Глава IX.
Как живут русские крестьяне.
[143] Дом или, вернее говоря, хижина русского крестьянина издали похожа на трехугольную пирамиду, основание которой несколько удлинено. Обыкновенно его строят из сосновых бревен, которые кладут одно на другое; промежутки же, остающиеся между ними, заполняют слоями мха. В стенах такой хижины редко бывает прорублено более одного или двух крохотных окошек, состоящих каждое из одного или нескольких кусков стекла или слюды. Ворота ведут на довольно тесный двор; там, обыкновенно по правую руку от дома, отдельно выстроены конюшня и сеновал, а слева к дому примыкают небольшие сени, которые ведут прямо в избу, т. е. в жилую комнату. Дверь до того низка. что приходится, дабы не получить сильного удара входя через нее, сильно нагибать спину или наклонять голову.
По правую руку, когда входишь в избу, можно всегда заметить в ней огромную печь, которая служит в зимнее время постелью для всей семьи. Если же последняя слишком многочисленна, она легко размещается на ночь на полатях, иначе говоря, на досках, устроенных возле потолка на той [144] же высоте, что и печь. Простые рогожи служат для крестьян постелью, а верхняя одежда заменяет для них одеяло. Летом мужчины и женщины и дети растягиваются на ночь, как попало на деревянных скамьях, которые обыкновенно устроены вдоль стен каждой избы. Чтобы предохранить себя от сильных, хотя и коротких летних жаров, они устраивают вне избы на открытом воздухе род настилки из снопов соломы; порою такая постель, служащая для всей семьи, устраивается под навесом, примыкающим к дому, но чаще спят просто под открытым небом и даже на голой земле.
Как бы ни было мало жилое помещение русского крестьянина, оно должно вместе с тем служить в продолжении всей зимы также помещением для воды, для свиней и вообще для всех обитателей скотного двора, которые почему-либо нуждаются в убежище во время зимних стуж. Большинство русских крестьян живет так бедно, что принуждено мириться с подобной теснотой.
Мне остается еще подвести инвентарь крестьянской мебели, но это не должно занять очень много времени. Мы уже видели, что кровати совершенно неизвестны русским крестьянам. Несколько глиняных горшков, размещенных вдоль двери или же на печи составляют все необходимые принадлежности их кухни. Мебель же состоит из простой деревянной скамьи, идущей вдоль стен избы и заменяющей, как мы говорили выше, и диван, и постель; вместо ж стола часто употребляют простую бочку или даже квашню. Лампа является предметом роскоши и встречается только у самых богатых крестьян. Большая же часть их обходится [145] с помощью тонко наструганной из сосновых полен лучины. Эти лучинки укрепляют при помощи железного крюка на таганке и ими освещают избу; ими же, как своего рода светильником, пользуются и тогда, когда надо сходить на конюшню или на сеновал. Когда же им говоришь. что при таком неосторожном способе обращения с огнем легко вызвать пожар, они отвечают, покачивая отрицательно головой: «Не беспокойтесь, чему быть, того не миновать!» Этот фатализм, отзывающийся фатализмом восточных стран, свойственной вообще всем народам, не вышедшим из некультурного состояния, лишает их всех преимуществ благоразумной предусмотрительности; он почти настолько же свойственен русским, как и их соседям-магометанам.
Сколько раз, когда мне приходилось подавать советы больному крестьянину, он буквально огорошивал меня таким ответом: «Не помогут, видно, мне уж ни лекарства, ни доктора, ни лекаря: что должно быть, - то сбудется, и ничем этого не переменить!» Эти слова часто произносились ими таким убежденным голосом и бывали проникнуты такой верой, что ее нельзя было ничем поколебать.
Когда входишь в избу русского крестьянина, тебя обдает всего отвратительным запахом, пропитанным миазмами, наполняющими всю атмосферу этих жалких лачуг, лишенных света и притока свежего воздуха; господствующий в них запах – это запах кислой капусты, одного из главных кушаний простонародья в России.
В обеденный час вся семья усаживается вокруг стола, осенив предварительно грудь крестным знамением. Хозяйка дома вытаскивает [146] вслед затем из печи огромный глиняный горшок со щами из кислой капусты; лишь изредка употребляют там вместо нее суп из овощей. Она выливает этот суп в большие посудины, каждый вооружается широкой деревянной ложкой, лежащей перед ним и принимается с аппетитом за еду. В свои щи крестьяне любят также крошить куски мяса. Другим из наиболее часто употребляемых и доставляющих им особенное удовольствие блюд является гречневая каша, приготовляемая также в печи. Питьем для них служит квас, получающийся от перебродившей муки, разведенной в кипяченой воде; этот напиток кисловат на вкус и производит освежающее действие.
Русский крестьянин умеет владеть своим топором с удивительной ловкостью. Так как в деревнях обыкновенно нельзя встретить ни плотников, ни столяров, то каждый из них приучается прекрасно владеть топором, который часто заменяет им и пилу, и рубанок, и все прочие инструменты. Часто удивляешься, проходя по деревне, еще недавно уничтоженной дотла пожаром, когда она всего через несколько месяцев вся отстраивается вновь. Но в этом нет ничего удивительного, если только владелец деревни своевременно снабдит своих погоревших крестьян лесом для постройки; если при том крестьянам удалось спасти от огня своих лошадей и свои плуги, несчастья, нанесенные пожаром, быстро исчезнут; при помощи своего топора они снова возобновят свою постройку и смастерят всю незатейливую необходимую мебель. Все же остальное является для них уже роскошью, и они могут обходиться и без него. [147]
Костюм русских крестьян носит вполне восточный отпечаток. Он состоит в течение зимы из довольно короткой шубы, выделываемой из овечьих шкур, летом же из кафтана, который шьют из толстого самотканого серого сукна, приготовляемого ими самими, или же – у более зажиточных из них – из темно-синего сукна. Этот кафтан довольно плотно облегает их тело и повязывается сверху широким красным кушаком.
Обувью служат для них лапти, род туфель, сплетенных из коры березы на подобие того, как плетут у нас корзины из прутьев лозы. Эти лапти подвязываются к ногам при помощи длинных шнурков, которые крест на крест обвивают ногу почти до самого колена. Под этой повязкой находится широкая полоса – летом холщевая, а зимой суконная, которую они употребляют вместо чулка, обматывая ею ногу до икры. Широкие белые штаны спускаются до самых лаптей, а поверх них одевается рубашка и подпоясывается тонким и узеньким пояском.
Лапти совершенно не предохраняют от холода и сырости; они очень нездоровы, да к тому же и неудобны, так как совершенно изнашиваются через пару недель. Если бы кому-нибудь довелось ввести во всеобщее употребление в России деревянные башмаки, он бы оказался настоящим благодетелем деревенского люда. Подобная обувь, считающаяся самой выгодной из всех прочих, великолепно подошла бы для жителей сырых и болотистых местностей. В то же время, уменьшая употребление лаптей, это нововведение содействовало бы также уменьшению порчи березовых рощ, являющихся самым драгоценным достоянием [148] северных стран. Из коры березы там приготовляют также корзины, рогожи; почки этого дерева употребляются в голодные годы в пищу, а сок его служит для производства уксуса и довольно приятного на вкус кваса. К несчастью в настоящее время это дерево истребляют там прямо безрассудно, совершенно не заботясь о его воспроизведении, и не трудно предвидеть то время, когда оно станет настоящей редкостью.
Каковы бы ни были средства русского крестьянина, он всегда необычайно гостеприимен, и в большинстве местностей путешественник, войдя в избу в обеденное время, перекрестившись перед образами и произнеся в виде приветствия «Хлеб да соль!», может без дальнейших церемоний присаживаться к столу хозяина дома.
Деревенское население по своим душевным качествам вообще стоит гораздо выше городских жителей; оно отличается большей любезностью, более участливо, менее наклонно к воровству и менее низменно; а если бы ему предоставить благодеяния свободы, которой оно безусловно достойно, оно стало бы еще лучше.
Мне неоднократно приходилось быть свидетелем таких чувствительных поступков, которые, без всякого сомнения, сделали бы честь и людям, чья душа не успела огрубеть от унижений и страшных злоупотреблений крепостной зависимостью. Я видел крестьян, являвшихся к призыву тянуть свой жребий за своих братьев или даже более отдаленных родственников; мне приходилось наблюдать, как другие соглашались перенести наказание розгами, наложенное на их товарищей или близких, и, наконец, я знаю и таких, кто соглашался жертвовать последним из своего достояния, [149] чтобы помочь своему ближнему выкупиться на свободу. Когда русский крестьянин станет фермером и будет снимать у собственника его землю, вместо того, чтобы работать на него в качестве раба, он удесятерит доход своего теперешнего господина, так как сам тогда удесятерит свои усилия, усердие и продуктивность своего труда. Когда он станет работать в рудниках, на заводах. фабриках и других промышленных предприятиях не из боязни палки, но из-за платы, нужной для поддержания его существования, он будет работать тогда с прилежанием и усердием, он освободится тогда от пороков, в которых теперь его упрекают – от лени, пьянства и воровства. Ведь это все – пороки рабства, это – лишь грязь тяготеющих на нем цепей, лишь ржавчина, пристающая к этому грубому металлу.
В Европе не найти ни одной такой страны, где было бы так мало изуродованных или просто плохо сложенных людей, как в России. Лица со слабо развитой грудью или с нежным телосложением, в особенности среди простого народа, не могут совершенно переносить здесь сурового климата. Во время зимы дети этого класса населения бывают едва одеты; в деревнях их можно встретить бегающими по улицам чуть ли не в одной рубашке.
Кажется, не найдется никого, кто бы, прожив некоторое время в России, не видел довольно часто, как самые малые ребята, почти голые, охватив своими руками зябнущее тело, садятся прямо на снег или на лед. Как только они озябнут или почувствуют иное недомогание, они тотчас же забираются на печь, где стоит всегда невыносимая жара. И вот, таким-то образом приучаясь [150] сперва переносить 25-30 градусную температуру мороза, а вслед затем 25-30 градусную жару, при таких быстрых сменах одной на другую, они закаляют свое тело; подобная перемена температур перестает оказывать какое-либо вредное влияние на их здоровье, тогда как для нас она, несомненно, сопровождалась бы каким-либо смертельным заболеванием.
Во всем свете, кажется, не найдется другого народа, который так сильно любил бы спиртные напитки, как любит их русский народ. Самые крепкие из спиртных напитков он предпочитает всем остальным. Наши слабые вина не представляют для него никакой прелести, так как производят слишком слабое действие на вкусовые его органы, огрубевшие от слишком частого употребления хлебной водки.
Эта водка приготавливается ими без особых приспособлений; она поэтому имеет прогорклый вкус и даже запах, и употребление ее не особенно приятно для лиц не привычных.
Человек из простонародья пьет ее во всех случаях своей жизни и во все часы дня, если он рад и весел, он отправляется выпить, чтобы еще более усилить свою радость. Если он чем опечален или впал в тоску, он пьет ее, дабы найти в ней утешение. Даже когда его приговаривают к порку, он считает величайшим несчастьем для себя, если ему не удается утопить свое горе в глотке водки; но если только у него в кармане найдется несколько копеек, он, не взирая на боль в омертвевшей от только что полученных ударов спине, мчится оттуда прямо в ближайший кабак, кидает мелочь на прилавок и, проглотив залпом отпущенную водку, испускает из [151] груди облегченный вздох, обтирает рукавом обмокшие усы и пускается дальше в путь. И водка, действительно, его утешает, он не чувствует более боли от ударов, да и вообще он больше ни к чему не годен; его ноги скоро отказываются идти далее, и он сваливается на землю в первом попавшемся углу.
Обыкновенно часто проявляется беспробудное пьянство во время праздников. Нередко можно видеть после какого-нибудь особенного торжества, празднуемого зимой, как понимают на улицах совершенно окоченевших, а то и оледеневших людей. В особенности часты подобные случаи в городах; анатомические музеи С.-Петербурга и Москвы зимой почти никогда не испытывают нужды в трупах для своих занятий.
Рассказывают, что в царствование Екатерины II какой-то предприниматель настолько разбогател от производства водки, что счел своим долгом устроить на свой счет в общественном саду бесплатное празднество для населения С.-Петербурга, чтобы этим способом достойно отблагодарить потребителей своей водки за все те выгоды, какие он получал от них. На этом празднестве все пили до бесчувствия, многие из собравшихся в сад на празднество так и не смогли встать из-за стола и замерзли. По окончании праздника, место пиршества напоминало собой поле сражения: с него пришлось унести до сотни мертвых и умиравших. По точным и довольно тщательным подсчетам статистики ежегодно на всем пространстве империи количество умирающих жертв пагубной страсти к спиртным напиткам достигает 200 тысяч человек.
Другим излюбленным времяпрепровождением [152] среди простого народа, как в часы досуга, так и при безысходном горе – является сон. Они ложатся спать почти тотчас же по прекращении работы; чтобы заснуть, русскому вовсе не надо ложиться в постель: простая доска, голая деревянная скамья, земля и даже льдина – все может заменить для него мягкий матрас. Эту наклонность ко сну, проявляющуюся у русских всегда и повсюду, следует приписать почти исключительно недостатку чувствительности, лишению удовольствий и отсутствию общественной жизни в особенности в деревнях. Русские чувствуют также чрезвычайное сильное влечение к разным играм и к упражнениям в силе ловкости, сопряженным даже с опасностью; оба последние пристрастия как бы стремятся оторвать их от сна, приводя в движение как физическую, так и духовную сторону их организации, и этим самым пробуждая их от той летаргии, на которую они осуждены своим климатом, всем складом общественной жизни. своими привычками, трудностями сообщений и недостатком общественных связей. В летнее время они устраивают для забавы себе качели, а зимой сооружают ледяные горы и скатываются с них на санках.
Деревенское население успело также пристраститься к танцам. Крестьянские танцы носят здесь вполне своеобразный характер: они состоят из ловких повертываний и притоптываний подошвой ноги, из плавных передвижений корпуса, в то время как ноги кажутся совершенно неподвижными; плечи же, бедра и руки во время этих танцев все время ходят ходуном. Танцы начинаются обыкновенно под звуки инструмента, немного напоминающего гитару и называемого здесь «балалайкой»; [153] в балалайке всего две-три струны, и ручка ее очень вытянута. Зрители на танцевальных вечерах аккомпанируют игре инструмента своим пением или свистом, что придает этой музыке необычайный, нов то же время вдохновенный и красочный характер; не надо однако думать, что музыка подобного рода режет слух, напротив, она непонятно мелодична.
Русский народ – музыкален по природе, и подобное явление мы беремся объяснить без особых затруднений. В самом деле, народы, обладающие верным слухом, склонные к пению и музыке, в то же время всегда обладают мягким и гармоничным языком, так как речь их скорее певуча.
Ухо, упражняемое долговременной привычкой, мирится только с мелодичными сочетаниями звуков и колебаний голоса, подобно тому, как рука привыкает выводить прямые линии. Можно поэтому сказать, претендуя на достоверность, что сами звуки человеческого голоса формируют чуткость слуха и придают ему ту точность, какой отличается ухо прирожденного музыканта. Если вы вслушаетесь, как говорят итальянцы или русские, то заметите без труда, как быстро они варьируют и колеблют интонацию своего голоса; весь их язык состоит из своеобразных речитативов, пленяющих и лелеющих слух… Но, быть может, возразят мне, ведь немцы также рождаются музыкальными, а между тем их разговорный язык слишком режет ухо, чтобы его можно было счесть музыкальным. Это, конечно, верно, если судить об их языке по грубому и странному акценту эльзасцев, жителей Гамбурга или же населения южной части [154] Германской империи, но если вы станете следить за модуляцией губ саксонца, жителя Ливонии или России, или же будете слушать пение в Опере в Дрездене или Вене, то вы убедитесь, что немецкий язык и вправду гармоничен и музыкален. Нет поэтому ничего удивительного в том, что русский народ, обладающий таким певучим языком, является в то же время и самым музыкальным из народов Европы.
У русских существуют особые песни на все главнейшие события их жизни, песни, отражающие все их чувствования и страсти: песни по поводу рождения, свадебные, погребальные, песни рабочие и песни, поющиеся в часы отдохновений, песни радости и печали. В походной палатке, точно так же, как и в роскошно убранном танцевальном зале можно там услышать исполнение вещей с таким же искусством, какого не всегда бывает возможно добиться от хористов нашей Оперы. Точно так же, как и итальянцы, русские никогда не поют в унисон, и приходится только разводить руками, когда эти люди, которые даже никогда не слышали названия музыкальных нот, импровизируют с такой легкостью и естественностью самые разнообразные вокальные пьесы.
Я, правда, знавал только крестьян Саратовской, Тамбовской и Херсонской губерний, т. е., так сказать, знаком лишь с южной частью российской Империи, но все, что я говорил по этому поводу, может быть с равным правом приложимо и к остальным областям России, так как, как верно замечает один из русских академиков, несмотря на разбросанность русского населения среди необъятных пространств империи, несмотря на разнообразие страны, климата и почвы, [155] оно всюду сохранило свой национальный характер. Действительно, - и это мне подтвердил как г. де-Марцилли, изъездивший Россию по всем направлениям, так и большинство других путешественников – у русской нации в отношении сходства в чертах лица, в нравах, привычках и обычаях существует гораздо больше однообразия, чем, например, среди жителей какого-либо из мелких государств Западной Европы. Русские, где бы вы ни взяли их: в Новгороде и в Астрахани, в Архангельске, Тобольске или Якутске – русские разнятся между собой гораздо меньше, чем немцы различных округов или чем французы различных провинций. Г. Ток приписывает эту неподвижность характера и привычек влиянию разнообразных причин. среди которых у него на первом месте фигурируют простой и однообразный образ жизни, спокойствие духа, не привыкшего к треволнениям, единство религии и единство пищи. Но, перечисляя все эти причины, ученый академик опустил наиболее влиятельную и могущественную из них, а именно, крепостное рабство, ставящее на один и тот же уровень, приводящее к одному и тому же знаменателю жителей страны, которая протянулась более чем на 3.000 миль в длину. Теперь мы попытаемся познакомить читателя с этим институтом рабства, как он сохранился в России, и мы будем иметь при этом возможность убедиться, как гибельно его влияние отражается как на крепостных, так и на их господах. [156] |
