: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856

Соч. А.М. Зайончковского

 

 

[647]

Глава XVI
Планы действий России и Турции в предстоящей кампании и подготовка к ней со стороны последней

 

Все усиливавшееся двуличие Турции и видимое преобладание на берегах Босфора влияния западных держав в ущерб влиянию России и Австрии, совместно с общим беспокойством, вызванным провозглашением империи во Франции, привели в конце 1852 года императора Николая к убеждению в необходимости прибегнуть по отношению к Порте Оттоманской к особо внушительным дипломатическим мерам.
С этой целью, как сказано выше, решено было отправить в Константинополь чрезвычайного полномочного посла, облеченного особым доверием государя, причем выбор пал на светлейшего князя А. С. Меншикова.
Такое энергичное дипломатическое воздействие на Турцию, при наличности в ней сильной борьбы влияний между морскими и континентальными державами, вызывало необходимость поддержать это воздействие и боевой готовностью на случай неудачи миссии князя Меншикова.
С какими чувствами приступал государь к принятию необходимых мер военной предосторожности, лучше всего видно из следующих строк его письма к императору австрийскому Францу-Иосифу после того, как до Петербурга дошли известия о неудачном исходе посольства графа Лейнингена.
«Я не знаю, — писал Николай Павлович1, — каковы твои намерения, но каковы бы они ни были, ты можешь быть заранее уверен, что в случае твоей войны с Турцией это будет равносильно, как если бы турки объявили мне войну. Я поручаю князю Меншикову объявить это в Константинополе, а пока привожу на военное положение 4-й и 5-й корпуса, так же как и Черноморский флот, и мы будем готовы.
Но я очень сожалею об этой печальной необходимости, так как если Оттоманская империя рухнет, что очень возможно, то последствия этого могут быть неисчислимы»2.
Первые военные распоряжения государя относятся к 15 декабря 1852 года. В этот день он дал собственноручное повеление о сборе резервных и запасных частей 5-го пехотного корпуса, 5-й артиллерийской дивизии и 5-го саперного батальона и о приготовлении всего необходимого для сбора по первому требованию таких же частей 4-го корпуса и запасных эскадронов и конных батарей 4-й и 5-й легких дивизий3. [648]
Одновременно с этим императора Николая начала заботить и мысль о том, каким образом будет в крайнем случае лучше всего воздействовать на Турцию в военном отношении, чтобы заставить ее скорее подчиниться нашим требованиям.
Широкий, правильный военный взгляд государя выказался и в этом отношении в его собственноручной записке от 7 января 1853 года4, в которой Николай Павлович излагал свои военные предположения, не стесненные еще никакими дипломатическими тонкостями. Эта записка является крайне интересной еще и в том отношении, что показывает, насколько в наступившей затем войне благодаря сложившейся обстановке и влиянию окружавших лиц личные мысли государя подверглись изменению, и надо полагать, не в нашу пользу.
Разбирая цели, которые следует поставить нашим военным действиям, император Николай полагал, что «чем разительнее, неожиданнее и решительнее нанесем удар, тем скорее положим конец борьбе». Всякая же медленность и нерешительность позволит туркам опомниться, приготовиться к обороне и, кроме того, даст время и французам вмешаться в это дело. «Итак, быстрые приготовления, — заключал государь, — возможная тайна и решительность в действиях необходимы для успеха».
Обращаясь к средствам выполнения поставленной цели, государь полагал, что «сильная экспедиция с помощью флота в Босфор и Царьград может все решить весьма скоро». [649]
Николай Павлович вошел в разбор и необходимых подробностей для выполнения своего задуманного плана.
Даже при условии поднятия нашим Черноморским флотом в один рейс лишь 16 000 человек с 32 полевыми орудиями, необходимым числом лошадей и при двух сотнях казаков, государь считал возможным овладеть, при неожиданном появлении не только Босфором, но и Царьградом.
Для десанта предназначались 13-я и 14-я дивизии с прикомандированными к ним частями. Для скорости они должны были выступить в трехбатальонном составе, доведя их до полного комплекта на счет четвертых батальонов. Артиллерия должна была иметь по одному запряженному зарядному ящику на орудие, а остальные ящики должны быть перевезенными без лошадей.
13-я дивизия в составе 12 батальонов при 32 орудиях предполагалась к посадке в Севастополе, а 14-я, в таком же составе, с прибавлением 5-го стрелкового батальона и двух сотен казаков должна была собраться в Одессе и, если хватит судов, то также сесть на присланную за ней эскадру.
И в Севастополе, и в Одессе предполагалось десанты посадить в один и тот же день и идти на соединение к Босфору. Ежели бы в это время турецкий флот вышел в море, то предполагалось сначала его разбить, а потом уже входить в Босфор. Если бы флот не вышел, то тогда следовало приступить непосредственно к прорыву в Босфор или высадкой в тыл батареям или прямой атакой мимо них на самый Царьград. Первое из этих средств государь полагал более удобным, второе более отважным, но не невозможным.
В случае удачного прорыва предполагалось стать перед городом и требовать безусловной сдачи; в противном случае приступить к бомбардировке и высадке десанта.
Одновременно с этим государя беспокоил вопрос, можем ли мы удержаться в Константинополе в случае появления в Дарданеллах европейского враждебного флота, и полагал, что появление его можно и должно предупредить быстрым занятием Дарданелл.
В таком способе действий император Николай видел лучшее средство к скорому примирению с Турцией5.
Однако вскоре государь признал необходимость не ограничиваться одним десантным отрядом, а приготовить еще и сухопутный отряд, состоявший из всего 4-го корпуса, 15-й пехотной дивизии с ее артиллерией, 5-й легкой кавалерийской дивизии, трех, а впоследствии шести казачьих полков и прочих прикомандированных к ним частей.
Цель действий этого сухопутного отряда не была первоначально точно установлена, но в общем предполагалось, что он займет Придунайские княжества, а может быть, и Болгарию по Троянов [650] вал или до Кюстенджи, а далее будет действовать, смотря по обстоятельствам6.
Десантный отряд государь требовал приготовить немедленно7, а сухопутный — к тому времени, когда, по времени года, признано будет возможным его движение8.
Вопрос о величине десанта и скорости его перевозки зависел исключительно от подъемной силы и боевой годности нашего Черноморского флота, так как малое развитие торгового мореплавания делало невозможным пользование в значительном размере частными судами. Черноморский флот при нормальных условиях мог поднять и перевезти в один рейс целую пехотную дивизию со всеми тяжестями, собственно ей принадлежавшими9. Но при известном напряжении флот этот мог поднять и более значительный десант. Генерал-адъютант Корнилов вложил и в это дело всю присущую ему энергию и уже в феврале 1853 года представил в Военное министерство ведомость перевозочных способов Черноморского флота без ослабления крейсерства у восточного берега и средств обороны Черноморской береговой линии10.
Согласно этой записке, черноморцы могли поднять в один рейс: на боевом отряде судов из 28 вымпелов 16 баталонов, 4 батареи при одном зарядном ящике на орудие и 100 казаков и на перевозочном отряде из 33 вымпелов 10 батальонов, 2 батареи, остальные незапряженные зарядные ящики и 100 казаков. Таким образом, наибольшая сила всего десантного отряда, перевозимого в [651] один рейс, определялась в 24 батальона пехоты, 1 стрелковый, 1 саперный батальоны, 6 батарей восьмиорудийного состава и 200 казаков с их лошадьми11.
Во исполнение этой Высочайшей воли был составлен подробный доклад, лично рассмотренный и исправленный государем императором, с предположениями о снаряжении десантного и сухопутного отрядов для действия в Турции12. Для осуществления этого плана в состав десантного отряда включались 13-я и 14-я пехотные дивизии с их артиллерией, 5-й стрелковый батальон, три роты 5-го саперного батальона, 2 гарнизонные артиллерийские роты и прочие мелкие части. Общая численность отряда при выступлении полков в трехбатальонном составе определялась в 32 тысячи, а в четырехбатальонном — в 40 тысяч при 64 орудиях13.
Сборными пунктами десантных отрядов назначались: Севастополь для 13-й дивизии и Одесса для 14-й дивизии; они могли собраться сюда в полной готовности к 1 апреля, но только в трехбатальонном составе. При войсках должен был быть шестинедельный запас продовольствия и фуража.
Вообще, по общему подсчету, для Севастопольского десанта предназначалось судов всевозможных размеров, как военных, так и частных, 124, которые могли высадить на шлюпках в один раз 4250 человек, и для Одесского — 146 судов, высаживавшие в один раз 4710 человек14.
По предварительному расписанию сухопутные войска садились на суда, по возможности, целыми строевыми частями, причем войска, назначаемые для первых боевых действий, по преимуществу предполагалось посадить на фрегаты, чтобы при высадке весь десант мог быть в два рейса на берегу15.
Одновременно с этим делались распоряжения и по сформированию сухопутного отряда. В состав его предназначались остальные части 5-го пехотного корпуса и весь 4-й корпус с прикомандированными к ним частями. Если бы потребовалось скорое начало военных действий, то сухопутный отряд частью должен был выступить в трехбатальонном составе полков и в восьми-орудийном составе батарей.
Он подразделялся на авангард или передовой отряд (из частей 5-го корпуса), силой в 12½ батальонов, 32 пеших орудия, 32 эскадрона, 18 сотен, 16 конных орудий и понтонный парк, общей численностью около 25 тысяч человек, и главные силы (4-й корпус) силой в 50 батальонов, 144 пеш. орудия, 32 эскадрона, 36 сотен, 16 конных орудий и понтонный парк, общей численностью около 75 тысяч человек16.
Нельзя не остановиться на этом первом грандиозном по идее и решительном по замыслу военном плане императора Николая. Возможность перекинуть в три дня на берега Босфора десант в [652] 32—40 тысяч человек с целью бомбардирования, а может быть, и занятия Константинополя — это та конечная цель, которая должна была соответствовать предназначению нашего Черноморского флота, а также оправдывать затраты на его содержание, и в то же время цель, которая была по силам нашим черноморцам того времени. Быстрая, одновременная перевозка войск из Одессы в Севастополь и из Севастополя на Кавказ при далеко не полном напряжении сил нашего флота, имевшая место осенью 1853 года17, служит этому лучшим доказательством.
При неожиданности самого предприятия, нравственном и материальном превосходстве русского флота над турецким, плохом состоянии укреплений Босфора и существовавшем еще в большей мере разногласии между западными державами план императора Николая нельзя не признать решительным и даже рискованным, как и всякое подобное предприятие, но рискованным в таких пределах, когда риск не преобладает над расчетом; зато в случае удачи этот план мог быть самым плодотворным по своим результатам.
То состояние, в котором в начале 1853 года находилась еще совершенно не подготовленная к войне Турция, внушительная сила нашего десанта, поддержанного всем Черноморским флотом, и занятие нами Дарданелл делали почти вероятным прекращение русско-турецкой распри в самый короткий срок и ставили нарождавшихся союзников Порты, также не подготовленных еще к борьбе, в печальную необходимость примириться с существовавшим уже фактом. Если бы даже западные державы и объявили нам войну, то мы имели бы в своих руках отличную позицию, которую до сосредоточения союзниками своих сил могли достаточным образом укрепить и усилить. Недаром князь Варшавский, [653] хотя и несколько поздно, находил мысль государя занять Босфор великой, полагая, что «таким образом не только война сразу была бы окончена, но можно было бы сделать и завоевания в Европейской Турции»18.
Однако изложенный выше план не встретил поддержки со стороны князя А. С. Меншикова. Ознакомившись ближе с положением дел на самом месте предполагаемых действий, князь Александр Сергеевич в письме от 12 (24) марта из Константинополя19 сообщал государю, а генерал-адъютант Корнилов 19 марта — великому князю Константину Николаевичу для всеподданнейшего доклада свои мысли о затруднительности морского предприятия непосредственно на Босфор20.
Признавая турецкий флот малоспособным для действия на море, но могущим быть употребленным в числе 5 кораблей и 7 фрегатов для защиты проливов, а укрепления Босфора легко проходимыми при благоприятных условиях для нашего Черноморского флота, автор записки полагал, что наш флот может отстоять Дарданеллы от какого угодно неприятельского флота, заняв при помощи десанта дарданелльские укрепления и имея примерно дивизию на полуострове Гелеспонт. Что же касается сухопутной высадки для занятия Босфора, то князь Меншиков и В. А. Корнилов полагали для этого подходящими только два пункта — около Буюк-Дере и, в случае особой надобности, близ с. Килиос. Это последнее селение, находящееся на Европейском берегу, верстах в шести от входа в Босфор, открыто для господствующих северных ветров, которые могут сделать высадку невозможной. Что касается закрытого рейда Буюк-Дере, то он не представлял таких неудобств, но требовал предварительного овладения береговыми укреплениями как для входа на рейд, так и для удержания его при помощи флота в своих руках. А это, в свою очередь, требовало, по мнению князя, сильного десантного отряда.
Как обязательное условие успеха предприятия против Константинополя князь Меншиков считал необходимым сохранение глубокой тайны и даже распускание ложных слухов, но, прибавлял он, турки уже слышали о наших приготовлениях к экспедиции в Босфор и принимают ряд мер к укреплению пролива, для которого природа сделала все, чтобы малейшее толковое распоряжение могло затруднить всякое предприятие.
Одновременно с этим автор указывал другой план действий, а .именно произвести высадку в Варне или Бургасе, откуда действовать на Константинополь и с сухого пути, и с моря. Варненский рейд был знаком нашим морякам еще с кампании 1828—1829 годов, что же касается Бургаса, то князь Меншиков особо рекомендовал его для этой цели. Удобное место для высадки и ряд отличных по направлению к Босфору боевых позиций для нашего флота [654] на рейдах Чингане, Искамеи и Фаросе, «на которых можно безбоязненно ожидать атаки какого угодно сильнейшего неприятеля», особенно привлекали светлейшего князя. Овладеть же Константинополем в таком случае предполагалось с сухого пути движением нашего корпуса через Айдас, причем подвоз для войск всего необходимого обеспечивался бы нашим флотом.
Предложение произвести, взамен форсирования Босфора, высадку в Варне или Бургасе, для дальнейшего наступления на Константинополь сухим путем, бесспорно, отнимало от первоначальной мысли императора Николая весь риск задуманного предприятия, но зато и окончательно лишало его тех плодотворных результатов, к которым оно могло привести. Высадка в Варне и даже в Бургасе не могла произвести на Блистательную Порту такого внушительного впечатления, как неожиданное появление нашего флота с большим десантом непосредственно под стенами Константинополя, и трудно предположить, чтобы только один факт подобной высадки, принимая в особенности во внимание старание европейских советчиков Порты, заставил бы турок подчиниться нашим требованиям. В перспективе, следовательно, был поход к Константинополю, требовавший времени, уменьшавший боевую силу нашего десанта и дававший туркам время опомниться от первого впечатления и приготовиться к сильной обороне. Но главный недостаток предложенного плана заключался в том, что он давал возможность западным державам принять до нанесения нами туркам решительного удара активное участие в нашей распре и оставлял [655] Черное море открытым для входа их судов. Непосредственное форсирование Босфора и занятие Дарданелл были собственно единственной комбинацией, которая делала в будущем невозможной Крымскую экспедицию, сохраняла в наших руках Черное море и сводила почти на нет преимущество парового флота морских держав над нашим парусным. План императора Николая был действительно рискован, но великие результаты на войне не достигаются без риска, и в данном случае невольно приходит на ум свидетельство Наполеона I, что он считал для себя обстановку очень удачной, когда в своих военных комбинациях мог две трети рассчитать и лишь треть оставить на долю риска. Навряд ли это отношение отклонялось в плане императора Николая слишком сильно в сторону риска!
Так или иначе, но мнение таких, пользовавшихся полным доверием государя, лиц, как князь Меншиков, подготовлявшийся стать во главе всего предприятия, и Корнилов, должно было оказать воздействие на императора Николая, и он не без грусти отказался от той цели, -к которой, бесспорно, подготавливал в своих мечтах Черноморский флот на случай роковой необходимости быстро обеспечить интересы России на берегах Босфора.

С этой минуты начинаются постепенные уклонения Николая Павловича от своего первоначального плана, постепенные уступки государя мнениям своих доверенных советников, уступки, делаемые не без особого труда. Здравый военный взгляд императора Николая ясно сознавал искусственность той обстановки, в которую приближенные к нему лица мало-помалу старались облечь военные операции и которая в конце концов вылилась в форму бесцветного почти годового сидения в княжествах, энергично поддерживаемого инициатором его, светлейшим князем Варшавским, и давшего созреть пагубной для нас Крымской экспедиции союзников.
Тотчас вслед за получением вышеупомянутого письма князя Меншикова государь вновь собственноручно начертал измененный план военных операций. В нем не было уже той сознательной определенности в выборе средств для нанесения врагу удара, который неминуемо должен был сломить его сопротивление. В этой и последующих записках государя как бы проглядывает невольная уступка представленным ему мнениям, некоторое недоверие к предполагаемым им самим новым предположениям и ясное сознание опасности вмешательства в военные действия со стороны западных держав. Такое настроение автора проекта делало очевидно этот проект недолговечным и было лишь первым шагом к дальнейшему изменению плана военных операций, который, катясь по [656] наклонной плоскости, вылился, наконец, в форму самую нерешительную, а потому и самую вредную.
«Из краткого предварительного донесения князя Меншикова, — начинал свою записку император Николай21, — заключить следует, что предполагавшееся, в случае разрыва с Турцией, морское предприятие на Царьград или весьма трудно, или даже невозможно. Затем надо обратиться к другой мысли, т. е. морем же овладеть Варной и потом укреплениями залива Бургас».
В овладении Бургасом и Варной государь не предвидел затруднений, но это вызывало, в свою очередь, необходимость быстрого вступления нашего сухопутного отряда в княжества с целью переправы через Дунай где-либо ниже Силистрии и наступления на Козлуджи для соединения с десантным отрядом, который должен был оставить в Варне необходимый гарнизон, примерно в 3 батальона.
Сухопутный отряд, по предположению государя, должен был оставить для занятия княжеств одну дивизию с ее артиллерией и двумя казачьими полками, причем для наступления за Дунай в нем оставалось бы три пехотные, две кавалерийские дивизии и четыре казачьих полка с соответствующей артиллерией. В этом же отряде должны были следовать и обозы десантных войск.
Дальнейший ход действий соединенных в Козлуджи отрядов должен был зависеть от того, сосредоточат ли турки армию под Шумлой или нет.
В первом случае, если турецкая армия не будет избегать сражения, предполагалось ее разбить и далее действовать в зависимости от того, куда она отступит. В случае отступления ее в Шумлу государь признавал крайне опасным наше дальнейшее наступление, так как турецкая армия будет висеть у нас на правом фланге, откуда постоянно будет угрожать и без того довольно затруднительным нашим сообщениям. Наоборот, ежели бы турецкая армия не обратилась к Шумле, а укрылась бы за горы, то нам следовало продолжать движение вперед. После достижения Варны и Бургасского залива наши войска должны были базироваться на оба эти пункта.
Обращаясь к действиям флота, государь указывал ему не допускать турецкий флот в Черное море, уничтожить его в крайнем случае и прикрывать подвоз всего необходимого к нашей армии морским путем.
По достижении Бургаса наш сухопутный корпус должен был усилиться частью войск, перевезенных морем в этот пункт, что, принимая во внимание необходимую убыль, позволит рассчитывать иметь для дальнейших действий под ружьем в пехоте около 34 тысяч человек, а с кавалерией и артиллерией — не более 45 тысяч человек. [657]
«С этим числом войск, — заканчивал государь, — следовать далее к Царьграду было бы неосторожно; это явно доказывает, что, отказываясь от намерения атаки с моря на Царьград, другой образ войны необходимо требует назначения еще одного корпуса».
При таких условиях один корпус занимал бы княжества и прикрывал правый фланг армии со стороны Силистрии или Шумлы, а два корпуса были бы обращены для действия за Балканами22.
Результатом такого предположения было Высочайшее повеление от 23 марта о немедленном приведении 3-го пехотного корпуса и его резервов на военное положение при условии готовности к выступлению не позже 15 мая.
Свои предположения государь прежде всего сообщил на заключение своему «отцу-командиру», князю Варшавскому, вызванному в это тревожное время в Петербург. Легкое нездоровье знаменитого сотрудника императора Николая заставило его изложить свое мнение письменно и таким образом сохранить его для истории.
Князь Иван Федорович23 вполне соглашался с государем в недостаточности для приведения в исполнение задуманного плана двух корпусов и в необходимости мобилизации и третьего корпуса. При таких условиях он считал возможным, хотя и не без труда, занять Адрианополь и Кирклиссе, пункт, имеющий важное значение как в отношении обеспечения нашей коммуникационной линии на Варну и Бургас, так и для связи с флотом, но затем для похода на Константинополь у нас оставалось бы свободными от 3 '/, до 4 дивизий, численностью всего не более 45—50 тысяч, «которые [658] только что достаточны для того, чтобы взять Константинополь». Свои предположения Паскевич, кроме того, основывал на условии, что мы владеем Черным морем, так как, по его мнению, армия не могла идти за Балканы без флота, который снабжал бы ее боевыми и продовольственными запасами.
Признав таким образом возможность овладения Константинополем с сухого пути, князь Варшавский не упустил случая нарисовать государю то затруднительное положение, в котором будет находиться Россия после выполнения этой, видимо, несимпатичной ему операции.
Он считал, что наши три корпуса должны будут оставаться в Турции по крайней мере три-четыре года, пока их можно будет хоть отчасти заменить отрядами, сформированными из туземных христианских племен. Отделение трех пехотных корпусов на столь продолжительное время очень беспокоило его на случай европейской войны. Видимо, князь Иван Федорович серьезно рассчитывал в этом случае на окончательное падение Турецкой империи.
Все это заставило князя Варшавского посмотреть на турецкие дела «с другой точки зрения», и тогда, по его словам, можно было бы «за неисполнение турецким правительством заключенных трактатов прежде всего занять княжества и объявить, что они до тех пор не будут очищены, пока Турция не выполнит своих обязательств».
Таким образом, традиционный, но никогда не приводивший к положительным результатам способ нашего воздействия на Турцию вновь выступал на сцену и на этот раз в устах опытного вождя, человека, пользовавшегося огромным влиянием на императора Николая, знаменитого «отца-командира», князя Варшавского, графа Паскевича-Эриванского. [659]
Автор предложения о занятии княжества не пожалел красок, чтобы представить заманчивую картину такого способа действий.
И войск для этого мало потребуется, и содержание их почти ничего не будет стоить; кроме того, мы там найдем 10 тысяч местного регулярного войска, которое следует увеличить до 20 тысяч. Это войско послужит зерном христианского ополчения в Турции. Болгары и даже сербы, для которых вопрос о Святых местах есть дело священное, сами будут переходить к нам за Дунай. Христианское ополчение будет формироваться в батальоны, вооружаться доставленными нами ружьями и употребляться в виде стрелковых частей.
Князь Варшавский не упустил подкрепить свои доводы историческими примерами, между прочим и из своего боевого опыта, и в конце концов перешел к рассмотрению возможного в этом случае поведения Турции и иностранных держав. Первой, по его словам, оставалось или согласиться на исполнение всех условий трактатов, или собрать свою армию и решиться на сражение. «Тем лучше,— продолжал Паскевич; — турки сильны в крепостях: в поле мы должны их разбить и одним ударом рассеять их армии. Тогда все пространство очистится, и даже с небольшими силами можно зайти далеко». Что же касается иностранных держав, то они «принуждены будут найти сие условное занятие княжеств справедливым возмездием за неисполнение турками трактатов»24.
Мысли, изложенные князем Варшавским, легли в основу наших действий на Дунае в 1853 году. Печальная действительность не замедлила в самом скором времени показать, как жестоко ошибался князь Иван Федорович во всех пунктах своих предположений.
Однако император Николай не сразу и нелегко отказывался от своего первоначального намерения иметь предметом военных действий Константинополь. Об этом свидетельствует его собственноручная записка от 8 апреля 1853 года25.
«Дознанная невозможность, — писал он, — предполагавшейся на случай разрыва с Портой морской экспедиции прямо на Босфор и Царьград невольно приводит к необходимости сообразить иной способ действий. Желательно, однако, сохранить вновь избираемому характер первоначально предполагавшегося, т. е. неожиданность».
Поэтому государь полагал, обеспечив при помощи части флота Черное море от входа туда турецких судов, перевезти в течение месяца в Бургас в несколько рейсов 38 батальонов, 96 орудий и около бригады кавалерии, а в то же время 4-й корпус двинуть в княжества и расположить в Валахии, оставив необходимые гарнизоны в Молдавии. Дунайская же флотилия наша вместе с приготовленным для переправы через эту реку мостом будет подниматься вверх по Дунаю до Гирсова и, если возможно, даже далее. [660]
Этими мерами государь предполагал отвлечь внимание и силы турок от намеченного для главных действий пункта.
Окончательная перевозка десанта и занятие княжеств могли быть окончены одновременно в конце июня.
Дальнейшие действия для овладения собственно Константинополем представлялись в двояком виде. Или же наступать всем высадившимся корпусом непосредственно из Бургаса к Царьгра-ду, или же, воспользовавшись тем, что высадка в Бургасе привлечет туда большую часть турецких сил, посадить неожиданно десант на флот и идти на прорыв к Босфору, овладеть им и явиться перед Константинополем. Первое требовало достаточного количества перевозочных средств для поднятия провианта по крайней мере на 20 дней, что было затруднительно, второе же государь считал возможным, но зависящим от верности расчета и положительных сведений.
Однако весь этот план император признавал выполнимым лишь в том случае, если западные державы не вступятся за турок и флоты их не войдут в Черное море. До выяснения обстановки в этом отношении государь склонялся к предварительному занятию княжеств 4-м корпусом; морскую же экспедицию он предполагал предпринять только тогда, когда наша армия подойдет к Дунаю, когда будут получены верные сведения о сосредоточении на этой реке турецкой армии, и мы убедимся, что Англия и Франция не вмешаются в дело вооруженной силой26.
Таким образом, отказ от первоначального, вполне определенного и сообразованного с обстановкой плана и все большая и большая запутанность политической обстановки благодаря константинопольским переговорам князя Меншикова роковым образом [661] влекли императора Николая к принятию плана, которого он менее всего желал и который, как предчувствовал государь, должен быть наиболее пагубным для России. А между тем развязка приближалась. Князь Меншиков должен был покинуть Константинополь, не достигнув положительных результатов.
Одновременно с этим Николай Павлович начертал новое и на этот раз окончательное предположение о военных действиях в 1853 году, вышедшее из-под пера государя по предварительному соглашению с «отцом-командиром»27.
«Желая всегда избегать войны с Турцией, — начинал государь свою записку28, — по гибельным ее последствиям для войск, призываемых для действия в тамошнем крае, от климатических условий и, сверх того, по неопределенности цели действий, ежели избегнуть хотим конечного ниспровержения Турецкой империи, полагаю разделить военные действия на несколько эпох или разделов».
Первая эпоха заключалась в занятии княжеств в залог, если турками будет отвергнута последняя попытка к примирению в виде ультиматума, отправленного графом Нессельроде Решиду-паше29. Эту операцию предписывалось исполнить 4-му пехотному корпусу с частью 15-й пехотной и 5-й легкой кавалерийской дивизий с возможной быстротой, выслав вперед кавалерию, поддержанную на близком расстоянии пехотным авангардом. Нашу границу на нижнем Дунае предполагалось не оголять от войск, чтобы обеспечить ее от набегов со стороны турок. Войска должны до последней крайности избегать военных действий против турок и вступать с ними в бой лишь тогда, когда они, перейдя на левый берег Дуная, не отступят перед нашими войсками или сами начнут нападение.
Флот в это время должен был оставаться у берегов, кроме легких крейсеров, которые будут наблюдать за движением турецкого или иностранных флотов, не вдаваясь, однако, с ними в дело.
«В этом положении, — писал государь, — держа войска в здоровых местах в лагерях, имея по Дунаю только наблюдательные казачьи посты и в избранном месте резерв или авангард — будем мы ждать, какое впечатление занятие сие произведет на турок»30.
Вторая эпоха наступает тогда, когда и после занятия княжеств Турция будет продолжать упорствовать в своем сопротивлении. Она должна была выразиться в блокаде Босфора, в разрешении, может быть, брать нашим крейсерам турецкие суда, в предложении Австрии занять Герцеговину и Сербию и в объявлении Турции, что, в случае их упорства, государь объявит независимость княжеств и Сербии. Переходить Дунай не предполагалось и в этот период.
И, наконец, третья эпоха заключалась в приведении выше перечисленных угроз в исполнение, чтобы признанием независимости [662] княжеств положить начало разрушению Оттоманской империи. «И тогда вряд ли Турецкая империя устоит, и, вероятно, будут везде бунты христиан, и настанет последний час Оттоманской империи»31.
Переходить Дунай и приступать к дальнейшим действиям государь не был намерен и после этого. «Разве, — прибавлял он32, — Империя (Турецкая) рушится, да и тогда скорее пошлю флот, для чего держу его наготове». 13-я и 14-я дивизии оставлялись поэтому в сборе в Севастополе и Одессе33.
16 мая Высочайше повелено было войскам сосредоточиться на исходных для занятия княжеств пунктах, не переступая, однако, границы. 3-й корпус в то же время должен был пододвинуться к предстоящему театру военных действий на смену 4-го корпуса34.
Одновременно с этим, под влиянием тяжелого чувства неудачных переговоров, государь собственноручно начертал то сообщение, которое должно было быть сделано Порте Оттоманской и австрийскому правительству35.
« 1. Решительное внушение (injonction pftremptoire) турецкому правительству заключить требуемый трактат, а в противном случае немедленное занятие княжеств.
2. Если Турция, несмотря на это, будет упорствовать, блокада Босфора и признание независимости княжеств36.
3. Если она будет все-таки продолжать упорствовать — признание независимости Сербии.
4. Просить у императора австрийского нравственной поддержки в первом случае, сосредоточения его войск на границе Буковины и Сербии во втором случае и занятия этих провинций в третьем, а также признания с его стороны независимости сопредельных с нами провинций.
Обещать императору на условиях взаимности действовать в полном согласии во всем, что может касаться наших интересов в отношении соседей, так как таковые тождественны.
Разумеется, с моей стороны полное покровительство в Турции католикам такое же, как я ожидаю и со стороны императора по отношению к православным»37.
Сообщению этому не суждено было увидать света.
Таким образом, до поры до времени конечная цель наших военных операций состояла не в нанесении Турции решительного поражения, а в оккупации княжеств в виде залога в исполнении ею наших требований. Войска наши должны были даже избегать вооруженного столкновения с турками и лишь отражать их нападение на нас и попытки появления их на левом берегу Дуная.
Это, собственно, не был в тесном смысле слова план кампании, а полувоенная, полудипломатическая мера, ставившая, как и всякая полумера, армию в самое фальшивое положение. В такой двойственной роли нашего оккупационного корпуса, возложенной [663] на него до окончательного разгрома турецкой армии, которая под прикрытием Дуная могла свободно усиливаться и производить свое стратегическое сосредоточение, и заключался зачаток будущих наших неудачных действий на Дунае.
Военный инстинкт императора Николая ясно сознавал невыгоду подобного образа действий, и государь снизошел до него рядом постепенных уступок, под влиянием окружающих лиц и в виде дани разным политическим ухищрениям, приведшим, по словам государя, к «неопределенности цели действий, ежели избегнуть хотим конечного ниспровержения Турецкой империи»38.
Князь А. С. Меншиков в секретном письме к князю М. Д. Горчакову39 делал следующие предсказания о возможных результатах предпринятого нами плана:
«1) Турки позволят нам спокойно занять княжества, не начнут военных действий и не вызовут их, веря в заступничество великих держав. Заступничество, обещанное лордом Редклифом.
2) В случае открытой войны их план действий, как кажется, будет заключаться в задержании нас насколько возможно осадой крепостей, в уклонении от боя и в сосредоточении, постепенно отступая, самой сильной обороны при помощи иностранных эскадр вокруг столицы.
3) Удар на Босфоре без поддержки армии очень рискован и становится невозможным в присутствии английского и французского флотов, находящихся у входа в Дарданеллы.
4) Мало вероятия, чтобы Австрия разделила наши взгляды на мирное занятие части турецкой территории, разве только чтобы принять участие в случае деления пирога. В особенности Сербия не может быть занята без кровопролития; в ней пять крепостей имеют турецкие гарнизоны, которые захотят защищаться. [664]
5) Блокада Босфора имеет то неудобство, что она подорвет благосостояние наших южных губерний, продукты которых не могут быть вывозимы. Заграничные требования хлеба очень значительны и будут выполняться в течение всей навигации этого года.
6) Восстание христианских народностей может иметь место, но им нужно оружие. Греки для этого менее пригодны; что же касается духовенства, включая сюда и патриархов, то я думаю, что оно предпочтет турецкое владычество, которое дозволяет им злоупотребления, самые вопиющие.
7) Плод недостаточно созрел, чтобы быть разделенным между желающими; война с решительной целью будет затруднена официальными и заинтересованными посредниками и затянется без конца. Надо таким образом ожидать мирного разрешения разногласий; разрешения, которое может быть почетным, если мы устоим в твердом тоне»40.
Таков был накануне разрыва с Портой образ мыслей нашего чрезвычайного посла в Константинополе, человека, безусловно осведомленного на месте с политической обстановкой, которым он секретно делился с командующим войсками на Дунае при вступлении его в эту должность.
Князь Варшавский, со своей стороны, успокаивал государя, что миролюбивое занятие княжеств «должно показать Европе снисходительную умеренность Вашего Величества и вместе произвести важное влияние на судьбу Турецкой империи»41.
Что касается предположений наших относительно действий на Кавказе, то, относя подробный разбор их к соответствующему разделу, упомянем только, что внутренняя борьба с горцами, поглощавшая многочисленные войска Кавказского корпуса, заставила императора Николая согласиться с мнением кавказского наместника князя Воронцова пока придерживаться там строго оборонительного образа действий, продолжая приводить в исполнение ранее установленный план замирения этого края42. [665]
Такое решение вполне соответствовало общему взгляду императора Николая на характер принудительных мер против Порты Оттоманской.

Первые приготовления турок или, вернее, их будущих союзников к войне с Россией относятся к 1849 году. Французский посол в Константинополе генерал Опик (Aupick) при помощи целой группы французских офицеров ознакомился с состоянием турецкой армии, с предстоящим театром войны, состоянием населения и укрепленных пунктов и выработал план военных операций на случай наступательной против турок войны со стороны Придунайских княжеств. Мысли генерала Опика тогда же любезно были препровождены для руководства военному министру Порты43. Эти мысли с некоторыми маловажными изменениями легли в основу действий турецкого главнокомандующего осенью 1853 и весной 1854 годов.
По мнению автора записки, срытие турецких крепостей на левом берегу Дуная отодвинуло главный центр обороны Балканского полуострова от Дуная к Балканам.
Труднодоступные по местным условиям проходы через эти горы должны были быть еще более усилены при помощи целого ряда фортификационных сооружений и упорно обороняться действующей армией. У южного подножья Балкан под прикрытием действующих войск должны были формироваться резервы, и чем упорнее будет оборона первых, тем прочнее будет организация последних. Адрианополь имел значение как главный складочный пункт армии, а Константинополь, ввиду большого удаления его от возможного театра военных действий, надо было занять самым незначительным числом войск. Очевидно, французский советник Порты уже в то время имел в виду защиту Царьграда флотами западных держав от наших поползновений со стороны Босфора.
Что касается Дуная, то генерал Опик смотрел на него как на сильную передовую преграду, на которой, разумеется, желательно было задержать наши войска возможно долее, но отнюдь не нарушая действиями на Дунае всего плана войны, который основывался на завлечении русской армии вглубь страны и на затягивании кампании.
Французский генерал отрицал вероятие нашей переправы в Добрудже и, как пункт для таковой, наметил окрестности Силие-трии. Он почему-то объяснял это опять-таки срытием крепостей левого берега Дуная, но, вернее, надо полагать, что расчет его был основан на входе в Черное море союзных флотов.
Вслед за переправой, по словам автора записки, мы немедленно должны были начать осаду Силистрии, которая предназначалась [666] им служить главной базой нашей армии при дальнейшем ее наступательном движении.
Оборонять крепость он рекомендовал очень упорно, так как это даст возможность лучше укрепить Балканы. Поэтому гарнизон Силистрии определялся генералом Опиком не менее 10— 12 тысяч человек.
Что касается поведения полевой армии турок в этот период войны, то она не должна была рисковать боем даже при выгодных условиях и хотя бы это потребовалось для спасения крепости. «Победа не окончит войны, — писал генерал Опик, — поражение погубит все». Туркам рекомендовалось во время осады Силистрии постоянно тревожить нашу осаждающую армию, угрожать ее нападением и утомлять ее; при этом не следовало вдаваться, однако, в серьезные дела, а ограничиваться, при полной надежде на успех, лишь частными стычками, сначала одной кавалерией, а потом и отрядами из трех родов оружия.
После взятия Силистрии усилия наши должны были направиться на линию Шумла—Варна, и генерал Опик с особенной настойчивостью рекомендовал обратить внимание на укрепление этих двух пунктов. На Шумлу он смотрел как на центр всей обороны к северу от Балканского хребта, в котором должны были быть сосредоточены главная масса турецких войск и главный складочный пункт всего необходимого для армии. Здесь должен был быть устроен сильный укрепленный лагерь44. Варну также следовало хорошо укрепить и иметь гарнизон в 10 тысяч человек, «так как русский флот мог появиться там из Севастополя в 48 часов времени».
После взятия нами Силистрии одна часть турецкой армии должна была отступать на Шумлу, а другая к Балканским дефиле, которые и защищать с подошедшей туда резервной армией.
Если же русской армии удастся прорваться через Балканы, то вся надежда, как патетически восклицал генерал Опик, будет заключаться «в отчаянной храбрости безнадежной защиты». Но и в этот последний период он рекомендовал более всего избегать открытых сражений — «единственной надежды неприятеля», а стараться, ведя малую войну, выигрывать время.
В отношении поведения христианских народностей Турции во время войны французский посланник придавал особое значение сербам, «в которых турки найдут верных союзников», могущих не только обеспечить их левый фланг, но и угрожать правому флангу русской армии и заставить ее отделить в эту сторону значительный корпус войск. «Надо только привлекать сербов и их соседей на свою сторону благорасположенной и разумной администрацией», — внушал генерал Опик. Несмотря на это, все путешествовавшие в то время по Турции французские офицеры свидетельствовали [667] об ужасном положении христиан, лишенных всяких человеческих прав и переданных в полное распоряжение злонамеренной, корыстной, ни перед кем не ответственной мусульманской администрации.
Таким образом, согласно нашим и турецким предположениям, театром военных действий в европейской Турции в случае наступательной с нашей стороны войны должны были служить долина Дуная и восточная часть Балканского полуострова, примерно до линии Рущук—Адрианополь.
Вплоть до 1850 года укрепленные пункты Балканского полуострова оставались почти в том же положении, как мы покинули их после Адрианопольского мира, если не считать естественного разрушения, которое последовало за прошедшие с того времени двадцать лет. С пятидесятого года началось, насколько можно судить, под влиянием французского посольства в Константинополе постепенное улучшение наиболее важных укрепленных пунктов, как-то: Шумлы, Варны, Силистрии и отчасти Рущука и Виддина, и то эти работы производились с тем равнодушием, которое отличает оттоманскую нацию. Лишь с января 1853 года Турция начала деятельно готовиться к войне, и ее энергия в этом отношении возрастала все более и более по мере приближения к открытому с нами разрыву. Лихорадочная деятельность особенно усилилась после вступления армии князя Горчакова в княжества. Целые массы христианского населения, под руководством опытных иностранных офицеров45 и многочисленных выходцев из Венгрии и Польши, работали над укреплением горных проходов через Балканы, а также над возведением временных укреплений по берегу Дуная. Все эти пункты богато снабжались артиллерией и боевыми припасами, и в течение того целого года, который мы дали туркам [668] спокойно готовиться к войне, Балканский полуостров преобразился в достаточно грозный оплот.
По правому берегу Дуная, начиная от запада к востоку, турками было обращено особое внимание на следующие пункты:
Виддин, обеспечивавший левый фланг оборонительной линии Дуная и находившийся вблизи сербской границы, имел 30 тысяч жителей. Крепость, пятиугольной формы, древней постройки, состоящая из каменной стены, без присыпанного вала. Два фаса, обращенные к Дунаю, состояли из зубчатой стены, около 5 саженей высотой, фланкируемой башнями, вооруженными орудиями. Впереди города, в 150 саженях, был построен форт, который предназначался для замены Кала-фата, разрушенного в 1828 году. Выше и ниже города было также построено по одному форту. Фасы, прикрывавшие город со стороны поля, были бастионного начертания; на них обращалось очень мало внимания. Вооружение крепости состояло из 200 орудий. Виддин был богато обеспечен всякого рода запасами, которые подвозились в течение всей зимы.
Рахово и Никополь имели значение в случае наступления на Плевну и Софию. Оба были плохо укреплены, но французский майор Маньян (Magnan) усилил их полевыми укреплениями. Однако со времени занятия нами княжеств на эти пункты также было обращено внимание. Для защиты Рахова было построено 6 батарей, вооруженных 8 орудиями, и, кроме того, против устья р. Жио были возведены редут, вооруженный 7 орудиями, и батарея на 3 орудия. Верки Никополя были приведены в исправность и вооружены 24 орудиями. Для обстреливания устья р. Ольты было сооружено несколько полевых укреплений, вооруженных 15 орудиями. В обоих пунктах устраивались большие склады продовольственных запасов.
Систово, против Зимнича, имело несколько наскоро сооруженных батарей.
Рущук до 1853 года оставался в полуразрушенном состоянии. С этого времени начали приводить его в сильное оборонительное состояние как возобновлением старых верков, так и постройкой [669] отдельных укреплений. Особенное внимание было обращено на усиление обороны крепости со стороны Дуная, которая основывалась на целом ряде временных фортов и отлично примененных к местности отдельных укреплений, соединенных между собой траншеями. Полного развития все эти фортификационные постройки достигли к марту 1854 года, причем многие из них воздвигались в зависимости от наших работ на левом берегу Дуная и на прилежащих островах. Число крепостных орудий в Рущуке доходило до 200, размещенных как на верках крепости, так и на отдельных укреплениях.
Туртукай был укреплен лишь несколькими отдельными батареями, возведенными после занятия нами княжеств.
Силистрия, которая, по плану генерала Опика, имела первенствующее значение, оставалась в развалинах до 1849 года. С этого же времени начались заботы о приведении ее в должный вид постройкой сильной цитадели и отдельных фортов.
Крепость состояла из 10 фронтов старой постройки, длиной каждый от 150 до 170 саженей, с каменными эскарпами (высотой около 14 ф.) и контр-эскарпами, цитадели и 4 отдельных фортов, вновь возводимых на высотах, командующих городом. На вооружении крепости и фортов находилось 212 орудий46.
Что касается старых крепостей, прикрывавших со стороны Дуная Бабадагскую область, то у Гирсова, Мачина, Исакчи и Тульчи был построен ряд временных укреплений, приспособленных к затруднению нашего перехода через Дунай, и отчасти были возобновлены старые постройки.
Французские офицеры, осмотревшие работы турок по берегу Дуная, нашли их более приспособленными к содействию перехода турецкой армии на левый берег реки, чем к затруднению нашей переправы.
Внутри Балканского полуострова было обращено внимание на укрепление горных проходов через Балканы и городов Шумлы и Варны.
Шумлу полковник Блондель называл настоящей столицей Турции, имеющей 30 тысяч жителей, ревностных мусульман. Ей придавалось значение как главному опорному пункту при борьбе на Балканском полуострове, а потому и на укрепление ее было обращено особое внимание. При деятельном участии иностранных офицеров турки сделали из Шумлы в имевшийся в их распоряжении год времени обширный, отлично примененный к местности, укрепленный лагерь, состоявший из нескольких фортов с каменными эскарпами и контр-эскарпами и множества временных и полевых укреплений, имевших на вооружении свыше 150 орудий большого калибра, не считая полевых. Здесь же сосредоточивались огромные запасы, артиллерийские парки, госпитали и пр. [670]
Единственным недостатком этого лагеря была его чрезмерная величина, которая, впрочем, не мешала, по мнению маршала С-Арно, защищавшей его 45-тысячной армии надолго удержать все дальнейшие поползновения противника47.
Варна, отличный рейд на Черном море. Город был окружен непрерывной оградой с 16 неправильными бастионами, с каменными эскарпами и контр-эскарпами. Кроме того, крепость была усилена пятью отлично примененными к местности отдельными сильной профили укреплениями с фланкировавшимися рвами. На вооружении находилось 230 орудий. По мнению французских офицеров, для упорной обороны Варны требовался гарнизон в 10—12 тысяч человек.
Для прохода через Балканы на участке между Варной и Шум-лой существовало только три дороги: 1 ) от Варны по берегу моря на Бургас, 2) от Праводы на Айдос и 3) от Шумлы на Карнабад. Дальнейшими предметами действий при наступлении на Адрианополь являлись города Карабурнар и Китримлия.
Вся эта местность, по словам генерала Опика, представляла много средств для обороны «твердому и мужественному народу»48.
Согласно всем сведениям, собранным при посредстве наших консулов, в начале 1853 года в Европейской Турции находилось свободных для действия против нас войск не более 20 тысяч человек. Но с этого времени турецкое правительство приняло ряд самых энергичных мер для увеличения своей армии и для передвижения к угрожаемым пунктам действующих частей, заменяя их в тылу формируемыми резервами. Из Румелии, Албании и Боснии войска, после разрыва с нами дипломатических сношений, быстро [671] направлялись к Дунаю; на службу призывались редифы, и был объявлен набор со всего магометанского населения Турции. Кроме того, правительство приняло самые деятельные меры к сбору башибузуков, в состав которых вступила большая часть полицейских всех пашалыков Европейской Турции. Сверх того, были потребованы сильные контингента из Египта и Триполи.
Следствием всех этих мер было быстрое усиление турецкой армии на берегах Дуная и в Болгарии.
К середине июня число войск, назначенных для действия против нас, доходило уже до 58 тысяч человек49; к августу оно возросло до 75 тысяч человек и к половине октября — до 143 тысяч человек50. С этого же приблизительно времени значительное передвижение войск через Варну на север прекратилось51, т. е. стратегическое сосредоточение армии окончилось, и турки, как известно, начали военные действия52.
Во главе турецкой армии на Европейском театре войны был поставлен, с званием главнокомандующего, Омер-паша, бывший австрийский подданный по фамилии Латас и по происхождению кроат. Пройдя математический курс наук, он поступил на службу в корпус австрийских инженеров путей сообщения, имевших в то время военную организацию. В 1830 году, замешанный в какой-то истории, он бежал из Австрии в Турцию и принял исламизм.
Судьба покровительствовала молодому ренегату, и ему удалось пристроиться при знаменитом сераскире Хозрев-паше в самый разгар деятельности последнего по реорганизации турецкой армии. К этой отрасли занятий и был привлечен молодой Омер, который вскоре выказал большие способности как организатор и воспитатель войск. Вместе с этим и под покровительством всемогущего Хозрева началось быстрое повышение его по ступеням служебной иерархии. В 1846 году удачным усмирением восставшего Курдистана Омер-паша обратил на себя внимание султана; в 1848 году он отлично исполнил свою миссию как начальник турецких войск в Молдавии и Валахии при совместной с русскими войсками оккупации княжеств. 1851 год был самой блестящей эпохой военной карьеры Омера-паши. Назначенный командующим войсками в Боснии, население которой отказывалось признать новую организацию Оттоманской империи, он с незначительными силам успешно разбил плохо организованные отряды восставшей провинции. После этого он был назначен командиром 30-тысячного корпуса, предназначенного для действия против Черногории, но, как известно, попытка эта была своевременно приостановлена дипломатическим вмешательством Австрии при сильной поддержке России.
После Венгерского восстания Омер-паша принял под свое покровительство всех выходцев из Венгрии и Польши и являлся самым горячим заступником их перед султаном53.
Ко времени назначения главнокомандующим Дунайской армией Омеру-паше шел 52-й год. Это был человек среднего роста, с зверским, но выразительным лицом, грубый в обращении и жестокосердый по характеру. В достаточной степени односторонний и очень самолюбивый, он в своем военном поприще особенно любил отрасль обучения войск; присутствуя по большей части лично на учениях, он, по свидетельству современников, сделал турецкую армию неузнаваемой54. Что касается талантов Омера-паши как военачальника, то они во многом уступали талантам организатора. Маршал С.-Арно характеризовал его следующими словами55: «У нас он не был бы личностью выдающейся, но для Турции он тем более замечателен и полезен, что не найдется никого другого, который мог бы его заменить. Омер-паша в высокой степени обладает военными познаниями, и это настоящий солдат. Как военачальник он иногда бывает не лишен хороших и здравых мыслей, но наравне с этим увлекается проектами неисполнимыми и невероятными политическими намерениями. Вообще же эта твердая и основательная голова во многих обстоятельствах нуждается в руководстве»56. Прибавим со своей стороны, что в военных операциях против русской армии Омер-паша выказал в большей степени осторожность и нерешительность.
Что касается турецких планов в кампанию 1853 и начала 1854 годов, т. е. до прихода на Балканский полуостров экспедиционного корпуса англо-французов, то в основу их лег вышеприведенный план, выработанный генералом Опиком еще в 1849 году. Строго оборонительные действия на Европейском театре, с отнесением главной обороны с берегов Дуная на Балканский хребет, и наступательная война на Азиатском театре57. Турецкий главнокомандующий ждал нашей переправы через Дунай и был того мнения, что мы избегнем дальнейшего наступления вдоль берега Черного моря, не рассчитывая на силу нашего флота, и что наша армия вторгнется в центр Болгарии, полагая обосновать дальнейшие свои действия на симпатиях христианского населения58. [673]
Но турецкий главнокомандующий отлично воспользовался нашим бездействием в княжествах и добровольно принятым на себя обязательством не переходить Дуная. Это дало ему полную возможность не только безопасно сосредоточить и организовать свою армию, но придать ей в течение всей зимы необходимую боевую спайку, держать в постоянной тревоге наши войска и при помощи услужливой прессы раздуть в глазах Европы свою славу и славу своей армии. И надо отдать полную справедливость Омеру-паше, что в выполнении этих целей он достиг самых положительных результатов.
Пользуясь, по выражению английского историка59, Дунаем «как политическим барьером, который покровительствовал туркам против русских», он смело пренебрегал всеми военными предосторожностями, перекидывая войска с низовьев Дуная на запад и обратно, и безнаказанно организовал целый ряд попыток против левого берега реки, производимых очень часто одновременно на разных, удаленных друг от друга пунктах.
Хорошо осведомленный о расположении в княжествах русских войск, Омер-паша клал в основу своих частных попыток к переходу в наступление полную осторожность, обеспечивая себя к тому же значительным превосходством в силах. Для своей армии турецкий главнокомандующий видел в этих наступательных операциях лучшее средство к боевой подготовке неопытных войск, к их сплоченности и к развитию, благодаря обеспеченности успеха, веры в самих себя.
Основательных надежд развить успех по ту сторону Дуная Омер-паша, как можно полагать по всем данным, никогда не имел. Если иногда под влиянием частных удач у него и являлись, сродные его натуре, военные и политические иллюзии, то они тотчас же уничтожались его природной осторожностью и нерешительностью60.
«Он отлично сознает,— писал маршал С.-Арно61,— что он не может один противостоять русским; вступить же с ними в открытый бой, это значит желать полного расстройства своей армии, которая достойна лучшей участи»62.
К началу октября армия Османа-паши была распределена следующим образом: на Дунае от устья и до Виддина включительно около 80 тысяч, в Шумле около 40 тысяч, в Варне и Праводах около 8 тысяч, для обороны Балканских проходов к западу от Шумлы и в окрестностях Софии около 15 тысяч. Сверх того, в Константинополе находилось 15 тысяч султанской гвардии, и около 10 тысяч было разбросано по остальным пунктам Европейской Турции. Канонерская их флотилия на Дунае состояла из 6 канонерских лодок, вооруженных тремя орудиями каждая, и одного парохода, вооруженного шестью орудиями63. [674]
Из войск, расположенных по Дунаю, примерно около 20 тысяч занимало Бабадагскую область, группируясь преимущественно около Исакчи, около 25 тысяч между Силистрией и Систово, имея большую часть в районе между Силистрией и Рущуком, и около 30 тысяч между Систово и Виддиным; большая часть последней группы была сосредоточена на крайнем левом фланге турок у Виддина64.
В зависимости от подразделения войск, расположенных по Дунаю, на три группы, они были вверены трем отдельным начальникам. В Бабадагской области начальствовал Мустафа-паша, в центре — Ахмед-паша и на левом фланге — Измаил-паша. Сам главнокомандующий с главной квартирой находился в Шумле, но в действительности он большую часть времени проводил на берегах Дуная, переезжая с одного места на другое, причем наибольшее внимание он обращал на виддинский отряд65.

Таким образом, около половины всех войск находилось в четырехугольнике крепостей Рущук, Силистрия, Варна и Шумла, составляя главные силы и центр армии; на крайнем левом фланге сильнее других был виддинский отряд, правый же фланг главным образом охранялся отрядом у Исакчи.
Такое распределение войск вполне соответствовало и принятому турецким правительством плану действий. Относительно сильный отряд на правом фланге отчасти объяснялся желанием заставить князя Горчакова растянуть свои войска, а главным образом опасением нашей переправы в этом пункте. Что касается виддинского отряда, то Омер-паша придавал ему большое значение как долженствовавшему оттянуть часть нашей армии на 300 верст в сторону от главных объектов действий и рассчитывал постоянной угрозой наступления отсюда во фланг русской армии затруднять ее операции в других, более важных пунктах. Опасения, которые, как увидим ниже, князь Горчаков [675] выказывал за свой правый фланг, и сформирование мало-валахского отряда убедили Омера-пашу в правдивости его предположений, и в течение всей зимы он очень умело пользовался этой слабой стрункой нашего командующего войсками. Но можно почти наверно утверждать, что вплоть до переправы русской армии через Дунай намерения Омера-паши атаковать нас с этой стороны никогда не выходили из области мимолетных фантазий66.

«Омер-паша, — сообщал французский министр в Константинополе маршалу Вальяну67, — не имеет увлечений относительно способностей своих генералов, которых, однако, считает храбрыми и преданными. Он часто говорит, что сражения под Ольтеницей, Калафатом и Мачиным, а также мелкие аванпостные дела, которые имели место до сих пор и будут продолжаться до начала серьезных действий, есть превосходная школа, весьма полезная для усовершенствования организации и обучения его офицеров и солдат».
В конце сентября прекратилось передвижение турецких войск через Варну, и таким образом закончилось стратегическое развертывание их армии. С этим же временем совпадает и переход их к открытым враждебным против нас действиям.

 

 


Примечания

 

1 Письмо от 11 (23) февраля 1853 года. Гос. архив.
2 Перевод с французского. Подлинник смотреть в приложении № 103.
3 4-й и 5-й пехотные корпуса начали приводиться на военное положение Высочайшими повелениями от 15 и 19 декабря (Архив канц. Воен. мин. поен, войск, 1852 г., секр. д. № 11, ч. 1).
4 Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 4.
5 Записка императора Николая I. См. в приложении № 210.
6 Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1852 г., секр. д. № 11, ч. 1.
7 Этот отряд, при отдаче распоряжений о сборе запасных в половине февраля, мог быть собран в 4-батальонном составе полков в Севастополе и Одессе к 1 апреля. Там же.
8 При тех же условиях к 1 апреля 15-я дивизия могла быть сосредоточена в 3-батальонном составе полков. Там же.
9 Там же.
10 Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1852 г., секр. д. № 20. Архив Морск. мин., Дела князя Меншикова, № 291.
11 Приложение № 211. Отношение Воен. мин. к ген.-ад. Лидерсу от 14 февраля 1853 г., № 142. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск, 1852 г., секр. д. № 11,ч. 1.
12 См. приложение № 212.
13 По приведенному выше, в приложении № 212, подсчету перевозочных способов Черноморского флота, можно было на нем поместить при [676] наличности 26 батальонов только 6 батарей или 48 орудий. Приведенные же в тексте данные взяты из ведомости, имеющейся в архиве канц. Воен. мин. по снар. войск, 1852 г., секр. д. № 11, ч. 1. Этот состав рассчитан с принятием в соображение и тех частных судов, которые могли быть наняты для перевозки десанта. Вообще во всех документах по предполагаемой морской экспедиции в Турции встречаются мелкие разногласия, не имеющие почти никакого значения.
14 Воен. уч. архив Гл. шт., отд. 2, д. Ns 3321.
15 Там же.
16 Подробный состав этих отрядов помещен в приложении № 213.
В передовом отряде полки считались 3-батальонного, а батареи 8-орудийного состава, в главных же силах 4-батальонного и 12-орудий-ного состава.
17 Об этом будет сказано ниже.
18 Всепод. записка князя Варшавского от 24 марта 1853 года. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 4.
19 Подлинного письма этого нам найти в архивах не удалось, хотя император Николай и упоминает о нем в своей переписке. В воен. уч. Архиве Гл. шт., отд. 2, д. Ns 4261 имеется донесение великому князю Константину Николаевичу от 19 марта с пометкой, что оно отправлено в приложениях от ген.-адъют. Корнилова, но без подписи. Сам текст донесения заставляет предполагать, что оно составлено Корниловым, сопровождавшим князя Меншикова в Константинополь именно с целью обрекогносцирования Босфора. Нет сомнения,.что мысли, изложенные князем Меншиковым в письме к государю и Корниловым в докладе великому князю, были одинаковы, но цитирование А. Петровым (Война России с Турцией. Дунайская кампания 1853 и 1854 гг. Т. I. С. 67—69) фраз этого документа как принадлежащих исключительно князю Меншикову не имеет за собой достаточных данных; их следует признать принадлежавшими и Меншикову, и Корнилову.
20 См. приложение № 214.
21 Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 4.
22 Записка императора Николая помещена в приложении Ns 215.
23 Всеподд. записка от 24 марта 1853 года. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. №4.
24 Записка князя Варшавского помещена в приложении № 216.
25 Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 4.
26 Записка эта помещена в приложении № 217.
27 Письмо императора Николая от 17 (29) мая 1853 года. Собственная Его Величества библиотека.
28 Архив канц. Военн. мин., 1853 г., секр. д. № 58. Записка эта относится к 16—17 мая. Г Петров ошибочно относит ее к январю 1853 года.
29 См. гл. X.
30 Курсив подлинника.
31 Письмо к князю Варшавскому от 17 (29) мая 1853 года. Собственная Его Величества библиотека.
32 Там же.
33 Собственноручная записка государя помещена в приложении № 218. [677]
34 Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1852 г., секр. д. № 11, ч. 2. Собственноручная записка императора Николая I от 16 мая 1853 года.
35 Записка императора Николая от 17 мая 1853 года. Архив Мин. иностр. дел., доклады 1854 года.
36 Курсив подлинника.
37 Перевод с французского.
38 См. выше.
39 Из Николаева от 14 июня 1853 года. Воен. уч. архив Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
40 Перевод с французского.
41 Письмо от 20 мая 1853 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. №44.
42 Письмо князя Воронцова военному министру от 28 февраля 1853 года, № 4 и резолюция на нем от 16 марта. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 6564.
43 Note remise par le gflnftral Aupick au ministre de la guerre de Turquie en 1849. (Париж, Архив Воен. мин.)
44 См. также: «Note sur les provinces Danubiennes, extraite des ouvrages et memoires les plus recents, pour le service de l’armie, par le colonel Blondel. (Париж. Архив Воен. мин.)
45 Подполк. Диё (Dieu) генералу Барагэ д'Илье. 25(13) марта 1854 г. (Париж. Архив Воен. мин.)
46 Более подробное описание укреплений Силистрии отнесено к описанию наших действий под этой крепостью.
47 Le Mal St-Arnaud au Mal Vaillant, 19 mai 1854. (Париж. Архив Воен. мин.)
48 Кроме перечисленных выше источников, см.: 1) Письма подполковника Диё к генералу Барагэ д'Илье (Париж. Архив Воен. мин.); 2) Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5741; 3) Архив канц. Воен. мин., 1853 и 1854 гг., секр. д. № 35 и др.
49 Донесение консула Коллы от 13 июня 1853 года.
50 Сведения дипломатической канцелярии командующего армией от 21 октября 1853 г.
51 Французский историквийнп (Т. I. С. 46) определяет силу турецкой армии в 120 тыс. человек.
52 Гос. архив, разр. XI, № 1226; Архив Мин. иностр. дел; Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 35; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5741 и др.
53 Из иностранных газет того времени.
54 Автобиография А. О. Дюгамеля // Русский архив. 1885. Кн. 7.
55 Le Mal de St-Arnaud au Mal Vaillant. Varna, 19 mai 1854. (Париж. Архив воен. мин.)
56 Перевод с французского.
57 Это подтверждается и письмом Озерова к князю Меншикову от 17 сентября 1853 года. Гос. архив, разр. XI, № 1252.
58 Консул Неаль (Neal) — лорду Страдфорду 17 июня 1853 года из Тырнова. (Oestern papers. Ч. 1. С. 381.)
59 «L'invasion de la Сrimeе» par Kinglake. T. II. P. 51. [678]
60 Об этом свидетельствует переписка подполковника Диё (Dieu) с генералом Барагэ д'Илье и в частности письмо от 25 (13) марта 1854 года. (Париж. Архив Воен. мин.)
61 Le Mal St-Arnaud au Mal Vaillant 19 mai 1854. (Париж. Архив Воен. мин.)
62 Перевод с французского.
63 Составлено на основании сведений, имеющихся в следующих делах: Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 35; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253 и 5741; Гос. архив, разр. XI, д. № 1226 и Архив Мин. иностр. дел.
64 Точного распределения войск по Дунаю установить нельзя как по недостаточности источников, так и по тому, что эта часть турецкой армии очень часто передвигалась с места на место.
65 Gumin. T. I. Р. 46.
66 Подполковник Диё — Барагэ д'Илье от 25 (13) марта 1854 года (Париж. Архив Воен. мин.) и он же маршалу Вальяну 26 декабря 1853 г. (Архив Мин. иностр. дел, кард. Paris, 1854.).
67 L'ambassadeur a Constantinople au Ministre de la Guerre le 5 février 1854. (Париж. Архив Воен. мин.)

 

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru