Глава XXXVI.
Продовольствование войск в Крыму; Госпитали.
(с марта 1855 года до весны 1856 года).
Еще до назначения князя Горчакова главнокомандующим войсками в Крыму, именно 30-го января 1855 года, последовало Высочайшее повеление, коим возложено было на генерал-адъютанта Анненкова главное заведывание продовольствием и снабжение провиантом и предметами комиссариатской и артиллерийской частей Крымской и Южной армий, а также распоряжение средствами всех губерний, состоявших на военном положении. Но вслед затем князь Горчаков, по представлению генерал-интенданта Южной армии Затлера, сообщил военному министру, что назначение для снабжения армии запасами особого лица, не имеющего даже пребывания своего в главной квартире, стесняло действия главнокомандующего, который, соображаясь с ходом военных событий, один лишь может, по соглашению с военным министром, определять места магазинов и количество заготовляемых в них запасов, а также места военно-временных госпиталей и этапов, направление военных дорог, пункты и соразмерность госпитальных и артиллерийских складов. «Способы доставления предметов к этим пунктам — писал он — должны зависеть от распоряжения военного министра, так как самые источники, из коих эти предметы будут доставляться, состоят в его ведении, а способы подвоза этих запасов из складочных пунктов к армии — от главнокомандующего».
Вследствие замечаний князя Горчакова, сообщенных военному министру, для всеподданнейшего до-клада Государю Императору, генерал-адъютант Анненков был назначен, по прежнему, новороссийским и бессарабским генерал-губернатором, а потом — государственным контролером. Но, между тем, как происходила переписка по этому предмету, генерал Анненков сделал следующие распоряжения: 1) назначил по раскладке, на счет сметных сумм интендантства, провиант и фураж от губерний: курской, воронежской, харьковской, и екатеринославской, всего: муки 28,538 четв., сухарей 228,538 четв., круп 36,186 четв., овса и ячменя 211,304 четв. (1); 2) распорядился заготовлением, чрез состоявших при нем чиновников, 9,227-ми волов, для порционного довольствия крымских войск; 3) заготовил, посредством помещиков, 3,686,923 пуда сена в херсонской губернии и в Бессарабии; 4) сформировал в курской и воронежской губерниях две конные полубригады подвижного магазина, для перевозки провианта и фуража по этим губерниям.
Раскладка провианта, по распоряжению генерала Анненкова, принесла войскам пользу и, будучи сделана в отдаленных губерниях, не возвысила цен на театре войны. Вообще хлеб на месте должен был обойтиться: четверть муки — 2 рубля; круп — 3 рубля; зернового фуража — 1 р. 50 коп. Перевозка каждой четверти: до губернских складочных пунктов — по 90 коп., от них до Геническа — по 3 рубля, а далее до Симферополя — по 2 р. 50 коп. На мешки, балаганы и проч. полагалось на каждую четверть по 1 рублю; следовательно, перевозка каждой четверти запасов в Симферополь обошлась в 7 рублей 40 коп., а вместе с стоимостью припасов каждая четверть должна была обойтись: муки — 9 р. 40 коп. круп — 10 р. 40 к., а зернового фуража — 8 р. 90 коп. Большую часть этих припасов предполагалось доставить не позже 1-го (13-го) июля. Заготовленные, по распоряжению генерала Анненкова, 9,227 волов начали прибывать в Симферополь в июне 1855 года. Пуд мяса обходился по 2 р. 24 ½ коп., следовательно это заготовление было выгоднее, нежели прежняя поставка волов подрядчиками, по контракту, заключенному полковником Вуншем, причем пуд мяса обходился по 2 руб. 79 коп. (2).
Напротив того, заготовление сена в херсонской губернии и Бессарабии не принесло ожидаемой пользы, потому что оно было собрано в незначительном количестве, на обширном пространстве, большею частью в таких местах, где в течении всей войны не было войск.
Формирование генералом Анненковым, в курской и воронежской губерниях, на счет сметных сумм, двух конных подвижных магазинов, для перевозки припасов исключительно по губернии, оказалось невыгодно. Подвижные магазины необходимы только там, где нельзя получить достаточно обывательских подвод, именно: в странах малонаселенных, вблизи театра военных действий, где, по случаю сосредоточения войск, является потребность в подводах, превышающая средства края. Вдали же от театра войны, перевозка припасов может быть исполнена, без отягощения, обывателями, за умеренную плату, между тем как содержание на счет сметных сумм интендантства двух подвижных магазинов, без особенной пользы для армии, стоило бы гораздо дороже (до 400 тыс. руб. в год). Как весною 1855 года, по распоряжению князя Горчакова, уже формировались подвижные магазины, назначенные исключительно для перевозок вблизи театра войны, то генералу Анненкову было предписано остановить начатое им формирование подвижных магазинов (3).
Выше уже сказано (в главе 26-й), что, с принятием начальства над войсками в Крыму князем Горчаковым, в марте 1855 года, на полуострове вообще было на лицо и ожидалось:
Муки и сухарей около 643.000 четв.
Круп около 117,600 четв.
Этого провианта, по числу людей, тогда состоявших на продовольствии в Крыму (170,000 чел.), было достаточно до июня 1856 года. Но значительную часть ожидаемых запасов надлежало подвозить издалека, что представляло важные затруднения, по крайнему истощению перевозочных средств на Крымском полуострове (4). К тому же, в 1855 году было сосредоточено в Крыму до 300 тысяч человек и до 100 тыс. лошадей, что потребовало заготовления запасов и формирования перевозочных средств гораздо в большем количестве (5).
Как провиант в муке сохраняется гораздо удобнее, нежели сухари, то, без всякого сомнения, для войск было бы лучше получать муку и приготовлять самим из нее хлеб: но это оказывалось невозможно: во первых, потому, что войска, находясь постоянно в действиях против неприятеля, либо на работах, не имели времени сами печь хлеб; отделение же от каждой части хлебопеков весьма ослабило бы наличное число людей в строю, и, во вторых, по неимению дров в степной части Крыма. Все это заставило отпускать войскам значительную часть провианта в сухарях, которые иногда доставлялись за несколько сот верст и весьма часто хранились под открытым небом, осенью и зимою, во время проливных дождей и мятелей. В таких обстоятельствах, иногда случалось войскам получать заплесневелые, гнилые, сухари; но продовольствование войск, по свидетельству многих лиц, участвовавших в крымской кампании, вообще было весьма удовлетворительно (6).
Кроме провианта, в показанном количестве, и годовой пропорции соли для армии, простиравшейся до 160,000 пудов и водки 624,000 ведер, войскам производилась, в продолжении трех летних месяцев, дача уксусу (180,000 ведер) и перцу (1875 пудов).
Для продовольствования круглый год около 70,000 строевых и 30,000 подъемных лошадей требовалось 1.400,000 четвертей овса, 11.520,000 пудов сена и около 2.000,000 соломы (7).
Для доставки к войскам этих припасов, полагая, что провиант и зерновой фураж будут привозиться из мест, лежащих на расстоянии 500 верст от театра военных действий, а сено за 80 верст, по расчету, сделанному генерал-интендантом, требовалось иметь в постоянном движении, в течении 8-ми месяцев, когда подвозы возможны в Крыму, не менее 108-ми тысяч подвод. Как в подвижном магазине было только 7 тысяч подвод, которых едва доставало для подвоза к армии одного лишь провианта, то все остальное количество должны были доставить обыватели. В особенности же потерпела таврическая губерния, жители которой перевозили не только провиант и зерновой фураж из более отдаленных губерний, но сено и дрова, доставка коих оттуда была невозможна. Перевозка одного топлива, в количестве 128-ми тысяч сажен, требовала 24 тысяч подвод, в продолжении 8-ми месяцев (8).
Продовольственную часть в Крыму более всего затрудняли: уменьшение на .полуострове рогатого скота и дороговизна сена. С начала войны до марта 1855 года, от закупки войсками волов на порции, число рогатого скота уменьшилось втрое; дальнейшее же его уменьшение не только затруднило бы мясное довольствие войск, но лишило бы армию последних перевозочных средств. Не менее была тягостна дороговизна сена, которого на полуострове, в марте 1855 года, ,можно было купить не более 2.300,000 пудов, что составляло полутора-месячную с небольшим пропорцию для ста тысяч лошадей; а, между тем, до появления травы оставалось еще полтора, а до сенокоса — два с половиною месяца. Войска добывали сено, как и зерновой фураж, по утвержденным, весьма высоким, ценам, которые доходили для войск расположенных в Севастополе, до 1 р. 60 коп., а для находившихся в окрестностях Севастополя до 1 р. 30 к. за пуд сена. Как ни огромны были эти цены, начальники частей войск иногда отказывались принять на собственное попечение закупку сена, и это было весьма естественно, потому что офицеры главной квартиры платили в Бахчисарае по полтора и по два рубля за пуд бурьяну, из которого половина была неудобосъедома для лошадей: в Симферополе пуд сена иногда продавался также по два рубля.
Как дороговизна сена преимущественно происходила от недостатка перевозочных средств, то предписано было полкам завести особые повозки, на счет казны, и впрягать в них порционных волов; на этих повозках доставлялось сено, а волы на пути кормились травою. Затем, цены, утвержденные на фураж для войск, были пони-жены и назначены двоякие: частям, имеющим повозки — меньшие, а прочим — несколько большие. Это распоряжение доставило экономии, в течении 1855 года, до 7-ми миллионов рублей.
Чтобы увеличить на полуострове сенные запасы, главнокомандующий поручил генерал-адъютанту Анненкову, по возможности, усилить сенокошение в северных уездах таврической губернии. Для содействия тому, были приглашены владельцы и общества государственных крестьян и колонистов, наряжены косцы из местных жителей, вызваны работники из других губерний, с назначением, как тем, так и другим, безобидной платы, следствием чего был наем до 3-х тысяч косцов в полтавской губернии, и сделано распоряжение о перевозке в Перекоп из Бендер хранившихся там 12-ти тысяч кос, для безденежной раздачи их работникам. По примерному соображению, от усиленного сенокошения в таврической губернии ожидалось получить для войск, на сто тысяч лошадей, сена до 11-ти милл. пудов, т.е. почти то количество, которое требовалось для армии на восемь месяцев.
Не трудно было однако же предвидеть, что этот расчет окажется преувеличенным. Как обыкновенно бывает, возникла весьма сложная и продолжительная переписка, о том. сколько именно и в каких местах таврической губернии владельцы земель могли накосить сена для армии, и, наконец, интендантство получило о том сведения от гражданского ведомства уже в конце сентября, когда прошло время сенокоса, и со дня на день, надобно было ожидать, что дороги сделаются неудобными для подвозов. По этим первоначальным сведениям, вместо ожидаемых 11-ти миллионов пудов сена, имелось в виду только 1.740,000 пудов. Но даже из этого количества значительная часть не могла служить в пользу войскам, собранным около Севастополя, именно: 100 тыс. пудов ялтинского сена находилось на южном берегу и не могло быть оттуда доставлено; 160 тыс. пудов, в днепровском и мелитопольском уездах, было в расстоянии от Севастополя далее 250-ти верст, 210 тыс. пудов бердянского уезда — в 400 верстах, а 850 тыс. пудов феодосийского уезда — далее 200 верст. Таким образом для армии, сосредоточенной в окрестностях Севастополя, оставалось в виду около 500 тыс. пудов.
В действительности же оказалось всего накошенного сена только около миллиона пудов; из этого количества до 600,000 пудов сена, заготовленного в отдаленных пунктах, были сданы прямо в войска, расположенные в северных уездах таврической губернии, и только 156,000 пудов поступили своевременно в магазины для войск, собранных у Севастополя и Симферополя (*).
Таковы были результаты распоряжения, долженствовавшего снабдить сеном армию на целый год (9).
Надлежало приискать к тому другие средства, А между тем главнокомандующий, получив сведения, что промышленники на Крымском полуострове скупали сено, чтобы потом продавать его с барышом, и что местные владельцы совершенно отказывались от продажи войскам сена, рассчитывая на возвышение цены его впоследствии, предписал таврическому губернатору, графу Николаю Владимировичу Адлербергу, чтобы строжайше было запрещено промышленникам закупать сено для перепродажи, и чтобы владельцы на полуострове не отказывали войскам в продаже сена, с тем, что если у них окажется лишнее сено, сверх необходимого для их хозяйственной потребности, то с ними будет поступлено по всей строгости военных законов, Вместе с тем предписано установить постоянную цену на сено: в симферопольском уезде по 35-ти, а в прочих уездах полуострова — по 25-ти коп. серебр. за пуд без доставки (10). Впрочем, это распоряжение оказалось недействительно до такой степени, что в симферопольском уезде помещики продавали сено, на месте, гораздо дороже, а в январе и феврале 1856 года цена его дошла до рубля и более за пуд (11).
Из соображения всех этих обстоятельств оказывалось, что недостаток фуража не только угрожал уничтожением кавалерии, но даже мог совершенно отнять возможность подвозить к войскам жизненные припасы, что заставило бы нас очистить Крым без сопротивления неприятелю. Основываясь на том, генерал-интендант Затлер подал главнокомандующему, в различное время, три записки об уменьшении числа лошадей на полуострове. Князь Горчаков, убедясь в необходимости предложенной меры, приказал вывести часть обозных лошадей в херсонскую губернию. Впоследствии же была также выведена из Крыма часть кавалерии и артиллерии.
По мнению генерал-интенданта, надлежало так же, не слишком полагаясь на сенокошение в помещичьих и государственных имениях, (успех которого оказывался сомнителен), заготовить, на всякий случай, особый запас сена, пока дороги были еще сухи. Главнокомандующий разрешил заготовить комиссионерским способом до 800 тысяч пудов сена в Севастополе, Дуванкиой и Бахчисарае, по 65 коп. за пуд. Но как потом было запрещено комиссионерам делать закупки в районе расположения 3-го пехотного корпуса, то утвержденная на эту закупку цена была возвышена до 73-х коп. за пуд. При заготовлении этого сена, имелось в виду беречь его на непредвидимые случаи, а продовольствовать лошадей попечением самих войск, что и продолжалось без особенных затруднений до августа 1855 года; но в это время, когда травы уже начали засыхать, все войска, расположенные в окрестностях Севастополя, отказались от продовольствования своих лошадей по утвержденным ценам и забота о добывании сена пала на интендантство (**). Главнокомандующий приказал заготовить еще до 700 тысяч пудов, назначив цену по 78 коп. за пуд, с тем, чтобы обывательским подводам, на которых будет перевозиться это сено, отпускалось, на счет заготовленной суммы, по 20-ти фунтов на лошадь, или вола, кроме платы за перевозку. Войскам, в то же время, были утверждены цены: расположенным около Бахчисарая — по 95 коп., а на северной стороне Севастополя — по 1 рублю за пуд. Вообще же комиссионерским способом было заготовлено в 1855 году 965 тысяч пудов сена, по 73 и 78 коп. за пуд, что, в сравнении с ценами, утвержденными войскам, принесло казне сбережения около 200 тысяч рублей. Большая часть этого сена была доставлена в глубокую осень, когда войска, несмотря на высокие цены, для них утвержденные главнокомандующим, отказывались продовольствовать своих лошадей (11).
Касательно продовольствия войск мясными порциями, в марте 1855 года имелось в виду, до-ставкою по подрядам, а равно пожертвованных екатеринославскою губернией и заготовленных по распоряжению генерал-адъютанта Анненкова, всего 17 тысяч волов, коих, по числу войск в Крыму, доставало до 15 июня; для последующего же довольствия по 1-е декабря 1855 года, необходимо было приобрести около 15-ти тысяч волов. Для этой поставки назначены были, 15-го и 20-го мая, в таврической, екатеринославской и харьковской казенных палатах, публичные торги, но желающих на оные не явилось. Затем приобретение волов для мясных порций, по предложению генерал-интенданта, было предоставлено попечению самих войск, но с тем, чтобы, для сохранения в Крыму перевозочных средств, порционный скот был покупаем вне полуострова. Как пригон скота из отдаленных мест, по совершенному истощению запасов сена в Крыму, был очень затруднителен, то солдатская мясная порция отчасти заменялась салом, с добавкою круп, соли, перцу и луку. Покупка мясных порций была оставлена по прежнему на попечении войск, но, вместе с тем, было предписано, на случай недостатка в мясе, приобретать покупкою сало и другие припасы, а также капусту, если не свежую, за невозможностью получить ее в достаточном количестве на полуострове, то сухую, выписывая ее заблаговременно из заводов внутри Империи (12).
Большая часть провианта, тогда имевшегося в виду для армии, была собрана в губерниях екатеринославской, харьковской, курской и воронежской и отправлялась в Крым, начиная с апреля, в продолжении всего лета, сперва до Геническа, Ярошика и Керчи, на, обывательских подводах тех же губерний, по распоряжению генерал-адъютанта Анненкова, а потом, генерала Затлера, в магазины, учрежденные между Симферополем и Перекопом (***), частью же в Симферополь на подводах государственных крестьян таврической губернии, за установленную главнокомандующим поверстную плату. Из главного же симферопольского магазина провиант доставлялся, на повозках подвижного магазина, в Севастополь, на Инкерманскую позицию и Мекензиевы высоты, в Бахчисарай, Карасубазар, и проч., откуда снабжались войска, расположенные между Севастополем и Симферополем, а также (из Карасубазара) войска феодосийского отряда. Магазины на коммуникационной линии (в Трех-Абламе и Ишуни) служили для снабжения хлебом
проходящих войск и для евпаторийского отряда; а резервный Бакшайский магазин был устроен на случай, если б неприятель, выйдя в больших силах из Евпатории, занял наше сообщение с Перекопом (13).
Вторжение неприятеля в Азовское море имело последствием потерю некоторых из наших провиантских складов, которых мы не имели возможности вывезти из приморских городов: Таганрога, Геническа, и проч. (14).
Утвердительно можно сказать, что никогда никакая армия не находилась в столь затруднительных обстоятельствах на счет снабжения жизненными припасами. В августе 1855 года, более двухсот тысяч человек русских войск было собрано на небольшом пространстве, отдаленном от прочих областей Империи обширною степью, чрез которую проходили только две дороги: по узкому Перекопскому перешейку и по Чонгарской косе, да и те, в продолжении нескольких месяцев, были почти непроходимы. На этих сообщениях нельзя было приобрести не только какие-либо припасы, но и воду, даже для незначительных частей армии, либо подвижного магазина; так например на ночлегах в некоторых деревнях не доставало воды для одной воловой полубригады. Точно также в степях таврической и во всей херсонской губернии нельзя было найти дров для варения пищи и разведения бивачных огней, потому что местные жители, за недостатком леса, приготовляют кизяк, да и того у них уже не было.
Весьма естественно, что трудность подвозов имела последствием такое необыкновенное возвышение цен на все вообще припасы, какое случалось только в городах тесно обложенных неприятельскими войсками. В Симферополе, когда четверть овса продавалась от 14 до 16 рублей, извощики иногда кормили лошадей хлебом; в селении Дуванкиой пуд бурьяна продавался по рублю и дороже; трех-поленная сажень дров в Симферополе стоила до 100 руб. Сообразно тому платили за яйцо по 10 копеек, за лимон полтора рубля, за порцию кушанья в трактирах от 50 до 75 коп. и т. п. (15). Покупка необходимейших припасов затруднялась недостатком в Крыму мелких денег, не только в серебряной монете, но и в рублевых и трехрублевых ассигнациях. Легче было добывать полуимпериалы. За размен 25-ти-рублевой ассигнации случалось платить до 2 р. 50 коп., т.е.10% (16).
Принимая в соображение дороговизну всех жизненных припасов в Крыму, нельзя удивляться, что смета суммы для продовольствования Южной армии и войск, в Крыму действовавших, на 1855-й год, отправленная князем Горчаковым к военному министру, простиралась до 62.631,776 рублей 55 коп. (17).
По оставлении Севастополя, князь Горчаков, опасаясь иметь большие запасы вблизи неприятеля, сперва приказал учредить склады провианта, вместо бывших на северной стороне Севастополя, на Инкермане, а потом, считая небезопасным и этот пункт, предписал — доставленный туда с большими усилиями провиант вывезти назад в
Бакчисарай. Подвоз сена на речку Бельбек и в сел. Дуванкиой был совершенно прекращен. Тогда же предписано: усилить подвоз провианта в Симферополь, так, чтобы там было непременно налицо четырехмесячное продовольствие для всех войск, находящихся в Крыму. Эти меры были приняты сообразно предположению князя Горчакова, считавшего вероятным, что неприятель, оставя гарнизон в Севастополе, перевезет большую часть войск в Евпаторию и направит их оттуда на наше сообщение с Перекопом, и что, в таком случае, нам останется только сообщение чрез Чонгарский мост.
По распоряжениям князя Меншикова и генерала Анненкова, армия в Крыму могла быть обеспечена продовольствием по июнь 1856 года, но доставка этого провианта к местам расположения войск встретила большие затруднения. В числе предположенных запасов состояли 75 тыс. четв. сухарей, 9 тыс. четв. круп и 45 тыс. четв. овса или ячменя, всего 129 тыс. четв., собранные по раскладке от курской губернии, которые назначено свезти, к 15-му мая, в Суджу и Белгород, а оттуда в Перекоп, на расстоянии более 600 верст,
в три срока: к началу июня, к началу июля и к 15-му сентября. За подводу, поднимающую по 5-ти четвертей, полагалось: от Суджи до Перекопа, по числу 642-х верст, 19 рубл. 26 коп., а от Белгорода до Перекопа, по числу 617-тиверст, 18 рубл.51 коп. — Управляющий курскою палатою государственных имуществ, находя такую доставку припасов слишком обременительною для крестьян, ходатайствовал об исполнении ее посредством этапной системы, переменяя подводы на каждых сорока верстах, по ведомству государственных крестьян: курской, полтавской, херсонской и екатеринославской губерний, назначив подводчикам за все расстояние до Перекопа по 41 рублю, или по 8 рубл. 20 коп. за четверть. Это распоряжение было одобрено комитетом, Высочайше учрежденным для улучшения положения Крымского полу-острова. Но, вслед затем, князь Горчаков, на основании рапорта, поданного генералом Затлером, отнесся к военному министру, представляя, что перевозка лишних 129,000 четвертей была бы гибельна для екатеринославской губернии, имеющей втрое менее жителей, нежели курская, и что доставка запасов на лошадях, по этапной системе, увеличила бы ценность каждой четверти на 4 рубля 35 коп. и потому обошлась бы казне дороже семьюстами тыс. рублей. Вследствие этого отзыва, перевозка до Перекопа запасов, собранных генералом Анненковым, была возложена на жителей курской, воронежской, херсонской и екатеринославской губерний.
Между тем как генерал-интендант Затлер принимал меры к обеспечению продовольствием армии, комитет министров, заботясь о том же, возложил на военное министерство, сверх текущего довольствия, состоящего на попечении интендантства армии, заготовление для действующих войск полугодовой потребности провианта и зернового фуража, в виде вспомогательного запаса, на случай, если б интендантство встретило какие-либо непредвидимые затруднения в своевременном заготовлении продуктов. С этою целью, военный министр предполагал: для войск Южной армии и в Крыму находящихся, заготовить в запас, по числу 500 тыс. человек, 750,000 четв. муки и 70,312 четв. круп, и, сверх того, для кавалерии примерно 300,000 четв. овса, назначив для первоначальных складов этого запаса: Кременчуг или Крюков, Александровск и Ростов.
Князь Горчаков, из доклада по сему мету генерала Затлера, убедился, что такое заготовление запасов, вместо ожидаемой от него пользы было вредно: во 1-х, потому, что истощало финансовые средства государства, а во 2-х, будучи одновременно с покупкою интендантством действующей армии, в тех же местах, 280-ти тыс. четв. провианта, непременно должно было возвысить цены запасов. Тем не менее однако же князь Горчаков, опасаясь возбудить против себя неудовольствие комитета министров, отвечал уклончиво на отзыв по сему предмету князя Долгорукова, и предположенное заготовление было исполнено. Из журналов министерства внутренних дел видно, что непосредственным последствием этой меры было возрастание справочных цен, в продолжении времени от двух до трех месяцев, почти вдвое, от чего казна понесла убытки более миллиона.
Затем, главнокомандующий отклонил предложение военного министерства — купить весь хлеб, свезенный купцами в азовские порты (1,000,000 четвертей), чтобы «предохранить его от истребления, в случае новой экспедиции Союзников в 1856 году». Но если бы мы купили этот хлеб, (что стоило бы на месте до 10-ти милл. рублей), и не вывезли его до открытия навигации, то неприятель, сожигавший в 1855-м году казенные запасы, не касаясь частных, уничтожил бы все купленное казною, а для вывоза миллиона четвертей требовалось не менее 250,000 подвод, т.е. такое количество, какого не могли выставить жители всего новороссийского края. К тому же, у нас не было средств для перемола этого хлеба, да если бы они и были, то потребовалось бы еще 250,000 подвод для вывоза с мельниц муки в магазины, либо на места расположения войск (18).
До прибытия в Крым князя Горчакова было открыто всего десять госпиталей, в которых находилось до 15,000 кроватей — число далеко несоответствовавшее потребности войск. В начале февраля 1855 года, больных и раненых в Крыму уже было до 25,000. В марте, по доставлении некоторого числа госпитальных вещей, имелось их в крымских госпиталях на 16,780 человек, но, вместе с тем, число больных и раненых в это время простиралось более 33,000. Надлежало увеличить число врачей, а также добыть в огромном количестве госпитальные вещи и перевязочные материалы. Князь Горчаков, по представлению состоявшего прежде начальником штаба при князе Меншикове, генерала Семякина, распорядился о высылке из полтавской, харьковской, курской и воронежской губерний по одному врачу от каждого уезда, а также госпитальной прислуги сколько возможно. Тогда же были переведены из Южной армии в Крым несколько подвижных и временных госпиталей. Чтобы получить понятие о средствах, которые требовались для армии, достаточно знать, что в апреле 1855 года князь Горчаков отнесся к военному министру с требованием: миллиона аршин бинтов разного сорта, 100,000 аршин компрессного холста, 1,000 пудов корпии, 1,000 пудов ветоши, и проч. и что, вслед затем, генерал-штаб-доктор крымских войск вошел с представлением к главнокомандующему о заготовлении нового запаса перевязочных вещей, в количестве: двух миллионов бинтов, 2,000 пудов корпии, 2,000 пудов ветоши, и проч. Значительная часть этих припасов была доставлена в армию, что дало возможность князю Горчакову увеличить число госпиталей до 25-ти, слишком на 30,000 человек (19). Но как число больных и раненых возрастало быстро, то следовало принять меры к вывозу их в госпитали, учрежденные в ближайших к театру войны губерниях. Как в продолжении года, с 1-го ноября 1854 года по 1-е ноября 1855 года, перевезено 112,670 больных и раненых, из Севастополя в Симферополь, и в течении восьми месяцев 87,683 из Симферополя в госпитали, за несколько сот верст устроенные, то потребовалось для первых 37,500, а для последних более 29-ти тысяч подвод, причем значительную пользу принесли подвижные магазины, которые, при обратном следовании из Севастополя порожняком, перевезли значительное число больных и раненых. Кроме того, перевозка больных производилась на подводах немецких колонистов, которые доставили в Павлоградский госпиталь 900 человек и взяли на собственное попечение 2,600 больных и раненых; с тою же целью при князе Горчакове учрежден постоянный транспорт, из вольнонаемных троечных подвод. Но как все эти средства не могли обеспечить перевозку больных на будущее время, то князь Горчаков приказал заключить контракты с подрядчиками, которые обязались бы доставить сначала 600, а потом еще 800 пароконных фур, покрытых деревянною плетенкою, просторных и удобных для помещения в каждой четырех больных, На эту поставку не оказалось желающих, и потому генерал-интендант заключил контракт на доставление 1,400 одноконных подвод, которые, к сожалению, не соответствовали своему назначению. Покрытые старыми рогожами, они не защищали ни от дождя, ни от солнца, и были так тесны, что в них с трудом помещались двое легко раненых, либо один ампутированный. Лошади и упряжь были крайне плохи; на каждые пять фур приходилось по одному погонщику, и потому они, двигаясь без присмотра, часто опрокидывались (20). Распоряжения по части перевозки больных были возложены на дежурного генерала Ушакова и на директора госпиталей Южной армии, генерал-майора Остроградского. Но хотя перевозка производилась почти непрерывно весною и летом 1855 года, однако же она была, в течении всей войны, в самом жалком виде. Причиною тому было совершенное опустошение края, где трудно было добывать корм для скота и даже воду, и где не встречалось никаких средств для облегчения участи перевозимых страдальцев.
Весьма большим препятствием, затруднявшим исполнение многих благодетельных мер по медицинской части, было сложное, преисполненное формализмом, управление. При князе Меншикове беспорядок медицинской части происходил преимущественно от недостатка единства в ее администрации; а при его преемнике единство установилось, но зато возникла бесконечная переписка, которая затрудняла и замедляла все меры, принимаемые главнокомандующим и исполнителями его распоряжений. Составлены были особые инструкции для медиков и для руководства конторам госпиталей и начальникам транспортов. Определено было количество продовольственных припасов для больных (21) и приказано иметь строгое наблюдение, чтобы пища их приготовлялась хорошего качества; положено число подвод, необходимое для перевозки, как тяжело, так и легко-раненых и больных. Но все эти правила, весьма основательные, умалчивали о средствах для их исполнения и не могли быть исполняемы в опустошенной стране.
Кроме пособия в натуре, оказываемого раненым и изувеченным, им выдавались денежные пособия, в размере для нижних чинов от одного до 150 рублей; последнюю сумму получали потерявшие два члена. Сначала деньги вручались непосредственно раненым и, к сожалению, издерживались, большею частью, не в пользу, и даже во вред им. Тяжело раненые и больные теряли пожалованные им суммы, нередко переходившие в руки госпитальной прислуги и фельдшеров; те же из больных, которые, обладая полным сознанием, успевали сохранить свои деньги, тратили их на покупку припасов, нисколько не соответствовавших состоянию их здоровья, что служило к поощрению контрабандной торговли в госпиталях. Впоследствии, сами раненые, хотя некоторые и неохотно, соглашались отдавать деньги на сохранение сестрам милосердия, у которых собрались довольно значительные суммы. (В мае и июне 1855 года, в госпиталях Корабельной находилось на хранении до 60 тысяч рублей). В морском же ведомстве, где Великий Князь Константин Николаевич поручил раздачу наград нижним чинам камер-юнкеру Мансурову, она производилась другим образом: каждый из раненых, разделенных по степеням, получал свидетельство на денежное пособие, которое выдавалось по его излечении, либо при увольнении от службы.
Профессор Гюббенет, находившийся почти во все время осады в Севастополе, начертал верную картину положения наших и пленных раненых, собранных на тесном пространстве, где все усилия медиков не могли оказать пособия страждущим.
«Когда я вступил на перевязочный пункт говорит он — какое зрелище мне представилось! Вся зала битком была набита ранеными, ожидавшими операций. Те, для которых нашлось еще место, лежали на кроватях, остальные — на полу, длинными, ужасными, рядами. В одном из углов были пленные французы-зуавы или линейные солдаты; они группировались полулежа, полусидя прислонившись к стене. Даже небольшая часть залы, отведенная для помещения медиков, быстро наполнялась изувеченными; на кроватях, которые не заняты были серьёзно заболевшими врачами, тихо стонали тяжелораненые.
С трепетным чувством печали и глубочайшего уважения, проник я в это скопище страдальцев. И когда смотрел на бледных, опаленных порохом наших храбрецов, с разбитыми и окровавленными членами, но с выражением спокойствия, покорности, даже некоторого довольства на лице, я невольно подумал: «с такою армией можно завоевать мир!» Легко себе представить, но нельзя описать ощущений, с которыми смотришь на то, как оторванная с сапогом нога лежит возле раненого, а он преспокойно вынимает из-за голенища кисет и трубочку, или просит служителя вынести ногу, но возвратить сапог! Одного из подобных храбрецов я хорошо заметил. Он терпеливо лежал на постели и, по-видимому, с особенным удовольствием попыхивал табачным дымом. Это светлое настроение духа и совершенный комфорт были уже слишком поразительны среди общих страданий, так что я невольно вообразил, будто этот человек попал сюда ошибкой. «Что с тобою?» — обратился я к нему. «Да небольшая беда! помогайте прежде другим, кому хуже». Я приподнял шинель — и содрогнулся: мякоть всего правого бедра вырвана огромным куском до самой кости, и этот человек спокойно, с полным удовольствием, покуривает себе трубочку! Но он не был единственным в своем роде явлением; потом я еще видел много подобных храбрецов. Вообще, если думают, что, при таком огромном количестве тяжелораненых, человеческие страдания и весь их ужас должны выражаться страшными стонами, жалобами, криками, то это грубая ошибка. Большею частью несчастные страдальцы лежат спокойно, с полным самообладанием, и только время от времени острая боль вызывает у того, или другого тяжелый вздох, слабый крик или тихий, мерно повторяющийся стон. Кому, для возбуждения религиозного чувства, необходимо громкое церковное пение, музыка или торжественные церемонии, тот должен бы поспешить сюда: он почувствовал бы, как всякий тихий вздох проникает в тончайшие нервы нашего сердца; он узнал бы, что есть звуки страдания и музыка стонов, которые, даже без льстивой плавности и сладкой мелодии могут взволновать внутреннее чувство до глубочайших его изгибов и
тайным трепетом проникнуть в душу» (22).
В мае 1855 года неприятель придвинул батареи на близкое расстояние к Корабельной стороне, где перевязочный пункт с госпиталем подверглись сильному огню; почти все окна были выбиты, крыши разрушены и стены повреждены бомбами; аптека, пекарня, кухня, некоторые деревянные строения были совершенно разбиты. Бомбы попадали в госпитальные палаты, били раненых и прислугу; в числе убитых был один из иностранных врачей. Раненые лежали, дрожа от холода и сквозного ветра, и даже в зале перевязочного пункта нельзя было делать операций, под градом камней и щебня, которые, влетая в окна, мешали занятиям. После трехдневного обстреливания госпиталя убито было в нем 13 раненых. Надлежало очистить Александровские казармы и перевести до 2,500 больных, там находившихся, на Северную сторону, откуда извещали, что нельзя было найти помещение более нежели на 500 человек. Но, несмотря на то, перевезено было на пароходах, под неприятельскими выстрелами, до 1,500 больных. Остальные же, и в том числе все оперированные, отправлены в очищенные на-скоро морские магазины на Павловском мыску. Здесь, как и в других случаях, много помогли перемещению больных сестры милосердия. Перевязочный пункт был также перенесен на Павловский мысок и оставался там до самого того времени, когда был очищен Севастополь. Раненых ежедневно отправляли оттуда на Северную сторону, оставляя только оперированных и со сложными переломами, и потому врачи, не заваленные работою, могли удобно наблюдать за перевязками. В сахаре, чае, вине и водке не было недостатка.
На Городской стороне, дом дворянского собрания и Николаевская батарея, где помещалось большое число трудно-раненых, оставались невредимы; но с наступлением, в конце апреля, теплой погоды, решено было отправить оперированных на Северную сторону и поместить их там в палатках, где, за недостатком кроватей, больные лежали на земле, на тюфяках, набитых сеном. Вскоре затем пошли дожди, вода залила палатки и больные очутились в лужах. Впрочем, очищение города от трудно-раненых было необходимо: после ночного дела 10-го (22-го) мая, у нас оказалось более полуторы тысячи раненых, из коих почти тремстам пришлось делать операции (23).
Весною 1855 года появилась холера, которая, до того времени, свирепствуя осенью и зимою в лагерях Союзников, поражала у нас лишь весьма немногих. На строгое соблюдение гигиенических мер, как например на воздержание от купанья в холодной воде, нельзя было надеяться, и потому оставалось требовать, чтобы нижние чины, при первых признаках холеры, тотчас просили о врачебном пособии; с этою целью, все военные начальники, от полковника до ефрейтора, должны были ежедневно опрашивать своих солдат о состоянии их здоровья. Такая предосторожность оказалась весьма действительным средством против развития холеры, которою заболевало только от 6-ти до 10-ти человек в день во всем гарнизоне, между тем как больных тифом было гораздо более, и только один из врачей, доктор Белявский, сделался жертвою эпидемии. Некоторые полагали, будто бы пороховой дым и движение воздуха от пальбы из больших орудий способствовали ослаблению холеры. Заболевшие помещались в Инженерном доме, прежде служившем для Городской стороны перевязочным пунктом. Раненых же держали в городе только самое короткое время и перевозили на Северную сторону после первой перевязки в тот же день, а после операции на 3-й или на 4-й день (24).
С Корабельной стороны также перевозили ампутированных на Северную сторону, что в особенности было необходимо, когда число раненых увеличилось после жаркого дела 26-го мая (7-го июня). В это время приемная зала была наполнена до того, что раненые лежали не только сплошь один подле другого, но даже отчасти один на другом. Эта зала, в роде большого амбара, была освещена сальными свечами, не дававшими необходимого света. Тысяча голосов, многие из самых темных углов залы, взывали не о помощи, которую подать было невозможно, а о глотке воды; но не легко было удовлетворить и такую смиренную просьбу. Не было средства подойти к зовущему иначе, как наступив прежде на нескольких страдальцев. В таких обстоятельствах очистили наскоро еще один из магазинов возле Павловской батареи. Но как, между тем, раненые прибывали по прежнему, то их стали помещать на полу между кроватями, на которых лежали раненые оперированные, и все-таки на набережной тесно лежали раненые, которых было более 4-х тысяч, и в том числе 300 пленных Французов. Госпитальная прислуга, состоявшая из арестантов морского ведомства, действовала весьма усердно, пока выбилась совершенно из сил; князь Васильчиков устранил это затруднение прикомандированием к перевязочному пункту до полутораста строевых солдат. Из числа раненых, лежавших на набережной, около тысячи было перевезено в ночи на Северную сторону. Пленные же Французы оставались без пособия до следующего дня; но могло ли быть иначе, когда мы не успевали помогать нашим собственным раненым? Когда же, наконец, приступили к перевязке и ампутированию пленных, неприятель выдвинул вперед батареи и громил магазины, где в то время производились операции, поражая своих братьев и медиков, подававших им помощь (25).
Как, между тем, и на Городской стороне, перевязочные пункты стали подвергаться поражению от неприятельских выстрелов, то Пирогов, при отъезде своем из Севастополя, предложил перенести их на Северную сторону. Граф Остен-Сакен и князь Васильчиков одобряли это намерение; а Нахимов полагал, что перевозка раненых через бухту при свежем ветре была невозможна, но потом согласился на предложенную меру и проект о том был представлен на усмотрение князя Горчакова. — 1-го (13-го) июня, оба перевязочные пункта были закрыты и, вместо их, учрежден главный перевязочный пункт в Михайловской батарее, а временный госпиталь Корабельной переведен за Се-верное укрепление и помещен в палатках. Раненых, доставляемых на Корабельную и Городскую стороны, приказано перевозить ежедневно, в нескольких транспортах, на Северную сторону; из них, подлежащих операции — в Михайловское укрепление; если же потребуются немедленные операции, то производить их в Павловской и Николаевской батареях, где, с этою целью, были учреждены два второстепенных перевязочных пункта (26).
На Михайловской батарее было приготовлено место на 60 кроватей, что не могло удовлетворить потребности; впоследствии отведено несколько казематов и приготовлено до 100 кроватей, а также, при содействии князя Васильчикова, разбиты па-латки вблизи батареи; но все-таки не было места даже для 200 раненых (27).
Перемещение перевязочных пунктов на Северную сторону возбудило общее неудовольствие, потому что второстепенный пункт на Николаевской батарее оказался недостаточным, а вновь устроенное помещение на Северной стороне было неудобно. Главный перевязочный пункт был переведен, 12 (24) июня, опять на Южную сторону, в Николаевскую батарею, где приготовили кровати для.600 раненых; дом благородного собрания также назначался для приема больных, а Екатерининский дворец, где прежде помещались раненые офицеры — для безнадежных раненых, лежавших в домах Гущина и Орловского, которые были еще более подвержены неприятельским выстрелам. Еще за несколько дней до того город почти совершенно опустел. Жители, вытесненные угрожавшею им опасностью, из своих домов, основали другой город между Северным укреплением и Инкерманскими высотами. Новые жилища их состояли из землянок, палаток и досчатых балаганов; в них также были устроены трактиры и лавки, и вообще это поселение, по числу жителей и по величине своей, превосходило многие уездные города. Князь Васильчиков с своим штабом и все канцелярии, размещенные в разных домах, переехали в Николаевскую батарею, куда перенесли и раненого Тотлебена. Генерал Хрулев с своим штабом перебрался из Корабельной в батарею. Только Нахимов остался в городе на прежней своей квартире и занимал ее до самой смерти. Николаевская батарея представляла как бы особый город. Начальник гарнизона граф Остен-Сакен жил в верхнем этаже на левой оконечности батареи; там же поместился и первый комендант, генерал-лейтенант Кизмер. Правее их находились: штаб 4-го пехотного корпуса; раненый Тотлебен; инженерные офицеры, канцелярии и князь Васильчиков, а еще далее к северу — госпитали и квартиры медиков и сестер милосердия. В нижнем этаже были помещены: гауптвахта, вольная городская аптека, квартиры нескольких генералов и врачей, лазарет для легко-раненых, ежедневно отправляемых на Северную сторону, перевязочный пункт с несколькими казематами для медиков и штаб морского управления; а в подвальном этаже, находившемся только на правой половине батареи: несколько мастерских, городские купцы с их магазинами и ресторация. Наконец, все три этажа на правой оконечности батареи были заняты пороховыми погребами. Открытый коридор, сзади второго этажа, служил помещением для солдат главного . резерва, которые ночью там лежали густыми рядами, либо располагались под открытым небом за батареею (28).
Чтобы доставить лучшее помещение тяжелораненым офицерам, князь Васильчиков приказал устроить на батарее № 4-го, в бывшей квартире князя Горчакова, лазарет на 80 кроватей. Остальные же офицеры, с легкими ранами, были отправляемы в военно-сухопутный госпиталь. Положение раненых нижних чинов, лежавших густыми рядами на нарах и даже на полу между нарами, в этом госпитале, было самое бедственное. Офицеры, там находившиеся, не пользовались ни удобным помещением, ни лучшим уходом, будучи размещены в низких комнатах так тесно, что почти не оставалось промежутков между ними. Больные с обыкновенными ранами лежали возле пиемических и гангренозных и подвергались заразе. Временной же госпиталь, в палатках за Северным укреплением, хотя и пользовался лучшими условиями, но не имел офицерского отделения (29).
В июле 1855 года, изнурение защитников Севастополя достигло крайней степени. Неприятельские большие снаряды и даже штуцерные пули достигали до самого рейда, и во всем городе не было безопасного места. Весьма замечательно, что, при огромном количестве бросаемых неприятелем ядер и бомб, урон наш тогда был довольно умерен; штуцерные пули наносили также относительно не-значительный вред. (Утверждают, будто бы из 10,000 выпущенных пуль достигала цели только одна. «Не всякая пуля попадает в лоб» — говорил Нахимов). Но, при всем том, гарнизон Севастополя ежедневно терпел чувствительные потери. Войска наши с нетерпением желали открытой встречи с неприятелем, и это было главною причиною, побудившею князя Горчакова дать сражение на Черной, после которого положение наше сделалось еще хуже. Начиная с 5-го (17-го) августа неприятель возобновил бомбардирование; огонь осаждающего, по близости его батарей, производил страшное опустошение в рядах гарнизона, терявшего ежедневно круглым числом до тысячи чело-век. Бомбы сыпались на Николаевскую батарею, попадали в квартиры графа Сакена и князя Васильчикова и перебили в окнах главного перевязочного пункта все стекла; но как екатерининский дворец подвергался еще большему поражению от неприятельских выстрелов, то всех находившихся там смертельно раненых, перевели, в последние дни осады, под своды Николаевской батареи (30). Одна из сестер милосердия, госпожа Пожидаева, приняв на себя уход за этими страдальцами, исполняла свои обязанности с величайшим самоотвержением; другая, госпожа Мещерская, участвовала в самых трудных операциях и поддерживала бодрость не только больных, но и медиков (31). С 24-го августа (с 5-го сентября) началось бомбардирование Севастополя, превосходившее все прежние, по количеству брошенных снарядов и по близости батарей, громивших город. В продолжении трех суток, предшествовавших последнему штурму, мы теряли ежедневно по 2,500 человек (32). Очевидно, что, при огромном числе раненых, не было возможности ни подавать им безотлагательно помощь на перевязочных пунктах, ни отправлять их своевременно на Северную сторону. Неприятельские бомбы наносили страшный вред судам, стоявшим на рейде. 26-го августа (7-го сентября), в 11 часов вечера, последовал на Графской пристани взрыв более ста пудов пороха. Сотрясение Николаевской казармы было так ужасно, что все находившиеся в ней люди упали, все свечи потухли и почти все досчатые стены, оконные рамы и двери были разрушены. На следующий день, когда, после упорного боя, удалось Французам водрузить на Малаховом кургане трехцветное знамя, на Корабельной стороне накопилось до 6,000 раненых. На главном перевязочном пункте Северной стороны в короткое время их собралось более 2,000. Операции продолжались беспрерывно и мужественно переносились ранеными, которые полагали, что нам удалось отразить неприятеля на Малаховом кургане, подобно тому как мы отбили его на 2-м, 3-м и 5-м бастионах (33). Но в семь часов вечера. граф Сакен прислал приказание прекратить операции; а между тем отправляли раненых на Се-верную сторону. На рассвете охотники стали поджигать город, и без того уже горевший от не-приятельских выстрелов, и вскоре Севастополь представил как бы море пламени, из которого по временам раздавались сильные взрывы. Так взлетели Александровская и Павловская батареи; под Николаевскою же батареею каморы не были заряжены, благодаря осторожности князя Горчакова, который не хотел подвергать опасности перевязочного пункта и госпиталя, там находившихся (34).
Примечания
(*) Пуд этого сена, вместе с издержками на перевозку к войскам, обошелся в сложности по 76 копеек.
(**) Отряды евпаторийский, феодосийский и генический не отказались от фуражного довольствия по утвержденным ценам, но добывание сена впоследствии оказалось весьма затруднительно для евпаторийского отряда.
(***) По дороге из Симферополя в Перекоп были устроены магазины в Трех-Абламе и Ишуни, а по Чонгарской дороге — в Бакшае.
|
