|
Новгородское ополчение
В „Московских Ведомостях“ 1812 года так рассказывается о собрании Новгор. Дворянства (XLV): „Для приведения Высочайшей воли в исполнение, к неизъяснимой радости всех сословий, Новгородскую губернию составляющих, принц Голштинский прибыл сюда из армии 12-го числа. Вместе с его Высочеством изволили находиться здесь возвращающаяся из Петербурга Великая Княжна Екатерина Павловна. По единому, так сказать, Его Высочества мановению, Дворянство соединилось в губ. город к 14-му числу. На следующий день Великая Княжна и супруг Ее, а также гражданский губернатор, все чиновники [55] и дворяне отправились в Новгородский собор слушать обедню, совершаемую „Епископом Старорусским Иосафом“. Перед началом обедни был крестный ход из Знаменского собора с чудотворным образом знамения Божией Матери, избавлявшей уже Новгород от нашествия иноплеменников. После обедни был прочитан Манифест и Воззвание его Высочества. Интересно, какой взгляд существовал на это воззвание в обществе и как высоко оно ценилось; так, напр., в „Русск. Вестнике“ за сентябрь 1812 года в статье „Примечательное изречение в воззвании к Новгородскому Дворянству 15 июля 1812 года“ мы читаем: „в сем воззвании каждое слово достойно знаменитого лица, которым оно издано, и благородного дворянства, к которому оно относится. Между прочим, находится сия речь: „нечего нам страшиться, буде познаем опасность!“. Сим одним словом изображен дух народа русского. Никакая видимая опасность не устрашала Славяно-Россов. Знание опасности рождает предосторожность. Один из стихотворцев наших весьма справедливо сказал: „Предосторожность жизни в обществе крепка“: „Боится мудрости насильственна рука“. Припомним еще, что Суворов, любимец побед и славы, не любил таких побед. Чем упорнее будет вероломный враг в неистовстве своем, тем более прославимся, низложив коварство и зверство его“ (XLVI). Эта статья, по нашему убеждению, достаточно свидетельствует, что нельзя рассматривать все воззвания и обращения к народу во время Отечественной Войны как стереотипы и шаблоны. Это было живое слово, обращенное не только к данным лицам, но и ко всей России; доказательством этого служит то, что слова эти разбирались, им давалось всестороннее освещение, приписывался им глубокий философский смысл. Непосредственное действие воззвания на Новгородских дворян было громадно. „При сем чтении слезами умиления окроплены были глаза всех слушателей, коими церковь была наполнена; на лицах всех была начертана истинная русская любовь к своему отечеству и всеми обожаемому Монарху“.
После обедни было заседание дворянского собрания, и в тот же день принц Голштинский доносил государю о том, что дворянство „предложило без отлагательства составить по сей губернии в подкрепление армии 10-ти тысячный корпус и для предводительства оными избрать из своей среды чиновников потребное число. Все одеяние на сие войско, продовольствие, провиант и снабжение жалованьем, словом, полное содержание оного губерния приемлет на себя на год“ (XLVII). В „Московск. [56] Вед.“ по этому поводу говорилось: „вот истинное доказательство великости чувств прямой любви к Отечеству и беспредельной преданности своему Государю! Какая держава, какой Монарх могут похвастаться подобными сынами Отечества? Одна Россия и обожаемый ею Александр имеют их в благородном дворянстве и славном Русском народе“. Нужно отдать справедливость дворянству Новгорода: они выказали такую необыкновенную готовность, такое пламенное усердие, что действительно „не постыдно сохранили имя и славу Россов, как писал гражд. губернатор Сумароков“ (XLVIII).„Оно без колебаний, без дальнейших прений в полчаса времени решило чистейшую свою жертву“, как говорить он дальше.
Может быть, это было именно так, потому что Новгород имел „славный пример к подражанию“ в лице В. К. Екатерины Павловны, но вернее, что Новгородское дворянство усилило свое пожертвование из соревнования с дворянством Петербургским. Начальником Новгородского ополчения избран был ген.-от-инф. Ник. Серг. Свечин, но он не был первый утвержден государем „по встретившимся здесь обстоятельствам“ (XLIX). А обстоятельства эти состояли в следующем: на место главнокомандующего начальником всего второго округа был избран ген.-м. Меллер-Закомельский. Он был „младший старшинством“ Свечина, как писал Кутузов гражданскому губернатору Сумарокову. Свечин же был ген.-от-инф. Кутузов здесь же с большим тактом не приказывал, а просто советовал избрать присутствовавшего в Петербурге в устроительном комитете Новгородского дворянина ген.-м, Бегичева. Кутузов намекал на то, что Бегичев угоден Государю и уже, наверное, будет утвержден. Свечин принял известие о своем неутверждении со скромной покорностью, но нотки обиды и грусти сквозят в словах его, которыми он ответил извещавшего его предводителя дворянства: „Вам не безызвестно, по каким обстоятельствам я не удостоился утверждения Его Императорского Величества, во избежание местничества, столь пагубного в службе. Повинуясь Высочайшей Воле, я отрицаюсь от должности, на которую призван по выбору дворянского сословия но... не могу отказаться от желания служить, хотя бы в звании простого дворянина без всякого о чинах местничества, где и как определено будет“. Этот ответ мы приводим как образец достоинства и благородства, на которые, м. б. способен самый лучший из людей? Из остальных начальников Новгородского ополчения мы назовем полк.: Дирина, Головина, Погребова и Десятова, кап. [57] Беровцына. Дворяне в ополчение записывались необыкновенно охотно. В ополчение записывались семинаристы (L), как писал предводителю дворянства преосвященный Иоасаф, ученики уездного училища, консисторские чиновники. Об одном из ополченцев из дворян найден очень интересный документ. Это прошение к графу Витгенштейну о том, чтобы он обратил внимание на служащего под его начальством в Новгородском ополчении дворянина Гречанинова: „Сей человек имел несчастие 20 лет тому назад, в молодых еще летах, по неопытности своей впасть в проступок, за который, быв судим по всей строгости законов, написан был из поручиков в рядовые, а потом, через 10 лет, будучи унтер-офицером, в сем звании отставлен от службы“ (LI). Графа Витгенштейна просили „утешить семейство сего несчастного и помочь приобресть утраченное им звание, тем более что он долговременным страданием загладил неблагоразумие юношеских своих лет“. Такими образом мы видим, что на службу в ополчении смотрели, между прочим, и как на средство реабилитации своего имени в глазах Государя. В наградных списках 1812 года мы не нашли имени Гречанинова, но во всяком случае его рвение и усердие были, наверное, оценены. Принцем Голштннским было сделано распоряжение, выбрать с находящейся в Новгородской губернии парусной фабрики 500 чел. для присоединения к ополчению. Но потом это распоряжение было отменено, потому что и без того составилось достаточное количество ратников, и содержание этих ополченцев могло только обременить казну. Мастеровые вновь оставлены были на фабриках при Адмиралтейском ведомстве (LII). Духовенство со своей стороны определило в каждую бригаду по одному священнику с причетниками.
Новгородское дворянство было одним из первых, живо откликнувшихся на призыв манифеста, как скорой организацией ополчения, так и денежными и др. пожертвованиями, провиантом в натуре, лошадьми и фуражом для них, покупкой обоза, снабжением одеждою, обувью и оружием воинов, пособием недостаточным дворянам, на службу идущим, также аптекарскими товарами и прочими потребностями, – на сумму не менее 1 мил. рублей, потому что одних денежных пожертвований было около 300,000 рублей. Купечество пожертвовало около 150,000 руб., следовательно, остальное пришлось на долю дворянства. Гражданский губернатор Сумароков имел всего 14 душ, но все-таки дал 1 ратника и вызвался платить ему жалованье, также как и какому-нибудь неимущему офицеру из дворян [58] своей губернии (LIII). Получив в декабре 1812 г. приказание, Витгенштейн предписывал губ. Сумарокову заказать в Новгород. губ. 130 артиллерийских лошадей, ценою от 100 до 120 р. Но при большом спросе на лошадей в то время, в такую цену нельзя было достать не только артиллерийской хорошей лошади, но даже и простой крестьянской. Об этом и доносил Витгенштейну Сумароков, прибавляя, однако, что „повсюду расставленные Его Сиятельством трофеи, его знаменитые отечеству заслуги и искренняя благодарность всей Новгородской губернии наложили на дворян приятную обязанность, исполнить требование это без платежа. На первый раз было послано только 90 лошадей, с обещанием переслать через некоторое время и остальных. Когда же потребованы были извозчичьи подводы для учреждения при армии подвижного магазина, то принц Голштинский сам ответил главнокомандующему, что хотя губернаторы трех вверенных ему губерний употребляют все свои усилия для исполнения требования, но все-таки едва ли возможно выполнить, так как эти губернии весьма малое количество извозчиков в себе заключают“ (LIV). О всех этих пожертвованиях главнокомандующий делал доклад Государю.
„Ополчение сформировалось очень быстро, и уже от 17 по 26 августа в Новгор. ополч. поступило 4,000 ратников. Пока еще ополчение не вполне было собрано, предполагалось содержать ратников во внутренней страже и обучать не только порядку службы, но, по предложению ген.-от-инф. Свечина, также и провиантским расчетам и письмоводству. О последнем предложении завязалась длинная переписка между инспектором внутр. стражи, графом Комаровским, и военным министром (LV). Действительно, это предложение, хотя и очень дельно было, немного странно, да к тому же и неудобно. Для такого обучения понадобилось бы много времени, денег и людей. Да, в конце концов, это и не было совершенно нужно, так как не соответствовало целям и назначению ополчения. Когда вопрос этот поступил на рассмотрение командующего первым округом барона Меллера-Закомельского, он, очевидно, не зная как ответить на него, объявил, что не получал повеления начальствовать и над Новгородским ополчением. Неизвестно, чем окончилось это дело, и найденные нами материалы не дают никакого ответа на этот вопрос.
Часть сформировавшегося Новгородского ополчения немедленно выступила из Новгорода для соединения с корпусом графа Витгенштейна70), часть же оставалась в Новгороде. Относительно [59] этой остающейся части главнокомандующим было дано распоряжение на имя управляющего военным министерством. Оставшиеся бригады присоединены были к двум казацким полкам Петербургского ополчения, трем батальонам Морского полка и одной артиллерийской роте. Начальником всего этого корпуса назначался ген.-м. Навак. Он должен был обучить новгородских ратников по тем правилам, которые приняты были в Петербурге. Отряд этот назначался для подкрепления команды барона Винценгероде и должен был иметь с ним постоянные сношения. Обязанностью же всей этой части войск было охранять большую Московскую дорогу, а также и дорогу, идущую от Гжатска через Тверь до Осташкова. Ополченцы, отправившиеся на помощь графу Витгенштейну, явились к Полоцку уже тогда, когда город был взят и войска из него выходили. Часть ополченцев и была оставлена в городе и его окрестностях, другая же присоединилась к корпусу Витгенштейна и участвовала в сражениях 15 и 16 ноября. Витгенштейн должен был идти на помощь к адм. Чичагову, но, узнав, что переправа французов через Березину уже началась, решил двинуться к Студянке, чтобы ударить в тыл неприятеля, но дорога в этом месте оказалась почти непроходимой, особенно для артиллерии, и Витгенштейн повернул к Старому Борисову. Узнав о том, что неприятельский арьергард находится близ Студянки, часть отряда Витгенштейна отправилась туда. Но и в Старом Борисове еще оставалась одна из дивизий Наполеона, и оставшаяся часть отряда графа Витгенштейна вступила с ней в бой. Французы принуждены были сдаться и положили оружие. Иначе им ничего не оставалось делать, так как русские теснили их со всех сторон. Но все же они дорого продали свою свободу, несмотря на то, что были обессилены преследованием и лишениями. Новгородцы также показали при Старом Борисове, что они храбростью и уменьем не уступают лучшим из регулярных войск71). Полковник Погребов получил 8 ран пулями и штыком и умер на поле битвы, сдав начальство над дружиной майору Фетцову, который вполне оправдал доверие своего геройски погибшего начальника. У Студянки 16 ноября была только часть отряда Витгенштейна и среди них новгородцы с капитаном Бровцыным во главе. Они все время были в авангарде и в битве держались необыкновенного порядка. Они с успехом отражал и неприятеля, несмотря на их малочисленность. На другой день Витгенштейн все время простоял на берегу Березины и все время артиллерийским [60] огнем громил отступавших французов. Они не отстреливались, а только спешили поскорее отступить дальше от Березины. Витгенштейн простоял у Березины еще некоторое время, пока ополченские дружины очищали дороги и устраивали мосты. По словам Мих.-Дан., все пространство около мостов и Студянки было установлено различными экипажами, наполненными добычей, награбленной французами в Москве. Неприятели почти все оставили, очень немного взяв с собой. В эти дни Витгенштейн взял 13,000 пленных. В наградных описках обращают на себя внимание следующие имена героев. Начальник дружины Бровцын, во все время сражения дравшийся впереди своих подчиненных, мичман Давыдов, который хотя и был квартирмейстером и казначеем, но все же принимал участие в сражении и получил жестокую рану с раздроблением кости. Шифмейстер Циммерман, получивший жестокую рану в левую ногу пулею навылет. Урядник из дворян Лотин, в сражении при деревне Студянке преследовавший неприятеля с необыкновенной смелостью до самых неприятельских батарей. Зауряд-майор Лутохин и сотенный начальник Бужаков с необыкновенной неустрашимостью собирали и приводили в порядок колонны, которые рассеивались от разрыва неприятельских бомб. В заключение мы должны также указать на то, каким страшным лишениям подвергалось Новгородское ополчение наравне с регулярными войсками. Участники этого похода в необыкновенно мрачных и страшных красках рисуют его картину. Дело ведь происходило в ноябре – холод и масса лишений особенно остро давали себя чувствовать. В то время как новгородские ратники страдали за границей, их земляки в Новгороде, как настоящие русские с их коренным обычаем гостеприимства, радушно принимали у себя пленных врагов своих и заботились о них с трогательным вниманием. Так поступали с врагами своими, по убеждению французов, полудикие свиньи Севера (LVI).
|
