: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Миловидов Б.П.

Военнопленные в Псковской губернии в конце 1812 – начале 1813 гг.

 


This work was supported by the Research Support Scheme of the Open Society Support Foundation, grant № 548/2000.
Первая публикация: Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. Вып. VIII. / Труды Государственного исторического музея. Вып. 181. М., 2009. С. 197-221.
Статья любезно предоставлена автором.

 

 

[197] К настоящему времени отечественная историография весьма существенно продвинулась в изучении многих вопросов, касающихся положения военнопленных Великой армии в 1812–1814 гг., таких как, например, численность, нормативно-правовая база, привлечение пленных на российскую службу, использование их в экономике. В то же время положение пленных в отдельных губерниях исследовано еще недостаточно, хотя и здесь наметился значительный прогресс.
Сохранившийся в Государственном архиве Псковской области (ГАПО) большой комплекс документов позволяет реконструировать положение военнопленных в Псковской губернии в эпоху 1812 г. Псковская губерния в это время находилась в непосредственной близости от театра военных действий, со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями для ее экономики. Она не входила в число губерний, предназначенных для постоянного пребывания военнопленных, являясь для них лишь транзитной. Движение значительных потоков пленных по территории, испытывавшей и без того значительную экономическую нагрузку в связи с находившимися поблизости войсками, придавало губернии особую специфику, но отнюдь не уникальность — в похожем положении находился целый ряд других губерний. О положении военнопленных на Псковщине в первые месяцы Отечественной войны 1812 г. мы писали ранее.1 Здесь же речь пойдет о наиболее драматичном для пленных периоде, когда их численность непрерывно увеличивалась, а экономические возможности региона неуклонно сокращались.
В первые месяцы войны основные проблемы были связаны с неопределенностью в законодательстве о военнопленных. Хотя в августе вопрос о военнопленных и перешел в компетенцию Министерства полиции, продолжали одновременно действовать [198] нормы и предписания, изданные военным командованием. Стройная система содержания и транспортировки пленных сложилась после циркулярного предписания управляющего Министерством полиции и Главнокомандующего в Санкт-Петербурге С. К. Вязмитинова от 29 августа 1812г. Реально она начала действовать с середины сентября. Это предписание стало основополагающим документом, определявшим положение пленных в России вплоть до окончания наполеоновских войн. Согласно ему пленных было предписано отправлять в Астраханскую, Вятскую, Пермскую, Оренбургскую и Саратовскую губернии в сопровождении военного конвоя. Во внутренних губерниях он мог заменяться внутренней стражей. Предписывалось не притеснять пленных, внушать им, чтобы они вели себя спокойно под страхом коллективной ответственности за нарушение дисциплины. Заболевших следовало отправлять в госпитали, а после выздоровления - дальше в пункт назначения под конвоем полиции. При отправке пленных следовало снабжать одеждой, обувью в соответствии со временем года и выплачивать им на содержание в сутки: генералам 3 рубля, полковникам и подполковникам 1 руб. 50 коп., майорам 1 руб., обер-офицерам 50 коп., нижним чинам 5 коп. и провиант «противу солдатских дач». Деньги полагалось выдавать на 7 дней вперед. Под экипаж и провиант как пленным, так и конвойным командам полагалось по одной подводе на 12 человек, а для больных и офицеров – по одной подводе на двух человек. В губерниях пленные должны были размещаться как в губернских, так и в уездных городах под надзором полиции. Вести переписку им строго воспрещалось.2
К ноябрю 1812 г. ситуация на театре военных действий изменилась, количество пленных резко увеличилось. Это относится и к Псковской губернии, куда поступали военнопленные из 1-го Отдельного корпуса П.Х. Витгенштейна. Документы ГАПО позволяют на примере Псковской губернии детально рассмотреть ситуацию, в которой оказались как сами военнопленные, так и российские власти и определить, насколько практика соответствовала правовым нормам.
Во всеподданнейшем рапорте от 19 октября 1812 г., подводя итоги боев под Полоцком, Витгенштейн доносил о том, что в за несколько дней в плен были взяты около 100 офицеров (в том числе 5 полковников) и около 6000 нижних чинов.3 В тот же день, [199] когда Витгенштейн рапортовал императору о большом числе взятых пленных, которые должны были пройти через Псковскую губернию, холмский городничий Талалаев направил отчаянное донесение псковскому гражданскому губернатору князю П.И. Шаховскому. Талалаев, в частности, писал, что в городе нет места даже для русских раненых, которых приходится размещать по деревням.4
Проблемы с размещением пленных были и в самом Пскове, через который проходил один из маршрутов движения пленных.5 Командир псковского гарнизонного батальона майор Эльдерн, в чьем ведении находились проходящие через губернский город пленники, 27 октября 1812 г. доносил Шаховскому, что в городе находится 230 военнопленных, и что в связи с похолоданием и прибытием новых партий для пленных необходимо отвести дома.6 На следующий день Шаховской предписал губернской квартирной комиссии выделить для пленных в одном из кварталов города до 10 обывательских домов и не занимать их ни для каких других нужд.7 Кроме того, Эльдерн просил Шаховского, дать островскому и псковскому земским судам предписания, чтобы они предупреждали конвойных офицеров двигающихся на Псков партий о необходимости отправки за сутки части конвойных для занятия квартир. Иначе пленным подолгу придется дожидаться на улице, пока им будут определены в городе квартиры. Эта просьба отражает, по всей видимости, ситуацию, сложившуюся во Пскове до того, как для пленных был выделен компактно расположенный десяток домов.8 В ноябре казенный дом, расположенный близ присутственных мест, был выделен для пленных и в Острове. Правда городская дума за отсутствием денег отказалась поставлять пленным дрова, в итоге эту функцию взял на себя смотритель госпиталя.9
Проблемы в содержании пленных возникали и из за несвоевременного выделения необходимых денежных сумм. В частности 31 октября 1812 г. опочецкий городничий Александер донес Шаховскому о том, что сопровождавший партию пленных поручик Гордеев не имеет денег на их содержание.10 Лишь 8 ноября Шаховской сообщил Александеру о выделении для пленных французов, находившихся в Опочке, денег на продовольствие, покупку дров, свечей и соломы.11 Эта ситуация, свидетельствует [200] не только о нерасторопности губернских властей, но и о том, что вопреки предписаниям, конвойным офицерам, препровождающим пленных из армии, не выдавались суммы, достаточные для того, чтобы довести партию в пункт назначения (в данном случае во Псков). Впрочем, подобная ситуация могла быть вызвана и медленным движением партии, в результате чего время в пути значительно превышало первоначально запланированное, а соответственно увеличивались и расходы.
О неразберихе в снабжении пленных деньгами свидетельствуют материалы о пребывании в Псковской губернии пленного генерала Ф. Р. Пуже. Попав в плен, генерал обратился через Витгенштейна к императору с письмом, в котором напомнив о личном знакомстве, просил о размене или об отпуске под честное слово. В просьбе Александр отказал, но предписал оказывать «всевозможное пособие в доставлении покойной повозки и облегчении прибытия до назначенного <…> места». Полоцкий плац-майор писал Шаховскому 19 ноября 1812г., что пленный генерал 2-й дивизии 2-го корпуса барон Пуже вместе с его адъютантом майором Нейшетелем, секретарем и двумя денщиками отправлен во Псков в сопровождении майора 12-й дружины Санкт-петербургского ополчения Татищева. Плац-майор сообщал также, что Пуже прибыл в Полоцк 26 октября, и что на дорогу ему, за отсутствием инструкции о содержании пленных генералов выдано 100 рублей, а майору выдавалось по 2 рубля в сутки. От Татищева плац-майор требовал вследствие предписания Витгенштейна делать пленным «всякое пособие»12 Приведенные сведения подтверждают наблюдения В.А. Бессонова о том, что нормы содержания пленных, установленные в войсках, сформулированные в июне 1812 г. начальником Главного штаба 1-й армии Ф.О.Паулуччи, применялись в течение 1812г., по крайней мере до октября, в том числе и после издания предписания главнокомандующего в Санкт-Петербурге С.К. Вязмитинова от 29 августа.13 Кроме того, как видно из документа, полоцкий плац-майор вообще был плохо осведомлен в нормах, касающихся содержания военнопленных: нормы содержание пленных генералов были сформулированы как Паулуччи, так и Вязмитиновым. Прибыв во Псков 23 ноября, Пуже обратился к Шаховскому с просьбой отправить его в Петербург, и был до решения вопроса [201] оставлен во Пскове.14 В конце концов император разрешил пленнику отправиться в столицу, приказал выдать ему 1000 рублей (деньги были отпущены псковской казенной палатой 4 декабря 1812 г.) и снабдить в дорогу «хорошей повозкой, шубой и всем для спокойствия в пути нужным».15 В Петербург Пуже был отправлен 8, а прибыл 13 декабря 1812 г.16 Сопровождавших же генерала лиц было приказано оставить во Пскове, а затем отправить во внутренние губернии.17
Большое количество пленных, ухудшающаяся погода, общее тяжелое состояние французской армии наряду с административной неразберихой приводили к большим жертвам среди пленных. Великолукский городничий доносил 9 ноября 1812г. губернатору Шаховскому, что из прибывшей партии, насчитывавшей при отправлении 170 человек, 38 умерли в дороге, а еще четверо уже в городе, а из оставшихся — 30 человек слабых и больных. Пленные по его словам не имеют сапог, а приходят «в летних штиблетах одних и истасканных мундирах». По его же словам «все пленные одинаково проклинают участь свою и виновника бедствий, уверяя, что вся армия в подобном положении, и что они никак не в состоянии выдержать столь холодного климата русской зимы».18 Какой контраст с поведением пленных на начальном этапе войны, когда они нападали на конвой и угрожали жителям скорым занятием Москвы! «Я не могу описать вашему сиятельству, – писал далее великолукский городничий, – благодарности военнопленных, когда некоторые из здешних мещан и купечества поили збитнем больных французов, чтобы обогреть их и раздавали всем хлеб (коего не видели они одиннадцать дней, по словам их); всякий поднимал руки к небу, целовал данный ему кусок и вспоминал имя нашего монарха Александра», при этом пленные даже дрались между собой за хлеб.19 24 ноября Шаховской писал Витгенштейну, что пленные препровождаются с территории Витебской губернии «без всякого снабжения их одеждой и обувью».20
Впрочем, военное командование было не хуже осведомлено о бедственном положении пленных. П.Х. Витгенштейн еще 12 ноября 1812 г., сообщая губернатору Шаховскому об изменении маршрутов пленных и отправлении их теперь через Витебск на Великие Луки, требовал, «чтобы бедные люди сии были призрены [202] по-человечески, ибо к состраданию человечества доходят сведения, что бедные люди сии в препровождении среди мирных жителей гораздо больше терпят и гибнут, нежели здесь на биваках, что весьма противно и характеру государя нашего и чести нации».21 Ясно отдавал себе отчет в положении пленных и Кутузов. После занятия Вильны он писал императору Александру, что «необыкновенное множество пленных, какое взято теперь <…>, превышает все меры и все даже возможности удовлетворять их вначале так, как бы того требовали их надобности и самое даже человечество». Однако, относился он к ситуации более спокойно, чем Витгенштейн. «Это правда, – продолжал фельдмаршал,– что большая их часть и наги и босы, но это обыкновенное действие войны, ибо они во время самого взятия их в плен обираются казаками и солдатами, от коих нельзя отнимать права сего, судя по собственному обхождению с нашими пленными неприятеля».22 В том же рапорте Кутузов, откровенно характеризуя положение находящихся в Вильне пленных, писал: «не ласкаю я себя, чтобы половина сих несчастных дошла в назначенные им губернии».23 Однако вернемся к положению пленных в Псковской губернии.
Великолукский городничий Грибунин сообщал губернатору, что «болезнь и смерть оным (то есть пленным – Б.М.) по большей части приключилась от сильной стужи, переменного воздуха и воды и, от употребления оной, поноса».24 О недостатке одежды как о причине большой смертности пленных пишет в донесении от 3 ноября и новоржевский городничий. В частности он указывает что в партии численностью 460 чел. по дороге от Полоцка умерло более 200 человек.25 16 ноября прибывший во Псков с партией пленных поручик 12-й дружины Санкт-петербургского ополчения Данилович, объясняя большую смертность, доносил, что «народы сии, не привыкши к климату российскому, не видали таких морозов и перемен частых погоды, которые существовали во все время препровождения их до Пскова». Кроме того, пленные были «почти наги, отчего и происходила мертвенность». Данилович писал также, что великолукский городничий, не смотря на мороз, поместил пленных на ночлег в холодных сараях, где они провели два дня. А прибыв во Псков, пленные семь часов ожидали на улице, пока им были отведены квартиры. В конце Данилович в свое оправдание добавляет, что нет ни одной партии, которая не теряла бы в дороге до сотни и более человек.26
[203] К декабрю ситуация обострилась еще больше. Из партии в 99 человек, отправленной из города Белый и пришедшей 11 декабря в Торопец, умерли в дороге 39. А из направленной туда же партии в 470 чел. умерли в пути 342.27 Из 566 пленных, вышедших из Полоцкой губернии, во Псков прибыли 2 декабря лишь 160, остальные же умерли в дороге. Офицеры баварской службы, находившиеся в составе этой партии, показали на допросе, что они на всю дорогу получили по два с половиной фунта сухарей, три раза по полуфунту говядины, а также по 10 копеек на человека.28 Начатое расследование показало, что сопровождавший партию офицер новгородского ополчения Бухарин болен нервной горячкой, находится без сознания, и никаких документов при нем нет.29 Позднее поправившийся Бухарин показал, что расписок и квитанций о прохождении партии было брать не у кого по причине неграмотности жителей, а представители земской полиции партию не сопровождали. Крестьяне, по его словам, больных пленных на лечение не брали, а в некоторых местах вообще не пускали пленных в избы.30 Надо сказать, что бывали случаи жестокого обращения и со стороны конвойных команд (в частности, в конце декабря в Опочке были арестованы двое конвойных, заколовших по дороге женщину, находившуюся в составе партии военнопленных).31
Из 478 человек вышедших из Полоцка, 8 декабря добрались до Пскова только 98 (из них 36 здоровых), остальные умерли или были оставлены по дороге по причине болезни. Не в лучшем положении была и конвойная команда: из 57 человек один умер, а 22 были оставлены по дороге в госпиталях.32 Следующая партия пленных из Полоцка прибыла 11 декабря. Из 12 офицеров и 290 нижних чинов живыми до Пскова добрались 4 офицера и 52 нижних чина, остальные согласно рапорту конвойного офицера, умерли в дороге.33 В тот же день во Псков прибыли «сами собою» двое немецких дезертиров: фельдфебель «28-го полка конных шосеров» Георг Гангарт и унтер-офицер 3-го вестфальского полка Альбинус. Они рассказали, что от партии пленных в 380 человек, в составе которой они двигались, в живых осталось около 40 человек, находящихся в госпиталях по пути следования. Прибывшие также рассказали, что конвоировавшие их дружинники новгородского ополчения по дороге раздевали пленных, и даже убивали их – и все это при попустительстве конвойного офицера. При этом [204] сам офицер остался в Острове. Альбинус и Гангарт показали также, что шли они 30 дней, в то время как хлеба получили только на 11 дней, а мяса на 3 дня.34
В середине декабря во Псков прибыла очередная партия пленных. Офицер конвойной команды прапорщик Надточеев рапортовал псковскому губернатору, что из 336 пленных по дороге до Опочки умерли 50, а от Опочки до Пскова еще 200.35 Расследование показало, что земская полиция эту партию также не сопровождала. В города партию вовсе не впускали по причине распространявшихся болезней, а жители деревень зачастую разбегались, услышав о приближении французов.36 Картину дополняет жалоба пленных офицеров, поданная уже по прибытии во Псков. Они отмечали, что причиной большой смертности было «худое продовольствие». Офицер Надточеев конвоировавший партию, судя по жалобе, выдал деньги нижним чинам только один раз, а затем, сославшись, что на положенную им маленькую сумму ничего приобрести нельзя, купил для них водки. Пленные были вынуждены менять у крестьян одежду на продовольствие, а однажды офицеры встретили по дороге пленного солдата, не евшего четыре дня. Писали офицеры и о том, что видели брошенные по дороге раздетые мертвые тела, «и даже те, которые не совсем мертвые были».37
18 декабря в Опочку прибыл прапорщик 9-й дружины Санкт-петербургского ополчения Медведев, сообщивший, что из 620 вверенных ему пленных в живых остались только 77 (причем из 20 офицеров умерли только двое). Пленные жаловались, что часто они иногда сутки, а то и двое, не получали продовольствия.38 Официальное расследование показало, что порционные деньги на пленных полоцким плац-майором будто бы были выданы на 6 дней, и пленным было велено производить в пути по полтора фунта сухарей в сутки. От Полоцка до Опочки штаб-офицерам выплачивалось по 2 рубля в сутки, а обер-офицерам по 1 рублю, а от Опочки до Пскова выплаты были снижены соответственно до полутора рублей и 50 копеек соответственно. Нижние же чины получали всю дорогу по 5 копеек в сутки. В Себеже пленные получили даже семидневную винную порцию. В Опочке пленным было выдано шинелей, лаптей и онучей на 50 человек. И хотя при допросе уже во Пскове пленные отказались письменно подтвердить свою жалобу о злоупотреблениях и притеснениях со стороны Медведева, статистика смертности [205] неумолимо свидетельствует об их крайне тяжелом положении.39
Расследование всех этих случаев псковский губернатор поручил еще в начале декабря советнику псковского уголовного суда Крылову. В помощь ему был выделен офицер внутренней стражи. Уровень смертности был настолько высок, что Шаховской 21 декабря издал еще одно распоряжение, предписав Крылову самостоятельно следить за прибывающими в город партиями пленных, и при обнаружении большой убыли совместно с представителем внутренней стражи производить расследование.40
Чтобы сохранить жизнь пленным, особенно в условиях наступающих холодов, их необходимо было снабдить одеждой. Это было вменено в обязанность губернских властей еще циркулярным предписанием от 29 августа 1812 г. А проблемы с одеждой пленных были даже на начальном этапе войны. Так еще 5 сентября 1812г. новгородский гражданский губернатор сообщил псковскому, что все почти пленные, прибывшие в Новгород из Пскова, не были снабжены одеждой и обувью.41 Командир псковского гарнизонного батальона майор Эльдерн обратился за содействием в решении этой проблемы в комиссию псковского комиссариатского депо, которая 10 сентября уведомила губернские власти, что Комиссариатский департамент Военного министерства предписал ей отпускать одежду и обувь для пленных, а особенно для дезертиров.42 Однако отправка одежды в города, через которые проходили пленные, не смотря на требования губернатора, происходила очень медленно. Так лишь 30 сентября комиссия сообщила о намерении отправить в Торопец 100 шинелей и 100 пар «сапогов нешитых».43 А к 1 октября готовых вещей (в частности сапог и панталонов) в распоряжении комиссии уже не было, о чем она и доложила в Военное министерство.
А тем временем в рапорте от 8 октября 1812г. холмский городничий Вендегак сообщал, что прибывающие пленные и российские раненые «вообще не имеют на себе почти никакой одежды, кроме какого-либо вовсе изношенного рубища»; не имели они и обуви. Чтобы облегчить положение пленных городничий на собственные деньги покупал с аукциона вещи, оставшиеся от рекрутского депо.44 На свои средства одежду для пленных вынужден был покупать и порховский городничий Ачкасов.45 В тот же самый [206] день, когда Вендегак отправил по начальству свой рапорт, Комиссариатский департамент предписал комиссии санкт-петербургского комиссариатского депо отправить имеющиеся в ее распоряжении старые вещи во Псков.46
Не смотря на предпринятые усилия к 11 ноября 1812г., как Эльдерн сообщил Шаховскому, одежды для пленных уже не было, и отправка их остановилась.47 Губернатор счел, что содержать пленных в городе невозможно и 16 ноября предписал Эльдерну отправлять их без одежды, одновременно употребив вместе с полицией старания «о доставлении одеяния для пленных от обывателей на счет комиссии».48 В тот же день 16 ноября Шаховской предписал предводителям дворянства, земским судам и городским думам заняться сбором с населения одежды для военнопленных. В частности, губернатор предписывал собрать с каждых 20 ревизских душ по одной паре лаптей, хранить их при городской думе и при необходимости отпускать пленным. В случае же, если обыватели не согласятся на такое «добровольное» пожертвование, то деньги им следует выплачивать из комиссии псковского комиссариатского депо. Губернатор рекомендовал также местным властям «соглашать» обывателей (в первую очередь дворянство и купечество) на добровольное пожертвование различной одежды и обуви на нужды пленных, а при поставках за деньги - вести учет, что от кого и за какую сумму поступило.49
Впрочем, комиссия псковского комиссариатского депо отказалась выплачивать деньги за приобретенную у обывателей одежду. В ответ на соответствующий запрос Комиссариатский департамент Военного министерства направил во Псков 2000 шинелей и 2 000 сапог, а также предписал комиссии выдавать на одежду для пленных крестьянское сукно.50 Вопрос же о деньгах был решен лишь гораздо позже: 5 декабря Вязмитинов, ссылаясь на свое же предписание от 29 августа, предписал псковскому губернатору требовать деньги на одежду для пленных от казенных палат.51
16 ноября 1812г. оказалось для псковского губернатора бурным днем. Во Пскове было получено в этот день циркулярное предписание С.К. Вязмитинова от 8 ноября.52 Вероятно, это произошло уже после того, как был подписан наряд губернатора о сборе одежды, иначе бы в нем была соответствующая ссылка, как и в предписании Эльдерну, которое, кстати говоря, противоречило тому, [207] что требовал Вязмитинов. По содержанию предписание Ваязмитинова повторяло высочайший рескрипт на имя Витгенштейна от 7 ноября, в котором требовал предписывать губернаторам тех губерний, куда направлялись из армии пленные, снабжать пленных одеждой и обувью.53 Соответствующее требование было направлено Витгенштейном Шаховскому 12 ноября.54 С колебаниями было как будто бы покончено. И Эльдерн в тот же день (16 ноября) получил еще одно предписание - он должен был отправлять партии пленных не иначе как по экипировке, выстроив их предварительно во дворе губернаторского дома, чтобы Шаховской мог «каждого пленного осмотреть и исполнить тем монаршую волю». Лично осматривать отправляющихся пленных было поручено и городничим.55
24 ноября 1812 г. Шаховской уже сообщал Витгенштейну, что предписал городским полициям оказывать пленным всевозможное пособие, «склоняя обывателей согревать их одеждой и обувью». Однако поскольку за счет благотворительности снабдить всех пленных одеждой было невозможно, губернатор предписал местным властям, чтобы они выдавали обувь и одежду пленным «от селения до селения», то есть на время прохождения через подведомственную территорию. Члены же земских судов должны также постоянно находиться на трактах и способствовать сохранению жизни пленных56 и при этом следить, чтобы забранные у населения для этих целей вещи были потом вновь возвращены их владельцам.57 В развитие этого распоряжения торопецкий городничий предписал, чтобы каждый из проводников имел при себе шубу или кафтан и давал бы их пленным.58 Он выделил для этой цели 150 шуб, оставшихся от пожертвований, сделанных для русской армии.59 Причем ввиду морозов пленных в декабре препровождали через торопецкий уезд на подводах, что не было предусмотрено предписанием от 29 августа. Когда же выделенных городничим шуб было недостаточно, пленных препровождали в одежде, временно взятой у обывателей.60 А сам Шаховской обратился 6 декабря к новгородскому гражданскому губернатору Сумарокову с просьбой вернуть одежду, в которой пленные были доставлены в Старую Русу.61
Пока губернские власти пытались организовать снабжение пленных одеждой, из Петербурга за подписью С.К. Вязмитинова [208] пришло предписание от 19 ноября - о снабжении пленных зимней одеждой.62 В ответ 4 декабря 1812г. Шаховской донес Вязмитинову об уже принятых мерах, которые мы перечислили выше. В частности он писал и о том, что сбором и покупкой одежды для пленных поручено заниматься земским полициям, они же должны были следить и за качеством приобретаемой одежды.63
Однако, не смотря на все предписания, великолукский городничий жаловался 27 ноября губернатору, что не имеет никакого распоряжения насчет обуви и одежды для военнопленных.64 Нормальному снабжению пленных мешало и то, что партии пленных нарушали установленные маршруты. Члены опочецкого нижнего земского суда 12 декабря докладывали, например, губернатору, что партии отклоняются в разные стороны от основного тракта, не ставя в известность власти.65
Особую опасность представляло решение о препровождении пленных от селения до селения с использованием одежды, временно взятой у обывателей. Впрочем, через какое-то время к губернским властям пришло осознание этой опасности. В предписании земским судам и исправникам от 6 декабря губернатор уточнил свое распоряжение. Он указал на необходимость оставлять больных пленных в госпиталях (хотя это было сформулировано еще в предписании 29 августа), и ни в коем случае не давать им взятой у обывателей одежды «во избежании заражения здоровых». В том же предписании от 6 декабря губернатор советовал склонять обывателей к предоставлению одежды для пленных «из человеколюбия», а не за вознаграждение и предписывал возвращать ее жителям только после тщательного окуривания.66 Об опасности сложившейся практики в эпидемиологическом отношении еще 12 декабря доносил опочецкий нижний земский суд. Суд обращал внимание губернатора на распространение болезней среди конвойных, а также среди обывателей, получавших одежду, снятую конвойными с умерших пленных.67 И 19 декабря последовало, наконец, предписание земским и городским полициям – одежду для препровождения пленных от селения до селения у обывателей не брать. Мотив – распространение болезней.68 Взятую уже одежду предписано было вернуть назад, «порядочно выветрив и выкурив <…> со свидетельством лекаря, что сие не опасно».69
[209] Тем не менее проблему снабжения пленных одеждой надо было как-то решать. Еще в сентябре-октябре 1812 г. жители отнюдь не были склонны к проявлению благотворительности по отношению к пленным.70 По мере того, как изменялась обстановка на театре военных действий, а положение пленных становилось все более бедственным, проявления благотворительности, стимулируемые к тому же властями, стали встречаться чаще. Однако они были скорее символическими. Так к 30 ноября в Порхове было пожертвовано 61 пара лаптей (по сути это был «добровольный» налог, взятый с 1200 купцов и мещан, исходя из расчета одна пара с 20 душ).71 В конце 1813 г. в порховской городской думе была составлена ведомость о поступивших пожертвованиях для пленных. Среди пожертвованного были четыре кафтана (два новых и два ветхих), четыре армяка, две ветхих шубы, один жилет, двадцать четыре рубахи, 168 пар новых чулок (а также две пары поношенных и три ветхих), 77 пар новых рукавиц, две фуражки и далее в таком же духе. Обращает на себя внимание лишь большое количество пожертвованных лаптей (1362) и новых суконных онучей (997). Большинство этих вещей, однако, осталась неиспользованными, причем часть их была «потрачена мышами».72 Не лучше дело обстояло и в других городах. Опочецкий городничий, например, доносил 1 декабря, что жители пожертвовали всего десять пар лаптей.73 Ничего не пожертвовали к 17 декабря и жители Великих Лук, за исключением лаптей, собранных по такой же как и в Порхове раскладке.74 В Холмском уезде было собрано 609 пар обуви (не указано, какой именно).75
Источниками снабжения пленных одеждой продолжали оставаться и воинские запасы. Так для снабжения выходящих из порховского госпиталя пленных Шаховской приказал в декабре 1812 г. наряду с одеждой, пожертвованной горожанами, отправить также оставшуюся в Острове без употребления рекрутскую одежду.76
Производились и закупки одежды. В середине декабря, например, псковским городским головой было приобретено 120 шуб и 993 аршина сукна на общую сумму 3678 руб.77 В Торопце же на поставки одежды никто не согласился.78 А во Пскове были проведены торги на поставку одежды для военнопленных в соответствии с положением от 19 ноября. По итогам торгов наименьшая цена на одежду для нижних чинов составила 73 руб. 10 коп, а на шинель и [210] тулуп офицерам – 55 руб. Однако холмский городничий Вендегак предложил более выгодные для казны цены.79 Главнокомандующий в Санкт-Петербурге разрешил «построить» одежду и обувь по ценам, предложенным Вендегаком, выдав деньги из казенной палаты. В итоге ему были ассигнованы деньги на «постройку» одежды для 50 офицеров (55 руб. за комплект) и 1000 нижних чинов (50 руб. 85 коп. за комплект).80 Шаховской сообщил Вендегаку о принятом решении 22 декабря, а 24 декабря главнокомандующий в Петербурге предписал приостановить движение пленных (во Пскове предписание получено 30 декабря), поток их прекратился и действия Вендегака до некоторой степени утратили свою актуальность.81 Одежду Вендегак отправил во Псков, Торопец, Великие Луки и Опочку только 21 января 1813 г.82 Потребность в собранной одежде тоже отпала и Шаховской разрешил по требованиям жертвователей вернуть ее им обратно.83 Возвращены были даже лапти, собранные по раскладке с псковских удельных крестьян.84 А вот вещи, пожертвованные жителями Порхова, обратно никто взять не захотел, что по-всей видимости свидетельствует об их качестве.85 Во Псковской губернии находилось на 15 февраля 1813 г. 1133 пленных нижних чинов, не считая находящихся в госпиталях и перешедших в Российско-германский легион.86 Одежды же было «построено» Вендегаком, согласно его рапорту от 26 июня 1813 г., на сумму 69110 руб. 70 коп.87
Проблемы со снабжением пленных одеждой возникали и в 1813 г. Шаховской писал, к примеру, 6 октября 1813 г. Эльдерну, что «многие нижние чины имея на себе одежду и обувь крайне ветхую, ходят по улицам, делая вид безобразия».88
Однако в целом, наиболее острой ситуация оставалась именно в ноябре-декабре 1812 г. По словам торопецкого городничего усилиями жителей и властей города и округи невозможно сохранить жизни пленных, «только разве с лишением себя крайнейшей своей необходимости».89
Важной проблемой были и распространившиеся среди пленных болезни, угрожавшие не только самим пленным, но и населению. Опасность для местных жителей пленные представляли еще на первом этапе войны. Так, 27 июля 1812 г. губернатор потребовал под угрозой суда от городничих запретить им свободное «хождение и сношение с обывателями», дабы пленные не имели случая делать [211] «злонамеренные внушения».90 На завершающем этапе компании к этому прибавилась - и даже стала превалировать – опасность распространения эпидемии.
Из переписки губернатора с островским городничим за декабрь ясно, что содержание пленных в Острове в отдельном доме вызвано в первую очередь невозможностью разместить их по квартирам, «так как они одержимы разными болезнями».91 В последней декаде ноября псковская врачебная управа по требованию губернатора предписала в торговых банях и домах жителей, где содержались французские военнопленные, с целью борьбы с болезнями провести «курение», а затем оставить бани на несколько дней без отопления. 24 ноября управа доносила губернатору, что заразительных болезней в городе обнаружено не было.92
Еще 22-23 ноября 1812 г. псковский гражданский губернатор направил земским исправникам и городничим предписание. В этом документе Шаховской писал, что по доходящей до него информации, умершие пленные не предаются должным образом земле, а зарываются в снег «близ самых дорог или несколько в отдалении от оных в лесах», от чего весной может последовать «величайший вред и всеобщая зараза». Губернатор под страхом немедленного отрешения от должностей и судебного преследования предписывал представителям местной власти следить за тем, чтобы трупы погребались глубоко или по крайней мере засыпались известью. Губернатор предупреждал, что ежедневно будет отправлять чиновников и ревизоров для осмотра трактов, по которым двигаются пленные.93 Такие чиновники были действительно назначены и периодически присылали губернатору донесения о состоянии трактов. В ответ на предписание губернатора земский исправник опочецкой округи писал, что он еще 5 ноября предписал сельским заседателям, объезжая дороги, заниматься погребением оставленных мертвых тел.94 Такое же распоряжение, еще до получения предписания Шаховского, дал сотским и островский земский исправник.95 Порховский городничий Ачкасов сообщал 2 февраля 1813 г., что за дорогами кроме десятских наблюдают еще три выбранные от «общества» человека.96
Меры, предпринятые в этом отношении на уровне губернии, опередили соответствующие шаги Военного министерства. Управляющий Военным министерством А.И. Горчаков издал [212] 3 декабря предписание, согласно которому в связи с освобождением внутренних губерний от противника батальоны внутренней стражи, не занятые выполнением приказаний Кутузова, должны были содействовать гражданскому начальству в предотвращении беспорядков и уборке мертвых тел.97 Управляющий 2-м округом внутренней стражи полковник Касатовский направил для этого в Псковскую губернию двух офицеров, но, узнав, что такая работа уже ведется местной администрацией, отменил свой приказ.98
Однако не смотря на изданные предписания, как следует из донесения, полученного из опочецкого нижнего земского суда от 12 декабря, после прохождения пленных по дорогам остается множество трупов, которые обыватели закапывают в большие ямы, «отчего, — говорилось далее в документе, — по наступлении весны не могло бы последовать духоты». Кроме того, конвойные оттаскивают умерших в лес и зарывают в снег, и найти эти трупы не всегда возможно.99 14 декабря губернатор издал циркулярное предписание земским судам, согласно которому они должны объявить крестьянам, чтобы те сообщали через сотских земскому суду о брошенных трупах.100
Ситуация обострилась настолько, что власти вынуждены были прибегнуть к помощи церкви. 20 декабря Шаховской направил псковской духовной консистории отношение, в котором просил предписать священникам внушить верующим меры предосторожности от заразных болезней. Эти меры состояли в следующем. Жители селений, расположенных в местах препровождения пленных должны были окуривать дома можжевельником. Под страхом суда категорически запрещалось пользоваться или продавать одежду с умерших пленных. Трупы пленных следовало зарывать вдали от селений и ставить об этом в известность земский суд.101
Министерство полиции всерьез занялось этой проблемой лишь в середине декабря. Так, 16 декабря 1812г. Медицинский департамент Министерства полиции направил губернаторам предписание с требованием «оградить жителей от больных военнопленных и принять меры к ограничению распространения повальных болезней, возникающих от проходящих пленных и неубранных тел».102 Получено же оно было только через неделю, так как только 23 декабря губернатор сослался на него в предписании земским судам. В предписании губернатор требовал сжигать (со ссылкой на [213] соответствующую волю императора) или глубоко зарывать трупы пленных, а также предоставлять пленным помещения, «отдаленные от общих жилищ». Осуществление этих мероприятий возлагалось на уездных стряпчих, которые должны были привлекать к этому дворянство, купечество и врачей.103 И лишь 28 декабря министр полиции А.Д. Балашев направил Шаховскому копию высочайшего указа, подписанного еще 3 декабря, которым предписывалось сжигать во избежании эпидемии непогребенные трупы, а контроль за этим возлагался на Министерство полиции.104 Как видно из изложенного выше, псковские губернские власти начали предпринимать меры по отделению пленных от местных жителей и по уборке трупов задолго до категорических предписаний центральной власти.
Именно угроза распространения эпидемии (а не забота о бывших воинах наполеоновской армии) стала главным мотивом для принятого в декабре решения о приостановления движения пленных. Это видно как из журнала заседания Комитета министров 17 декабря, так и из циркулярного предписания за подписью главнокомандующего в Петербурге Вязмитинова от 24 декабря. Мотив заботы о самих пленных в этих документах не прослеживается.105 Получив это циркулярное предписание, Шаховской направил 30 декабря соответствующие распоряжения на места. Согласно им, в частности, больные пленные должны были отделяться от здоровых, им запрещались контакты с местным населением.
Тогда же Шаховской предписал избрать особого чиновника из дворян, «благонадежного, человеколюбивого и благоразумного», за действия которого будет нести ответственность предводитель дворянства. Этот чиновник должен был заботиться об одежде и своевременном продовольствовании пленных, следить за тем, чтобы обыватели «обходились с ними ласково», а пленные в свою очередь вели себя добропорядочно и не причиняли жителям никаких обид. Этот чиновник должен был еженедельно подавать губернатору списки пленных. В его подчинение для надзора за пленными должны были быть откомандированы унтер-офицер или двое рядовых внутренней стражи, а также несколько десятских.106 Все эти распоряжения конца 1812 г. означали наступление нового этапа в решении вопроса о военнопленных. Система управления военнопленными должна была измениться. До этого, [214] в условиях чрезвычайной военной ситуации, этим вопросом занимался непосредственно губернатор, а на территории Пскова они находились в ведении командира гарнизонного батальона Эльдерна. Теперь же, когда предполагалось, что острота вопроса спадет, управление передавалось дворянскому чиновнику. Впрочем, судя по документам, Эльдерн тоже продолжал заниматься проблемами военнопленных.
Проблемой захоронения умерших военнопленных власти вынуждены были заниматься и в наступившем 1813 году. В предписании от 18 января Шаховской вновь требовал от местных властей, чтобы трупы зарывались глубоко, а могилы сверху засыпались известью, камнями и хворостом.107 В предписании городничим и земским судам от 14 февраля 1813 г. Шаховской сообщает о том, что по сведениям Министерства полиции еще не все тела погребены, и предписывает зарывать их в ямы не менее трех аршин глубиной, засыпать их известью или золой, а также насыпать сверху на могилы землю.108
Однако извести в распоряжении властей не было. Поэтому губернатор в феврале приказал провести торги на ее поставку. Все расходы по этим поставкам брала на себя казна. Комиссия же псковского комиссариатского депо должна была определить, сколько именно извести необходимо.109 Собравшаяся на заседание комиссия пригласила также управляющего округом внутренней стражи, членов псковской врачебной управы, главного лекаря псковского военного госпиталя и правящего должность полицмейстера. В результате совместного обсуждения были выработаны необходимые противоэпидемические мероприятия. На могилы было решено насыпать не менее полутора метров песка и уложить каменные плиты. Немногочисленных умирающих в псковском военном госпитале предлагалось, как и ранее, хоронить в гробах. В обывательских домах, где находились больные, было признано необходимым побелить известью стены. Выяснилось также, что во многих домах, где находились пленные, не было «нужных мест» и они отправляли свои естественные потребности во дворах. Такая же ситуация была и в здании присутственных мест, где находился госпиталь, и где «до устроения нужных мест испражнялись больные вокруг оного» здания. Поэтому все эти отхожие места до весны следовало засыпать известью.110
[215] В феврале 1813 г., когда началось оттепель, выяснилось, что в порховском госпитале не вычищены нечистоты. Губернатор в связи с этим 20 февраля предписал городничим проверить состояние госпиталей и потребовал от комиссии псковского комиссариатского депо приведения их в порядок.111 Однако предписание выполнено не было, и псковская врачебная управа 6 марта сообщила губернским властям, что в Порхове из госпитальных «нужных мест происходит по улицам мерзительный запах, от которого весьма лехко могут заразиться жители».112 Вместе с тем порховский городничий сообщил 16 марта, что еще до получения соответствующего предписания могилы пленных были засыпаны золой.113 Не смотря на все предписания не был наведен порядок и в самом Пскове. Согласно рапорту полицмейстера от 18 марта 1813 г., около домов, занимаемых госпиталями «по теперешнему теплому времени духота». А выгребная яма перед зданием корпуса присутственных мест так и не засыпана известью.114 Опочецкий земский суд сообщал 27 марта, что хотя в общих могилах и похоронено около 1200 чел., по лесам и оврагам все еще обнаруживаются мертвые тела.115
Организацией работ по засыпке могил занимался псковский вице-губернатор Х.П. Ренненкампф, так как губернатор в тот момент во Пскове отсутствовал. Однако у губернатора вскоре возникли к Ренненкампфу претензии. Надо сказать, что Псковская губерния в 1812-1813 гг. жила в условиях острого конфликта между губернатором и крупными губернскими чиновниками, в первую очередь вице-губернатором и губернским прокурором Беклешевым — с одной стороны, которых, с другой стороны, Шаховской обвинял в злоупотреблениях. Взаимные доносы представителей губернской администрации по начальству стали причиной того, что осенью 1813 г. во Псков отправился с ревизией сенатор граф Хвостов.116
Так, 6 апреля 1813 г. Шаховской писал Ренненкампфу что по доходящим до него сведениям, казенные подряды на засыпку мелко закопанных трупов во Пскове берут на себя чиновники, которые либо должны заниматься этим по должности, либо те, кто сам не может выполнить работы и передает их третьим лицам, что ведет к увеличению цены. В итоге стоимость работ грозит возрасти до 13 тыс. рублей. Шаховской указывал, что жители якобы готовы [216] проводить эти работы бесплатно, а также предлагал использовать в качестве рабочей силы оставшихся в живых военнопленных.117 Однако дело обстояло сложнее, чем писал губернатор. Еще 5 апреля правящий должность псковского градского головы Воскобойников сообщил Ренненкампфу, что общество купцов и мещан отказывается собираться для обсуждения вопроса о бесплатной засыпке могил. Многие отказались и от сделанных персонально предложений властей, сославшись на то, что «без мнения общества не могут решиться на это».118 Ввиду такой ситуации для экономии средств Воскобойников предлагал вице-губернатору даже отказаться от обкладки могил плитами.119 Вместе с тем псковский полицмейстер потратил на засыпку известью могил собственных 200 рублей.120 Ситуацию проясняет донесение Шаховского Хвостову. Согласно его версии, губернский прокурор Беклешов и купец Шорохов заявили в губернском правлении, что они принимают на себя поставку извести (первый по 50 рублей на сажень, а последний по 60 руб.), но 18 марта при торгах в казенной палате прокурор запросил уже по 75 рублей за сажень, и вице-губернатор требовал 28 марта от комиссии комиссариатского депо выдать прокурору на эти цели несколько тысяч рублей. Не удивительно, что на фоне этих событий городские общества не хотели обсуждать вопрос о бесплатной засыпке могил. Однако губернатор, как он сам сообщил Хвостову, приехав из губернии во Псков вмешался в ситуацию и в результате стоимость работ упала до 10 (!) рублей.121 Каким образом удалось так радикально сократить расходы мы узнаем из рапорта Шаховского Вязмитинову. Оказывается, он предписал чиновникам, в том числе главному лекарю фон Дербелину, осмотреть все кладбища вокруг Пскова. Из рапорта их стало ясно, что необходимо лишь 10 рублей для «заровнения опавшей земли на четырех могилах и для поправки самой малой по некоторым местам». Таким образом «напрасная казне опасность без всякого казне убытка миновалась»122 Судя по всему, чиновники решили воспользоваться создавшейся ситуацией – предписаниями губернатора и Министерства полиции о засыпке могил, и в отсутствие губернатора получить под фиктивные мероприятия приличные деньги.
В Порхове городничему удалось склонить жителей бесплатно засыпать могилы.123 В Опочке по итогам торгов соответствующий подряд [217] на сумму 1725 руб. достался купцу Матвею Никитину. Однако деньги от казны он не получил даже к апрелю 1815 г.124
Еще одной проблемой, о которой следует сказать, был учет пленных. В течение 1812г. для ряда категорий пленных, прежде всего для испанцев и португальцев, были увеличены нормы денежного содержания. Для выполнения этого предписания надо было сначала отделить их от прочих пленных и составить списки, что оказалось непросто. Чиновников, знавших иностранные языки и могущих составить списки пленных не было. Торопецкий городничий сообщал 5 декабря губернатору, что в городе «нет таких людей, кто бы мог сделать верный с иностранного на российский перевод», и поэтому все пленные снабжаются одинаково.125 Для разбора пленных в Порхов власти вынуждены были откомандировать офицера Российско-германского легиона. Он должен был отобрать и доставить во Псков пленных немцев, желающих вступить в легион, поскольку в псковском гарнизонном батальоне подходящего офицера для этой миссии не нашлось.126
Анализ положения пленных во Псковской губернии в конце 1812 – начале 1813 г. позволяет сделать некоторые наблюдения общего характера. Указанный период, совершенно очевидно, характеризуется наиболее резким разрывом между законодательством и практикой препровождения и содержания военнопленных. Основная причина этого – в их огромном количестве, явно превышавшем возможности разоренной страны. В этих чрезвычайных условиях власти в центре и на местах предпринимали попытки облегчения участи военнопленных, но, судя по смертности, – успех был минимальный. Так что можно говорить о гуманитарной катастрофе, произошедшей в близких к театру военных действий губерниях России. Налицо было явное запаздывание в принятии решений, особенно на уровне центральных органов управления, распоряжения которых имели скорее характер реакции на совершающиеся события. Причем ситуация менялась гораздо быстрее, чем на нее реагировали. Это видно на примере принятии решения о пошиве одежды для пленных: от предписания Вязмитинова до решения о выделении денег Вендегаку прошло более месяца и к тому времени ситуация уже изменилась, хотя и продолжала оставаться острой. Местным властям в этих условиях приходилось самостоятельно решать некоторые вопросы, [218] не дожидаясь предписаний центральных органов. Это касается как снабжения одеждой военнопленных, так и системы контроля за дорогами в целях обеспечения противоэпидемиологических мероприятий. Следует отметить и плохое знание местными властями общероссийского законодательства, что приводило к дополнительной переписке и проволочкам. Не отличалось большой активностью в помощи пленным в эти критические месяцы и население Псковской губернии, что вполне объясняется ее «прифронтовым» положением. Мероприятия местной власти, призванные заботиться о пленных (использование одежды населения для препровождения пленных), то есть отчаянные попытки решить гуманитарный вопрос, приходили в столкновение с интересами безопасности страны. Решение о препровождении пленных с использованием собранной у населения одежды вело к ухудшению эпидемиологической ситуации. Это противоречие подчеркивает лишь тупиковость ситуации конца 1812 г. Выходом из этого тупика стало принятие на общероссийском уровне решения о приостановке движения пленных. Но среди его мотивов превалировали все-таки не гуманитарные соображения, связанные с заботой о пленных, а страх перед эпидемией.

 

 

 


Примечания

1 Миловидов Б.П. Военнопленные наполеоновской армии в Псковской губернии в июле-октябре 1812г.//Проблемы изучения истории Отечественной войны 1812 года. Саратов 2002. С. 207-216.
2 Бессонов В.А. Военнопленные Великой армии 1812 года в России (по материалам Калужской губернии): Дисс … канд. ист. наук. Самара. 2001. С. 236-238.
3 Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА Т. 19. СПб. 1912. С. 265.
4 Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА Т. 19. СПб. 1912. С. 325.
5 Пленные во Псков прибывали через Опочку и Остров, и отправлялись в Новгород. Другими маршрутами были Торопец-Холм-Старая Руса-Новгород, а также Великие Луки –Порхов–Сольца-Новгород (ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 384 Л.315). Впрочем, в маршрутах передвижения пленных бывали и сбои. В частности в конце октября - начале ноября 1812 г. Витгенштейн отправил две партии пленных на Псков через Новоржев. Городничий, не располагавший соответствующими предписаниями и суммами на содержание пленных, не выдал конвойному офицеру одной из партий прапорщику [219] Злотникову необходимых денег, в результате чего Злотников вынужден был содержать пленных за свой счет (ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 132, 172, 178).
6 ГАПО (Государственный архив Псковской области) Ф. 20 (Канцелярия псковского губернатора) Оп.1 Д. 388 Л. 109.
7 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 115.
8 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 130.
9 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л.236.
10 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л.137.
11 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л.160.
12 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л.187.
13 Бессонов В.А. Военнопленные Великой армии 1812 года в России (по материалам Калужской губернии): Дисс … канд. ист. наук. Самара. 2001.С. 93, 99.
14 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 198.
15 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 217, 223.
16 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 226, 244.
17 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 223, 244.
18 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 168.
19 Там же.
20 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 205.
21 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 185.
22 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 10. СПб. 1899, С. 147.
23 Там же С. 148.
24 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 67.
25 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 143.
26 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 390 Л. 19, 20.
27 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 273.
28 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 4.
29 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 10.
30 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 47.
31 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 36.
32 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 8.
33 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л.15.
34 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 21.
35 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 25.
36 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 47 об.
37 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 263-264.
38 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 30.
39 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 40.
40 ГАПО Ф.20 Оп. 1. Д.391 Л. 6, 7, 32.
41 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 7.
42 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 3.
43 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 5.
44 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 8 .
[220]
45 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 17.
46 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 15.
47 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 21.
48 ГАПО Ф.20 Оп.1. Д.387.Л. 24.
49 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 26, 31.
50 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 31, 35.
51 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 59.
52 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 23, 31, 33.
53 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 2 СПб. 1889. С.163-165.
54 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 197.
55 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 29.
56 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 205.
57 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л.258.
58 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 51.
59 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 54.
60 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 68.
61 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 58.
62 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 39-40.
63 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л.48.
64 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 207.
65 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 268 об.
66 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л.56.
67 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 259.
68 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 66.
69 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 77.
70 Миловидов Б.П. Военнопленные наполеоновской армии в Псковской губернии в июле-октябре 1812г.//Проблемы изучения истории Отечественной войны 1812 года. Саратов 2002. С. 215.
71 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 52.
72 ГАПО Ф. 20 Оп. 1. Д. 453 Л. 129-130 об.
73 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 55.
74 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 80.
75 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 109.
76 ГАПО Ф.20. Оп.1 Д. 388 Л. 242.
77 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 63.
78 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 70.
79 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 49.
80 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 78-79.
81 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 75, 82.
82 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 95.
83 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л.119; Д. 453 Л. 38.
84 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 128.
85 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 453. Л. 123.
[221]
86 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 148.
87 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 453. Л. 4.
88 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 453. Л. 56.
89 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 54.
90 ГАПО Ф. 20 Оп. 1 Д. 385 Л. 2.
91 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 257.
92 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 6.
93 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 2-4.
94 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 8.
95 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 9.
96 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 38.
97 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 15.
98 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 23.
99 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 259.
100 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 26.
101 ОР РНБ (Отдел рукописей Российской национальной библиотеки) Ф. 152 (К.А. Военский) Оп.1 Д. 278 Л. 10, 11.
102 Бессонов В.А. Военнопленные Великой армии 1812 года в России (по материалам Калужской губернии): Дисс … канд. ист. наук. Самара. 2001.С. 102.
103 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 28.
104 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 32-33.
105 Журналы Комитета министров. Царствование императора Александра I. 1802-1826. Т.2. 1810-1812. СПб., 1891. С. 646-647; ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 279.
106 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 280-281.
107 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л.39.
108 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 46.
109 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 59.
110 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 69-70.
111 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 52.
112 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 71.
113 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 94.
114 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 76.
115 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 101.
116 Документы об этом конфликте см: РГИА Ф. 1286 Оп.2 1812 г. Д. 13.
117 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 106.
118 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 108.
119 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 107.
120 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 485 Л. 2.
121 РГИА Ф. 1286 Оп. 2. 1812 г. Д. 13. Л. 81-82.
122 РГИА Ф. 1286 Оп. 2. 1812 г. Д. 203 Л. 121-122.
123 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 390 Л. 127.
124 ГАПО Ф. 20 Оп.1 Д. 485 Л. 3.
125 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 252.
126 ГАПО Ф.20 Оп.1 Д. 388 Л. 248.

 


В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru