: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Кавалергардский полк от Николая I до Николая II

Часть I


Из биографий кавалергардов

раф Степан Федорович Апраксин

1792-1862

из дворян Петербургской губернии, сын бригадира. В службу вступил двенадцати лет, 30 октября 1804 г., юнкером в кавалергарды. К 1810 г. он был поручиком. В Отечественной войне не участвовал, а находился (с 1 июля по начало 1813 г.) "в конвое при главной квартире Его Имп. Величества", По переходе Немана присоединился к полку и произведен в штабс-ротмистры. Кампанию 1813 и 1814 гг. Степан Апраксин проделал с полком; за Кульм награжден орденом св. Владимира 4-й ст. с бантом и за Фершампенуаз орденом св. Анны 2-й ст. Б 1816 г. произведен в ротмистры, в 1818 г. - в полковники и назначен командиром 1-го эскадрона. В 1819 г. пожалован флигель-адъютантом; 6 августа 1824 г. назначен в чине полковника командиром Кавалергардского полка.

Граф Степан Федорович АпраксинВ день 14 декабря 1825 г. граф Апраксин заслужил вечную себе признательную память кавалергардов: благодаря его точному и правильному пониманию святости присяги, его такту, самообладанию и самостоятельности полк сознательно и спокойно принес присягу императору Николаю Павловичу.

По возвращении из Зимнего дворца Апраксин собрал у себя на квартире дивизионных и эскадронных командиров, ознакомил их с манифестом и приложениями к нему. Затем полк был собран в полковом манеже, куда прибыл и начальник дивизии А. X. Бенкендорф. Полковой адъютант прочел манифест и отречение цесаревича, после чего граф Апраксин не тотчас же предложил присягать, а дал время эскадронным командирам объяснить офицерам и нижним чинам, почему они, несмотря на недавно принесенную присягу наследнику престола Константину Павловичу, обязаны теперь присягнуть Николаю Павловичу.

Проволочка эта не понравилась Бенкендорфу, который приказал "присягать без рассуждений". В рядах раздался ропот. Тогда Апраксин близко подошел к начальнику дивизии и, тихо напомнив ему, что за принесение присяги полком отвечает он, командир полка, попросил Бенкендорфа покинуть манеж... Бенкендорф уехал. Тогда граф Апраксин, сняв каску и подняв правую руку, клялся полку, что отречение Константина Павловича добровольное, что престол переходит к Николаю Павловичу по закону и согласно последней воле императора Александра I, "нашего благодетеля", и, указывая на вензеля на своих эполетах, заклинал полк именем покойного императора исполнить его последнюю волю. Дав полку успокоиться, Апраксин обратился к полковому священнику с предложением приступить к присяге. Полк без всякого уже колебания принес присягу и свято исполнил ее на Дворцовой площади, где по приказанию нового императора атаковал мятежников.

15 декабря 1825 г. С. Ф. Апраксин произведен в генерал-майоры; 5 сентября 1830 г. назначен генерал-адъютантом. Поход 1831 г. кавалергарды сделали под его командою.

Время командования Апраксина полком совпадает со временем упадка полка в строевом отношении. Он командовал полком до 25 июня 1833 г., когда назначен командующим гвардейской кирасирской дивизией, и 6 декабря того же года произведен в генерал-лейтенанты.

9 мая 1844 г., уже в чине генерала от кавалерии, назначен состоять при императрице Александре Федоровне, шефе Кавалергардского полка, и пребывал в этой должности до кончины императрицы в 1860 г.

7 февраля 1853 г. граф Апраксин был назначен членом Комитета о раненых. 30 ноября 1860 г. ему пожалован при высочайшем рескрипте орден св. Андрея Первозванного. В январе 1862 г. он назначается председателем Комитета о раненых.

В мае того же года С.Ф. Апраксин скончался и погребен в Сергиевской пустыни.

 

Родион (Мориц Рейнгольд) Егорович Гринвальд

1797-1877

Родион Егорович Гринвальдиз древнего рода эстляндских дворян, сын майора Кирасирского полка; родился в родовом имении Койк в Эстляндии. Первоначальное воспитание получил дома. Когда ему исполнилось 15 лет, был привезен отцом в Петербург и определен юнкером в кавалергарды.

Гвардия была в походе, и резервными эскадронами заведовал генерал Жандр, который, "не сильный в святцах", узнав, что имя Гринвальда Мориц, заявил, что такого имени не имеется на русском языке, и потому предпочел второе имя Рейнгольд в вольном переводе на Родиона. Принятый в кавалергарды, Гринвальд был зачислен в запасный эскадрон полка, помещен в одной из офицерских квартир казарм и начал свою службу обучением езды у полкового берейтора.

В мае полуэскадрон выступил в Белосток, где был укомплектован до эскадронного состава. В Белостоке Родион заболел тифом, но эскадронный командир С. Н. Тургенев и брат его Николай выходили его. Будучи единственным немцем среди офицеров, он быстро выучился говорить по-русски. Б 1815 г. участвовал с полком в походе в Вильну. Как этот, так и предыдущие походы он сделал в солдатских кирасах и вообще нес служебные обязанности "по-настоящему", чем приобрел уважение солдат.

Пробыв около трех лет юнкером, Гринвальд был произведен в корнеты и вскоре назначен эскадронным командиром. До кончины отца он получал по 6 тыс. руб., но затем эта сумма была сокращена матерью до 2 тыс. руб. Он был расчетлив; единственно не скупился на лошадей и экипажи, отлично одевался, но меблировку имел скудную, ел "просто", не пил ни вина, ни пива, не посещал театров и концертов, никогда не бывал в ресторанах и не имел счетов у портного и сапожника. Вместе с тем он сам сознается, что и духовное его развитие было "в высшей степени грустное": "Я ничего не читал, редко посещал церковь, христианская вера была мне совершенно чужда, не имел даже Библии".

Долгое юнкерство, походы, усердие к службе, любовь к лошади и езде доставили Гринвальду некоторый авторитет в полку, тем более что в эту эпоху служба была заброшена, "ибо почили на мало заслуженных лаврах"; эскадронами управляли вахмистры, а не командиры, лошадей кормили плохо и потому мало ездили. Вообще понятия об ответственности и служебном долге, по словам Гринвальда, были весьма неразвиты...

Родион Гринвальд находился в Петербурге при восшествии на престол Николая I. О событиях 14 декабря он рассказывает следующее: "В 10 час. утра командир полка гр. Апраксин собрал у себя эскадронных командиров, сообщил им о том, что Константин Павлович присягнул своему брату Николаю, и приказал привести к 12 час. эскадроны в манеж для принесения присяги... Полк собрался; между офицерами было четырнадцать (?), которые знали о плане заговора и о готовящемся восстании. Однако никто не пикнул, и присяга была беспрепятственно принесена. Едва люди разделись, как последовало приказание седлать. Полк. Шереметев побывал в Зимнем дворце и привез от императора приказание привести полк возможно скорее на Исаакиевскую площадь".

Полк двинулся на полных рысях мимо Зимнего дворца и на Исаакиевской площади выстроился в полковую колонну против мятежных войск, стоявших перед Сенатом. Государь был верхом, окруженный относительно небольшой свитой; он весьма спокойно отдавал приказания.

После рассеяния мятежников картечью Гринвальду было передано приказание государя очистить его эскадроном Галерную улицу и Английскую набережную и об исполнении этого поручения донести лично государю. Когда он подъехал к государю с донесением, то граф Толь представил его как своего земляка, на что Николай Павлович сказал, что "он уже знает Гринвальда - и с лучшей стороны".

1 января 1826 г. Гринвальд был произведен в полковники и весною выступил с эскадроном в Москву на коронацию. Оттуда он был отправлен в Берлин с "образцовой гвардейской командою", составленной из нижних чинов гвардейских полков, обмундированных в новые формы.

"В те времена, - говорит Гринвальд, - вся Пруссия всем сердцем была расположена и благодарна России. Личность имп. Николая много этому содействовала; его женитьба на дочери короля, его ласковое обхождение с военными в Берлине и уважение, которое он тогда выказывал пруссакам, настолько привлекали к нему, что все им бредили. В этом заключалась причина благорасположения, нам проявленного, а не в нашем внешнем виде, более высоком образовании, познаниях или светскости".

Знак ордена св. Станислава с мечамиПосле ряда празднеств, данных в честь русских, образцовая команда двинулась в обратный поход. Сам же Гринвальд по воле короля остался в Берлине до лета. Он говорит, что всей своей карьерой обязан Берлину. Несомненно, что король остался вполне им доволен, наградил орденом св. Иоанна Иерусалимского с алмазами (давался этот орден не щедро) и хорошо отозвался о нем государю и императрице. "Мое поведение в Берлине, - говорит Гринвальд, - было ровное и простое, думаю, что оно было прямое и порядочное; я не был ни царедворцем, ни интриганом, а этого тогда было достаточно в Пруссии".

По возвращении в Петербург он был пожалован (23 июня 1827 г.) флигель-адъютантом, и на него неоднократно возлагались особые высочайшие поручения, преимущественно по осмотру конского состава и материальной части армейских кавалерийских частей.

В Польский поход 1831 г. Гринвальд выступил командиром 1-го эскадрона. Перед самым штурмом Варшавы умер командир Новгородского кирасирского полка, и Гринвальду предписано было вступить в командование этим полком. 25 августа утром, в самый день штурма, он перебрался с кавалергардского бивака на бивак новгородцев и затем, не успев познакомиться даже с офицерами, повел немедленно полк в боевые линии.

Новгородцы в дивизионных колоннах двинулись на полных рысях вперед. Вскоре полк попал под орудийный огонь, и Гринвальд развернул его. Пройдя сквозь интервалы своей артиллерии, новгородцы, все двигаясь вперед, попали, не доходя шагов двухсот до занятого русскими накануне редута, в волчьи ямы. Вправо от полка виднелась большая желтая корчма, занятая неприятельской пехотой; выстрелы этой пехоты достигали лейб-эскадрона, составлявшего правый фланг полка. Вслед за тем весь фронт полка подвергся сильнейшему картечному обстрелу, много людей и лошадей попадало, и сначала 4-й эскадрон, а за ним и весь полк без команды повернули кругом и "осадили" на несколько сот шагов назад.

"Я, - пишет Гринвальд, - был в отчаянии, кричал: "Стой, стой, стой!" Он сам благородно сознается в своих недостатках, а именно в отсутствии боевого опыта и недостатке способности быстро решаться: "Это качество большой недостаток на войне, где быстрый глазомер и решимость весьма необходимы".

Получение полка весьма обрадовало Гринвальда: оно открыло широкое поле его самостоятельной деятельности. "Мои приказания исполнялись точно и охотно, и как офицеры, так и солдаты сделали весьма большие успехи. Я всюду сам бывал, часто имел случаи быть довольным и весь отдался службе и долгу".

25 июня 1833 г., в день именин императора Николая, Р. Е. Гринвальд был назначен "по особому желанию вел. кн. Михаила Павловича" командующим Кавалергардским полком с производством в генерал-майоры.

Государь принял Гринвальда милостиво, но казался неуверенным, насколько удачно назначение его командовать таким "трудным" полком. С первого же взгляда заметно было, что императрица сожалела об оставлении полка "ловким кавалером" графом Апраксиным, обладавшим большим опытом высшего света. "Я, - говорит Гринвальд, - поразил всех их моею молчаливостью, ибо не имел чего-либо существенного сообщить, а в голову мне не пришло благодарить за оказанные отличие и доверие..."

Приняв Кавалергардский полк, Родион Егорович Гринвальд уже не нашел в нем многих из старых товарищей, а младшие повысились в чинах. "Я не мог допустить прежней небрежности, - пишет он, - должна была пробудиться в полку новая жизнь; служба и добросовестное исполнение обязанностей должны были стать выше всего. Удовольствия, связи, протекции должны были отступить перед справедливыми требованиями службы. Это не понравилось гг. офицерам, которые были избалованы и ставили общество выше службы".

Император Николай I со свитой

Распущенные предшественником Гринвальда офицеры встретили нового командира в высшей степени неприязненно. Жорж Дантес острил на его счет, Николай Мартынов осмеивал его в стихах ("Задумчив, мрачен и взбешен - с ученья едет Родион..."). Нашлись и такие, которые под влиянием бывшего юнкера полка князя А. И. Барятинского решились осенью 1834 г. заявить это чувство какою-нибудь демонстрацией.

Великий князь Михаил Павлович, желая помочь Гринвальду, стал наблюдать за офицерами и взыскивать с них помимо командира полка. В особенности он обращал внимание на поведение офицеров в обществе, бывал не только на придворных балах, но и у частных лиц, когда на этих балах бывала императрица - шеф Кавалергардского полка. Великий князь обвинял шефа в баловстве офицеров и отличии тех именно из них, которые уже тогда позволяли себе "шалости", а по службе были худшими.

"Моя наружность, - говорит Гринвальд, - была всегда серьезна и чопорна; с офицерами я обходился без дружественных и любезных слов. У меня была еще одна беда: я должен был бывать на вечерах и балах в самых аристократических домах. Это делалось ради офицеров и в особенности ради императрицы, которая всякий раз изволила со мною танцевать первую кадриль... Часто, вернувшись домой в 3 часа утра, я в 7 или 8 часов уже был в манеже".

Служба в полку стала исполняться строго и усердно, и труды Гринвальда не остались без результатов.

"Большинство офицеров полка, - вспоминает он, - были русские, и среди них было много превосходных офицеров, они к тому же по большей части были красивы, высоки, рыцарской наружности. Надо было только их так воспитать, чтобы они отвечали новым требованиям службы, которые в то время были очень скромны: хорошо ездить, маршировать, хорошо командовать - большего не требовалось... Начальство стало замечать успехи офицеров, в особенности Михаил Павлович, и кавалергардов начали ставить в пример другим полкам. Учения при государе сходили блестяще и удостаивались благодарности. Ремонт был прекрасен, уход за лошадьми превосходен, и в строевом отношении полк выделялся от других... Однако ж на самое существенное для войны совершенно не обращалось внимания. Этот грех стоил нам много дорогой крови; Аустерлиц и Бородино нас не научили, да и из опыта Польской войны можно было видеть, чего нам недоставало... Когда я командовал Кавалергардским полком, все подгонялось для парада, который составлял нашу карьеру..."

Императрица Александра Федоровна, шеф Кавалергардского полка в царствование Николая I

Весною 1839 г. Гринвальд вывихнул себе ногу; этот случай усилил его желание сдать полк, и ни просьбы, ни уговоры не могли его переубедить. Сам великий князь при посещении больного пробовал уговорить его, но тщетно. "Я более устал нравственно, чем телесно, - читаем мы в записках Гринвальда, - я не желал получить другое, но избавиться от старого..."

Назначенный в мае 1839 г. командиром 1-й кирасирской бригады, он сдал полк и взял 5-месячный отпуск, который сначала провел в Прибалтийском крае, а затем в Германии у родственников и в нескольких курортах.

В 1843 г. Гринвальд был запрошен, желает ли он получить 2-ю кирасирскую дивизию. Он без колебания изъявил согласие. "Мое решение, - пишет Родион Егорович, - было весьма естественно: новое назначение было повышением по службе, к тому лее мой прежний полк входил в состав этой дивизии, и, наконец, ничто не связывало меня с Петербургом". О времени командования этой дивизией Гринвальд отзывается как о "наиболее приятном" за все время своей строевой службы ("днем - служба, вечером - разговоры о ней").

Так продолжалось до мая 1844 г., когда за блестящее командование 2-й дивизией он был перемещен начальником гв. кирасирской дивизии. Назначение это состоялось вследствие настояний Михаила Павловича, причем Гринвальд полагал, что государь не разделял возлагаемых на него великим князем надежд.

Командование дивизией в первые годы было не только благополучно, но блестяще. "Мои отношения к командирам полков и офицерам, - читаем мы в его записках, - были лучше, чем ранее, когда я командовал Кавалергардским полком. Я не стоял столь близко, как прежде, к гг. офицерам, многое можно было предоставить командирам полков, которые должны были сами мыть свое грязное белье, о чем его имп. высочество слишком достаточно заботился... Что же касается до учений и маневров, то они всегда сходили отлично и доставляли мне много похвал..."

Впрочем, однажды, по рассказу Родиона Егоровича, на смотру кавалерии великий князь поставил Гринвальду в образец легкую дивизию и, отпустив последнюю домой, приказал продолжать учение кирасирской дивизии. В способе и манере сделанных ему великим князем замечаний Гринвальд усмотрел недоверие к себе, причем, по словам Родиона Егоровича, великий князь употребил несколько слов, которые хотя и не были оскорбительны для чести, "однако меня обидели". По окончании смотра Гринвальд подал рапорт о болезни и прошение об увольнении в бессрочный отпуск, однако не только не был уволен в отставку, но взамен бессрочного отпуска получил по высочайшей воле отпуск для восстановления здоровья без обозначения срока.

Сдав 28 ноября 1847 г. дивизию, он поехал в Эстляндию, где прожил безвыездно до лета 1849 г., когда назначен был состоять при инспекторе резервной кавалерии и получил высочайшее повеление произвести осмотр некоторым войсковым частям, расположенным в южной России. Такие же командировки получал он в течение следующего года. По возвращении с высочайшего смотра в Белой Церкви пожалован был генерал-адъютантом и после почти трехлетнего отсутствия вернулся в Петербург.

В 1855 г. Гринвальду было предложено лично государем место командира гв. кавалерийского корпуса. По долгу службы, внедренному в него с детства, он принял предложение, хотя назначение (3 апр. 1855 г.) "на столь важное место решительно не радовало" его. "Не знаю, - прибавляет он, - как это назначение было принято большой публикой; гвардия была в походе. А гвард. кавалерия... в которой начинают свою карьеру сыновья богатейших и важнейших русских семейств... едва ли была обрадована".

На свои обязанности Гринвальд глядел очень строго и широко, он считал своим долгом влиять путем примера не только на строевое образование, но и на нравственное воспитание подчиненной ему молодежи. В своих записках он не без гордости вспоминает, сколько государственных деятелей и генералов начали свою службу под его командою.

Командование эскадроном, двумя полками и двумя дивизиями облегчило ему работу, но Родион Егорович не забывает прибавить, что теперь он сделался "старее, спокойнее, рассудительнее, а вместе с тем и снисходительнее и сердечнее". Но была тому и другая причина: мало-помалу офицеры оценили достоинства "сдержанного и осторожного, тяжелого на похвалу", но прямого, честного и самостоятельного корпусного командира.

Многим обязана Гринвальду гвардейская кавалерия. Правда, реформировал он ее довольно медленно, но, во-первых, немецкая методичность была основной чертой его характера, а, во-вторых, все, что он делал, - делал не на бумаге, не напоказ.

Строевое воспитание кавалерии он повел на новый лад: обучение владеть оружием, преодоление препятствий, втягивание лошадей в продолжительные движения усиленными аллюрами, фехтование и вольтижирование - ничего не было забыто. "Военные и публика таращили глаза, видя, как кавалергарды или конногвардейцы на полных рысях неожиданно двигаются по улицам с самим Гринвальдом во главе".

Гринвальд до всего доходил сам. Его знание кавалерийской службы, многолетний и разносторонний опыт в соединении с прямо поразительной памятью на людей и лошадей легко доставили ему авторитетность, столь необходимую для начальника. Приказы писались им лично, это было всем известно, а потому его замечания и приказания, как непосредственно исходящие, а не навеянные штабом, имели большую силу. "Мой слог был известен; может быть, он некрасив, но всегда ясный, понятливый и точный", - справедливо замечает Гринвальд.

Осенью 1858 г. по высочайшему повелению он был отправлен для осмотра государственных конских заводов ввиду назревшей необходимости их переустройства. По возвращении из этой командировки был назначен председателем комиссии по переустройству заводов, а в апреле 1859 г. назначен главноуправляющим государственного конезавод-ства. Шестидесяти двух лет, "возраст, когда многие выходят в отставку", пришлось ему заняться делом, "до того совершенно неизвестным".

В январе 1864 г. Р. Е. Гринвальд был назначен членом Государственного совета с оставлением главноуправляющим. А 18 декабря 1865 г. исполнилось 50 лет службы Родиона Егоровича, и он был назначен шефом 4-го эскадрона кавалергардов.

Молебствие на семеновском плацу при выступлении полка в поход

Годы давали себя чувствовать и этому железному старику; все чаще и чаще стал он прихварывать, но энергия в нем не совсем еще пропала, и бездеятельность его сильно тяготила; он не заседал в департаментах, а чтение докладов и самые собрания Государственного совета не могли заполнить его жизни. "Доволен ли я теперь? Недостает ли мне чего-либо?" - спрашивает он сам себя и отвечает: "Мне не хватает возможности делать полезное, не хватает этой столь часто тяжелой ответственности... И, однако, жизнь, несмотря на телесные страдания, для меня мила и дорога".

18 декабря 1875 г. особым приказанием по полку предписано было офицерам собраться к 10 часам на квартире Родиона Егоровича для принесения ему поздравления с 60-летием его службы.

Отворилась дверь кабинета, и вышел огромного роста сутуловатый старик в австрийской тужурке и с очками на лбу, вышел и остановился у притолоки, глядя с изумлением на полсотню офицеров в полной парадной форме. Полковой командир почтительно доложил, что общество офицеров прибыло принести поздравления по случаю юбилея. "Какого юбилея?" - "Вашего высокопревосходительства..." - "Юбилей мой был десять лет тому назад". Водворилось молчание. "Ступайте, - сказал генерал собравшимся. - Такой юбилей не есть законен, ступайте", - и ушел в кабинет. Офицеры начали тихо выходить, как опять отворилась дверь и из кабинета показался Родион Егорович, он подал руку командиру полка и обратился уже с такими словами к офицерам: "Такие юбилеи не есть законны, но вы, господа, хотели утешить старика. Благодарю вас, благодарю душевно, искренно... Это хорошо - помнить старых служак, но... все-таки это не есть законно. - Голос его дрогнул. - Я очень, очень благодарю..."

 

Барон Иван (Адам Христофор Иоганн) Андреевич Фитингоф

1797-1871

Барон Иван Андреевич Фитингофиз курляндских дворян; родился в имении Клен-Березн в Курляндии, воспитывался дома. 13 октября 1815 г. поступил юнкером в кавалергарды. "Из моих имен, - вспоминает Фитингоф, - выбрали третье, а именно Иоганн, т. е. Иван, потому что это имя является более русским, чем Адам; Андреевичем назвали потому, что так перевели имя моего отца - Генрих".

15 декабря 1827 г. Фитингоф, будучи уже ротмистром, принял 6-й эскадрон, которым и командовал во время Польской войны; за отличие произведен в полковники и награжден орденом св. Анны 2-й ст.; затем с августа 1831 г. по май 1833 г. командовал лейб-эскадроном, приняв его от Р. Е. Гринвальда.

Прослужив 18 лет в кавалергардах, Фитингоф принял 10 мая 1833 г. от Гринвальда же Новгородский кирасирский полк, которым блестяще во всех отношениях командовал.

В 1834 г. Иван Андреевич писал своему другу Бобоедову: "Великий, добрый государь награждал меня выше заслуг моих и дал мне прекрасный полк (Новгородский), который Гринвальд оставил мне в большом порядке; буду стараться поддержать его таковым и до последней капли крови останусь верным слугою нашему доброму и великому Царю и Отцу..."

В мае 1839 г. Фитингоф в чине генерал-майора был назначен командующим Кавалергардским полком. Ему суждено было, таким образом, в третий раз принимать часть от своего товарища и друга Р. Е. Гринвальда. 20 июня 1840 г. утвержден командиром полка.

Кавалергардами Фитингоф командовал восемь лет и в течение этого времени пожалован в свиту, назначен командиром 1-й бригады гв. кирасирской дивизии с оставлением командиром полка. "По уважению восьмилетнего командования Кавалергардским Ее Вел-ва полком высочайше повелено носить мундир сего полка".

В1848 г. он назначен начальником 2-й кирасирской дивизии и произведен в генерал-лейтенанты; в 1857 г. назначен начальником сводной кирасирской дивизии; в 1860 г. - помощником командира сводного кавалерийского корпуса; в 1862 г. - помощником командующего войсками Одесского военного округа (Коцебу). В 1863 г. Фитингоф был награжден орденом св. Александра Невского и в следующем году назначен членом Комитета о раненых.

Барон Иван Андреевич Фитингоф был человеком не обширного образования, но зато обширного сердца. "Это был прелестный человек, добрейшая душа", - говорит о нем современник-кавалергард. В этих нескольких словах - полная характеристика Фитингофа.

Сохранив из немецкой своей натуры далеко не типичные черты, он обрусел настолько, что сумел усвоить наиболее симпатичные черты русского характера: отвращение к педантизму и формализму, широту, снисходительность, гостеприимство, юмор, а главное - признание в каждом человеке человеческого достоинства. Он увлекался русской поэзией и переводил русских поэтов, особенно Пушкина, на немецкий язык. К сожалению, переводы не нашлись среди его бумаг после его кончины.

Сентиментализм немца толкнул, конечно, Фитингофа в масонство, и тогда как большинство русских вступало в масонство из карьеризма или "озорничества", он сделался масоном по влечению.

"Нашедши у него однажды знаки масонского ордена, - вспоминает сын кавалергарда Бобоедова, - мой отец шутя их спрятал. Это так рассердило добрейшего Ивана Андреевича, что отец мой после никогда не шутил над чтимыми им предметами".

Фитингоф вообще был страшно вспыльчив. Провинится так или иначе офицер, и Фитингоф кричит: "Навек на главную гауптвахту! Кончено! Там и умрете!" А затем говорил уже спокойно: "Ступайте, но в другой раз этого не делайте".

Сохранилось немало анекдотов о его рассеянности и неспособности запоминать фамилии. Так, например, в полку одновременно служили Криштафович и Мустафин. "Поручик Мустафович!" - кричит он во фронте Криштафовичу. "Ваше превосходительство, - замечает ему адъютант, - он Криштафович". "Ну, я это-о-о знаю... - И тут же кричит: - Поручик Криштафин!" "Ваше превосходительство, - продолжает адъютант, - я вам докладываю, что он Криштафович, а не Криштафин". "Ну-у, это все равно, они меня понимают..."

Судя по дошедшей до нас переписке, Фитингоф писал по-русски не хуже многих из его товарищей, кровных русских по происхождению; но некоторые слова ему положительно не давались, так, например, хоругви он называл хирургами.

"Когда понесут хирурги, вы скомандуете то-то и то-то", - приказывал он однажды на церковном параде П. А. Кривскому. "Ваше превосходительство, это не хирурги, а хоругви", - заметил Кривский. "Ну, это все равно, вы меня понимаете..."

Офицеры и рядовые Кавалергардского полка

Фитингоф не только не давал воли рукам, но и в те суровые времена показывал пример человеческого обращения с нижними чинами.

Ваза, поднесенная И.А. Фитингофу, с изображением четырех фигурок унтер-офицеровБрадобреем его был ефрейтор Кузьмин. Однажды полк готовился к знаменитому "апрельскому" разводу, и Кузьмин, несмотря на неоднократные замечания, отвратительно маршировал. Фитингоф рассвирепел и крикнул на весь манеж: "Вахмистр!.." У многих офицеров внутри дрогнуло: неужели кавалергардский командир до того забылся, что прикажет: "Скамейку!" (и прочее). "Вахмистр! - вторично закричал Фитингоф, - не пускать его брить меня!"

Другой раз, тоже при приготовлении развода, он заметил, что рядовой того же эскадрона Баранов скверно марширует да при этом улыбается. Фитингоф подлетел к нему, взял за длиннейший ус и стал маршировать с ним рядом, приговаривая в такт: "Не сме-я-ться, у-са-та-я ско-ти-на", но на втором же куплете сбился с такта и сам расхохотался.

Относительно "хозяйства" он был достойным продолжателем своих предшественников и не только не имел каких-либо "доходов", но тратил на нижних чинов свои деньги, а сам не был богат, был прямо беден.

"Еще могу тебе сказать, - писал он в 1841 г. своему другу Бобоедову, - что служба моя идет не дурно, но дурно то, что не остается копейки на черный день, а о детях надобно подумать. Но Бог и царь помогут, и ежели было бы только прежнее здоровье, то и далее служба прокормит. Завидую вам всем, которые дома живете, как бы и я желал, но рано еще, нечем без службы жить".

При назначении начальником дивизии "у него совсем не было денег, и он принужден был продать свои ценные вещи, чтобы выручить необходимую для себя сумму".

"Оставляя Кавалергардский Ее Величества полк, я уношу в душе моей вечное приятнейшее воспоминание", и это, как свидетельствуют современники Ивана Андреевича Фитингофа, не было пустой фразою.

При прощании с полком офицеры поднесли ему вазу работы ювелира Вальяна: четыре фигурки солдат, подпиравших вазу, были "точное изображение четырех любимых Фитингофом унтер-офицеров".

 

Сергей Иванович Мальцов

1809- 1893

Сергей Иванович Мальцовпроисходил из дворян Орловской губернии. Мать его Капитолина Михайловна, урожденная Вышеславцева, первым браком была за Вас. Льв. Пушкиным, дядей поэта. Отец Иван Акимович, крупный помещик Орловской губернии, был в свое время известным сельским хозяином; он один из первых в Европе открыл у себя свеклосахарное производство.

Сергей Мальцев воспитывался сначала дома, а затем в Школе, кончил курс первым учеником, и имя его записано на мраморной доске.

Живой, способный, любознательный, Сергей в доме отца, пионера-сахарозаводчика, рано заинтересовался широкой заводской деятельностью, столь много влияющей на культурно-экономическое состояние и всей страны, и людей, близко с ней соприкасающихся. Проведя в имениях отца детство и молодость, в течение многих лет видя близко крестьян и заводское население, Мальцев научился интересоваться жизненной обстановкой рабочих, понимать умом и сердцем их нужды, а затем и уметь благоразумно и своевременно прийти им на помощь.

Однако далеко не сразу он мог отдаться деятельности, которую любил и которая его манила к себе и интересовала. При жизни отца, в силу обычая, Сергей Мальцев должен был служить и, как богатый человек, поступил в гвардию, избрав Кавалергардский полк. 1 июля 1830 г. он произведен в корнеты, 10 апреля 1832 г. - в поручики, а затем в начале следующего года за болезнью уволен от службы. В отставке пробыл всего полтора года и за это время съездил за границу, где не только интересовался современным положением заводской, преимущественно механической промышленности, но и успел пополнить свои познания по химии и механике.

15 июня 1834 г. Сергей Мальцов вторично поступил на службу в Кавалергардский полк с назначением адъютантом к принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому, неизменным расположением которого всегда пользовался. В мае 1836 г. Мальцов произведен в штабс-ротмистры, в декабре 1840 г. - в ротмистры и в апреле 1847 г. •- к полковники.

Когда было решено по мысли принца Ольденбургского учредить училище правоведения, составление устава и первоначальная организация училища были поручены С. И. Мальцеву, который одно время после князя Н. С. Голицына и до назначения в начале 1850 г. генерал-майора Языкова исправлял должность директора училища.

По возвращении еще в 30-х годах из поездки за границу Мальцов сделался убежденным сторонником постройки в России железных дорог, хорошо понимая их громадное стратегическое и экономическое значение. Когда в 1835 г. приехал в Петербург чех Герстнер предложить постройку железных дорог, он встретил здесь много противодействия и мало сочувствия, и только принцу Ольденбургскому удалось испросить назначение особого комитета, результатом деятельности которого явилось разрешение построить первую в России железную дорогу - Царскосельскую.

Когда предположено было строить Николаевскую железную дорогу, первоначально решено было воспользоваться рельсами русской прокатки, и мысль эта была одобрена государем Николаем Павловичем. Мальцов с этой целью составил компанию уральских заводчиков на поставку железа, в четыре месяца устроил завод в Петербурге и приспособил для той же цели свой Людиновский завод. Первые рельсы этого последнего вышли превосходного качества, но затем заказ был отдан английской компании, как потом и вся эксплуатация 600-верстной линии. "Имя С. И. Мальцева, - говорит один из его современников, - занимает вообще весьма почетное положение в истории русских железных дорог целого полустолетия. Он был первым неутомимейшим борцом за водворение замечательного изобретения Стефенсона в нашем бездорожном Отечестве".

Сделавшись после смерти отца владельцем обширных имений в черноземной полосе России, в трех смежных уездах Калужской, Орловской и Смоленской губерний с 16 тысячами душ крестьян, с двумя заводами, Людиновским и Дятьковским, и с большой площадью неразработанных лесов, С. И. Мальцов энергично взялся за организацию хозяйства в имениях, в особенности за расширение заводского производства. В то время заводы вырабатывали в сравнительно незначительном количестве только стекло, хрусталь, чугунное литье и сахар; все машины ввозились из-за границы, откуда являлись также техники и мастера. Стремясь всецело отдаться любимому с молодых лет делу, Мальцов решился выйти в отставку и в чине генерал-майора 2 июня 1853 г. оставил службу навсегда.

Вложив в дело развития заводской промышленности в своих имениях всю свою несокрушимую энергию, всю широту своего предприимчивого ума и большие материальные средства, С. И. Мальцов быстро достиг почти невероятных успехов. Поселившись в Дятькове в старинном помещичьем доме среди портретов предков и отжившей обстаноеки, Мальцов трудился на заводах, как простой работник: он вставал вместе с рабочими, ложился позднее всех; приспособляя условия жизни к окружающим условиям, довольствовался самой скромной обстановкой.

Кавалергарды 1840 года

Он сам часто ездил за границу, выписывал оттуда видных специалистов и техников на первое время, а затем посылал туда наиболее способных из своих мастеров. Благодаря этому случалось, что на заводах у Мальцева иногда опережались изобретения стран с более развитой технической промышленностью. Простой и доступный для всех, в полушубке или старой николаевской военной шинели, "генерал", как звали Мальцева на заводах, не был только номинальным хозяином, он был фактическим инициатором и вдохновителем всего, что делалось на заводах, был мастером, знавшим каждое из производств. Понимание дела глубоко ценится русским рабочим человеком в "барине", и тысячи заводских рабочих преклонялись и признавали твердый и непоколебимый авторитет своего "генерала".

На заводе в Людинове Мальцев смело взялся, при общем недоверии, за производство крупных и сложных машин. Недоверие потребителей было быстро побеждено после того, как для Петербургского арсенала и для Тульских оружейных заводов были изготовлены паровые машины, а для корвета "Воин" и шхун "Салгир" и "Буг" был сделан первый русский винтовой двигатель. На маль-цовских же заводах построены первые русские пароходы для Днепра и Десны, а в 1858 г. спущены по Жиздре и Оке в Волгу три парохода американской системы, явившиеся первыми пароходами этого типа на Волге. В то же время Мальцов устроил первую в России газовую печь мартеновской системы, усовершенствовал плавку чугуна, ввел прокатку мелкосортного железа. На его заводах сработаны первые русские паровые молотилки, которые на конкурсе в Одессе превосходили по работе и дешевизне английские, а чугунное литье и хрусталь Дятьковских заводов вызывали удивление у французских и бельгийских заводчиков.

Когда во время железнодорожной горячки в России потребовался для дорог подвижной состав и миллионы рублей начали уходить за границу, на вызов правительства откликнулся один С. И. Мальцов. Не останавливаясь перед громадными затратами, он устроил новые мастерские, построил печи Сименса для выработки рессорной стали, еще совсем не выделывавшейся в России, обучил мастеров. В это дело было им вложено до 2 млн. руб., а в течение 10 лет выпущено с заводов до 12 тысяч вагонов и до 400 паровозов, всего на сумму до 24 млн. руб.

Для потребностей своих заводов он построил узкоколейные дороги особого, мальцовского, типа, более дешевые и более доступные для подъездных путей в России. Мальцовская железная дорога соединила р. Болву с р. Жиздрой и таким образом соединила Волжский бассейн с Днепровским. Шоссейные дороги соединили между собой на протяжении 130 верст все главнейшие заводы.

Наряду с развитием главных отраслей Мальцев создал еще целый ряд вспомогательных производств, чем достигалась сразу двоякая цель, а именно: население получало новый заработок и оно же само вырабатывало для себя все предметы первой необходимости. Так возникли заводы: кирпичный, смолокуренные, канатный, лесопильный, водочные, пивоваренные, содовый, писчебумажный, столярные и ткацкие мастерские, сельскохозяйственные хутора с образцовой постановкой земледелия и племенным скотоводством.

Но и этого было недостаточно, и Мальцев, продав свои черноземные имения, прикупал земли и леса в своем заводском районе, занимавшем 280 000 десятин земли по рекам Болве и Жиздре, в уездах Брянском, Жиздринском и Рославльском. На этой обширной площади сосредоточивались 15 крупных заводов, 12 других фабрик и заводов, 2 арендованных чугунолитейных, 43 мельницы, 13 лесопилен, 12 кирпичных заводов, 13 хуторов, 26 угольных печей и пр.; все это давало заработок 100 тысячам рабочих.

До 1875 г. все это имение составляло частную собственность С. И. Мальцева. Опасение, что в случае его смерти огромное организованное дело может распасться на мелкие части в ущерб целому, побудило его учредить товарищество на паях под фирмою "Мальцовское промышленно-торговое товарищество". И пока он сам оставался распорядителем делами товарищества, дело шло. Но в 1883 г. он заболел и уехал за границу... "Колосс был сломлен", заместители Мальцева окончательно запутали дела, и в 1885 г. была учреждена администрация, в четыре гола приведшая заводы в еще больший упадок.

Созданный Мальцевым промышленно-заводской округ при нем жил своей особой жизнью. Не ограничиваясь внешней организацией своих владений и заводов и их производительностью, Сергей Иванович всю жизнь стремился - ив этом не меньшая его заслуга - к тому, чтобы улучшить материальное положение своих "товарищей по труду", ближайших помощников и всего рабочего населения, причем терпел нередко только порицания и осуждения за "излишнюю" и даже "вредную филантропию". Но помимо доброты и просвещенной гуманности Сергея Ивановича в этом деле сказывались тот же его глубокий ум и громадный организаторский талант. Мальцев хорошо понимал, что создание хороших отношений - залог успеха самого дела.

Для всех рабочих установлен был 10-12-часовой рабочий день, а для работ самых тяжелых только 8-часовой. Кроме заработной платы рабочим выдавались пособия на свадьбы, похороны и пр., а перед большими праздниками каждый получал в виде награды известное количество чаю, сахару, пива и пр., что особенно высоко ценилось рабочими. В случае болезни рабочего кроме лечения семья получала содержание от конторы; для стариков устроена была богадельня и пенсии, которые также получались вдовами и детьми умерших рабочих; кроме того, им давалось помещение и содержание от "генерала".

Фабричное производство в провинции

Внимательная заботливость последнего касалась и других сторон жизни и условий труда рабочего: тем, которые работали у огня очагов стеклянных и плавильных печей, в жары, когда труд этот был особенно тяжел, разрешались частые отлучки для купания и отдыха, давались сельтерская вода, пиво и пр. Мальцевым были построены для семейных рабочих отдельные, большею частью каменные дома в 3-4 комнаты; к ним давалась земля для огорода и сада и общий выгон для скота.

Зная, какое важное и благотворное значение имеет религия в жизни русского человека, любящего благолепие храмов и богослужений, С. И. Мальцов построил везде каменные церкви, с богатой отделкой, с великолепными хрустальными иконостасами и хорошей живописью, заводил из рабочих церковные хоры. Содержание лечебниц, больниц, богадельни, школ, выдача пенсий и содержание сирот требовали выделения значительной доли доходов, но Мальцов никогда не останавливался перед полезными, хотя бы и крупными расходами, имея во всем прежде всего свою личную инициативу.

В 1883 г. Сергея Ивановича Мальцева разбили лошади; он уехал за границу лечиться, и в Париже ему предсказали, что благодаря крепкому здоровью он проживет еще лет десять. По возвращении в Россию Мальцов поселился в своем имении Симеизе, в Крыму. 75-летний старик и тут нашел себе дело. Он занялся садоводством, выпустил второе издание писем Либиха, напечатал свои проекты 40-х годов об обеспечении народа на случай голодовок, а во время голода 1891 г. написал несколько статей по этому вопросу.

14 декабря 1893 г. в Петербурге его постиг удар, а через неделю, 21 декабря, он скончался.

Тело Мальцева было перевезено в Дятьково для погребения в фамильном склепе. "Встреча тела в ночь на 26 декабря представляла что-то небывалое". Очевидец-корреспондент пишет, что "десятки тысяч народа многие часы ночью ожидали останки того, кто в течение полувека был истинным для них благодетелем. Тело С. И. Мальцева было встречено на станции многочисленным духовенством всех заводских церквей, им построенных, хорами из 200 певчих... Тысячная толпа с обнаженными головами, сотни факелов, ярко освещавших последний путь незабвенного "генерала", - картина торжественная, впечатляющая - никогда не изгладится из памяти!"...

 

Алексей Федорович Львов

1798- 1870

Алексей Федорович Львов (внизу - первые такты народного гимна "Боже, царя храни!" на музыку А.Ф. Львова)сын дворянина Московской губернии, директора придворной Певческой капеллы, тайного советника.

Кроме хорошего разностороннего образования Алексей Львов наследовал от отца большую склонность к музыке, первые проблески которой обнаружились уже с 7-летнего возраста. Отец, сам музыкант, тщательно заботился о развитии этого таланта; он сам играл с ним на скрипке, заставляя разбирать старых мастеров, и окружил сына представителями тогдашнего музыкального мира, как, например, рижский капельмейстер Кейзер, скрипач Лафон и концертист Вем.

В сентябре 1814 г. закончилось домашнее воспитание Львова, и он поступил в Институт инженеров путей сообщения. Выдающиеся способности и прилежание быстро выдвинули его среди воспитанников, и в 1816 г. он окончил курс первым, в марте того же года был произведен в прапорщики, и имя его занесено на почетную доску института. По исполнении практических занятий в институте 26 октября того же года Львов получил чин подпоручика.

В 1818 г. последовало высочайшее распоряжение, чтобы первый по успехам офицер, выпущенный из Института путей сообщения, поступал на службу в округа военных поселений, которыми заведовал граф Аракчеев; 9 июня 1818 г. Алексей Львов был произведен в поручики и откомандирован к работам по военным поселениям. Таким образом изнеженный, неопытный юноша сразу попал в суровую школу. Служба, по словам его, была неимоверно тяжела: лишенные самого необходимого, надсмотрщики работ должны были находиться безотлучно на службе от 3 часов утра до 12 часов дня и от 1 часа до 9 часов вечера, причем взыскания начальства были жестоки и безграничны.

"В скором времени усердие и покорность притупились, - пишет в своих записках Львов, - и меры жестокости были единым средством к выполнению требований начальства. Во время работ молчание общее, на лицах страдание, горе! Так протекали дни, месяцы без всякого отдохновения, кроме воскресных дней, в которые обыкновенно наказывались провинившиеся во время недели. Я помню, что, ехав однажды в воскресенье верхом верст 15, я не проехал ни одной деревни, где бы не слыхал побоев и криков. Мы сами лишены были самого необходимого для жизни и спокойствия... От начальников ни малейшего внимания, никогда ласкового слова, все это от подражания верхнему начальнику и желания угодить ему".

Несмотря на это, Алексею Львову удалось заслужить благосклонность своего сурового начальника, так что уже в приказе 12 июля 1819 г. последний объявил благодарность молодому инженеру, а вскоре после этого, показывая Александру I произведенные постройки и называя молодого строителя, граф Аракчеев отрекомендовал Львова как отличного офицера. Находившийся тут же будущий император Николай I, как знаток инженерного и строительного искусств, обратил на него свое внимание.

Звезда ордена св. Владимира с мечамиВ 1821 г. он произведен в капитаны и получил орден св. Владимира 4-й ст.; а через год назначен старшим адъютантом в штаб военных поселений,где два раза был награжден бриллиантовыми перстнями по представлению Аракчеева, продолжавшего благоволить к нему. 3 февраля 1826 г. Львов был уволен от службы по домашним обстоятельствам с чином майора. Все это время, несмотря на тяжелую службу, он не оставлял занятий музыкой и каждый день находил время поиграть на скрипке, нередко засыпая от усталости с нею в руках.

В отставке он пробыл недолго и в ноябре 1826 г. был определен старшим адъютантом в штаб корпуса жандармов. В то время шефом жандармов и начальником III отделения был граф А. X. Бенкендорф. "Возьми его, - сказал император Николай своему любимцу, просившему дозволения принять Львова к себе в адъютанты, - он отличный офицер: восемь лет прослужил у Аракчеева". Поступая на новую службу, Львов на заявление Бенкендорфа, что люди, умеющие писать, ему очень нужны, изъявил полную готовность служить ему беспрекословно, прося только уволить его от различных секретных поручений, к которым он совершенно неспособен. "Благородный мой начальник, - вспоминал Львов, - сказал: будь покоен, ты будешь иметь часть отдельную". И с этих пор ему были поручены все дела главной квартиры и собственного Его Вел-ва конвоя, занятия, обязывавшие его всюду следовать за шефом в путешествиях государя и исполнять должность секретаря графа Бенкендорфа.

Ревностная деятельность, ловкость, умение держаться, исполнительность адъютанта вполне удовлетворяли Бенкендорфа, который искренно полюбил его и приблизил к себе как честного и преданного ему человека. В Турецкую кампанию 1828 г. Алексей Львов, сопровождая Бенкендорфа, находился в походе в Болгарии. Он участвовал в сражениях под Шумлою, а также при осаде Варны и взятии ее, за что награжден бантом к ордену св. Владимира 4-й ст. и орденом св. Анны 2-й ст.

Во время Турецкой войны Львова ближе узнал и полюбил сам государь Николай Павлович, повелевший всегда брать его с собою "для выполнения всех дел, до вояжей относящихся". И с этих пор Алексей сопутствовал государю во всех путешествиях его по России и за границей.

23 марта 1833 г. он был зачислен в Кавалергардский полк с переименованием в ротмистры и с оставлением в занимаемой им должности.

В августе того же года по возвращении из-за границы Львову через графа Бенкендорфа было передано сожаление государя, что в России не существует собственного народного гимна, подобно Франции и Англии. При этом граф добавил, что государь, который знал о музыкальных занятиях Львова и очень сочувственно к ним относился, велел поручить ему попытаться сочинить музыкальную мелодию подобного гимна. Алексей Федорович увлекся этой задачей и, желая по возможности выполнить мысль царскую, вдохновленный этим желанием, написал в начале ноября мелодию этого гимна, как он сам говорит, внезапно, в несколько минут, причем слова гимна "Боже, царя храни!" были написаны Жуковским.

Вот что говорит А. Ф. Львов в своих "Записках" о сочинении гимна: "Задача эта показалась мне весьма трудною, когда я вспоминал о величественном гимне английском "God, save the King!" , об оригинальном гимне французов и умилительном гимне австрийском. Несколько времени мысль эта бродила у меня в голове. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войска, годный для народа, от ученого до невежды".

Как только Львов доложил, что гимн написан, государь пожелал немедленно выслушать его, После нескольких подготовительных репетиций 23 ноября 1833 г. назначено было первое исполнение гимна полным хором придворной музыки при двух оркестрах военной музыки - трубном и деревянных инструментов. Николай Павлович в сопровождении императрицы прибыл в Певческую капеллу, которая при входе их огласилась торжественными звуками впервые исполняемого русского народного гимна. Прослушав его несколько раз, то в исполнении одним только хором певчих, то оркестра той или другой музыки и, наконец, всею массою тех и других, августейшие слушатели с восторгом приняли это действительно художественное произведение Львова, а государь, несколько раз повторив: "C'est superbe!" ("Это великолепно!" (фр.)), приказал Бенкендорфу сообщить военному министру графу Чернышеву о немедленном введении этого гимна по военному ведомству, о чем и последовало официальное распоряжение в приказе 4 декабря 1833 г. Глубоко растроганный государь пожаловал А. Ф. Львову золотую, осыпанную бриллиантами табакерку с собственным портретом.

В.A. Жуковский, А.С. Пушкин и М.И. Глинка

Первое публичное исполнение народного гимна происходило в Москве в Большом театре 6 декабря 1833 г. Вот как описывает один московский очевидец этот памятный театральный вечер:

"Я возвращаюсь сейчас из Большого театра, восхищенный и тронутый тем, что видел и слышал. Всем известна русская народная песня Жуковского "Боже, царя храни!". Львов сочинил на эти слова музыку.

Едва раздались слова напева "Боже, царя храни!", как вслед за представителями знати поднялись со своих мест все три тысячи зрителей, наполнявших театр, и оставались в таком положении до окончания пения. Картина была необыкновенная; тишина, царствовавшая в огромном здании, дышала величественностью, слова и музыка так глубоко подействовали на чувства всех присутствовавших, что многие из них прослезились от избытка волнения. Все безмолвствовали во время исполнения нового гимна; видно было только, что каждый сдерживал ощущение свое в глубине души; но когда оркестр театральный, хоры, полковые музыканты числом до 500 человек начали повторять все вместе драгоценный обет всех русских, когда Небесного Царя молили о земном, тут уже шумным восторгам не было удержу; рукоплескания восхищенных зрителей и крики "Ура!", смешавшись с хором, оркестром и с бывшею на сцене духовою музыкою, произвели гул, колебавший как бы самые стены театра. Эти одушевленные восторги преданных своему государю москвитян только тогда прекратились, когда по единодушному всеобщему требованию зрителей народная молитва была повторена несколько раз. Долго, долго останется в памяти всех жителей Белокаменной этот день в декабре 1833 года!"

Восторженные рецензии наполняли газеты тех дней, и описание спектакля скоро долетело до Петербурга. Вторично гимн был исполнен в С.-Петербурге в день Рождества Христова во всех залах Зимнего дворца.

11 апреля 1834 г. А. Ф. Львов был пожалован флигель-адъютантом. "Тут я, - пишет он, - догадался, зачем милостивый император перевел меня за год перед тем в кавалергарды".

Одновременно с этим назначением государь, искренно полюбивший Алексея Федоровича, совершенно приблизил его к своей семье и, сделав его участником всех придворных празднеств и забав в домашнем кругу, изъявил желание составить домашний оркестр, так как императрица играла на фортепиано, государь на трубе, Висльгорский на виолончели, Апраксин на басу, Львов на скрипке; дети тоже могли участвовать, а Волконский, Бартенева и Бороздина - петь. Львов на другой же день принес написанную им пьеску во дворец, показав ее предварительно графу Бенкендорфу. Пьеса понравилась, всякий попробовал свою партию, и таким образом 10 марта 1834 г. было положено начало домашним концертам во дворце, о которых Львов вспоминает с восторгом.

1 января 1836 г. он произведен был в полковники, а в конце того же года скончался его отец, директор придворной Певческой капеллы. Все думали, что его место займет граф Виельгорский или князь Волконский, но вскоре последовал высочайший указ о поручении должности директора капеллы Алексею Федоровичу Львову с сохранением всех лежащих на нем обязанностей.

С тех пор он отдался своему любимому делу и близко сошелся с капельмейстером капеллы М. И. Глинкой.

6 ноября 1838 г. Львов женился на дочери статского советника Прасковье Агеевне Абазе, причем государь был его посаженым отцом, а графиня Бенкендорф - посаженой матерью.

В апреле 1840 г. он уехал с женою за границу с целью ближе ознакомиться с европейскими музыкальными талантами и выслушать от них оценку своих собственных произведений. В Берлине он познакомился с Мейербергом; в Лейпциге ему впервые пришлось играть па скрипке в присутствии многих музыкальных знаменитостей, в том числе Мендельсона-Бартольди, который выразил полное одобрение. В Элисе, где была тогда императрица, он сблизился с Листом, от которого также получил похвалу.

10 октября 1843 г. он был произведен в генерал-майоры с назначением в свиту Его Величества. С этого времени не прошло и двух лет, когда во время маневров он упал с лошади, и это пагубно отразилось на его слухе: он стал глохнуть.

Большой театр в Москве

В 1848 г. в память народного гимна государь повелел внести девизом в герб Львова слова "Боже, царя храни!"

В декабре 1853 г. он был произведен в тайные советники и назначен гофмейстером; в апреле 1855 г. назначен сенатором с оставлением директором придворной капеллы; в 1859 г. он получил орден св. Владимира 2-й ст., в июне 1861 г. уволен от должности директора придворной капеллы, а в следующем году назначен обер-гофмейстером. Вследствие глухоты военная музыка своею звучностью удовлетворяла его более, чем другая; он принялся ею заниматься в хоре Кавалергардского полка и написал для военной музыки несколько пьес.

В 1863 г. ему пожаловано было 4000 десятин в Самарской губернии. И когда он окончательно лишился слуха, государь разрешил жить ему в деревнях своих.

Скончался Алексей Федорович Львов 16 декабря 1870 г. в своем имении Романи, в пяти верстах от г. Ковны.

Кроме народного гимна А. Ф. Львов написал три оперы: "Бианка и Гвалтьеро", "Ундина" и "Эмма", одну оперетту и 30 различных вокальных и инструментальных пьес. По словам Глинки, он отлично исполнял Моцарта и Гайдна. До последнего года он поддерживал сношения с музыкантами и был постоянным гостем Глинки.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru