[5]
Глава XII
Действия на Дунае в январе и феврале 1854 года до переправы через Дунай
В то время когда все внимание князя Горчакова было отвлечено неудачными действиями графа Анрепа в Малой Валахии и Четатинским боем на его крайний правый фланг, войска наши к началу января 1854 года в Большой Валахии занимали следующее расположение1.
Непосредственное наблюдение Дуная на пространстве от устья реки Ольты до Браилова и первоначальное отражение попыток турок против нашего берега возлагались на отряды генералов Попова, Соймонова, Павлова и Богушевского.
Отряд ген.-м. Попова силой в 4 бат., 5 сот. и 4 op.2 занимал участок от р. Ольты до р. Веде, на котором казаки вели постоянное наблюдение за обстановкой на Дунае, и имел пехоту и артиллерию в виде резерва в Руссо-де-Веде.
Правый авангард ген.-л. Соймонова, 8 бат., 8 эск., 6 сот. и 32 op.3, был расположен в Слободзее, Журже и Фратешти, где казаки вели наблюдение за обстановкой на Дунае от устья р. Веде до с. Кирнаджи на р. Аржисе.
Левый авангард ген.-л. Павлова, 1 бат., 8 эск., 4 сот. и 28 op.4, находился в Ольтенице и Будешти, где казаки вели наблюдение за обстановкой на Дунае от Кирнаджи до монастыря Корницели, и, наконец, отряд ген.-м. Богушевского, 3 бат., 2 эск., 6 сот. и 18 op.5, стоял в Калараше и наблюдал Дунай от монастыря Корницели до с. Тиколешти, что несколько выше Браилова.
В резерве за этими передовыми отрядами было сосредоточено 26 бат., 14 эск. и 74 op.6, которые располагались в Добрени, Херешти, Крецешти, Бухаресте, Буфти-де-Сусс, Фундени-Вакарес-кулуй, Слободзее, Чульнице, Цендерее, Обилешти-Ноу и Лехлии, группируясь главной своей массой к югу от Бухареста7.
Всего, таким образом, в Большой Валахии было сосредоточено 48 бат., 32 эск., 22 сот. и 156 op.
Наступательные попытки турок со стороны Калафата и неудачные распоряжения графа Анрепа заставили князя Горчакова 3 января выехать из Бухареста к Мало-Валахскому отряду, вручив начальствование войсками, в Большой Валахии расположенными, генералу Данненбергу, командиру 4-го пехотного корпуса.
На этот раз инструкция, данная командующим войсками своему заместителю, была коротка. В случае какого-либо предприятия [6] турок на левый берег Дуная он должен был действовать по своему усмотрению и по обстоятельствам, сосредоточивая резерв в те пункты, из которых будет удобнее противодействовать намерениям неприятеля и остановить его наступление.
Одновременно князем Михаилом Дмитриевичем были объявлены по войскам дополнительные правила для боя с турками, принадлежащие его перу. Многие погрешности, допущенные частными начальниками в бывших боях, действительно делали необходимым преподать им несколько полезных тактических указаний. В своей записке8 командующий войсками напоминал, что турки преимущественно дерутся за укреплениями или за местными закрытиями, стараясь более всего нам вредить сильным ружейным огнем. Этому мы должны противодействовать могущественным и преимущественно продольным артиллерийским огнем; атаку же вести лишь на открытой местности, стараясь всеми силами обходить укрепленные пункты. В случае необходимости штурмовать какую-либо часть занятых неприятелем насыпей9 рекомендовалось предварительно обстрелять их сосредоточенным перекрестным артиллерийским огнем и огнем штуцерных, которые должны были преимущественно действовать по начальникам и по артиллерийской прислуге. Огонь должен продолжаться не менее часа, пока не поколеблет обороняющегося, после чего лишь может начаться атака пехотой. Предварительно вперед на картечный выстрел выдвигается артиллерия, а пехота следует в ротных колоннах, прикрытых цепью застрельщиков; шагах в 200 позади первой линии идут батальоны в колоннах к атаке. Ротные колонны отнюдь не стреляют, но, приблизившись на 200 шагов к пункту атаки, бросаются в штыки; сзади идущие батальоны их поддерживают или повторяют атаку. Вообще при штурме предлагалось батальоны вести колоннами, построенными в две линии на дистанции не ближе 200 шагов, чтобы обе линии не попадали одновременно в черту неприятельского ружейного или картечного огня. Взаимное расположение батальонов обеих линий предпочиталось в шахматном порядке. [7]
Командующему войсками не удалось, однако, отбыть в Крайово со спокойным сердцем. С нового года турки проявили в низовьях Дуная и на среднем его течении признаки жизни, делая в разных пунктах попытки переправы незначительными частями на наш берег. Хотя к этой постоянной тактике Омера-паши и можно было привыкнуть, но «князь Горчаков сильно волновался»10. И действительно, нервы престарелого военачальника, если судить по отзыву его ближайшего сотрудника, к этому времени очень расстроились. «Мне дышится так тяжело, как будто бы на меня напал кошмар,— занес генерал Коцебу в свой дневник от 2 января11. Такому настроению много содействует отсутствие мужества у Горчакова, так как он убивает всякое доверие, всякую энергию своим малодушием, с которым все время мне приходится бороться».
1 января произошли частные наступления турок против Браиловского отряда и у Калараша.
Наша экспедиция на правый берег Дуная, произведенная 31 декабря по приказанию генерала Лидерса из Браилова для уничтожения камышей, под прикрытием которых турки предполагали строить батареи, и высадка на остров Бындой, что против Мачина12, двух рот Замосцьского полка для занятия сооруженного там редута вызвали со стороны неприятеля желание помешать этому. 1 января турки переправили из Мачина на остров Бындой около 1000 человек пехоты и атаковали замосцев, на помощь которым из Браилова было выслано еще 7 рот того же полка. Неудавшаяся атака и подход подкреплений заставили противника поторопиться обратной переправой в Мачин13.
В тот же день около 5 часов утра партия турок силой в 2000 человек переправилась из Силистрии на левый берег Дуная и, оттеснив казачью цепь, начала тремя колоннами наступать к Калара-шу. На помощь казакам был выслан батальон Люблинского полка, заметив который, турки поторопились переправиться обратно, не доведя дела до столкновения14.
Одинаково безуспешны были попытки неприятеля и со стороны Рущука15. 3 января он два раза пробовал переправить через Дунай около батальона пехоты под прикрытием огня канонерских лодок и наступать на Слободзею, но оба раза турки спешно отступали и переправлялись обратно через реку при виде вышедшего им навстречу высланного из Слободзеи батальона Колыванского полка. 7-го числа они сделали такую же слабую попытку выше Рущука, у с. Малу-де-Жос, а 14-го ниже этой крепости, у с. Фламунды, и оба раза были отбиты ближайшими поддержками казачьих постов с ничтожными потерями с нашей стороны.
Тот же характер носили действия турок и со стороны Туртукая. 12 января они переправились на остров, лежащий против этого [8] пункта, и, оттеснив нашу цепь, начали рубить лес. 13-го числа огонь наших двух орудий, поставленных на правом берегу р. Аржиса, заставил их уйти назад.
На среднем Дунае турки продолжали беспокоить нас со стороны Никополя. 6 января они переправили из этой крепости 2000 человек, оттеснили казачью цепь, заняли и ограбили город Турно и ушли назад. Во избежание повторения подобных нападений генерал Данненберг направил в Турно Алексопольский егерский полк, следовавший в Руссо-де-Веде.
10, 14, 17 и 25 января турки повторяли свои попытки против Турно, переправляясь у с. Излазлы, но всегда были легко отбиваемы передовыми частями и быстро переправлялись на правый берег реки под прикрытием огня своих канонерских лодок.
В первых числах января турки со стороны Видина оставались спокойными, ограничиваясь лишь принятием мер к обороне. Относительно укрепления Калафата к этому времени были получены следующие сведения16.
Между крутым берегом Дуная и дорогой на Крайово находилась одна батарея, далее до дороги на с. Пояны — 3 батареи и, наконец, между этой последней и дорогой на с. Чепурчени — 12 батарей, хотя это последнее число следует считать сильно преувеличенным. Каждая батарея была рассчитана на четыре орудия, причем все батареи соединялись между собой линией укреплений для стрелков. Между Чепурченской дорогой и Дунаем на кургане было устроено предмостное укрепление. Вообще Калафатский укрепленный лагерь имел характер временных укреплений с деревянными капонирами и блокгаузами17. Общее протяжение линии Калафатской позиции между берегами Дуная — до трех верст, а удаление ее от городских строений — около версты.
К 5 января в Калафате, по нашим сведениям, насчитывалось до 20 тысяч человек при 50—60 орудиях; 5-го же числа в Видин прибыло 4 тысячи арабов, которыми немедленно был усилен калафатский гарнизон. Значительные отряды турок из трех родов оружия стояли также в Мадловите иве. Голенцы-Команы, а отряд кавалерии иве. Пояны18.
Войска Калафатского лагеря были расположены частью в палатках на покатости, обращенной к Калафату, частью же в землянках и в предместье города. Они получили строгое приказание Оме-ра-паши держаться в Калафате до последней крайности, ни в каком случае не сдаваться и не помышлять о возвращении в Видин.
Между тем 3 января князь Горчаков, как сказано выше, решил лично ознакомиться с положением дел у Калафата. «Я отправляюсь сегодня в Малую Валахию,— доносил он государю19,— но полагаю пробыть там недолго, ибо предвижу, что в настоящее время предпринять что-либо решительное невозможно. У нас настала совершенная [9] оттепель, и поля так распустились, что почти вовсе нет прохода. Против самого Калафата держать теперь войск нельзя — голая, безлесная, грязная степь; будет даже трудно доставлять продовольствие войскам в Быйлеште. Главная моя забота будет в том, чтобы расположить их там с некоторыми удобствами, держа турок взаперти, и ближе сообразить, что предпринять, когда настанет хорошая погода».
Но навряд ли действительно таково было определенно сложившееся решение командовавшего войсками на Дунае. Присущая ему нерешительность не оставляла его и здесь. По крайней мере в главной квартире усиленно говорили, что цель поездки Горчакова в Мало-Валахский отряд заключалась в изгнании турок с нашего берега Дуная20, а генерал Коцебу, совершавший эту поездку в одном экипаже с князем Михаилом Дмитриевичем, жалуется в своем дневнике, что Горчаков довел его до отчаяния постоянными разговорами о Калафате и малодушием21.
9 января главная квартира прибыла в Быйлешти, а 10-го числа князь Горчаков писал военному министру22, что он окончательно решил не штурмовать Калафат, а вызвать, может быть, неприятеля на бой в окрестностях Мадловиты, которую, так же как и Пояны, он предполагал занять нашими войсками и укрепить. Впрочем, прибавлял он тотчас же, «я ни на чем еще не остановился определенно... и предпочитал бы остаться в Быйлеште, чтобы избежать боя, который не даст серьезных результатов, если турки не будут разбиты наголову, но это нужно для того, чтобы стеснить расположение противника».
И действительно, чтобы решиться на что-нибудь, князь Горчаков собрал 11 января в Быйлешти военный совет из наличных генералов, но и эта мера не успокоила престарелого князя. «Горчаков был совершенно поглощен,— занес генерал Коцебу в свой дневник23,— и вечером после военного совета он был так взволнован, [10] что по крайней мере десять раз приходил ко мне, и даже тогда, когда я уже лег в постель, он не давал мне спать». Атаковать Калафат решимости все-таки не хватило, и свою поездку в Мало-Валахский отряд командующий войсками положил ознаменовать хотя бы только наступлением к Мадловите и Поянам, так как, по его мнению, оставаться в Быйлешти было невыгодно в отношении недостатка жилья для размещения по квартирам вновь прибывших войск24.
Таким образом, ясно было, что из задуманного наступления ничего не выйдет, и наделавшая так много шуму поездка командующего войсками под Калафат, куда одновременно с этим сосредоточивалась и вся 12-я дивизия, должна была обратиться в бесцельную прогулку, результаты которой не могли произвести благоприятного впечатления ни на Петербург, ни на армию, ни на наших врагов.
С 12 по 15 января командующий армией со своим штабом продолжал бездействовать в Быйлеште, ожидая подхода бугских улан и резервной артиллерии. Он «пребывал в ожидании»25 этих подкреплений, хотя по всем данным нельзя было предполагать сопротивления турок ни в Мадловите, ни в Поянах26.
16-го числа с рассветом все собранные под Калафатом войска силой в 24½ бат., 31 эск. и сот., 84 пеш. и 16 кон. op.27 под начальством самого князя Горчакова двинулись вперед из пунктов их сосредоточения, селений Моцацей, Галича-Маре и Быйлешти28, имея конечной целью сделать десятиверстный марш, подойти к с. Скрипетул и Гунии и построить там боевой порядок без объяснения цели — против кого и для чего. Впрочем, никакой боевой цели в этом движении и быть не могло, так как, если верить позднейшему донесению князя Горчакова, оно предназначалось для того, чтобы, оставаясь на месте, не придать этим смелости туркам и не оживить надежд злонамеренных жителей края29. Короче, такой оригинальной формой маневренного воздействия предполагалось отплатить за Четатинский набег турок и поддержать наше влияние среди окрестных жителей.
Войска следовали в четырех колоннах30 с боковым авангардом к стороне Рахова, откуда князь Горчаков по-прежнему опасался нападения ему в тыл и во фланг, и к девяти часам благополучно достигли Гунии и Скрипетула, где стали строить боевой порядок31.
Неприятельские партии численностью в 1000 человек конницы без боя отступили к Калафату. При преследовании их казаками, поддержанными Гусарским князя Варшавского полком с 4 конными орудиями, неприятель потерял 10 человек убитыми и 8 пленными. Войска наши в тот же день заняли Мадловиту и Гунию, имея сильный авангард в с. Голенцы-Команы32.
На следующий день, 17-го числа, князь Горчаков во главе 6 бат. и 8 эск., с соответствующим числом орудий, произвел рекогносцировку калафатских укреплений, вызвав безвредный для нас артиллерийский огонь турок33. Одновременно с этим для большего [11] стеснения противника и отчасти для обеспечения своего левого фланга он выслал в с. Пояны отряд генерала Бельгарда силой в 8 ¼ бат., 8 эск., 2 сот., 24 пеш. и 4 кон. op.34, которому приказал укрепиться, действовать в связи с войсками, расположенными у с. Голенцы-Команы, и не допускать проникновения неприятеля35.
|
Схема №30
|
Движением Мало-Валахского отряда к ее. Пояны и Мадловита кроме той цели, которой оправдывал это движение командующий армией, была достигнута и другая, более серьезная, задача. Турецкие войска, собранные в Калафате, без боя лишились всех пунктов, из которых они пользовались продовольствием, одновременно поддерживая среди населения Малой Валахии вредную для нас агитацию разного рода выходцев.
В этот же день, 17-го числа, граф Анреп был заменен в начальствовании Мало-Валахским отрядом начальником 12-й пехотной дивизии генералом Липранди. Перемена эта, вызванная непредприимчивостью графа Анрепа в деле под Четати, произошла так поздно по следующим соображениям князя Горчакова. «Я счел за лучшее,— доносил он в Петербург36,— не отрешать графа Анрепа; это произвело бы дурное впечатление как на войска, так и на край. Подобное отрешение дало бы вид неудачи бою, который хотя и не имел должных последствий, но все-таки увенчан успехом, потому что неприятель был отбит с большим уроном и потерял орудия».
Оставляя в Малой Валахии нового самостоятельного начальника, командующий армией подробным приказанием лично указал место расположения каждой части войск, предоставив, впрочем, в будущем генералу Липранди делать те изменения, которые он признает нужным37.
Все войска этого отряда были разделены на две отдельные группы: главная, при которой находился и генерал Липранди, силой в 16 ½ бат., 21 эск. и сот. и 70 op., была сосредоточена на пути из Калафата на Быйлешти и далее к Крайову, имея на своем правом фланге у с. Добридора и Моцацей конный отряд генерала Фишбаха38, и южная — генерала Бельгарда, силой в 8 ¼ бат., 10 эск. и сот. и 28 op., которая сосредоточилась у с. Пояны, в 12 верстах от первой. Такое разделение вызывалось необходимостью разместить войска в зимнее время по квартирам, но к тому же князь Горчаков и не находил его неудобным, так как каждая из групп была настолько сильна, что могла отразить неприятеля, вышедшего на нее хотя бы со всеми силами. Кроме того, 12-верстное расстояние давало возможность обоюдной помощи обеих групп39.
Лично проведя рекогносцировку позиции на случай боя и указав, как укрепить передовые селения — Пояны, Модловиту и Голенцы-Команы, командующий армией собрался уезжать обратно в Бухарест, снабдив генерала Липранди необходимой инструкцией40. В ней целью для отряда было поставлено прикрытие правого фланга армии и по возможности охранение Малой Валахии от вторжения турок. В случае же если неприятель очень усилится в Калафате или будет серьезно угрожать нашему тылу или флангу со стороны Рахова, отряду предписывалось, не теряя времени, отойти к Быйлешти или к другому центральному пункту41.[13]
Наделавшая в армии так много шуму поездка князя Горчакова в Мало-Валахский отряд с целью, как предполагали все, стать во главе этого отряда и прогнать турок с правого берега Дуная кончилась, таким образом, лишь более тесным обложением противника и сменой главного начальника.
Если проследить работу мысли и характер действий командующего армией за несколько последних недель перед поездкой его в отряд графа Анрепа, то смело можно было предвидеть, что дело до атаки Калафата не дойдет. У князя Горчакова не сложилось определенного взгляда на то, следует ли при сложившейся обстановке брать Калафат или же необходимо ограничиться лишь наблюдением за этим, надоевшим нам, пунктом с целью обеспечить защиту своего правого фланга от противника, а в зависимости от этого и не было решимости довести дело до конца. Такое сомнение командующего армией было верным ручательством, что его поездка ограничится принятием полумер, как это в действительности и случилось.
Сам престарелый князь по возвращении в Бухарест доносил, что калафатская позиция турок, хотя и растянутая, так укреплена, что не может быть взята без огромной потери с нашей стороны42. Своему приятелю князю Меншикову он писал по этому поводу еще более решительно: «J'ai vu Kalafat; tenter de forcer ce camp retranche, qui a plus de 100 canons, des ouvrages solidement construits et une garnison de 25.000 hommes, eut ete un acte de demence»43.
Но действительно ли Калафат представлял такой труднопреодолимый предмет, судить в настоящее время невозможно. Можем отметить лишь, что в записках очевидцев далеко не проглядывает той безнадежности относительно возможности атаковать турок, как ее рисует князь Горчаков44. Его осторожный начальник штаба П. Е. Коцебу, и тот в своем дневнике иногда относится как бы иронически к нашей нерешимости смело покончить с турками на правом фланге. «Произвести атаку на Калафат князь Горчаков не хотел,— записал он в дневник в день отъезда командующего армией в Бухарест45.— Он так пал духом после письма от государя и вообще от положения дел, которые ему кажутся столь безнадежными, что вовсе не рассчитывает на лучший оборот. Это очень печально и, естественно, должно повлиять на наши предстоящие операции. Между прочим, он сказал: sans doute je suis un homme de beaucoup d'esprit; j'ai beaucoup etudie les arts militаires, mais ja n'ai jamais commande et c'est un grand defaut».
Эти слова честного князя, не являются ли они признаком того, что он уехал из-под Калафата без уверенности в правильности своего осторожного решения?
Но если мы не отваживались атаковать Калафат открытой силой и выжидали выхода турок в поле, чтобы там разбить их, той противник [14] придерживался той же тактики, ожидая нашей атаки укрепленного лагеря. По словам французского посла в Константинополе46, Омер-паша в это время считал наиболее важным пунктом театра войны Видин, ежедневно ожидая, что у Калафата загорится большое дело. Он предполагал в таком случае выставить на поле сражения огромную артиллерию, встретить наши войска страшным огнем и, как только заметит первое колебание в наших рядах, атаковать в штыки. Турецкий главнокомандующий был уверен, что в случае своего неуспеха он, отступив за укрепления, легко противостоит всем усилиям 40 тысяч русских.
Такими решениями обеих сторон определялся характер дальнейших действий под Калафатом в январе и феврале. Турки делали попытки выхода из своего укрепленного лагеря незначительными частями с целью завладеть ближайшими деревнями и расширить свой район; мы же удачно противодействовали этому, поддерживая тесную осаду Калафата, и произвели ряд рекогносцировок турецких позиций, вызывая неприятельский огонь, но не входя в сферу его действительного поражения47.
В конце января генерал Липранди сделал некоторое изменение в расположении своего отряда. Сведения об усилении турок в Рахове и сбор там многочисленных судов заставили его выделить на нижний Жио, в окрестности Битекула, особый отряд48 под начальством генерала Баумгартена силой в 5 бат., 12 op. и 2 ½ эск. и сот.49, имеющий целью препятствовать переправе неприятеля как в этом пункте, так и в его окрестностях.
На остальном протяжении Дуная тем временем продолжали происходить стычки с турками, вызываемые мерами, принимаемыми как нами в низовьях реки с целью подготовить и обеспечить себе переправу на правый берег, так и турками на среднем его течении —для отвлечения нашего внимания, а отчасти и для того, чтобы помешать энергичным действиям Горчакова против Калафата.
В начале января низовья Дуная затянуло льдом, и наши 4 канонерские лодки, стоявшие у острова Читала, принуждены были укрыться в Измаиле50. Турки воспользовались этим и начали устраивать батарею на правом берегу Дуная, у Килийского рукава, имея целью запереть нашим судам выход из этого рукава к Тульче и Исакче.
Лед мешал нам принять немедленные меры для противодействия работам турок, и потому мы ограничились устройством по обоим берегам Килийского рукава двух батарей, на два полевых орудия каждая.
Но как только река несколько очистилась от льда, контр-адмирал Мессер в ночь с 10 на 11 января вышел из Измаила на пароходе [15] «Метеор» с 10 канонерскими лодками для развертывания действий против этой новой турецкой батареи.
|
Схема №29 |
Произведя ночью разведку 6 лодками, адмирал утром 11-го числа выстроил свою флотилию поперек Килийского рукава, примкнув фланги к нашим батареям на острове Чатал и у кордона 13051, и открыл огонь по турецкому укреплению. Турки отвечали огнем четырех орудий, но через полтора часа замолчали, а произведенный в сумерки нашим огнем пожар заставил их свести орудия и очистить укрепление. Отсутствие десантных войск не дало возможности Мессеру сделать высадку на правый берег реки, чтобы окончательно уничтожить батарею.
На рассвете 12-го числа он вновь открыл огонь, на который турки отвечали уже огнем семи орудий, подвезенных за ночь из Тульчи.
К девяти часам утра неприятельский огонь прекратился, что дало возможность Мессеру пододвинуть свою флотилию на более близкое расстояние. Турки вновь открыли огонь, совершенно замолкший к 11 часам утра. Дальнейшие действия за неимением возможности произвести высадку адмирал признал бесполезными и отвел свою флотилию на прежнюю позицию, а 14-го числа увел ее ближе к Измаилу, оставив для наблюдения за неприятелем 4 лодки52.
Несколько смутное впечатление производит это официальное изложение похода канонерских лодок против сухопутной батареи. Казалось бы, успех артиллерийского огня и замеченное очищение неприятелем укрепления давали полную возможность Мессеру развить свой успех высадкой десанта, чтобы если не уничтожить совершенно [16] турецкой батареи, то во всяком случае попортить ее и произвести надлежащую разведку намерения противника. Этого, однако, не случилось. Частное письмо князя Горчакова к князю Меншикову53, написанное из Измаила, проясняет обстановку дела 11—12 января и многих ему подобных, а потому приведем в подлиннике сетования командующего армией.
«Je suis bien aise d'avoirete ici,— писал Горчаков из Измаила.— J'ai trouve un decousu, une apathie qui depassent ce qu'on peut imaginer. Je me suis enquis de l'expedition contre la batterie vis-a-vis du Tchetal. Elle a ete sur l'ordre de Liders и по распоряжению Измаильского коменданта. Comment ne pas se feliciter qu'elle n'est pas plus mal tournee depuis une disposition de ce genre. A-t-on jamais vu de charger un commandant de place de diriger des expeditions qui demandent vigueur et concours de deux armes differentes. La flottille a eu l'ordre de canonner la batterie, elle Га fait. L'infanterie n'a pas eu l'ordre de faire de descente, elle n'en a point faite. Quand j'ai demande pourquoi l'on n'avait pas fait de descente, on m'a dit entre autres que Messer avait declare que les embarcations destinees a cet effet n'y etaient pas propres parce qu'elles n'avaient pas degouvernails!Tout4 l'armee en 1828 a passe sur de petites nacelles a rames... Vous me demandez pour-quoi de notre cote on ne tente pas de debarquement, quand les turcs en font souvent. Pardon, mais l'exemple n'est pas peremptoire. Toutes les fois que les turcs ont debarque sur notre rive, ils ont ete obliges de la quitter avec perte et honte. Pourquoi done les imiter en cela. Le fait est que la seule tentation qui aurait pu avoir du succes, e'est celle vis-a-vis de Tchetal. Mais elle a ete si betement menee que e'est un bonheur que nous nous en soyons tires sans encombre...»54
Дело Мессера вызвало со стороны командующего армией только одно распоряжение, а именно предписание генерал-адъютанту барону Остен-Сакену возвести на мысе Четал вместо батареи, устроенной для 4 полевых орудий, редут на 6 крепостных орудий55.
В конце января войска 5-го пехотного корпуса были сменены на нижнем Дунае 7-й пехотной дивизией (3-го корпуса) под начальством генерал-лейтенанта Ушакова. Вместе с передвижением войск 5-го корпуса в Восточную Валахию князь Горчаков возложил на генерала Лидерса охранение пространства вверх по Дунаю, до Бордушан включительно, и по р. Яломнице, до Сарацени. Сообразно этому генерал Лидере расположил свои войска у Галаца, Браилова, Визири-де-Жос, Слободзее и в окрестностях этих пунктов по Дунаю и Яломнице с резервами у Дубеско и Чочиле56.
По собранным нами сведениям, силы турок в низовьях Дуная в январе представлялись в следующем виде57: в Тульче — 3 тысячи с 12 орудиями, в Исакче — 6 тысяч с 29 орудиями, и кордонная линия между этими двумя пунктами была очень усилена; в Мачине предполагалось 9 тысяч и в окрестностях этого города — более [17] 5 тысяч. Доходили слухи, что турки предполагают атаковать Браилов.
И, действительно, в ночь с 25 на 26 января турки начали строить против этого пункта на правом берегу Дуная батарею. 28 января с целью сохранить наше господство над неприятельским берегом против города и воспрепятствовать туркам продолжать работы к Браиловскому редуту были подведены пароход «Прут» и три канонерские лодки, которые периодично обстреливали турецкий берег58.
Тем временем турки произвели сильную демонстрацию со стороны Рущука против Журжи. Сосредоточение значительного отряда в Малой Валахии и неоднократные наступательные угрозы генерала Липранди Калафату заставили Омера-пашу постараться отвлечь наше внимание с этой стороны набегом на левый берег Дуная от Рущука59. По упорству боя и количеству введенных турками в дело войск можно было полагать, что конечная цель противника состояла в занятии Журжи и Слободзеи и в обеспечении их за собой, чтобы иметь на левом берегу Дуная опорный пункт для дальнейших своих набегов.
Напомним, что авангард генерала Соймонова, защищавший угрожаемый участок реки, состоял всего из 8 бат., 8 эск., 6 сот., 24 пеш. и 8 кон. op., и большая часть этих войск группировалась в Журже и по дороге от нее к Бухаресту.
3 бат., 6 пеш. op., 1 эск. и 2 сот.60 стояли в Журже, выставив казачьи заставы вниз по Дунаю, у парома, против с. Госпину, и близ с. Броништали61.
В резерве за ними были расположены в Ойнаку 1 бат.62, при с. Фратешти — 3 бат., 16 п. op., 3 эск. и 4 кон. op.63, в с. Турбату — 2 сот.64 иве. Банясах и Даице — по 1 эск. гусар65.
В Слободзее стоял 1 бат. с 2 op.66, имея в резерве в с. Станешти и Гиздару дивизион гусар с 4 кон. op.67, которые служили также резервом и отряду, расположенному в Журже.
Остальные две сотни казаков располагались в с. Парепу, с заставами в Слободзее, Гаожаны и Петрашенах, иве. Пуэни, с заставами в Гряку, Фламынде и Гостину.
Таким образом, почти все силы отряда генерала Соймонова эшелонировались от Журжи на север, имея как бы на весу свой правый фланг у Сболодзеи.
22 января в исходе седьмого часа утра, когда еще не совсем рассвело, турки вышли от пристани Рущука на 8 больших двухмачтовых судах и нескольких лодках, причалили к левому берегу реки против Слободзеи и высадили на остров Радоман не менее 2 ½ тысячи человек со знаменами и значками68.
Сбив наш пикет № 130, неприятель рассыпал густые цепи стрелков влево от кордона и начал быстро наступать по направлению к Слободзее. [18]
|
Схема № 32
|
Одновременно с этим было высажено с трех больших лодок версты три выше, у пикета № 128, около 500 человек, которые рассыпались вверх по берегу до пикета № 125, против с. Малу-де-Жос, и до 2 тысяч человек при 6 орудиях причалили на 4 больших мачтовых судах у пикета № 131, против карантина. Кроме того, турки скатили на правый берег реки против Слободзеи 6 полевых орудий, и все их канонерские лодки заняли позицию вдоль правого берега Дуная. Из Рущука вышли и построились у подножия крепости значительные массы неприятельской пехоты.
Казаки и граничары, составлявшие нашу передовую цепь, были опрокинуты по всей линии, и турецкая пехота, высадившаяся на Радоман против Журжи, начала быстро наступать густыми цепями с большими резервами и скоро выровнялась с частями, наступавшими против Слободзеи. Движение это поддерживалось сильным огнем всех крепостных орудий переднего фаса Рущука, огнем канонерок и выдвинутых полевых орудий.
Таким образом, можно полагать, что турки решили вести одновременно атаки на Журжу и Слободзею, сосредоточив силы выше этой последней. Постоянный подход подкреплений к отряду, направлявшемуся на Журжу, заставлял предполагать, что главный удар будет ими нанесен в эту сторону.
Наступающего на Журжу неприятеля встретили сильным огнем штуцерные Колыванского и части Томского егерских полков, на поддержку которых генерал Соймонов направил 4-й батальон томских егерей под командой подполковника Верещаки. Быстро переправив свой батальон на Радоман по двум устроенным на малом острове мостам, Верещака двинул в первой линии 10-ю и 12-ю [19] егерские роты, перестроенные в ротные колонны и прикрытые цепью застрельщиков из третьих взводов. 11-я егерская и 4-я карабинерная роты составляли вторую линию. Правый фланг томцев обеспечивался двумя сотнями казаков, которые служили также связью с отрядом, действовавшим из Слободзеи.
Видя энергичное наступление русских войск, турки приостановились и направили против батальона храброго Верещаки огонь всех орудий Рущука. Неприятельская цепь, прикрытая с фронта и флангов водными протоками и поддержанная сзади сильными резервами, спокойно выдержала атаку егерей, подпустив их без выстрела на 80 шагов и осыпав с этого расстояния убийственным свинцовым дождем.
Подполковник Верещака, не смущаясь этим, лично бросился на турок в штыки, смял их и отбросил к берегу, заплатив за свое геройство смертью. Но упоенные успехом и расстроенные боем, наши передовые роты попали под фланговую атаку только что высадившихся новых резервов турок и были откинуты назад. Однако капитан Халкионов, командовавший ротами второй линии, возобновил атаку и, поддержанный двумя сотнями казаков, вновь опрокинул турок к лодкам, и егеря бросились к ближайшим орудиям, которые, однако, неприятель успел втащить на свои лодки.
Лихие действия отрядов подполковника Верещаки и капитана Халкионова дали время генералу Соймонову принять необходимые меры к отражению удара, и кризис, таким образом, для нас миновал.
Он направил на Радоман 3-й батальон Томского полка с 2 легкими орудиями и эскадрон гусар под общим начальством подполковника Пересветова, а 1-й батальон Томского полка пододвинул на маленький остров, лежащий между Журжей и Радоманом, оставив в общем резерве на городской площади 1-й батальон Колыванско-го полка, прибывший по тревоге из Ойнаку. В то же время пехота, находившаяся во Фратешти, была передвинута со своей артиллерией, 5 эскадронами гусар и 4 конными орудиями к Турбату.
Два легких орудия, посадив прислугу, рысью двинулись к берегу и открыли по неприятельским колоннам огонь сперва ядрами, а потом и шрапнелью; им помогали два батарейных орудия батареи, построенной у карантина. Попытка нескольких турецких лодок войти в пролив между Радоманом и малым островом, чтобы действовать в тыл нашим войскам, была отбита огнем этих орудий.
Между тем подполковник Пересветов, разведя свой батальон на острове в две линии и собрав 4-й батальон в резерв, вновь повел энергичное наступление на турок. Эскадрон гусар совместно с двумя сотнями казаков содействовал этой атаке с правого фланга. Турки сопротивляться более не могли и начали быстро отступать к своим лодкам. [20]
Славные действия томцев у Журжи, на которых всей тяжестью легло дело 22 января, оказали влияние и на наступление турок на Слободзею. Здесь они были первоначально задержаны метким огнем двух орудий батареи, сооруженной на берегу Кошары, которая брала наступающего противника отчасти во фланг и нанесла ему серьезные потери при переходе овражков, наполненных водой. Когда же турки увидели подошедший из Стоянешти и спускавшийся со Слободзейских высот дивизион гусар с 4 конными орудиями и узнали о серьезном положении их правого фланга, действовавшего против Журжи, то начали быстро отступать, стараясь примкнуть к левому флангу своих войск, направленных против этой последней.
Генерал Соймонов для довершения поражения приказал атаковать от Слободзеи турок 4-й и 6-й ротам Томского полка, что заставило неприятеля свое поспешное отступление по всей линии обратить в бегство и в беспорядочную посадку на суда под картечным огнем нашей артиллерии.
Наступление неприятеля на Малу-де-Жос легко было отбито двумя сотнями казаков, и к 12 с половиной часам дня никого из противников не осталось на острове Радоман.
Турки оставили на месте 60 тел, один зарядный и четыре патронных ящика и отрубленные головы наших убитых. Наши потери: офицеров — 3 убитых и 2 раненых, нижних чинов69 — 39 убитых и 148 раненых.
По собранным от пленных сведениям, конечная цель Омера-паши заключалась в овладении Слободзеей, причем против Журжи успели переправиться три регулярных батальона (8-ротного состава), 1000 европейцев и 600 башибузуков. Рущук же к этому времени, по словам тех же пленных, имел гарнизон силой в 7 регулярных батальонов, 1000 европейцев, 1000 артиллеристов, 2000 башибузуков и татарский кавалерийских полк в 700 коней.
Удачное дело под Журжей произвело очень отрадное впечатление как в армии, так и в Петербурге.
Действительно, цель, поставленная турками, оттянуть наши силы от Малой Валахии, не была достигнута; им также не только не удалось завладеть Слободзеей, но и никаким пунктом на нашем берегу Дуная, а пришлось в беспорядке и с большими потерями уходить обратно в Рущук и убедиться, что мы твердой ногой стали на всем протяжении Дуная — от Видина до устья.
Что касается нас, то неудача турок надолго обезопасила центр расположения сил князя Горчакова от новых попыток атаки с правого берега реки, а главное, в действиях под Журжей мы не видим той суеты и растерянности, которую обычно проявляли до того времени частные начальники в большинстве случаев их встреч с врагом. Утешительное впечатление производит и техника самого боя: подвижность [21] артиллерии, поддержка, оказанная ею пехоте, высылка всех штуцерных вперед, уместное применение строя поротно, прикрытого стрелковыми цепями, своевременное содействие атаке пехоты кавалерией и инициатива, проявленная частными начальниками. Короче — уроки войны сказались с большой пользой для дела.
Журжинский бой был первой точкой просветления на темном фоне дунайской кампании, и, действительно, вслед за ним воссиял, но к сожалению мимолетный, луч солнца над многострадальной головой князя Михаила Дмитриевича!
Донося государю о «славном» деле у Журжи, он как бы извинялся за значительные потери, понесенные нашими войсками. «Но здесь винить никого нельзя,— писал князь Горчаков70.— Допустить турок оставаться хоть одну лишнюю минуту на нашем берегу было бы в высшей степени опасно. Они окопались бы, и тогда выбить их стоило бы, может быть, в пять раз дороже». Извинение излишнее, так как Николай Павлович сам по достоинству оценил происшедший бой. «Дело под Журжей,— писал государь Горчакову71,— было точно прекрасное и, надеюсь, на время отняло способы к переправе турок и даст нам более покоя в центре».
Однако, чтобы действительно лишить турок возможности переправляться в значительных силах от Рущука на левый берег Дуная, необходимо было истребить находившуюся под защитой этой крепости сильную турецкую флотилию. Исполнение этого было возложено на вновь прибывшего к армии начальника инженеров генерал-адъютанта Шильдера.
Карл Андреевич Шильдер был одним из наиболее выдающихся инженеров николаевской эпохи. Его творческая изобретательность, соединенная с обширной военной опытностью, много содействовала военно-научному направлению саперного дела, которое он поддерживал с неугасаемой энергией во все время царствования императора Николая.
От природы одаренный выдающимися способностями и той искрой Божьей, которая дается только избранным натурам и без которой нельзя творить дел великих, а тем более в военном искусстве, генерал Шильдер до самой старости отличался необыкновенной энергией, верой в свое дело, в самого себя и той кипучей деятельностью, которая способна была увлечь все и всех вокруг него. Это был фанатик своей идеи, непоколебимо ей веривший и упорно ее защищавший. Поэту в душе и мистику, ему сродни было излишнее увлечение и ошибки, но не чуждо было и осознание их. Горячий и невоздержанный, Шильдер бывал неприятен, но обладал редким даром позволять себе противоречить, что давало ему возможность познавать людей в истинном их свете. Благодаря этому он [22] мог выбирать себе помощников талантливых, открыто высказывающих свое мнение на пользу дела, выдвигал их вперед и этим дал новому поколению много выдающихся тружеников на поприще родного ему военно-инженерного искусства.
Россия во многом обязана Карлу Андреевичу практической, жизненной постановкой саперного дела, и ежели черноморские моряки в дни севастопольской страды озарялись светом почившего их воспитателя — Лазарева, то и севастопольские саперы во главе с Тотлебеном во многом отражали свет их старого, увлекавшегося, немного неуравновешенного учителя — Шильдера, которого судьба не сохранила для того, чтобы ему самому принять участие и гордиться славой своих питомцев во время 349-дневной доблестной обороны Севастопольской.
Шильдер проявлял необыкновенную предприимчивость в разных случаях войны, пылкость, геройскую храбрость, искусство в постройке полевых укреплений в виду неприятеля и редкую находчивость в разных случаях войны, особенно по своей части. Его открытая наружность, восторженная речь, поэтический взгляд на дело заставляли забывать его возраст и видеть в нем юношу-героя, энтузиаста. Такими, в общем, чертами рисуют современники портрет Карла Андреевича72.
Для погруженной в апатию и нерешительность Дунайской армии именно такой человек и был нужен. Князь Горчаков сознавал [23] это и просил прислать Шильдера, хотя, по всей вероятности, предчувствовал те неприятности, которые должно было принести близкое соседство такого неспокойного помощника.
Вопрос о назначении Карла Андреевича в Дунайскую армию был поднят еще в конце 1853 года, когда князь Горчаков просил военного министра выхлопотать ему назначение этого выдающегося инженера в следующих лестных для него выражениях: «En grace obtenez-moi le general Schilder. Je donnarais une division pour l’avoir»73. Несколько позднее74 он возобновил свою просьбу в более настойчивой форме: «Schilder m'est bien indispensable. C'est rhomme de la chose». 20 декабря это назначение состоялось.
С особенным вниманием следя из Варшавы за ходом открывшихся военных действий, генерал-адъютант Шильдер сильно порицал распоряжения князя Горчакова на Дунае, которые он признавал совершенно не соответствующими обстановке. Фанатически уверенный в том, что войну надлежало вести быстро и решительно, Шильдер говорил, что князь Горчаков растянул свои войска в княжествах наподобие паутины, которую турки везде безнаказанно могут прорвать, и находил, что чрезмерно осторожное ведение операций на Дунае есть стыд и вечное пятно для русского оружия.
Обдумывая предстоящие действия в княжествах, генерал Шильдер признавал необходимым уничтожить для турок возможность хотя бы временно занимать в значительных силах какой-либо пункт на нашем берегу реки, для чего признавал безотлагательным повсеместное уничтожение на Дунае турецкой флотилии75.
С такими мыслями, в которые он верил всем пылом своей молодой души, Шильдер 25 января прибыл в Бухарест. Фанатически убежденный в том, что на нем лежит великая миссия спасать «царя России и православие», Карл Андреевич сразу же приступил с присущей ему энергией к настойчивому приведению в исполнение задуманного им плана. Но здесь ему пришлось столкнуться с известным уже читателю характером командующего войсками, и между князем Горчаковым и генералом Шильдером начались столкновения, которые постепенно приняли самые резкие формы76. Сварливый инженер признавал, что на месте Горчакова он просил бы государя «избавить главнокомандующего от такого беспокойного человека, который хоть временно, но беснуется, как бы сам сатана». Но князь Михаил Дмитриевич, в общем, благодушно относился к невоздержанности Шильдера, высоко ценя его способности и желание принести пользу общему делу. «Дорогой генерал,— писал ему князь в феврале77,— я вас люблю, уважаю, боготворю, но заклинаю вас именем всех святых, предоставьте мне командовать войсками по моему усмотрению. Невозможно каждому действовать по-своему». [24]
На другой день по приезде в главную квартиру генерал Шильдер отправился уже в Журжу, где, как известно, только что была отбита попытка турок переправиться и укрепиться на нашем берегу Дуная. Отсюда начался гром шильдеровских батарей, которым вскоре огласилось все течение реки, и встрепенувшиеся наши отряды стали беспрерывно тревожить турок.
Появление попеременно в разных местах предприимчивого и восторженного старца, умевшего возбуждать во всех окружавших его лицах одушевлявшую его неустрашимость и уверенность в успехе, производило чарующее впечатление; все просыпалось и проникалось его энергией, решимостью и нераздельной с ней верой в победу.
Для того чтобы обеспечить левый берег Дуная от постоянных угроз турок переправой на него значительных своих сил, необходимо было лишить их перевозочных средств в виде многочисленной парусной и паровой речной флотилии, ютившейся в устьях впадающих в Дунай рек под прикрытием турецких крепостей. Выполнение этой задачи генерал Шильдер прежде всего и поставил себе целью, выбрав как средство уничтожение флотилии огнем нашей полевой артиллерии, выполняющей эту задачу нередко в сфере ближайшего действия неприятельской крепости. Уверенность в успехе, решимость и даже лихость совместно с умелым применением военно-инженерного искусства увенчали действия Шильдера полным успехом.
Произведенной 26 января рекогносцировкой выяснилось, что рущукская флотилия в составе одного парохода, 34 двухмачтовых, 22 одномачтовых транспортных судов, 5 канонерских лодок и до 70 малых лодок была тесно расположена в двух линиях в устье р. Лома и, по-видимому, готовилась к какой-то новой экспедиции. Генерал Шильдер решил уничтожить эту флотилию на якоре, не дав ей возможности ускользнуть, и предупредить таким образом наступательные с ее стороны действия.
С этой целью в ночь с 26 на 27 января и в следующую были построены батареи, на четыре орудия каждая, против левой оконечности острова Макан78 — для воспрепятствования движению неприятельских судов вниз по Дунаю — ив полуверсте правее пикета № 128, дабы воспрепятствовать движению их вверх по реке. Кроме того, были выбраны места для постройки двух батарей против устья р. Лома, чтобы их огнем уничтожить суда, стоявшие на якоре.
Однако эти батареи могли быть готовы только 28-го числа утром, а между тем генерал Шильдер опасался, что турки нас предупредят и сами перейдут раньше нас в наступление. Поэтому после совещания с генералом Соймоновым он решился на рискованный шаг — поставить на острове Радоман, в сфере огня из крепости, полевую батарею совершенно открыто и обстрелять турецкую флотилию. [25]
|
Схема № 33
|
Для выполнения этой задачи были назначены 10 орудий батарейной № 2 батареи 10-й артиллерийской бригады под прикрытием батальона Колыванского егерского полка, которые с сохранением полной тишины ночью на 28 января двинулись на остров Радоман и часу во втором заняли там позицию между пикетами № 129 и 130, предварительно указанную генералом Шильдером79. Орудия расположились в 500 саженях от крепости и в 25 саженях друг от друга. Каждое орудие должно было сделать по семь выстрелов, после чего батарею предполагалось увезти назад. Лунная ночь благоприятствовала успеху стрельбы.
Ровно в 3 часа ночи батарея открыла настильно рикошетный огонь по пароходу и судам. В крепости поднялась тревога, и после третьей очереди, данной нашей батареей, на остров посыпались снаряды более чем из 80 орудий. Выпустив определенное количество снарядов, русская батарея снялась с позиции и начала отходить к Журже не прямым путем, а вверх по течению реки, чтобы ввести турок в заблуждение и избежать их крепостного огня. И действительно, крепостная артиллерия долго еще бесцельно обстреливала остров по направлению к Журже, думая настигнуть отходивших смельчаков.
Потеря наша в эту ночь состояла всего из трех раненых; у турок же утром было обнаружено сильное повреждение парохода, 6 больших и многих мелких судов. «Совершилось настоящее чудо,— [26] писал по этому поводу Шильдер своей семье80.— Действуя с четырьмя пушками против сотни орудий из крепости, флотилии и парохода, мне удалось все это потопить или разбить вдребезги, не потеряв ни одного человека и с тремя ранеными. Такой случай еще не встречался в военных летописях».
Взяв, таким образом, инициативу в свои руки, удивив, или, вернее, ошеломив, турок непривычной для них нашей энергией, Карл Андреевич на следующий день начал уже принимать более солидные меры для довершения уничтожения рущукской флотилии.
Меры эти заключались в постройке на островах нескольких батарей и в соединении островов с берегом мостами и паромами. Так, в ночь с 28-го на 29-е были построены и вооружены две батареи на острове Чорой (на 4 орудия) и на левой оконечности острова Радо-ман (на 2 орудия), имевшие назначением привлечь на себя все внимание турок. На следующую ночь на Радомане также были построены две батареи для действия против флотилии в устье Лома — у пикета № 130 на 4 орудия и у пикета № 129 на 2 орудия. Для прикрытия их от огня крепости Шильдер применял особые эполементы, которые значительно возвышались над батареей и защищали ее фланги наподобие траверсов.
С 30-го числа полевые орудия посменно занимали возведенные укрепления и обстреливали турецкую флотилию. Противник отвечал весьма оживленным огнем всей крепости. Хотя с нашей стороны действовало разом не более 2—7 орудий, а со стороны турок — 92 крепостных орудия, конная батарея, временно выезжавшая на правый берег Дуная, и три канонерские лодки, но благодаря шильдеровским эполементам потери наши были так незначительны, что мы с успехом выполняли свою задачу разрушать неприятельские суда. Сильно страдали только насыпи батарей, которые ночью быстро исправлялись.
3 февраля генерал Соймонов, который остался за Шильдера, вызванного князем Горчаковым к себе, решил нанести неприятельской флотилии окончательный удар. Для этого еще до рассвета на Радоман было отправлено семь батарейных орудий, которые и разместились в построенных батареях. В прикрытие к ним были назначены две роты Томского егерского полка, а по берегу острова были рассыпаны штуцерные всей бригады.
С рассветом началась канонада, не умолкавшая до вечера. Наши орудия выпустили по 70 зарядов каждое; турки сделали до 3000 выстрелов, которые сильно повредили наши насыпи и нанесли очень мало вреда орудиям и прислуге. Вообще весь наш урон в продолжение этого неравного воеьмисуточного состязания был поразительно мал: двое убитых и 15 раненых и контуженых. Что же касается турецкой флотилии, то она надолго перестала существовать как боевая величина. Пароход и 7 судов были затоплены, 6 больших [27] судов сели на мель, до 22 меньших судов получили значительные повреждения и несколько лодок пошли ко дну81.
Но в то время как под Рущуком шла молодецкая работа Шильдера, князь Горчаков, получив первое о ней донесение, заволновался, испугался последствий решительных действий и отдавал распоряжения, которые равнялись уничтожению замыслов старого инженера.
«Дорогой генерал,— писал ему Горчаков уже 30 января82.— Вижу, что вы строите множество батарей на берегу. Это прекрасно, но невозможно, чтобы неприятель, оправившись от первоначального страха, не покушался овладеть ими, предприняв десанты ночью или даже днем». Далее командующий армией, отзывая экстренно Шильдера из Журжи к себе, запрещал впредь до приказания ставить орудия на сооруженные батареи, «так как они неизбежно будут взяты неприятелем».
Можно представить себе, как подобное распоряжение подействовало на пылкого Карла Андреевича. «Шильдер во время разговора с Горчаковым,— занес в свой дневник генерал Коцебу83,— наговорил ему чуть не дерзостей... Он начинает относиться к нам враждебно...84 Странности Шильдера могут иметь дурные последствия...»85 Сам же виновник уничтожения рущукской флотилии посвящает распоряжению Горчакова следующие строки своего письма к родным86: «После этого беспримерного действия Горчаков приказал снять орудия, которые я поставил, и срыть мою батарею!!! Это меня взбесило, и я крупно побранился с ним. Каждому понятно, что там. Где 4 пушки истребили целую флотилию, нельзя опасаться, чтобы неприятель овладел ими, так как он не может переплыть широкую реку, разве свалится с небес. Туркам нельзя не сделаться заносчивыми перед такими людьми и не предпринимать невероятных вещей, как под Ольтеницей и Калафатом».
Генерал Соймонов, к счастью для дела, довершил после отъезда Шильдера начатую операцию, но князь Горчаков все-таки настоял, чтобы после бомбардировки 3 февраля батареи были срыты.
Впрочем, он в своем донесении государю отдал должное генералу Шильдеру, отнеся весь успех к его искусству и смелости, к изобретенным им эполементам и к умению воспользоваться малыми неровностями острова Радоман для скрытия движения нашей артиллерии87; впрочем, в конце письма военному министру князь Горчаков прибавлял, что «Schilder est malade pour s'etre trop demene»88.
Переход наш к активным действиям, естественно, должен был отразиться на поведении нашего энергичного противника — Омера-паши. И турки зашевелились по всему Дунаю. Нельзя предположить, чтобы в их намерения входило развить серьезные операции [28] на левом берегу реки, но, вернее, они хотели отвлечь наше внимание от наступательных действий, делая весьма несерьезные попытки к переходу через Дунай, и лучше обеспечить себя от поползновений Горчакова захватить их берег.
Наибольшую энергию неприятель проявил в низовьях Дуная, у Браилова, где ему удалось построить новую батарею и вызвать этим распоряжение князя Горчакова о снаряжении экспедиции для завладения ею89, а также у Туртукая, против Ольтеницы.
В этом пункте, который, вероятно, по воспоминаниям о первой неудаче особенно действовал на нервы командовавшего армией и вызывал его беспокойство90, турки, видимо, демонстрировали свои силы, желая отвлечь наше внимание от Рущука и Силистрии; они в половине февраля даже сделали высадку на левый берег Дуная, но легко были отброшены отрядом генерала Павлова почти без потерь с нашей стороны.
Однако эти действия противника не помешали нам продолжать предпринятый впредь до перехода через Дунай план стеснения неприятелю подвоза припасов по реке уничтожением его флотилии при помощи шильдеровских батарей и преграждения входа неприятельских судов в устье Дуная.
Во исполнение этого в феврале произошли наиболее видные дела у Систова, против Никополя, у Браилова и у Калараша, против Силистрии.
Действующим лицом здесь впервые выступает сделавшийся во время Севастопольской обороны народным героем генерал Степан Александрович Хрулев.
Хрулев принадлежал к тем редким самородкам военного дела, которые обладают великим талантом увлекать сердца массы и имеют все данные быть великим полководцем; стихия которых война, но все богатство натуры которых злая судьба иногда в течение всей жизни растрачивает по пустякам, заставляя их бесследно исчезать с общественной арены. В тяжелые или блестящие годины боевых столкновений народов они засветятся иногда как яркий светоч, оправдывая народное выражение, что война родит героев, удивят свет подвигами высокого мужества, надолго сохранят о себе память [29] среди благодарных потомков, но редко выходят из них талантливые полководцы. Для этого кроме всемогущего случая не хватает им ни усидчивого подготовительного труда, ни достаточных военных познаний, которые трудно без предварительной подготовки получить в короткие периоды войн; короче, им не хватает изучения, по меткому выражению Наполеона, тридцати кампаний, необходимого для того, чтобы сделаться талантливым полководцем. Хрулев был типичным представителем высокоодаренного от природы воина, которому не удалось использовать в полной мере на славу своей родины обширные, Богом данные ему таланты. Офицер гвардейской конной артиллерии, он почти до чина полковника занимал должность казначея, совсем не интересуясь изучением военного дела в широком смысле этого слова. Для того чтобы этой богатырской натуре развернуться во всю ширь, нужна была война, и впервые о нем заговорили во время венгерской кампании. Здесь Хрулев, лихой начальник авангарда, выказал столько лихости, энергии, неутомимости и смышлености, что стал известен в армии и вернулся из похода генерал-майором. В 1852 году он отправился с Перовским в хивинский поход и прибыл оттуда на Дунай героем Ак-Мечети и генерал-лейтенантом.
П. К. Меньков в своих метких, но злых характеристиках деятелей той эпохи посвящает Степану Александровичу следующий монолог. «Никто на свете не принес бы столько пользы,— говорил он Хрулеву91,— как ты, оставаясь вечно генерал-майором. С забубёнными молодцами, не зная устали и страха, ты сделал бы войну страшную для врага, истомил бы, измучил его и открыл бы армии легкий путь к победе. А генерал-лейтенант Хрулев — нехорошо: администрации не знаешь, не накормишь, не напоишь войск, измучишь пехоту и артиллерию и карты не знаешь. Отряда большого Хрулеву давать не должно».
Незабвенную службу, как увидим ниже, сослужил Степан Александрович России в Севастополе; память его и доныне чтится народом, но не вышел он все-таки из колеи частных начальников; замирилась Россия, и погас для общественной деятельности светоч Хрулева!
Прибыв на Дунай в распоряжение князя Горчакова, Степан Александрович был назначен им в помощь генералу Шильдеру и первоначально отправился к месту расположения турецкой флотилии, сосредоточенной у Никополя и Систова, с целью уничтожить ее.
Против первого из этих пунктов Хрулевым возведены были 3 батареи на 2 орудия каждая для действия против канонерских лодок и транспортных судов и, кроме того, несколько фальшивых батарей для демонстрации. Ежедневно с 13 по 17 февраля, начиная с рассвета и до сумерек, наши батареи редким огнем обстреливали турецкие суда. Противник отвечал огнем крепостных орудий, но и [30] в этом случае не нанося нам почти никаких потерь. Успех же нашей стрельбы был весьма значителен. 15-го и 16-го числа у турок было сожжено 9 больших судов, много малых и 10 катеров; остальные же были частью подняты вверх по р. Осме, частью же разведены вдоль правого берега Дуная на большом расстоянии одно от другого и повернуты кормами к нашему берегу.
С 17-го числа за недостатком снарядов стрельба против Никопольской флотилии была нами прекращена.
Что касается действия против флотилии, собранной у Систовской пристани, то кроме устроенных у местечка Зимнич батарей делались попытки расположить орудия и на острове Богурес-кулуй, но турки, своевременно выдвинув на этот раз на берег Дуная полевые орудия, заставили нас состязаться с ними, не нанеся вреда флотилии92.
Для обеспечения успеха предстоящей нам переправы через Дунай нельзя было ограничиться только уничтожением турецких судов, находившихся в бассейне этой реки, а надо было обеспечить себя и со стороны Черного моря, которое находилось в руках покровительствовавших туркам западных держав. Благодаря этому наш противник всегда мог ввести в устье реки свою новую флотилию и даже несколько пароходов.
Такая необеспеченность со стороны моря очень беспокоила князя Горчакова, в особенности с тех пор, как он не мог рассчитывать на помощь Черноморского флота. Продолжительная переписка шла по этому поводу между командовавшим войсками на Дунае и князем Меншиковым в Севастополе.
Князь Михаил Дмитриевич находил необходимым вынести оборону устья Дуная к берегу моря, укрепив Сулин и преградив потопленными судами вход в устья Сулинского и Георгиевского рукавов реки, и обращался за помощью в этом деле к своему другу. Однако князь Меншиков и генерал-адъютант барон Остен-Скен считали выполнение такой задачи неудобоисполнимым и находили, что преграждение входа в Дунай неприятельским судам можно было более удобно достигнуть укреплением мыса Четал, который служил ключом всей Дунайской дельты, а также и канонерской флотилией, сосредоточенной у этого мыса93.
Споры доходили до военного министра, который просил князя Меншикова найти тот или другой способ преградить вход неприятельским судам в Дунай, чего так боялся князь Горчаков. В конце концов вопрос этот был разрешен по существовавшему в Дунайской армии обычаю — полумерами: мыс Четал был укреплен недостаточно сильно, Сулин тоже укреплен, а устья Сулинского и Георгиевского рукавов были преграждены затопленными купеческими судами.
Это последнее распоряжение вызвало следующие иронические слова в письме князя Меншикова к Горчакову: «Le barrage du Danube [31] de St-George me parait etre une blague. Un fleuve de cette capacite ne peut etre obstrue par 3 ou 4 bateaux de pecheurs que le courant ne manquera pas d'enlevera la premiere crue, mais il sera toujours utile de faire croire a l'efficacite de ce barrage»94.
Тем временем наша Дунайская флотилия бездействовала в низовьях Дуная. Ее не умели использовать в активных целях и держали здесь для противодействия возможности входа неприятельских судов в реку со стороны Черного моря.
В половине января суда нашей флотилии были расположены следующим образом: на р. Прут у Рени стояли 9 канонерских лодок и пароход «Ординарец»; при Галаце — 3 лодки и пароход «Прут»; у Четала — 6 лодок; на рейде у Измаила — 9 лодок и пароходы «Метеор» и «Сулин». Сверх того по одному судну в Сулине, у Очаковского гирла и у пос. Вильков95.
Вопрос о способе употребления Дунайской флотилии служил предметом обширной переписки и даже споров между князем Горчаковым и Меншиковым.
В Дунайской армии не было лица, сумевшего дать надлежащее применение этой речной силе, которая могла бы способствовать нашим набегам на турецкий берег Дуная или по крайней мере оградить нас от постоянного беспокойства, доставляемого неприятелем. С другой стороны, желая все-таки использовать флотилию, ей иногда ставили задачи, не соответствовавшие ее средствам, как, например, борьбу с береговыми батареями, бесцельно разрушая материальную часть, которая могла оказать большую помощь при предстоящей переправе через Дунай. Можно смело сказать, что ни со стороны сухопутных генералов, ни со стороны моряков не нашлось лиц, способных руководить операциями столь важного фактора, как речная флотилия, при борьбе на берегах реки протяженностью почти 300 верст.
«Si vous voulez que cette flottille vous soit utile pour la grande operation du passage sur l'autre rive,— писал Меншиков князю Горчакову96,— empechez Liders de l'employer avec aussi peu d'intelligence qu'il le fait».
Но, кроме беспредметных советов и сожалений, что Горчаков не имеет талантливых помощников, князь Александр Сергеевич ничем не помог своему другу, хотя в его распоряжении находился весь личный состав Черноморского флота.
На несоответственное употребление Дунайской флотилии обратил внимание и император Николай. «Про турецкие пароходы на Дунае ничего не знаю,— писал государь князю Горчакову97.— Нашей флотилии их пропускать не должно; вот ее цель, а не пустые и убыточные канонады с батареи, кончающиеся ничем».
В половине февраля князь Горчаков решил ввиду предполагавшегося заграждения устья Дуная затопленными судами часть нашей [32] флотилии поднять от Галаца вверх по реке и сосредоточить у Браилова. Так как нам не удалось воспрепятствовать туркам возвести на их берегу реки, против Браилова, ряд укреплений, предназначенных по преимуществу для охраны входа в Мачинский рукав, то операция провода нашей флотилии под огнем этих батарей представлялась делом нелегким. Ее решено было произвести ночью, а для отвлечения внимания турок сделать перед проходом судов высадку на правый берег и атаковать наиболее опасную батарею, построенную турками в трех верстах ниже Браилова.
|
Схема № 34
|
Эта задача в ночь с 17 на 18 февраля была возложена на 300 егерей Замосцьского полка под начальством подполковника Ковальского, который, узнав о приближении флотилии, переправился на правый берег и атаковал в штыки батарею. Потеряв в этой атаке 16 человек убитыми и 23 ранеными, замосцы дали возможность благополучно провести из Галаца в Браилов 2 парохода и 8 канонерских лодок, после чего вернулись на свой берег98.
Между тем еще вскоре после окончания дела у Журжи генерал Шильдер решил отправиться в Каларашский отряд, чтобы произвести с силистрийской флотилией такую же операцию, какая была произведена с рущукской. «Je n'ose pas trop compter sur un grand succes de ce c6te,— писал по этому поводу князь Горчаков военному министру99,— la plage etant moins favorable et l'ennemi ayant les moyens d'abriter ses embarcations desTles; mais il fera le possible et je I'm fortement engage de ne pas tenter l'impossible...» Однако исполнение [33] этого намерения было на некоторое время отложено, и лишь 16 февраля в Калараш прибыл по поручению Шильдера генерал Хрулев с инженерными офицерами для постройки против Силистрии батарей.
Произведя рекогносцировку реки, он приступил к сооружению на нашем берегу семи батарей — трех против острова Гоп100 и четырех против Силистрии. Турки противодействовали нашим работам редким и безвредным огнем, и к вечеру 19-го числа батареи были окончены, но не вооружены.
Неприятель решил воспользоваться удалением нашего отряда от берега и 20 февраля на рассвете снарядил сильную экспедицию на левый берег Дуная, которая должна была сбить охранявшую батареи цепь казаков и срыть наши постройки. С этой целью около 6000 человек переправились на 30 судах в два приема с острова Гоп и от Силистрии через Дунай и, сбив казаков, двинулись против батарей.
В Калараше был расположен отряд генерала Богушевского силой в 4 ¼ бат., 2 эск., 2 сот., 12 пеш. и 6 кон. op.101, который при первом известии о высадке неприятеля быстро направился по течению р. Борчи к угрожаемому пункту, отстоявшему верст на восемь от Калараша. Здесь после небольшого отдыха отряд выстроил параллельно течению Дуная в версте от берега боевой порядок под сильным огнем с крепости. Впереди под прикрытием густой цепи застрельщиков была поставлена вся пешая артиллерия, имеющая за собой пехоту в трех линиях. В первой линии в ротных колоннах три роты 2-го батальона Егерского князя Варшавского полка и рота Валахского полка; вторую линию составляли 3-й и 4-й батальоны егерей и колоннах к атаке, а между ними стояла оставшаяся рота 2-го баталиона в ротной колонне, и, наконец, в резерве за второй линией встал 1-й батальон егерей в полувзводной колонне из середины.
На флангах рот первой линии расположилось по три конных орудия, а на правом фланге второй линии стали уланы и казаки.
Генерал Хрулев принял под свое начальство правый фланг, а генерал Богушевский центр и левый фланг.
Степан Александрович, не дав туркам опомниться, приказал штабс-капитану Ахбауру, адъютанту генерала Шильдера, хорошо знакомому с местностью, вести на левый фланг неприятеля, в направлении на нашу крайнюю батарею, три конных орудия, улан и казаков.
Турки, перестав срывать укрепления, двинули против кавалерии полк египтян с густой цепью застрельщиков. Но конные орудия лихо вынеслись вперед и картечью осыпали приятельскую пехоту, заставив ее отступить к Дунаю под преследованием наших улан и казаков. Ахбаур пододвинул тогда орудия к самому берегу Дуная и открыл огонь по отплывающим судам. [34]
Около 500 турок не успели сесть в лодки и толпились на узкой полосе, заслоненной крутым берегом реки. Не имея возможности атаковать их в конном строю, Хрулев спешил улан, казаков, артиллерийскую прислугу и ездовых и во главе этой кучи бросился с пиками и шашками на противника, окончательно уничтожив его.
Тем временем первая линия нашей пехоты, пройдя в интервалы между орудиями, двинулась, прикрываясь камышами, к срываемому турками редуту № 4. Сильный огонь, которым были встречены егеря, не помешал их штыковой атаке, и неприятель и здесь бежал к судам под прикрытием огня из крепости. Тогда наши 4 батарейных орудия выдвинулись к самому берегу Дуная, снялись между укреплениями № 3 и 4 и окончательно добили здесь турок.
Одновременно с этим конные орудия левого фланга генерала Богушевского выдвинулись против батареи № 3, где неприятель, стоя на бруствере, разбрасывал землю. Обстреляв последовательно с двух позиций турок прицельным огнем, командовавший орудиями полковник Зыбин подскакал к батарее на 100 саженей и, приказав для скорости дослать картечные жестянки на ядра и гранаты, которыми орудия были уже заряжены, открыл убийственный огонь по туркам, бежавшим к своим лодкам. Полковник Зыбин перенес огонь на лодки, из которых 2 потопил вместе с находившимися на них людьми.
Во время общего бегства турок генерал Богушевский получил донесение, что 3 турецкие лодки потеряли руль и неслись по течению к острову Гоп. Тогда он быстро направил к батарее № 1под прикрытием роты пехоты те 4 батарейных орудия, которые уже раньше переехали на берег Дуная. Метким огнем эти лодки также были потоплены.
Потеря наша в этот день заключалась в 9 раненых, что можно объяснить отсутствием на турецких лодках орудий и умелой маскировкой наших войск в густых камышах, покрывавших берег Дуная. Потеря неприятеля состояла из 38 пленных, 248 убитых; 4 погибших и 2 сильно попорченных лодок, а кроме того, из значительного числа утонувших и раненых.
В блестящем деле Хрулева поистине все радует сердце. Отсутствие растерянности, быстрота сбора и подхода к угрожаемому пункту всего отряда, взаимодействие разных родов оружия, применение их сообразно с присущими им свойствами, подвижность артиллерии, соответственное значение стрелковых цепей и та решимость старшего начальника, которая электрической искрой проходит до последнего рядового. Результатом всего этого явился сильный подъем духа Каларашского отряда, переставшего бояться силистрийских турок. [35]
Наши поврежденные батареи были вновь исправлены и 21 февраля вооружены 9 орудиями. На следующий день Хрулев начал обстреливать из них крепость, произведя в ней несколько пожаров заставив на время прекратить огонь с ее верхов. К вечеру артиллерия наша благополучно вернулась в крепость102.
Изложенными событиями в общем исчерпываются действия наши на Дунае в период, предшествовавший совершению операции переправы через эту реку. Энергия, проявленная генералом Шильдером, пробудила нашу армию, подняла ее дух несколькими успешными делами, показав, что мы не только можем отбивать попытки неприятеля против нашего берега, но и в свою очередь беспокоить его и наносить ему существенный вред. Со своей стороны, турки должны были перестать смотреть на армию князя Горчакова как на обозначенного противника и начать считаться с ее хоть и мелкими, но все-таки наступательными порывами. Шильдер и Хрулев, тревожа турок последовательно на разных пунктах длинной оборонительной линии Дуная, Невольно должны были отвлечь внимание неприятеля и ввести его в заблуждение относительно предполагаемого пункта нашей переправы через реку, так как наступающая весна заставляла его ожидать совершения этой операции. Таково, по нашему мнению, было значение огня шильдеровских батарей, который, в общем, не произвел существенного изменения в нашей обстановке на Дунае. Он был лишь прелюдией к блестящему переходу через эту реку князя Горчакова, предписанному ему императором Николаем и на скорейшем исполнении которого так настаивал государь. Но прежде чем перейдем к описанию этой светлой страницы кампании 1854 года на европейском театре, упомянем вкратце о тех стычках, которые в конце февраля и в начале марта происходили в разных пунктах нашего расположения.
Наступательные попытки турок в половине февраля от Туртукая и овладение ими большим островом, лежащим против этого пункта, заставили командировать в Ольтеницкий отряд генерала Хрулева, которому было приказано очистить занятый противником остров.
С этой целью в ночь с 27 на 28 февраля им были построены и вооружены на левом фланге 5 батарей, каждая на одно орудие, для стрельбы вдоль острова с расстояния 60 саженей и на правом фланге, на острове Малый Кичу, 4 батареи, тоже на одно орудие каждая, для поражения турецкого острова косыми выстрелами с расстояния 50 саженей. Таким образом, остров должен был обстреливаться перекрестным огнем наших батарей. В означенных работах [36] впервые в эту кампанию принимал участие подполковник Тотлебен, стяжавший себе впоследствии неувядаемую славу на бастионах севастопольских.
|
Схема № 35
|
Генерал Хрулев предполагал, обстреляв занимаемый турками и покрытый густым лесом остров, атаковать его. С этой целью 28-го числа около часа дня с вновь устроенных батарей был открыт перекрестный огонь и в то же время на пароме из 18 лодок были перевезены на остров Б. Кичу 2 батальона Охотского полка, а третий оставлен на левом берегу у переправы103. Камчатский же егерский полк был переведен на правый берег р. Аржиса, кроме трех рот, оставленных в карантине и в Ольтенице.
В 5 часов дня, полагая остров достаточно обстрелянным, генерал Хрулев направил на Валахский остров пять орудий под прикрытием батальона охотцев с целью построить там батарею для действия в тыл туркам. Орудия своим картечным огнем заставили неприятеля очистить первую линию ложементов, но его сильный огонь со второй линии и отсутствие ожидаемого брода заставили Хрулева отказаться от предполагаемой попытки и решиться устроить переправу ниже по течению рукава для атаки с этой стороны. Однако и здесь турками были приняты меры к самой упорной обороне, что заставило Хрулева приказать войскам вернуться на места их прежней стоянки.
Урон наш в этом деле доходил до 100 убитых и раненых104.
Дальнейшие действия здесь ограничились закреплением занятого обеими сторонами положения. [37]
Против никопольской флотилии в феврале нами производилась ежедневная редкая стрельба из батарей, устроенных около Турно. Это совершенно прекратило движение неприятельских судов по Дунаю, которые, направляясь из Видина или Рахова, останавливались, не доходя Никополя, у с. Излазлы. Наша стрельба вызвала принятие неприятелем некоторых мер, в виде занятия и укрепления ближайших островов, чем действия здесь и ограничились вплоть до перехода нами через Дунай.
Тем временем сильный по численности Мало-Валахский отряд генерала Липранди продолжал исполнять строго пассивную задачу стеснения калафатских турок и ограничивался лишь производством ряда рекогносцировок с целью держать неприятеля в страхе всегда ожидаемого нашего наступления.
Так, 2 февраля105, узнав, что турки снова заняли с. Чепурчени значительным отрядом численностью около 2 ½ тысячи при 2 орудиях, генерал Липранди двинул ночью свой отряд к этому селению с целью по возможности отрезать неприятеля от Калафата.
Собственно наступление на Чепурчени должно было быть произведено колонной Бельгарда из Пояны106. Отрядам, расположенным в Гунии и Мадловите, было приказано пододвинуться на полторы версты к калафатским укреплениям с целью поддержать Бельгарда, если бы турки вышли из Калафата на помощь своим. Наконец, войска, расположенные в с. Голенцы-Команы, также должны были приблизиться к Калафату и составить резерв остальных колонн.
Подход Бельгарда к Чепурченям заставил турок, заблаговременно осведомленных об этом своими передовыми постами, поспешно отступить, обменявшись с нами лишь несколькими орудийными выстрелами, которые произвели сильную тревогу в Калафате.
Бельгард, исполнив свою задачу занять Чепурчени, не знал, что ему делать дальше. Офицер, посланный за приказанием к генералу Липранди, заблудился, и Поянский отряд остался на месте, не считая нужным развить свой успех.
Подошел к калафатским укреплениям и генерал Липранди, который, не зная, что делается у Бельгарда, также остался на месте.
А между тем у турок, по словам бежавших оттуда местных крестьян, паника приняла грандиозные размеры. «Казалось бы,— пишет по этому поводу один из современников107,— какого более благоприятного момента было ждать для атаки Калафата! Тут бы и ударить на турок! Так нет — наши не могут ни на что решиться и не атакуют...»
И действительно, на рассвете войска Мало-Валахского отряда вернулись на свои места, ограничась истреблением запасов у Чепурчени и подморозив значительное число нижних чинов, так как в течение ночи мороз окреп с 5 до 15 градусов. [38]
7 февраля Мало-Валахский отряд вновь произвел бесцельное наступление к Калафату, исполняя приказание князя Горчакова возможно чаще тревожить там турок108. Войска из Мадловиты и Поян следовали к Калафату кратчайшими путями, отделив к стороне Чепурчени 4 эскадрона гусар с 4 конными орудиями и сотней казаков109, с целью удостовериться, не занято ли вновь это селение неприятелем.
Оттеснив передовые части противника, отряд остановил ся в 2 верстах от калафатских укреплений и выставил на особо устроенных станках 4 единорога для действия навесными выстрелами с дальнего расстояния. Огонь этот привел турецкие войска в движение и заставил отвечать их 2 левофланговые батареи, которые никакого вреда нам не наносили. Заметив предел, до которого достигали неприятельские снаряды, генерал Липранди выставил вне этого предела 8 батарейных орудий, открывших огонь по левофланговому редуту, который находился на берегу Дуная. Действие этих орудий заставило неприятеля открыть огонь еще с двух батарей и обнаружило нам, что калафатские укрепления, или по крайней мере левая половина их, были вооружены только полевыми орудиями.
В то же время отряд, высланный к Чепурчени, застал там 250 турецких кавалеристов, которых атаковал и рассеял.
К середине февраля было выяснено, что в Рахово прибыло с разных сторон до 2000 турецких пехотинцев; конница же, находившаяся в этом городе, отправлена вниз по Дунаю к Рущуку. В Лом-Паланке находилось до 3000 турецких солдат, а между Видином и р. Тимок производилось по Дунаю большое движение лодок. Вследствие этого генерал Липранди снарядил особую подвижную колонну из 2 эск., 2 кон. op., одной роты и команды штуцерных110, которая двинулась вверх по Дунаю до с. Груи, мешая своим огнем свободному плаванию турецких судов.
Тем временем, когда Липранди производил бесплодные рекогносцировки Калафата, долженствовавшие устрашить турок, [39] но по мере их однообразного повторения терявшие и это свойство, старик Шильдер, находясь в Калараше и Браилове, изнывал от желания лично поехать в Мало-Валахский отряд, где он рассчитывал одним ударом покончить с беспокойными калафатскими турками. «L'affaire de Kalafat est celle qui m'interesse le plus apres toutes les besognes a Brai'lof et Galatz qui pesent encore sur moi,— писал он князю Горчакову111.— Vous n'avez, mon prince, qu'a vouloir et la garnison de Kalafat sera faite prisonniee...» Но командовавший войсками на Дунае, видимо, боялся, что Шильдер придаст очень решительный характер действиям против этого столь деликатного в глазах князя Горчакова пункта, так как старику инженеру не удалось туда попасть, несмотря на решительные требования Карла Андреевича. В своих последующих записках как на имя Горчакова, так и на имя военного министра он настоятельно требовал разрешения отправиться к Калафату, обещая заставить плененный турецкий отряд сложить свои знамена к ногам царя112.
Кто знает, может быть, генералу Шильдеру удалось бы влить в Мало-Валахский отряд тот дух решимости и отсутствия страха ответственности, которые, вероятно, одни были причиной дислоцирования турок на нашем берегу Дуная. По крайней мере французский полковник Диё, который посетил в это время Калафат, рисует положение турок там далеко не в блестящем виде. Укрепленный лагерь, по его словам113, был очень растянут, мог вмещать в себе до 60 тысяч, не имел редута и требовал оставлять в нем в случае вылазки много войск. А между тем турецкие силы были там незначительны, очень утомлены постоянной бдительностью, и Омер-паша должен был отказаться от всяких наступательных попыток. Вообще автор письма не оправдывал желания турок удерживать Калафат в своих руках; они не могли действовать против нашего фланга и были совершенно заперты в своем лагере после укрепления нами Пояны, Мадловиты и других селений.
Французский корреспондент не догадывался, какое нравственное влияние на князя Горчакова имела эта горсть турок, смело уцепившаяся за наш берег Дуная и надолго парализовавшая волю многочисленной русской армии.
В низовьях Дуная также продолжались мелкие стычки с неприятелем, происходившие большей частью из-за постройки турками батарей на своем берегу, места для которых мы им указывали нашими не всегда сноровистыми, но активными действиями, о которых говорилось выше.
Так, демонстративная переправа русских войск у Браилова П февраля указала туркам на необходимость устройства против кордона № 260 (в 3 верстах ниже Браилова) укрепления с двумя орудиями и увеличения там числа войск114. Мы на это ответили [40] постройкой на нашем берегу двух батарей, на 2 орудия каждая, и поддерживали против турок редкий огонь. Неприятель делал также несколько попыток переправы небольших частей на левый берег реки с целью очистки этого берега от камыша, но легко был отбиваем нашими войсками.
В таких, в общем, незначительных стычках в конце февраля и в начале марта заключались действия враждующих сторон на европейском театре войны.
Но этот период обоюдного спокойствия пришел к концу. Россия вступила в новую фазу борьбы, борьбы с сильной коалицией Англии, Франции и Турции, которая хоть отчасти развязала связанные дипломатическими путами руки нашей родины и дала возможность нам попытаться взять инициативу в свои руки и перебросить театр войны на тот берег Дуная.
Время, однако, было упущено, и гнет пассивности лиц, стоявших во главе армии, этого вечного предвестника неудачной войны, совместно с их боязнью риска и ответственности, в скором времени вновь и на этот раз навсегда сковал орлиный полет мысли и воли императора Николая!
Грозовые тучи, нависшие над всем пространством России в виде состоявшегося разрыва с западными державами и возможности нападения врага на все обширные границы нашего отечества, заставили все русское общество особенно чутко относиться к тому, что делалось на берегах Дуная. «L'inquietude ou nous sommes est si grande que tout nous semble presage,— занес по этому поводу в свой дневник князь П. П. Гагарин115. Нам так хотелось какого-нибудь блестящего дела у Горчакова и хотелось не только во славу русского оружия, но как необходимого удара грома, который должен был уменьшить дерзость врагов России, искусно завязавших из злобы, ненависти и злословия мертвую петлю вокруг шеи русского колосса.
Однако одной армии во главе с нерешительным главнокомандующим не по силам было сделать на берегах международного Дуная то, что позднее с успехом выполнил, под руководством того же лица, многострадальный Севастополь соединенными усилиями армии и нравственной поддержкой всего русского народа, ставшего на защиту своего великодержавного бытия.
«Que veut-on,— писал князь Гагарин 9 марта'16.— Pourquoi se bat-on? Nul ne le sait que cette obieuse Angleterre qui compte comme prosperite personnelle tout le mal qui arrive aux autres. Odieux pays, qui, si les peuplesetaient comme les hommes, devraitetre compte comme un grand criminel et comme tel condamne par le globe. Ce n'est pas contre la Russie qu'il faudrait une coalition, mais bien contre elle».
Сетования на руководителей нашими операциями на Дунае раздавались и в армии, и в среде русской интеллигенции, и в придворных сферах. [41]
«Да и вообще говоря, как у нас организована оборона Дунайского берега,— пишет один из участников этой войны117.— Войска растянуты на значительном пространстве, причем они ни в каком случае не будут иметь возможности вовремя стянуться к действительно угрожаемому пункту. Высшее начальство находится слишком далеко, чтобы его распоряжения могли поспеть своевременно к ближайшему начальству войск, охраняющих Дунай, которому не дано почти никакой самостоятельности».
В свою очередь известный славянофил С. Т. Аксаков 5 февраля 1854 года писал Погодину118: «Наше политическое положение меня с ума сводит. Я боюсь не Европы, на нас восстающей, а боюсь сомнений и нерешительности с нашей стороны и боюсь также за выбор главнокомандующих, которых понадобится несколько. Говорят, что на Дунае распоряжения очень плохи, а в Главном штабе все почти не чисто русские люди и даже много измены. Этак, пожалуй, и с чудным войском будет плохо».
Князь П. П. Гагарин в своем дневнике, который может служить отголоском разговоров в высших сферах Петербурга, также посвящает армии несколько строк119: «Les marechal120 est ici depuis dimanche. Il ira prendre le commandement de l'armee du Danube et tout le monde s'en rejouit: il est vieux, peut-etre l'age a-t-il amoindri ses forces et par consequent l'homme, mais il у aura toujours le prestige de ses anciens succes et la confiance de l'armee et de l'Empereur... On a fait une caricature de son predecesseur le prince Gortchakoff. II a les deux bras etendus, les revers des mains sont visibles, sur l'un d'eux est ecrit ordre, sur l'autre contre-ordre, sur le front desordre. Je ne sais a quel point cela est merite, mais cela n'est pas agreable, surtout a la suite d'une campagne dont il n'est peut-etre pas responsable, mais ou il n'y a rien eu de remarquable et que l'Europe a marquee en disant qu'Omer pacha l'avait tenu en echec avec une аrmee peu formidable».
Военный министр князь В. А. Долгоруков также открыто печалился на ход наших военных операций на Дунае. Желая успеха в заграждении русла Дуная, он писал князю Меншикову121: «Dieu veuille qu'elles reussissent mieux que nos premiers essais sur le Danube. Ceux-ci me navrent le caeur et si nous continuons du meme train, nous perdrons notre аrmee avant qu'elle ne puisseetre employee efficacement. C'est surtout a cette heure que nos troupes vont nous devenir necessaires. La politique est plus embrouillee que jamais et sans plus penser aux recriminations il faut, selon moi, coute que coute vaincre ou mourir».
На подобные упреки, неоднократно повторяемые, князь Михаил Дмитриевич Горчаков, виноватый не более других в невзгодах, постигших Россию, отвечал военному министру следующими словами оправдания уже в конце 1854 года122: «Les reproches que vous nous faites, mon cher prince, sur le peu de succes du resultat des [42] campagnes de 1853 et 1854, me paraissent injustes. Ce n'est pas a cause du decousu des operations que nous n'avons pas eu de succes, mais par suite de la nature des choses. Que pouvais-je faire en 1853 plus que de couvrir les Principautes? Je l'ai fait d'abord avec un seul corps d'armee et a l'arrivee du 3-me corps j'ai refoule l'ennemi jusqu'a Kalafat. II est vrai que je n'ai pas force ce dernier point, mais c'eut ete de la demence de le tenter. Kalafat etait certes plus fort que ne l'etait Sevastopol au commencement de septembre et d'une importance aussi parfaitement minime que Sevastopol est d'une importance majeure, et pourtant les anglo-francais, qui disposent de bien d'autres moyens que deux que j'aurais pu employer contre Kalafat, n'en sont pas venus a bout jusqu'a present».
Трудно согласиться с подобным взглядом автора письма.
Сам государь был, по обыкновению, далек от упреков кому бы то ни было и смиренно переносил тяжелый, выпавший на его долю крест. «Положение наше не легкое,— писал он князю Горчакову 18 февраля 1854 года123,— но, возложив всю надежду на милость Божию, на общий славный дух России и на храбрость и верность наших героев, я спокойно ожидаю, что Бог нам дарует, и не унываю».
Тем временем в Петербурге свершилось событие, которому суждено было сыграть весьма важную роль в дальнейшем ходе кампании. Грозное положение, в котором оказалась Россия после разрыва с западными державами, сопряженное с недвусмысленной враждебностью Австрии и колебанием Пруссии, заставило императора Николая обратиться к своему испытанному другу, в преданность и особые военные дарования которого он несокрушимо верил, и вручить оборону государства на всем протяжении от Балтийского до Черного морей в руки князя Варшавского. [43]
Двумя рескриптами124, данными на его имя 21 февраля, Паскевичу подчинялись, кроме действующей армии, войска, находившиеся на Дунае, а также резервные и запасные части, которые будут находиться в подведомственных Паскевичу районах, но, однако, при условии, чтобы резервные части были по преимуществу употребляемы для той цели, для которой они предназначались. Этими же рескриптами определялись права и обязанности князя Горчакова и назначенного командовать войсками в Царстве Польском графа Ридигера как в присутствии князя Варшавского, так и в случае его отсутствия.
6 марта в главной квартире было получено известие о назначении Паскевича главнокомандующим и о скором прибытии его на театр военных действий. Одновременно князь Михаил Дмитриевич получил всемилостивейший рескрипт с изъявлением искренней признательности государя за его полезные заслуги по командованию Дунайской армией123.
Смена Горчакова пришла почти накануне исполнения его блестящей переправы через Дунай и была объявлена войскам уже после совершения этой операции.
«С твердостью стоика,— пишет один из современников126,— перенес князь Горчаков это назначение и, поздравляя с ним войска, говорил — успех переправы за Дунай, совершившийся одновременно с назначением фельдмаршала, предвестник побед и славы, к которым поведет нас испытанный в победах герой».
Иное впечатление произвело это назначение на генерала Коцебу, который в своем дневнике за 6 марта занес следующее127: «Получены соображения нового главнокомандующего о нашем положении. Эти соображения должны затормозить все наши дальнейшие операции, потому что он исходит из той точки зрения, что Австрия объявит нам войну, что французы и англичане сделают высадку у Одессы, вследствие чего нам придется перейти за Серет и оставить Малую Валахию. Досадно, досадно!»128
И действительно, все распоряжения Паскевича должны были, как изложено в своем месте, погубить операцию переправы через Дунай, если бы в данном случае князя Горчакова не покинула его всегдашняя нерешительность.
Примечания
1 См. схему № 27.
2 Алексопольский егер. п., Донской каз. № 37 п, и конно-легк. № 9 бат.
3 2-я бриг. 10-й пех. див., Гусар, наследника цесаревича и Донск. каз. № 40 полки, бат. № 2 и легк. № 2 бат. 10-й артил, бриг, и конно-легк. № 8 бат. [44]
4 2-й бриг. 11-й пех. див., Уланск. герцога Нассауского п., 3 сот. Донского каз. № 34 п. и сотня полковника Зарубина полка, батарейная № 3 и легк. № 4 бат. 11-й артил, бриг, и дивизион конно-легк. № 9 бат.
5 Люблинский егер. п., Вознесенский улан, п., по три сотни Донского каз. № 9 и № 34 полков, легк. № 7 бат. 15-й арт. бриг, и 6 op. конно-легк. № 7 бат.
6 В Добрени и Херешти — 1-я бриг. 11-го п. див. и легк. № 5 бат. 11-й артил, бриг. Между Брагадиром и Крецешти — 1-я бриг. 8-й пех. див., бат. № 3 и легк. № 3 бат. 8-й артил, бриг. В Бухаресте — Кременчугский егер. п., бат. Охотского п. и 5-й легк. бат. 8-й артил, бриг. В Буфтиде-Сусс — легк. № 4 бат. 8-й артил, бриг. В Фундени-Вакарескулуй — 6 эск. Ольвиопольского улан. п. В Слободзее и Чульнице — 6 эскадр. Вознесенского, улан. п. В Цендерсе — бат. Люблинского, егер. п., дивизион Ольвиопольского улан. п. и 2 op. конно-легк. № 7 бат. В Обилешти-Ноу, Лехлии и Калараше — 2-я бриг. 9-й пех. див. с легк. 7-й и 8-й бат. 9-й артил, бриг. В Калараше один из полков этой бригады должен был сменить Люблинский п. и легк. № 7 бат. 15-й арт. бр.
' Князь Горчаков — командиру 4-го корпуса 3 января 1854 г., № 39. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3413.
8 Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
9 Об атаке укреплений князь Горчаков в своем наставлении не говорит, а сообщает лишь об атаке тех насыпей, которыми окружены валахские деревни.
10 Дневник генерал-адъютанта Коцебу, запись за 1 января 1854 г. Музей Севастопольской обороны.
11 Там же.
12 См. схему № 28.
13 Военно-исторический журнал войск 3, 4 и 5-го корпуса за 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3588. История Замосцьского пех. полка.
14 Военно-исторический журнал и приказ князя Горчакова от 3 января 1854 г., № 7.
15 См. схему № 27.
16 Журнал военных действий и отношение графа Анрспа генералу Коцебу 2 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
17 Архив П. К. Менькова. Музей Севастопольской обороны. Мы помещаем план Калафатского укрепленного лагеря, сохранившийся у Менькова, ведшего журнал военных действий. См. схему № 19.
18 См. схему № 18.
19 Всеподданнейшее письмо 3 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88.
20 Алабин. Восточная война. Ч. II. С. 172—174.
21 Дневник за 3 и 4 января 1854 г. Музей Севастопольской обороны.
22 Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1853 г., д. № 57.
23 От 11 января.
24 Записка князя Горчакова о действиях в Малой Валахии от 21 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
25 Дневник генерал-адъютанта П. Е. Коцебу, запись за 13 января.
26 Там же.
27 Пехотные полки: Азовский, Днепровский, Украинский, Одесский, Екатеринбургский, Тобольский, 4-й сап. бат. (2 р.) с соотв. артил., Бугский улан., [45] Гусар, князя Варшавского и принца Фридриха Карла Прусского п., Донск. каз. № 32 п., легк. № 10 кон. бат. и Донск. № 9 бат.
28 См. схему № 20.
29 Записка князя Горчакова о действии в Малой Валахии от 21 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., секр. д. № 60.
30 Диспозиции для движения каждой колонны были составлены в штабе армии и заключали в себе лишь указания порядка следования в походной колонне частей войск. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
31 Схемы № 20 и 30.
32 Дневник П. Е. Коцебу. Музей Севастопольской обороны.
33 Записки П. К. Менькова. Там же.
34 1-я бриг. 10-го п. див., рота 4-го сап. бат., 10-й артил, бриг. бат. и легк. № 1 бат., Гусар., князя Варшавского п., 4 op. конно-легк. № 4 бат. и 2 сот. Донского каз. № 38 п.
35 Командующий войсками — г-ну Бельгарду 17 января 1854 г., № 143. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
36 Записка князя Горчакова о действии в Малой Валахии от 21 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
37 Пр-ние по войскам Мало-Валахийского отряда от 17 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 3416.
38 См. схему № 17.
39 Записка князя Горчакова о действии в Малой Валахии от 21 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
40 Дневник П. Е. Коцебу. Музей Севастопольской обороны.
41 Командующий войсками — генералу Липранди 17 января 1854 г., № 122. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
42 Записка князя Горчакова о действии в Малой Валахии от 21 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
43 Князь Горчаков — князю Меншикову 24 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
44 Записки Алабина и П. К. Менькова.
45 Дневник П. Е. Коцебу за 19 января. Музей Севастопольской обороны.
46 L'ambassadeur a Constantinople au ministre de la guerre le 5 fevricr 1854. Парижский воен. архив.
47 Рапорты генерала Липранди князю Горчакову 22, 24, 29 января, 8 и 15 февраля 1854 г., № 64, 86, 96, 115 и 122. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416 и записки Генрици; Русская старина. 1877, октябрь.
48 Там же.
49 Тобольский пех. п., 1 бат. Украинского егер. п., 10 op. 11-й артил, бриг, 2 op. 12-й артил, бриг., дивизион Гусар, принца Фридриха Карла Прусского п. и ½ сотни Донского каз. № 38 п.
50 См. схему № 28.
5l См. схему № 29.
52 Рапорт контр-адмирала Мессера генерал-адъютанту Лидерсу 15 января 1854 г., № 173. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3423. Вахт. журн. участ. судов. Черноморский центр. Военно-морской архив, кн. оп. 51, оп. 3359, № 2549, 2576, 2577, св. 141. [46]
53 От ? февраля 1854 г. из Измаила (автор по рассеянности часто забывал ставить числа). Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
54 Князь Ментиков в частном письме военному министру (24 января 1854 г.) также глубоко возмущался походом канонерских лодок против земляной береговой батареи и бесцельной тратой массы снарядов для срытия насыпи этой батареи. «И est en vcritc dcsolant,— закончил он,— dc voir employer cette flottille avec aussi pcu d'intcligcncc».
55 Военно-исторический журнал военных действий.
56 2-я бриг. 14-й пех. див. занимала участок Галац—Рени; 1-я бриг. 15-й пех. див.— Модлинский п. — в резерве у Дубсско и Чочилс; Пражский п. — по р. Яломницс с центром в Слободзсс, 2-я бриг. — между Браиловом и Визири-де-Жос (Журнал воен. действий).
57 См. схему № 28.
58 Журнал воен. действий и вахт, журнал парохода «Прут». Черноморский центр, военно-морской архив, кн. оп. 51, оп. 335, д. № 2544, св. 140.
59 L'ambassadcur a Constantinople au ministre dc la guerre 1c 25 fevrier 1854. Париж. Архив Воен. мин.
60 3 бат. Томского егер. п., 6 op. бат. № 2 бат. 10 артил, бриг., 1 эск. Гусар., наследника цесаревича п. и 2 сот. Донского каз. № 40 п.
61 См. схему № 31 и общую карту.
62 Колыванский егер. п.
63 Колыванский егер. п., 6 op. № 2 бат. и 10 op. легк. №2 бат. 10-й артил. бриг., 3 эск. Гусарск. наследника цесаревича п. и 4 op. конно-легк. № 8 бат.
64 Донской каз. № 40 п.
65 Гусар, наследника цесаревича п.
66 Томский егер. п. и легк. № 1 бат. 10 артил, бриг.
67 Гусар, наследника цесаревича п. и легко-кон. № 8 бат.
68 См. схему Na 32.
69 Рапорт генерал-лейтенанта Соймонова генерал-адмиралу князю Горчакову 22 января 1854 г., № 81. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426.
Ген.-кварт, армии — генерал-лейтенанту Липранди 29 января 1854 г., № 261. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
Материал истории Томского полка капитана Дмитриевского. Дневник П. Е. Коцебу. Письмо Генеральному штабу подпоручика Батезатула. Рукоп. отд. музея Севастопольской обороны.
Всеподданнейшее письмо князя Горчакова 27 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
Ambassadeur a Constantinople au ministre de la guerre. Pera, 1c 25 fevr. 1854. Париж. Архив Воен. мин. Этот последний документ придаст совершенно иную и крайне неправильную окраску всему делу. Он интересен лишь в смысле лживости донесений, отправляемых в Париж. Да это, впрочем, и понятно, так как посол доносил по турецким источникам.
70 Всеподданнейшее письмо князя Горчакова от 27 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
71 Письмо от 18 февраля 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
72 П. К. Меньков, Н. Ушаков, П. Алабин. [47]
73 Князь Горчаков — военному министру 29 ноября 1853 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
74 в письме от 14 декабря 1853 г.
75 Н. Шильдер. Граф Э. И. Тотлебен. Его жизнь и деятельность. СПб., 1885 г.
76 Об этом свидетельствует Н. Шильдер в своем труде: Граф Э. И. Тотлебен. Записки П. К. Менькова. Дневник П. Е. Коцебу. Переписка Н. Шильдера со своим семейством, помещенная в журнале «Русская старина» за 1875—1876 гг.
77 Русская старина. 1875, декабрь. С. 728.
78 См. схему №31.
79 См. схему № 33.
80 2 февраля 1854 г. // Русская старина. 1875, декабрь. С. 718, 719.
81 Журнал военных действий.
Рапорт генерал-адмирала Шильдера князю Горчакову 4 февраля 1854 г., № 6. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., секр. д. № 82.
Князь Горчаков — военному министру 6 февраля 1854 г. Там же.
То же 3 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
Ген.-кварт. армии — генералу Липранди 29 января 1854 г., № 261. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416 и пр.
82 Русская старина, 1875, декабрь. С. 727, 728.
83 От 1 февраля.
84 От 4 февраля.
85 От 7 февраля.
86 6 февраля 1854 г. // Русская старина, 1875, декабрь. С. 719.
87 Князь Горчаков — военному министру 6 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., секр. д. № 82.
88 Князь Горчаков — военному министру 3 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
89 Там же.
90 Дневник П. Е. Коцебу.
91 Записки П. К. Менькова. Т. 1.
92 Рапорт генерал-майора Попова генерал-адъютанту Коцебу 18 февраля 1854 г., № 439. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426.
93 См. схему № 28.
94 Князь Горчаков — военному министру 8 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., по снар. войск, 1853 г., секр. д. № 57. Князь Долгорукий — князю Меншикову 25 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254. Князь Ментиков — военному министру 24 января 1854 г. Там же. Ген.-ад. Сакен — князю Горчакову 27 февраля 1854 г., № 57. Там же, д. № 3354. Князь Горчаков — князю Меншикову, февраль 1854 г. Там же, д. № 4253. Князь Горчаков — князю Меншикову, 24 марта 1854 г. Там же.
95 Военно-исторический журнал войск 3, 4-го и 5-го корпусов за 1854 г.
96 7 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
97 Государь император — князю Горчакову 5 (17) февраля 1854 г. Собств. Его Велич библ., шк. 115, портф. 14. [48]
98 Всеподданнейшее письмо князя Горчакова 20 февраля 1854 г. Архив каш. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 88. Генерал Лидере — князю Горчакову 18 февраля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3423.
Вахт, журнал канонер. лодки № 27. Черноморский центр, военно-морской архив, кн. оп. 51, оп. 335, д. № 2566, св. 141.
99 От 6 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1853 г., секр. д. № 57.
100 См. схему № 34.
101 Егер. князя Варшавского п., Вознесенского Улан, п., Донского каз. N 34 п., конно-легк. № 7 бат. и 9 артил, бриг. бат. № 3 и легк. № 8 бат. и роты Валахского п.
102 Описание дела при Калараше. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. N 82.
Рапорт генерала Хрулева князю Горчакову 21 февраля 1854 г., № 19. Архив воен. уч. ком. Гл. шт. отд. 2, д. N 3426.
Рапорт генерала Богушевского генералу Коцебу 20 февраля 1854 г., № 304. Там же.
П. К. Меньков: Дело под Каларашем. Музей Севастопольской обороны.
Хрулев — Шильдеру от 22 февраля 1854 г.//Русская старина, 1875, декабрь.
Письмо Батезатула к родным. Музей Севастопольской обороны.
Алабин. Восточная война. Ч. 11. С. 185—187.
103 См. схему № 35.
104 Генерал Хрулев — князю Горчакову 2 марта 1854 г, № 45. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Na 3426. Алабин. Четыре войны. Т. II. С. 193, 194.
105 Рапорт генерала Липранди князю Горчакову 15 февраля 1854 г., № 115. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Na 3416. .
106 См. схемы Nb 18 и 20.
107 Алабин. Четыре войны. Т. II. С. 173.
108 Рапорт генерала Липранди князю Горчакову 8 февраля 1854 г., Na 122. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Nb 3416.
109 Гусар, князя Варшавского полк и конно-легк. N 10 бат.
110 Гусар, принца Фридриха Карла Прусского п., конно-легк. № 10 бат. и Азовского пех. п.
111 18 февраля 1854 г., из Калараша. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3357.
112 Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1854 г., секр. д. N 34.
113 Полковник Дис — генералу Барагэ д'Илье 13/25 марта 1854 г. Парижский воен. архив.
114 См. схему Na 28.
115 От 8 марта. Собств. Его Велич. библ.
116 Собств. Его Велич. библ.
117 Алабин. Четыре войны. Ч. II, С. 190—192.
118 Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. XIII. С. 35, 36.
119 От 9, 10 и 11 ноября. Собств. Его Велич. библ.
120 Паскевич. [49]
121 25 января 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. N 4254.
122 Князь Горчаков — военному министру 27 ноября 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 52.
123 Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
124 Собств. Его Велич. библ., шк. 115, карт. 7.
125 От 21 февраля 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
126 Записки П. К. Менькова. Т. 1.
127 Музей Севастопольской обороны.
128 Впрочем, Горчаков не смог совершенно спокойно перенести удар назначения князя Варшавского главнокомандующим, причем ему, Горчакову, выпадала во время нахождения фельдмаршала при армии роль его начальника штаба. Судя по письму от военного министра Горчакову от 2 апреля 1854 г. (Русская старина. 1876, февраль. С. 334), князь Михаил Дмитриевич жаловался ему на постигшую его невзгоду. Письмо Горчакова было доложено государю и удостоилось отметки: «Жаль, но я не удивляюсь».
Военный министр успокаивал князя Михаила Дмитриевича, что им никогда так не дорожили, как в настоящее время, и что он окажет большую услугу государю и отечеству, сели войдет в соглашение с фельдмаршалом на своей новой должности.
Князь Долгоруков утешал своего корреспондента, что назначение его на должность начальника штаба к фельдмаршалу было основано единственно на соответствующей статье положения о действующей армии, согласно которой сам фельдмаршал принимает на себя эту должность в присутствии государя в армии. |