: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856 годов

Соч. М.И. Богдановича

 

 

Глава XXXIII.
Сражение на Черной.

(4-го (16-го) августа 1855 года).

 

Нельзя отрицать пользы военных советов, созываемых для обсуждения важных вопросов, встречающихся при ведении войны. Опытность главных сподвижников может указать даже гениальному полководцу средства для достижения задуманной им цели действий. Но самое решение важных вопросов не должно зависеть от многоразличных, нередко противоречащих одно другому, мнений. Мы знаем, что даже Суворов иногда созывал военный совет, как, наприм., при осаде Измаила; но уже тогда, когда измаильский штурм был непреложно решен в уме его, и когда оставалось ему только, убедив членов совета в необходимости трудного подвига, возбудить их усердие к исполнению возлагаемых на них действий.

Что касается до собственного мнения князя Горчакова о предстоявшем вопросе, то, с самого принятия главного начальства над войсками в Крыму, наш главнокомандующий не переставал высказываться о необходимости ограничиваться пассивною обороною и воздерживаться от решительного наступления. Так, между прочим, в письме его к военному министру, находим: «Было бы просто сумасшествием начать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, недоступные позиции. Первый день я бы двинулся вперед; второй — я бы отбросил неприятельский авангард и написал бы великолепную реляцию; третий день я был бы разбит, с потерею от 10 до 15 тысяч человек, и четвертый день Севастополь и значительная часть армии были бы потеряны. Если бы я действовал иначе, Севастополь уже более месяца принадлежал бы неприятелю, и ваш покорнейший слуга был бы между Днепром и Перекопом (1)... Я бы желал, любезный князь, чтобы вы убедились в одной истине, которую я считаю непреложною, а именно, что принятая мною система осторожности есть, конечно, наилучшая, которой можно было последовать, и что полученные чрез нее результаты доставили неисчислимую выгоду для России» (2).

При всей невыгоде пассивной обороны, нельзя не сознать, что как только мы не воспользовались зимою с 1854-го на 1855-й год для уничтожения не-приятельской армии, то нам ничего не оставалось, как только отстаивать шаг за шагом Севастополь, в ожидании прибытия подкреплений и наступления глубокой осени, которая, по всей вероятности, заставила бы Союзников отказаться от их предприятий и удалиться из Крыма. Но все ожидаемые нами подкрепления едва могли вознаградить постоянные потери гарнизона от бомбардирования и болезней, а осаждающий мог еще более усилиться. Да и невозможно было удержать до осени неприятеля, подошедшего столь близко к оборонительной линии.

Ежедневно выбывали из наших рядов защитники Севастополя; остальные же, изнемогая при всем своем усердии, жаждали боя, который мог бы изменить их невыносимое положение, и не скрывали своего желания. Их поддерживал генерал-адъютант барон Вревский, прибывший из Петербурга еще в половине июня, чтобы собрать на месте сведения, в которых нуждалось военное министерство, и войти лично в сношения с главнокомандующим, на счет различных вопросов. касающихся продовольствия и подкрепления Крымской армии (3). Генерал Вревский, ознакомившись с положением дел в Крыму, пришел к заключению, что «оставаться до осени в настоящем положении — значило бы понапрасну истощать собственные силы; ибо Севастополь, даже без усиленного бомбардирования и не считая обыкновенной убыли от болезней, поглощал ежедневно круглым числом до 250-ти человек. По расчету, выведенному из ведомости о потере наших войск, оказалось, что в девять дней, с 1-го {13-го) по 9-е (21-е) июля, у нас выбыло из строя от неприятельского огня 2,260 человек, следовательно до ноября мы потеряли бы еще около 30-ти тысяч человек, между тем как неприятель мог значительно усилиться. с этому надлежало присовокупить потерю достойнейших начальников; остававшиеся же на своих местах с каждым днем более и более изнемогали в силах физических и нравственных, а лица, вновь прибывающие, должны были знакомиться с положением дел и приучаться к совершенно новой для них деятельности. Наконец — продовольствование войск было сопряжено с чрезвычайными затруднениями, а недостаток сена не позволял содержать до зимы и уменьшенное число лошадей». На основании этих соображений, генерал Вревский полагал необходимым: «по прибытии ожидаемых подкреплений, не отлагая далее, предпринять что-либо решительное, дабы, во что бы ни стало, выдти из того тяжкого положения, которое гарнизон Севастопольский выдерживает уже более 10-ти месяцев» (4).

Князь Горчаков, уверенный в невозможности успеха наступательных действий, не обладал до-статочною силою характера для поддержания своего мнения, и под влиянием генерала Вревского, волнуемый более нежели когда либо всегдашним опасением своим: что скажут в Петербурге о бездействии Крымской армии, решился атаковать не-приятельскую армию, как только прибудут двигавшиеся тогда к Севастополю три дивизии. Донося Государю о своем намерении, князь Горчаков писал, что как, до прихода ожидаемых нами подкреплений, Союзники будут так же усилены, то все невыгоды будут на нашей стороне. «Посему — полагал главнокомандующий — весьма было бы желательно продолжать систему темпоризации до осени; но навряд ли это будет возможно. Постепенное сближение подступов неприятеля к нашим веркам поставит Севастополь в крайне опасное положение. это в виду, я приготовляю все для атаки по прибытии сюда 4-й, 5-й и 7-й резервной дивизий, но решусь на нее только по необходимости...» (5).

В записке, представленной на Высочайшее имя, князь Горчаков, изложив необходимость, для спасения Севастополя, перейти к наступлению, как только прибудут 4-я, 5-я и 7-я резервная дивизии, т.е. около 1-го августа, писал, вместе с тем, о невозможности овладеть укрепленными высотами Сапун-горы. По мнению главнокомандующего: «необходимо было ограничиться попыткою сбить главные силы неприятельского обсервационного корпуса с позиции по левую сторону реки Черной, на высотах Федюхиных и Гасфортовых (против сел. Чоргун). Занятие нами этих высот будет иметь важные последствия: мы стесним неприятеля, лишим его изобильного водопоя в р. Черной и станем столь близко от позиции Сапун-горы, что будем ей угрожать ежечасным нападением, так что неприятель не может штурмовать Севастополь, не опасаясь атаки в тыл во время штурма; притом, подобный первый успех наш уронит дух неприятеля и может быть откроет виды для дальнейших выгодных действий. Но не должно обманывать себя. За успех и этой атаки ручаться невозможно...» (6).

Государь Император, незадолго до получения от главнокомандующего войсками в Крыму записки о предположенных им действиях, удостоил его Высочайшим отзывом, в котором писал:
«...Ежедневные потери неодолимого Севастопольского гарнизона, все более и более ослабляющие числительность войск ваших. которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят Меня еще более к убеждению, выраженному в последнем Моем письме, в необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь наконец пагубное влияние на дух гарнизона.
В столь важных обстоятельствах, дабы облегчить некоторым образом лежащую на вас ответственность, предлагаю вам собрать из достойных и опытных сотрудников ваших военный совет. Пускай жизненный вопрос этот будет в нем со всех сторон обсужен, и тогда. призвав на помощь Бога, приступите к исполнению того, что признается наивыгоднейшим.
Опасения ваши на счет высадки Союзников у Перекопа полагаю преувеличенными; в худшем случае, т.е. если бы им и удалось временно занять этот пункт, Я считаю войска, находящиеся в Крыму, по представленным вами сведениям, обеспеченными, как по продовольственной, так и по артиллерийской части, на 4 месяца...» (7).

Очевидно, что главнокомандующий не был нисколько стеснен в своих действиях Высочайшими повелениями, в которых было только указано собрать военный свет для решения важного вопроса о предстоявших действиях, и что самое мнение военного совета не обязывало князя Горчакова отказаться от собственного убеждения; но оно, к сожалению, вместо решительных, энергических действий, заставило нашего главнокомандующего ограничиться полумерами, недостаточными для достижения предположенной цели.


Во исполнение Высочайшей воли, главнокомандующий собрал, 28-го июля (9-го августа), военный совет из следующих лиц: генерал-адъютантов, графа Сакена и Коцебу, генерал-лейтенантов: Сержпутовского, Липранди, Бухмейера, Бутурлина, Хрулева, Ушакова *), Семякина и вице-адмирала Новосильского **). Кроме этих лиц, от которых князь Горчаков требовал мнения, в совете присутствовали: генерал-адъютант Вревский, а также, для разных объяснений, начальники штабов: генерал-майоры Крыжановский и князь Васильчиков, полковники Исаков и Козлянинов и генерал-интендант армии, генерал-майор Затлер. Объяснив членам совета положение дел, князь Горчаков предложил им представить на другой день письменно мнения свои в разрешение следующих вопросов:
«Ополчение, предназначенное в мое распоряжение, независимо от Курских дружин, окончательно может собраться к Перекопу только к концу октября.
По приблизительному соображению генерал-интенданта, войска, в нынешнем своем составе, могут довольствоваться сеном в Крыму до 15-го октября. Если же уменьшить число лошадей на половину, то сена достанет до половины января; если на ¾ лошадей, то по 15-е апреля, т.е. до появления подножного корма.
Итак, ныне настало время решить неотлагательно вопрос о предстоящем нам образе действий в Крыму: продолжать ли пассивную защиту Севастополя, стараясь только выигрывать время и не видя впереди никакого определенного исхода, — или же, немедленно по прибытии войск 2-го корпуса и Курского ополчения, перейти в решительное наступление?
Вопрос этот предлагаю на ваше обсуждение и в дополнение оного, если мы не должны долее оставаться в пассивном положении, то:
1) Какое действие предпринять?
2) В какое время?»

На следующий день, 29-го июля (10-го августа), лица, участвовавшие в совете, представили свои мнения, большинство коих высказалось в пользу наступления со стороны р. Черной.

Генерал-адъютант граф Сакен полагал, что всякое предприятие, не ведущее к снятию осады, имело бы последствием бесполезное кровопролитие; что, с другой стороны, пассивная оборона рано или поздно должна повлечь за собою падение Севастополя и потерю лучшей, испытанной части армии. Превосходство неприятеля в числе войск не позволит нам атаковать его со стороны Черной иначе, как ослабив Севастопольский гарнизон. Если же предпримем наступление из Севастополя, то попадем в лабиринт укреплений и траншей с глубокими профилями. И потому — нам не остается ничего более, как очистить Южную сторону и, собрав всю Крымскую армию, действовать в поле.

По мнению генерал-адъютанта Коцебу, надлежало ускорить развязку дел под Севастополем, и для этого атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, не ожидая прибытия всех дружин Курского ополчения.

Генерал-лейтенант Сержпутовский выразил мнение, что хотя с теми силами, которые состоят в нашем распоряжении, невозможно сбить неприятеля с Сапун-горы и заставить его снять осаду Севастополя, однако же следует немедленно атаковать Федюхины и смежные с ними горы, поддержав эту атаку, в случае спуска неприятеля в значительных силах с Сапун-горы к Чоргуну, вылазкою из Севастополя на Камчатский редут и демонстрациею с Городской стороны на левый фланг неприятельской позиции, слабо занятый Союзниками.

Генерал-лейтенант Липранди полагал, с прибытием первых дружин ополчения, атаковать неприятеля со стороны Чоргуна, где можно удобнее развернуть силы, нежели со стороны Корабельной, непосредственным последствием чего было бы занятие нашими войсками течения реки Черной, а потом уже предстояло бы судить о возможности атаковать Сапун-гору. Успех на р. Черной стеснит неприятеля, но насколько он может замедлить осаду Севастополя — заключить трудно.

По мнению генерал-лейтенанта Бухмейера, несмотря на продолжительное сопротивление Севастополя, нельзя не предвидеть, что неприятель приближается постоянно, хотя медленно, и тем приобретает возможность предпринять внезапное нападение значительными силами, что заставляет нас держать в готовности на оборонительной линии много войск и терпеть ежедневную огромную убыль. Имея в виду, что числительность обеих противных сторон почти равна, надлежало предпочесть наступательные действия в поле пассивной обороне, чтобы, оттеснив неприятеля, примкнуть позицию войск действующих в поле к крепости и войти в связь с гарнизоном Южной стороны. Для этого генерал Бухмейер предлагал безотлагательно атаковать неприятеля на Черной речке двумя отрядами, устремив правый, сильнейший, на Федюхины горы, а левый, для демонстрации — на правую оконечность позиции Союзников; по овладении же Федюхиными высотами, правый отряд должен быть направлен, для занятия Сапун-горы, одновременно с вылазкою гарнизона Корабельной стороны к редуту Виктория, где предполагалось соединить оба отряда, между тем как левый отряд, оттеснив Сардинцев и Турок к сел. Кадикиой, разобщит их с Французами и Англичанами. По соединении правого отряда с Черной речки с гарнизоном Корабельной стороны, они должны занять позицию между Малаховым курганом и хутором Соколовского и устроить местами полевые укрепления, которые впоследствии могут быть постепенно усилены.

Генерал-лейтенант Бутурлин изъявил мнение, что оставаться в пассивном положении, не имея в виду никакого определенного исхода, значило бы не выигрывать, а терять время, и приготовить не только падение Севастополя, но и потерю всего Крымского полуострова, и потому предложил, выждав прибытия первых дружин ополчения, атаковать неприятеля со стороны Черной, овладеть Гасфортовою и Федюхиными высотами, укрепиться на них, и оставя на них часть войск с прочими отойти на Мекензиеву позицию и в Чоргун, где оставаться во всегдашней готовности встретить неприятеля, если бы он предпринял вновь овладеть Федюхиными высотами, или самим атаковать Сапун-гору, если бы он двинулся на приступ Севастополя.

Дежурный генерал Ушаков полагал, что было выгодно продолжать пассивную оборону города до 1-го ноября, во-первых, потому, что тогда мы получим в подкрепление от 40 до 50 тыс. челов. государственного ополчения и прибудут к нам до 4,500 рекрут, и во-вторых, в октябре наступит время года менее благоприятное для осаждающих, нежели для нас. Но пассивная оборона может быть нарушена со стороны неприятеля сильною бомбардировкою и даже штурмом. На эти два случая надобно быть готовыми заблаговременно, и тогда, ни мало не медля, атаковать неприятеля в поле. При решительном наступлении с нашей стороны, всего выгоднее направить главную атаку на Чоргун, поддержав эту атаку другою на Уральские (Федюхины) горы, а для развлечения неприятеля, в то же время, сделать вылазки: одну, сильную, из Корниловского бастиона, и другую, фальшивую — из центра или правого фланга оборонительной линии.

Генерал-лейтенант Хрулев, подобно графу Сакену, полагал, что атака со стороны реки Черной, даже при успехе, не могла доставить существенных результатов, и что было несравненно выгоднее повести решительную атаку с Корабельной стороны, овладеть Камчатским редутом, 24-х-орудийною батареею, Зеленою горою, и наконец ре-дутом Викториею; затем вытеснить неприятеля с оконечности Сапун-горы за Килен-балкою и утвердиться на пространстве между Каменоломным оврагом и Делагардиевою балкою. Если же это предположение сочтется неудобоисполнимым, то оставалась — по мнению Хрулева — решительная мера, которую он считал более. действительною и вернее ведущею к главной цели — изгнанию Союзников из Крыма. Он предлагал, укрепив и вооружив орудиями большого калибра Северную сторону бухты, вывести гарнизон из города и Корабельной слободки, взорвать оставленные нами укрепления, и перейти со всею армиею в числе 90 тыс. челов. в наступательное положение. В другой записке, поданной главнокомандующему генералом Хрулевым, изложен третий план действий, заключавшийся в том, чтобы, оставя правую (Городскую) сторону оборонительной линии, сосредоточить на Корабельной стороне до 75-ти тыс. чело-век и расположить на Инкермане, для прикрытия Северной стороны, 15 тыс. челов. пехоты и всю кавалерию. С этими войсками, по мнению Хрулева, можно было наверно овладеть высотами, командующими Корабельною стороною и утвердиться на Сапун-горе, после чего мы могли окончательно оттеснить Союзников к морю.

Генерал-лейтенант Семякин, изложив невыгоды как пассивного положения, так и решительной атаки со стороны Севастополя, либо со стороны Черной речки, признавал необходимым: совершенно оставить Южную сторону и перевести войска со всеми годными орудиями и снарядами на Северную сторону, уничтожив остальное взрывами.

Вице-адмирал Новосильский, исчислив невыгоды пассивного положения, предложил немедленно начать наступательные действия, не выжидая ни прибытия Курских дружин, ни построения моста чрез Большую бухту (9).

Получив отзывы лиц, участвовавших в военном совете, главнокомандующий решился, согласно с мнением большинства членов, атаковать Союзников со стороны Черной. Очищение без боя Южной стороны было отвергнуто князем Горчаковым. Да и как он мог принять его? Оставление Севастополя, после тех жертв, которых нам стоила его оборона, было почти равносильно уступке неприятелю Москвы в 1812 году; а князь Горчаков не обладал авторитетом Кутузова. Несравненно было удобнее, сложив с себя ответственность, приступить к исполнению плана одобренного большинством членов совета. Накануне сражения, главнокомандующий писал военному министру: «Я иду против неприятеля, потому что, если бы я этого не сделал, Севастополь все равно пал бы в скором времени. Неприятель действует медленно и осторожно; он собрал невероятное множество снарядов на своих батареях; его подступы нас стесняют более и более, и нет почти ни одного пункта в Севастополе, который не подвергался бы его выстрелам. Пули свищут на Николаевской площади. Нельзя заблуждаться пустыми надеждами; я иду на встречу неприятелю при самых плохих обстоятельствах. Его позиция весьма сильна: правый фланг его на Гасфортовой горе, которой скаты почти отвесны и тщательно укреплены; а левый — на Федюхиных высотах, за глубоким наполненным водою каналом, через который можно перейти не иначе как по мостам, набросанным под сильным огнем неприятельским. У меня 43 тысячи челов. пехоты; а у неприятеля, если он распорядится по надлежащему, 60 тысяч. Ежели — на что я впрочем мало надеюсь — мне послужит счастие, я постараюсь воспользоваться успехом. В противном случае, придется положиться на волю Божию. Я отойду на высоты Мекензи и постараюсь очистить Севастополь с наименьшею потерею. Надеюсь, что мост на бухте поспеет в пору и что это облегчит мои действия. Не оставьте вспомнить о своем обещании — оправдать меня. Если дела примут дурной оборот, я нисколько не виноват в том. Я сделал все возможное. Но задача была слишком трудна с самого прибытия моего в Крым» (10).

Князь Горчаков, уже по донесении Государю о результате военного совета и о намерении своем — атаковать неприятеля со стороны Черной речки, пожелал узнать мнение генерала Тотлебена на счет предположенных действий, и с этою целью, в сопровождении генерал-адъютантов Коцебу и барона Вревского, посетил раненого Тотлебена на Бельбеке. 2-го (14-го) августа, и просил его высказать свой взгляд на этот предмет. Генерал Тотлебен не одобрял наступления к Черной. Указав на благоприятные для неприятеля обстоятельства — местные выгоды и превосходство сил его — Тотлебен изъявил сомнение в успехе атаки на Федюхины высоты. Да и самое овладение этим пунктом не послужило бы ни к чему: немыслимо было рассчитывать на успех при атаке неприступной позиции на Сапун-горе, под огнем батарей, вооруженных орудиями большого калибра, и, по всей вероятности, мы не могли бы удержаться на Федюхиных высотах, уступая неприятелю и в числе войск, и в вооружении их; а Союзники, по-прежнему владея Сапун-горою и Балаклавою, продолжали бы осаду. По мнению генерала Тотлебена, удобнее было атаковать неприятеля значительными силами со стороны Корабельной, между Килен-балкою и Лабораторною балкою, но для успеха в том он полагал непременным условием — произвести все предварительные распоряжения к наступлению совершенно скрытно и напасть на неприятеля неожиданно. Сам Тотлебен, несмотря на страдания от раны, занимался тогда составлением плана для предположенного им нападения, не скрывая сопряженных с ним затруднений. Главнокомандующий, признав основательность доводов генерала Тотлебена, уже был готов отказаться от предприятия, на которое решался против собственного убеждения, следуя мнению, высказанному большинством лиц, которые однако же были во многом несогласны между собою в подробностях исполнения предложенных ими планов. Напротив того, барон Вревский, в порыве неудовольствия на генерала Тотлебена, сказал ему, что на него падет вся ответственность за старание отклонить главнокомандующего от принятого им решения. Князь Горчаков колебался в своем намерении и, расставаясь с Тотлебеном, по-видимому, предполагал отложить на время атаку неприятельской позиции; но, по возвращении в главную квартиру, находясь под влиянием Вревского, Бутурлина и других лиц, которые не командовали никакими частями войск и в случае неудачи действий не подвергались ни малейшей ответственности, снова склонился на сторону прежнего плана — атаковать неприятеля на р. Черной (11). Сосредоточение войск к Мекензиевой горе и к верховью Бельбека, начавшееся в последних числах июля (в начале августа н. ст.), продолжалось деятельно и предполагаемое нападение было заранее известно не только у нас, но и в неприятельской армии; 2-го (14-го) августа, перебежчик от неприятеля показал, что на Черной ждут нападения Русских. Действительно — Союзники могут разгадать намерение князя Горчакова из нескольких наших рекогносцировок к речке Черной, и к тому же у нас не скрывали намерения — дать решительное сражение. В главной квартире был многочисленный штаб; офицеры, при нем состоявшие, большею частью не были взяты из фронта, а наехали в армию из всей России, с целью приобрести чины и отличия; в среде их — как выразился один из участников обороны Севастополя — господствовал дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия. Не имея никаких определенных занятий, они употребляли, или, лучше сказать, убивали время на сплетни, которые расходились в их пустой переписке и достигали Петербурга, к немалому беспокойству князя Горчакова, придававшего особую важность светской молве (12).

Положение его было безысходно. Донося Государю о намерении своем — атаковать неприятеля, он с каждым днем более и более убеждался в невозможности успеха. Действительно — все выгоды были на стороне Союзников.

Позиция, занятая их войсками с 13-го (25-го) мая, на левой стороне р. Черной, была весьма сильна. Она находилась на возвышенностях, простирающихся по левому берегу реки, правую (восточную) сторону коих — Гасфортовы высоты — занимали сардинские войска, а левую (западную) — Федюхины высоты — Французы. Под названием Федюхиных гор известны три отдельные возвышенности, разобщенные между собою глубокими оврагами. Все эти высоты представляли для Союзников ту выгоду, что они обращены к Балаклавской долине отлогою стороною и, напротив того, к стороне Черной речки образуют крутые спуски. Позиция Союзников была прикрыта с фронта речкою Черною, которая, пройдя ущелие выше селения Чоргуна, течет далее к Инкерману в долине, омывая подножия высот Черкес-Керманских и Мекензиевых, лежащих от нее к северу, и высот Гасфорта и Федюхиных — лежащих к югу. Речка Черная, на всем протяжении своем, от селения Чоргуна до устья, имеет от одной до 4-х сажен ширины и от 2-х до 6-ти фут. глубины, и местами переходима в брод; но позиция Союзников была прикрыта, независимо от Черной, водопроводным каналом, который идет от Чоргуна до Севастополя вдоль левого берега реки и в расстоянии от нее около пятидесяти сажен. Через этот глубокий канал можно было переходить в некоторых местах по мостикам: переправа же чрез него в брод затруднялась каменною одеждою берегов канала. На Черной находились два моста: один из них, каменный, на дороге, ведущей от Мекензиевых высот к Балаклаве, чрез Федюхины горы, получил от Французов название Трактирного (pont de Traktir), по причине трактира, бывшего здесь прежде на правом берегу Черной; а другой, около версты выше, на дороге от позиции Союзников к Телеграфной горе, занятой передовым постом Сардинцев, под прикрытием эполемента. Мост у трактира на Черной, образующей здесь входящий, выгодный для обороны, угол, был прикрыт небольшим слабой профили предмостным укреплением, в виде реданта; а позади, на левом берегу реки, сооружены два эполемента, для фланкирования фасов укрепления. На горе Гасфорта было построено несколько батарей, а Федюхины высоты усилены ложементами для стрел-ков, расположенными в несколько ярусов. Еще несравненно сильнеt были укрепления, возведенные Французами на Сапун-горе.

Союзные войска расположились на этой позиции следующим образом.

Высоты Гасфорта, против сел. Чоргуна, были заняты сардинскими войсками, в числе 9-ти тысяч челов. при 36-ти орудиях, под начальством генерала Ла-Мармора: на правом крыле, примыкая к речке Варнутке, стояла дивизия батал.); на левом — дивизия Тротти (10 батал.); позади в резерве — резервная бригада Джустиниани (5 батал.), кавалерия полковника Савоару (4 эскадр.) и крепостная артиллерия (13).

На высотах Федюхиных стояли французские войска, в числе около 18-ти тыс. челов. при 48-ми орудиях, под начальством генерала Гербильона (Herbillon): на правом (восточном) возвышении была расположена 1-я бригада дивизии Фошё (3 батал.) с 6-ю орудиями; а влево от большой балаклавской дороги, на господствующем пункте среднего возвышения — 2-я бригада той же дивизии (4 батал.) и часть бригады Вимпфена, из дивизии Каму (6 батал.) при 6-ти орудиях; на левом же (западном) возвышении — остальные войска дивизии Каму (7 батал.) с 6-ю орудиями; в резерве оставалась дивизия Гербильона, из которой одна часть (5 батал.) была назначена в подкрепление дивизии Фошё, а другая — (7 батал.) при 30-ти конных орудиях — для поддержки дивизии Каму и для связи войск, занимавших Федюхины высоты, с войсками, прикрывавшими осадные работы против Корабельной (14). Кавалерийская дивизия генерала Морриса (20 эскадр.), в числе до 2,600 чел. также находилась на балаклавской равнине, между Гасфортовыми и Федюхиными высотами (15); английская же кавалерия генерала Скерлета (30 эскадрон.) у Кадикиой, в готовности поддержать Французов (16). Турецкий корпус, в числе до 10-ти тыс. челов. с 36-ю орудиями, под начальством Османа-паши, занимал высоты правее сел. Камары (17), а генерал д’Алонвиль, с 20-ю эскадронами, 2-мя батальонами и 12-ю конными орудиями, стоял на биваках, в Байдарской долине (18). Вообще же, в случае нашей атаки на Черной, Союзники могли встретить нас на первый раз сорока тысячами человек с 120-ю орудиями (19), а потом, по прибытии кавалерии Скерлета и части французских войск с позиции на Сапун-горе, 60-ю тысячами человек.

Русская армия занимала столь же сильную укрепленную позицию на высотах Инкерманских и Мекензиевых. Кроме большой балаклавской дороги, единственного места, где наша позиция могла быть атакована неприятелем и где мы могли спуститься в долину Черной для нападения на Союзников, была другая дорога, ведущая чрез Юкары-Каралезское ущелие, и далее, по долине речки Шули, к Чоргуну, в расстоянии более двух верст от главного спуска с Мекензиевых высот; но эта дорога извивалась среди непрерывных ущелий, и наступающая по ней колонна была бы лишена содействия прочих войск, пока Телеграфная высота и котловина перед Федюхиными горами оставались в руках неприятеля. Кроме того, было несколько тропинок, неудобных для движения большими массами и непроходимых для артиллерии, тем более, что для неожиданного нападения предстояло нам спуститься в долину Черной в темную южную ночь (20).

В конце июля (в первых числах августа), генерал Симпсон сообщил генералу Гербильону полученное от лазутчиков сведение о приготовлении в русском лагере мостов и других средств к переправе. Хотя, вследствие такого известия, Французы приняли некоторые меры предосторожности на случай нечаянного нападения, однако же не обратили на этот предмет надлежащего внимания (21), быть может потому, что наши приготовления были слишком явны.

В продолжении времени с 25-го июля по 3-е августа (с 6-го по 15-е августа), между тем как наша армия усиливалась подкреплениями (***), производились почти ежедневно обозрения Федюхиных высот и р. Черной.

В диспозиции для наступления войск Крымской армии с 3-го на 4-е (с 15-го на 16-е) августа, было сказано:
«1) Корпус правого фланга, под начальством генерал-адъютанта Реада (25 ¼ батальонов, 8 эскадронов, 6 сотен, 62 орудия), 3-го августа, о наступлением сумерек и получив предварительное приказание, спускается с Мекензиевой горы и располагается в резервном порядке на высоте нового редута, правее большой дороги.
С рассветом 4-го августа, 7-я и 12-я пехотные дивизии строятся в боевой порядок, имея кавалерию в резерве, и одновременно с движением генерал-лейтенанта Липранди к Телеграфной горе, о коем упоминается ниже сего, сближаются к Черной реке настолько, чтобы обстреливать Федюхины высоты, и приготовляются форсировать переправу через р. Черную. Для чего особые команды, с переносными мостами для пехоты и артиллерии, заранее обученные набрасыванию оных, должны находиться при 7-й и 12-й пехотных дивизиях. Для переправы через р. Черную и атаки Федюхиных высот генерал-адъютант Реад ожидает приказания г. главнокомандующего.
По овладении среднею и левою высотами, корпус сей выстраивается на них в боевой порядок, фронтом частью к Сапун-горе, частью — к стороне неприятеля, и выдвигает на позицию в обоих направлениях сильную артиллерию; что же касается до правой высоты, то, сбив с нее неприятеля, занимают оную одне передовые части.
По окончании боя, войска сего корпуса приступают к возведению укреплений на Федюхиных высотах.
2) Корпус левого фланга, под начальством генерал-лейтенанта Липранди (30 ¼ батальонов, греческий легион, 2 сотни, 70 орудий), 3-го августа, в сумерки, выступает в двух колоннах: правая, под непосредственным начальством генерал-лейтенанта Липранди (17 батальонов, 28 орудий), спускается с Мекензиевой горы вслед за войсками генерал-адъютанта Реада; левая колонна, генерал-лейтенанта Бельгарда (13 ¼ батальонов, 1 легион, 2 сотни, 42 орудия), идет на Юкары-Каралез, по дороге к Чоргуну, и на ночь останавливается на Мокрой-Луговине, принимая все меры предосторожности, чтобы не возбудить внимание неприятеля. Правая колонна, спустившись с горы, строится в резервный порядок на высоте нового редута, левее большой дороги. Движение это генерал-лейтенант Липранди должен совершить как можно скрытнее.
С рассветом 4-го августа генерал-лейтенант Липранди атакует Телеграфную гору. В то же время войска генерал-лейтенанта Бельгарда быстро выдвигаются к Чоргуну, двумя отделами, и выстраивают две батареи: одну — на хребте, что вправо от Чоргунской дороги, для обстреливания горы Телеграфной; другую — на хребте, что левее этой дороги, для обстреливания долины Чоргуна и горы Гасфорта, По взятии Телеграфной горы весь левый корпус готовится к переправе через р. Черную, для атаки Гасфорта горы, на что и ожидает приказания г-на главнокомандующего.
3) Главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева (30 ½ баталионов, 36 орудий), 3-го августа, после обеда, выступает с речки Бельбека с таким расчетом времени, чтобы прибыть на Мекензиеву гору к 5-ти часам пополудни. 4-го августа, часа за два до рассвета, пехотный резерв спускается двумя дорогами с Мекензиевой горы и выстраивается в резервный порядок позади войск генерал-адъютанта Реада.
4) Главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского (50 эскадронов, 9 сотен, 28 орудий), 3-го августа, в сумерки, выступает с реки Бельбека, следует чрез с. Юкары-Каралез, за войсками генерал-лейтенанта Бельгарда, до с. Шули, и останавливается на месте, которое будет указано генерального штаба капитаном Кебеке.
4-го августа, часть кавалерийского резерва (84 эскадрона) выступает с рассветом, следует долиною, что левее Мекензиевых высот, и располагается левее артиллерийского резерва; остальные 16 эскадронов (1 полк драгун, 1 полк улан и батарея) остаются на месте, под командою генерал-лейтенанта барона Корфа.
5) Артиллерийский резерв, под начальством полковника князя Челокаева (76 орудий), прибывает 3-го августа, к 6-ти часам вечера, на Мекензиеву гору. Перед рассветом 4-го августа, по получении особого приказания, артиллерийский резерв спускается с Мекензиевой горы двумя дорогами и выстраивается сзади войск пехотного резерва.
6) Лево-фланговый отряд, под начальством генерал-майора Миттона (6 батальонов, 8 эскадронов, 10 сотен, 12 орудий), 3-го августа, утром,. сосредоточивается впереди горы Мангут-Кале, по дороге чрез Айтодор на Езенбашик, и располагается в скрытном месте; с наступлением же сумерек направляется с возможною поспешностью на Чамлы-Езенбашик, Упу и Кучки,
На отряд сей возлагается обязанность наблюдать главные выходы на наш левый фланг от Байдарской долины и от Алсуя. Для сего генерал-майор Миттон становится с главными силами своего отряда между с. Езенбашик и Кучки около с. Упы, и сильно занимает как Езенбашик, так и Кучки. Часть пехоты, с несколькими казаками, должна быть выдвинута к перевалу Байдарской долины. От Упы и Кучек следует посылать разъезды по всем направлениям. Отряд генерал-майора Миттона должен быть, сверх того постоянно в сношениях с тыльным отрядом генерал-майора Халецкого и с колонною генерал-лейтенанта
„В случае необходимости, отряд отступает двумя отделами на Айтодор и Шулю, удерживаясь в сих местах сколь возможно долее; при совершенной же необходимости — отходит к Юкары-Еаралезскому ущелью, которое и защищает до последней крайности.
7) Тыльный отряд, под начальством генерал-майора Халецкого (8 эскадронов, 6 сотен, 4 орудия), прибывает 2-го августа в с. Ени-Сала, где и расположится, имея казачий № 56-го впереди, на постах, где он и ныне находится. На отряд сей возлагается наблюдение за неприятелем со стороны Байдарской долины. В случае появления неприятеля в превосходных силах, отступать ему, задерживая неприятеля. по долине Бельбека к Албату, а если необходимость заставит, то и далее, ущельем этой реки, к с. Таш-Басты, наблюдая вместе с тем дороги, ведущие к р. Каче, из Албата на с. Пички и из Кучюк-Сюйреня на Тиберти. Прибыв в Таш-Басты, присоединяет оставленную там для защиты теснины роту Низовского егерского полка и удерживает эту позицию до последней крайности. Отряд этот должен находиться в постоянной связи, посредством разъездов, с отрядом генерал-майора Миттона.
8) Инкерманский отряд, под начальством генерал-майора Попова (6 ¼ батальонов, 16 орудий, 3 сотни), назначается для прикрытия с востока Северной части гор. Севастополя и производства демонстрации к стороне р. Черной и Сапун-горы.
Господин главнокомандующий, 3-го августа, вечером, будет находиться на Мекензиевой горе; 4-го же августа, в продолжении наступления, — на уступе Мекензиевой горы, близ нового редута, куда и присылать все донесения».

Независимо от общей диспозиции, князь Горчаков, в частных диспозициях по войскам генералов: Реада, Липранди, главного пехотного и главного кавалерийского резервов, артиллерийского резерва, лево-флангового и тыльного отряда, и в инструкции для командующего инкерманским отрядом, подробно начертал правила, коими они должны были руководиться при исполнении порученных им действий.
Войска, назначенные для атаки неприятельской позиции, были разделены на следующие отряды: правое крыло, под начальством генерал-адъютанта Реада, состояло из 25 ¼ батальонов, 8 эскадронов, 6 казачьих сотен и 7 ½ батарей, в числе 14,833 человек с 62-мя орудиями; левое крыло, под начальством генерал-лейтенанта Липранди — из 30 ¼ батальонов, греческого легиона, 2-х казачьих сотен и 7-ми батарей, в числе 15,899 чел. с 70-ю орудиями; главный пехотный резерв, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева, из 30 ½ батальонов с 4-мя батареями, всего же 18,968 челов. с 36-ю орудиями; артиллерийский резерв, под начальством полковника Челокаева, из 8-ми батарей, в числе 76-ти орудий; главный кавалерийский резерв, под начальством генерала-от-кавалерии Шабельского, из 50-ти эскадронов, 9-ти казачьих сотен и 3 ½ батарей, в числе 8,195 чел. с 28-ю орудиями. Вообще же для действия против неприятеля на Черной было назначено 47,622 челов. пехоты и 10/263 челов. кавалерии с 224-мя пешими и 48-ю конными орудиями (22).
На основании диспозиции князя Горчакова, войска генерал-адъютанта Реада, спустясь в ночи с 3-го на 4-е (с 15-го на 16-е) августа с Мекензиевой горы, должны были расположиться в резервном порядке, правее большой дороги; а с рассветом построиться в боевой порядок, имея кавалерию в резерве и, одновременно с движением генерал-лейтенанта Липранди к Телеграфной горе, сблизиться к Черной реке, открыть канонаду против Федюхиных высот и приготовиться к форсированию переправы через Черную и к атаке Федюхиных высот, ожидая приказания на то главнокомандующего. Войскам генерал-лейтенанта Липранди предписано выступить в сумерки 3-го (15-го) августа двумя колоннами: правая, под непосредственным начальством генерала Липранди (17 бат. с 28-ю орудиями), спускается с Мекензиевой горы вслед за войсками генерала Реада и строится в резервный порядок левее большой дороги; а левая под начальством генерал-лейтенанта Бельгарда (13?4 батал., 1 легион, 2 сотни, с 42-мя орудиями), идет на Юкары-Каралез, по чоргунской дороге, и в ночи останавливается на Мокрой-Луговине, по возможности скрытно. С рассветом 4 (16-го) августа, генерал Липранди атакует Телеграфную гору, а генерал Бельгард быстро наступает к Чоргуну и выдвигает две батареи: одну на высоту вправо от чоргунской дороги, для обстреливания Телеграфной горы, а другую на высоту влево от дороги, для обстреливания долины Чоргуна и Гасфортовой горы; по занятии же Телеграфной горы, весь корпус генерала Липранди готовится к переправе через Черную и к атаке Гасфортовой горы, на что ожидает приказания главнокомандующего. Главный пехотный резерв, стоящий на верхнем Бельбеке, получил приказание — прибыть 3-го (15-го) августа, к 5-ти часам пополудни, на Мекензиеву гору, а на следующий день, за два часа до рассвета, спуститься в долину р. Черной и построиться в резервный порядок за войсками генерала Реада. Артиллерийскому резерву — прибыть 3-го (15-го) августа, к 6-ти часам вечера, на Мекензиеву гору, а перед рассветом спуститься с горы и выстроиться сзади войск пехотного резерва. Кавалерийский резерв должен был выступить 3-го (15-го) августа в сумерки с реки Бельбека, до сел. Шули, а с рассветом часть резерва (34 эскадр.) двигается по долине влево от Мекензиевых высот и располагается левее артиллерийского резерва; остальные же 16 эскадронов, под командою генерал-лейтенанта барона Корфа, остаются на месте.

Главнокомандующий, предписывая обоим начальникам главных отрядов, генералам Реаду и Липранди, приготовиться к переправе через Черную, но не приступать к атаке Федюхиных и Гасфортовых высот до его приказания, имел в виду избрать на месте один из следующих трех родов действий: 1) повести атаку на высоту Гасфорта пехотою Липранди, поддержанною войсками Реада и резервами, оставя против Федюхиных гор несколько батарей под прикрытием сильной кавалерии, либо 2) атаковать Федюхины горы пехотою Реада, поддержав его большею частью пехоты Липранди и главным пехотным резервом, или, наконец, 3) в случае, если бы обе эти атаки оказались слишком затруднительными, ограничиться усиленным обозрением неприятельской позиции (23).

Для охранения с левого фланга и тыла войск, предназначенных для наступления к р. Черной, были составлены особые отряды.

Лево-фланговый отряд, в составе 6-ти баталионов, 8-ми эскадронов и 10-ти казачьих сотен, с 12-ю орудиями, под начальством генерал-майора Миттона (24), назначенный для наблюдения выходов из Байдарской долины и от сел. Алсуя, должен был, собравшись скрытно впереди горы Мангут-Кале, двинуться в сумерки чрез Айтодор и Упу, к сел. Кучки, и, расположась там, выслать разъезды по всем направлениям.

Тыльный отряд, в составе 8-ми эскадронов и 6-ти сотен, с 4-мя орудиями, под начальством генерал-майора Халецкого (25), назначенный для наблюдения Байдарской долины, был выслан к сел. Ени-Сала.

Инкерманский отряд, в составе 6 ¼ баталионов при 16-ти орудиях и 3-х сотен, под начальством генерал-майора Попова 1-го (26), был назначен для прикрытия с востока Северной части Севастополя и для демонстраций к нижней части р. Черной и к Сапун-горе.

Князь Горчаков предполагал, в случае успеха на р. Черной, довершить его сильною вылаз-кою (примерно в числе 20 тыс. челов. пехоты), с Корабельной либо из города. Составление диспозиции для вылазки было сперва поручено генералу Хрулеву, а потом диспозиция составлена князем Васильчиковым (27).

Сам главнокомандующий был намерен находиться 3-го (15-го) августа, вечером, на Мекензиевой горе, а 4-го (16-го), в продолжении наступления — на уступе Мекензиевой горы, близ главного резерва (28).

Чтобы не затруднить войска на первое время заботами о подвозе продовольствия, князь Горчаков приказал всем людям иметь при себе четырехдневный запас сухарей, по фунту вареного мяса и манерки, наполненные водою; а для лошадей фураж по положению. Таким образом устранялась необходимость иметь при войсках артельные повозки и весь обоз ограничивался патронными и зарядными ящиками и лазаретными фурами. Войскам было приказано взять с собою шанцовой инструмент (29).

Сообразно отданному по войскам приказанию, движение наших войск, в ночи с 8-го (15-го) на 4-е (16-е) августа, было исполнено с соблюдением всевозможной тишины; по прибытии на указанные места, запрещено раскладывать бивачные огни. Неприятель оставался в совершенном неведении о нашем наступлении, и даже тогда, когда генерал д’Алонвиль, заметив усиление русских войск в Байдарской долине, донес о том по телеграфу генералам Пелисье и Гербильону, они приняли наше движение за демонстрацию. Густой туман скрывал русские отряды; но в четыре часа утра передовые посты сардинского корпуса донесли о появлении против них значительных сил (30). Союзники, ожидая уже несколько дней нападения с нашей стороны, перестали верить этим слухам, и потому нашим войскам удалось подойти незаметно к их позициям.

Князь Горчаков, еще до рассвета, съехав с Мекензиевой горы к так называемому новому редуту, где стояли наши резервы, увидел, что войска обоих наших корпусов еще не приступили к исполнению первого действия, указанного им в диспозиции, т.е. к открытию канонады против неприятельской позиции, и подозвав к себе состоявшего в его свите поручика Красовского, сказал ему: «Поезжайте к генералам Липранди и Реаду и спросите у них, что они стоят? Пора начинать», а сам поехал к войскам левого отряда. Красовский же отправился туда еще прежде князя Горчакова, нашел Липранди, и передав ему приказание главнокомандующего, получил в ответ: «сейчас отправлюсь». Между тем, генерал Реад, еще до получения посланного к нему приказания, также открыл канонаду, как только послышались выстрелы у Липранди на нашем левом фланге, а сам с своим штабом стал позади 12-й дивизии, на не-большом пригорке, у дороги, ведущей к мосту. Вскоре затем начальник артиллерии 3-го корпуса генерал-майор Гагеман сказал ему, что огонь наш недействителен, и что ядра ложились у подошвы горы, занятой неприятелем. Приказано было прекратить огонь, и начальник штаба 3-гопехотного корпуса, генерал-майор оправившийся от тяжкой болезни, но прибывший к войскам накануне сражения, поехал к артиллерии. Генерал Реад, получив между тем от Красовского приказание главнокомандующего — начать дело, спросил посланного: «Что значит начинать? Огонь мы уже открывали и потом прекратили. Значит ли это атаковать?». И когда Красовский повторил слово в слово приказание князя Горчакова — «Хорошо, сказал Реад — скажите князю, что я атакую и прошу прислать подкрепление" (****) (31). Затем, встретив возвратившегося к нему начальника штаба, Реад сказал ему: «general, il faut attaquer» (генерал, надо атаковать). По смыслу диспозиции, надлежало ожидать на то приказания, и потому Веймарн, находя атаку прежде временною, отвечал, что наши войска еще не успели совершенно построиться, и что уланский полк еще не стал на правом фланге; «je ne puis pas attendre; j’ai l’ordre du prince» — (я не могу ждать; я получил приказание от князя) — отвечал решительно Реад. Поручик Красовский, возвратясь к князю Горчакову, выразил свои опасения на счет выполнения Реадом переданного ему приказания, Потому, что он. говорил не об открытии огня, а об атаке. Князь Горчаков отвечал: «генерал Реад знает, что ему следует делать по диспозиции». Вскоре после того, главнокомандующий, уже подъезжая к отряду Липранди, услышал сильный ружейный огонь на правом фланге, а чрез несколько минут прискакал адъютант генерала Реада Волков с донесением: «предмостное укрепление взято, Французы бегут». Удивленный нападением Реада, князь Горчаков послал ему через Волкова приказание: «атаковать Федюхины горы, выждав прибытие 5-й дивизии», а сам поскакал к отряду Липранди, на Телеграфную гору, которая между тем была атакована нашими войсками. Сообразно диспозиции, левая колонна войск генерала Липранди, под начальством генерал-лейтенанта Бельгарда, после отдыха на Мокрой-Луговине, выступила, 4-го (16-го) августа, в половине 3-го часа утра, к Чоргуну, двумя колоннами: левая, состоявшая из 2-х батальонов Низовского и 4-х батальонов Симбирского егерских полков, 2-х рот 3-го стрелкового и одной роты 6-го саперного батальонов, с двумя батарейными батареями, подполковников Рагозинского и Бормана, следовала левым берегом речки Шули к высотам против сел. Карловки, где, заняв позицию, открыла, около 4-х часов утра, огонь из 10-ти орудий по сардинским укреплениям Телеграфной горы, а из 14-ти по Гасфортовой горе. Правая колонна, в составе 2-х батальонов Днепровского пехотного полка, с легкою батареею № 8-го, капитана Викгорста, двинулась правым берегом Шули и заняла на горе позицию, с которой, одновременно с артиллерией левой колонны, стала обстреливать с тыла укрепления на Телеграфной горе. Греческий легион спустился в Карловское ущелие и занял дер. Карловку; а 2 батальона Низовского и 2 батальона Днепровского полков, с легкою батареей № 6-го, следовали в резерве по чоргунской дороге.

Прочие же войска отряда Липранди, под его непосредственным начальством, в составе 16-ти батальонов 17-й пехотной дивизии генерал-майора Веселитского, 3-х рот 6-го стрелкового и одной роты 3-го саперного батальонов, при двух батарейных и одной легкой батареях, двинулись правее войск Бельгарда и выстроились на походе в боевой порядок против линии сардинских укреплений Телеграфной горы; 2-й батальон Московского пехотного полка был послан влево на высоты, для охранения отряда от обхода со стороны Чоргунского ущелья, и одна рота 6-го стрелкового баталиона выдвинута для обстреливания слева переднего неприятельского ложемента. Генерал Веселитский поставил на ближайшей от Телеграфной горы высоте батарейную № 3-го батарею 17-й бригады, подполковника Христиановича, которая открыла огонь с фронта по неприятельским укреплениям одновременно с канонадою в их тыл и правый фланг артиллерии Бельгарда. Батарейная же батарея № 1-го 16-й артилл. бригады, подполковника Кондратьева, расположилась несколько правее, почти насупротив французской батареи, стоявшей на склоне ближайшей из Федюхиных высот, и открыла огонь позже

В половине 6-го часа утра, генерал Ла-Мармора, усилив три роты, занимавшие Телеграфную гору 4-м батальоном берсальеров, построил свой корпус на Гасфортовой горе: на правом крыле, для обороны выхода из долины р. Варнутки, была расположена дивизия Дурандо; на левом, в промежутке между высотами Гасфорта и Федюхиными, дивизия Тротти; в резерве — бригада Джустиниани; одна из сардинских батарей стала на высоте против деревни Карловки; другая — на уступе горы, против моста, находящегося на чоргунской дороге; кроме того, на вершине горы, впереди редута, была поставлена английская гаубичная батарея, для поражения продольным огнем русских батарей выше Карловки. Тогда же генерал Ла-Мармора известил о наступлении наших войск Османа-пашу, предлагая ему двинуться вперед, для прикрытия с правого фланга сардинской позиции. Как только батарейная батарея, выдвинутая генералом Веселитским против Телеграфной горы, сделала несколько выстрелов, то двинулся в атаку 4-й батальон Тарутинских егерей, в ротных колоннах, под прикрытием густой цепи охотников своего полка и стрелков одной роты 6-го стрелкового батальона. Несмотря на сильный ружейный огонь неприятеля, наши егеря, выбив его сперва из передней траншеи и потом из второго эполемента, заставили поспешно отступить частью в последнее укрепление, на высоте у правого берега р. Черной, частью к чоргунскому мосту, где Сардинцы стали переходить на другую сторону реки, под сильным огнем нашей пехоты. По занятии нашими войсками Телеграфной высоты, на ней расположилась батарейная № 3-го батарея, которая тотчас открыла огонь, как по возвышению, занятому Сардинцами на правой стороне реки, и по неприятелю, собравшемуся у моста, так и по высоте Гасфорта, куда, тогда же, был обращен огонь артиллерии Бельгарда (32).

Успех действий нашего левого крыла заставил князя Горчакова, по совещании с начальником главного штаба армии, генерал-адъютантом Коцебу, решиться на атаку Гасфортовой горы все-ми войсками генерала Липранди, поддержанными 5-ою пехотною дивизией, стоявшею в голове пехотного резерва. Эта дивизия, получив приказание главнокомандующего — направиться на усиление левого крыла, уже взошла на Телеграфную гору, когда в долине Черной речки раздалась сильная ружейная пальба, и вслед затем начальник 5-й дивизии, генерал-майор Вранкен получил переданное полковником Меньковым приказание главнокомандующего — идти к каменному (Трактирному) мосту и поступить в распоряжение генерал-адъютанта Реада (33). Таким образом князь Горчаков, увлеченный первоначальным успехом правого крыла, отказался от своего прежнего намерения — повести главную атаку левым крылом на Гасфортову высоту и решился поддержать нападение Реада на Федюхины горы.

Между тем генерал Реад двинулся вперед и построил свои войска на походе в боевой порядок: первую линию — в ротные, прочие — в баталионные колонны. 12-я пехотная дивизия, генерал-майора Мартинау, была направлена вдоль большой дороги к Трактирному мосту, а 7-я пехотная дивизия, генерал-лейтенанта Ушакова — к броду ниже моста. Прикрытие последней дивизии с правого фланга было возложено на уланский ее Импер. Высочества Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградский) и донской казачий № 37-го полки с конно-легкою № 26-го батареею. Дойдя до ближайших к реке высот правого берега, генерал Реад приказал открыть огонь против Федюхиных гор из двух батарейных и двух легких батарей. Вскоре, (как уже сказано), прискакал поручик Красовский с приказанием главнокомандующего — «начать дело». Как, незадолго перед тем, канонада батарей нашего правого крыла была в полном разгаре, то генерал Реад не мог отнести этих слов к действию артиллерии, а полагал, что ему было приказано — начать атаку, и повел войска вперед в то самое время, когда главнокомандующий, готовясь атаковать Гасфортову гору, притянул к левому флангу 5-ю пехотную дивизию; но потом, будучи принужден изменить свое предположение, решился поддержать атаку генерала Реада. С этой минуты князь Горчаков признал дело испорченным (34).

Со стороны Французов, ближайшие к Трактирному мосту войска были расположены следующим образом: 1-й батальон 95-го линейного полка с 3-ею батареей 12-го артиллерийского полка стоял на средней возвышенности Федюхиных гор; а 19-й егерский батальон с 6-ою батареей 13-го артиллерийского полка — на восточной возвышенности; отряд от дивизии генерала Фоше занимал предмостное укрепление; в резерве находились полки: 97-й линейный и 2-й зуавов.

С нашей стороны были направлены к укреплению, прикрывавшему Трактирный мост, три полка 12-й пехотной дивизии: Азовский, Украинский и Одесский, под начальством генерал-майора Мартинау; в голове их храбрые Одессцы, под командою полковника Скюдери, кинулись вперед бегом, частью на предмостное укрепление, частью по сторонам его через реку в брод, глубиною до плеч. Французы, устрашенные решительным наступлением наших войск, оставили тет-де-пон отошли за водопроводный канал и, будучи поддержаны резервами, открыли ружейный огонь; но войска 12-й дивизии, не обращая на то внимания, быстро перешли через реку, и потом через водопроводный канал, пользуясь отчасти переносными мостиками. Здесь, по свидетельству самих Французов, наша артиллерия, под начальством генерала Гагемана, действовала весьма удачно (35). Цепь стрелков и за нею егеря 3-го и 4-го батальонов Одесского полка, перейдя через канал, взошли, под картечным огнем, на первый уступ средней Федюхиной высоты, бросились на французскую батарею и захватили ее совершенно врасплох, не дав неприятельским артиллеристам времени взять орудия на передки. К сожалению, при этой молодецкой атаке, смертельно ранен, отважный Скюдери и выбыла из фронта большая часть офицеров и солдат; неприятель также потерял здесь более 400 человек (36). Несмотря на жестокий огонь ближайших французских батарей, наши егеря порывались увезти два из захваченных ими неприятельских орудий; но прибытие остальных войск бригады Фальи и трех батальонов бригады Клера (двух 62-го и одного 73-го полков) способствовало Французам удержаться на этом пункте. Азовский пехотный полк, штурмовавший восточную Федюхину высоту, также был отражен неприятелем, имевшим на своей стороне выгоды превосходства в числе и местности. Французы, устояв на занятой ими позиции, с прибытием свежих войск, перешли к наступлению. 50-й линейный полк (дивизии Каму), высланный генералом Вимпфеном на помощь бригаде Фальи, сперва встретил Одессцев батальным огнем, а потом вместе с полками Фальи ударил в штыки и заставил расстроенные части 12-й дивизии отойти за реку, причем меткий огонь двух французских батарей, расположенных на уступах Федюхиных гор, нанес нашим войскам большой урон (37). Отступлению в порядке 12-й дивизии способствовали поставленные на скате Телеграфной горы генерал-майором Кишинским две батарейные батареи, которые, не смотря на значительное расстояние от неприятеля (около 600 сажен), действовали весьма удачно (38). Начальник 7-й пехотной дивизии, генерал Ушаков, получив от генерала Реада, (который тогда находился при 12-й дивизии), чрез его адъютанта, приказание: начинать и зная диспозицию, был приведен в недоумение — что начинать? Огонь уже был открыт, а идти в атаку было несвоевременно, потому что резервы (4-я и 5-я дивизии) еще не спустились с Мекензиевой горы. ков послал просить генерал-адъютанта Реада о более точном приказании. Прибывший вслед за тем к 7-й дивизии обер-квартирмейстер 3-го корпуса генерал-майор Гротенфельд объявил, что «главнокомандующий приказал: начинать, но что именно — ему также неизвестно». В это время со стороны 12-й дивизии раздался батальный огонь, и потому генерал Ушаков, не ожидая определительного приказания, быстро двинулся с тремя полками в брод через Черную речку и атаковал западный скат средней Федюхиной высоты. Смоленский же полк был оставлен на правом берегу, для прикрытия артиллерии, по совершенной невозможности перевезти орудия через реку и водопроводный канал, за неимением переносных мостиков, отставших при спуске с горы и впоследствии оказавшихся негодными. Таким образом нашим войскам пришлось наступать без содействия артиллерии, которая была заслонена пехотными колоннами, под сильным огнем неприятельских батарей и пехоты, расположенной в нескольких параллельных ложементах на уступах Федюхиной высоты. Несмотря однако же на то, войска 7-й дивизии овладели несколькими ложементами, но прибытие французских резервов остановило наши успехи. 3-й зуавский и 82-й линейный полки дивизии Каму ударили с фронта и в правый фланг наших войск, поражаемых с близкого расстояния картечью 4-й батареи 13-го полка. Генерал Ушаков, лишенный содействия 4-й пехотной дивизии, отставшей далеко при спуске с Мекензиевой горы, и потеряв до 2,000 чело-век, был принужден отступить на правую сторону Черной, под прикрытием огня артиллерии, который, вместе с наступлением улан и казаков, остановил Французов и дал возможность 7-й дивизии отойти в порядке к подошве Мекензиевых высот (39).
Таким образом, около семи часов утра, неприятель владел левым, а мы — правым берегом р. Черной. Сражение казалось оконченным; но князь Горчаков, не успев поддержать первых атак резервами, решился возобновить бой свежими силами.

Командующий 5-ю пехотною дивизией, генерал-майор Вранкен, храбрый кавказец, просил у генерала Реада позволения атаковать неприятеля целою дивизией, ручаясь за успех. Но Реад приказал ему, построив дивизию в боевой порядок. штурмовать горы одним полком. Генерал Вранкен расположил в первой линии 3-й батальон Галицкого егерского полка, в ротных колоннах, прикрыв их цепью штуцерных от всех полков дивизий; а во второй линии поставил Костромской егерский полк в батальонных колоннах, назначив его для атаки Федюхиных гор. Но когда Костромской полк с барабанным боем уже двинулся вперед, под сильнейшим ружейным и картечным огнем, генерал Реад приказал остановить его и вести в атаку Галицкий полк. Несмотря на сильную канонаду и огонь французских стрелков, занимавших ложементы, Галицкий полк перешел Черную речку и водопроводный канал и дошел до подошвы Федюхиных высот; но был опрокинут подоспевшими в помощь бригаде Фальи полками Клера и отступил за Костромской полк. Тогда же генерал Гербильон отдал в распоряжение генерала Каму семь баталионов бригады Сенсье и приказал полковнику Форжо с пятью конными батареями, стоявшими в резерве, занять позицию на Федюхиных высотах, где неприятель собрал вместе с прежними восемь батарей. Генерал Пелисье, узнав о наступлении Русских, двинул в помощь корпусу Гербильона Императорскую гвардию и дивизии Левальяна и Дюлака. Шесть турецких батальонов, под начальством Зефер-паши, двинулись в помощь правому крылу Союзников, а дивизия африканских конных егерей генерала Морриса и английская кавалерия Скерлета готовились, в случае переправы наших войск через Черную, атаковать их с фланга (40).

С нашей стороны, в это время, 7-я и 12-я пехотные дивизии уже отступили на правую сторону Черной, а войска Липранди ограничились занятием Телеграфной горы: таким образом 5-я дивизия должна была бороться одна с превосходными силами, и к тому же, генерал Реад, вместо дружного наступления, вводил войска свои в бой по частям. По отступлении Галицкого полка, он приказал вести в атаку Костромской полк, долго стоявший на месте под неприятельскими выстрелами и ослабленный потерею многих офицеров и нижних чинов. Начальник штаба генерал-майор Веймарн лично повел вперед полк и был убит; незадолго перед тем раненый генерал Вранкен сдал начальство над дивизиею командиру 1-й бригады, генерал-майору Тулубьеву. Французы, допустив наши батальоны подойти на близкое расстояние, осыпали их градом пуль и картечи. Потеряв почти половину своих людей, Костромской полк был принужден отступить. Тогда генерал Реад приказал дивизионному квартирмейстеру, капитану Кузмину, снова направить на штурм Галицкий полк, в котором уже выбыли из строя: командир полка, три батальонных командира, много офицеров и огромное число нижних чинов. Единственный оставшийся при полку штаб-офицер, майор Чертов, контуженный в ногу и сброшенный с убитой под ним лошади, повел вперед батальоны, расстроенные прежнею атакою; несмотря на свою малочисленность, Галицкий полк снова занял мостовое прикрытие и перешел через речку и канал, но не мог устоять в неравной борьбе. Туман, все еще покрывавший долину, вместе с густым пороховым дымом, не позволявший неприятелю ясно видеть движения наших войск, уменьшал меткость его огня, что спасло наши войска от совершенного истребления.

По отступлении Галицкого полка после вторичного штурма, получено было приказание главнокомандующего — атаковать горы целою дивизией; но как 2-я бригада была совершенно расстроена, то генерал Реад приказал командовавшему 5-ю дивизией генерал-майору Тулубьеву двинуть вперед Вологодский полк. Тулубьев, бывший прежде командиром этого полка, хотел лично вести его на штурм; но едва лишь успел сделать несколько шагов, как был сильно контужен в грудь и упал с лошади. 3-й и 4-й батальоны Вологодского полка в один миг выбили неприятеля из мостового укрепления и устремились по мосту; другие два баталиона перешли через реку в брод правее моста; но только горсть этих храбрых, уцелевшая под жесточайшим огнем французских батарей, успела взойти на высоты. Несколько неприятельских колонн, окружив остатки Вологодского полка, покушались отрезать их, но они, благодаря присутствию духа командира 4-го батальона, майора Медникова и успешному действию легкой № 5-го батареи капитана Бороздина, отступили на правую сторону речки. Французы, после отчаянного рукопашного боя, окончательно заняли предмостное укрепление.

В это самое время был поражен смертельно генерал Реад осколком гранаты, сорвавшим ему левую часть головы. Тело его осталось в руках неприятеля. Из этого можно заключить, как не-достаточно было призрение наших тяжело-раненых, коими усеяно было поле сражения. В 5-й пехотной дивизии выбыли из фронта: начальник дивизии, генерал-майор Вранкен; оба бригадные командиры, генерал-майоры Тулубьев и Проскуряков, раненый четыре раза; все четыре полковые командиры, десять батальонных командиров и более ста офицеров. О потере нижних чинов можно судить по тому, что Архангелогородский Великого Князя Владимира Александровича полк, еще не штурмовавший неприятельскую позицию, потерял от огня 168 нижних чинов. Когда прибыл к дивизии назначенный командующим ею, на место Вранкена, генерал-майор Белевцев, то в полках Галицком, Костромском и Вологодском, перестроенных из 4-х-батальонного состава в 2-х-батальонный, сводные батальоны оказались слабее тех, которые первоначально вступили в дело. Ближайший резерв (4-я пехотная дивизия) находился в расстоянии около 4-х верст от места побоища (41).

В таком положении было дело около 8-ми часов утра, когда князь Горчаков, для отвлечения неприятеля от войск, направленных против Федюхиных высот, приказал генералу Липранди атаковать восточную (правую) высоту Федюхиных гор восемью батальонами 1-й бригады 17-й пехотной дивизии, под начальством генерал-майора Гриббе. На Телеграфную же гору, вместо этой бригады, были переведены войска Бельгарда, кроме оставленных на Чоргунской горе двух батарейных батарей под прикрытием двух батальонов Низовского егерского полка.

Войска генерала Гриббе спустились с Телеграфной горы в долину Черной, под сильным огнем неприятеля, и перешли в брод по пояс в воде через речку и водопроводный канал; в голове шли Бутырцы, за ними Московцы. Эти храбрые полки смело атаковали восточную Федюхину высоту, где Французы имели только четыре роты 19-го егерского батальона; но пока наши взбирались на гору, неприятель был усилен пятью баталионами 62-го и 73-го полков бригады Клера. Бутырцы, встреченные сильным огнем и поражаемые во фланг с Гасфортовой высоты, неустрашимо шли вперед и достигли вершины горы. Но убыль в рядах их была столь значительна, что генерал Гриббе нашел нужным выдвинуть в первую линию Московский полк. Командир его, подполковник Труневский, переведя свои батальоны чрез интервалы Бутырского полка, ударил в штыки, опрокинул Французов и достиг до их лагеря. Между тем подоспел в помощь неприятелю 14-й егерский полк бригады Сенсье и появилась на нашем левом фланге часть сардинской бригады Моллара, прибывшая с высоты Гасфорта. Бригада генерала Гриббе, потеряв своего командира, тяжело раненого в ногу, командира Бутырского полка, полковника Гернета и почти всех батальонных и ротных командиров, была принуждена податься назад. Генерал Липранди прикрыл отступление бригады Лейб-егерским Бородинским Его Величества полком, после чего все три полка поднялись на Телеграфную гору и расположились там в десятом часу утра.

Сам главнокомандующий, по смерти генерала Реада, лично принял на себя начальство над правым крылом, где — по словам — был ад. Князь Горчаков, наблюдая за ходом дела, находился близ самой реки, под сильным картечным огнем; при нем оставались начальник главного штаба генерал Коцебу и генерал-адъютант барон Вревский: прочие же лица свиты главнокомандующего получили приказание несколько удалиться (42). По словам князя Горчакова, барон Вревский, видя плохой оборот дела, сказал ему: «Mon prince, faites retirer les troupes (князь, прикажите отступать войскам). — «Impossible, mon cher, il fallait y songer d’avance» (невозможно, мой друг, следовало о том подумать прежде) — отвечал князь (43). В нескольких шагах от него, под генералом Вревским была убита лошадь и сам Вревский получил контузию; но, желая сопровождать князя Горчакова, пересел на другую лошадь и спустя четверть часа был поражен ядром в голову. Войска наши, вводимые в бой по частям, истощали напрасно свои усилия в неравной борьбе. Наконец, 10-м часу утра, когда уже оказалось невозможным одержать какой-либо успех, главнокомандующий приказал отвести войска от правого берега Черной и расположил их в расстоянии небольшого пушечного выстрела от реки, имея левый фланг на Телеграфной горе, а правый, составленный из кавалерии, у подошвы Мекензиевых гор. В таком расположении русские войска оставались четыре часа. „Князь Горчаков надеялся, что неприятель, стянув свои войска, перейдет через Черную и атакует нашу позицию, где мы могли встретить его сильным огнем артиллерии и потом атаковать его; но он этого не сделал, почему, не имея возможности оставаться долее на местах, где не было воды, войска наши получили приказание возвратиться на Мекензиеву позицию» (44). Отряд генерала Бельгарда отступил к Юкары-Каралезскому ущелью, кроме Днепровского пехотного полка, который присоединился к своей (12-й) дивизии (45).

Союзники, довольствуясь отражением русских войск, не преследовали их далее речки Черной, где французские войска остановились, выслали стрелков к левому берегу и открыли огонь из ракетной батареи, стоявшей на Сапун-горе, по нашей кавалерии; Сардинцы же снова заняли свои укрепления на Телеграфной горе и Карловские высоты, а Турки расположились на высоте Гасфорта. Генерал Пелисье, успев собрать на высотах, обращенных к Черной, до 60 тыс. человек пехоты, сменил сражавшиеся войска свежими дивизиями: одна из бригад Дюлака, под начальством Биссона, заняла предмостное укрепление, а другая — Сен-Поля — позади-лежащие высоты; дивизия Меллине (Императорская гвардия) расположилась на средней Федюхиной высоте, в резерве; дивизия Левальяна, уже спускавшаяся с Сапун-горы, была обращена назад и заняла свою прежнюю позицию (46).

Из всех наших отдельных отрядов только один, тыльный, генерал-майора Халецкого, имел 4-го (16-го) августа перестрелку с неприятелем. По невозможности перевезти через перевал в Байдарскую долину артиллерию, Халецкий оставил при-данные его отряду четыре орудия у Ени-Сала, под прикрытием двух дивизионов гусар, и, перейдя через перевал, заставил неприятеля отступить за Черную. Затем, расположив отряд впереди дер. Уркусты, генерал Халецкий выслал сильный разъезд по Байдарской долине и открыл сообщение с отрядом генерал-майора Миттона. Вечером наступление значительных неприятельских сил заставило Халецкого отступить к Ени-Сала. Отряд Миттона занял сел. Чамлы-Узенбашик и простоял там до рассвета 5-го (17-го) августа, а потом отошел, через Айтодор, к Юкары-Каралез.

Что же касается до вылазки из Корабельной, которую предполагали произвести одновременно с наступлением от реки Черной, князь Горчаков отказался от этого предприятия по причинам, изложенным им в письме к военному министру, от 6-го (18-го) августа, следующим образом: «Неприятельские параллели очень глубоки и расположенный в них траншейный караул весьма многочислен. Нельзя выдти против них, не подвергая себя крайне убийственному ружейному огню и картечи многочисленных батарей. Войска, вышедшие из наших укреплений, могли бы занять ближайшую к нам параллель не иначе, как понеся огромный урон, что лишило бы их возможности овладеть следующею параллелью. Подобная вылазка стоила бы мне множества людей без всякой пользы, ибо неприятель был достаточно силен для отпора нам с обеих сторон, и потому я предпочел сохранить мой гарнизон в целости, не подвергая его чрезвычайно убийственному бою, который, в случае невыгодного для нас оборота, мог привести неприятеля в самую крепость вместе с войсками отбитой им вылазки».

Урон русских войск в сражении на реке Черной вообще простирался свыше 8,000 человек, именно:

 

  Генералов Шт. и об.-офиц. Нижн. чин.
Убитыми 3 69 2,273
Ранеными 4 160 3,995
Без вести проп. 31 1,742

Огромность последней цифры произошла оттого, что многие из наших раненых остались в руках неприятеля. Главною причиною тому было недоразумение, вследствие которого музыканты с носилками и медики с перевязочными средствами не были распределены за наступавшими колоннами, а отправлены все в долину речки Шули. Для уборки раненых пришлось брать рабочих из фронта без носилок, что, замедляя работу, ослабляло сражавшиеся полки. Наибольшую потерю понесли войска правого крыла, именно: 6,613 человек; в войсках же левого крыла выбыло из строя 1,397 челов., из коих в колонне генерала Бельгарда всего 14 человек (48).

Французы потеряли в день 4-го (16-го) августа:

 

  Офицеры. Нижн. чинов.
Убитыми 19 172
Ранеными 61 1,163
Без вести пропавш. 146

Урон Сардинцев вообще простирался до 250 человек; в числе убитых был генерал граф Монтевеккио.

Следовательно у Союзников выбыло из фронта всего-на-все 1,811 чел. (49).

В числе убитых 4-го (16-го) августа был начальник штаба 3-го пехотного корпуса, генерал-майор Веймарн.

Петр Владимирович Веймарн воспитывался в 1-м кадетском корпусе, откуда вышел в артиллерию, участвовал в польской войне 1831 года и был на штурме Варшавы. Затем, после двухгодичного курса в Императорской Военной Академии, (что ныне Николаевская Академия генерального штаба), Веймарн, в чине поручика, был переведен в генеральный штаб и с того времени все свободные часы от службы посвящал основательному образованию себя, как воина. Изучая историю войн во всей подробности и несколько языков, он, вместо отдыха, под руководством художника Лампе, занимался живописью, В Венгерскую войну 1849 года, Веймарн, в чине подполковника, исполнял трудные обязанности капитана над вожатыми, а в кампании 1853 и 1854 годов, на Дунае, производил рекогносцировки берегов этой реки и принимал участие в действиях при осаде Силистрии. По выступлении нашей армии из Дунайских княжеств, Петр Владимирович, произведенный в генерал-майоры, занимая должность начальника штаба 3-го пехотного корпуса, получил возможность явить свою полезную деятельность в больших размерах. В письме генерала Веймарна к одному из его товарищей по службе, находим: «Распутица, холодная или мокрая погода, поспешность, с которою должны следовать войска в Крым, сильно действуют на здоровье солдат; числительность нашего корпуса уменьшается ежедневно; много отсталых, много и больных. Ежедневно объезжаю несколько эшелонов, употребляю все средства, чтобы доставляемо было полное число обывательских подвод, делаю все от меня зависящее для призрения заболевающих; но климат и почва страны сильнее моих желаний и стараний, и я утомился до болезненного состояния, не столько физически, сколько от душевного беспокойства и от сознания человеческого бессилия в борьбе со здешнею степною природою...» В июле 1855 года, он, находясь в Севастополе, заболел опасно тифом и не успев еще оправиться, 3-го (15-го) августа, уже был на коне, при отряде генерал-адъютанта Реада, а на следующий день его не стало. Украшая скромностью свои достоинства, генерал Веймарн был уважаем и любим всеми его знавшими (50).

В тот же день пал, в голове своих солдат, полковой командир Одесского егерского полка, полковник Скюдери. Герой, славный храбростью в среде храбрых, Александр Петрович Скюдери был создан для боевой жизни. В сражении при Ольтенице, он вел вверенный ему баталион Якутского полка на штурм укрепленного карантина и был ранен; но едва лишь несколько оправился, как поспешил на службу, принял в командование Одесский полк, с которым молодецки участвовал в деле при Балаклаве, 13-го (25-го) октября 1854 года, и был смертельно ранен в сражении при реке Черной. Перенося с необыкновенным мужеством страдания от ран, он, умирая, произнес последнюю просьбу — о награде крестами военного ордена четырех солдат Одесского полка, вынесших его с места побоища (51).

В сражении при Алме, несмотря на значительное превосходство неприятеля в числе войск и лучшее вооружение его пехоты, мы могли иметь надежду, пользуясь выгодами занятой нами позиции, отразить союзников, либо, по крайней мере, замедлить их движение к Севастополю, где в то время производились усиленные инженерные работы; в сражении при Инкермане, мы одержали бы победу, если бы войска Боскё появились часом позже на месте побоища. Напротив того, на реке Черной, мы не могли надеяться на успех наступления против двойных сил неприятеля, занимавших выгодную по местным качествам своим и тщательно укрепленную позицию. Ежели Союзники, после десятимесячных усилий, подойдя на расстояние ста шагов к нашей оборонительной линии, обратившейся в развалины, не решались на штурм Севастополя, то как могли мы рассчитывать на какую-либо вероятность успеха, предпринимая наступление, которого конечною целью была атака несравненно сильнейших укреплений Сапун-горы? Подобное предприятие было так неосновательно, что даже те, которые предлагали его, не были уверены в его успехе; а сам главнокомандующий нисколько не сомневался в его неудаче. Мы уже видели, что князь Горчаков уже был готов отказаться от своего намерения — атаковать неприятеля на Черной, и что его окончательно побудило устоять в том влияние генерала барона Вревского. Весьма понятно было бы, если бы главнокомандующий решился на такой важный шаг, следуя советам генерала Тотлебена, бывшего душою защиты Севастополя, либо генерала Хрулева, постоянно готового на самые отважные подвиги; но какие права на доверие главнокомандующего мог иметь барон Вревский, никогда не командовавший никакою частью войск? И какие права имел сам князь Горчаков жертвовать жизнью тысячей людей на дело, неудача которого была ему очевидна?

При атаке неприятельской позиции, обыкновенно устремляют массу войск на такой пункт, овладение которым может оказать решительное влияние на успех боя. Князь Горчаков имел в виду два подобных пункта: Федюхины высоты и Гасфортову гору. Последний для нашей атаки казался выгоднее тем, что был занят слабее, нежели первый, а овладение нами Гасфортовой горою заставило бы неприятеля очистить и Федюхины высоты. Сам князь Горчаков, оценив эту выгоду, предполагал направить большую часть резерва на левый фланг и сам поехал туда, чтобы лично руководить действиями войск Липранди и Бельгарда, но несвоевременная атака Федюхиных гор генералом Реадом заставила его обратить резервы и отправиться на правый фланг, т.е. атаковать сильнейший пункт неприятельской позиции.

На основании донесения о деле на Черной князя Горчакова, все дело было испорчено преждевременною атакою генерала Реада, который не понял полученного им приказания. Но точное исполнение приказаний обеспечивается, паче всего, их определенностью. Генерал Реад, получив приказание: «начинать», весьма естественно спросил: «что начинать?» — Этот вопрос остался без разъяснения. Если в чем можно винить Реада, то вовсе не в том, что он не разгадал мысли главнокомандующего; гораздо справедливее поставить ему в укор атаку сильной неприятельской позиции полками 5-й дивизии, порознь, одним в след за другим, что напрасно подвергло их страшной потере. Впрочем, такое неискусное употребление войск, наступавших без всякой взаимной между собой связи, видим в продолжение всего боя: сперва была введена в огонь 12-я дивизия, несколько позже — 7-я; затем следовали, одна после другой, атаки Галицкого, Костромского и Вологодского полков, и наконец — трех полков 17-й дивизии.

Войска дрались храбро; начальники их не щадили себя; но все их подвиги, не будучи направлены к общей цели, были напрасны.

Князь Горчаков, доведя до сведения Государя Императора о результате сражения 4-го (16-го) августа, писал:
«…Из вчерашней депеши Вам, Всемилостивейший Государь, известно уже, что наша атака не имела успеха. На удачу я мало рассчитывал, но не думал понести столь большого урона... Жаль храбрых, павших по непонятному недоразумению генерала Реада; жаль его самого: он был в полном смысле рыцарь; жаль барона Вревского, генерала Веймарна и весьма большое число штабы обер-офицеров, убитых и раненых, коих не знаю как заменить; наконец — сердце стесняется, думая, что если бы Реад держался в точности моих приказаний, мы кончили бы, может быть, дело с успехом, и что, по крайней мере, треть храбрых воинов, в этот день потерянных, была бы еще в наших рядах.
Теперь вся моя забота — переформировать наиболее потерпевшие полки... На Мекензи неприятель меня не атакует, а если атакует, то — милости просим... Но огромное бомбардирование, угрожающее Севастополю, вероятно, скоро доведет нас до необходимости очистить город. Надеюсь, что до этой крайности мы не дойдем до окончания моста через бухту. Но Вашему Императорскому Величеству надобно быть готовым на все»... (51)

Государь Император писал в ответ князю Горчакову:
«...Огромная потеря наших славных войск, без всякого результата, Меня крайне огорчает. Сожалею от души о бедном Реаде, заплатившем кровью за свою ошибку, равно о Вревском, Веймарне и двух полковых командирах, Моих старых сослуживцах.
Но как все это ни прискорбно, Я не унываю, а покоряюсь безропотно воле Божией, не теряю надежды, что Он нас не оставит и что под конец все-таки наша возьмет. рассуждая хладнокровно о теперешнем положении вещей, Я нахожу, что неудача 4-го числа ни в чем не переменила наше взаимное положение относительно Севастополя. Если Бог благословит выдержать без слишком огромной потери начавшееся вновь бомбардирование (*****), которое, впрочем, по телеграфическим донесениям вашим, с 8-го числа стало ослабевать, то есть еще надежда, что новый штурм будет столь же удачно отбит, как и первый. Но если усиленный огонь будет продолжаться еще несколько дней, батареи наши будут сбиты и мы не в состоянии будем их исправлять, как оно доселе делалось с успехом, то, разумеется, лучше будет решиться на оставление Южной стороны. Но Я не скрываю от Себя всю трудность исполнения сего предприятия. С нетерпением буду ждать, на что вы решитесь... Если обстоятельства принудят вас оставить Южную часть Севастополя и вместе с нею жертвовать остатками нашего флота, то дело еще далеко не потеряно...
Сейчас прибыл флигель-адъютант Эссен с подробным донесением о деле 4-го числа, из которого Я еще более убедился, что славные войска наши исполнили долг свой свято. Прошу объявить им, от генерала до солдата, Мою искреннюю и душевную благодарность... Повторяю вам, что если суждено Севастополю пасть, то Я буду считать эпоху эту только началом новой настоящей кампании»... (52).



 


Примечания

 (*) Дежурный генерал Крымской армии.
 (**) Генерал-адъютант Реад и генерал-майор Веймарн, за болезнию, не участвовали в совете.
 (***) Эти подкрепления состояли из 4-й, 5-й и 7-й резервной пехотных дивизий.
 (****) По свидетельству Красовского, генерал Реад сказал ему: «хорошо, скажите князю, что я буду обстреливать местность». Но эти слова не согласуются с действиями Реада.
 (*****) Государю Императору уже тогда было известно из телеграфических депеш об усиленном бомбардировании Севастополя, начавшемся 5-го (17-го) августа.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru