|
XV.
Император Александр в Бартенштейне. – Прибытие великого князя Константина Павловича с гвардией. – Отправка Каменского с отрядом к Данцигу.
5-го (17-го) апреля император Александр вместе с прусским королем прибыл в армию и избрал Бартенштейн местом для императорской квартиры. В свите его находились: старший генерал-адъютант граф Ливен, два генерал-адъютанта князья: Гагарин и Волконский, генерал-майор Пфуль, главный гофмаршал двора граф Толстой, министр иностранных дел барон Будберг и сенаторы: князь Чарторыйский, Новосильцов и граф Строганов.
Трудно передать впечатление, произведенное на армию прибытием государя императора. Его встречали везде радостными криками столь же искренними, как и восторженными; повсюду слышались ликования и взаимные поздравления о столь радостном событии. Генералы, офицеры, солдаты, забыв о всех тягостях войны, испытанных ими в эту суровую и жестокую зимнюю кампанию, не ограничивались одним проявлением их всеобщей радости, но с новым усердием и усиленным рвением предались трудам и опасностям, возлагаемым на них славой и службой возлюбленного их монарха. Достаточно было наблюдать влияние, произведенное на всех прибытием императора Александра, [204] чтобы убедиться в том, что если во всех государствах, в которых монарх является единственным источником милостей, наград и даже славы, присутствие его оказывает чрезвычайно важное значение, то появление нашего монарха, обладающего сверх всех царских прерогатив еще любовью своих подданных, являлось истинным благодеянием для армии и в состоянии было внушить энтузиазм и породил великую деятельность, столь необходимую во всех отраслях управления армией, и вызвать порывы отваги и храбрости, часто решающие не только участь отдельных сражений, но судьбу и целых государств.
Не одна какая-либо причина побудила государя покинуть на время столицу и лично отправиться на некоторое время в армию. Несмотря на личную твердость характера короля прусского, многие опасались, что, представив ему картину тяжкого положения, в котором томились все его подданные, можно было бы охладить его рвение к продолжению войны и возбудить в нем желание вступить, отдельно от других держав, в сближение с императором Наполеоном. С другой стороны, Австрия по-прежнему пребывала в нерешительности. Она имела желание взяться вновь за оружие, но воспоминания о поражениях, испытанных этой монархией в недавно минувшую войну 1805 года, усиливали ее робость и нерешительность и причинили только то, что Франц II со дня на день откладывал движение своих войск, совершенно готовых сразиться с общим врагом Европы. Император Александр надеялся, что присутствие его в армии будет достаточным, чтобы значительно усилить храбрость короля и пробудить чувство мщения в императоре и чтобы вместе с тем заверить прочие союзные державы в твердости его намерения продолжать настойчиво войну, так как ни от кого не оставалось скрытым, что с этой целью делались в значительных размерах приготовления в пределах нашей империи. По прибытии в Мемель, император Александр получил от короля прусского несомненные доказательства благородных его чувств и заверение, что он не вступит в переговоры с Францией без одобрения этого Россией и без ее в этом участия.
Австрия продолжала по-прежнему пребывать в состоянии нерешительности до самого окончания новой войны, несмотря на ощущаемое и даже высказываемое ею опасение, что император Александр может утомиться продолжать столь кровопролитную войну, исход которой касался гораздо более Австрии, нежели России. Этого не скрывал и барон Кнорр, присланный правителем Галиции графом Вурмзером ко мне в Бартенштейн, под предлогом определения порядка выдачи паспортов для проезда в Австрию (Кнорр должен был [205] отправиться и далее в Кёнигсберг по тому же делу). Когда же я заверял его, что это опасение австрийского кабинета неизбежно последует, если Австрия не выскажется окончательно о времени открытия военных действий против Наполеона, – барон Кнорр поспешил возвратиться обратно в Вену, оставив совершенно свою поездку в Кёнигсберг. Так со времен французской революции постоянно случалось, что державы, всего более заинтересованные в войнах с Францией, не умели никогда вовремя нанести решительный удар противнику и всегда упускали из вида пагубные последствия их робкой нерешительности, обращая внимание или придавая значение обстоятельствам несравненно менее важным, а часто даже только временным и личным. При более решительном образе действий государств европейского материка в предшествовавшие времена и большей их добросовестности в их взаимных сношениях, конечно, не существовало бы то положение зависимости, в котором в настоящее время изнывают те же самые державы.
Целью поездки генерала Бертрана, посланного в феврале месяце Наполеоном к прусскому королю в Мемель, было предложить созвать конгресс, на который государства, заинтересованные в этой войне, должны были прислать своих представителей, чтобы договориться об условиях мира. Чтобы не прерывать сношений, начатых уже по столь важному и благотворному предмету, король прусский, переговорив с императором Александром, решился написать императору Наполеону дружественное письмо, в котором, отвечая на сделанное предложение созвать конгресс, избрав местом для оного Дрезден, король замечал, что этот город слишком подвержен разным неудобствам, вызываемым передвижениями войска, и опасностям, могущим возникнуть от превратностей военных действий, и поэтому король полагал бы, что Копенгаген заслуживает в этом отношении более преимущества. Кроме того, император Александр, совместно с королем прусским, считали необходимым, чтобы на предполагаемом конгрессе принимали участие представители Австрии и Англии. Наполеон со своей стороны заявил о необходимости участвовать на конгрессе представителям Турции и некоторых государств Рейнского союза. Эти переговоры хотя и не приводили ни к какому результату, но так как ни та, ни другая сторона не возбуждала вопроса о перемирии, то легко было заметить, что обе стороны желали выждать последствий предстоящих военных действий в эту вторую кампанию, а затем уже начать действительные переговоры о мире.
В Тильзите император Наполеон в разговоре со мною, между прочим, сказал: «Я предлагал конгресс, а вы, генерал, возобновили военные действия. Я очевидно должен был защищаться». Полагаю, [206] что Наполеон выразился таким образом из любезности ко мне с тем, чтобы начать разговор, обращаясь ко мне. После сдачи Данцинга Наполеон уже со всеми находившимися в его распоряжении войсками вполне наступал на меня и находился в двух переходах, не более, от берегов Пассарги в то время, когда я делал нападение на корпус Нея близ Гутштадта.
8-го (20-го) апреля прибыл его высочество великий князь Константин Павлович вместе с находившеюся под его начальством первой гвардейской дивизией. Это пришедшее из Петербурга подкрепление состояло из: лейб-гвардии Кавалергардского полка – пять эскадронов, лейб-гвардии Конного полка – пять эскадронов, лейб-гвардии Гусарского полка – пять эскадронов, лейб-гвардии Уланского его высочества полка – десять эскадронов, лейб-гвардии Казачьего полка – два эскадрона и одна рота гвардейской конной артиллерии; всего 28 эскадронов. Пехота: лейб-гвардии Преображенского полка – три батальона, лейб-гвардии Семеновского полка – три батальона и Измайловского – три батальона, лейб-гвардии Гренадерского полка – три батальона, Кексгольмского мушкетерского полка – три батальона, Пермского – три батальона, Великолуцкого – три батальона, лейб-гвардии Егерского полка – два батальона, второго армейского Егерского полка – три батальона, императорского ополчения (malice imperiale) – один батальон, стрелков ополчения – один батальон; всего 28 батальонов и 92 орудия артиллерии.
Боевая численность этой дивизии простиралась до 17.000 человек.
Пехота была первоначально поставлена в Шиппенбейле и его окрестностях, а кавалерия – в окрестностях деревни Парис. Великий князь прибыл в Баренштейн лично для получения приказаний от императора.
Прежде, нежели приступить к дальнейшему изложению событий, не в силах отказать себе в удовольствии воздать великому князю дань похвалы и удивления, вполне ему принадлежащие. С ранней молодости все военное всегда было предметом его господствующей страсти. Непрерывно занимаясь всеми мелочными подробностями военной службы, он не упустил из вида ознакомиться с правилами высшей тактики. Боевая опытность, присоединенная к его познаниям, со временем поставить его бесспорно наряду с самыми выдающимися генералами.
Я был не раз свидетелем, как его высочество, следя постоянно по карте за движениями как нашей армии, так и неприятельской, отзывался о них с основательностью и проницательностью самого опытного полководца. Он неоднократно находился в делах отдельных отрядов и никогда не затруднялся в выборе надлежащего образа [207] действия. Мне неудобно сообщать здесь частные письма, отправленные ко мне от его высочества во время его следования из Петербурга на присоединение к главной армии, но, чтобы дать читателям понятие об его убеждениях относительно точного исполнения приказаний главных начальников, а также о его личной снисходительности и доброте, позволю себе привести здесь нижеследующие слова из собственноручного его письма: «вы можете быть уверены, что я подам пример повиновения». Поэтому я не могу довольно нахвалиться образом действий его высочества, как генерала в армии, и его личным расположением и милостью ко мне как великого князя.
Не могу обойти молчанием один из поступков великого князя, свидетельствующим о добром его сердце и делающим ему слишком много чести, чтобы остаться в забвении.
Под самый конец сражения при Гутштадте мы нашли четырех французских кавалеристов, очень тяжело раненых; у одного из них оторваны были обе ноги, а у другого – вся верхняя часть ноги. Стоны этих несчастных привлекли на них внимание великого князя Константина Павловича. Опечаленный их положением, он послал немедленно за хирургом, который объявил., что эти несчастные умрут, несомненно, в самое короткое время.
– Это ничего не значит, – ответил великий князь, – пусть их немедленно отнесут в ближайшую деревню и обратят на них всевозможную заботливость и попечение.
Он послал близ стоявшему гусарскому полку приказание немедленно прислал людей с шинелями, чтобы перенесли раненых, и сам лично приказал солдатам обходиться с ними бережно и оставался на месте, пока не удостоверился лично, что эти искалеченные жертвы войны перенесены в сопровождении особого офицера в деревню. Эта прекрасная черта характера не изумит никого из тех, кому известна отеческая заботливость великого князя о вверенных ему полковых госпиталях и больных солдатах. Сколько еще других примеров мог бы я привести в доказательство великодушия и доброты великого князя! Эти примеры увеличили бы уважение и благоговение к потомку столь достойного и знаменитого рода. Великий князь вполне пользуется удовольствием, что сумел привлечь к себе сердца всех его окружающих, всех служащих под его начальством и всех сколько-нибудь его близко знающих…
В тот же день, 8-го (20-го) апреля, к генералу Платову подошло подкрепление, отправленное мною из главной армии и состоявшее из Гродненского гусарского полка в составе десяти эскадронов, вновь сформированных (поставленного в Рюмли), казачьего полка Денисова 7-го (поставленного в Мингден), пятого егерского полка [208] под начальством полковника барона Розена, которому было приказано занять Бишрфбург, и двух рот застрельщиков, ставших в Ваппендорфе. Послать подобное подкрепление, в особенности пехоту, являлось необходимостью, чтобы генерал Платов имел возможность более сильно поддерживать свои казачьи посты, на которые неприятель часто делал нападения, и притом отрядами, состоявшими не только из кавалерии, но и пехоты с артиллерией. Гродненский гусарский полк в скором времени, однако, был отозван из отряда генерала Платова и перемещен в авангард под начальством князя Багратиона.
Генерал-лейтенант Эссен 1-ый принужден был, по причине сильно расстроенного здоровья, отправился в отпуск; командование его корпусом, расположенным по Нареву, было возложено, по приказанию императора, на генерал-лейтенанта Тучкова, который и отправился из главной армии к своему новому назначению.
В то время наши войска спокойно стояли в своих кантонир-квартирах; этим воспользовались для пополнения и исправления всего утраченного в минувшую кампанию с тем, чтобы полки могли выступить в новую кампанию, вполне снабженные всем им необходимым.
Французы, которым подкрепления стекались со всех сторон, со своей стороны отрядили все излишние войска, без которых могла только обходиться великая армия, к Данцигу, чтобы усиленно заняться осадой этой крепости. Чтобы не прерывать изложение военных событий, совершившихся в главной армии, я не буду подробно говорить об осаде и сдаче Данцига.
Король прусский приказал выстроить в скорейшем времени в Кёнигсберге и Пиллау возможно большее число небольших вооруженных пушками судов, чтобы противопоставить их судам, выстроенным французами в Эльбинге, и обеспечить перевозку по Фриш-Гаффу всякого рода продовольствия, отправляемого из Кёнигсберга и Пиллау в армию генерала Лестока. Три подобных судна 30-го марта (11-го апреля) прибыли к устьям реки Пассарги, и одно из них с восемью орудиями направилось к устью реки Эльбинга, где и затопили старое судно, чтобы воспрепятствовать этим выходу неприятельских судов, отчасти уже вполне готовых. Прусское судно с 8-ю орудиями стало в этом же месте. Эта небольшая флотилия оказала очень большую пользу: благодаря ей, транспорты с продовольствием для войск нашего правого фланга продолжали доставляться водою исправно и безопасно. Она же охраняла и защищала все устья небольших рек, впадающих в Фриш-Гафф. суда, стоявшие впереди Браунсберга, захватили у французов восемь небольших судов из деревни [209] Ней-Пассарга, нагруженных провиантом. В окрестностях Эльбинга было захвачено также несколько судов с провиантом.
13-го апреля я потребовал от генерала Платова два казачьих полка, чтобы усилить ими кавалерию в авангарде князя Багратиона; он прислал мне полки: Исаева 2-го и Остолопова 4-го. Генерал Платов по-прежнему продолжал тревожить неприятеля днем и ночью небольшими казачьими отрядами, в особенности на речке Омулева (Она впадает в Нарев при Остроленке). Казаки нападали то на один, то на другой из неприятельских постов и всякий раз захватывали пленных. Неприятель, до крайности утомленный такими постоянными и внезапными нападениями, начал сооружать земляные укрепления во всех местах, где только представлялось возможным переправиться через реку.
Приведу здесь два рапорта маршала Нея к военному министру, свидетельствующие об испытываемых затруднениях в содержании войск его корпуса за это время:
«3-го апреля (нов. ст.) 1807 года. Гутштадт.
В позициях, занимаемых неприятелем, по-видимому, не произошло никаких изменений. Наш 15-й конно-егерский полк со времени прибытия его в мой корпус лишился 15 лошадей, погибших от недостатка хорошего корма; остальные – видимо погибают. Убийственно смотреть на подобную гибель такого прекрасного полка, который при открытии военных действий принес, несомненно, большую пользу, а теперь, очевидно, обратится в жалкую пехоту, если только ваша светлость не примете предложенной мною меры, а именно заменить мою легкую кавалерию, стоящую на аванпостах, кавалерийскими полками 3-го и 4-го корпусов. Я не переставал доводить до сведения о бедственном положении лошадей моего корпуса, но, по-видимому, желают думать, что занимаемые мною местности представляют какие-либо средства к существованию лошадей и людей, места, в которых стояли ранее войска маршала Даву, теперь покинувшие оные, также изобилуют не более продовольствием, и нередко фуражиры, проехав десять лье возвращаются назад с небольшим количеством худой соломы. Если бы ваша светлость могли нас снабжать хотя бы только четвертой частью положенной суточной дачи овса, то все лошади будут спасены, но без этого его величество потеряет лошадей на сумму 200.000 франков, разве что будет приказано сменять их другими всякие две недели».
«13-го апреля (нов. стиля) 1807 года. Гутштадт.
Посылаю вашей светлости рапорты смотрителя магазина и протоколы о тех худых обращениях, которым подвергаются интендантские чиновники при отправлении тяжелой их обязанности. Подобные неблаговидные поступки совершаются уже довольно давно со стороны офицеров гвардии, расположенной в тылу моих войск, как бы с целью лишить мои полки всякого продовольствия. Я бы предпочитал иметь дело с неприятелем; я бы в сем случае отражал бы их оружием. Я часто писал о подобных поступках главным начальникам войск, расположенных на [210] флангах и в тылу моего корпуса. Мне обещают поддержать порядок и охранять транспорты, направляемые к моему корпусу, но, тем не менее, всякий день совершаются те же самые беспорядки. Безусловно необходимо, чтобы ваша светлость подвергли виновных примерному наказанию и издали строгие приказания к пресечению бесчисленных злоупотреблений по продовольствию войск. необходимо до крайности сделать начальников войск ответственными в благополучном движении провиантских транспортов, следующих по местностям расположения их войск, и обязать их вместе с тем доставлять означенные транспорты с достаточными прикрытиями (конвоем) до самого места их назначения. Без этого транспорты, ко мне назначаемые, не будут доходить в исправности; они будут разграблены дорогою, а самые лошади выпряжены из повозок».
Государь император удостоил одобрить предложение мое о формировании особого корпуса, который должен был быть размещен в Литве. Формирование этого корпуса началось уже в действительности, но скорое заключение мира сделало это бесполезным. Поступившие в состав его лица были все уволены для приискания себе службы и занятий внутри империи.
16-го (28-го) апреля был в Бартенштейне совет, на котором присутствовали император Александр и король прусский; я также имел честь находиться в этом совете, на котором решено было отправить отряд войск на помощь крепости Данцигу, под начальством генерал-майора графа Каменского (Необходимо заметить, что после сражения при Прейсиш-Эйлау Наполеон направил часть своих войск на усиление корпуса, занятого осадою Данцига, и поручил маршалу Лефевру принять все меры к скорейшему взятию этой крепости, которую искусно и мужественно оборонял известный генерал-от-кавалерии граф Калькрейт. Продолжительная осада и частые вылазки значительно уменьшили численность гарнизона, и государю императору угодно было выразить желание, чтобы Беннигсен подкрепил гарнизон Данцига русскими войсками из состава вверенной ему армии. Таковые были отправлены под начальством генерал-майора князя Щербатова в числе 2.000 человек из Кёнигсберга через Пиллау 12-го (24-го) марта 1807 года. Войска эти приняли деятельное участие во многих вылазках против французов, к которым скоро подошел еще со своим корпусом маршал Мортье. успевший заключить 180го апреля перемирие между шведскими и французскими войсками в Стральзунде. Тем временем решено было послать на усиление гарнизона Данцига еще несколько русских войск под начальством генерал-майора Каменского. Положение Данцига делалось с каждым днем все затруднительнее. Скоро в крепости оказался недостаток в порохе, и граф Калькрейт 8-го (20-го) мая заключил с уполномоченным маршала Лефевра, генералом Друэ, условие о капитуляции Данцига и его гарнизона, а 14-го (26-го) числа крепость и город были заняты французами. Это доставило Наполеону возможность все войска свои, бывшие под Данцигом, направить также против Беннигсена). Этот отряд состоял [211] из четырех пехотных полков 4-й дивизии, а именно: Архангельского, Навагинского, Полоцкого и Тобольского; а также 21-го егерского и одного казачьего полка (Беннигсен пропустил Могилевский полк, указанный у Михайловского-Данилевского, стр. 282). Король взял на себя снабдить этот отряд необходимую артиллерию во время перехода его от Кёнигсберга в Пиллау. Главное назначение отряда состояло в том, чтобы, переправившись через канал у Пиллау, двинуться на Наргунь. Я осмелился при этом заметить, что считаю это движение крайне опасным, так как невозможно допустить мысли, чтобы Наполеон не узнал о движении этого отряда и не принял заблаговременно всех мер к отражению этого намерения, причем отряд этот встретил бы большие затруднения не только в достижении возложенной на него задачи, но и при своем отступлении.
Тем не менее, предложение направить этот отряд сухим путем, по косе, высказанное королем прусским и его штабом и одобренное уже ранее советом, восторжествовало. Но генерал Каменский не успел дойти до Пиллау (Пиллау – маленький городок, южнее Кёнигсберга на берегу Фриш-гафа. Еще южнее, следуя балтийским морем по берегу – Нарунгская коса, а затем Данциг), как через верных лазутчиков получено было известие, что Наполеон из ближайших корпусов выбирает войска и направляет их на Наргунь. Тогда король прусский одобрил мое первое предложение, посадить отряд генерала Каменского на суда в Пиллау и высадить их у Вейксельмюнде (Это укрепленное место при впадении Вислы в Балтийское море, впереди города Данцига). Государь император разрешил мне отправить в скорейшем времени соответствующие приказания графу Каменскому, а король прусский вместе с тем послал необходимые приказания генерал-губернатору Кёнигсберга, генералу Рюхелю, чтобы он озаботился доставкою в Пиллау судов и всего необходимого для перевозки войск.
Генерал-лейтенант Лесток отрядил от своего прусского корпуса семь батальонов пехоты и полу-батарею артиллерии с 12-ти фунтовыми орудиями, полу-батарею с 6-и фунтовыми орудиями и одну батарею конной артиллерии, под общим начальством генерала Рембова, которые все должны были направиться в Кёнигсберг, а затем сделать диверсию на Нарунг в то время, как генерал Каменский произведет нападение на французские войска, расположенные между Данцигом и Вейксельмюнде. Отправка этого отряда ослабляла, конечно, прусский корпус генерала Лестока, а потому для подкрепления последнего я послал к нему пятую дивизию под начальством [212] генерал-майора Олсуфьева 3-го, состоявшую из четырех пехотных полков и одного казачьего. Генерал Лесток поставил эту дивизию в Цинтене, присоединив к ней еще двадцать эскадронов прусской кавалерии; это составило резерв генерала Лестока.
|
