля 1854 г., № 1353. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3324.
¹²⁸ Военный министр — князю Горчакову 6 августа 1854 г., № 524. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3341.
¹²⁹ Князь Горчаков — князю Меншикову 23 июля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
¹³⁰ Генерал Лидере расположил: 15-ю див., 1 кавалер, п. с бат. в Браилове, 1-й кавалер, п. в Водени и 2-ю бриг. 14-й пех. див. с 5 стрелк, бат. в Галаце, оставив отряд генерала Ушакова в прежнем расположении (генерал Лидерс — князю Горчакову 28 июля 1854 г., № 1394. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407).
¹³¹ Князь Горчаков — военному министру 23 июля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
¹³² 11, 12, 15-я бриг. 14-й пех. див., 5 легк, кавалер, и улан. бриг. 6-й легк, кав. див. и весь драгунский корпус.
¹³³ 6, 7, 8, 9-я и 10-я пех. див., 3-я и 4-я легк, кавалер, див. и весь кирасирский корпус.
¹³⁴ Собственноручная записка императора Николая от 1 (13) августа 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹³⁵ Император Николай — князю Горчакову 28 июля (9 августа) 1854 г. из Петергофа. Там же.
¹³⁶ Барсуков. Жизнь и труды Погодина. Кн. XIII.
¹³⁷ От 15 (З)июня 1854 г.
¹³⁸ Le maréchal de St-Arnaud — à l'Empereur Napoléon III, le 9 juillet 1854. Парижский архив. [414]
¹³⁹ Tanski — au maréchal de St-Arnaud. Varna, le 25 (13) juillet 1854. Парижский воен. архив.
¹⁴⁰ Le licut.-coloncl Dieu — au maréchal de St-Arnaud, le 15 (3) juillet 1854. Парижский воен.архив.
¹⁴¹ Le séraskicr — au maréchal de St-Arnaud. Constantinople, le 18 (6) juillet 1854. Парижский воен. архив.
¹⁴² Le licut-coloncl Dieu — au maréchal de St-Arnaud. Roudschuk, le 23(11) juillet 1854. Парижский воен. архив.
¹⁴³ W. ag R 202. W. w R. 245. L. fr. H-Q. 56. W. ag R 204. The war 115.
¹⁴⁴ Характеристика беспомощности английской кавалерии в ходе этой разведки может быть проиллюстрирована следующим извлечением из предписания, данного Измаилом-пашой Хану-мирзе-бею 23 июня: «Несколько эскадронов английской кавалерии, отправленные на рекогносцировку к Карасу, по прибытии их сюда (в Силистрию) объявили, что ими на дороге утрачено три лошади. По сему поручаю вам отыскать сих лошадей, с надежным человеком отправить на Дунай и отдать их находящемуся там старшему начальнику английских войск». Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1853 г., д. №82.
¹⁴⁵ Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 29 августа (10 сентября) 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹⁴⁶ Капитан Прейль.
¹⁴⁷ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 24 juillet 1854. St-Arnaud — au général Espinassc, le 23 juillet 1854. St-Arnaud— au général Bosquet, le 19 juillet. Tanski — au maréchal de St-Arnaud, le 26 juillet. Instructions pour le mouvement sur Custcndjié. Le général Jusouf — au maréchal de St-Arnaud, le 28 juillet. Les généraux Bosquet, Espinassc et Jusouf — au maréchal de St-Arnaud, les 29 et 30 juillet. Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 29 juillet. Le général Bosquet — au prince Napoléon, le 30 juillet и пр. Парижский воен. архив.
¹⁴⁸ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 24 et le 29 juillet 1854.
Le général Espinassc — au maréchal de St-Arnaud, le 31 juillet; le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 3 et le 9 août. Там же.
¹⁴⁹ Письмо французского офицера в бельгийской газете Nation за 1854 г. Записки севастопольца // Русский архив. 1867. С. 1611.
¹⁵⁰ Адмирал Гамелен — морскому министру 13 (1) августа 1854 г. Парижский воен. архив.
¹⁵¹ Le séraskicr — au maréchal de St-Arnaud. Constantinople, le 24 (12) juillet 1854. Парижский архив.
¹⁵² Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 19 (7) août 1854. Парижский воен. архив.
¹⁵³ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 14 (2) août 1854. Парижский воен. архив.
¹⁵⁴ Louis Pacra — à ses parents. Varna, le 27 août 1854. Иностранный отдел музея Севастопольской обороны.
¹⁵⁵ Omer-pacha — au maréchal de St-Arnaud. Roustchouk, le 31 (19) juillet 1854. Парижский воен. архив. [415]
¹⁵⁶ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 4 août (23 juillet) 1854. Парижский воен. архив.
¹⁵⁷ Подполковники Калик и Лёвенталь.
¹⁵⁸ См. приложение № 182.
¹⁵⁹ См. приложение № 183.
¹⁶⁰ «Uneépidémie que ne se contente pas de tuer, mais qui ruine les tempéraments faibles et altère les tempéraments les plus robustes». Из донесения С.-Арно.
¹⁶¹ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre. Varna, le 14 (2 août) 1854. Парижский воен. архив.
¹⁶²3атлср, ч. I. С. 210.
¹⁶³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3358.
¹⁶⁴ Там же, д. № 3407. Донесение Лидерса от 25 марта 1854 г.
¹⁶⁵ Поливанов. С. 119—120.
¹⁶⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3352. Донесение Лидерса от 19 марта 1854 г.
¹⁶⁷ Там же, отд. 2, д. № 3407.
¹⁶⁸ Затлер. Ч. I. С. 213 и 214.
¹⁶⁹ Там же. Ч. 1. С. 214.
¹⁷⁰ Аратовский. С. 375.
¹⁷¹ Аратовский. С. 358—360. Затлер. Ч. 1. С. 215.
¹⁷² Аратовский. С. 375.
¹⁷³ Предписание князю Васильчикову от 9 мая 1854 г., № 382.
¹⁷⁴ Аратовский. С. 377—379.
¹⁷⁵ Затлер. Ч. I. С. 217.
¹⁷⁶ Аратовский. С. 367.
¹⁷⁷ Там же. С. 330—334.
¹⁷⁸ Рапорт генерала Сакена от 25 марта 1854 г.
¹⁷⁹ Затлер. Ч. 1. С. 211; Ч. П. С. 2, 53.
¹⁸⁰ Аратовский. С. 335.
¹⁸¹ Там же. С. 353.
¹⁸² Затлер. Ч. 1. С. 217.
¹⁸³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/22.
¹⁸⁴ Там же, д. № 3605.
¹⁸⁵ Там же, д. № 3315.
¹⁸⁶ Там же, д. № 3337.
¹⁸⁷ Там же, д. № 3608.
¹⁸⁸ Там же, д. № 3614/22.
¹⁸⁹ Там же, д. № 3624.
¹⁹⁰ Там же, д. № 3614/29.
¹⁹¹ Там же, д. № 3605.
¹⁹² Там же, д. № 3605, 3614/29, 3614/4 и 3614/27.
¹⁹³ Там же, д. № 3624.
¹⁹⁴ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/28. Отношение артиллерийского департамента 24 апреля 1854 г., № 8767.
¹⁹⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/27.
¹⁹⁶ Там же, д. № 3614/1. [416]
¹⁹⁷ Там же, д. № 3614/27.
¹⁹⁸ Там же, д. № 3614/23.
¹⁹⁹ Там же, д. № 3358.
²⁰⁰ Там же, д. № 3315.
²⁰¹ Там же, д. № 3614/23.
²⁰² Там же, д. № 3624.
²⁰³ Там же, д. № 3608.
²⁰⁴ Там же, д. № 3624.
²⁰⁵ Там же, д. № 3614/22.
²⁰⁶ Там же, д. № 3605.
²⁰⁷ Там же, д. № 3358.
²⁰⁸ Предположение от 20 апреля. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3605.
²⁰⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3315 и 3496.
²¹⁰ Там же, д. № 3407.
²¹¹ Затлер. Госпитали. С. 170.
²¹² Приказ по 3, 4-му и 5-му корпусам, № 219.
²¹³ См. приложение № 184.
²¹⁴ Затлер. Ч. 1. С. 192; Ч. П. С. П.
²¹⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3358.
²¹⁶ Там же, д. № 3358.
²¹⁷ Затлер. Ч. I. С. 213.
²¹⁸ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3352, донесение Лидерса 19 марта и д. № 3407, донесения Лидерса от 17 апреля.
²¹⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3738. Карта кордонов по Дунаю.
²²⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3605, 3614/22.
²²¹ Там же, д. № 3352.
²²² Там же, д. № 3407.
²²³ Затлер. Ч. 1. С. 207—214.
²²⁴ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
²²⁵ Там же, д. № 3407.
²²⁶ Приказ по 3, 4-му и 5-му корпусам, 1854 г., № 211.
²²⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3605.
²²⁸ Там же, д. № 3614/31.
²²⁹ Там же, д. № 3614/32.
²³⁰ Там же, д. № 3614/33.
²³¹ Там же, д. № 3614/14, 3614/35.
²³² Там же, д. № 3614/28, 3614/34.
²³³ Там же, д. № 3614/22.
²³⁴ Там же, д. № 3614/28.
²³⁵ Всеподданнейшая записка генерала Гечевича. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., № 107.
²³⁶ Затлер. Госпитали. С. 173; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
²³⁷ Архив канц. Воен. мин., 1856 г., д. № 71, ч. 3.
²³⁸ Архив канц. Воен. мин., 1854 г., д. № 107. Всепод. записка генерала Гечевича от 10 августа 1854 г. [417]
²³⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3605.
²⁴⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407. Донесение Лидерса от 28 июля 1854 г.
²⁴¹ Архив канц. Воен. мин., 1856 г., д. № 71, ч. 3.
²⁴² Архив канц. Воен. мин., 1854 г., д. № 107. Записка генерала Гечевича от 10 августа 1854 г.
²⁴³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
²⁴⁴ Там же, д. № 3614/6, 3614/14.
²⁴⁵ Там же, д. Ne 3614/28, 3614/6.
²⁴⁶ Там же, д. № 3614/6.
²⁴⁷ Там же, д. № 3614/35.
²⁴⁸ Там же, д. № 3614/6.
²⁴⁹ Там же, д. № 3614/31.
²⁵⁰ Всеподданнейшая записка генерала Гечевича. Архив канц. Воен. мин. По снар. войск, 1854 г., д. № 107.
²⁵¹ Архив канц. Воен. мин., 1854 г., д. № 107; Архив воен. уч. ком., д. №3407; Затлер. Госпитали. С. 174.
²⁵² Приложение к приказу по войскам 1854 г., № 371.
²⁵³ Затлер. Госпитали. С. 173, 174.
²⁵⁴ Архив канц. Воен. мин., 1854 г., д. № 107; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407. Затлер. Госпитали. С. 174.
²⁵⁵ Затлер. Госпитали. С. 173 и 174.
²⁵⁶ Военно-медицинский журнал. 1855. № 6.
²⁵⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3594. Приказ от 30 августа 1854 г., № 261 и 21 октября, № 334.
²⁵⁸ Аратовский. С. 383.
²⁵⁹ Затлер. Ч. II. С. 31.
²⁶⁰ Архив канц. Воен. мин., д. 1856 г., № 71, ч. 3.
²⁶¹ В районах Кременчугской провиантской комиссии (Херсонской, Полтавской и Харьковской губерний и в Бессарабской области), Симферопольской провиантской комиссии (Таврическая и Екатеринославская губернии), Киевского провиантского комиссионерства и в Подольской губернии провиантские магазины находились в пунктах, указанных в табл. на с. 401.
²⁶² Архив воен. уч. ком., д. № 3358. Предписание князю Васильчикову от 4 июня 1854 г.
²⁶³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3358. Аратовский. С. 380.
²⁶⁴ Затлер. Ч. II. С. 317. Затлер. Госпитали. С. 217.
²⁶⁵ Затлер. Ч. II. С. 30. Затлер. Госпитали. С. 208.
²⁶⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4262.
²⁶⁷ Там же, д. № 4262.
²⁶⁸ Архив канц. Воен. мин., д. 1856 г., № 71, ч. III. Богданович. Исторический очерк. Ч. И. С. 96.
²⁶⁹ Затлер. Ч. III. С. 87.
²⁷⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4262.
²⁷¹ Архив канц. Воен. мин., д. 1856 г., № 71, ч. III. [418]
²⁷² Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/6 (письмо военного министра Горчакову от 7 сентября 1854 г.).
²⁷³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/6. Записка Безака от 7 сентября 1854 г.
²⁷⁴ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/6. Отношение от 22 августа князю Горчакову.
²⁷⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/6. Отношение Горчакова от 29 сентября 1854 г. и архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/28.
²⁷⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/6.
²⁷⁷ Там же, д. № 3494.
²⁷⁸ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/7. Отношение военного министра от 23 сентября 1854 г.; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3494.
²⁷⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/7. Отношение князя Горчакова от 29 сентября 1854 г.
²⁸⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3478.
²⁸¹ Там же, д. № 3614/6, 3614/28.
²⁸² Там же, д. № 3614/35.
²⁸³ Там же, д. № 3614/7.
²⁸⁴ Там же, д. № 3594.
²⁸⁵ Затлер. Госпитали. С. 181.
²⁸⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3372, 3594.
²⁸⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3594; Затлер. Госпитали. Приложение 23.
²⁸⁸ Затлер. Госпитали. С. 209. Гюбенет. С. 2.
²⁸⁹ Затлер. Госпитали. С. 181. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3594, приказ № 62; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3372.
²⁹⁰ Архив канц. Воен. мин., д. 1853 г., № 71.
²⁹¹ См. приложение № 185.

Восточная война

1853-1856

Глава XIX Действия на Дунае в июне—августе 1854 года и административная часть по сентябрь 1854 года

Глава XIX
Действия на Дунае в июне—августе 1854 года и административная часть по сентябрь 1854 года