: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

П. М. Майков

Записки графа Л. Л. Беннигсена
о войне с Наполеоном 1807 года.

Публикуется по изданию: Майков П.М. Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года. СПб, 1900.

 

II.

Дворы петербургский и шведский находились в довольно близких отношениях, и сношения их сделались довольно дружественными при посредстве самой войны, с целью действовать заодно против Франции. Мало обдуманный поступок со стороны Швеции, особенно в то время, как Россия была занята двумя войнами, возбудил, впрочем, на время, то естественное недоверие между двумя державами, из которых одна – жалеет прекрасные, утраченные ею, провинции, а другая – обязана всегда, и в особенности в тяжелые для нее минуты, смотреть с беспокойством на ревнивого соседа, слишком близкого к ее столице. Вот самый факт: Англия, желая уплатить деньги, которые давно должна была Россия, приказала доставить их в шведский порт Готенбург, чтобы оттуда перевезти по назначению. Шведский король задержал эти деньги под тем предлогом, что ему, на основании заключенных договоров, надлежит получить их от России. [12] Первое известие о задержании денег получено было в Петербурге в то время, когда первая должна была быть отправлена на прусскую границу и присоединиться к действующей армии, при первой необходимости. Петербургский двор не мог считать подобный род насилия единичным явлением, а счел необходимым приписать его изменению всей политической системы стокгольмского кабинета. На этом основании была приостановлена отправка войск из Петербурга, что в свою очередь имело весьма существенные и очень плачевные последствия. Не будь этого случая, подкрепление в 20.000 солдат прибыло бы к действующей армии если не к самому сражению у Прейсиш-Эйлау, то немедленно после него. Знающие хорошо положение в это время обоих сражавшихся армий, а также обстоятельства, в которых они обе находились, могут легко постичь все гибельное влияние этого, совершенно некстати случившегося происшествия, и то замедление в военных действиях, которое произошло от столь непристойного поступка со стороны союзника, и в такую минуту, когда необходимо было пожертвовать всеми соображениями для поддержания взаимного доверия и согласия.
В таком именно духе действовал постоянно император Александр, даже и в этом случае мудро обуздавший свое неудовольствие и негодование по поводу несообразного образа действия шведского короля. Он воздержался от всякого объяснения по этому поводу и не потребовал от Швеции даже возвращения по принадлежности задержанных денег. Таким образом, дружественные и исполненные доверия сношения по поводу предстоявших военных действий продолжались между Петербургом и Стокгольмом, по-прежнему, без заметного перерыва.
В апреле месяце, во время осады Данцига, я предложил послать пользовавшееся доверием лицо в Стокгольм с той целью, чтобы устроить отправку нескольких шведских военных судов на помощь осажденной крепости. Император одобрил это предложение, и камергер Рибопьер, один из числа состоявших при мне для иностранной переписки, был отправлен с этой целью в Стокгольм с письмом его величества. Король шведский очень благосклонно принял его, выразил большое сочувствие сделанному предложению и вручил Рибопьеру, при его отъезде, ноту, подписанную 23-го апреля 1807 года, в Мальвэ, его первым адъютантом по флоту Гюлленсвельдом. Нота эта была следующего содержания:
«Его королевское величество, приказав нескольким фрегатам и корветам отправиться к берегам Пруссии, к Пиллау и Фриш-Нерунгу, полагает, что для достижения всей желаемой пользы от этого мероприятия казалось бы необходимым деятельное взаимное [13] действие со стороны совокупных армий. Так как главная задача состоит в том, чтобы очистить Фриш-Нерунг от неприятеля, утвердившегося на этой косе, то для достижения этого необходимо устроить перекрестный огонь. Незначительная глубина Фриш-Гафа не позволяет ни одному судну его королевского величества войти в этот залив; но представляются еще два других средства, одинаково удобоисполнимые для устройства атаки с внутренней стороны. Первое состоит в том, чтобы в гаванях Пиллау и Кенигсберге соорудить плоты, поставить на них орудия большого калибра и этим путем устроить как бы плавучие батареи. Другое же средство следующее: в вышеназванных двух гаванях вооружить несколько судов, не глубоко сидящих в воде, и приблизить их, по возможности, к твердой земле. Укрепив на якорях, как плоты, так и суда (вооруженные тоже орудиями), открыть сильный огонь по осаждающим, который и произведен желаемое действие. Даже и при нынешнем положении дел, легко могут быть устранены все затруднения, которые, по-видимому, препятствуют осуществлению этого предположения. Так как сообщение с Данцигом водою свободно и не прервано, то в этой крепости можно поискать орудий большого калибра, которые не представилось бы возможным отправить из армии и которых не оказалось бы в Пиллау и Кенигсберге. Без сомнения, в этих двух городах имеются плотники на верфях; лес, балки и прочие необходимые материалы должны также находиться, а для ускорения постройки простых, но прочных плотов, способных выдержать орудия большого калибра, могут быть посланы в изобилии офицеры королевского величества, которые, если к ним обратятся, приложат свои знания и старания для руководства подобной работою.
Так как военные действия на суше могут касаться меня только насколько они будут совместны с военными действиями на море, то считаю необходимым заметить, что для достижения всей пользы, ожидаемой от предположенных мероприятий, является безусловною необходимостью сделать высадку войск на Нерунге, подвигать их вперед сообразно с успехами артиллерийского огня с плотов и стараться вполне овладеть земляною косою Нерунг, чтобы попытаться открыть с этой стороны сообщение с Данцигом. Все это, конечно, удостоит его величество, король прусский, одобрить, а настоятельность и важные интересы данного времени и самого дела побудят, без сомнения, его величество осуществит их».
Вот список шведских судов, посланных королем к берегам Пруссии: один фрегат 44-х пушечный, один – 36-ти и один – 18-ти; два больших военных брига, с 18-ю пушками каждый; куттер 12-тип пушечный и маленький бриг в 10 пушек. [14]
В то же самое время шведский король просил у прусского короля вспомогательный отряд войск в шесть тысяч человек. Хотя соединенной армии было очень затруднительно отрядить такой отряд, тем не менее, было решено немедленно отправить водою в Стральзунд генерал-лейтенанта Блюхера с отрядом в четыре тысячи человек, взятых частью из вновь сформированных прусских батальонов, частью же из корпуса генерала Лестока, которых я заменил ему русскими войсками. При этом обещали послать еще четыре тысячи человек, когда неприятель будет отдален от Кольберга.
Шведы в это время, невдалеке от Стальзунда, имели успешное для них дело с войсками маршала Мортье, но скоро в последовавшем вновь небольшом сражении потеряли все свои успехи и заключили перемирие, по которому, между прочим, было постановлено, что шведы не будут оказывать ни малейшей помощи ни Кольбергу, ни Данцигу, и что та из договаривающихся сторон, которая пожелает возобновить военные действия, обязана предупредить об этом другую за четыре недели до начала военных действий. Это перемирие, освободив вполне корпус Мортье от врагов, давало возможность отозвать его из Померании и направить против нас; он подошел вовремя к великой французской армии и принял участие в последних событиях второй кампании.
Таким образом, Швеция – единственная держава, которая имела еще вид какой-то деятельности – не только была очень далека от того, чтобы оказать какую-либо помощь России, но еще, с одной стороны, ослабила соединенную армию тем, что прусский отряд был отделен и послан на помощь шведам в Померанию, а с другой – увеличила силы французов, против нас выставленные, заключив вышеупомянутое перемирие, которое дало возможность присоединить к великой армии весь корпус маршала Мортье.
Теперь перейду к изложению отношений наших с прусским двором.
Личная дружба обоих государей являлась главной основой этих отношений; дружба, подобной которой история дает мало примеров; притом дружба – постоянная среди всех политических пререканий и неизменяемая, несмотря на все превратности судьбы и военного счастья.
Переговоры между Францией и Пруссией, совершенно чуждые России, и о которых ей не было даже сообщено официально, дошли уже до того, что берлинский кабинет не счел более возможным выбирать между войною и миром. Накануне разрыва этих переговоров король просил у своего союзника, в сентябре 1806 года, вспомогательный отряд в шестьдесят тысяч человек. Забывая всякие [15] соображения, император Александр не только не колебался ни минуты оказать королю просимую помощь, но сообщал ему твердое намерение помогать своему другу и союзнику всеми своими силами. Несмотря на всю быстроту, с которой собрали и двинули вперед просимый вспомогательный отряд, эта первая армия, в шестьдесят тысяч человек, вверенная моему командованию, едва достигла наших границ, как уже Пруссия потерпела полный разгром.
В ту минуту, как передовые отряды нашей армии переходили Неман с тем, чтобы через Силезию двинуться в Саксонию, Пруссия терпела поражение под Ауерштэдтом и Йеною, и пагубные последствия этого развивались страшным образом. Военные ошибки составляют грустную картину уничтожения Пруссии, уже давно разрушенную в основаниях ошибками политическими. Все ошибки, представляемые нам более или менее в отдельности историей войн, были некоторым образом повторены Пруссией. Трудно было бы перечислить их, но главнейшая, и которая одна в состоянии была повлечь полную гибель армии, состояла в том, что, вовсе не намереваясь напасть на французскую армию в то время, когда она была еще не сосредоточена, дали Наполеону время сосредоточить свои войска и, не придав должного единства своим собственным войскам, вручили судьбу всей своей монархии корпусам, расположенным отдельно друг от друга, и притом так, что наиболее выдвинутые вперед не могли быть своевременно поддержаны другими корпусами, стоявшими или в той же линии, или позади их, в резерве. Последовательное и полное поражение всех отдельных корпусов являлось неизбежно роковым последствием этого несчастного расположения войск, которое считали подсказанным благоразумием, упуская из виду, что обыкновенные меры предосторожности и мудрости, весьма недостаточные при системе современной войны, являются еще более недостаточными в борьбе с порывами гения. Военная история наших дней справедливо и беспристрастно осудит образ действия военачальников, которым вверена была судьба Пруссии; но все усилия военного искусства в состоянии ли они были предотвратить падение прусской монархии? или могли ли бы они хотя бы несколько отсрочить время этого падения? Полагаю, что не может быть сомнения в ответе, коль скоро Пруссия оставалась бы в том же одиночестве, в каком находилась даже накануне своего разрыва с Францией. Предшествовавшее поведение Пруссии лишило ее расположения прочих кабинетов, не укрепив, однако, ее отношений с императором наполеоном. Разрыв с Англией и Швецией был почти что объявлен; Австрия питала печальные воспоминания, и можно ли было едва верить, что император Александр, в личной [16] своей дружбе к королю прусскому и в участии своем к положению Европы, найдет достаточные доводы, чтобы позабыть пагубный образ действия Пруссии в минувшем году, наперекор его намерениям, порожденный нерешительностью Пруссии и ее уклончивой политикой, которая более не дерзала быть откровенной. К тому же окончательные поводы к разрыву с Францией – намерение Франции возвратить английскому королю Ганновер – и препятствия, поставляемые ею к образованию Северного союза, не были в состоянии сникать ей дружбы тех держав, содействие которых могло способствовать Пруссии выйти победительницей из предпринимаемой ею борьбы. Однако эта борьба не являлась добровольною; она являлась развязкою, последним актом трагедии, план которой был уже давно задуман, и основанная мысль которой ускользала только от короля. Его окружили всякими призраками, чтобы ввести в заблуждение относительно действительного его положения. Он не замечал, что проникал в лабиринт; он все полагал, что может повелевать событиями и держать в руках своих их нить, уже окончательно порванную променом его древних наследственных областей на Ганновер. Падение Пруссии ведет свое начало с того времени, как она примкнула к системе нейтралитета. Эта система не соответствовала более ни обстоятельствам, ни общему духу времени. Среди различных своевольных распоряжений Наполеона все, по-видимому, обеспечивало благоденствие прусским владениям, на дележе подтачивалось могущество короля и подготовлялась его гибель. Сильное волнение всей Европы, страшные потрясения, угрожавшие ей по очереди то с той, то с другой стороны, доставляли Пруссии по временам благоприятные минуты, чтобы возвратить себе свое превосходство, которое, по-видимому, обеспечивали ей ее силы и положение; но ее ослепление присоединялось к ее бездействию, чтобы упускать эти благоприятные минуты.
Не касаясь образа действий прусского кабинета во времена, предшествовавшие войне 1805 года, достаточно обозреть эту последнюю эпоху, чтобы иметь ясное понятие о той роли, какую еще могла играть Пруссия, и оценить все последствия принятого ею на себя поведения.
Когда Россия, Англия и Австрия все вместе решили вести войну против Франции, то эти державы предложили и королю прусскому присоединиться к их коалиции. Россия преимущественно взяла на себя вести надлежащие об этом переговоры. Все сделанные попытки, все усилия, направленные к этой цели, разбились о непреклонное намерение короля пребывать в нейтральном положении, которым он надеялся обеспечить благоденствие своих подданных, собственную свою корону и неприкосновенность своих владений. В это время четыре русские армии сосредоточивались вдоль границ, одна, под [17] начальством генерала Кутузова, направлялась прямо чрез Галицию на помощь австрийцам; другая, под командой Л. Буксгевдена, должна была служить подкреплением перовой. Третья армия, начальствование которой было вверено мне, под именем Северной армии подвигалась чрез Лифляндию к границам Пруссии и должна была быть подкреплена четвертой армией, которая равным образом подвигалась, под командой генерал-лейтенанта Эссена, со стороны Бреста. В том предположении, что Пруссия пристанет к коалиции, последние две армии должны были пройти по ее владениям, чтобы прибыть к своему назначению. Русский министр в Берлине получил приказание вступить в надлежащие о том переговоры. Вскоре имели случай убедиться, что от этих переговоров будет столько же успеха, как от предшествовавших, имевших целью склонить Пруссию к деятельному участию в коалиции. Наш министр должен был объявить берлинскому кабинету, что русской армии безусловно необходимо пройти по владениям Пруссии, и что петербургский кабинет, не имевший даже возможности предвидеть отказа в этом со стороны берлинского кабинета, дал уже своим войскам приказание вступить в пределы Пруссии к назначенному времени, именно 16 (28) сентября, чтобы следовать далее по предписанному им направлению. Это время приближалось уже, и король прусский, собирая войска для сохранения своего нейтралитета, писал императору Александру I непосредственно до последнего заявления г. Алопеуса, нашего министра в Берлине, письмо, в котором выражал, что ожидал всего менее подобного нарушения неприкосновенности его владений и что не только не подозревал этого, но был уверен, что может быть совершенно спокоен в этом отношении.
Всем известно, сколь много труда стоило императору Александру, всегда руководившемуся личной дружбой к королю, уступить настоятельной необходимости и получить от Пруссии формальное заявление о том, на что же она окончательно желает решиться? Александр I явил новое доказательство своих чувств к королю и, по получении королевского письма, предписав своим войскам приостановиться, возобновил переговоры. С этой целью он послал в Берлин своего генерал-адъютанта князя Долгорукого. Несмотря на собранные большие армии, которые могли быть противопоставлены Франции, существовало по-прежнему убеждение, что только при деятельном и весьма решительном содействии Пруссии можно будет с уверенность и в полном объеме достичь цели, предназначенной коалицией, и обеспечить безопасность, неприкосновенность и независимость европейцев государств и преимущественно Пруссии же.
Возложенные на князя Долгорукого настоятельные разъяснения клонились к тому, чтобы раскрыть прусскому кабинету общее положение [18] военных дел и собственное положение Пруссии и уверить ее самым торжественным образом о намерениях держав, составивших коалицию. Тем не менее Долгорукий при своем приезде был очень холодно принят и ему оставалось очень мало надежды на успешное выполнение возложенного на него поручения, как вдруг новое покушение со стороны Франции, одно из тех оскорблений, меру которых наполеон преисполнил впоследствии, показало королю, что может ожидать его самого впоследствии. Весь корпус маршала Бернадотта прошел вдоль прусских владений во Франции, так как это оказалось необходимым для осуществления тех мудрых военных соображений, которые с первого удара должны были разгромить Австрию и привести французское победоносное войск к стенам Вены.
Насильственное вступление французов в территорию Аншпаха и Байрейта, вопреки протестам подлежащих властей, побудило, наконец, прусского короля склониться на предложение России, разрешить вступление в пределы Пруссии русской армии под моим начальством и принять самому то положению, которое он должен был принять двумя месяцами ранее.
Между тем мы потеряли много времени, всегда столь драгоценного в подобных предприятиях, и в особенности действуя против такого деятельного и бдительного соперника, каким был император Наполеон. Пререкания наши с Пруссией приостановили наступательное движение наших войск, и Пруссии обязаны мы жалким исходом войны 1805 года. Поражения, которые она сама потерпела в войну 1806 года, были только последствием и дальнейшим развитием ее собственного образа действия. При меньшей слабости или при несколько более значительной проницательности и прозорливости берлинский кабинет, не ожидая нарушения неприкосновенности своей территории, являвшегося совершенно посторонним событием, мог бы на основании предшествовавших данных предвидеть, какие может он ожидать последствия от своих расчетов, которые в течение трех недель были совершенно рассеяны на двух краях его монархии. Неужели надлежало еще ожидать каких-то предлогов, когда со всех сторон виднелись только одни завоевания и ниспровержения государств? Размышления увеличились бы до бесконечности, если бы мы стали излагать в подробности поведение берлинского кабинета. Непосредственным последствием оного было то, что совокупное действие войск было нарушено и можно было с тех пор предвидеть, независимо от печального поражения австрийских войск, что кампания 1805 года не будет иметь того счастливого исхода, который можно было бы ожидать при содействии Пруссии. Я должен еще присовокупить, [19] что когда, наконец, был разрешен нашим войскам проход по прусским владениям, то исключительно потребовали, чтобы они перешли границу только в окрестностях Гродно. Отряд в 30.000 человек стоял у меня в Юрбурге. Поэтому я принужден был приказать ему направиться сперва в Гродно, где и должен был со всею остальною армией ожидать его прибытия, тогда как вся армия могла бы в это время уже прибыть в Варшаву, если бы войска, стоявшие в Юрбурге, могли перейти границу в этом месте. Это передвижение из Юрбурга в Гродно заставило меня потерять две недели. Без этого промедления я мог бы в Моравии нагнать армию генерала Кутузова и подкрепить его 50.000 человек задолго до Аустерлицкого сражения.
Наконец, союзный трактат был заключен между Австрией, Россией и Пруссией, и два повелителя – император Александр и король Фридрих-Вильгельм – скрепили условия трактата своими торжественными обещаниями. Последовавшее непосредственно за этим Аустерлицкое сражение, как оно несчастливо и ни было, не могло нисколько поколебать основные начала этого трактата. Напротив того, Пруссия после этого для являлась в состоянии дать перевес той стороне, к которой она только что примкнула, если бы, соединив имевшиеся у нее налицо войска с русскими корпусами, которые, состоя из свежих полков, находились еще в пределах Пруссии, она решилась напасть на тыл французской армии, истомленной усиленными переходами и расстроенной выдержанными битвами. Но злой гений Пруссии насильно увлекал ее к несчастной судьбе.
Скромное снисхождение, временно оказанное Францией Пруссии, хотя и могло дать сей последней точное понятие о ее положении в эту минуту, но Пруссия усматривала только одни пропасти на вновь намеченном для себя пути и не считала возможным их избегнуть иначе, как возвратившись опять к узкой тропе переговоров (негоциаций). Результатом этого явился Венский трактат, заключенный, как это ни замедлило обнаружиться, со стороны Франции с намерением не выполнять тех условий этого трактата, которые являлись по чему-либо благоприятными Пруссии, и преимущественно наблюдать за выполнением главного условия, именно занятия Ганновера прусскими войсками, потому что это видимое занятие Пруссией немецких владений английского короля было предназначено для разрыва связей Пруссии с лондонским кабинетом и для охлаждения его отношений с прочими союзными державами.
Не следуя за политикой Пруссии в том новом лабиринте, в который она вступила, император Александр, видя опасность, которой подвергается король, объявил ему, в тот самый момент как [20] Австрия заключила мир с Францией, что он освобождает прусского короля от данного им обещания, но не берет обратно своего собственного и что он оставляет в его распоряжение, для подкрепления могущих возникнуть переговоров или для явных военных действий, все находящиеся в Германии русские войска, – другими словами, армию с сорок пять тысяч человек, расположенную под моим начальством в Силезии, а также тот отряд войск, который находился еще в Ганновере. Кроме того, император заявил, что приступит к направлению всех сил своего государства на помощь своего союзника и друга. Вот вторая эпоха, в которой Пруссия, пользуясь значительными средствами, представлявшимися ей со всех сторон, и соединив прибывшие в это время английские и шведские войска, а также все военные силы России со своими собственными силами, могла бы свергнуть с себя ярмо, надеваемое на нее искусною рукою и, предписав закон Франции, обеспечить независимость Пруссии и явиться избавительницею всей Германии.
Нерешительность и малодушие берлинского кабинета не изменили себе и в этом случае. Различные полумеры опять одержали верх в совете короля. Граф Гаугвиц был послан в Париж, чтобы возобновить переговоры, им же самим оконченные в Вене трактатом, который император Наполеон не желал выполнять. Соглашались решительно на все. Не только прусские войска покинули угрожающее положение, которое они заняли, но и русским войскам дано было предписание отступать к их границам одновременно с отступлением войск английских и шведских. С этого времени Пруссия была предоставлена единственно самой себе, и интересы ее стали вразрез с интересами Англии или Швеции. Французский кабинет перестал ее беречь и предписал ей свою волю. Великое изменение в Европе, значительно увеличившее силы Франции, – преобразование Рейнского союза – совершилось без малейшего участия Пруссии; о ней при этом не было и помину. Находясь в борьбе с последствиями собственных ошибок, Пруссия испытала тот ряд оскорблений, который, к сожалению, изложен слишком правдиво в ее манифесте против Франции. Ни признание Рейнского союза, ни пожертвования всеми своими торговыми сношениями не в состоянии были доставить ей от французского правительства то снисхождение, от которого она могла еще иметь надежду получить если не спокойствие, то, по крайней мере, некоторую отсрочку ей необходимую, чтобы познать пропасть, в которой она находилась и попытаться найти какой-либо исход. Тот округ, который Бавария обязана была уступить Пруссии в вознаграждение за владение Аншпахом, был значительно уменьшен. Земли Эссен и Верден были силою отняты у Пруссии. Король, желая образовать [21] Северный союз, который должен был явиться противовесом Рейнскому совету, встречал затруднения на каждом шагу, делаемому им в этом отношении.
Наконец возникли переговоры между Францией и Англией. Они открылись предложением, сделанным Францией: возвратить Ганновер прежнему его властителю – английскому королю. Подобное предложение с точки зрения прусского короля являлось настоящим нападением на его владения. Он теперь не мог разумно рассчитывать ни на какую помощь. Все его прежние соображения о превосходстве французов рассеялись немедленно. Он слушал только советы, внушаемые собственным его отчаянием. Он попросил у единственного своего друга, императора Александра, подкрепление в 60.000 человек, которое и было ему послано. Я находился во главе этого отряда и в продолжение моих записок изложу очерк военных действий в эту кампанию. Будьте уверены, что мое изложение будет чуждо всяких преувеличений.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru