е мир, но время для подготовки к новой большой войне дал Тильзит обеим сторонам... Велик соблазн подробно рассказать о событиях 1812 года, однако мы вынуждены оставлять за рамками повествования все то, что не имеет прямого отношения к истории Кавалергардского полка...

Слухи о войне все более и более распространялись в обществе. "У нас очень говорят о походе, - писал 19 февраля 1812 г. М. П. Бутурлин отцу своему. - Вчера наш генерал (Де-Прерадович) сказал нам, чтоб мы были готовы через несколько дней; приказа еще никакого нет наверное, а все вдруг стали готовиться..." Брат его, Дмитрий Петрович, того же числа уведомлял своего отца: "Хотя мы еще приказания никакого не имеем, однако по всем обстоятельствам должно полагать, что мы скоро пойдем в поход... Кексгольмский полк ничего не знал и стоял в карауле; в 5 часов вечера приказ вышел их сменить, и на другой день поутру они вышли; я думаю, и нас такая же участь ждет".

По-прежнему продолжались разводы с церемонией, парады и учения в высочайшем присутствии, воскресные выходы; так, кавалергардам было конное учение 13 февраля; государь остался доволен полком и "приказать изволил объявить всем гг. шт.- и об.-офицерам благодарность", а нижним чинам выдать по чарке вина. Через три дня Д. Бутурлин писал: "Мы все ждем, однако по сих пор никакого приказания не получали. Я думаю, масленица так пройдет". Масленица (3-9 марта) "так" не прошла: 1 марта приказано было бросить жребий между средними эскадронами, которому из них превратиться в запасный. Жребий пал на 2-й эскадрон полковника Ершова, и все офицеры этого эскадрона, в том числе и Д. П. Бутурлин, стали просить перевода в действующие.

На первой неделе великого поста полку было объявлено, что выступление назначено в воскресенье на второй неделе поста, и 14 марта офицерам выдано пожалованное не в зачет третное жалованье и сделана репетиция выступления. 16-го полк был выведен на полковой двор в пешем строю "в колетах и рейтузах, без палашей, в фуражках" для слушания напутственного молебна.

17 марта весь полк одновременно с Конной гвардией выступил из Петербурга в исходе 8-го часа; четыре действующих эскадрона под командой полковника С. Н. Ушакова - на Царское, Гатчину, Лугу, Порхов, Опочку, Вильну, а запасный эскадрон - через Стрельну, Нарву, Гдов, Псков в Остров. При выступлении государь сделал смотр бригаде, остался ею вполне доволен. "Громкое "ура" встречало царя, и то же "ура" отвечало ему на слова "добрый путь". Многое не высказывалось, но все чуялось, как это и должно быть в великие минуты гражданской жизни народов... Тут не было ничего приготовленного, все чистосердечное. Слова царские "добрый путь" много говорили, а общее "ура" войска выражало то, чего Россия ожидала от своих сынов".

За войсками при выступлении их из Петербурга "тянулись экипажи городские провожающих матерей, жен, детей; хоть и были видны слезинки на их глазах, но то не были слезинки отчаяния, а порука в чистоте того благословения, которым посвящали близких их сердцу на святое дело пользы отечественной. Отцы же в рядах народа толкались вблизи сыновей, и последний поцелуй, последнее пожатие руки и посланный вслед сыновьям перстовый крест выражали и любовь к детищу, и любовь к Родине".

Поход был тяжелый как вследствие климатических, так и местных условий; особенно ощутительны были резкие переходы от оттепели к морозам.

К счастью для кавалергардов, цесаревич был при Конной гвардии, двигавшейся по другому тракту, а потому полк, при котором находился сам Де-Прерадович, а равно и бригадный командир Шевич, шел в шинелях; у цесаревича, по словам очевидца, позволение надеть шинели считалось "выражением особого благоволения". В полковых приказах встречаются замечания и выговоры, сделанные Де-Прерадовичем во время похода, но они относятся к существу службы; так, например, сделано замечание эскадронному командиру за то, что "у многих рядовых подворачивались седла"; подтверждалось офицерам, наряженным с квартирьерами или с обозом, чтобы они на самом деле следовали с ними, и т. п.

В марте выступление полка назначалось в 9 часов утра, а с апреля - в 6 часов утра. "". 14 апреля 1-й и 5-й эскадроны переправились Мы пришли сюда (в Лугу) сегодня, - писал 23 марта М. Бутурлин, - дождь шел проливной во весь переход, и мы совсем перемокли, зато какое удовольствие, когда можно забраться на квартиру и отдыхать, раздевшись... боюсь, чтобы у лошадей не сделались подседины от мокроты, тогда уже бедачерез Двину и расположились в м. Друе; на другой день переправились остальные два эскадрона. Б Друс, к счастью, оказалась русская церковь, в которой полк встретил Пасху (20 апреля). 22-го полк выступил через Чернево в м. Опсу, куда прибыл на другой день.

1811 год был голодным для северо-западных губерний; жители "ели хлеб с соломою, а скот питался древесною корою... Все крестьяне были нищие... вконец разорены панами". Случалось, что солдаты по два дня "не находили продовольствия, а лошади получали уменьшенную дачу овса и почти не имели сена", так как "магазины были недостаточно снабжены", говорит Миркович. Действительно, чтение бумаг полкового архива напоминает знакомое: случилось у себя дома почти то же, что было в Пруссии в кампанию 1807 г., т. е. полная неподготовленность театра военных действий в военно-административном отношении.

18 апреля, одновременно с отданием в полковом приказе воззвания Барклая по случаю назначения его главнокомандующим 1-й армией, было отдано и следующее: "Дается знать полкам, что ежели будут отпускать из провиантского ведомства на продовольствие подъемных лошадей фураж вместо овса рожью, то оный принимать беспрекословно"... "Так как полк не имеет заготовленного фуража за небытием комиссионеров, - читаем мы в приказе 23 апреля, - а продовольствует тем, что может прислать, то посему эскадронам и довольствоваться тою дачею, какая от полка будет назначаться"... Полк ежедневно посылал команды при офицерах для отыскания фуража, но то, что находили, было далеко не достаточно, и 24-го Де-Прерадович вынужден был прибегнуть к неслыханной в военное время мере: "Так как полк имеет большой недостаток в фураже и затруднения в заготовлении оного, то предписывается для отыскания фуража посылать всех гг. обер-офицеров, кроме командующих эскадронами". А через два дня читаем: "Так как эскадронам нужно делать проездки, то рекомендуется гг. эскадронным командирам делать оные и стараться учредить так, чтобы иногда употреблять оные и на перевозку фуража, когда оный принимается поблизости, из чего и выйдет двойная польза".

Интендантство не позаботилось также о заготовлении крупы, и "по невозможности получить крупу натурой" полк вынужден был принять деньгами, по 8 руб. серебром за четверть. Хищения интендантства если и не превзошли 1806 г., то ничем ему не уступали. Неустройство хозяйственной части армии неизбежно повлекло за собою, как и в Прусскую кампанию, самоуправство войск. "Дошло до сведения моего, - писал главнокомандующий в приказе, - что проходящими воинскими командами забирается на почтовых станциях фураж, заготовленный для почтовых лошадей; каковые неизвинительные поступки расстраивают установленный порядок для сношения всякого рода и могут даже нанести величайший вред..." Но войска продолжали отбивать фураж;: "По повелению главнокомандующего армией предписывается полкам, дабы не осмеливались брать и останавливать возимое в г. Вильну и другие места сено..." Остается заметить, что 12 мая было приказано Барклаем приступить к содержанию лошадей на подножном корме. Тем более обращает на себя внимание подобный приказ, что одновременно с ним предписывалось: "Из Вильны отправить все ненужные вещи, как артиллерийские, так и комиссариатские, без замедления в Смоленск".

Кавалергарды были расположены по деревням "верст на двадцать кругом Опсы"; штаб полка - в самой Опсе, а штаб дивизии - в помещичьей усадьбе, в версте от этого местечка. С 1 мая наступила погода "в самом деле майская", но после 9-го она резко изменилась: пошел такой снег, "что хоть бы зимой". Холода держались до двадцатых чисел мая. Между тем в приказе по армии 5 мая было отдано: "С завтрашнего числа носить летние панталоны. Зимние панталоны и все тягости, кои при движении войск не нужны полкам, отправить... в Динабург, Дриссу и Полоцк".

14 апреля государь прибыл в Вильну. Не объявляя в приказе о своем вступлении в командование армиями, государь фактически взял на себя распоряжение всеми ими. В 1-й армии начались учения; Де-Прерадович ограничился одним учением 15 мая, но зато приказал "заставлять нижних чинов как можно чаще упражняться в рубке". 15 мая Ушаков, назначенный шефом Курляндского драгунского полка, сдал командование Кавалергардским полком барону Левенвольде. 23 мая гвардия сосредоточилась у Вильны, где было два маневра, но кавалергарды в них не участвовали. После маневров войскам приказано было продать артельные повозки и лошадей казне для подвижных магазинов.

Цесаревич жил в Видзах, в 19 верстах от Опсы. Кавалергардские офицеры держали себя подальше от Видз. П. Н. Муравьев, состоявший при штабе цесаревича, говорит: "Кавалергардские офицеры не любят Константина Павловича, и он их также не жалует... Причиною сему то, что общество офицеров Кавалергардского полка по образованию своему и приличию выше офицеров Копной гвардии, среди коих постоянно находился шеф их Константин Павлович, тогда как кавалергардские всегда обегали его".

Россия готовилась к решительной борьбе с Наполеоном, а между тем цесаревич продолжал обращать внимание на мелочи военного дела...

В свободное от службы время офицеры охотились с собаками на зайцев, играли в городки, боролись и бегали, играли в шахматы и карты. Вероятно, в полку происходили также собрания франкмасонов (Франкмасоны (фр. franc macons букв, вольные каменщики) - то же, что масоны) и "братские банкеты" каменщиков, так как и тогда уже в полку были масоны.

В первых числах июня полкам 1-й дивизии даны были кирасы; по этому случаю Миркович занес в свой дневник: "На разводе я узнал неприятную новость: нам привезли кирасы. Они были чрезвычайно неудобны... В 12 часов я пошел примерить свои цепи". Вслед за тем (9 июня) выдан был офицерам не в зачет на покупку лошадей полугодовой оклад жалованья.

Только 18-го дошел до полка высочайший приказ 13 июня о начатии войны, оканчивавшийся словами: "Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу. Я с вами! На зачинающего Бог".

Но уже на другой день дивизия сначала отошла к Свенцянам, а затем после подхода корпуса Тучкова, которому приказано было удерживать Свенцяны, тронулась к Давгелишкам. "Это был первый переход, - говорит Миркович, - который приходилось нам делать на пути отступления, и, признаюсь, этот переход произвел на меня тяжелое впечатление: мы уступали пять губерний, не имев еще ни одного дела, за исключением аванпостных стычек. Солдаты, как и мы, не постигали плана в действиях нашей армии, и заметно было, как на них неблагоприятно подействовало отступление", Дальнейшее отступление было на Видзы: 20-го числа дивизия, не доходя 9 дерет до Видз, расположилась по деревням (штаб-квартира полка в д. Ерканицы). В Видзах государь избрал для своего конвоя 1-й батальон Преображенского полка и лейб-эскадрон кавалергардов, подчиненные "коменданту главной квартиры фл,-ад. полк. Чернышеву". Того же числа отдано было в приказе: "Как Е. И. Величество изволил заметить, что нижние чины делают грабеж, то подтверждается гг. начальникам иметь наистрожайшее наблюдение в прекращении оного; в противном же случае, кто в оном замечен будет, будет расстрелян".

Цесаревич отдал 20-го же июня нижеследующий приказ: "Всем войскам 5-го корпуса подтверждается содержать одежду и амуницию в надлежащей исправности и чистоте".

21-го была дневка. Носились слухи, что войска остановлены, чтобы принять генеральное сражение, однако 22-го отступление продолжалось, и дивизия продвинулась всего на 3 версты за Видзы по дороге к Друе и расположилась по деревням. До 22 июня погода стояла "очень хорошая, хотя не очень жарко, однако прекрасные дни", но затем наступила жара и засуха. В воскресенье 23 июня дивизия продолжала через Угорье и Замошье движение к Друс; выступили в 8 часов утра; переход был большой (48 верст), по узкой песчаной лесной дороге, многочисленные обозы весьма стесняли движение. Ввиду тяжелого перехода и сильной жары выступление на другой день (24-го) было назначено в 7 часов вечера, но в 3 часа пополудни "было приказание седлать и через час выступать"... Приказание это было отдано ввиду ожидавшегося проезда государя, но "Его Величество не приезжал", и дивизия простояла до 10 часов вечера, "сложа руки, на месте"... Всю ночь была сильная гроза и совершенная темнота. "Ложная тревога, по которой нас внезапно подняли, - говорит Миркович, - произошла от опрометчивости в главной квартире"; там распространился "панический страх: показалось, что уже видят неприятеля, ударили тревогу, и приказано было отступать... Это было весьма тяжелое движение, всю ночь была гроза (начавшаяся с 5 часов вечера), и мы до 4 часов утра сделали всего 10 верст". 25-го дивизия дошла до Кричево...

Отступление... Стояние в резерве или во втором эшелоне во время арьергардных боев. Короткие перестрелки с противником - и снова отступление... Так было на всем долгом пути полка - от Немана до Бородина...

В генеральном сражении при Бородине Кавалергардский полк также был определен в состав резерва.

...Час проходил за часом - ожидание затягивалось. И вот, когда солнце давно уже перевалило за полдень, император Наполеон вновь приказал возобновить атаки на центральную батарею. С батареи ясно были видны приготовления французов к наступлению: кустами стала пробираться пехота и неприятельская кавалерия стала садиться на коней. Одна кавалерийская масса (Коленкур) взяла направление к югу (Семеновскому), другая (Латур-Мобур) - к северу от центральной батареи. Затем обе массы продвинулись вперед и остановились; конные батареи их выехали на позиции и открыли огонь. Наши батареи отвечали, и "огонь... сделался столь же живым, как и до полудня". Вслед за этим пехотные колонны Богарне двинулись вперед. Показалась наша кавалерия от Князькова, но она была дальше от центральной батареи, чем неприятельская. Вслед за этим неприятель сосредоточил огонь многочисленных батарей по центральной батарее.

Барклай лично руководил действиями наших войск в центре. Заметив движение французской кавалерии, он послал Асвенщтерна с приказанием Шевичу двинуться вперед рысью. В ответ на это приказание раздалось оглушительное "ура". На доклад Левенштерна, что ему приказано поставить бригаду так, чтобы она не подвергалась выстрелам, Шевич с улыбкою ответил: "Это будет трудно, мы уже давно смыкаем ряды, чтобы не было заметно убыли, которую причиняют ядра. Лучшее, что мы можем сделать, это идти вперед*. Бригада двинулась рысью и встала за скатом у перекрестка дорог, почти прямо за центральной батареей. Перед кавалергардами ехал старший полковник барон Карл Карлович Левенвольде, тот самый, который последний снялся с аустерлицкой позиции.

Тучей надвигалась французская кавалерия. Вдали виднелась наша конница (1-я кирасирская бригада), спешившая на выручку; ее артиллерия вынеслась на позицию и открыла огонь ядрами, но французская артиллерия, не обращая внимания на этот огонь, продолжала громить пехоту и ее батареи. Центральная батарея все учащала и учащала огонь и совершенно окуталась дымом. Вдруг ветром отпахнуло эту завесу: у горжи ((фр. horge горло) - тыльная часть укрепления или тыльный вход в него) укрепления копошились неприятельские всадники (кирасиры Коленкура); наша пехота (Цыбульского) из-за оврага открыла по ним учащенный огонь. Всадники отхлынули, пространство между горжей и оврагом очистилось. С центральной батареи все еще слышались орудийные выстрелы.

Но только часть кирасир Коленкура была отброшена, другие пронеслись за овраг, опрокинули пешую батарею и заскакали в тыл нашей пехоте (Цыбульского), перешедшей через овраг в наступление. Пехота легла на землю, и кирасиры пронеслись между нею навстречу нашей кавалерии.

Предшествуемые густою стрелковой цепью, три колонны пехоты шли с фронта на батарею. Грозовая туча все ближе и ближе надвигалась на укрепление. Пехота, защищавшая его, сидела за бруствером, выжидая подхода неприятеля на ближний выстрел. Слышалась одна команда: "Все! Картечью!"

С криком "Vive L'Empereur!" бросились французы в атаку. Ответом на это был залп нашей пехоты... Потом редкие ружейные выстрелы уже в укреплении, крики "ура"... "Ура" все слабело, его вес более и более покрывало: "Vivc L'Empereur!"

Центральная батарея была во власти неприятеля. Было 3 часа дня.

Вслед за этим от Колочи показалась одна масса неприятельской кавалерии (корпус Груши), а от Семеновского - другая масса (корпус Латур-Мобура).

Огонь русских батарей и залпы пехоты заставили французскую кавалерию частью отхлынуть назад, частью укрываться от выстрелов за центральной батареей и в овраге, который буквально был запружен убитыми и ранеными людьми и лошадьми. В это время подошла бригада кавалергардов. Капцевич, видя надвигавшиеся тучи неприятельской конницы, построил каре. Атака Ла-тур-Мобура была отбита огнем; всадники его отскакали назад и стали собираться для новой атаки; Груши же, поддержанный огнем своей пехоты и артиллерии, опрокинул несколько полков 7-й пехотной дивизии и врубился в батарею Костенецкого. Следовавшая за Груши пехота пошла в штыки и довершила поражение нашей пехоты, отступившей в полном расстройстве.

Тогда подпоручик барон Корф с двумя взводами 2-й гв. конной батареи, находившимися при бригаде, вынесся на позицию и, снявшись с передков в 100 саженях от неприятеля, открыл огонь картечью. После двух очередей пехота была опрокинута, на месте ее лежала груда трупов, но кавалерия Груши, несмотря на убийственный картечный огонь, "с большой запальчивостью" продолжала наступать, и один эскадрон бросился врассыпную на наши орудия. Помня наставление графа Кутайсова "держаться, пока неприятель не сядет верхом на орудия", Корф стоял на позиции до последней крайности, а затем двинулся в сторону кавалергардов, которые, стоя за возвышением, не были замечены неприятелем. Французские всадники уже были между нашими орудиями; Корф, въехав на возвышение, закричал командиру 1-го взвода лейб-эскадрона корнету Башмакову: "Башмаков, выручи орудия!" Тот, не выжидая приказания, бросился в атаку, причем "передовые неприятельские всадники, далеко занесшиеся в наши ряды, были почти все истреблены". В это время от Горок подъехал к бригаде Барклай. "Attackieren Sie" ("Атакуйте" (нем.). ), - спокойно сказал он Левенвольде. Громким "ура" отвечал полк на это приказание. 1-й и 4-й эскадроны двинулись рысью, за ними enechiquier (В шахматном порядке (фр.)) пошли 3-й и 5-й эскадроны под командой В. В. Левашова.

В небольшой и пологой лощине, прямо против полка, строилась в полковые эскадронные колонны кавалерия Латур-Мобура: впереди саксонские Gardes-du-corps, за ними саксонские кирасиры Цастрова и польские уланы. Пройдя между каре нашей пехоты, Левенвольде повел 1-й эскадрон прямо, а командиру 4-го эскадрона Е. В. Давыдову приказал атаковать во фланг. Заметив движение кавалергардов, неприятельская кавалерия начала развертывать фронт. Ясно слышались командные слова: "En ауап!!>^_затем "Haltc!" и "Par quatre a droite et a gauche!" ("Вперед!", "Стой!", "По четыре справа, заезжай!" (фр.)) . Но было уже поздно. "Галопом! Марш!" •- скомандовал Левенвольдс и, повернув лошадь налево, только успел закричать Давыдову: "Командуйте, Евдоким Васильевич, левое плечо", как упал с коня, пораженный картечью в голову. Первая линия замялась, но, поддержанная второй, врубилась в неприятельскую кавалерийскую колонну.

Однако польским уланам удалось развернуться вправо и таким образом взять кавалергардов во фланг, но Конная гвардия выручила кавалергардов: она бросилась в атаку и опрокинула улан.

Началась свалка. "Рукопашный бой между массами смешавшихся наших и французских латников представлял необыкновенное зрелище, в своем роде великолепное, и напоминал битвы древних рыцарей или римлян, как мы привыкли их себе воображать. Всадники поражали друг друга холодным оружием среди груд убитых и раненых".

Французская кавалерия была опрокинута. Барклай приказал трубить "аппель" (сбор), но у одних лошади занесли, другие же в пылу боя и грохоте выстрелов не слышали сигнала и пронеслись до ручья Семеновки, на берегу которого неприятельская кавалерия стала собираться. Около сотни кавалергардов разных эскадронов, увлекшись преследованием, наскочили на фронт неприятельской кавалерии. Кавалергарды стали собираться к своим офицерам и тоже выстроились. Старшим в этой кучке оказался поручик Шкурин. Оба фронта стояли один против другого неподвижно. В таком положении застал их дивизионный адъютант М. П. Бутурлин. "Что мне делать? - сказал Шкурин Бутурлину. - Если поворочу налево-кругом, они сядут на плечи. С другой стороны, полковые трубы играют "аппель"; стоять опять нельзя - неприятеля много, и он все усиливается". Бутурлин ответил, что на месте Шкурина он атаковал бы, так как это единственное средство к спасению. Шкурин заметил, что и он того же мнения, но боится ответственности за действия в противность полковому сигналу, и потому упросил Бутурлина объявить ему приказание атаковать. Бутурлин согласился. "С места! Марш-марш!" - скомандовал Шкурин. Неприятель, не ожидавший атаки, смешался и дал тыл, а Шкурин, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, поскакал назад к полку.

Таков был "кирасирский подвиг" полка под Бородино.

Потери полка убитыми, ранеными и пропавшими без вести составляли 10 офицеров и более 90 нижних чинов. Из офицеров полка, находившихся адъютантами и ординарцами, один убит и двое ранено. Кроме того, полк лишился в ходе боевых действий 135 лошадей.

Полковник В. В. Левашов получил Георгиевский крест, три офицера награждены золотыми шпагами, все остальные - следующим орденом. Шестьдесят три нижних чина награждены Георгиевскими крестами. Все нижние чины получили по 5 руб.

Подвиги, совершенные нижними чинами, были следующие: они "храбро врезались в неприятеля, по "аппели" остановились и собирали нижних чинов под сильными картечными и ружейными выстрелами; храбро врезались во фронт неприятеля; спасали своих офицеров; тащили под сильным картечным огнем тело командующего полком; взяли в плен неприятельских офицеров; один трубач, находясь при генерале Шевиче, не только отлично исполнял свою должность, но даже храбро отличил себя в рубке".

Отличившись при Бородине, полк продолжал движение в составе армии. Сначала - к Москве и за нее, потом - вперед, на врага. И вновь все крупные стычки этой кампании происходили без его участия... Не всем, однако, кавалергардам пришлось большую часть времени пребывать в резерве.

Еще на Березине полк встретился со своим 2-м эскадроном. Мы оставили 2-й эскадрон, обращенный в запасный, по дороге в Остров. Б Острове он недолго оставался; не хватало войск на отпор Наполеону, и от "организации" пришлось перейти к "импровизации". Запасные батальоны и эскадроны были сведены в сводные полки, полки - в дивизии, и дивизии направлены к действующим армиям. Запасные эскадроны 1-й кирасирской дивизии в качестве сводного Кирасирского полка вошли в состав 9-й кавалерийской дивизии князя Ник. Гр. Репнина и попали в отряд графа Витгенштейна.

Ко времени перехода Наполеона через Неман сводный Кирасирский полк подошел к Придруйску; 20 июня он получил приказание продвинуться к Друе для наблюдения за неприятелем.

При отступлении 1-й армии из Дрисского лагеря граф Витгенштейн с 25-тысячным корпусом был оставлен у Дриссы для заслона Петербурга от корпусов Макдональда и Удино, но одновременно на него возлагалась и обязанность прикрывать Ригу от осады.

К счастью, обстоятельства сложились благоприятно для Витгенштейна и позволили выполнить возложенную на него несоразмерную с силами его отряда задачу. (Графу Петру Христиановичу Витгенштейну было в 1812 г. 44 года. Человек лично храбрый, он охотно пополнял недостающие ему качества ума и недостаток образования умелым выбором своих советников, которых и слушался. Заботливый и ласковый с войсками, независтливый к подчиненным, большой хлебосол, он, не терпя интриг, устроился так, что в штабе его отряда проводили весело время и не занимались копанием друг другу ям.)

Французы 4 августа после форсированного ночного марша достигли Полоцка. К утру 4-го Витгенштейн подошел к Гамзелеву, имея авангарды: Гельфрейха - у Роппо и Властова - у корчмы Боровка.

На правом фланге Гельфрейха шли кавалергарды и конногвардейцы под командой Ершова; остальные же два эскадрона сводного Кирасирского полка находились вместе со всей остальной кавалерией на крайнем левом фланге.

Витгенштейн решился не атаковать противника, "по сделать одну только демонстрацию ниже по Двине и выше по р. Полоти", для чего приказал строить на Двине в 4 верстах ниже и на Полоти в 4 верстах выше Полоцка мосты. Вместе с тем он приказал Гельфрейху и Властову в ночь на 5-с "форсировать дефиле, находящееся перед большою площадью, окружающей г. Полоцк". К рассвету Гельфрейх овладел высотами к югу от ропнинского дефиле и мызой Присменицей, чем вошел в связь с Властовьгм, но все атаки наши на мызу Спас, составлявшую ключ позиции перед городом, были безуспешны: мыза несколько раз переходила из рук в руки, но к вечеру осталась в руках баварцев Вреде. Не рискуя произвести общую атаку, Витгенштейн приказал на другой день, в 9 часов вечера, главным силам отступить через Гамзелево к с. Белому.

Утром командующий французским корпусом маршал Сен-Сир узнал от польских помещиков, что Витгенштейн ожидает подхода подкреплений, и потому решил, не дожидаясь их подхода, перейти в наступление. Ему удалось подвести скрытно на ближний пушечный выстрел не только всю свою пехоту, но сосредоточить, по словам самого Витгенштейна, "большое число орудий за высотами против центра нашего" и двинуть туда же и также скрытно "еще батарейное подкрепление конных орудий, оставленных им на самом правом фланге своем на левом берегу Полоти". Пробило 5 часов на колокольне иезуитского монастыря в Полоцке, раздался одиночный орудийный выстрел. То был сигнал для атаки. Вслед за ним грянул залп 60 орудий, и неприятель "начал жесточайшую канонаду против центра моего, - доносил Витгенштейн, - особенно против корпусной квартиры, находящейся в мызе Присменица". Одно из ядер попало в комнату, где Витгенштейн обедал со своим штабом. Едва успел Витгенштейн вскочить на лошадь, как неприятельская пехота, двинувшаяся с первым выстрелом в атаку, ворвалась в мызу и захватила не только "генеральский обед", но и дела его штаба.

"Жестокое действие неприятельской артиллерии и неожиданное наступление стрелков и пеших колонн расстроило сначала передовую стрелковую цепь и позволило неприятелю наступать против батарей центра нашего и левого фланга..." Застигнутая на биваке, пехота тут же свернулась в кучи и, отбиваясь во все стороны, медленно отступала "с мужеством, свойственным одним русским", говорит Сен-Сир. "Они совершали чудеса храбрости, но не могли удержать одновременного напора четырех дивизий". Центр боевого порядка был разорван: первая наша линия вынуждена была отойти сначала за Присменицу, а затем к Ропно и корчме Боровка с потерей семи орудий. Казалось, спасти дело может только случай.

И "случаем" этим была атака кавалергардов и конногвардейцев. Видя поражение своих войск, Протасов с двумя этими эскадронами понесся им

на выручку. Первым попался ему неприятельский батальон 26-го линейного полка (дивизии Леграна). Протасов атаковал его, но был отбит. Тогда он решает бросить батальон и врассыпную нестись далее через весь лагерь и этим произвести панику в тылу французов. Это вполне ему удалось.

Между тем французская кавалерия, имея в первой линии бригаду Кастекса (два полка), во второй - бригаду Корбино (три полка) и в третьей - дивизию Думерка, двинулась под прикрытием 40 орудий против стоявшего еще на месте нашего правого фланга. Против них пошли гродненцы и рижские драгуны и схватились с бригадой Кастекса. Заметив это движение, командовавший кавалергардским эскадроном штабс-ротмистр Авдулин собрал его и атаковал один из полков бригады Корбино. Полк дрогнул и повернул назад. На следующий полетели конногвардейцы; французских конных егерей охватила паника, и они, преследуемые кавалергардами и конногвардейцами, понеслись к Полоцку.

Полковник Ершов, командовавший в этот день 2-м дивизионом сводного Кирасирского полка, захватив и эскадрон гродненцев (ротмистра Дяткова), "бросился на остальную неприятельскую кавалерию (т. с. остальные два полка Корбино) и на батарею и, прогнав первую, овладел 15 батарейными французскими орудиями, из которых по недостатку лошадей и упряжи и по причине многих рвов, нас разделявших, увезли только два, а остальные, заклепав и испортив лафеты, принуждены были оставить на месте".

Сен-Сир приказал командиру батареи встретить бригаду Корбино картечью, но последний мешкал исполнить это приказание, и на плечах конных егерей наши кирасиры ворвались на батарею. Сен-Сир укрылся от атаки среди батальона швейцарцев, но в суматохе понесшими лошадьми был выброшен из тележки, в которой разъезжал вследствие раны по полю сражения, и едва не попался в плен. 4-й кирасирский полк дивизии Думерка бросился на выручку батареи в то время, как наша кавалерия скакала мимо кладбища св. Ксаверия. За кладбищем засела французская пехота, встретившая кирасир выстрелами в упор, и принудила их повернуть.

При помощи некоторых недомолвок и уклонений от истины граф Витгенштейн изобразил сражение 6 августа у Полоцка в виде победы. На самом же деле это было поражение, не сделавшееся полным и не перешедшее в панику только благодаря мужеству нашей пехоты и артиллерии и тому, что кавалерия пожертвовала собою; во главе последней должно поставить сводный Кирасирский полк.

Войска отступили к Ропно не "по моему предположению", как доносил Витгенштейн, но потому, что, быв застигнуты врасплох вследствие беспечности своего командира, они были сбиты огнем и штыками с позиции, взятой ими накануне с боя.

Потери Витгенштейна за оба дня простирались до 5500 человек, в том числе до 1000 человек пленными; потери неприятеля - до 3000 человек. Кавалергардский эскадрон потерял убитыми: поручика Воейкова (тело не найдено) и 8 нижних чинов; ранено 19 нижних чинов, пропало без вести 5 нижних чинов. Лошадей убито 20.

Полковники Протасов, Ершов и штабс-рот-мистр Авдулин получили Георгиевские кресты, Окунев - золотую шпагу.

"...Часто вспоминал Павел Петр. Ланской, - рассказывает А. П. Арапова, - о трудностях походной жизни в 12-м году. С удалением от Москвы доставка провианта становилась все затруднительнее, и самые богатые офицеры рады были разделить скудную солдатскую пищу. Весьма часто и ее не было, и после долгого перехода приходилось уснуть с тощим желудком. Наступившие морозы еще сильнее голода донимали войско. Когда Кавалергардскому полку пришлось обходить Москву, Н. И. Васильчикову удалось выписать из своего имения Лопасни (в 65 верстах по Тульскому шоссе) полушубок, и этот единственный экземпляр теплой одежды служил предметом зависти для всех товарищей. Вся обмундировка во время похода успела обратиться в грязные лохмотья, и заменить их было нечем. Единственная забота офицеров была раздобыть в выжженных и разоренных поместьях что-либо теплое. С. П. Ланской с радостной благодарностью получил от московской помещицы Недобровой, сжалившейся над его заморенным видом, ваточный капот и тут же напялил его на лохмотья мундира. Но еще курьезнее фигуру представлял Е. В. Давыдов. На его долю выпали три разноцветные набивные шали, и, не долго думая, он одной окутал стан, а остальные превратил в шаровары..."

14 ноября при выступлении главной армии из Копыса прибыл к ней цесаревич. Кутузов поручил ему начальство над гвардией, гренадерами и кирасирами. "Первым приступом Константина Павловича к начальству... было требование, чтобы офицеры не отступали на походе от установленной формы"(!)

Можно себе представить негодование цесаревича при виде фантастических одеяний кавалергардских офицеров. Но больше всего он распек Давыдова. Вызвав его перед фронт, он раздраженно стал ворочать его во все стороны, приговаривая: "Хорош! Хорош! Полюбуйтесь!" И тут же сгоряча отдал приказ, чтобы все иначе не появлялись как в надлежащей форме. Ввиду полной невозможности исполнить приказ офицеры один за другим заявляли о болезни и удалялись в обоз.

Это столкновение дошло до Кутузова, который не задумался отменить распоряжение великого князя и в свою очередь отдал приказ приблизительно в таких выражениях: так как России нужны все ее сыны, то он не только разрешает, по просит офицеров беречь свое здоровье, не стесняясь формой. То же самое разрешалось солдатам. Цесаревич же подавал пример соблюдения формы. "Невзирая на то что морозы доходили до 25°, - говорит очевидец, - великого князя мы иначе не видали на походе как верхом, в шпензере сверх мундира и всегда в шляпе (Шпензер, шненсер, спенсер (англ, spencer) •- короткая обтяжная куртка.)".

Кутузов мог бороться с несоответствующими войне требованиями цесаревича, но скоро должен был уступить...