|
IV.
Начало военных действий. – Боевые силы обеих сторон. – Затруднение в продовольствии русской армии. – Попытка Наполеона заключить перемирие с Пруссией. – Первые встречи с неприятелем.
27 сентября (9 октября н. ст.), находясь в Меджибоже, в Подолии, в ста верстах от Днестра, в армии, назначенной для военных действий против турок, я получил чрез фельдъегеря рескрипт императора от 24-го сентября (6-го октября), в котором в самых милостивых и лестных выражениях государь удостаивал меня командования корпусом, составленным из четырех дивизий: второй – под командою генерал-лейтенанта Остермана; третьей – под командою генерал-лейтенанта Сакена; четвертой – под командой генерал-лейтенанта князя Голицына, и шестой – под командою генерал-майора Седморацкого. Его величество в то же время предписывал мне по возможности ускорить прибытием моим в Гродно. Эти четыре дивизии состояли всего из 60.000 человек строевых и не строевых, с которыми мне предназначалось идти на помощь прусскому королю против Наполеона.
Я отправился на другой день 28 сентября (10 октября) и прибыть 3 (15) ноября в Гродно, где нашел уже прусских комиссаров: генерал-майора [40] Глебовского и тайного советника Штейна, присланных королем для определения маршрута моей армии. Я присоединил к ним моего начальника штаба генерала Штейнгеля, и они усиленно трудились над составлением конвенции о движении русской армии по прусским владениям. По этой конвенции солдаты должны были получать продовольствие на этапах, т. е. от хозяев квартир, а фурах должен быть выставлен обывателями везде, где будут проходить наши войска, по определенной цене. Эта конвенция была представлена обоим дворам на утверждение. Невозможно было в то время предвидеть даже необходимость устройства провиантских магазинов на правом берегу Вислы, потому что я должен был, не останавливаясь, двинуться в Силезию, перейти р. Эльбу и достичь театра военных действий. Я занят был пока принятием мер необходимых для перехода наших войск через границу и получил приказание, по возможности ускорить мое движение, не слишком утомляя, однако, войска, и во всем следовать приказаниям, которые его величество король прусский сочтет необходимым мне дать. Но скоро обстоятельства значительно изменились. Вместо продолжительного перехода, который я должен был совершить для достижения театра войны, поражения, испытанные прусской армией под Йеной и Ауэрштедтом 2-го октября, вызвали не только совершенное изменение предположенных военных действий, но и принятие с нашей стороны мер к возможно быстрому вооружению для обеспечения и защиты наших собственных границ. Этого всего менее, конечно, ожидали и еще менее были к этому приготовлены. При этом случае познакомились, однако же, со средствами России, когда идет речь о войне, угрожающей ее границам, и обширностью пособий, которые государь может ожидать, в виде всякого рода пожертвований, сделанных русским народом с величайшим восторгом.
За несколько дней до отъезда из Гродно я получил известие о несчастных сражениях при Ауэрштедте, Йене и Галле, бывших 2 (14) и 2 (17) октября. Эти печальные известия не замедлили достичь Петербурга, и мне прислано было приказание, по возможности сосредоточив мою армию, не переходить Вислы, чтобы не подвергать совершенно бесполезно опасности наши храбрые войска.
Генерал Буксгевден получил в то же время приказание, собрать в Литве четыре остальные дивизии, а именно: 5-ю – под начальством генерал-лейтенанта Тучкова; 8-ю – под начальством генерал-лейтенанта Дохтурова; 9-ю – под начальством генерал-лейтенанта Эссена 3-го; и 14-ю – под начальством генерал-лейтенанта Анрепа; все эти четыре дивизии составляли до 40.000 человек. Генерал Михельсон, начавший уже военные действия против турок, получил приказание [41] немедленно отрядить от своей армии генерал-лейтенанта Эссена 1-го с двумя дивизиями, которые, однако, составляли не более 17.000 человек, так как он должен был оставить несколько отрядов в тылу. Генерал Эссен 1-й получил приказание двинуться к Бресту, чтобы прикрывать наши границы.
Таковы были первые распоряжения, сделанные Россией. Прежде чем рассказывать далее, мне кажется, необходимо сказать несколько слов о силах неприятеля, приближавшегося к нашим границам с целью их занять. По самым верным и точным сведениям численность различных корпусов французской армии, перешедших Рейн, была следующая: гвардия под командою Бесьера – 12.000 человек, 1-й корпус Бернадотта – 16.000 человек, 3-й корпус Даву – 34.000 человек, 4-й – Сульта – 30.6000 чел., 5-й – Ланна – 23.4000 чел.. 6-й – Нея – 22.200 чел., 7-й – Ожеро – 11.4000 и 9-й – Лефевра – 12.000 чел., всего же 162.400 чел. Кроме того резервная кавалерия под командою герцога Бергского (Заменившего Мюрата, впоследствии короля Неаполитанского, женатого на сестре Наполеона I) – 20.4000 и резерв гвардии под начальством Удино – 8.000 человек; так что общее число французских войск достигало 190.800 человек. С таким числом войск французы начали войну с Пруссией в 1806 г.
Рассмотрим теперь без преувеличений потери, понесенные французской армией в действиях против пруссаков:
Под Йеной и Ауэрштедтом убитых 4.500 чел.
раненых – 8.000 чел., всего ………………………………….12.500 чел.
При Заальфельде и в других стычках до больших
битв убитых 500 чел., раненых 1.500 чел., всего ………….2.000 чел.
При Галле убитых 300 и раненых 900 чел., всего …………….1.200 чел.
В различных сражениях: при Нордгаузене, Ванцлебене, Зендрике и Пренцлау убитых 200 и раненых – 500 чел., всего ………………………………………700 чел.
В сражениях с генералом Блюхером в Мекленбурге и под Любеком убитых 1.500 чел. и раненых – 2.600 чел., всего ………………………………………………4.100 чел.
Под Магдебургом убитых и раненых …………………………….160 чел.
Всего ……………….20.660 чел.
К этому необходимо присоединить еще больных, которых в разных госпиталях до самой Вислы во французской армии насчитывалось 14.000 человек. Всего 34.660 человек, за вычетом коих из общей цифры 190.800 человек остается 156.140 человек, к которым после сражения с пруссаками [42] присоединились еще 16.000 человек баварских войск, что и составит 172.140 чел. Из этого числа войск были оставлены: в Силезии – 16.000 (баварцы все); Гессене – 2.000 чел., Гамбурге – 1.500 чел., Намельне – 800 чел., Магдебурге – 3.000 чел., Берлине – 2.000 человек, Любеке – 800 чел., Штетине и Кюстрине – 3.000 чел., всего 29.100 человек, так что действующую армию составляли 143.040 человек. С такою армиею французы, перейдя р. Одер, начали зимнюю кампанию против русских войск и остатков прусских армий. Русские при приближении французов к берегам Вислы имели всего 60.000 человек и пруссаки – 10.000 чел., которые и могли быть противопоставлены французам.
22 октября (3 ноября) моя армия начала переходить границу четырьмя колоннами: в Яловке, Гродно, Оолите и Юрбурге. Я сам отправился 27 октября (8 ноября). Прибыв с моим генерал-квартирмейстером 29 октября (10 ноября) в Остроленку, я застал там адъютанта императора Бенкендорфа, посланного из Петербурга к прусскому королю и которого сей последний посылал ко мне с депешами из Грауденца от 25 октября (6 ноября). В этих депешах король прусский сообщал мне о различных несчастных событиях, постигших его армию, а также о потере Штетина и Кюстрина и, наконец, о том, что французы двумя сильными колоннами форсированным маршем двигаются к Висле; причем одна колонна идет по южной части Пруссии, а другая – через Померанию и восточную Пруссию. Его величество выражал желание сосредоточить все русские и прусские войска плотною массою между Остероде и Сольдау позади р. Древенца, откуда в благоприятной для нас позиции можно было бы противодействовать успехам неприятеля в старой Пруссии или же атаковать его и заставить отступить обратно, если он перейдет Вислу. В то же время его величество король прусский поручил мне вступить в переписку с его генералом-от-кавалерии Калькрейтом, командовавшим тогда прусскими войсками, для согласования с ним наших общих военных действий.
Приняв в соображение, однако, местонахождения в то время наших четырех дивизий под начальством генерала Буксгевдена, а также и наших войск под командой генерала Эссена и лишение наших границ всякой защиты, я счел долгом представить его величеству королю, что если я со всею своею армией стану между Остероде и Сольдау, то неприятельская колонна, направляющаяся на Варшаву, будет иметь полную возможность вполне беспрепятственно вступить в пределы России. Но как я обязан оградить наши границы от всякого вторжения неприятелей, и в приказаниях государя императора [43] предписывалось мне, никогда не упускать из виду сей обязанности при всех моих военных распоряжениях, то я убедительно просил короля одобрить меры, признаваемые мною необходимыми в моем положении, и согласно которым я уже дал необходимое направление движению наших колонн. Данные мною в этом отношении приказания состояли в следующем: одна дивизия под командой генерала Седморацкого, стоящая в Праге (против Варшавы), отправить, под начальством полковника Юрковского, отряд из 5 эскадронов Александрийского гусарского полка, одного казачьего полка, батальона егерей и двух артиллерийских орудий, который, пройдя чрез Варшаву, займет одну позицию в Блоньи на дороге в Позен. а другую в Казуне, по дороге в Петроков или Бреславль.
В Петрокове, Позене, а также многих других городах великой Польши вспыхнуло уже восстание, возбуждаемое неприятелем. Полковнику Юрковскому приказано было поставить ряд легких отрядов на реке Бзуре с целью наблюдения за движениями неприятельской колонны, которая направляется к Варшаве. Эти отряды вместе с тем должны были препятствовать восставшим приблизиться к Варшаве ранее прибытия французской армии. Генерал Седморацкий займет отрядом правый берег Буга, от австрийской границы до р. Нарева, и поставит линию легких войск на правом фланге вдоль Вислы, на половине дороги до Плоцка.
Генерал-майор Барклай-де-Толли, начальствуя авангардом, отправится сам в Плоцк, имея в своем начальстве один полк егерей, полк пехоты, пять эскадронов легкоконного польского полка, два полка казаков и батарею конной артиллерии князя Яшвиля. Главная часть этого отряда займет окрестности Плоцка и Плонска, а казачья цепь на левом фланге будет служить продолжением цепи генерала Седморацкого. На правом фланге, со стороны Торна, она протянется до цепи прусских войск. Чтобы устроить кордон с этой стороны, он непосредственно обратится к генералу Лестоку. Барклай-де-Толли переведет отряды легких войск на ту сторону Вислы, чтобы образовать патрули и стараться получать известия о движениях неприятеля. Генерал-лейтенант Сакен с 3-ей дивизией займет пространство от Млавы до Сольдау и Гильгенбурга. Генерал-лейтенант граф Остерман займет второй дивизией окрестности Цеханова. Генерал-лейтенант князь Голицын – окрестности Пултуска, где будет моя главная квартира.
В этой позиции я мог сосредоточить мои четыре дивизии в два дня и направиться со всеми силами туда, куда потребовалось бы это обстоятельствами. Об этих распоряжениях, удостоившихся одобрения [44] короля, я донес моему государю. Прусский отряд, под командою генерала Калькрейта, находился на тесных кантонир-квартирах, между Заальфельдом и рекою Сольдау, причем аванпосты занимали линию Вислы от Данцига до окрестностей Плоцка. Генерал Лесток, командовавший в то время этими аванпостами, выслал их на левый берег реки Вислы, чтобы иметь точные известия о движении и приближении неприятеля. Один из моих отрядов, под командою майора Муцуиуса встретил в маленьком городке Бромберге двух неприятельских офицеров генерального штаба, посланных с небольшим отрядом на рекогносцировку; офицеры были взяты в плен, а их отряд – рассеян. Два дня спустя, приближение авангарда корпуса Ланна заставило прусские аванпосты перейти обратно за Вислу, и генерал Лесток приказал сжечь мост, находившийся на этой реке близ Торна, что и было исполнено 4-го (16-го) ноября.
Вместе с моим рапортом его величеству, отправленным из Остроленки, я писал также письмо нашему министру иностранных дел барону Будбергу, от 30-го октября (11-го ноября), в котором сообщал ему о деле, впоследствии и почти во все время продолжения кампании причинявшем мне величайшие затруднения и препятствовавшем предположенным движениям, – это дело касалось мер продовольствия армии. Я могу служить примером, что главнокомандующему часто не столь опасны неприятельские армии, как испытываемые им недостатки в средствах, требуемых армией при наступательных ее действиях. Подобные недостатки заставляют безвозвратно терять драгоценное время, и общественное мнение, не зная этих обстоятельств, приписывает всегда печальные последствия бездеятельности или ошибки главнокомандующего. Будет еще случай убедиться в этой истине, когда я дойду до рассказа об осаде Данцига, при которой недостаток продовольствия держал меня все время, так сказать, прикованным к той же самой позиции. Когда я писал свое письмо военному министру, была только речь о продовольствии армии, но впоследствии мы увидим, что Россия оказалась совсем неподготовленной к неожиданной войне не только в отношении продовольствия армии и устройства провиантских складов, но вообще относительно всех средств, которые должны быть заготовлены заранее и которые настоятельно необходимы для действующей армии с той целью, чтобы главнокомандующий не был связан в своих действиях.
В конце моего письма я старался обратить внимание министра на жалкое положение сил, которыми мы располагали, чтобы противопоставить угрожавшему нам потоку. Я в особенности настаивал на необходимости вовремя принять меры, которые сделали бы нас способными [45] к сильному сопротивлению. Это было тем более настоятельно, что все известия удостоверяли нас в том, что силы французской армии, быстро подвигавшейся против нас, значительно превосходили не только войска, находившиеся в моем распоряжении, но даже и те, которые могли бы быть еще собраны нами в непродолжительное время. Побуждаемое подобными обстоятельствами правительство обратилось к народу, который с величайшей готовностью и даже воодушевлением содействовал образованию ополчения в 612.000 человек, не упоминая о бесплатных пожертвованиях, сделанных частными лицами деньгами, лошадьми, хлебом, оружием и проч. и проч. для защиты дорогого отечества. В манифесте, изданном в Петербурге, изложен порядок формирования этого ополчения и распределение его по разным губерниям государства. Впоследствии нашли, что назначенная цифра слишком значительна, и, уволив некоторую часть собранных ратников, уменьшили численность ополчения до 215.000 человек, действительно выставленных народом. Но отдаленность многих губерний нашей обширной империи не дала им возможности прибыть вовремя к армии.
Прибыв 31-го октября (12-го ноября) в Пултуск с генерал-квартирмейстером, я первым делом озаботился изысканием средств для продовольствования армии. Не найдя ни одного провиантского магазина, не имея никакой возможности достать какую-либо повозку, принадлежащую войску, для перевозки провианта, я видел к тому же, что дороги к несчастью делаются непроездными, а крестьянские лошади уже изнурены, слишком малосильны, чтобы быть годными к перевозке, и даже околевают немало. Кроме того, я стал ежедневно получать донесения из отрядов о недостатке продовольствия, которым страдают войска, и о необходимости, в которую поставлены полки, рассылать фуражиров, чтобы силою забирать по деревням необходимые им припасы. В этом крайнем затруднении я обратился к губернатору Варшавы, барону Колеру, с просьбою, выдать мне необходимые припасы варшавских или других местных магазинов, хотя бы единственно для дивизии, стоявшей в Праге и ее окрестностях. Я получил ответ, что он не находит возможным исполнить мое желание; все, что он может со своей стороны сделать, заключается в том, что он снабдит провиантом на день или два одну дивизию генерала Седморацкого. Я послал это письмо в подлиннике барону Будбергу в Петербург, описав ему крайнее затруднение, в котором находится армия; вместе с тем я просил его указать мне средства, которые могли бы вывести армию из этого критического положения.
Таким образом оказалось, что даже мы были лишены пособия в [46] отношении продовольствия в стране нашего союзника, за которого пришли сражаться. Тотчас по приезде в Варшаву я предлагал послать сильные отряды, чтобы до прибытия неприятеля захватить, насколько будет возможно, значительные магазины, находившиеся во многих местах невдалеке от Варшавы, на левом берегу Вислы. Но предложение это было отклонено под тем предлогом, что на него нельзя согласиться, не испросив положительного соизволения короля, а между тем время было слишком коротко, чтобы выжидать ответ его величества, который, конечно, не был бы отрицательным. последствием этого было то, что все эти магазины попали в руки французов. Худое намерение заведовавших этими складами проявилось еще в большей степени в Плоцке, где от генерала Барклая-де-Толли скрыли значительное количество хлебных запасов, действительно находившееся налицо, и притом в такую минуту, когда он был в величайшем затруднении, как и чем продовольствовать свой отряд. Только в ту минуту, когда мы собирались покинуть Вислу, ему открыли этот склад, оказавшийся очень значительным, но недостаток времени и перевязочных средств не позволил вполне перевезти эти запасы. Таким образом, наше затруднение в продовольствовании армии увеличивалось с каждым днем среди страны союзной и изобиловавшей всякого рода жизненными припасами.
В одном из моих разговоров в Тильзите, с князем Невшательским, во время мирных переговоров он мне сказал: «мы имели на 50 процентов более преимуществ, чем вы в этой войне, которая для нас являлась войною наступательною и позволяла нам делать реквизиции во всех завоеванных местах». Я испытывал эту истину во се время продолжения войны.
4-го (16-го) ноября я отправился в Варшаву, чтобы лично переговорить с генерал-губернатором этого города, бароном Колером. В то время очень опасались волнений в Варшаве, имевшей 60.000 жителей, на которую с самого начала надлежало смотреть, как на очаг восстания, коль скоро французы займут город. Мы согласились в том, что все боевые припасы, находившиеся еще в этом городе, будут доставлены на Вислу, откуда направятся по Бугу в Нарев для потребностей русской армии. На торговых судах, приходивших из Данцига, находили еще свинец и дробь в довольно большом количестве; я приказал их отобрать и перевезти туда же. Прусская артиллерия, стоявшая в Варшаве, была расположена частью с городскими войсками на больших площадях города, а остальная – близ моста на Висле; наконец, весь гарнизон должен был собираться [47] по ночам в разных домах, чтобы иметь возможность в порядке покинуть город по первому сигналу.
Генералу Седморацкому дано было тогда же приказание немедленно построить под Прагою, на правом берегу Вислы, батареи, чтобы сильнее защищать переправу через реку. Очень благосклонное письмо короля прусского к князю Иосифу Понятовскому, которым он поручал ему устроить городскую стражу для охранения порядка в городе, много способствовало сохранению спокойствия, господствовавшего в городе в период времени от очищения Варшавы прусскими войсками до вступления в нее французов. Князь Понятовский, племянник последнего польского короля, сумел воспользоваться уважением, которое ему оказывали, и распоряжался с большою осторожностью и умением.
5-го (17) ноября авангард корпуса Ланна дошел до Подгоржа против Торна, где находилась главная квартира генерала Лестока. Командовавший авангардом генерал послал парламентера с письмом к магистрату, предлагая городу сдаться и требуя, чтобы он немедленно переправил ему все суда, находившиеся в то время на правом берегу Вислы, а также прислал бы ему значительное количество хлеба, говядины и проч. и проч.; при неисполнении этого требования город должен бы подвергнуться бомбардированию и сожжению. Генерал Лесток отправил парламентера обратно с ответом, что он не дозволяет городу исполнить какое-либо из сих требований французского генерала. Парламентер не успел еще выйти, как уже в город было брошено несколько бомб. На другой день весь корпус Ланна, состоявший из 18.000 человек, подошел к Торну, который
был бомбардирован, но без успеха. Были сделаны попытки убедить генерала Лестока сдать город, но он с достоинством и твердостью отверг это предложение. Лесток имел даже свидание с генералом Виктором, а потом и с Ланном, на небольшом островке на Висле; французские генералы употребили все свое красноречие, чтобы убедить генерала Лестока вывести свои войска из города и с берегов Вислы, но он оставался при своем твердом намерении защищать вверенное ему место. Генералы разъехались, и по приказанию Ланна город был снова бомбардирован, но без особых последствий. Между тем, французы нарубили лесу и перевезли суда из р. Браге в Вислу для сооружения моста. Генерал Лесток возымел намерение отнять, по возможности, эти суда у французов. Стрелковый батальон Бюлова исполнил это поручение и истребил 26 лодок. Неприятель, утомленный сопротивлением Лестока, отказался от намерения перейти Вислу в окрестностях Торна и продолжал свое движение к Варшаве [48] по левому берегу Вислы. После ухода корпуса Ланна, вскоре по той же самой дороге прошел мимо Торна корпус Ожеро и также бомбардировал, но слабо этот город.
Возвратившись в Пултуск 6-го (18) ноября, я получил вскоре письмо прусского короля из Остероде от 11-го (23) ноября, в котором его величество сообщал мне, что к нему приезжал генерал Дюрок с предложением перемирия от имени императора Наполеона, но что предложенные условия были такого свойства, что его величество не нашел возможным на них согласиться. Король прибавлял, что вскоре сам лично меня познакомить с содержанием этих предложений. Генерал Дюрок должен был возвратиться на другой день к своему императору. Король добавлял, что он считал своим долгом меня немедленно известить об этом обстоятельстве на тот конец, чтобы я мог вовремя принять меры, так как весьма вероятно, что после полученного отказа неприятель еще более ускорит сове движение. Генерал Дюрок уехал действительно 11-го (23) ноября из Остероде, а корабль прибыл в мою главную квартиру в Пултуск 12-го (24) числа.
В Варшаве в то время уже находились: Мюрат с частью резервной кавалерии и корпуса Даву и Ланна, силы которых значительно превосходили мои; к тому же было известно, что и прочие корпуса великой армии приближались уже к Висле.
По вышеизложенным обстоятельствам переправа чрез Вислу на оконечности моего левого фланга находилась уже в руках неприятеля, и я должен был опасаться, что он пожелает этим воспользоваться и нападет на отдельные мои отряды прежде, нежели я успею сосредоточить всю свою армию. Поэтому я не мог сохранять долее мою позицию на Висле и должен был, не теряя времени, позаботиться о сосредоточении моих сил и о прикрытии наших границ со стороны Бреста, куда генерал Эссен 1-ый еще не прибыл.
В надежде, что французы еще не знают о приближении отряда генерала Буксгевдена, и, полагая, что они будут меня преследовать с тою горячностью, которую они всегда проявляют в своих военных действиях, я решился отойти назад к подходившим ко мне подкреплением. С этой целью я приказал войскам выступить из мест их расположения 20-го ноября (2-го декабря) по направлению на Рожаны и Остроленку (два пункта на реке Нареве), где мог со мною соединиться, по моему предположению, генерал Буксгевден, по крайней мере, с некоторой частью своего корпуса, и куда должен был также прибыть и прусский отряд под командой генерала Лестока. Я надеялся завлечь неприятеля в обширные простирающиеся [49] туту равнины, но этот замысел мне не удался. 24-го ноября (6-го декабря) я получил донесение, что неприятель, не подвигаясь вперед, удовольствовался укреплениям своей позиции в Праге разными сооружениями, причем заставил работать множество жителей. Я решился вернуться немедленно опять в Пултуск. Я расположил теперь свою армию на тесных квартирах в две линии таким образом, что в двое суток все отряды могли быть соединены вместе под Пултуском, на правом берегу Нарева. резерв в 12 батальонов был расположен близ города вдоль этой реки.
Генерал-лейтенант граф Остерман, которому я поручил начальствование левым крылом армии вместо генерала Седморацкого, занимал окрестности Сироцка и Чарнова, с целью защищать переправу чрез реку Вкру при впадении ее в Нарев и чтобы задержать неприятеля на время мне необходимое для сосредоточения всей моей армии около Пултуска. Генерал Барклай-де-Толии был послан в Ново-Място с авангардом, чтобы занять реку Вкру. Его аванпосты на левом фланге прикасались с таковыми же отрядами генерала графа Остермана. а на правом фланге – с отрядами генерала Лестока, которого я отозвал из Торна в Страсбург на реке Древенце. Он прибыл со своим штабом 24-го ноября (6-го декабря) в Голубь, а на другой день в Страсбург. Отказавшись от защиты Вислы, я не мог уже удерживать Торн; я должен был беречь войска, а оставленные мною для защиты этого города неизбежно были бы утрачены, потому что это место не настолько укреплено, чтобы гарнизон его мог бы долго держаться.
25-го ноября (7-го декабря) полковник гусарского Александрийского полка Русанов со своим эскадроном и ротой 4-го Егерского полка, под командою капитана Кулиша, был послан на рекогносцировку от Помехова на Модлин к Сохочину. На возвратном пути он заметил, что неприятель перерезал ему дорогу своей пехотой. Он решился оружием проложить себе путь сквозь пехоту, что ему и удалось без значительных потерь. Наша пехота была неоднократно окружаема неприятелем, полагавшим, что она не в состоянии уйти, но капитан Кулиш в своем критическом положении не растерялся. Он опрокинул приближавшегося к нему неприятеля с фронта, взял две небольшие батареи и принудил французов бежать до реки Вислы, где они бросились в лодки, при чем потеряли нескольких людей от наших выстрелов. Между тем неприятель занял дорогу в Помехово, по которой наша рота егерей должна была проходить обратно. Капитан Кулиш был об этом извещен, и этот отважный капитан, несмотря на то, что дрался [50] с утра до трех часов после полудня, и, имея уже весьма немного патронов, решился пробираться лесом, миновал деревню Врону и достиг благополучно Колозоиба, где перешел реку Вкру и соединился с отрядом генерала Дохтурова. В этом деле, сделавшем большую честь капитану Кулишу, мы потеряли всего 26 человек убитых, раненых и без вести пропавших. По докладу моему о подвиге Кулиша государь император пожаловал капитану орден св. Владимира 4-й степени, а король прусский – орден «pour le merite». Этому храброму офицеру не удалось, однако же, воспользоваться этими почетными наградами, потому что он в скором времени имел несчастье быть убитым в деле под Зерновым (?), где также отличился.
Много было мне высказано против принятого мною решения: не защищать переправу через Вислу и притом вполне с военной точки зрения, как это и надлежало ожидать от знающих людей. Оставляю без возражения все появившиеся суждения об этом; было бы совершенно бесполезно их опровергать. Самомнение, решающееся судить очень скоро и без знания дела, о котором даже и невозможно иметь ясного понятия, – явление слишком обыденное, чтобы удивляться ложным суждениям, которые ежеминутно теперь слышатся. Если их произносит человек военный, то иногда на них опираются. Но в глазах просвещенного человека он обнаруживает только свое невежество, разве что еще иногда к этому присоединяется и недобросовестность. Если же это говорит лицо не военное – то только смеются; это самое лучшее, что можно сделать. Достаточно припомнить, что едва война окончилась, как появилось множество очерков, описаний и даже историй этой войны, которые убеждают в том, что авторы заботились преимущественно о том, чтобы быть первыми, писавшими о войне, но не о том, чтобы сказать правду или раскрыть обстоятельства, которые вызвали и обусловили события. Военное лицо, желающее со вниманием и с картой в руке исследовать позиции обеих армий, найдет только одно событие, которое особые, неотвратимые причины делали неизбежным.
Вся армия, бывшая под моим начальством. как уже мною сказано выше, состояла всего из 60.000 человек, включая в то число и нестроевых; прусский же отряд под командой генерал-лейтенанта Лестока – из десяти тысяч человек. Течение Вислы, начиная от границ Австрии до Грауденца, простирается почти до 45 немецких миль. Не совершил ли бы я непростительную ошибку, разбросав мои войска для защиты переправ на этой реке против армии более чем вдвое сильнейшей и притом на линии очень обширной, даже если бы захотели принять предположение, что крепости Грауденц и Данциг [51] защищают вполне нижнюю Вислу. Припомним, что тогда еще не прибыли по назначению ни генерал Буксгевден, ни генерал Эссен 1-ый со своими корпусами.
Французская армия столь многочисленная, встречая благоприятное содействие местных жителей, и значительные отряды которой достигли уже Варшавы, имела своей задачей перейти во что бы то ни стало Вислу, одержать победу между этой рекою и Наревом, содействовать восстанию в областях, принадлежавших прежде Польше, и наконец, принудить армию генерала Михельсона отступить из пределов Турции.
Присоедините к этому то, что, желая защищать линию Вислы, я должен был занять очень сильно те главнейшие пункты, в которых неприятель мог совершить переправу и в особенности те, на коих неприятель делал демонстрации, каковыми были преимущественно Варшава и Торн. Но французы в то же время готовили лесные материалы необходимые для постройки моста на Нетце. Они могли доставить их в Вислу и спустить или поднять по реке, смотря по тому, где им нужен будет мост. Упорно желая защитить эти два крайних пункта, отдаленные друг от друга на тридцать миль, я рисковал не иметь возможности воспрепятствовать тому, чтобы французы не устроили себе какую-либо переправу между Торном и Варшавою. Чтобы это сделать, французам требовалось всего три дня; из них два – для сооружения моста и один – для самой переправы. Им не потребовалось бы прилагать много усилий, чтобы в продолжение 48 часов скрыть от меня движение их войск или из Варшавы, или Торна, или другого какого-либо места, уже занятого ими. Продолжая беспокоить меня со стороны Варшава или Торна, они могли бы выиграть еще один или два перехода без того, чтобы я мог принять меры, соответственные времени и месту для защиты переправы. Таким образом, я очевидно подвергался опасности, что армия моя будет разделена надвое и потерпит решительное поражение. Кроме того, эта переправа очень легко могла быть форсирована под Варшавою, против Праги, под покровительством нескольких батарей, и я должен бы был сосредоточить с этой стороны очень значительные силы.
Всего сказанного, без сомнения, более чем достаточно, чтобы побудить меня отказаться от обороны реки Вислы, помимо еще следующего соображения, которое, входя постоянно во все мои расчеты, должно было к ним присоединиться и подкрепить их.
События, происшедшие под Ульмом, были слишком еще памятны, [52] чтобы они могли ускользнуть от меня. Левое крыло австрийцев, примыкая к владениям Аншпаха и Байрета, считалось в полной безопасности; между тем, французы, не уважая нисколько нейтралитет этих земель, прошли по ним, обошли австрийцев и совершенно их уничтожили. Это породило совершенно неожиданные последствия. Теперь мое левое крыло упиралось Галицию. Не должен ли я был опасаться, что французы, если бы я слишком растянул свой правый фланг, пройдут через Галицию и обойдут мой левый фланг? Не должен ли я был принять меры против этого события, которое с самого начала могло все испортить? Бросьте взгляд на карту и посмотрите, какое обширное поле представилось бы свободному действию французов и какие были бы от этого последствия? Никакое подкрепление не могло бы подойти ко мне; все должны были бы спешить на защиту собственной страны. Поэтому, если я должен был беречь мои главные силы на краю моего левого фланга, то как бы я мог растянуться на моем правом фланге и защищать столь обширное протяжению, о котором уже я выше говорил.
Условия перемирия, предложенные генералом Дюроком, состояли в следующем:
Прусский король должен был сдать французской армии все крепости, занятые пока еще его войсками по Одеру и Висле, до заключения мира, об условиях которого не упоминалось даже. Он обязывался отказаться от союза с Россией; он должен был запереть все свои порты и гавани для английских судов. Он обязывался склонить Россию силою или убеждением к тому, чтобы она закрыла все свои порты для судов Великобритании и ее торговли.
Во время пребывания своего в Пултуске, король прусский поручил мне главное начальствование над его войсками, во главе которых, на место генерала-от-кавалерии Калькрейта, стоял его генерал-лейтенант Лесток, человек величайших достоинств, блестящим образом отличавшийся уже своими заслугами в предшествовавшие войны. В настоящей же войне, командуя всегда отдельным отрядом, составленным из русских и прусских войск, он окончательно упрочил свою прекрасную репутацию. Я должен еще присовокупить, что генерал Лесток справедливым и благородным образом действий успел приобрести доверие русских войск до такой степени, что все бывшие под его начальством гордились этим и отзывались о сем храбром генерале с величайшей преданностью и признательностью. Король сообщил мне, что он послал майора Гольца в Силезию с приказаниями сформировать прежде всего отдельный корпус из войск, размещенных по разным крепостям, [53] из солдат, удалившихся в эту область после различных сражений, а также из рекрут, вновь набранных. Этот корпус, имевший всегда возможность укрыться в одной из крепостей, был бы довольно значительного размера и в состоянии бы, конечно, производить сильные диверсии, что принудило бы французов отрядить против него значительный отряд. Не знаю, что воспрепятствовало осуществлению этого, очень умно задуманного плана. Собрали такое незначительное количество войска, что баварский корпус, вступивший в Силезию, разбил его и принудил остатки удалиться в Богемию. Большая часть крепостей сдалась одна после другой, и 1-го декабря неприятель начинал, хотя и слабо, бомбардировать Глогау, а 2-го числа эта крепость также сдалась. Бреславль сдался 8-го января почти после четырехнедельной обороны. 10-го января французы подошли к крепости Швейдницу, которая, продержавшись до 16-го числа, также сдалась. Я в свое время поговорю о событиях, происходивших в Силезии.
Король прусский, переговорив со мною о предстоявших военных действиях, уехал 14-го (26) ноября из Пултуска в Остероде. Прусские войска оставались пока в занятых ими позициях, выше мною упомянутых. Они составляли, за исключением гарнизонов в различных крепостях и войск, бывших еще в Варшаве: всего шесть стрелковых батальонов, восемь линейных пехотных полков, пятьдесят эскадронов кавалерии и девять батальонов артиллерии. В таком положении соединенная армия пробыла некоторое время. Генерал Барклай-де-Толли приказал нескольким отрядам казаков переправиться вплавь на другую сторону Вислы. Они имели несколько небольших, довольно удачных, стычек с французами и приводили всякий раз пленных, как солдат, так и офицеров, от которых мы и узнали, что принц Мюрат, с частью резервной кавалерии, и маршалы Даву и Ланн, с их корпусами, двигаются к Варшаве. Впоследствии стало известно, что главная квартира Даву прибыла 28-го октября (9-го ноября н. стиля) в Позен, и что он 4-го (16-го) числа направился к Варшаве.
Полковник Юрковский прислал нам также несколько пленных, взятых им в различных аванпостных перестрелках. 12-го (24) числа французы прибыли в Сохочин, и отряд, бывший под его начальством, был принужден отступить до Блонья, где еще 132-го (25) числа было небольшое аванпостное дело, стоившее по десяти человек с каждой стороны. После этого полковник Юрковский отступил к Варшаве. Этот город очищен прусскими войсками [54] 14-го (26) ноября в величайшем порядке, а самый мост на Висле сожжен. 15-го (27) числа отряд французской кавалерии вступил в Варшаву. Обыватели держали себя при этом очень спокойно, что, как я уже заметил, должно быть приписано благоразумным распоряжениям князя Иосифа Понятовского. Генерал Седморацкий получил приказание удерживать Прагу и защищать переправу Вислы. Прусский гарнизон, вышедший из Варшавы, имел еще 14.000 человек, но как полки его преимущественно состояли из поляков, то большая часть их бежала в Галицию, по достижении им Буга, составлявшего границу между Австрией и Россией с этой стороны. Этим прусский отряд значительно уменьшился.
Я не делал сперва никаких изменений в расположении моих войск и мог бы продержаться еще некоторое время, если бы генерал Седморацкий, которому я доверил левый фланг моей позиции и вместе с тем защиту переправы через Вислу в Праге (против самой Варшавы), не покинул совершенно внезапно совей позиции 19-го ноября (1-го декабря), вопреки положительным моим приказаниям. Он отступил на основании ложных известий, что французы идут уже по Галиции, чтобы обойти его с тыла. Французы в Варшаве немедленно были уведомлены жителями Праги об отступлении Седморацкого и не замедлили воспользоваться тотчас же оплошностью нашего генерала: они перешли Вислу и заняли Прагу. Когда я получил в Пултуске рапорт об отступлении Седморацкого, французы уже так сильно заняли Прагу, что я не в состоянии был бы овладеть ею обратно без сильного и притом бесполезного пролития крови. |
